Когда взойдёт кровавая луна

Дверь распахивается настежь, и два незнакомых мне волшебника, тыча палочками в лицо — как будто я могу представлять реальную угрозу — жестом приказывают мне подняться. — На выход, грязнокровочка, — один из них весьма преклонного возраста, и такое обращение из его уст звучит двусмысленно и липко, приклеиваясь к коже так, что не отмыться. Как только я поднимаюсь, он бросает жалящее заклинание на мои ноги, и я, не успев толком сгруппироваться, падаю вниз, ударяясь подбородком об острый выступ камня. Резкая боль прошивает моё лицо, а в глазах скапливаются горячие слёзы, но ни один звук не срывается с губ. — Смотри какая, — другой волшебник мерзко ржёт, как будто увидел нечто занимательно-весёлое. — Будет интересно наблюдать, как эта свинья будет визжать при встрече с Правителем. Молчи, Гермиона, молчи… — Не так как визжал бы ты, будь у меня палочка в руке — жирный, тупой боров. Он несколько секунд тупо моргает, очевидно, не ожидая услышать от меня хотя бы слово, а когда услышал, то до него не сразу доходит, что именно я сказала. И это лишь подтверждает мои слова о его умственных способностях. — Ах ты ж… — он поднимает на меня палочку, и я внутренне готова к очередному проклятию. — Круц… Рука пожилого волшебника накрывает палочку коллеги, опуская её вниз, не дав уже зарождавшемуся огоньку на кончике древка разгореться в полную силу и сорваться в мою сторону. — Не стоит, Миллс, — он щурит глаза, осматривая меня. — Она своё получит через несколько минут, — волшебник ухмыляется собственным мыслям, и меня опять тошнит. — Не будем портить эту шкурку, дабы Повелитель смог хотя бы смотреть на неё. Он заходит в камеру и грубо хватает меня за ворот свитера, резко поднимая на ноги, и толкает вперёд. Когда я прохожу мимо того самого Миллса, он наклоняет свою немытую, лоснящуюся волосатую голову ко мне и, обдавая смрадным дыханием, произносит достаточно громко, чтобы все наверняка услышали: — Сука, ты обделаешься после того, как он с тобой закончит, — я дёргаюсь в его сторону, и тот факт, что он шарахается от меня, придаёт мне немалой уверенности. Открываю рот, чтобы ответить ему, но пожилой волшебник опять дёргает меня в сторону коридора, и я краем глаза вижу, что из дальней камеры двое мужчин выводят ещё одного пленника. Бен Коппер — это он, очевидно. — Куда их? — голос одного из конвоирующих Бена звучно гремит на весь коридор, что ещё совсем недавно был наполнен лишь треском тающих свечей. — Зал суда номер десять, — Миллс где-то за моей спиной грохочет в ответ, и я спотыкаюсь о собственные ноги, удерживаемая лишь цепкой хваткой, что не даёт мне растянуться на полу. Боже, я в Министерстве Магии… Они ведут нас через тёмные коридоры, и я помню из рассказов Гарри, что на десятый уровень лифт не спускается. Очевидно, что для таких, как я, существует отдельный маршрут в зал суда — чтобы не доставляли неудобство тем, кто представляет обвинение. Меня будут судить. Меня будут судить те, кто должен сам предстать перед судом за свои злодеяния, те, чьи тела искупаны в море крови и вымыты галлонами слёз осиротевших детей, безутешных матерей и отчаявшихся мужчин с мёртвыми возлюбленными на руках. Паника зарождается в моей груди, страх распускает склизкие щупальца, поглаживая мой затылок, дыша могильным холодом мне в шею. Я приближаюсь к огромной двери — с тяжёлой латунной ручкой, железными засовами и множеством замочных скважин. Дверное полотно практически полностью грязное от чёрной копоти и обугленное местами. Дыши, Гермиона, дыши… Подбородок подрагивает, и я не могу совладать с собой, воскрешая лицо мамы в своём сознании. Как мне быть, мама? Что мне делать? Даже мои конвоиры молчат, тихо ступая, стараясь не издать лишнего шума своими шагами. Я онемела вся, не соображаю, что происходит, и всё это кажется каким-то сюрреалистическим сном — нереальным, фантастическим и гротескным. Я выкручиваюсь, барахтаюсь, пытаюсь проснуться изо всех сил — и не могу. Звук открывающейся двери, как гонг, как выстрел, как отмашка… … к началу моего конца. Меня ведут в центр зала, что по форме напоминает идеально выверенный квадрат, и стены, что сложены из тёмного камня, угнетают похлеще Дементора, следующего за тобой по пятам. С правой и левой сторон расположены ряды скамеек, поднимающихся амфитеатром, и я громко выдыхаю, понимая — они все заполнены. Меня оставляют стоять посреди этой толпы незнакомых людей, что тычут пальцами в меня, громко перешёптываясь, создавая белый шум в моих ушах, и тот факт, что неподалёку, в таком же положении застыл Бен Коппер — никак не успокаивает мои расшатанные нервы. Мне хочется сцепить руки и перебирать пальцами каждый выступающий сустав, пощёлкивая, но я не могу позволить себе этого. Позволить показать свою слабость перед этими гиенами, что собрались посмотреть представление, никоим образом не связанное с судом. Это не суд — это судилище. А все присутствующие — обыкновенные стервятники, падкие до чужого горя. Я чувствую на себе скользящие взгляды, что словно грязная вода из сточной канавы, обволакивают моё тело — мерзкие, пачкающие, оставляющие после себя бурые разводы. Поднимаю глаза вверх, и гул голосов, нечистые взгляды прекращают существовать, отходят на второй план, игнорируются моим сознанием. Там, где должен быть высокий потолок, клубящаяся тьма чёрными щупальцами, пробуя на вкус защитное поле света, вихрится смольным смогом, закручиваясь, словно поглощая саму себя. Она пульсирует, словно бьющееся сердце, лишённое защиты в виде крепких костей и кожного покрова. Огромное чёрное сердце. Господи… Осознание бьёт меня, раскрывает свои объятия, и я, не имея возможности закрыть свой разум, обманувшись, разбиваюсь о жестокую реальность. Я одна в этом враждебном мире, что когда-то был моим домом, стою в огромном зале, одинокая, брошенная на съедение волкам, что нарядились в человеческую кожу, скалясь в нетерпении впиться острыми зубами в мою плоть и разорвать на куски. Дыхание ускоряется и вмиг лёгкие будто заклинило — я не могу протолкнуть воздух в собственную глотку. Они смотрят на меня, шушукаются за спиной и смеются надо мной — громко, не прикрывая рот, чтобы хоть для вида приглушить своё уничижительное ржание. Ладошки влажнеют, пальцы подрагивают, и я прижимаю дрожащие руки к бёдрам, пытаясь вытереть пот о ткань штанов. Я хочу бежать, но не могу. Хочу кричать, но не могу. Упасть и биться в истерике, умоляя отпустить меня туда, откуда я пришла — но я не могу. Мама, мама… Как мне быть? И когда я практически готова захлебнуться в панике, позволив этому разрушающему чувству утянуть меня в пучину полного отчаяния — я ощущаю это. Он скользит по моей правой ладони, что прижата к бедру, поднимаясь выше. Я буквально кожей чувствую, как тянется обжигающе холодная нить от моего запястья до самого плеча, перебрасываясь на линию подбородка, огибая скулу и теряясь где-то в моих волосах. И среди всей этой грязи, что окружила меня в тот миг, как только я переступила порог этого помещения, он ощущается как подводное течение, что вливается в общий поток, но не смешивается с ним — плотность и скорость слишком разные. Курсирует по намеченному маршруту, соприкасаясь с окружающими водами, но не более… Жёсткий и холодный — словно кусок льда. Колючий и острый — словно заточенное лезвие клинка. Взгляд… Уверена, он серый. … как пощёчина, приводящая в чувство. Соберись, Гермиона, возьми себя в руки — давай же. Глубокий вдох, секунда наедине сама с собой под прикрытыми веками, и собственное тело возвращается под мой контроль. Я опять принадлежу себе. И когда в один миг гул голосов резко прекращается, будто некто применил массовое Силенцио, а передо мной, на возвышении, что словно маленькая сцена, образовывается тьма, набирающая плотность, обретая силуэт — я сжимаю руки в кулаки и гордо поднимаю подбородок. Будь что будет. Я не отвожу взгляд и не опускаю глаза, когда передо мною материализуется один из самых сильных колдунов, известных магическому миру. Лицо, напоминающее череп, обтянутый бледной, словно мел, кожей, раскосые ноздри, что двигаются в такт дыханию, и отсутствие привычного людскому взгляду носа наводят на мысль, что стоящий передо мной — мертвец, восставший из могилы. Эти мысли не так уж далеки от правды. И только красные глаза с вертикальными зрачками, что словно принадлежат хладнокровной ползучей твари, напоминают — это существо живое, дышащее. Чудовище. Если несколько секунд назад я остро ощущала вокруг себя презрение вперемешку с насмешками, то сейчас в этой оглушающей тишине застыл лишь трепет поклонения и едва сквозящий страх перед своим Господином. Мерзкие, трусливые создания. Движение у его ног привлекает моё внимание, вынуждая всё же отвести глаза от мертвенного лица, и я сжимаю губы крепче, пытаясь не закричать в ужасе и отвращении. Зелёная, не менее четырёх метров в длину змея с крупной плотной чешуёй, с ромбовидными узорами по всему скользкому телу извивается у ног Волдеморта. Крестраж, который мы так и не уничтожили… Она шипит что-то, поднимая голову выше, упираясь в раскрытую ладонь с неестественно длинными пальцами, ласково поглаживающими змеиную морду с мелькающим раздвоенным языком. — Приветствую вас, уважаемые волшебники, — сиплый голос вынуждает мой взгляд вернуться к Волдеморту. Он сходит с помоста, а Нагайна так и остаётся извиваться, укладывая своё тело кольцами, и я, опасаясь внезапного нападения, не могу позволить себе не смотреть на неё. — Сегодня перед нашим судом предстали очередные беглецы, — я слышу каждое его слово, но не отвожу глаз от змеи. — Те, кто сомневался в могуществе вашего Повелителя, — поддакивающие голоса, что сливаются в один сплошной вой, вибрируют отвращением в моём теле. — Они бежали из Магического мира, как крысы, — его голос набирает громкость. — Скрывались в надежде затеряться среди грязных маглов, — Волдеморт практически выплёвывает последние слова, что тонут в нарастающем крике восторга распалённой толпы. Я не отрываю глаз от Нагайны, поднявшей голову вверх, волнообразно покачивая ею. Она скрутилась огромной живой спиралью, плотно сжимая чешуйчатые кольца. — Но пусть знают все, — голос за моей спиной становится ближе, и я неосознанно напрягаю все мышцы своего тела. — Тёмный Лорд Магической Британии вершит справедливый суд над теми, в ком течёт хоть капля магической крови, — периферическим зрением я вижу, как он подходит к Бену. — Пусть даже они совершили величайшее предательство по отношению к своему истинному Повелителю. Господи, что происходит? Восемь лет прошло, к чему всё это? Куча вопросов в моей голове мельтешат обрывочными фразами и отдельными словами, но я не могу сосредоточиться, не могу думать и анализировать — все мои силы уходят на то, чтобы стоять прямо и не показать свой страх. Я настолько ухожу в себя, что не понимаю, в какой момент крики вокруг меня прекращаются, и когда скашиваю глаза влево — понимаю, что Волдеморт поднял руку в предупреждающем жесте. — Да свершится суд! Он взмахивает рукой и бормочет слова, которые я не могу расслышать, и происходящее далее настолько неожиданно и непривычно для меня, что я невольно отрываюсь от Нагайны и смотрю на полупрозрачную картину, словно в магловском кинотеатре, что проецируется будто из головы Бена, упавшего на колени и обхватившего свою голову. Это похоже на то, как использовать Омут памяти, вот только воспоминания видны всем присутствующим и не создают эффекта личного присутствия. Грёбаная кинолента жизни, вытянутая непосредственно из человеческого разума и брошенная для обозрения каждому, кто не прочь подсмотреть, как безумный псих, за чужой жизнью. Боже… Затаив дыхание, я вижу картинку того, как Бен покинул Магическую Британию непосредственно перед захватом Министерства. Он был служащим в Отделе Магического хозяйства, и одним из первых бежал, не желая принимать участие в войне, спасая собственную жизнь. Я не виню его — не имею такого права. Волдеморт прекращает просмотр этого периода жизни Бена, и от мелькающих воспоминаний рябит в глазах. Я опускаю взгляд и вижу, как мужчина корчится в спазмах у ног колдуна и скулит от боли, которую, несомненно, испытывает от такого грубого и жестокого вторжения в свой разум. Волдеморт листает его жизнь, как старую исписанную тетрадь — небрежно, неаккуратно, пачкая страницы грязными руками и отрывая уголки. Он ищет что-то и, не найдя, возвращается в недавнее прошлое, замедляя воспоминания и не обращая внимание на крики боли у его ног. Коппер не был членом Ордена, и, подозреваю, никто даже не думал искать его. Я не могу справиться со своей яростью, что разгорается во мне, как сухая трава от небрежно кинутой не догоревшей спички — и этот огонь распространяется по всему моему телу, сжигая на своём пути мой разум… И лишь инстинкт самосохранения удерживает моё тело на месте, позволяя, как уступку, раскачиваться лишь на кончиках пальцев ног. Эти нелюди смотрят, как Бен и его жена-магла из года в год пытаются завести ребёнка, но у них не выходит. Бен ищет работу — безуспешно. Они посещают врачей, пытаются забеременеть с помощью медицинского вмешательства — но всё тщетно. Бен всё чаще прикладывается к бутылке и всё реже обращает внимание на окружающий мир. У него нет ни родных, ни друзей — никого, кроме жены. Они стараются, пока окончательно не становится известно — Бен Коппер бесплоден. Я слышу несдерживаемые перешёптывания за своей спиной, обсуждающие то, как миссис Коппер после семи лет брака, не выдержав, уходит от Бена, оставив его разбитым, опустошённым и одиноким. Совершенно беспомощным без неё. И когда бывшая жена в очередной раз, срываясь на крик, просит Бена перестать её преследовать — он сдаётся. Верёвка слишком слабая, чтобы выдержать вес его тела и он, сидя на полу возле перевёрнутого стула, плачет как ребёнок обиженный судьбой. Он одинок, беспомощен и слаб. Бен Коппер аппарирует в леса Инвернесса и просто ждёт момента, когда его схватят работники Министерства Магии. Он даже не знал, что происходило в Магическом мире после того, как покинул его — ему было всё равно, что с ним будет дальше. Кто в здравом уме пойдёт на такое — вернётся в этот ад? Слёзы жгут мои глаза, и сгорбленная фигура на полу выглядит размытой и нечёткой. Он даже не кричит уже, просто стонет, и я с ужасом вижу, как сквозь его пальцы проступает алая кровь. Что ж, Гермиона — ты следующая… — Этот человек не только трус, но и совершенно бесполезен как волшебник, — Волдеморт одним взмахом руки развеивает воспоминания. — Он непригоден для нашего общества, а вот для корма самое то. Что? Что всё это значит? Я будто падаю в глубокую реку, и толща воды смыкается над моей головой, искажая звуки и голоса, потому что это не может быть правдой — не может. — Нагайна, — колдун поворачивается к змее, и я тоже перевожу на неё свои глаза. — Еда. Хладнокровная тварь в долю секунды распрямляется, словно пружина, и моё сердце не успевает сделать даже одного удара, как её уже на помосте нет. Я не смотрю в сторону — только вперёд. Не реагирую на стук падающего тела — несомненно парализованного укусами змеи, что способна впрыснуть яд несколько раз, прежде чем человек моргнёт хотя бы один. Кто-то кричит за моей спиной, не выдержав картины поглощения людского тела огромной змеёй. Я не хочу думать о том, что Бен Коппер будет заживо перевариваться в утробе этого проклятого создания. Слёзы бегут, застилая глаза, и вся храбрость покидает меня с каждой пролитой слезинкой. Мамочка, как мне выдержать. Как мне быть, мама? Склизкие, холодные пальцы с почерневшими ногтями впиваются в мой подбородок, вынуждая поднять голову и столкнуться со змеиными зрачками. — Очередь дамы, — он ухмыляется, растягивая бескровные губы с синими трещинами. — Уверен, подружка Поттера поведает немало интересного. Он знает, кто я — знает меня и… Мысль обрывается… «… Свадьба Билла и Флёр ощущается последней вспышкой света перед тем, как мир погрузится во тьму — ярко, тепло и так, что не оторвать своих глаз. Гарри беседует с джентльменом в возрасте за одним из праздничных столов, а пожилая леди с соседнего от них столика весьма охотно поддерживает беседу, не забывая при этом раз за разом опустошать свой бокал. Луна Лавгуд вместе со своим отцом причудливо двигаются в такт музыке, и им всё равно на то, что этот танец слегка странен. Мне он очень нравится. Хагрид и мисс Максим бросают косые взгляды, говорящие громче любых слов, и краснеют при этом, словно подростки — улыбка расползается на моём лице от этой картины. Я наблюдаю за тем, как новоиспечённые супруги танцуют в центре круга, и не могу оторвать глаз от их сплетённых рук и вторящих друг другу движений. Они так влюблены — настолько сильно, что не побоялись соединить свои сердца в самые тёмные времена, что знала Магическая Британия за последние сотни лет. И эта любовь, что сейчас танцует перед моими глазами, нашедшая воплощение в телах двух молодых людей, дарит мне надежду на то, что, возможно, мы сможем сделать это — победить Тёмного Лорда. Мы — члены Ордена, члены сопротивления… Юношеская рука обхватывает мою талию в знакомом жесте, притягивая к жилистому телу, прижимая ближе. — Они очень красивая пара, не так ли? — дыхание Рона колышет мои волосы, а его тихий голос отзывается трепетом во всём теле. Чувствую, что краснею, и выпутываюсь из его захвата, обвиняя Рона одним лишь только взглядом. — Прекрати, — считаю, что нужно закрепить недовольство вербально. — Здесь твои родственники, что ты творишь? Он ухмыляется своей белозубой улыбкой, никак не задетый моим поучительным тоном. — Дурачок, — улыбаюсь ему в ответ, так и не сумев удержать серьёзное лицо. На мне сегодня туфли на высоком каблуке, и ноги слегка устали, ведь я так редко ношу такую обувь. Но тем не менее я чувствую себя очень красивой, изящной и воздушной, что ли. А взгляд Рона, что весь вечер неприкрыто и недвусмысленно преследует меня, придаёт ещё большей уверенности в моей женской привлекательности. Девочки, такие девочки. Движение Гарри за столом привлекает моё внимание, и я вижу, как он резко поднимается, напряжённо вглядываясь за пределы белоснежного свадебного шатра. Сердце сжимается в приступе плохого предчуствия. Резкий хлопок, и яркий шар со свистом влетает в центр, разбивая танцующие парочки, что разбегаются в стороны, не понимая, что происходит. Сфера с голубоватым оттенком, окутанная прозрачной дымкой, что формируется в силуэты, напоминающие людей, освещает сумрак, поглотивший шатёр. Я замираю в этом мгновении, и мир вокруг меня замирает тоже. «Министерство пало. Министр Магии — убит…» Я ищу глазами Гарри, лихорадочно перескакивая зрачками с одного застывшего волшебника на другого — и не нахожу. «… Они уже близко…» Кингсли Бруствер предупредил Нору о нападении. Свет возвращается в шатёр, но я не вижу ничего, кроме людей, что лишь на секунду теряются, а потом поддаются панике и в ужасе аппарируют, натыкаясь друг на друга в попытке найти свободное пространство, но в тот самый миг, как первый Пожиратель Смерти проникает на территорию — аппарация невозможна. Крики вокруг меня разливаются рекой, и вспышки заклинаний прорезают воздух, что ещё недавно был наполнен музыкой и смехом счастья. Я вижу Рона на противоположной стороне, сражающегося с Пожирателем, и бегу к нему, попутно выискивая глазами Гарри и отбивая летящие заклинания. Что-то тяжёлое сбивает меня с ног, и я падаю, пригвождённая к земле тяжёлым телом. И когда я сбрасываю с себя отяжелевшего мужчину — слышу душераздирающий вопль. Я не специально делаю это — ищу глазами кричащую женщину — я инстинктивно следую за источником истошного крика. И когда нахожу — во мне что-то разбивается. Флёр кричит протяжно, и крик этот наполнен болью с таким отчаяньем, что я теряюсь на мгновение. И когда я прослеживаю направление её обезумевшего взгляда — вижу Билла, лежащего на земле, где только что лежала я сама — тихого, молчаливого, неподвижного. Мёртвого. Крик прерывается так резко и внезапно, будто кто-то разорвал связки в одно мгновение — одним взмахом. Флёр Делакур, ставшая Уизли лишь на несколько часов, убита Непростительным заклинанием, что врезалось ей прямо в висок. — Гарри! — я кричу, отбивая заклятия, глотая слёзы страха. — Гарри! Но его нигде нет — я не могу разглядеть своего друга среди разноцветных вспышек и плотной движущейся толпы, толкающей и топчущей друг друга. Правая нога подворачивается, и я снова оказываюсь на земле, понимая, что тонкий каблук моей туфли сломался. Сбрасываю обувь прочь и ползу под столами, пытаясь добраться до того места, где видела Рона в последний раз. Крики боли режут мой слух, щепки разлетаются в разные стороны, и разбитое стекло впивается в мои колени, но я упрямо двигаюсь вперёд. И когда передо мной оказывается Молли Уизли — окровавленная, с лопнувшими сосудами, что сеточкой покрыли белки её открытых глаз — я переползаю через бездыханное тело, не позволяя себе ни на секунду остановиться. Кто-то хватает меня за кисть, резко поднимая на ноги — и проклятие готово сорваться с моих губ, а палочка в другой руке уже направлена в сторону удерживающего меня парня. — Гермиона, — это Рон, и я готова упасть от облегчения, что он жив. Я не успеваю ответить ему, умом понимая, что он тащит меня к прикрытому перевёрнутым столом пологу свадебного шатра. Как только он задирает белоснежную ткань — осознание обрушивается на меня. — Не смей, Рон, — я упираюсь босыми ступнями в землю, сопротивляясь ему изо всех сил. — Что ты делаешь? Он сжимает моё предплечье, причиняя боль и этим самым концентрируя моё внимание на своём лице. — Беги за дом, а потом к обгоревшему дереву, — он говорит быстро, задыхаясь, и когда я открываю рот, сжимает мою руку ещё сильнее. — Там лежит камень — это портключ. Он перенесёт тебя на другую сторону леса, и ты сможешь аппарировать. — Я позову помощь, — киваю ему, предполагая его план. Рон сжимает губы и расслабляет руку, поглаживая место, где непременно появится синяк. — Ты аппарируешь в Лондон, к матери, — я хмурюсь недоумённо. — Ты должна исчезнуть, Гермиона — они придут за тобой, — его голос становится тише, и я различаю каждое слово, хоть крики вокруг оглушающие. — Они придут за твоей мамой. — Гарри, — я давлюсь словами, не в силах понять происходящее. — Я не могу оставить… — Гарри мёртв, Гермиона! — Рон вскрикивает, хватаясь окровавленной рукой за свои волосы. — Мы проиграли — тебе не выжить здесь. Поклянись мне, что уйдёшь — поклянись. — Нет! — я кричу, не веря ему. — Нет, я не оставлю тебя — это невозможно. Я трепыхаюсь в его захвате, ударяя в грудь свободной рукой с палочкой в зажатых пальцах. Происходящее не может быть правдой… Пожалуйста… — Прости меня, Гермиона, я не могу оставить братьев, — он скользит по моей щеке пальцем, всматриваясь в моё лицо, и я вижу, как слеза срывается с рыжих ресниц тяжёлой каплей, чертя влажную дорожку вниз. — Я люблю тебя. Мне хочется сказать ему, что я тоже — тоже люблю. Но я не успеваю. — Империус, — сознание затуманивается, и мыслей в голове нет — сплошная пустота и расслабленность. Он говорит, что я должна сделать, как себя вести, и выталкивает прочь из места, раскалённого вспышками проклятий и пропитанного смертью. И когда я бегу, сдирая ноги в кровь, сжимая палочку в своей потной ладошке, достигая того самого камня — за моей спиной взрывается столп света, что вмиг превращается в огромное пламя, пожирающее всё на своём пути. Оно распространяется так быстро, так неистово — прямиком на меня, и я, не теряя драгоценного времени, касаясь прохладной поверхности, оказываюсь на противоположной от Норы стороне. — Мерлин, нет, пожалуйста, — мой разум проясняется, как небо после сильного дождя, и я готова вернуться, но понимаю, что антиаппарационное поле не позволит этого, лишь обнаружит моё присутствие. «… Мы проиграли, Гермиона…» «… Поклянись мне…» У меня нет выбора. Нет ничего и не будет больше, кроме пепелища, что останется после Адского пламени. И времени на боль и скорбь тоже нет — я должна спасти себя и свою мать. Аппарирую прямиком в магловский домик, и испуганный вскрик Джин Грейнждер немедленно подавлен ею же при виде своей дочери — раненой, заплаканной и испуганной. — Что произошло? — она кидается ко мне, хватая запястья и слегка встряхивая меня. — Гарри — мёртв, — меня начинает колотить. — Рон — мёртв, — я фокусирую свой взгляд на маме и вырываю руки из её захвата. — Они скоро придут за мной. Глаза мамы расширяются от шока, и я практически вижу, как её мозг обрабатывает информацию. Поднимаю трясущуюся руку и направляю танцующее древко в сторону самого родного для меня человека. — Прости, — слёзы застилают глаза, и только сейчас я ощущаю боль в рассечённых коленках. — Ты должна забыть меня. Она бросается на меня, словно коршун на свою добычу — молниеносно, точно и целенаправленно. Палочка выпадает из моих рук и крутится волчком по лакированному паркету. Крепкие объятия — тёплые, любящие и такие родные, захватывают меня в плен, лишая возможности сопротивляться. Я рыдаю громко и натужно, сжимая в кулаки мамину домашнюю кофту, вжимаясь носом в мягкую ткань. — Я не оставлю тебя, слышишь? — россыпь поцелуев касается моих волос, и моё сердце сжимается до тупой боли. — Никогда не оставлю. — Как мне быть мама? — всхлипываю, цепляясь за её плечи. — Что мне делать? Она отстраняется от меня и большими пальцами вытирает мокрые разводы. — Ты будешь сильной, Гермиона, — она говорит это уверенно и твёрдо. — Что бы ни произошло — ты будешь сильной. Мама отходит от меня, критическим взглядом осматривая мои повреждения, а потом обводит глазами гостиную родного дома. — Собери всё самое необходимое — золото, ценности — всё, что можно продать или заложить в ломбард, — её глаза опять останавливаются на моём лице. — Мы уходим. Той же ночью, под покровом темноты, Гермиона и Джин Грейнджер с несколькими сумками в руках навсегда покидают родной дом, исчезая в неизвестном направлении. Той же ночью Гермиона и Джин Грейнджер перестают существовать…» Глоток воздуха, и я снова в огромном зале, а из моего носа хлещет кровь. Пытаюсь сделать выдох и… "… — Гарри, с помощью яда Василиска возможно уничтожить дневник Тома Реддла… … — Кольцо Марволо Мракса уничтожено… … — Нам нужно найти остальные крестражи… … — После свадьбы Билла, сразу на следующее утро…" Загребаю воздух ртом, и внутри меня всё хрипит и хлюпает. Я стою на коленях, упираясь ладонями в пол, и тупо наблюдаю за тем, как кровавые капли одна за другой срываются вниз, пачкая серый мрамор. Вокруг тихо и спокойно, или, возможно, мои барабанные перепонки повреждены, и я утратила способность воспринимать звуки. Моё тело резко взмывает вверх, ведомое чужой магией — холодной, тёмной и потусторонней — и я не могу противиться ей, так как у меня совсем не осталось сил для борьбы. Мне безразлично сейчас всё — даже то, что я могу быть съедена огромным ящером. Во мне пульсируют утраты, потери, несбывшиеся надежды и загубленная жизнь. Я не могу сейчас трезво мыслить — всё то, что, казалось бы, затянулось временем, зарубцевалось и покрылось тонким слоем пыли — только что было распотрошено, и вывернуто из потаённых закромов моей души, и раскурочено. Это насилие — то, что сейчас произошло со мной. Извращённое, воздействующее на разум психологическое насилие. Голова свисает безвольно вниз, и мне хотелось бы вытереть вязкую ленту моей слюны, свисающую с подбородка, окрашенную в красный. Но у меня нет сил. Чужие пальцы поднимают мою голову, и красные глаза сверкают напротив, отравляя и без того обессиленный организм. — Мисс Гермиона Грейнджер, — он улыбается ядовито, обнажая гнилые зубы, — вы признаётесь виновной в государственной измене и приговариваетесь к заключению, — он задирает мой подбородок ещё выше, прокалывая тонкую кожу под ним заострённым ногтем, — на пожизненный срок. Резко падаю вниз, ударяясь всем телом о мраморную твёрдость, тщетно пытаясь подняться. — Мистер Малфой, — Волдеморт сипло хрипит где-то надо мной. — Надеюсь, вы готовы принять в свои владения новую заключённую. И голос, что звучит в ответ, полностью противоположен кряхтенью тёмного мага — сильный, громкий и чёткий. — Да, мой Повелитель — я готов. Как мне быть, мама? И впервые за долгое время я знаю ответ на свой же вопрос. Я буду сильной.