Когда взойдёт кровавая луна

Внутри меня тихо. Пусто. Но пустота эта не давящая, не сковывающая внутренности. Свободная. Мне спокойно. Полный штиль. Демоны, что нашли прибежище в моей душе много лет назад, утихли. Возможно, они сожрали последний кусочек души, ведь не просто так рвали её день за днём, вызывая ту самую — тупую боль. Отравляли своими когтями плоть, пока та не обуглилась, сгорая, превращаясь в тлен. А потом они начали жрать моё сердце. Медленно так. Смакуя. Поднося к острым почерневшим зубам агонизирующий кусочек, исходящий паром, и заталкивали в глотку ещё тёплую плоть, измазавшись в успевшей свернуться крови… День за днём. Год за годом. Но сейчас затихло всё. Успокоилось. Воздух вдыхается легче, еда ощущается на вкус, и сон становится сном, а не бесконечным мучением в борьбе за лишнюю минуту отдыха для тела и разума. Потому что у меня появилась цель. Появилась цель, и я знаю, что, пока не достигну задуманного, пока не дойду до финиша, — мне будет всё так же тихо, ну а после… Я не думаю о «после». Я должен быть собран, не поддаваться эмоциям и не делать необдуманных поступков, коим я так подвержен, оказывается. Да, подвержен. Когда дело касается её. Уверенный стук в дверь, и я стряхиваю с плеч утреннюю сонливость, призывая тело вернуть себе привычную напряжённость. — Войдите. Рутерс, статный и худой, с нечитаемым выражением лица и чересчур внимательным взглядом пересекает порог моего кабинета и, уперевшись глазами в моё лицо, тихо произносит: — У меня есть новости для вас, сэр. Для вас… Внутренне я ухмыляюсь от такого обращения, ведь этот полукровка примерно одного возраста с моим отцом, но в нашем мире не каждому дано родиться в семье величественного рода и лишь для избранных сам факт рождения предопределяет их место в обществе. Бросаю Заглушающие чары и кивком головы разрешаю Рутерсу говорить. — Дело в Блетчли решённое, — тихо произносит он, вытянув руки по швам и не отводя взгляда. — Были какие-то трудности? — Нет, сэр. Деньги всё ещё имеют неограниченную власть. — Хорошо, Рутерс. Охранник отводит полу форменной мантии и, нахмурившись, достаёт пухлый конверт весьма внушительного размера. Когда он протягивает его мне, — я вскидываю бровь, не скрывая интереса, и обхватываю шершавую бумагу пальцами. — Три паспорта — как вы и просили, — Рутерс поправляет мантию и тут же принимает собранный вид. — Здесь же и три колбы с волосами. На наклейках написано, кому они принадлежат, хотя не думаю, что это важно. Билеты на поезд и паром тоже в конверте. — Владельцы не бросятся искать свои документы? — Нет, эти… — он мнётся, подбирая определение, но очень быстро берёт себя в руки, — эти люди не то чтобы являются добропорядочными членами магловского общества, и в обмен на предоставленную сумму денег мы получили разрешение использовать их личности на весьма длительный срок. — Маглы, — фыркаю я, не удержавшись от пренебрежения, и бросаю конверт на стол. — Что там по недвижимости? — Здесь немного труднее, — напряжение в его тоне передаётся мне, и я буквально чувствую, как меняется мой взгляд. — Не удаётся найти именно то, что вы требуете, — медленно разъясняет Рутерс, не дрогнув. — Марисса нашла кое-что подходящее, но там живут обычные люди и… — Пусть предложит двойную сумму, — раздражение вкупе с не терпящим возражений тоном разрывает воздух, и я втягиваю его через нос, чтобы призвать немного спокойствия. — Если они не согласятся, пусть утроит, — мне плевать, сколько это будет стоить, — умолкаю на мгновение, понимая, что мой голос слишком резок. — Два дома, Рутерс. Два дома неподалёку друг от друга, и никаких маглов и волшебников поблизости. — Я понял, — кивает охранник, едва прищурившись. — В конверте есть пара фотографий одного из домов, если вас это заинтересует. Я даже не оборачиваюсь, чтобы взглянуть на содержимое пакета, призывая к себе аккуратно сложенный лист пергамента цвета слоновой кости, и тот зависает в воздухе напротив лица Рутерса. — Возьми этот список, — незаинтересованный, берёт ли волшебник кусок пергамента, намереваюсь сесть за стол. — Там перечень всего, что должно быть в этом доме в первую очередь. — Да, мистер Малфой, — приглушённо звучит за спиной. Усаживаюсь поудобнее и, разместив сложенные в замок ладони под подбородком, оглядываю охранника Резервации, невольно отмечая, с каким достоинством он возвышается посреди моего кабинета. — Это наше последнее сотрудничество подобного рода, Рутерс, — говорю после небольшой паузы. — Я больше никогда не побеспокою тебя и готов дать непреложный Обет, если у тебя есть кто-то, кому ты доверяешь настолько, чтобы он был свидетелем ритуала. Некоторое время мужчина просто смотрит на меня пустым взглядом, и я позволяю ему использовать моё время, чтобы полностью осознать сказанное. Его рука дёргается к горлу, и Рутерс нервно поправляет и без того идеально лежащий воротник. Наблюдая за этим представлением, я всего лишь крепче сжимаю губы. — Вы помогли мне спрятать новорождённого сына, — хрипит охранник и тут же, прочистив горло, опускает глаза в пол. — Он сквиб, и нам обоим известно, что с ним бы стало, останься ребёнок здесь, — видимо, совладав с собой, Рутерс снова смотрит на меня, и в этот раз в его глазах явно читается уверенность. — Мои сёстры и мои племянницы в безопасности. Я доверяю вам. Ничего не отвечаю на это. Просто немного склоняю голову и слегка поглаживаю указательным пальцем подбородок. Чёрт, нужно было побриться. — Почему ты не покинул пределы Волшебной Британии, когда началась битва? На самом деле мне не интересен ответ на этот вопрос, да и вообще жизнь одного из подчинённых мало меня заботит, — мне известна подноготная каждого из тех, кто служит мне. Легилименция, деньги за информацию, применение магии для добычи скрытых тайн — я перетряс каждую грязную подробность из нудного существования своих людей, подбирая таким образом верных исключительно мне — Драко Малфою. Мне. А не моему отцу. А потом использовал полученную информацию для собственной выгоды. Но, наверное, Рутерс заслуживает некоего проявления интереса с моей стороны. Пусть даже мне плевать на самом деле. — Моя жена была волшебницей, — тихо говорит Рутерс, внезапно заинтересовавшись ухающим Тертериусом. — Она принадлежала этому миру с самого своего рождения и умерла, не зная ничего другого, кроме магии, — он на секунду умолкает, а я борюсь с желанием закатить глаза. — Жаль, что магия не помогла ей пережить роды и Элоиза так и не услышала первый крик нашего ребёнка. Я похоронил её на заднем дворе нашего дома, — видимо, воспоминания всё ещё терзают душу этого волшебника, потому что его лицо выглядит немного бледнее обычного. Или это всего лишь игра света. — И когда придёт время, — продолжает он, — я буду погребён рядом с ней, — Рутерс переводит глаза на меня, и его следующие слова звучат твёрдо и уверенно. — Я дал клятву во время нашего венчания — всегда быть рядом — и намерен сдержать своё слово. Что-то глухо ударяется по правую сторону от меня, сопровождая звук возмущённым вскриком, и, развернувшись, я усиленно сдерживаю едкий комментарий по поводу едва не свалившегося с насеста Тертериуса. Приглушённый смешок охранника развеивает во мне вспышку негодования, и я вновь возвращаюсь к прерванному разговору. — Я помог тебе отнюдь не по доброте душевной — уверен, тебе хорошо об этом известно. — Моя семья сыта и здорова, — очередная пауза. — И свободна, — с нажимом, на грани какого-то несогласия. — Я готов оплачивать свой долг всю жизнь. Поднимаюсь из-за стола и подхожу ближе к Рутерсу, оставляя между нами расстояние в несколько шагов. — Твой долг оплачен, Рутерс, — склоняю голову. — Целиком и полностью. Он лишь глубоко вдыхает и опускает подбородок в знак принятия моих слов. — Можешь идти. Внезапный порыв северного ветра бьёт в окно, и щёлкнувший клювом филин в очередной раз выражает недовольство собственной жизнью. Мои мысли уже стремятся дальше, оставляя этот разговор очередной зарубкой в памяти, но, когда звук удаляющихся шагов стихает, а хлопок закрывшейся двери так и не тревожит тишину, я смаргиваю задумчивость, в недоумении вглядываясь в застывшего у выхода охранника. — Благодарю вас, сэр, — он смотрит на меня через плечо, ища своим взглядом. — За всё. И уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Я сажусь за стол и, не ощущая хода времени, пялюсь на конверт. Тянущая тоска окольцовывает грудную клетку, выжигая плоть, а зрение теряет чёткость, оставляя разуму лишь размытые пятна, лишённые очертания предметы и смазанные картинки. Ногтем указательного пальца подковыриваю липкую ленту, соединяющую плотные листы, и слегка приоткрываю конверт. Желание посмотреть на место, где она будет жить, борется с остатками разума, ведь ни к чему добавлять воспалённому мозгу очередную порцию непрошенной боли, выплясывающей на грани отчаяния. Ни к чему. Сжимаю конверт и, отодвинув ящик стола, бросаю туда документы, слишком громко задвинув тумбочку. Мне удаётся справиться с самим собой и не поддаться слабости: прикоснуться кончиками пальцев к пергаментному свитку, до сих пор одиноко хранящемуся в глубине рабочего стола. Свитку, который я так и не сумел выбросить даже в те самые — первые — дни нашего противостояния. Свитку, к которому я не прикоснулся ни разу — потому что имел возможность прикасаться к ней вживую, — не развернул, не проследил направления линий и не выискивал несоответствия. Мне не нужно смотреть на портрет, чтобы вспомнить черты её лица. Ведь она выжжена клеймом на внутренней стороне моей грудной клетки, и каждый раз, когда моё грёбаное, источенное противоречиями сердце делает очередной отчаянный стук, — ударяется об её образ, выцарапанный на костях, словно наскальный рисунок, окрашенный в багряный. Её образ намертво засел в моей голове, и, если бы я увидел в зеркальном отражении примесь карего оттенка в своих серых глазах, клянусь, я бы даже не удивился. Не задался вопросом, почему. Не мучил бы себя сомнениями и не терзал противоречиями. Потому что она во мне. С каждым отчаянным вдохом впивается в меня всё глубже, сильнее, — преодолевая сопротивления, разрывая в клочья сомнения, прожигая дыры и тут же наполняя их собой. Она так глубоко во мне, что стала частью меня самого, а ведь я даже не заметил, как это произошло. Как именно она смогла пробраться под кожу… Возможно, это случилось, когда я впервые прикоснулся к её губам и она вдохнула в меня частичку себя, и та, курсируя по моему организму, прижилась и разрослась огромным деревом. Пустила корни, вросла в меня да так глубоко, что не выкорчевать теперь. Не избавиться. А может, я заразился в тот самый миг, как только моя ладонь прикоснулась к её телу, прижатому к стене парализующим заклинанием, — и её тепло проникло в меня сквозь кожу, вынуждая хотеть прикоснуться ещё. Всегда. Грейнджер стала частью меня. И я знаю, однажды мне предстоит отказаться от этой части. Я знаю. Осталось только смириться с этим. *** Прямоугольный стол посреди одной из гостиных особняка слишком огромен для троих. Слишком далеко восседает отец от моей матери, слишком огромное расстояние между ними, и я, застрявший посредине, тоже далёк от них обоих. Неуловимые передвижения домашних эльфов угадываются лишь появлением всевозможных блюд, неисчислимых в своём разнообразии. Как будто это не обычный завтрак, а репетиция к будущему приёму, не меньше. — Дорогой, — голос матери, ровный и спокойный, убаюкивающий своей тональностью, ласкает слух и призывает уделить этой женщине всё своё внимание. — Попробуй горячие булочки, — она едва успевает договорить фразу, как уже огромная тарелка, наполненная свежеиспечённой сдобой с умопомрачительным запахом, материализуется по левую руку от меня. — Это новый рецепт нашей кухарки. Вежливая улыбка с намёком на теплоту трогает мои губы, и я, огибая тарелку, тянусь к фарфоровой чашке, без единого звука поднимая посудину с блюдца. — Я буду только кофе, спасибо. — Ты потерял в весе, — хмурится Нарцисса, неодобрительно наблюдая за тем, как я делаю первый глоток обжигающего напитка. — Кофе на голодный желудок не самое лучшее решение, Драко, — едва уловимое подрагивание её пальцев, сжимающих серебряный нож, так знакомо в своём проявлении, что тут же вызывает глухую тревогу и желание потереть грудную клетку. — Как у тебя дела? Беспокойство во взгляде матери настолько неприкрыто и так искренне в своей откровенности, отчего ребёнок внутри меня сжимается от внезапной вспышки… не стыда, нет. Сожаления. Горького, как свежесваренный кофе. И такого же крепкого. — Уверяю тебя, — медленно проглатываю напиток, прежде чем продолжить, — у меня всё хорошо. Нарцисса бросает быстрый взгляд на отца, расположившегося у противоположного края стола, и этот жест становится предупреждением того, что мне нужно подготовиться. К чему бы то ни было. — Драко, — в отличие от жены, голос Люциуса требователен и беспрекословен, и если Нарцисса заманивает успокоением, то отец грубо вынуждает подчиниться. — Мы с твоей матерью обговорили твоё решение войти в политику и пришли к выводу, что пора начать подготовку к смене твоего рода деятельности. Отец умолкает, ожидая реакции, при этом глядя на меня в упор. Внимательный взгляд, крепко стиснутая челюсть и закрытое выражение лица. Я отвечаю ему тем же. Задумчиво искривляю губы, поднося исходящую паром чашку ко рту, и делаю очередной глоток кофе. Бесшумно возвращаю фарфор на блюдце и так же медленно вытираю губы льняной салфеткой. — Отличная идея, — говорю Люциусу, при этом переводя взгляд на мать. — И что же вы задумали? — Мы планируем приём на следующей неделе, — я изгибаю бровь в ответ на это заявление, и Нарцисса слегка склоняет голову, идеально повторяя мой жест. — Никаких знакомств с девушками — обещаю. Её губы трогает лёгкая улыбка, и этот момент такой идеальный в своей безукоризненной откровенности… — Ничего себе, мам, — показательно прикладываю руку к сердцу, комично округляя глаза, — я поражён. — Я просто безумно рада, что тебе в конце концов не придётся больше иметь дело с этими… — она комкает салфетку на коленях, а потом отпускает ткань, разглаживая складки, — … изгоями общества, — поднимает взгляд на отца, и в её глазах я улавливаю вспышку неприкрытого недовольства. — Это занятие недостойно наследника Малфоев. Отец даже бровью не ведёт на столь гневное высказывание. Он методично, с полной отдачей процессу, разрезает кусочек спелой дыни и так же неспешно, словно всё время мира в его распоряжении, подносит ягоду ко рту. — Каждый из нас должен вносить свой вклад в поддержание порядка в стране, дорогая, — пережевав, спокойно отвечает Люциус, при этом даже не взглянув на жену. — Мы пригласим всех глав отделов Министерства, кто имеет хоть какую-то власть, — он успешно игнорирует тихий выдох Нарциссы, обращаясь ко мне. — Ты должен познакомиться с каждым… — Лорд Волдеморт тоже будет присутствовать? — не желая выслушивать полный список предполагаемых гостей, напротив фамилии которых несомненно будет значиться приписка «важный», я, проявляя вопиющую несдержанность, перебиваю бесспорно важную речь отца. Люциус крайне преуспел в мастерстве скрывать истинные эмоции, и, зная, какой может быть моя мать, я невольно задумываюсь о том, насколько сильно погребено внутри каждого из нас то, кем мы являемся на самом деле. Сколько масок наклеено поверх истинных образов, какой толщины слой грима навален на кожу, и, если вдавить пальцы в наши искусственные лица, — треснут ли маски, рассыпется грим? Когда всё это началось? Или так было всегда? Сможем ли мы увидеть себя настоящих? Осталось ли хоть что-нибудь от нас настоящих? Вряд ли, потому что отец, как всегда, умело игнорирует прорехи в моём воспитании и без единого намёка на смятение отвечает на вопрос: — Тебе хорошо известно, что Повелитель не питает интереса к подобным мероприятиям. — Верно. Напряжение, невидимой дымкой витающее вокруг отца, ощущается так явно, что если я протяну руку, то, кажется, смогу ощутить пальцами его плотность. — Что-то ещё, отец? — Джейсон, — упоминание этого имени, видимо, должно что-то значить для меня, раз уж произнесено с такой интонацией, будто этот Джейсон воспламенился, преисполнившись созерцанием статуи в атриуме Министерства, но на деле я всего лишь вопросительно смотрю на Люциуса в терпеливом ожидании продолжения. — Охранник в твоей Резервации. — Бывший охранник, — небрежно вношу свои коррективы. — Не то чтобы мне было интересно, но раз уж ты упомянул его имя, то могу предположить, ты хочешь донести до меня… — обрываю себя же, взмахивая рукой в неопределённом жесте, — ... что же? — Он в св. Мунго, — вкрадчивость тона не ускользает от моего внимания, и я тяну уголок губы вверх, безмолвно принимая участие в новой игре, — в отделении недугов от заклятий. — Отец, словно коршун, следящий за каждым движением своей будущей жертвы, слегка опускает голову, глядя на меня исподлобья. — Его разум немного помутился. Бросив эту информацию мне в лицо, Лорд Малфой с хищным блеском в глазах впивается в мои, но, Мерлин всемогущий, что он надеется там разглядеть? Откидываюсь на высокую спинку обеденного стула и медленно растягиваю губы, позволяя негромкому хмыканью вырваться на волю. — Подумать только, — скалюсь в недоброй усмешке, не заботясь о сочащемся яде в своём голосе. — Какого же дегенерата ты приставил следить за своим сыном. — Хватит! — женский вскрик вносит свои коррективы в наше вечное противостояние с отцом, и глумливая улыбка, дрогнувшая под непривычно громкий голос Нарциссы, тут же стирается с моего лица. — Я порядком устала слушать об этих Резервациях, каких-то охранниках и всей той грязи, что следует из этого. Давайте просто позавтракаем в спокойной обстановке. Как нормальная семья, Салазар. — Конечно, дорогая, — Люциус склоняет голову в примирительном жесте, и его голос теряет наигранную гладкость, призванную усыпить бдительность собеседника, возвращаясь к привычной ровности и сдержанности. — Прошу прощения, — делаю свой вклад, заглядывая в глаза матери. — Отец слишком ответственно относится к обязанностям, возложенным на него самим Правителем, и не может допустить даже гипотетического прокола в идеально выстроенной системе. Ответом отца служит лишь скрип ножа о тарелку и тонкий лязг. Я не смотрю на него — только на Нарциссу. Мягкий шорох салфетки на коленях, прикрытые на мгновение глаза, глубокий вдох. И… Лёгкий хлопок ладони о ладонь, едва уловимая улыбка на губах и незамутнённый разрушительными эмоциями взгляд — со всем присущим ей достоинством леди Малфой слегка склоняет голову, глядя то на меня, то на отца, и произносит: — Что ж, в Малфой Мэноре давно не было столь грандиозного приёма, — она переводит взгляд на заварной чайник, и бесшумно появившийся эльф тут же наливает ароматный напиток в белоснежную чашку. — Я займусь подготовкой, Драко, — очередной внимательный взгляд и ровный голос. — Всё будет идеально. Словно и не было тяжести, сквозившей ранее в её словах, безмолвного раздражения в потемневших от гнева глазах и утраченного контроля над самой собой. Словно я придумал её гнев и недовольство. Мы втроём — каждый из нас — стоим друг друга: искусные лжецы, натянувшие маски добродетели, лицемеры, лишённые чести, но рьяно отстаивающие это понятие среди себе подобных. Прикрывающие честью, словно одеждой, язвы, сочащиеся гноем на истерзанных болезнями телах. Вот только одёжка маловата — не по нам шита… Да, мы достойны друг друга. В конце концов мы ведь одна семья. Малфои, чёрт побери. — У меня нет никаких сомнений, что ты сделаешь всё идеально, мама. *** Дверь за Рутерсом закрывается тихо, но я вздрагиваю так, словно он разнёс в щепки сухое дерево и острые занозы на бешеной скорости впились мне в спину. — Чёртовы маглы, — рвано выдыхаю я, пытаясь обуздать кроющее мозг раздражение. Распахиваю окно, впуская в кабинет потоки свежего воздуха, и, упираясь ладонями в подоконник, тупо смотрю в одну точку. Очередные проблемы, связанные с покупкой недвижимости, а оттого оттягивающие момент, когда я смогу избавить Грейнджер от оков, предсказуемо бесят, как бывает всегда, если задуманное идёт не по плану. И стоит мне подумать об этой девушке, как в груди немедленно появляется уже привычная боль. Тянущая. Я хочу увидеть её. Хочу к ней. И её хочу. Понимание, нет, принятие собственных чувств так тонко в своём ощущении, так остро. По нервам прямо. Я сжёг себе мозг об эту женщину, и теперь в моей голове совершенно пусто. Это так красиво. И так ужасно на самом деле. Потому что я больше не принадлежу себе. Я чувствую, как ускользаю, словно песок или вода. Истончаюсь или разливаюсь, медленно перетекая в неё. Отдавая то, что всегда принадлежало лишь мне: своё тело, волю, разум. И самое страшное, что я делаю это добровольно. В полной мере осознавая последствия. Когда она уйдёт, каким я стану? И останется ли хоть что-нибудь от меня прежнего? Сначала я думал, что это презрение. Не знал ничего, кроме этого. Презрение создало мой мир, лишило воли, научило есть, пить и дышать. Я думал, что смертельно отравлен презрением ко всему, что вокруг меня, ко всему, что неинтересно, опостылело. До тошноты. До отвращения. До тоски со вкусом горечи. До чёрно-белого существования. А потом что-то случилось. Она случилась. Она. Она не «наверное» или неуверенное решение. Не вариант или выбор. Она не хлопоты. Она, чёрт побери, да. Огромное, колоссально-значительное «да». Закрываю глаза и вдыхаю холодный, не по-зимнему промозглый воздух. Мелкие капли, подбрасываемые порывами ветра, безжалостно вонзаются острыми дротиками в мою кожу, но я рад приветствовать эту своеобразную пытку. — Грейнджер, — мой вдох, так и не успев сформироваться в полноценный выдох, вырывается с глухим смешком. Лишённым малейшего намёка на веселье. — Что же ты сделала со мной, Грейнджер? Очередной шквал получившего вольную ветра, сносит со стола стопку написанных ранее мной писем, и желтоватые пергаменты, словно осенние листья, кружатся по кабинету в вычурном танце, а после с тихим шелестом опадают на пол. Закрываю окно и, легко взмахнув палочкой, убираю учинённый беспорядок. Одинокий листочек пергамента трепещет под подошвой моего ботинка, словно умоляя о свободе и я, убирая ногу от исписанной чернилами бумаги, направляюсь к камину. — Нотт Мэнор. Всё тот же камин. Всё тот же путь от холла в главной гостиной. Всё так же, как и годы до этого дня. Привычно. Знакомо. — О, какой сюрприз, — стоит мне переступить порог огромной комнаты, как Забини вскакивает со своего кресла, приветствуя мой приход. — К нам пожаловал сам мистер Малфой. Тео салютует наполненным бокалом чего-то светло-коричневого, а Пэнси, восседающая на подлокотнике маленького дивана, где уселся её муж, приветливо растягивает губы, выкрашенные ярко-алой помадой. — Кто бы говорил, путешественник, — хлопаю по плечу своего друга, искренне радуясь встрече. — Как прошла поездка? — Было неплохо, — на ходу бормочет Блейз, возвращаясь на своё место. — Если не учитывать эти скучные встречи. Знаешь, — фыркает практически в стакан, и я осуждающе сжимаю губы, — где все сидят с кислыми рожами, при этом мечтая поскорей убраться куда-нибудь, где не надо смотреть на чью-то говорящую голову. Тео мычит что-то неразборчивое, но, судя по интонации, выражающее солидарность с выводами Блейза. — И что? — наполняю собственный стакан односолодовым, попутно размышляя о количестве спиртного, что могу себе позволить сегодняшним вечером. — Каковы результаты? — А результаты нам неизвестны, — Блейз убирает задранную ногу, что мешает пройти к собственному креслу, облюбованному мной весьма давно, и, наблюдая за тем, как я усаживаюсь, продолжает разговор. — Но, учитывая, каким подавленным возвращался Глава отдела международного магического сотрудничества, могу предположить, что его вежливо послали. — Правитель будет недоволен. — Да, — кивает Блейз, мгновенно стерев с лица всю беззаботность. — Думаю, в скором времени нас ожидают кадровые перестановки. В связи со скоропостижной кончиной действующего Главы. Тишина гнетущей тяжестью заполняет пространство, пожирая сквозящее совсем недавно веселье и лёгкость беседы. Лишь глубокий вдох Пэнси нарушает это мгновение жестокой реальности, в которой мы живём на протяжении долгих лет, старательно делая вид, что собственная жизнь принадлежит исключительно нам самим. — Люциус вчера был в моей Резервации, — внезапно произносит Тео, и моя рука, держащая стакан с алкоголем, дёргается с такой силой, что пара капель напитка проливается на мои брюки. — Я даже не знал, что он планирует визит, — Нотт говорит всё это, глядя на меня в упор сверлящим взглядом, а я, словно безмозглое существо, пялюсь на него в ответ, пытаясь осознать сказанное. — Он нашёл Грейнджер на кухне и пробыл с ней некоторое время. На мгновение все механизмы моего организма перестают функционировать. Будто Тео своими словами щёлкнул тайный выключатель, и я просто перестал быть. Был и нет меня. Леденящий холод скользкой змеёй шныряет по моей коже, и каждый волосок встаёт дыбом от понимания, о чём именно говорит Нотт. А потом приходит осознание — лупит болезненным безмолвием, грохотом в груди, отдаваясь тяжёлым перестуком в висках, и глаза не видят ничего, а слух не улавливает звуков… Словно я ушёл под воду. Резко так. Внезапно. Не успев даже заполнить лёгкие хоть каплей воздуха. — Эй, ты чего, Драко? — доносится голос Блейза. Вроде бы это Блейз — голос искажён и звучит будто издалека. Я не уверен, что это Блейз. Не проронив ни слова, аккуратно ставлю стакан на подлокотник и, поднимаясь с кресла, целенаправленно иду к выходу. Влага от конденсата на кончиках моих пальцев вызывает тошноту и непреодолимое желание вытереть руки о штаны. Слишком сильны ассоциации. Слишком явственны. Пугающе-обжигающие. Странно, но в моей голове нет ни одной связной мысли — я просто переставляю ноги шаг за шагом, словно моё тело заколдовано, а разум полностью потерял свою значительность в управлении организмом. Отчего-то кончик языка немеет, и, когда я сглатываю, ощущаю кислый привкус. И, несмотря на общую заторможенность, я понимаю, что так на вкус чувствуется страх. Моё зрение сужается до узкого просвета, и я бреду по тесному туннелю — я не вижу ничего, что слева или справа, — я только знаю, что мне крайне необходимо выйти в эту дверь, а потом дойти до камина. А потом переместиться во Вторую Резервацию. А потом найти её. Обнять. Прижать. Посмотреть в глаза и убедиться, что она… Что с ней ничего не… Оглушающий грохот вырывает из примитивного набора фраз, повторяющихся, словно старая пластинка, в голове, и первые несколько секунд я просто останавливаюсь и смотрю перед собой. Огромная двустворчатая дверь никогда на моей памяти не была закрыта, но теперь, с противным звуком, напоминающим скрежет мела о школьную доску, тяжело захлопывается практически перед моим носом. Тошнотворная ярость поднимается во мне, слепит глаза и грохочет молотом в висках, грозя проломить кость, и я борюсь с самим собой, чтобы не позволить этой силе, разрывающей изнутри, вырваться наружу и снести всё вокруг меня, разрушая каждую грёбаную преграду, возникающую на моём пути. И когда я в следующее мгновение разворачиваюсь к громко дышащему Тео, — древко моей палочки уже нацелено на его лицо, а сам я стою в боевой стойке, готовый напасть в любое мгновение. Или отразить нападение. Потому что мой взгляд безошибочно находит и тут же цепляется за острый кончик волшебного оружия в руках Тео. Направленного на меня. Всего лишь миг. Незначительное мерцание времени. Короче вдоха и одного удара сердца. И я обуздываю собственную злобу. Во мне не кипит ярость, подогреваемая страхом, бешенство не закручивается в тугую пружину, не разливается по венам гнев — ничего из этого. Я собран и в полной мере владею собой. Мои мысли не находятся в этой комнате: не анализируют, не подмечают детали, не концентрируются на происходящем. Здесь находится только моя физическая оболочка, и если бы существовал отдельный вид магии, то я бы уже давно находился в другом месте. Не здесь, угрожая палочкой лучшему другу. Не в его гостиной с проклятием, готовым прилететь в мою голову со стороны друга детства Я спокоен. Только сердце громыхает тревожно. Лишь одно сердце не в силах заморозить разрывающую его тревогу. — Сними чары с двери, Тео, — я ощущаю себя так, словно сейчас скользну за стены Окклюменции, хотя совершенно не собираюсь делать этого. — А что если нет, Драко, — ты применишь ко мне заклятие? — Прекратите! — цветное пятно, вероятно, являющееся Пэнси, дёргано маячит где-то в стороне, но я не то чтобы готов это проверить. — Так, разошлись, — между нами втискивается Забини, одновременно обхватывая большим и указательным пальцами кончик волшебного древка. Его тёмный взгляд впивается в мои глаза, и кажется, он даже не моргает. — Опустили палочки, я сказал. То, что Блейз не применяет Экспелиармус, само по себе радует, потому что ему пришлось бы сделать выбор. И не факт, что последствия ему бы понравились. Что бы он ни выбрал. — Не смей угрожать мне, Малфой, — рычит из-за спины Блейза, и тот закатывает глаза, но тут же, впрочем, возвращает своему лицу серьёзное выражение. — Сними чары с двери, — упрямо гну своё, отвечая Забини прямым взглядом на его зырканья. — Ты к ней не пойдёшь, — срывается в полушёпот Тео, и резкий выдох сдавливает грудь, словно весь запас кислорода в моём теле разом покинул меня. Блейз, не сводя с меня глаз, уверенней зажимает палочку и тянет оружие вниз, прижимая древко в итоге к боковой части моего бедра. — Тео, — цепляется за руку Нотта его жена, и я просто отмечаю про себя, что даже не заметил, как она подкралась к нему. — Не делай того, о чём потом будешь сожалеть. Тихая ругань и непонятные копошения за спиной Блейза, наверное, что-то говорят о сложившейся ситуации, так как Забини, крепче прижав напоследок палочку к моей ноге, медленно, всё ещё следя за мной, делает сначала один осторожный шаг назад, а потом второй. Оставляя меня и изошедшего красными пятнами Тео стоять друг напротив друга. Мы практически одного роста и телосложения, но мистер Нотт, в отличие от меня, совершенно не владеет собой. Его раздражительность читается в подрагивающем уголке правого глаза, нервозность сквозит в прищуренных глазах, и то, как он пытается всё это скрыть, слишком явственно читается в каждом его вдохе. Да, Тео не владеет собой. И это его слабое место. Всегда было. — Мне следовало догадаться раньше, — кривит губы, не скрывая отвращения на лице и презрения в голосе. — Ведь всё лежало на поверхности: внезапные муки совести об убитой миллион лет тому назад магле после того, как ты приволок Грейнджер из людского мира. Твои редкие визиты, после того она попала в Резервацию, постоянная угрюмость и эта идиотская просьба о переводе в конце концов, — Пэнси всё ещё сжимает его предплечье, но Тео дёргает локоть, и рука девушки безвольной плетью падает вниз. Он даже не замечает этого. — А ведь ты запал на неё ещё там, в Зале Суда, разве нет? — Нотт умолкает, наклоняя корпус тела в мою сторону, будто бы хочет подойти ближе и разглядеть каждую морщинку на моём лице, но тут же, словно осознав свой порыв, отшатывается обратно. — Кого я спрашиваю, — коротко фыркает, взмахивая рукой. — Конечно же, ответа мы не дождёмся, а то вдруг, — тычет пальцем в меня, проводя по воздуху линию моего роста, — харизма испортится. — Ну всё, думаю, ты уже достаточно сказал, — примирительным тоном проговаривает Блейз, кладя ладонь на плечо разъярённого Нотта, но вот только я слишком хорошо знаю Тео — сейчас его вряд ли возможно призвать к спокойствию. Поэтому продолжаю хранить молчание и просто стоять, выслушивая каждое произнесённое Ноттом слово. Пэнси, словно надёжный хранитель, застыла по другую сторону от своего мужа, и картина того, как мои друзья пытаются удержать Тео от него же самого, при этом оставив меня по другую сторону, ржавым уколом вгоняет под кожу тупую боль. Но это ощущение словно вспышка: раз, и нет его. — Нет, я ещё не закончил, — в этот раз Тео полностью отдаёт отчёт своим действиям, отбрасывая ладонь Забини. — Будьте так добры, — в пародии на изысканные манеры, разводит руки в сторону, окидывая взглядом сначала Пэнси, а потом Блейза. — Позвольте высказаться! — и снова смотрит на меня. — А потом вдруг припёрся твой отец — неожиданно, правда? И я подумал, с чего бы это такая честь грязнокровке, но вот же — пожалуйста, какое милое представление в этот прекрасный, мать его, великолепный вечер. Выдохшись, Тео, наконец, затыкается. Его грудная клетка, словно меха, гуляет туда-сюда, и если прислушаться, то, наверное, можно услышать характерный свист. Он ждёт от меня реакции на столь бурное проявление эмоций в его исполнении, сжимая и разжимая кулаки. Я скольжу взглядом по его лицу, опускаюсь ниже, отсчитывая ритм его дыхания, и наблюдаю за нервными движениями рук. А потом поднимаю взгляд опять на его лицо. — Дверь, Тео. Три пары глаз в немой растерянности пялятся на меня с таким выражением, будто я должен упасть на пол и биться в истерике, оправдываясь за каждое обвинение, брошенное мне в лицо слегка истеричным разоблачителем. Ну вот только ни одному из них неизвестно, что я давно не ищу себе оправданий, — я прошёл каждую из стадий отрицания и смирился со своей участью. Я сам себе присяжный и сам себе палач. Я. Не они. — Я не узнаю тебя, — словно сдавшись, хрипло выталкивает из себя слова Нотт. — Грейнджер в моей Резервации, — он вытирает рукой лоб и бросает усталый взгляд на меня, словно вынужден смотреть в моё лицо. — У меня маленькая дочь, Драко. Тебе всё равно на последствия, что несомненно настигнут меня и мою семью, ладно, я это понял, — от этих слов меня дёргает, и палочка, всё ещё прижатая ладонью к бедру, выскальзывает из руки, и я едва успеваю сжать пальцы, чтобы не позволить ей упасть на пол. — Грязнокровка внезапно возглавила рейтинг твоих приоритетов, но ты — напыщенный самовлюбленный мудак, — неужели тебе плевать на себя? – Либо ты снимешь свои чары, либо я применяю Бомбарду, — сдержанность едва не подводит, и я тяжело сглатываю в надежде смочить пересохшее горло. — Если ты появишься в Резервацию снова — Люциус узнает. — Тео, давай-ка ты отопрёшь эту дверь, а мы с Драко выйдем подышать, — очередная попытка Блейза выглядит неуместно в сложившейся ситуации, но, видимо, он мнит себя чрезвычайно талантливым миротворцем. — Он никуда не пойдёт. — Не стоит говорить за меня, Забини, — со спокойствием, которого совсем уже не чувствую после сказанных Тео слов, произношу я, впервые прерывая зрительный контакт с Ноттом и глядя на Забини. — Тео, — умоляюще просит Пэнси. — Пожалуйста. Тео мотает головой и лёгким движением руки вырисовывает руну в воздухе, прежде чем снять собственное заклятие, наложенное на дверь. — С ней всё в порядке, — бурчит Нотт, поворачиваясь спиной, не в силах выдержать моё присутствие. — После ухода Люциуса Грейнджер продолжила работать как ни в чём не бывало. С моих плеч валится нечто огромное и неподъёмное. Давящее. Оказывается, всё это время это нечто сжимало моё горло, и я не мог полноценно вдохнуть. А сейчас стал будто легче весь. Но мне всё ещё недостаточно воздуха. Мне нужно на улицу. Немедленно. Не произнося ни слова, разворачиваюсь и, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег, держу курс до первого попавшегося на глаза выхода на террасу. Хватаю воротник рубашки и остервенело дёргаю ткань, пытаясь ослабить давление и получить хоть каплю долбаного воздуха. — Проклятие, — шиплю, не в силах справиться с собственной рубашкой. — Чёрт, чёрт. Чёрт! Мне не нужно было отправлять Грейнджер во Вторую Резервацию — поддавшийся панике придурок, я потерял трезвость разума и сошёл с ума, наверное. Я не думал ни о ком, кроме неё в тот момент. Ни о последствиях, ни об опасности, коей подвергаю всех, кто хоть как-то причастен к исключительно моей проблеме. Я допустил ошибку. Внезапный крик сорвавшейся с ветки птицы в полной мере отражает желание проорать в пустоту, разрешая ветру швырнуть моё отчаяние куда-то очень-очень далеко. Обхватываю пальцами влажные от недавнего дождя перила и со всей силы вгоняю ногти в дерево. Поглощённый собственным провалом, я не слышу шагов за спиной и, когда Блейз начинает говорить, едва успеваю натянуть маску тотального безразличия. Расслабить руки. Расправить плечи. — Так, — Забини становится по правую сторону от меня, глядя перед собой, — значит, Грейнджер, — я молчу, и некоторое время он тоже не говорит ни слова, продолжая смотреть вдаль. — Невероятно, — хмыкает своим мыслям, очевидно, не считая нужным проговаривать их вслух. — Полагаю, ты не станешь рассказывать, как так вышло. Молчание служит лучшим ответом, как если бы я произнёс твёрдое «нет» вслух. — Хорошо, — глубоко вдыхает Блейз, оборачиваясь и глядя на мой профиль. — И что дальше, Драко? Уверен, ты не оставишь её гнить в тюрьме и наверняка… Он не успевает договорить, так как я резко поворачиваю к нему голову, да так, что трещат сухожилия. — Что ты так смотришь на меня? — тут же поднимает брови Забини. — Мы знакомы с тобой… сколько? — прищуривается, подсчитывая в уме то бесконечно длинное время, что пролетело так быстро в нашем общем взрослении. — Лет так двадцать? — Двадцать три года. — Двадцать три года, — многозначительно повторяет Блейз, опуская подбородок. — Именно. Моменты прошлой жизни цветными колдографиями проносятся перед глазами, и сегодня мне уже с трудом верится, что это реальное прошлое, а не мои фантазии. Что были студенческие вечеринки, концерты в Большом Зале, турниры. Квиддич. Неудачный поцелуй и неловкий секс в первый раз. Вечное противостояние факультетов. Это всё было так важно для нас, подростков. Мир должен был принадлежать нам — простереться ковровой дорожкой у наших ног и вести куда глаза глядят — по пути, что выбран, а не навязан. Наверное, это и вправду всего лишь сон. А реальность… Жизнь в закрытом государстве, невозможность сорваться в моменте и отправиться в горы Швейцарии или вулканические плато Мексики. Постоянный контроль и высасывающее жизненные силы состояние вечной усталости. Вот она — моя реальность. Разве за это мы боролись? Наверное, ведь чистокровные семьи действительно возглавляют магическое общество Британии, очистив его от порченой крови. — Тео импульсивен, — спокойный голос Блейза возвращает меня к разговору. — Всегда был таким, — умолкает на секунду, прежде чем продолжить. — И эта история между вами с Пэнс — он же никогда не оправится. — Это его проблемы — не мои. Мой голос звучит устало. Я сам устал: мой разум, сила воли и сердце. Оно тоже устало. Надо же, оказывается оно у меня всё ещё есть. Полый мышечный орган, перекачивающий кровь, да. — Я только хочу сказать, что ты, будучи более уравновешенным, не должен позволить развалиться… — Что и кому я ещё должен, Блейз? — повышаю голос, не выдерживая. — Я должен своему имени, семье, друзьям, обществу, — Куда не поверни — все от меня чего-то ожидают. В чём ещё заключается мой долг? Блейз отворачивается от меня, поджав губы. Я лишь усмехаюсь, делая то же самое. Тёмные тучи, тяжёлые, серые прорезает яркий луч прячущегося где-то в недосягаемых высотах солнца, спуская на землю столп света, будто обещая, что всему приходит конец: холоду, тьме. Зиме. — Если ты хочешь помочь ей, — тихо проговаривает Забини, — ты должен принять нашу помощь. Не могу удержаться от злобного смеха, что напоминает скорее лай дикой гиены, нежели звук, производимый человеком. — А она будет — ваша помощь? Он отталкивается от поручня и, оставив за собой шлейф дорогого парфюма, направляется в сторону особняка. — Я сделаю вид, что ты не задал этот вопрос, — с едва уловимым раздражением. — Буду ждать тебя в гостиной. Я позволяю себе пару вдохов и выдохов, поправляю воротник рубашки и приглаживаю волосы. Когда я возвращаюсь в гостиную, моя очередная маска сидит на лице идеально, как и моя одежда на теле. — Я заберу Грейнджер, Лонгботтома и Аббот, — смотрю в глаза каждого из присутствующих, чтобы в полной мере донести свою мысль. — Завтра. Я планировал сделать это позже — просто забрать их троих и отправить из Магической Британии, но визит отца в Резервацию и то, что он ни словом не обмолвился об этом за завтраком, вынуждает эмоциональную часть меня действовать немедленно, в то время как мозг практически кричит о том, что у меня всё же есть ещё время. И эта двойственность раздирает меня на куски. Люциус Малфой оставил Грейнджер в живых, и даже если он что-либо разнюхал, то она будет жить и дальше. Причина? Потому что Люциус Малфой прекрасно знает, почему его сын едва выносит присутствие собственного отца последние восемь лет. И Люциус Малфой не убьёт Грейнджер своими руками, а вот кто-то другой уж точно: по его заказу, конечно же. Не сейчас. Позже, чтобы не быть обличённым своим сыном. У меня есть время и одновременно его нет. — Клянусь, — заводится Тео. — У меня даже слов не осталось — я просто… — Твоё имя никак не будет связано с этим — я всё решу сам. Лимит терпения загонов Нотта на сегодня исчерпан. — И каким образом позволь спросить? — никак не унимается он. — Что ты собираешься делать ? Приведёшь их в Малфой Мэнор? Всех троих? У тебя вообще осталось в голове хоть что-то? — Тебе-то что, Тео — это больше не будет твоей заботой, — делаю шаг вперёд, подбираясь к Нотту. Мой голос становится ниже и тише. — Никакого раздражения от моей, как ты там сказал? Постоянной угрюмости. Кажется, Пэнси что-то пискнула из своего закоулка, но мне совсем сейчас не до неё. — И это всё ради Грейнджер — мой мозг воспламенится сейчас, — Тео, замечая мои передвижения, показательно закатывает глаза и мотает головой. — Я не могу осознать происходящее, — он в один глоток выпивает содержимое из своего бокала, указывая пустым сосудом на меня. — Она стоит того, чтобы поставить на кон всё, что у тебя есть? — внезапно его голос тоже становится тише, а в глазах мельтешит неясная мне серьёзность. — Стоит ли женщина таких усилий, возможного позора и насмешек? Стоит? Склоняю слегка голову, сверля испытующим взглядом Тео, а потом, убедившись, что полностью завладел его вниманием, делаю то, чего никогда не позволял себе на протяжении этих долгих лет. Я перевожу взгляд на Пэнси, а потом обратно на него. — Это ты мне скажи, Тео, — стоит ли? Челюсть его крепко сжимается, и я вижу, как под кожей играют желваки. Если он ещё сильнее сожмёт пальцы, то наверняка раздавит тонкое стекло бокала, зажатого в его руке. — Куда ты хочешь их отправить? — тихо вмешивается Блейз, маяча на периферии зрения. Наверняка, чтобы быть готовым в очередной раз разнимать драку. Отвожу глаза от Тео. — В Исландию. — Хорошо, — настойчиво продолжает Забини перетягивать моё внимание на себя. — Я понял. Про Грейнджер понял. Но при чём здесь Лонгботтом и эта, как её там?.. — Аббот, — цежу сквозь зубы. — Да, Аббот. Они каким боком здесь? Не собираюсь отвечать на этот вопрос, но всё же понимаю: нужно аргументировать это странное, по меркам моих друзей, решение. — Ооо, — не позволяет мне высказаться Тео, разводя руки в стороны и не утруждая себя сокрытием сарказма. — Благородный рыцарь не желает оставлять свою принцессу в одиночестве, и для полного счастья ей нужно обеспечить душевное спокойствие. А для гриффиндорца важно что? Правильно — наличие ещё одного гриффиндорца неподалёку. Не успеваю даже рта раскрыть в ответ на очередной ноттовский бессмысленный поток слов, как темноволосая голова Пэнси перекрывает обзор. Она вторгается в моё личное пространство так внезапно, что я слегка отшатываюсь от неожиданности. — Ты разве не пойдёшь с ней? — пытливо заглядывает мне в глаза миссис Нотт, хмуря идеально выщипанные брови. От этого вопроса в моей груди должна образоваться дыра. Огромная и влажная. Бежевый цвет пушистого ковра под моими ногами должен добавить к своему пастельному немного яркого. Разбавить спокойствие буйностью краски. Красной. Должно капать и болеть. Разрываться в несогласии. Но нет. Не капает. Не болит. Дыры нет и ковёр под моими ногами всё так же пастельно-скучный. — Какой у тебя план, Драко? — перебивает недоумение Пэнси Блейз, и на этот вопрос я готов ответить незамедлительно. — Мне нужен порт-ключ. — Хорошо, — кивает Блейз, уже мысленно обрабатывая информацию и понимая, конечно же, к чему ведёт разговор. — Но как ты себе это представляешь, ведь ключ разрабатывается по официальному запросу на определённое количество людей и ограниченное время, — он трёт лоб и смотрит на меня, хмуря брови. — Ключи же заколдованы потом вернуть перенёсшихся обратно. Даже Тео заткнулся, слава богам, и его жена тоже, отступив от меня наконец на безопасное для моей психики расстояние. — Порт-ключ нужен на двоих, — выкладываю ранее задуманный мной план. — Действия на несколько часов будет вполне достаточно. Я подам запрос на путешествие — придумаю причину. Думаю, с этим проблем быть не должно. — Да, что ещё ты сделаешь, ведь твои действия совсем не привлекают внимания, — ворчит недовольно хозяин поместья, и Блейз, не удержавшись, раздражённо фыркает. — Никакой подозрительной деятельности. Похоже, я поспешил обрадоваться закрытому рту мистера Нотта. — Я закажу, — непривычно высокий женский голос вынуждает всех заткнуться и, затаив дыхание, разом выпучить глаза на Пэнс. — Для тебя, Драко, будет лучше не высовываться лишний раз, — довольная тем, что наконец завладела общим вниманием, она придаёт своему тону привычное звучание. — Тео, — надменно произносит девушка, слегка склоняя голову и впиваясь в своего мужа пристальным взглядом, — я слышала, в Исландии делают изумительную косметику с добавлением кремнезёма, — к нашему изумлению добавляется чисто мужское непонимание с примесью лёгкого отвращения, но Пэнси явно не смущает наш потерянный вид. — Он пузырится вместе с термальной водой, — объясняет терпеливо, как будто это как-то поможет. — А ещё ты обещал мне подарить новое колье, но так и не сделал этого. Растерянный Нотт нервно поправляет свои идеально уложенные волосы и тут же, осознав свой промах, опускает руку обратно. Тем самым ещё больше продемонстрировав своё недоумение. — Тебе ничего не понравилось из того, что нам предлагали… — Именно, Тео, — с нажимом говорит Пэнс, не сводя с него глаз. — Я хочу, чтобы ты посетил Исландию со мной, и мы подберём что-нибудь в одном из ювелирных магазинов. Желаю что-нибудь такое, — она шевелит пальцами у горла, — варварское, — её лицо озаряет широкая улыбка, и она обращается к Блейзу, сверкая глазами. — Ну что, звучит достаточно правдоподобно для запроса? — Мерлин, — это всё, что способен выдать Забини, и она, не теряя момента, переводит свой взгляд на меня. Но я не смотрю на него — я полностью сосредоточен на Пэнси. Мою подозрительность можно потрогать руками и вряд ли мои глаза скрывают сомнения на её счёт. — Почему ты это делаешь Пэнси? — обманчиво тихо задаю волнующий меня вопрос. — Ты не обязана мне помогать. Её кровавые губы растягиваются в широкой ухмылке, а в глазах пляшут бесы. — А почему бы и нет? — жестом, полным высокомерия, она поправляет выбившуюся из причёски прядь волос. — Это совершенно безопасно для меня, — она бросает быстрый взгляд на мужа, но тут же отводит глаза. — Я давно никуда не выбиралась, а здесь такая возможность…— видя как я собираюсь перебить её речь, Пэнс тут же меняет выражение лица с игривого на серьёзное. — Как всё это будет? Несколько мгновений я сверлю её взглядом, взвешивая все за и против. Никто из присутствующих не нарушает молчания и смутное чувство того, что именно в этот момент я прохожу какую-то проверку, надоедливым жучком жужжит в голове. Выдыхаю. — Ты перенесёшь Грейнджер, а потом вернёшься по истечении времени. И взглядом не моргнув, Пэнси тут же обрушивает на меня следующий вопрос: — Вернусь с кем? — Тебя там будут ждать. — Проклятие, — тихий поверженный выдох Тео как очередной звук в копилку всевозможно драматических исполнений от мистера Нотта, — даже моя жена лезет в это дерьмо. Хотя чему я удивляюсь — ведь это ожидаемо. — Прекрати, Тео, — не сейчас, — нетерпеливо пресекает очередные излияния Забини, присаживаясь в ранее оставленное им кресло. Видимо обстановка перестала быть накалённой. — Как выберутся остальные гриффиндорцы? — Их выведут в магловский Лондон, и они сядут на паром. — К чему тогда история с порт-ключом? — Тео тоже решает, что стоит уже слишком длительное время, и, следуя примеру Блейза, небрежно плюхается на свой диван. — Ведь они могут свалить всей своей дружной компанией. В полном составе. И хоть я не желаю делиться чем бы то ни было, связанным с Грейнджер в том самом, личном, всё же отвечаю, хоть и слова идут нехотя. — Место, куда она отправится ещё не полностью обустроено, — я сосредотачиваюсь исключительно на Тео, пресекая дальнейшее нытьё. — Даже если я выведу её в магловский мир — она не сможет аппарировать, потому что достать волшебную палочку в Магической Британии без ведома Министерства невозможно, не говоря уже о том, что само применение магии вне зоны нашего мира чревато последствиями, — моя челюсть щёлкает независимо от моего желания, но я продолжаю проговаривать вслух каждый момент, который несёт в себе опасность для Грейнджер. А я ни за что не позволю ей быть в опасности. Не снова. — Надеюсь, ты помнишь, как именно мы вылавливаем беглых волшебников? Стеснение в груди кричит о том, что мне необходимо глотнуть воздуха и лишь когда в глазах начинает рябить, я запоздало понимаю, что не дышал. — Грейнджер уйдёт позже, — ставлю точку в этом вопросе, едва сдерживаясь от того, чтобы с пеной у рта не доказывать, что ей опасно быть одной: здесь, в магловском мире, на пароме, поезде — где угодно. Вот почему она должна оправиться из точки А в точку Б без промежуточных остановок. Чтобы я был полностью уверен в том, что она защищена в достаточной мере. А ещё я не хочу, чтобы она долгие часы болталась где-то посреди моря среди кучки непонятного происхождения маглов в джинсах. Но главная причина того, что Грейнджер задержится, заключается в том, что я реально эгоистичный, избалованный идиот, который хочет… … попрощаться. — С какого хрена её держать здесь дольше, чем требуется? Острый взгляд Пэнс тут же летит в мою сторону, а Блейз же наоборот, отворачивается к окну, находя весьма увлекательными колышущиеся ветки деревьев за стеклом. Сообразив, о чём именно он спрашивает, Тео подбирается и знакомым жестом тычет в меня опять наполненным бокалом. — Ты больше не будешь приходить в мою Резервацию, — видимо, в моих глазах отражается нечто нехорошее, потому что Тео повышает голос. — Нет, Драко, — опускает подбородок, и его взгляд темнеет. — Нет. Я сам займусь новоиспечённым трио — не спрашивай как, оставь это мне. Меня и так тошнит от всего, поэтому не лезь… — То есть я должен полностью доверить тебе её безопасность? — У тебя есть выбор? — Я могу просто прийти и забрать её, — холод сквозит в моём голосе и моём взгляде. — Ты не сможешь помешать мне. — И что потом? — на удивление спокойно спрашивает он. — Что дальше, Драко? Ты и твоя маленькая компашка отбитых гриффиндорцов свалите в туман? — он рвано вздыхает. — Интересно, что сделает Люциус — наверняка отпустит тебя на все четыре, — Тео замолкает, убеждаясь, что его слова попадают точно в заданную цель. — Но даже если ты не собираешься скакать конём вслед за своей принцессой из низов, то мне интересно, как ты сможешь незаметно украсть троих пленников? — он на миг прикрывает глаза, стараясь не поддаться очередному всплеску эмоций. — Из моей, сука, резервации? — сжимает губы и, сверкая взглядом, смотрит на меня в упор. — Поэтому не лезь, понял? Я вытащу их, а потом, — откидывается на спинку дивана и смотрит в потолок, — я умываю руки и больше никогда не хочу слышать об этой истории. — Когда ты пойдёшь в Резервацию? Я хочу знать, что с ней всё в порядке. Что она спала в своей постели, а не в каком-нибудь вонючем карцере. Что её руки не разъела очередная хрень. Что мой отец не… Остановись. Остановись, Драко. — С ней всё нормально, я ведь сказал, — его бесит моя настойчивость, и Тео не видит смысла скрывать это, но я упрямо сверлю его взглядом, и спустя мгновение он фыркает, делая большой глоток алкоголя. — Завтра, — усталость просачивается в его слова, но я не чувствую сожаления. — Завтра утром. — Сейчас. — Ты не вправе требовать от меня что-либо. — Тео, — я делаю шаг к нему навстречу, понижая голос и глядя прямым взглядом. — Несмотря на твой раздражающий характер, неумение контролировать истерические припадки, — ты мой друг, — его колено дёргается, и я продолжаю говорить. — Один из немногих, кому я могу доверять. Если прижмёт, то свою жизнь, скорее всего, я тоже доверю тебе, — его ноздри раздуваются, а губы сжаты так плотно, что белеют. — Я хочу быть уверен, что мой отец не навредил ей, понимаешь? Не сводя с меня глаз, Тео медленно, словно издеваясь, подносит ко рту бокал и так же медленно цедит то пойло, что он вечно лакает. Я же стою напротив него, пристально наблюдая за каждым изменением на его лице. С тонким звоном он отставляет бокал на столик и вытирает рот тыльной стороной ладони. — Козлина, — хрипит низко. — Ты бы ещё в любви мне признался, чтобы я сделал всё, что ты пожелаешь. — Тео… — Да иду я, — тяжело поднимается на ноги, окидывая нас беглым взглядом. — Вы все, — смотрит на меня, — оставайтесь на своих местах, и, Пэнс, пусть по возвращении меня ждёт бутылка бурбона из той неприкосновенной секции в подвале. Две бутылки. Бормоча себе под нос проклятия и на ходу призывая к себе форменную мантию, Тео, громко шаркая ногами, покидает гостиную, а я же не могу перестать следить за каждым его шагом. Пока он не скрывается из виду. — Что ж, Драко Малфой, — с весельем, что звучит не слишком искренне, говорит Пэнс. — Ты всегда обладал удивительной способностью добиться того, чего пожелаешь. Уверена, Грейнджер не особо сопротивлялась твоему натиску. Это я не смог сопротивляться ей… — Это был отвратительный вечер, — глухо произносит Блейз, протирая глаза. — Не могу не согласиться, — хмыкает миссис Нотт, занимая место своего мужа на диване и забрасывая ногу на ногу. Я сажусь на ближайшую поверхность, не отрывая глаз от темнеющего коридора за пределами гостиной. Забини с Пэнс тихо переговариваются между собой, вежливо обходя вниманием моё немое присутствие. Я всё ещё смотрю, потеряв счёт времени. Всё ещё вглядываюсь в сумеречную темноту. Всё ещё смотрю. А потом, поднявшись, целенаправленно иду к выходу из комнаты. — Мне нужно идти. — Куда ты?! — У меня остались некоторые дела, требующие немедленного присутствия. — А выпить? — требовательно кричит в спину Пэнс. — Этот вечер ты должен нам. Как минимум. — Я вскоре вернусь, — бросаю, не оборачиваясь, и, не испытывая никаких сомнений, иду к камину. Хватаю порошок и бросаю в нетерпении под ноги, произнося: — Вторая Резервация Шотландии. И стоит зелёному мареву развеяться перед глазами — я упираюсь взглядом в каштановую копну беспорядочных кудряшек и падаю в огромные омуты, взирающие исключительно на меня. — Какого… — раздражается с полоборота Тео, но единственное, что меня сейчас занимает, это то небольшое расстояние между ним и Грейнджер. — Ты в своём уме?.. А в остальном я даже не замечаю его присутствия. Я вижу только Грейнджер. Только её. Там, за этими умными, всё замечающими глазами прячется испуг — не страх, но что-то очень близкое к этому. Потому что она смотрит на меня так, словно со мной должно было произойти нечто нехорошее, но Мерлин свидетель, ей нужно беспокоиться исключительно о себе. Не отпускаю её взгляд — не позволяю беспокойству разрастись в нечто огромное и болезненное — не разрешаю ей тревожиться обо мне. Запрещаю. Но вот только себя уговорить не бояться за неё никак не получается. — С тобой всё хорошо? — расстояния между нами не существует на данный момент. Не тогда, когда она стоит такая маленькая и такая одинокая. — Что отец сделал? Я быстро осматриваю её лицо, удерживая себя от того, чтобы не пересчитать веснушки на коже, и лишь когда цепляю взглядом родинку над губой, какое-то странное спокойствие пробивает толстый панцирь плотного страха. Не в силах совладать с собственными желаниями, глажу пальцем скулы, и влажный блеск в тёмных глазах тут же отзывается болезненным спазмом внутри. Не бойся, Гермиона… Поднимаю вторую руку и мягко обхватываю лицо Грейнджер, вглядываясь в налитые слезами глаза, не в силах скрыть беспомощность при виде вот-вот прольющейся влаги. Она же, замечая моё опасение, обхватывает ладонями мои запястья и, быстро смаргивая накопленную влагу, тихо шепчет: — Драко, всё хорошо. Со мной всё хорошо, — сухие губы в лёгком поцелуе касаются моей руки, и этот жест, призванный успокоить, заранее обречён на провал. — Он ничего не сделал, — гнев зарождается внутри меня, и я мысленно призываю себя поумерить свои реакции. Вынуждаю себя успокоиться. — Ничего такого, но… — Грейнджер затихает, нервно облизывая нижнюю губу, и от силы сжатия челюсти я чувствую, как скрежещут мои зубы, проклятие. — Драко, моя спина… он знает… Наверное, это какой-то вывих психики — нервный сдвиг или что-то ещё подобное, так как я совершенно бессознательно запускаю руки ей за спину, отчаянно желая знать, что мой отец не навредил ей в попытке исправить вопиющую ошибку собственного сына, и тот факт, что Люциусу известно о том, что я исцелил Грейнджер, моим разумом даже не обрабатывается. Мне нужно знать, что он не причинил ей вреда. Что не прикасался к ней. Я, словно умалишённый, щупаю спину девушки, чувствуя, как тепло её тела согревает ладони, и не свожу с Грейнджер глаз, убеждаясь в отсутствии малейших проявлений дискомфорта. Она в порядке, Малфой. Она в порядке. — Неважно, — хриплю на выдохе, прижимая её к себе, и обхватываю затылок рукой, привлекая как можно ближе. — Не бойся, — шепчу, ведя борьбу за каждый собственный вдох. — Не бойся ничего, слышишь? И когда маленькие ладошки ложатся на мою грудь, все трезвые мысли испаряются из головы, и единственное, чего я хочу на данный момент, — забрать Грейнджер из этого места. Видеть её. Знать, что она в безопасности. — А ты? — знает ли она, как дрожит её голос? Как проливаются страхом слова. — Как же ты? Грейнджер уйдёт отсюда. Сегодня же. Сейчас. Плевать на отца — он ничего не сможет сделать, если я спрячу её. Возможно, мне придётся снова обратиться к Рутерсу, и то, что таким образом я отступлю от собственных обещаний, невелика цена за её безопасность. — Со мной ничего не случится, — сжимаю её тело, стремясь впечатать в себя. Впаять её кожу в свою. — Не беспокойся, — я больше не собираюсь видеть эту затравленную опасливость в её глазах, пусть даже она тщательно пытается скрыть от меня то, что чувствует на самом деле. — И ещё. Ты покидаешь Резервацию. Сейчас же. Возможно, мне удастся вывести её за пределы магических границ и спрятать под чужим именем в каком-нибудь удалённом месте, пока не решится вопрос с Исландией. — Малфой, — подаёт голос заткнувшийся ранее Тео, и женские руки, лежащие у меня на груди, ощутимо напрягаются. — Мы всё решили — ты не можешь просто взять и увести заключённую из моей Резервации — у тебя вообще мозги отбило? Я слышу его, но как-то нечётко — всё моё внимание сосредоточено только на Грейнджер. На Грейнджер, что прямо сейчас удумала отойти от меня. Глупая, уже слишком поздно для этого. Как будто я тебе дам уйти. Поэтому притягиваю её обратно, вынуждая оставаться там, где Грейнджер самое место на данный момент — прижатой к моему телу. — Ты здесь больше не останешься, — бормочу в её макушку, едва не дрожа от ощущения её тёплого дыхания на поверхности шеи. Я физически ощущаю, как негодование Тео пробуривает дыры в моей коже, но упрямо игнорирую это чувство, полностью поглощённый девушкой в моих руках. Я реально безумен. — Драко, — дрожащий голос сменяется уверенностью в тоне, и я напрягаюсь, предчувствуя последующие слова. — Теодор прав, — Грейнджер говорит спокойно и медленно. Словно я могу взорваться в любой момент. Возможно, она права. — Пожалуйста, — гладит мою щеку и ищет взглядом мои глаза. — Я не пойду. Нельзя. Ты ведь и сам знаешь… Мне трудно дышать. И говорить сложно. И то, что она не слушается, тоже сложно. Воспринять. Невозможно принять. — Предлагаешь оставить тебя и просто уйти? — это единственное, что я могу выговорить нормально, прежде чем обычная манера вести разговоры в подобных ситуациях в полной мере завладеет мной. Я не согласен с решением Грейнджер. Не. Согласен. — Да, именно так, — тянет подбородок выше, борясь с моим захватом. Борясь с моими решениями. — Если бы твой отец хотел навредить мне, он бы уже это сделал… Как будто от меня укрылось то, что она так и не сказала, что Люциус от неё хотел. О чём вообще с ней разговаривал. — Ты не знаешь, на что он способен. — Малфой, — настойчиво добивает Тео откуда-то сбоку. — Последствия. Включись уже. — Ну же, Драко, пожалуйста, — играет на его сторону Грейнджер, и, видит Мерлин, ей прекрасно известно, что я хреновый соперник. — Пожалуйста, не делай ничего из того, что тебе навредит. — Мне ничего не угрожает… — Пожалуйста, Драко, — она умоляюще кривит губы, не отрывая своих рук от моего лица. — Пожалуйста. Проклятие. Ненавижу это чувство собственного бессилия. Ненавижу. Ненавижу. Не могу наорать на неё и указать место. Сказать, чтобы умолкла, а потом забросить на плечо и уволочь. Не могу не слушать её. Не могу не слышать её. Не могу. Потому что это она. И я бессилен перед ней. И Тео… «... У меня маленькая дочь, Драко. Тебе всё равно на последствия, что несомненно настигнут меня и мою семью…» Ненавижу это. — Ещё немного времени… — я сдаюсь. Не хватает лишь белой тряпки, брошенной под ноги Грейнджер. Вот до чего ты докатился, Драко… Звон разбивающейся посуды позволяет мне немного вдохнуть, потому что Грейнджер отводит свои глаза, словно ослабляя путы, и что-то отдалённо похожее на свободу вырывается из меня вместе с выдохом. — Это просто какой-то пи… — … Ты можешь свалить уже? — рявкаю в сторону Тео. — Я уйду сразу после тебя. Я остро нуждаюсь в том, чтобы запустить руки под свитер Грейнджер и прикоснуться к голой коже, уверившись наверняка, что там нет повреждений. Мне нужно сказать ей о том, что я чертовски расстроен, что старый расшатанный стул исчез вместе с остальным мусором. Я бы сказал ей, что хотел забрать эту нелепую конструкцию себе на память, — чтобы смотреть на него и воспроизводить в памяти каждое движение Грейнджер на моём члене и каждый звук, вырывающийся из её рта в те моменты, когда мои пальцы растирали её клитор. Но… — Ты же понимаешь, что я не могу выйти отсюда, оставив Грейнждер одну в кабинете? Или свалить через камин, не дав указаний охране, опять-таки оставив Грейнджер одну в кабинете? Оглушить его, что ли… Тео Нотта слишком много сегодня. Закрываю глаза и вжимаюсь лбом в лоб Грейнджер. Мои руки без ведома путешествуют по коже её лица, неконтролируемыми движениями запоминая мягкость кожи. То, что я чувствую к ней, — как ощущаю на себе призрачные прикосновения её губ и тонкую паутинку волос, дразнящую мои нервные окончания, её запах и сорванное дыхание, тихий шёпот недосказанных слов и лёгкие касания ладоней к груди — убивает. Это чувство убивает меня изнутри, испаряя холод и почерневший старый лёд. Вся эта чернь борется, шипит и плавится — сопротивляется теплу в глазах и жару губ, парочке родинок на лице и россыпи веснушек. — Гермиона… — шепчу, не в силах подобрать верные слова, чтобы сказать всё то, о чём хотел бы. — Драко… — слетает с её губ в ответ и впечатывается в каждую пору на моей коже. — Ещё чуть-чуть, — прошу её или себя — я уже не понимаю, к кому обращены мои слова. — Потерпи ещё чуточку. Совсем немного времени. Немного. — Тебе пора идти, — слегка отстраняется, и я нехотя открываю глаза, возвращаясь в жестокую реальность. — Со мной всё будет хорошо, клянусь. «Обещаешь?» — хочу спросить у неё. — «Правда? С тобой всё будет хорошо? Поклянись ещё раз». Поклянись. Но она всего лишь обхватывает мои ладони и мягко отстраняет от себя. Словно кусок мяса отрывает от моего тела, а ведь я дышу ещё. Смотрит этими своими карими. В душу глядит, и в глазах этих столько доверия, столько открытости, что я просто не могу вынести этого. — Проклятие, Грейнджер, — сокращаю очередное надуманное расстояние и обхватываю её нижнюю губу своими губами, да так и замираю. Мне бы схватить её в охапку. Мне бы запустить язык в глубину её рта. Пить её до иссушённых стонов, до жаждущих хныканий. До мольбы утолить жажду. Но нельзя. Пока ещё нельзя. Собрав все оставшиеся силы, отрываюсь от Грейнджер, разом обрывая контакт наших тел: от губ, от рук, отчаянно цепляющихся за неё. А потом обращаю всё своё внимание на Главнокомандующего Второй Резервации. Я позволил Тео увидеть воочию всю степень моей привязанности к Грейнджер, и при этом я оставляю её здесь. Он бросил мне в лицо страх за собственную семью, а я только что продемонстрировал ему свой. Предупреждение получено и принято. Нами обоими. Без лишних слов и громких заявлений — их сегодня уже было предостаточно. — Мы скоро увидимся, — обхватываю ладонь Грейнджер, уверенно глядя ей в глаза. — Обещаю. — Да, — она обхватывает меня другой рукой и смотрит точно так же, как и я на неё. — Так и будет. И когда я сыплю порошок под ноги, произнося место своего дальнейшего назначения — не отрываю взгляда от Грейнджер. До тех пор, пока очередная вспышка изумрудного пламени не сжирает её тонкую фигурку из моих глаз. Эту ночь, как и последующие за ней, я не могу нормально спать. Удивлён ли я тому, что бессоница опять витает надо мной, стоит сумеркам опуститься на землю? Едва ли… *** Практически всю неделю я нахожусь в зоне видимости отца: посещаю унылые званые вечера, обеды, завтраки и скучные полдники. Главы Отделов Министерства, их жёны, дочери, собаки… Кофе, чай, говенный алкоголь. Беседы, фальшивые улыбки, сальные взгляды и скука. Скука, скука, скука. Скука. Я не появляюсь ни в собственной Резервации, ни в Нотт Мэноре. Каждую ночь я застываю у камина, борясь с желанием перенестись во Вторую. Но каждый раз отступаю от камина, подкармливая собственную бессильную ярость. Люциус так и не рассказал о своём визите к Грейнджер, а я же ни словом не обмолвился о своей осведомлённости. Игра продолжается. Сегодняшний вечер в Малфой Мэноре наполнен светом и переливчатыми звуками живой музыки. Элегантные наряды, прохладное шампанское и фуршет. Смех из разных уголков бального зала, оживлённые беседы и звон хрусталя. Моя рука устала от бесчисленного количества рукопожатий, и всё, чего мне хочется именно сейчас, — пойти в ванную и хорошенько вымыть руки. Несколько раз. — … Мы находимся на завершающей стадии создания заклятия, способного отслеживать перемещения граждан не только с помощью порт-ключей за пределами границ Британии, но и внутри страны… Мерзкий голос и свиное рыло там, где обычно должно находиться лицо. — Мистер Уимпил, — перебиваю его несомненно интересный монолог, испытывая внутреннее удовлетворение от того, как вздрагивает складка под сальным подбородком. — Рад видеть вас в Мэноре, — скалюсь, склоняя голову в приветствии. — Надеюсь, вы не скучаете. — О, что вы, мистер Малфой, — тучным болванчиком кивает муж Астории, и россыпь мелких бисеринок пота над его верхней губой сверкает в ярком освещении бального зала. — Я как раз рассказывал, — он обращается к стоящему рядом волшебнику, и одного короткого взгляда достаточно, чтобы понять: мужчина не может дождаться, когда появится возможность свалить, — мистеру Рудольфусу об успехах комиссии по Экспериментальным Чарам. — Несомненно, это весьма занимательно, — киваю несчастному Рудольфусу и снова смотрю на Уимпила. — Как ваша молодая жена? Не слишком утомляет? — О, с вашего позволения, я вас покину, — не особо успешно скрывая облегчение в голосе, скороговоркой лепечет Рудольфус и, бросив напоследок полный благодарности взгляд, сверкает лысиной, скрываясь в толпе. Что ж, я определённо заработал себе несколько балов. Кажется, этот волшебник возглавляет Отдел магических происшествий и катастроф. — Ну что вы, мистер Малфой, — совсем не заметив потери собеседника, втирает Уимпил. — Астория весьма… — он взмахивает руками, словно крыльями, и я едва успеваю отклониться, чтобы не получить по носу, — … понимающая женщина. Она чутко относится к моей работе и уделяет тщательное внимание отдыху, — широкая улыбка, подозрительно напоминающая лошадиную, и это странно, потому что Уимпил явно не скакун, а представитель немного иного класса позвоночных. — Моя жена не даёт мне переутомиться и старается лишний раз не беспокоить своим присутствием. Она говорит, что таким образом я буду куда более свеж и продуктивен. Что ж, видимо Астория нашла способ, как держать подальше от своего тела весьма непривлекательного во всех смыслах этого слова муженька. — Кстати, — никак не унимается говорящая сумка с жиром. — Мы в ожидании первенца. Сказав это, Уимпил смотрит на меня так, словно выиграл магическую лотерею, а все деньги пойдут из моего кармана. С трудом сдерживаю пузырящийся во мне смех и осматриваю этого волшебника с ног до головы. Я уверен, что его член в последний раз входил в женское влагалище, когда меня ещё и на свете не было, не говоря уже о том, чтобы так скоро после свадьбы оплодотворить жену. А зная Асторию, думаю, она бы никогда не позволила этому мудаку заделать ей ребёнка. Что ж, конюх оставил молодой хозяйке весьма впечатляющее воспоминание о себе. — Примите мои искренние поздравления, — как можно более учтиво произношу я. — А теперь мне нужно поприветствовать других гостей. — Конечно-конечно, — важно отвечает Уимпил, уже выискивая глазами очередную жертву. Мне тяжело держать улыбку приклеенной так долго, учитывая то, что раньше я вообще не парился по такому поводу, но сейчас вынужден играть назначенную самому себе же роль. Приветственная темнота отцовской малой гостиной укутывает приятным мраком и отсутствием удушливого шлейфа смешавшихся в огромное облако всевозможных амбре: от парфюма до едва уловимого запаха пота. Лёгкий стук в оконную раму, и я безошибочно узнаю сову Забини. Птица нетерпеливо взмахивает крыльями, пытливо заглядывая в комнату, и я могу лишь догадываться, сколько времени она уже ждёт, пока кто-то заберёт скрученный в трубочку пергамент, привязанный к её лапе. В пару широких шагов преодолеваю путь к окну и с едва сдерживаемым нетерпением забираю пергамент, тут же срывая печать и бегло пробегаясь по строкам. Сердце грохочет где-то в горле, очевидно пытаясь выпрыгнуть из тела, и я, тяжело проталкивая слюну, запихиваю чёртов орган обратно в грудь. Руки влажнеют, а в ногах появляется неприятная слабость, и этот звук приближающихся шагов за спиной сейчас совсем некстати. Твою же... — Драко, у меня новости, — голос отца нарушает тишину, и я выпрямляюсь во весь рост, сминая кусочек пергамента в руке. — Во Второй Резервации этой ночью случился пожар. Прикрываю глаза и втягиваю через нос воздух. А потом оборачиваюсь к Люциусу, пренебрежительно фыркая. — И в чём чрезвычайность? — зацепляю щипцами два кубика льда и с глухим стуком забрасываю в пустой стакан. — Охранники Нотта настолько отупели, что забыли, как применять Агуаменти? Плеск алкоголя замечательным образом заполняет не только стакан, но и напряжённую паузу. — Возгорание началась внутри одного из помещений хоздвора, — осторожным тоном объясняет отец, и мне даже становится искренне интересно, отчего он так чуток. — Огонь заметили, лишь когда начала гореть крыша и стены. Делаю глоток виски, удовлетворённо хмыкая, и смотрю на отца, вопросительно вздёрнув бровь. — И это происшествие настолько важно, что тебе сообщили о нём? — моё недоумение настолько непосредственно, что отец и сам кривится. — О возгорании свинарника? Видит Мерлин, Тео… — Мисс Грейнджер мертва… — резко перебивает Люциус, а я так и застываю с неподнесённым ко рту стаканом. — Она находилась в то время внутри, — он не сводит с меня глаз. — Погибли ещё двое заключённых, но я не припомню их имена. Медленно. Очень медленно завершаю финт с напитком, заставляя сделать небольшой глоток и проглотить жидкость, что на вкус ощущается серной кислотой. Но я не знаю, какова серная кислота на вкус и… — Драко. Я знаю, что… — Что, отец? — резко спрашиваю, отставляя стакан с противным стуком. — Ну же продолжай, мне действительно интересно. — Я не причастен к её смерти, — напряжение настолько огромно, что кажется, одного щелчка пальцев будет достаточно, чтобы взорвать на хрен весь этот дом и всю шваль, собравшуюся здесь, словно на шабаш. Люциус возвышается нерушимым изваянием посреди гостиной, заполняя собой всё пространство, подавляя своей энергией. — У тебя были основания полагать, что для меня это важно? — я подхожу к нему ближе, прищуривая глаза. — Её смерть и твоя к ней причастность? Мой голос вкрадчив и сочится подозрением. Слегка дрожит, но не настолько, чтобы показалось, будто я теряю над собой контроль. Нет. Я далёк от этого. И мой отец прекрасно видит это. — Нет, конечно, — едва дёрнувшийся подбородок и блеск в глазах. — Никаких оснований. Делаю ещё один шаг, становясь практически лицом к лицу с собственным отцом и смотря на него в упор. — Отлично, — растягиваю губы в фальшивой улыбке. — Думаю, нам пора возвратиться к гостям. И не дожидаясь ни его ответа, ни того, что он последует за мной, — направляюсь в зал, где Нарцисса, заприметив моё появление, одним лишь взглядом немедленно призывает присоединиться к ней. Беседы, фальшивые улыбки и сальные взгляды и запертое сознание. Окклюменция до тех самых пор, пока я не останусь наедине с собой. Как только последнего гостя слизывает пламя, а Нарцисса с торжествующей улыбкой увлекает своего мужа, весь вечер сверлящего меня глазами, в свои покои — я, не теряя ни минуты времени, шагаю в камин. — Нотт Мэнор. Тиканье часов да приглушённость шагов являются единственными звуками, сопровождающими моё появление. Поместье, словно древнее животное — неповоротливое и ленивое — свернулось в огромный клубок и впало в глубокую ночную спячку. Стены коридоров едва освещаются всполохами свечей на редких канделябрах, и капризные тени пляшут на стенах дикий танец, причудливо сплетаясь между собой, дрожа в боязливых колебаниях. Окклюменция медленно ослабляет свои оковы, истончая неприступную крепость, позволяя эмоциям просочиться сквозь образующиеся дыры, и, когда я подхожу к одной из многочисленных дверей поместья Нотт, — моё сердце готово разорвать грудную клетку. Или разорвётся само. Осторожно прокручиваю серебряную дверную ручку в форме шара, ощущая гладкость металла. Толкаю дверь и делаю шаг вглубь комнаты, убранство которой не могу разглядеть в достаточной мере из-за полумрака. Останавливаюсь посреди помещения и делаю глубокий вдох. На самом деле это первый настоящий вдох за последние дни. Воздух проникает в грудь нескончаемым потоком, и я шумно выдыхаю, для того чтобы вновь вдыхать полной грудью. Глаза осматривают затемнённые углы, и я делаю крошечный шаг вперёд, чтобы свет от горящих свечей как можно полней обозначил черты моего лица. Одна секунда. Едва уловимый шорох справа. Вторая секунда. Тёмное очертание кого-то постороннего, слишком плотное, чтобы быть тенью, отделяется от дальней стены. Третья секунда. Тихий вздох и тонкий вскрик. Четвёртой секунды нет. Потому что я больше не веду счёт. Женское тело врезается в меня с разбегу, а ладони лихорадочно обхватывают спину, руки и снова спину. И россыпь мелких поцелуев — отчаянных и рваных — тут же атакует лицо, щиплет подбородок и нос — всё, куда лишь может дотянуться. Ловлю руками мокрое от слёз лицо, отбрасывая кудрявые пряди, застилающие глаза. Наклоняюсь ниже, уже привычно сгорбившись, и, не говоря ни слова, упираюсь взглядом в карие глаза. — Думала, — всхлипывает рвано, тут же глотая слёзы, — больше не увижу тебя. Она хватает руками мои ладони и, слегка поворачивая голову, целует мои запястья. А я же так и стою, не в силах сказать ни слова, — просто смотрю на неё, впитывая каждую чёрточку лица, уверяясь, что она жива и что она в порядке. — Драко, — зовёт меня, не сдерживая потоки слёз, что уже проложили влажные дорожки на её щеках, и я наконец прихожу в себя. Прижимаю к себе так крепко, что у неё трещат кости, — обхватываю руками худые плечи, вжимая в себя так сильно, что становится больно самому. Она дрожит под моими пальцами и плачет. Заходится в рыданиях, приглушая всхлипы моей рубашкой. Она пахнет дымом и моими бессонными ночами. Моей болью и моим страхом. Ослабляю натиск и уже привычно обхватываю макушку, поглаживая ладонью кудрявую голову. — Ты больше не будешь бояться, Грейнджер, — мои первые слова, обращённые к ней, звучат как клятва. Непреложный Обет. — Никогда, — и пусть я выгляжу как псих сейчас, но мне совершенно всё равно. — Я клянусь тебе — ты больше никогда не будешь бояться. Нахожу её подбородок и слегка отстраняю от себя, вынуждая посмотреть на меня — увидеть меня. — Ты в безопасности, — вкладываю в неё твёрдость своего убеждения. — Теперь ты всегда будешь в безопасности. А потом, не дав ей возможности ответить, снова прижимаю к себе, гладя спину и слушая, как успокаивается её дыхание, утихают всхлипы и исчезает дрожь. Она будет в безопасности. Я поклялся ей. И я намерен сдержать эту клятву. Чего бы мне это ни стоило.