Когда взойдёт кровавая луна

Широкий атриум Министерства встречает меня прохладным воздухом и заспанными лицами волшебников — слишком толстыми, словно крысы в подземельях, и слишком сонными, как мухи перед зимней спячкой. Мерлин, почти полдень ведь. Прохожу мимо колоссальной статуи, изготовленной из чёрного мрамора, что представляет из себя изваяние колдуна и ведьмы, чинно восседающих с гордо поднятыми головами на троне, украшенном резьбой. Мне известно, что в нижней части статуи, в камне, вырезаны слова, высотой в фут каждое: «Магия — сила». И если остановиться на минутку и приглядеться, можно заметить, что резьба на троне — вовсе не вычурные узоры, призванные украсить престол. Это тысячи обнажённых маглов — мужчин, женщин и детей — скрученных и прижатых между собой так, чтобы их тела удерживали вес восседающих на них волшебников. Прохожу мимо, едва скользнув взглядом по монументу. Я плохо спал этой ночью. Идиотские видения затопили моё сознание, бросая разноцветные вспышки ослепительного света, что в итоге преображались в геометрические фигуры, и я, не в силах совладать с собой же, проварился в этой белиберде всю ночь. Но даже после бессонной ночи выгляжу намного лучше этих бегающих, словно за ними Дементор гонится, любителей выслужиться. Мне пришлось написать с утра пару писем с указаниями и отправить в Резервацию, так как, очевидно, сегодня я туда уже обьявиться не смогу. Чтобы попасть в Департамент Магического правопорядка, мне приходится воспользоваться лифтом, и замкнутое помещение, битком набитое потными магами, источающими запах немытых тел вперемешку с парфюмом, вынуждает задрать голову вверх, дабы вдохнуть хоть каплю относительно чистого воздуха. Неужели очищающие чары попали в категорию Непростительных, а я пропустил уведомление? Но стоит мне поднять подбородок выше, как стайка самолётиков, шурша лёгкими бумажными крылышками, задевает мои волосы, и я едва сдерживаю порыв сжечь на хрен эту летающую макулатуру. Твою же драклову мать раздери, неужели нельзя использовать другой способ корреспонденции? Уверен — половина посланий вообще не относится к работе, а записи эти содержат в себе переписку двух престарелых волшебниц-девственниц, чьи лучшие времена закончились ещё при Вильгельме Завоевателе. Эти дамочки, с розовыми паклями вместо волос, не способны ни на что большее, нежели слюнявить пергамент и облизывать колдографию молодого волшебника из соседнего отдела, обсуждая его выдающий х… Что-то тяжёлое ударяет меня по ноге, прерывая поток мыслей, и я клянусь, что прямо сейчас взорву этот проклятый лифт и всех вонючек вокруг меня. — Прошу прощения, мистер Малфой, — голос молодой ведьмы, упавшей к моим ногам и собирающей рассыпавшиеся папки, немного снижает градус гнева. Или, возможно, всё дело в её сиськах — да, мне не стыдно признать — я весьма ценю женские прелести — что так хорошо смотрятся с моего ракурса. Но когда она поднимает на меня своё лицо, расплываясь в извиняющейся улыбке — раздражённо цокаю. Её кожа сплошь усыпана веснушками — ну этими, такими мелкими пятнами, что на несколько тонов темнее собственного оттенка кожи и выглядящими так, будто кто-то сыпанул в лицо щепотку мокрого удобрения и оно прилипло намертво — не отодрать и не отмыться. Она будто макнула свой нос в кучу навоза, да так и забыла вытереть коричневые капли — ну что за мерзость! Никакой утончённости — очередная полукровка со смешанной кровью и маглами-пастухами в родовой линии. Звонок и разъехавшиеся металлические створки дарят намёк на облегчение, и я, ни слова не произнося этой безрукой веснушчатой неумехе с неплохими сиськами — и это единственное её достоинство — обхожу сидящее на коленях тело и выхожу из лифта. Мерлин, а ведь это только начало дня. Прямиком направляюсь к Залу совещаний, игнорируя проходящих мимо меня волшебников. Они знают, кто я, мне же знать их необязательно, так что я даже не смотрю на них. Толкаю тяжёлую дверь и захожу в комнату, что, несомненно, способна уместить человек пятьдесят, но сейчас здесь только трое волшебников, не считая меня. Я игнорирую двоих из них, полностью сосредотачиваясь на колдуне среднего возраста, и его горделивая осанка, а также умение всего лишь одним взглядом унизить человека, весьма явно выдают его отношение к окружающим людям. Светлые волосы свободно спадают платиновой волной на плечи, а серые глаза, словно металлические спирали с заострёнными кончиками, ввинчиваются в глазные яблоки каждого, кто посмел посмотреть в них прямым взглядом. Трость в его руках — как неизменный атрибут, как часть его самого — с набалдашником в виде серебряной головы змеи с изумрудными глазами — с острыми углами, грубыми режущими линиями — не так разместишь пальцы — порежешься. И мало кому известно, что приплюснутая, богато инкрустированная змеиная фигура одновременно является рукоятью волшебной палочки, так искусно спрятанной внутри трости. Эта трость, вместе с содержимым, передаётся по наследству — от отца к сыну — на протяжении вот уже сотни лет, заменяя ту, что юные Малфои получают, как и все дети, перед поступлением в школу. — Ты опоздал, Драко, — звучный голос Главы Департамента Магического Правопорядка и по совместительству моего отца сочится недовольством. — Застрял в лифте, — прохожу к двум молодым волшебникам, неловко ёрзающим на высоких стульях, и сажусь рядом. — Прошу прощения. — Ну раз мы наконец собрались, начнём, пожалуй, — Люциус Малфой взмахивает тростью так, будто делает присутствующим одолжение, хотя доводить подобного рода информацию является его обязанностью. Свитки пергаментов практически падают нам в руки, и разворачивая свой — я пробегаю глазами по предоставленной информации, одновременно слушая отца.  — Несколько дней назад в Отдел Неправомерного применения магии поступил сигнал о магическом проявлении в… — Люциус делает паузу и переводит взгляд на лежащий перед ним пергамент, — городке Милтон-Кейнс. Группа Надзора за соблюдением магического правопорядка в кратчайшие сроки была направлена в это место, но, к сожалению, преступнику удалось скрыться. — Каким образом? Они уснули на посту и упустили возможность прибыть на место вовремя? — видел я этих волшебников — наверняка они дежурили, закрыв глаза, с тыквенным пончиком во рту. — Нет, — отец отмахивается от моих слов коротким кивком головы. — Практически в то же время поступил сигнал из Инвернесса, поэтому произошла некая заминка. К слову, этот беглец был пойман и доставлен в распределитель тем же вечером. — А беглец из Милтон-Кейнса? — мне очень интересно, как они упустили волшебника. — Группа надзора выявила магла на месте магического проявления, и, судя по окружающей обстановке — произошёл некий конфликт. Путём применения легилименции было установлено, что преступник — женщина, возраст примерно двадцать шесть лет, среднего роста, европейского типа внешности. Моя одногодка, значит. Интересно, кому же удалось протянуть без магии целых восемь лет… — Отдел получил её внешность и путём слежения вышел на похожую женщину, но она всегда передвигается в толпе, не оставаясь в одиночестве, — Люциус шелестит пергаментом, хмуря светлые брови. — Полагаю, она осведомлена о том, что за ней могут следить. Очередные свитки взлетают в воздух и, плавно пересекая пространство, опять падают в наши руки. Разворачиваю свиток и впиваюсь глазами в чёрные линии, угольными росчерками пересекающие светлый фон, создавая в совокупности цельный образ. Портрет девушки написан от руки весьма талантливым художником — но всё же, очевидно, близко к ней подобраться не смогли — или тот парень, с головы которого считали образ, не успел хорошо её разглядеть. Конечно же, колдография была предпочтительней, но применять в магловском мире магические приборы было бы крайне рискованно, не говоря о том, что она могла их заметить и сбежать. Волнистые волосы, тёмные глаза и курносый нос — никаких аристократически чётких линий — типичная деревенская внешность, что присуща девушкам-сквибам в любом селении. Она кажется мне смутно знакомой, но в то же время и нет. Возможно, она училась на Пуффендуе или Когтевране и была настолько невзрачна и скучна, что я просто запомнил её лицо как одно из сотен подобных из своего потока. Мои глаза опять возвращаются к портрету, пытаясь вспомнить, и что-то сверлит мой мозг, но я никак не могу подобрать ключики к замкам собственной памяти. — Она живёт с матерью, — слова отца привлекают моё внимание, рассеивая сосредоточенность. — Та приходит домой раньше дочери, поэтому советую учесть это. Мои люди нашли неприметное место недалеко от дома девушки и наложили маглоотталкивающие чары, так что ваше прибытие останется незамеченным. — Предательница крови или грязнокровка? — отрываюсь от созерцания портрета, поднимая вопросительно глаза на Люциуса. — Грязнокровка. — Надо же, стоит отдать им должное, — в моей голосе сквозит лёгкий намёк на заинтересованность. — Они умеют прятаться, как никак восемь лет — это немаленький срок. — Осторожней, Драко, — воздух в Зале совещаний будто сгущается в плотную субстанцию, хоть бери нож и режь на куски. — А то я могу подумать, что ты восхищаешься ими. Приподнимаю в насмешливом жесте бровь, и следующие слова звучат в таком же, соответствующем образу, тоне: — Я в восторге от того, как домовики готовят яблочный пирог, но это не значит, что я восхищаюсь ими — я отдаю должное их умению. Это разные вещи, отец. Мы сверлим друг друга идентичными по цвету глазами, и ни я, ни он не отводим взгляд — я даже не моргаю. Два молодых волшебника неловко скрипят стульями, нервно подёргиваясь, создавая шум, отвлекая, и я недовольно перевожу на них взгляд. — Кто вы? Я не знаком с ними, и мне, в принципе, плевать на их анкетные данные, но должен же я как-то их различать? Они смотрят друг на друга, вынуждая меня недовольно выдохнуть через нос. — Каллен Райт. — Руфус Эпплби. Опускаю глаза и поправляю бриллиантовую запонку на своей рубашке, позволив тишине зависнуть в этом помещении. — Когда к вам обращается Главнокомандующий, пусть даже не являющийся прямым начальником — вы должны встать, — резко поднимаю глаза и смотрю на каждого из ноттовских подчинённых. — Или вас не учили уважению? Я слышу, как удовлетворённо хмычет Люциус, не вмешиваясь в этот занимательный процесс воспитания, и натуральная растерянность в глазах волшебников раздражает мои и без того натянутые нервы. — Свободны, — не даю даже секунду этим идиотам на жалкие извинения и киваю в сторону двери. — В семь вечера чтобы были в Отделе портключей — выдвигаемся сразу же после их получения. Когда последнее слово покидает мой рот — теряю интерес к этим двоим, улавливая лишь звуки шагов да тихий щелчок закрывшейся двери. Люциус Малфой снимает маску отстранённости и выдержки в тот самый миг, как мы остаёмся вдвоём. — Почему я узнаю, что мой сын идёт на поимку какой-то грязнокровки вместо Нотта? — его голос сочится недовольством, разбрызгивая капли негодования. — Это недостойная работа для такого, как ты, Драко, — я чувствую, как он разгневан и еле сдерживается. — Ты не должен выполнять чьи-то обязанности — тебе не пристало. — Мне было скучно, — закидываю ногу на ногу, разглядывая свои начищенные до блеска туфли. — И разве арест предателей и мятежников не является прямой обязанностью Главнокомандующих? — Да, но никто не ждёт от тебя беготни по смрадным улицам магловского мира в поисках низших из существ, чтобы пополнить Резервации очередным грязным ртом, — пальцы отца сжимают серебряный набалдашник, и это движение красноречивей любых проявлений злости. — Хм… — но я не чувствую в себе вины за его злость. — И чем же я отличаюсь от остальных? — Ты — Драко Малфой, и тебе уготована судьба достичь высот, что и не снились всяким Ноттам, Фоули или Яксли — пусть они хоть сотрут свои колени перед Тёмным Лордом в попытках обратить на себя внимание — они никогда не имели того, что есть у тебя. — И что же это такое? — я само внимание, сплошной слух — и это всё показное, естественно. — Имя. Род. Кровь, — он сопровождает каждое произнесённое слово ударом трости о мраморный пол, создавая весьма неприятные для моего уха звуки. — Честь и достоинство, — Люциус делает короткую паузу для пущего эффекта. — Однажды ты займешь моё место — как и должно сыну рода Малфоев. Мерлин, очередная пропаганда себя же: превозношение, хвастовство и восхваление. Стоит ли удивляться, что мои предки всегда были у вершины власти при любом режиме — если ты Малфой, то автоматически становишься весомой фигурой на шахматной доске политических игр и тайных заговоров — сын тянет сына, а тот своего, и так до бесконечности, до скончания веков… — Разве я не должен чаще демонстрировать, — щёлкаю пальцами, прищуривая глаза, — преданность, отвагу и готовность всегда услужить Истинному Правителю? Эти слова когда-то отец сказал мне — семнадцатилетнему пареньку, впервые применившему Непростительное по приказу Волдеморта к домовому эльфу — Ронки, которого я знал практически с младенчества и который лечил мне сломанную руку, когда я упал с метлы. Видимо, Люциус весьма недоволен моими высказываниями, так как его губы сжимаются в плотную линию, напрочь побелевшую — очень занятное зрелище. — Полагаю, — выпрямляю спину, разминая шейные позвонки, попутно думая, что мне не помешал бы расслабляющий массаж, — для того чтобы достичь тех высот, которые ты прочишь мне, я должен объединить свою фамилию с кем-то менее влиятельным, но, несомненно, полезным для будущего моего рода. — Именно так, Драко, — он прищуривается на мгновение, смотря прямо на меня. — И женитьба не значит, что ты должен лишать себя, — он понижает голос, — привычного уклада своей жизни, что присущ мужской природе. — Ты думал точно так же, когда женился на моей матери? — я не жду от своего отца ответа на этот вопрос, поднимаясь на ноги. Этот разговор стал утомительным. — Мне необходимо подготовиться к вечернему визиту в магловский мир, — захватываю пергамент, что закрутился обратно в плотную трубочку, и направляюсь к двери. — Увидимся, отец. Не имея ни малейшого желания узнать реакцию на моё недостойное поведение — покидаю Зал совещаний, тихо прикрывая за собой дверь. *** Мы аппарируем в район как-там-его — неважно, ведь портключ заблаговременно настроен доставить нас на место — в каком-то запущенном парке, где, кроме бездомных собак, никого нет, и я крепче натягиваю кожаные перчатки на руки, мысленно поражаясь — как эти людишки могут выживать в этом мире, и когда успели так расплодиться? Я и подчинённые Тео, что нынче перешли под моё командование, одеты в магловские одежды, и отсутствие на мне привычного костюма или формы доставляет немалый дискомфорт. Я чувствую себя голым в этих обтягивающих джинсах, и в паху мне неудобно — я ощущаю нарастающее раздражение. Слишком жёсткая ткань грубо натирает мой член, а я привык беречь все важные части своего тела. Что за примитивные создания — как такое можно носить — тело даже не дышит. У меня есть адрес, и в голове проложен путь к её дому — квартире. И когда мы поднимаемся на третий этаж скудного многоквартирного домишки, что пригоден для жилья разве что муравьёв — я кивком головы приказываю двум волшебникам уйти из зоны видимости. Стучу в дверь и замираю в ожидании ответа. Лампочка надо мной, что освещает лестничный пролёт, несколько раз мигает, словно корчась в предсмертной агонии, на последнем издыхании. Звук шагов за непрочно выглядящей дверью — словно отмашка для старта, вот только не для бешеного бега, а для полного контроля над каждым своим движением, каждым словом и интонацией. — Кто там? — женский голос звучит приглушённо и подозрительно. — Простите, пожалуйста, — мой голос наполнен участливостью, приправленной ноткой беспокойства, свойственного людям, что приносят плохие вести. — Ваша дочь попала в аварию, и её доставили в больницу — она успела сказать свой адрес, а я пришёл сообщить об этом. Судорожный вздох по ту сторону двери и поспешно отпирающиеся внутренние замки совпадают в моменте, когда я единственным кивком даю понять парням, что они могут присоединиться ко мне. И когда деревянная дверь отворяется на полную — лампочка, неприятно мигающая над моей головой, издаёт последнюю вспышку света перед тем, как, шипя, погаснуть окончательно. Она осознала свою ошибку практически сразу — я вижу это понимание в ореховых глазах, расширенных до такой степени, что могут вместить в себя практически весь мир. Я вижу это в выражении лица, что вмиг сменилось из озабоченного состоянием своей дочери до острого осознания — она знает, кто я и зачем пришёл. Точнее, за кем. И не то чтобы закрытая дверь могла остановить меня — это она тоже понимает. Просто, какое удовольствие от охоты, если не прилагать усилий? Я ожидал увидеть страх, отчаяние, был готов затыкать ей рот Силенцио, дабы не привлечь внимание маглов, но то, что я вижу сейчас в её глазах — поражает меня, вынуждая пристальней вглядываться в эти глаза. Невероятно… Они пылают ненавистью, искрят неприкрытой злобой — горят отвращением такой силы, что я невольно веду плечами, дабы сбросить с себя сотканное из плотной уничижительной ярости покрывало, наброшенное на меня одним лишь взглядом этой женщины. И опять это чувство смутного узнавания — такого, что лёгким ветерком подёрнутых туманом воспоминаний теребит бахрому моей памяти, так, что слегка, едва касаясь. Но недостаточно. Я не понимаю даже, что застыл в проёме, до тех пор как Райт и Эпплби не прошли мимо меня, схватив эту женщину под руки, и потащили вглубь квартиры. И всё же она не смолчала — начала кричать, дёргаясь и пытаясь вырваться из захвата парней. Сглатываю невесть откуда взявшийся комок и прихожу в себя. — Силенцио, — всего лишь один взмах палочкой, одно слово, тихий щелчок закрывшейся двери за моей спиной… И мир за пределами этого жилища прекращает существовать. Два волшебника, не церемонясь, практически бросают женщину на хлипкий металлический стульчик, что жалобно скрипит от резкого давления и заметно смещается назад от скорости вжатого в него тела. Парни удерживают её плечи, но — немыслимо — она прекращает сопротивляться, и я во второй раз за сегодняшний вечер чувствую едва ощутимое дребезжание, что зарождается в области моей груди. Я чувствую нечто, схожее с уважением к её силе — нет, не физической, а силе выдержки и непоколебимости. Присаживаюсь на корточки, аккурат перед ней, и никак не реагирую на прямой, горящий взгляд, способный заставить смутиться, стушеваться и опустить глаза — не будь я собой. В этой неестественной тишине слышен лишь ход механических часов на окрашенной серым стене — огромных и круглых, как головка сыра на прилавке магазина в Косом переулке — и таких же безвкусных. Тик-так… — Мне нужна ваша дочь, — говорю это спокойно и размеренно. — Я заберу её и уйду. Она дёргается под руками волшебников, и я отменяю Силенцио, при этом бросаю заглушающие чары на помещение. — Ты и тебе подобные, — тон её голоса наполнен ядом десятков акромантулов, способным прожечь кожу до костей одной лишь каплей, — никогда не сможете полностью подчинить мою дочь, слышишь? — она пытается наклониться ко мне, но Райт сжимает хрупкое плечо, припечатывая женщину обратно к спинке стула. — Ты не получишь её, — сила чужой хватки будто придаёт ей энергии бороться яростней. — Она никогда не покорится — умрёт, но не останется в том месте, что ты ей уготовил. Она глубоко и часто дышит, совершенно уверенная в своих словах, и эта вера в силу собственного ребёнка не может не восхищать. Если бы мне не было плевать на её дочь и на неё саму. Улыбка, зарождающаяся на моём лице, отнюдь не добрая и не светлая — это насмешка, глумливость, неуважение. — Какие громкие слова, — хлопаю в ладоши, весьма оценив пламенную речь. — Мне уже не терпится с ней познакомиться. И не успевает в её глазах зажечься новый костёр злости из полыхающих поленьев ярости — о спичках я уж позаботился — как звук ключа в замочной скважине заставляет всех присутствующих замереть на мгновение. И как только я замечаю крошечное подёргивание мышц лица возле губ сидящей в захвате женщины — накладываю очередное Силенцио. Поразительно, как она молниеносно изменилась — куда делась та боевая, непоколебимая женщина? Как будто и не было её вовсе. В одно мгновение передо мной оказалась мать, осознающая опасность, что нависла над её ребёнком — мать, понимающая свою беспомощность. Одного взгляда на Эпплби и Райта достаточно, чтобы один из них крепче сжал её в предупреждении, а другой направил палочку, упираясь кончиком древка в висок. Мне не требуется применять Инкарцеро к беззащитной женщине — нет смысла, и она сама понимает — помочь своей дочери могла бы только крича, да и не факт, что та покинула бы свою мать в опасности и не кинулась прямо в мои руки. Это замкнутый круг, и налившиеся слезами глаза напротив — лишнее тому подтверждение. Я продолжаю сидеть на корточках, внимательно считывая малейшее изменение в её лице. — Мам, — голос появляется раньше, чем сама девушка, и вмиг облетает крошечное жилище. — Я дома. Этот голос, тон и интонации… Я чувствую, как в моём мозгу натурально жужжит маленький надоедливый чизпурфл, что влез в мою голову этой бессонной ночью, видимо, и перебирает своими липкими клешнями клетки моего мозга, обгладывая ткани. Дракловы маглы, мать их… Не спеша, будто всё время мира в моих руках, поднимаюсь на ноги, перекатывая волшебную палочку между пальцами. Тик-так… И когда худощавая женская фигура заполняет узкий проём, я вскидываю древко, вычерчивая подобие двух треугольников, слившихся в одну фигуру с волнистым основанием. — Иммобулюс, — произношу одновременно с движением, и шар голубого цвета срывается с кончика моей палочки, ударяя грязнокровку прямиком в грудь. И когда девушку силой удара и моего намерения отбрасывает к стене — накладываю Приклеивающие чары. Я слышу сопротивление за моей спиной, шипящие ругательства, что срываются с губ Райта и Эпплби и скрежет металла, царапающего деревянный пол. Но я не реагирую на происходящее. Не обращаю внимания на то, что происходит позади меня. Я смотрю только вперёд — на ту, что стоит, парализованная моим заклятием и словно вросшая в стену, неспособная пошевелиться. Только глаза дикие, бегающие по комнате и застывшие в одночасье — сосредоточенные лишь на своей матери. Подхожу ближе — ну же, посмотри на меня. Не смотрит. Ещё ближе. Эти глаза — единственное, что не подчинено моей воле в данный момент: распахнуты, испуганы и наполнены ужасом осознания происходящего. Её волосы заплетены в косу, что тяжёлым плетением переброшена через плечо, и несколько каштановых кудрявых прядей выбилось из причёски, застилая ей полный обзор. Наступаю на неё медленно, неспешно, не то чтобы маленькая площадь этого жилища предоставила мне большее расстояние. И когда я практически вплотную подбираюсь к ней — она, наконец, переводит свой взгляд на меня, и чёрненькие зрачки, что были словно точки в коричневом море радужек, при одном лишь взгляде на меня расширяются, практически поглощая карий пигмент. Сила ненависти, что плещется в этих потемневших глазах, настолько велика и сокрушительна в своём проявлении, так ослепительна в своей ярости, что я невольно перестаю дышать. Под этим взглядом мою кожу покалывает десятками микроскопических иголочек, что впиваются точечно — но при этом проникая под тонкий эпителий, причиняя травмы — молниеносно распространяясь по всему телу. Картинки прошлого калейдоскопом мелькают в моей голове, обрывки воспоминаний соединяются в одно целое, образуя единый образ, полноценный рисунок — наполненный хлёсткими мазками неприязни на жгуче-красном фоне отвращения, подписанный размашисто враждой. И эти веснушки… — Грейнджер, — растягиваю гласные её фамилии, вспоминая, как же она бесилась в школе от моего произношения. — Грязнокровая подружка давно истлевших Поттера и Уизли, — демонстративно стучу указательным пальцем по губе, имитируя глубокое размышление. — Я думал, ты сгорела вместе с ними в Адском пламени, — её взгляд, словно заточенный кинжал, вымоченный в яде. — Но, — делаю паузу, — видимо, вы были не так близки, как все думали, — я наклоняю голову ниже, слегка приглушая голос. — Скоро ты встретишься со своими бывшими сокурсниками, Грейнджер, — ухмыляюсь открыто, зная, что её бесит лишь одно моё существование, — если не сдохнешь после встречи с Тёмным Лордом. Резкий стук падающего тела за моей спиной перекликается с мужским воем боли, вынуждая Грейнджер отвести от меня свои глазищи, и от этого жеста внутри меня зарождается недовольство, но то, что происходит далее, прерывает мои ощущения. — Авада Кедавра, — злобное звучание, как непредвиденный удар под дых, падение с высоты, нехватка кислорода — внезапно-неожиданное. Зелёный луч в долю секунды пересекает пространство, и в тот миг, когда я оборачиваюсь — мои глаза улавливают лишь остаточную вспышку света, что врезается в тело женщины, лежащей вполоборота на полу с распахнутыми глазами. И, глядя в эти глаза, мне кажется, что я вижу, как из них ускользает цвет, превращая некогда живой и подвижный взгляд в его тусклое, стеклянное подобие. Мёртвые глаза. Мёртвый взгляд. Мёртвая магла. Тик-так… — Мерзкая сука укусила меня, — низкий голос Эпплби вынуждает оторваться от созерцания убитой, и стрелка на часах не успевает отмерять даже секунды. — Круцио, — палочка вмиг вбирает в себя намерение, и оно такой силы, что Эпплби, потирающий до этого свою руку, — теряет палочку и падает ничком, заходясь в неистовом крике боли. Краем сознания отмечаю растерянность Райта, и то, что он стоит, не двигаясь, тупо пялясь на корчащегося товарища — является его лучшим решением, принятым на сегодняшний день. — Силенцио, — не собираюсь слушать эти вопли. И когда Эпплби в немом крике поднимает своё окровавленное лицо на меня — я вижу искреннее недоумение, непонимание и немой укор в свою сторону. Твою же мать! — Круцио! — моя злость словно тонкий папирус, истлевший со временем, истончившийся до прозрачности, но стоит лишь промелькнуть малейшему намёку на искру — бумага вспыхивает, вмиг уничтожая всё вокруг. Я слышу как хрустит его позвоночник, не выдерживающий силы заклятия, как рвутся мышцы и суставы щёлкают, смещаясь, я вижу, как его глаза бешено вращаются в глазницах, и он не в силах прикрыть свои веки, а из носа и ушей хлещет кровь. Под ним расплывается жёлтое пятно, разливаясь по полу мокрой лужей, и я содрогаюсь от мерзкого отвращения и презрения. И всё это происходит в удушающей тишине, в комнате, наполненной едким запахом мочи, смерти и полыхающей злости. И только… Тик-так…  — Помоги ему добраться в Мунго и свяжись с Отделом Дезинформации, — обретаю контроль над собой, и мой голос наполнен скукой. — Неважно, в каком порядке ты это сделаешь. Райт будто оглушён или под заклятием — он даже не реагирует на мои слова, продолжая смотреть на корчащегося в агонии Эпплби. — Ты оглох? — повышаю голос, теряя терпение. — Или ждёшь своей очереди? Волшебник отмирает и, не глядя на меня, бросается к товарищу, аппарируя с ним прямо из комнаты. Бестолковые, безмозглые, необученные идиоты. Я позволяю себе несколько секунд спокойствия, и лишь тикающие часы отмеряют время этой тишины — время, что я трачу на возведение стен Окклюменции. И когда я оборачиваюсь к неподвижной Грейнджер — я ничего не чувствую. Я не реагирую на то, как она неотрывно смотрит на лежащее тело собственной матери, которую убили на её глазах. Я не обращаю внимания на нескончаемый поток слёз, горячим солёным ручьём льющийся по щекам, и капли, одна за другой, покидают подбородок, срываясь вниз и разбиваясь под её ногами. Но я не могу не заметить, проигнорировать, упустить нечто такое, что цепляет мой взгляд помимо моей же воли. Прядь её волос, что пружинилась у щеки, мешая, потеряла свой каштановый оттенок — потускнела, померкла от корней и до самых кончиков. Поседела. Отменяю оба заклятия и, действуя чисто рефлекторно, а не из лучших побуждений — практически ловлю безвольное тело падающей девушки. Грейнджер дрожит в моих руках, и я вижу, как её горло сжимается в спазме, затрудняя и без того сбитое дыхание. Она пытается вырваться из моего захвата, но эти потуги настолько нелепы, что я даже не реагирую — грязнокровка обессилена и невероятно слаба. Но я позволяю ей поднять руку, наблюдая за этим движением с небывалым для меня интересом — за тем, как она пытается бороться. И когда её пальцы скребут ткань чёрной водолазки, несомненно желая разодрать мне грудь — я различаю тихий шёпот, едва перекрывающий ход часов. Наклоняю своё лицо немного ниже — ближе к ней. — Ненавижу, — шелест листьев под ногами в осеннем саду и то громче. — Ненавижу. В этих словах, произнесённых на выдохе, столько силы, что на один короткий миг мои внутренности покрываются тонкой коркой льда — всего на мгновение, почти неощутимо, но всё же… — Ты ещё ничего не знаешь о ненависти, грязнокровка, — освобождаю ткань своей водолазки от её захвата, игнорируя безвольно падающую женскую ладонь, и, перехватывая девушку одной рукой за талию, поднимаю палочку в её сторону. — Петрификус Тоталус. Бросаю последний взгляд на мёртвую маглу, обвожу глазами убогое пристанище и аппарирую прочь из этого места с оглушённой Гермионой Грейнджер в своих руках. Тик-так…