Это делают все... На площади Гриммо 12.

      Сириус так и не смог вспомнить последствий «Возбуждающего зелья», которым опоил его Снейп.       Проснулся он с тяжёлой головой, всё тело ломило, как от большой физической нагрузки, но он подумал: Что это бред? Какие нагрузки? Пустые бутылки из-под огневиски говорили лишь о том, что он очень много выпил.       Снейп на общих собраниях старался даже не смотреть на него и в остальное время — избегал. «Отлично, блядь! Хотел заставить его ревновать, а вместо этого только оттолкнул окончательно! Сука!» — злился Сириус.       Он подымался после собрания в комнату гиппогрифа, громко топая по ступенькам, словно пытаясь выместить на них свой гнев. Перед глазами стоял Снейп, его бесстрастное лицо, презрительно преподнятая бровь, поджатые губы. — Ненавижу, сука, блять!!! — шипел Сириус сквозь стиснутые зубы.       Он так был погружен в это своё состояние, что не заметил, как в библиотеке уединились два человека. — Мистер Бруствер? Вы что-то хотели? — холодным тоном спросила профессор МакГонагалл.       Его немножко трясло от волнения, удивительно, как эта женщина будоражила его. — Минерва… — его низкий голос звучал чарующе, ей безумно понравилось, как прозвучало её имя из его уст… Да что там, у неё коленки начинали подгибаться от его тембра, бархатного, обволакивающего, проникающего под кожу. Но она не могла позволить себе показать это. Она изогнула бровь, строго взглянув на него.       Кингсли направил палочку на дверь, запирая её и бросая заглушающие чары. МакГонагалл смотрела на него с осуждением. — Что вы себе позволяете?! — Просто не хочу, чтобы нам помешали… Минерва… — он подошёл к ней слишком близко. Ей пришлось отступить к стене.       О, как же это было волнительно, высокий (а она тоже была не маленького роста), гораздо выше неё, широкоплечий, сильный, выносливый, и младше почти на 30 лет… — Зачем вы устроили этот балаган с патронусами? — Строго, будто он ученик, нарушивший школьный режим, спросила она. — Я не могу перестать думать о вас… — он склонил голову, его дыхание обожгло её висок и скулу. Он был на расстоянии, но словно готовился к прыжку. Словно рысь во время охоты.       Минерва нервно прочистила горло, ей казалась, что она чувствует жар, исходящий от этого мужчины, загнавшего её в свой капкан, не побоявшись её статуса, возраста и магической силы. — Вы могли бы ответить, если бы вам мешал мой патронус.       К её щекам хлынул румянец… Действительно, она никак не отреагировала, когда поздно ночью, в тот самый день, когда они уединились на Гриммо, в её покои влетела серебристая рысь. И низким бархатным голосом пожелала ей спокойной ночи.       Она точно так же не ответила и на завтра, и каждую следующую ночь…       Иногда патронус заставал её лежащую в постели, готовящуюся ко сну, иногда, когда она забывала про время, проверяя эссе учеников. Однажды патронус пожелал ей спокойной ночи в тот момент, когда она мастурбировала зачарованным резным дилдо из слоновой кости, и сладостный момент стал ещё приятнее.       Ей очень давно не желали спокойной ночи… вот так… каждый день. А она продолжала не отвечать и ругала себя за то, что ждёт эту рысь и вся дрожит при звуках голоса Кингсли.       Однажды она прождала рысь до трёх часов ночи, пока у неё не взыграла гордость. Ей пришлось выпить снотворное… Она так и не смогла договориться с собой, что для неё страшнее, что Кингсли, не получив ответа — сдался (разве не этого она добивалась?), или же она слишком к нему привязалась и теперь переживала, всё ли с ним в порядке?       Когда в шесть утра действие снотворного прекратилось, она увидела всю ту же прекрасную серебристую рысь, пожелавшую ей доброго утра и вкратце отчитавшуюся о ночной мисии в логове Пожирателей.       Она не могла сдержать улыбки умиления. Но по прежнему никак не отвечала. — Чего вы добиваетесь, мистер Бруствер? — собрав волю в кулак, холодным тоном спросила она. — Я лишь прошу принять мои ухаживания. Я просто хочу сделать вам приятное. Я прошу лишь — не отвергать меня.       Он коснулся её холодных пальцев своими, большими, тёплыми… Она осторожно, но решительно, вытащила свою ладонь из его.       Кингсли не собирался отступать.       Он опустился на колени перед ней. — Что? — у неё перехватило дыхание, — что вы себе позволяете?!       Его рука скользнула по её лодыжке под мантию. Она вжалась спиной в стену, возле которой стояла.       Он поставил её ногу на своё колено. Пришлось наклониться ещё ниже. Он начал целовать, прямо через её тончайшие чёрные чулки, с того места, где заканчивались элегантные туфли лодочки и всё выше.       МакГонагалл задыхалась от возбуждения, она должна была оттолкнуть его. О чем он только думает?! Ему тридцать лет, ей пятьдесят восемь…       Поцелуи поднялись до колена, и он перешел к внутренней поверхности бедра.       Она должна его оставить. Должна.       Но, Великая Моргана, как же это прекрасно! — Перестаньте… — сделала она слабую попытку, стараясь опустить полы мантии и юбки. — Вам необходимо расслабиться, — проникновенным голосом сказал Кингсли, бросая на неё страстный и уверенный взгляд (и это при том, что он стоял перед ней на коленях). — Я ничего не требую для себя, я просто хочу сделать для вас приятное, — его ресницы опустились, и он продолжил усыпать её ноги поцелуями, поднимаясь всё выше.       Минерва сдалась. Она прошептала заклинание и бельё под её юбкой исчезло.       Кингсли преодолел «кружевной рубеж» её чулков и добрался до заветной точки.       Прошёлся несколько раз языком по половым губам, вверх — вниз, нежно, без нажима. По телу МакГонагалл пробежали мурашки.       Кингсли перешёл к нежному посасыванию места спайки половых губ над самым клитором. Минерва издала сладкий стон. Кингсли, счастливый как никогда, теперь вылизывал её всю, проникая ненадолго во влагалище и совершая твёрдым языком поступательные движения.       МакГонагалл спустила туфельку с его ноги на пол, чтобы стоять увереннее (от его ласк у неё подгибались колени).       Он не торопился, методично лаская половые губы языком и губами, посасывая клитор вот уже минут двадцать. Минерва таяла от удовольствия. Она не могла передать словами, как это было приятно. Как чертовски возбуждающе, когда молодой сексуальный мужчина делает с тобой такое… Ух! ТАКОЕ! Дааа… Двадцать или тем более сорок лет назад у волшебников не были в моде подобные ласки. Или ей просто не везло с любовниками. А может быть, дело вовсе не во временах, а в Кингсли?       Он с упоением отдавался этому процессу.       Минерва придерживала полы юбки и мантии, вжавшись спиной в стену, но она хотела вцепиться руками в широкие плечи мужчины.       Да! Он мужчина, не мальчик, её бывший ученик, а взрослый мужчина, который прикладывает все свои силы, чтобы сделать ей приятное.       МакГонагалл разжала побелевшие пальцы, которыми вцепилась в ткань своей юбки, как в спасательный круг. Она дотронулась до его щеки, а он поднял на пару секунд разомлевший взгляд из-под ресниц, не отвлекаясь от процесса.       Она провела рукой по его бритому затылку, спускаясь ниже, задела серьгу. Один Мерлин знает, как возбуждало её это дерзкое кольцо в ухе. Положила руку на плечо и сильно сжала его во время накатившей волны удовольствия.       У него был такой довольный вид… Это удивляло её. Она продолжала не верить, что всё, что он делает — бескорыстное желание доставить удовольствие.       Она опустила взгляд ниже, он всё ещё был на коленях, полы мантии сбились в стороны, и она увидела, ярко проступающий сквозь ткань штанины, крупный напряжённый член.       Кингсли не пытался до него даже дотронулся, он полностью растворялся в удовольствии Минервы.       Она смотрела на его член, как под гипнозом. О, Моргана, он занимал две трети его бедра… Он был толстым и слегка изогнутым, ей казалось, она до сих пор помнила его внутри себя после их той встречи в чулане… Кингсли не видел её взгляда, он с упоением продолжал свои ласки.       МакГонагалл скинула туфельку и мягко коснулась стопой выпирающего члена Кингсли.       Он издал сдавленный стон, который горячим вибрирующим дыханием опалил её клитор. Она вскрикнула от удовольствия и продолжила поглаживать его член. Нога в чулке приятно скользила по ткани брюк. Кингсли продолжал посасывать её клитор, обводить его языком, проникать во влагалище, срываясь теперь на рваное дыхание и дрожащие вибрирующие стоны, от которых ей становилось ещё приятнее.       Она стала терять равновесие и бросила к чёрту свою юбку и мантию, вцепившись в плечи своего любовника.       Он сминал пальцами ткань её одежды, ускоряя движения языком, весь трепеща от возбуждения, от ощущения её ногтей, впивающихся в его плечи, от нежного скольжения её изящной стопы в чёрном чулке, он был уже на грани, как и она. — Оооо, Кингсли!!! Оооо! — застонала МакГонагалл.       Он тоже что-то простонал, сквозь прильнувшие к её лону губы, обжигая дыханием, пробирая насквозь вибрацией голоса, мурашками по всему телу, резким рывком под её стопой, разливающейся лужицей, просачивающейся сквозь штанину, бесконтрольными движениями её бёдер и стонами, стонами, стонами…       Так не подобает кричать настоящей леди…        К чёрту!       Этот мужчина сделал так приятно, как никому ещё не удавалось!       Она продолжала содрогаться от оргазма. Он бережно поддерживал её своими большими сильными руками, продолжая ласкать языком.       И она подумала… Сколько ещё лет этот молодой человек сможет стоять вот так, вылизывая её, не жалуясь потом на боли в коленях?