Когда взойдёт кровавая луна

Что есть безопасность? В том самом — не терминологическом в сухом наборе слов — понимании, а именно в ощущении? Как она выглядит в глазах смотрящего? Какими словами срывается с губ? Какими интонациями? В безопасности есть вкус? А запах? Цвет? Можно ли её потрогать? Безопасность… Это покой. Умиротворение. Глубокий сон без жутких сновидений. Напряжения. Страха ожидания чего-то непонятного — жуткого, а оттого ещё более ужасающего. Тихая речь и ясность ума. Трезвость мыслей и размеренный стук сердца. Яркая зелень листвы и свежесть утренней росы под босыми ногами. Первый луч солнца, скользящий по щеке, и небо голубое-голубое. Голубое-голубое… Запах свежесваренного кофе и хруст сладкой выпечки. Улыбка того, кто никогда тебя не оставит… Быть в безопасности — значит чувствовать себя в тёплом, идеально подходящем именно тебе по размеру шаре, наполненном всем вышеперечисленным. В шаре, куда не проникает ничего извне. Я не помню, как ощущается безопасность, — мой шар оказался мыльным пузырём — тонким и непрочным. Он лопнул, ударяя по лицу мокрыми каплями, и хлёсткие брызги, намеренно издеваясь, играли всеми цветами радуги на прощание. Мне так хочется пить… В горле дерёт, словно в глотку засыпали ведро песка, и в правом виске пульсирует всепоглощающая боль, перекрывающая своей интенсивностью ноющие страдания мышц по всему телу. Я разлепляю глаза, и это движение ощущается пыткой, и, боже, неужели веки могут болеть? Мир вокруг начинает кружиться, и тошнота немедленно поднимает свою уродливую голову, подбираясь к горлу, и я тут же закрываю глаза обратно. Мелкими вдохами вбираю воздух через нос, отмечая, что нахожусь в горизонтальном положении, и плоскость подо мной слишком мягкая, чтобы быть землёй или соломенным настилом. И никакого запаха гари. Наверное, я в лазарете. Это значит, что я жива. Отличное наблюдение, Гермиона. — Признаться честно, я уже подумал, что ты никогда не придёшь в себя, — холодный голос простреливает череп, врезаясь в головную боль, и я вздрагиваю от неожиданности, пытаясь вырваться из собственной кожи, — что было бы весьма прискорбно, — звучит где-то слева, и я тупо вращаю глазами, прежде чем собраться с силами и повернуть голову в сторону говорящего. — Не для меня, естественно. Стоит моим измученным глазам словить фокус, а зрению проясниться в достаточной степени, как каждая клеточка измождённого тела требует вскочить с кровати и выпрямиться во весь рост, чтобы быть готовой к обороне, но вот разум, хоть и затерялся в тумане, всё же нашёптывает о том, что попытка стоять прямо обречена на провал. Поэтому я просто подтягиваю ноги к груди и, сосредотачиваясь на невозмутимом выражении собственного лица, опираюсь на изголовье кровати. Я могу лишь надеяться на то, что выгляжу при этом куда более достойно, нежели ощущаю себя на самом деле. Сидящий в кресле у горящего камина Теодор Нотт явно не впечатлён моими потугами. Сжав пальцы, окидываю беглым, как мне кажется, взглядом окружающую обстановку, зависая на балдахине над моей кроватью, и несколько раз смаргиваю, не в силах побороть потрясение. Определённо это не тюремный лазарет. Возвращаюсь взглядом обратно к вальяжно раскинувшемуся мужчине и ещё крепче сцепляю пальцы на коленях. — Где я? — мой голос прерывист, и каждое сокращение голосовых связок причиняет боль. Но я глотаю её вместе с вязкой слюной. — Очевидно не в прогнившем бараке, где сквозняк даже в трусы пробирается, — он не сводит с меня глаз, кривя рот, отчего мне хочется вмазать по загорелому лицу, чтобы стереть эту гримасу. Но я успешно подавляю в себе этот порыв, во вторую очередь потому, что на данный момент не владею достаточной устойчивостью в физическом плане, а во-первых…. — Где Драко? — это единственное, что волнует меня сейчас, и даже желание узнать, каким именно образом я оказалась здесь, а не стала частью могильника, смешавшись с пеплом и землёй, уступает под гнётом необходимости знать, где Малфой. — А у тебя всё ещё масса проблем, правда? — издеваясь надо мной, отвечает вопросом на вопрос Нотт. — Некоторые вещи не меняются даже по прошествии десятилетий. Знакомая злость, испытываемая ещё при первой встрече с этим волшебником, обжигающим жаром разрастается во мне, и я рада приветствовать это ощущение. Ведь это значит, что я всё ещё я. — Ты в моём доме, Грейнджер, — мне кажется, я вижу тень усталости на его лице, но Нотт издаёт уничижительный смешок, тем самым отвлекая от созерцания его черт. Взращивая немного утихомирившуюся злость. Которая, впрочем, тут же уступает место замешательству и полной растерянности. — Так это ты… — я даже подаюсь немного вперёд, забывая дышать, — именно ты устроил пожар. Моё удивление настолько велико, что в какой-то миг я чувствую себя дезориентированной — мои мысли перескакивают с одной на другую, устраивая полный бардак в голове. — Ммм… — издевательски тянет Теодор, насмешливо сверкая глазами. — Да ты и вправду умная, — то, с какой интонацией он произносит эту фразу, весьма чётко говорит о том, что думает Тео совершенно противоположное. Смятение, отголоски пережитого страха и неуместные в моём нынешнем положении вспышки злости смешиваются в единый клубок, и я, пытаясь взять контроль над бушующими эмоциями, стискиваю зубы до боли, вгоняя ногти в ткань той же одежды, в которой работала на хоздворе. Нотт поднимается с кресла и, сделав пару широких шагов, останавливается напротив кровати, рассматривая меня и тем самым нервируя и без того взбудораженную психику. Я же занята тем, чтобы подавить растущее беспокойство от того, что надо мной возвышается огромный мужчина, от которого несёт неприкрытым презрением в равной мере со снисходительным терпением, словно я какое-то отклонение, требующее немедленного изучения, или же досадное недоразумение —незапланированное и уж точно не самое приятное. — О, — Нотт поднимает руки в жесте капитуляции, растягивая губы в усмешке, что не находит отклика в его глазах. — Не надо заводиться, Грейнджер, — он двигает бровями вверх-вниз несколько раз, словно между нами существует маленький секрет. — Подобные штучки меня не возбуждают. В отличие от Драко. — Ты… — Тот кто вытащил тебя из Резервации, — Тео Нотт перебивает меня голосом, в котором сквозит сталь и холод, а сам он становится выше и громче — аура опасности окутывает его фигуру, и именно сейчас мне кажется, что я вижу истинную суть этого человека. — Вырази хоть каплю благодарности, или же твоё происхождение и жизнь в магловском мире напрочь отбили базовые навыки воспитания? Я благодарна ему — правда. И я бы хотела высказать свою признательность, но то, как Нотт ведёт себя, как обращается со мной, как смотрит, и слова, что вылетают из его рта, — всё это не позволяет моему языку повернуться, чтобы сказать ему спасибо. — Почему ты позволил мне думать, что я умираю? — не позволяя себе быть слабой, я упрямо смотрю в его тёмные глаза, старательно игнорируя плещущееся там раздражение. Он сверлит меня своим взглядом в ответ, и то, что я не стала благодарить Тео за своё спасение, не ускользает от его внимания. Конечно же. — Я бы ответил, — обманчиво мягким тоном говорит Нотт, умело маскируя свои истинные эмоции, — что была необходимость в изрядном количестве обгоревших трупов — настолько, чтобы было слишком трудно определить, чьи там останки и кому принадлежат кости, — он ухмыляется, и вопреки здравому смыслу кровь в моих венах стынет от созерцания этой улыбки, жутко напоминающей оскал дикого животного. — Но ты бы спросила, каков тогда смысл твоего личного нахождения в горящем здании, и мы бы пришли к начальной постановке вопроса. Я не должна спрашивать. Я должна сохранить чувство собственного достоинства, чтобы не быть униженной его ответом. Не спрашивай. Не спрашивай. Не… — Так почему же ты заставил меня пройти через это? — Потому что мог? — невинно вопрошает он, предлагая теряться в догадках, в мучительном поиске ответов, как если бы моя жизнь крутилась вокруг Нотта и его отвратного характера. Но она не крутится вокруг него, и по большому счёту мне совершенно без разницы, о чём он там думает. — Ты мог бы оставить меня в горящем здании, — хрипло произношу я, гордясь собственной невозмутимостью. — Подумаешь, маглорождённая пленница умерла вследствие пренеприятного, но всё же непримечательного в элитном обществе инцидента. Что-то в упоминании о моей смерти всколыхнуло Нотта настолько, что я затыкаюсь, неприлично пялясь на него долгим взглядом, пытаясь понять, в чём же причина его изменений. Его губы сжимаются в тонкую линию — настолько плотно, что теряют свой цвет, становясь бледными. Обескровленными. Взгляд лишается привычного высокомерия, застывая на мне, но я уверена — Тео даже не осознаёт своей неподвижности. Я не готова видеть этого напыщенного, избалованного деньгами и вседозволенностью чистокровного в таком состоянии, и, когда он, придя в себя, одним лишь взмахом ресниц возвращает себе привычный для меня образ придурка, — я чувствую, что снова готова противостоять ему. Теодор засовывает руки в карманы и, покачиваясь на носках, тихо произносит: — Мне не то чтобы плевать на твою судьбу, Грейнджер, — он делает ещё один шаг в сторону кровати, и я напрягаюсь всем телом. — Мне просто всё равно, — заметив мою настороженность, Нотт прекращает свои передвижения, сопроводив это уже знакомым мне фырканьем, но тут же становится серьёзным, глядя на меня сверху вниз. — Но мне не всё равно на Драко. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Он умолкает, продолжая смотреть на меня, и я тоже молчу. Потому что действительно понимаю. Я первой отвожу глаза, упираясь щекой о коленку, и пусть он примет это за слабость, но на самом деле я просто не желаю, чтобы Нотт увидел проблеск слёз в моих глазах. Никто и никогда не увидит моих слёз. Никто из них. Осторожное движение открывшейся двери не застаёт врасплох, наверное, оттого, что отсутствует характерный скрип, призванный кромсать нервы своей резкостью. Никаких скрипящих дверей не может быть в особняках, что кишат услужливыми эльфами. Мимолётная мысль, что это Драко зашёл в комнату, обрывается с первым брошенным взглядом на входящего, поглощаясь нотками цветочного аромата, щекочущего нос. Я узнаю её с первого взгляда — как будто не было этих долгих лет скитаний и ещё вчера она чинно прохаживалась со своей слизеринской свитой по Большому Залу, а все студенты, словно Красное море, расступались перед ней, не желая попадаться на глаза. Потому что чревато последствиями. Высокая и стройная брюнетка с идеально уложенными волосами цвета вороного крыла и раскосыми глазами. Правильные черты лица и следы помады на губах, идеально скроенные брюки по фигуре, полупрозрачная блузка, выгодно подчёркивающая пышную грудь. И туфли на высоком каблуке — я уверена в этом, потому что, хоть и не вижу её обуви, отчётливо слышу тонкий стук, сопровождающий каждый шаг этой яркой во всех смыслах этого слова женщины. Я как никогда чувствую своё несовершенство, находясь с ней в одном помещении: мои волосы острижены абы как, брови давно потеряли свою форму, и пахнет от меня далеко не французским парфюмом. Это настолько разрушающее чувство, что даже блеск обручального кольца на тонком пальце Пэнси Паркинсон не вызывает мгновенного интереса и не утихомиривает бурю внутри меня. Наверное, именно такая женщина должна быть рядом с таким мужчиной, как Драко, — под стать ему. Запихиваю эту мысль глубже, приглаживая всклокоченные волосы, теряясь в раздумьях. Он был со мной. Не с другой. Он видел меня всякой: злой, плачущей, избитой и изуродованной. И это его не остановило. Он выбрал быть со мной. Не с женщиной, подобной Пэнси Паркинсон, а со мной. Я раз за разом прокручиваю эти мысли, подкрепляя воспоминаниями, развеивая туман ущербных раздумий, но память не только взращивает уверенность, но и причиняет боль. Боль разлуки. И ведь глупо же, нелогично… Ведь вот стоим мы с Малфоем и в наших руках годы неприязни, нетерпимости и даже ненависти. Мы держим насмешки, предвзятость. Боль и потери. Слёзы и презрительные усмешки. Насмешки. Между нами совершенно разные взгляды на мир. И мы — я и он ­­— мы тоже разные. Да вот внезапно только в руки нам упало кое-что иное — настолько отличное от того груза, что отягощает руки, настолько хрупкое, настолько уязвимое. Почти что эфемерное… Маленький цветок посреди выжженного поля: тоненький, не накопивший в себе достаточной силы, чтобы противостоять ветру, что жестоко швыряет пепел, присыпая нежные лепестки. И я выбрасываю весь тот груз, что копился в моих руках десятилетиями, — без сожалений, без сомнений — и падаю на колени, прикрывая ладонями этот цветок. Укрываю его от пепла, сухого ветра и от давящей плечи жестокости. Я буду беречь его. Защищать. Взращивать. Потому что прошлое уже неважно, а настоящее — да. Я буду бороться за каждый раскрывшийся бутон. Потому что это моё. Моё. И Драко… Я должна верить, что и он тоже — тоже будет беречь. Моя душа тоскует по его прикосновениям. По теплоте губ и поддразнивающих словах. По его поцелуям — таким… таким для меня поцелуям. Я вдохнула его, а вот выдохнуть не могу. Затаила в себе и держу. Засмотрелась на него и запомнила. Всё до мельчайших подробностей, так сильно, что могу рассмотреть душой. С закрытыми глазами. Прикоснулась к нему и не отпускаю. Потому что он на ощупь мой. На взгляд он мой. На запах. И на поцелуй он тоже мой. Мой. Где же ты, Драко? — Арабелла не может уснуть, — низкий голос мягким звучанием колышет воздух, и я концентрируюсь на мужчине и женщине, сосредоточенных исключительно друг на друге в этот момент. — Она требует, чтобы папа закончил рассказ о прыгливом горшке, — Пэнси кривится, а я же чувствую, как мои брови лезут вверх при упоминании ребёнка. — Не уверена, что хочу слышать, как в твоём исполнении звучат ослиные стоны, Тео. Папа… Она сказала «папа». Взгляд мечется к рукам Тео, и вот оно — яркий всполох жёлтого на безымянном пальце левой руки. Поднимаю глаза и вижу его внимательный взгляд на Паркинсон, который невозможно не заметить даже такой невеже в делах сердечных, как я. Память услужливо подбрасывает отмеченный ранее мозгом блеск обручального кольца на руке Пэнси, и пазл складывается в единую картину. Они женаты. И у них есть как минимум один ребёнок. Пытаюсь вспомнить, были ли они парой во время учёбы, но смутные воспоминания дарят поблёкшие от времени обрывки. Пэнси во время ужина в Большом Зале громко смеётся над шутками... не Нотта — Драко. Гладит его по щеке, прижавшись грудью к его плечу, и я помню этот момент очень хорошо, так как Рон тыкнул меня в бок и, кивнув в сторону слизеринцев, нелицеприятно прокомментировал столь открытую демонстрацию привязанности Пэнси к «мерзкому хорьку». Святочный бал. Да, она точно пришла с Драко, потому что во время танца Виктор слишком сильно закрутил меня и я задела танцующую рядом пару — их пару. Я пытаюсь вспомнить, где же был Тео в эти моменты, но как ни стараюсь, память подводит меня. Пока я пытаюсь выудить хоть каплю полезной информации из скудных запасов памятных моментов, Нотт направляется к выходу, намереваясь уйти. — Теодор, — окликаю его, прежде чем успеваю это обдумать. И, когда он разворачивается, глядя на меня, тихо произношу: — Спасибо. Он не отвечает ничего. Просто смотрит на меня нечитаемым взглядом, и отчего-то я затаиваю дыхание. Челюсть Тео дёргается, и он резко прерывает зрительный контакт, цедя сквозь зубы, обращаясь к своей жене: — Она уберётся отсюда, и всё вернётся на круги своя. Рвано выдыхаю. Что ж, пусть. Пусть. Протяжный вздох совпадает со щелчком закрываемой двери, и я вмиг мобилизую все свои внутренние силы, обращая внимание на сменившую на посту мужа Пэнси. Что-то есть в ней такое… Даже не знаю, как правильно описать свои ощущения. Это что-то вызывает во мне острое желание доказать своё преимущество над ней — да, это звучит глупо в реалиях моей жизни, но тем не менее. Меня раздражает то, как Пэнси оценивающе осматривает сначала моё лицо, грудь, а потом волосы, — это вызывает во мне непонятную враждебность. И если в ситуации с Тео я хотела встать с кровати, чтобы отбить нападение, то с Пэнси всё иначе. Всё по-другому. Видимо, рассмотрев всё, что ей хотелось, Пэнси лёгким шагом направляется к креслу, где недавно восседал её муж, и, не изменяя себе, плавно садится, не растеряв при этом ни капли достоинства. Это изящество вызывает во мне лишь раздражение. Она закидывает ногу на ногу, скрепляя руки в замок на коленке, и с лёгкой улыбкой впивается в моё лицо. И взгляд этот хищный. — В свете последних событий, — говорит Пэнси ровным тоном, не несущим в себе ни капли извинения или неловкости, — Тео немного напряжён. Я не знаю Пэнси достаточно хорошо, чтобы судить о её намерениях, но даже с расстояния прекрасно вижу, что улыбка её пластмассовая, поза преувеличенно расслабленная, а в глазах нет ни капли тепла. Типичный Слизерин. Мои ноги затекли, и мне отчаянно хочется растереть зудящую кожу на затылке, но я не могу себе позволить лишнего движения. Не в присутствии этой женщины. — Я прекрасно осознаю, что моё нахождение в вашем доме вынужденно, — с удивлением отмечаю, что мой голос звучит немного надменно, но я не могу сбавить градус бурлящего во мне чувства соперничества, и это ужасает на самом деле. — Поэтому не стану осуждать кого бы то ни было, — снисходительная улыбка Пэнси душит удавкой мою шею. — Где Драко? — выдыхаю самый важный вопрос, и едва последний слог сотрясает воздух, как личина беспечной снисходительности сходит с лица Паркинсон, будто струящиеся дождевые капли на оконном стекле. При упоминании его имени. Прищуриваю глаза, вытягивая позвоночник в ровную линию, — максимально сильно, учитывая сидячее положение, и лишь потом понимаю, что мой подбородок уже вздёрнут. Я готова к борьбе. Пэнси же, наоборот, теряет свою устойчивость, словно из неё выпустили воздух, и она бесформенной массой откидывается на спинку кресла, вцепившись руками в подлокотники, но будь я проклята, если эта поза не есть отличный способ обмануть собеседника — соперницу, — потому что слишком расслабленна, слишком беспечна. Слишком похожа на гадюку, чтоб её… — Почему ты думаешь, что Драко придёт к тебе? — непринуждённо, с лёгкой долей сквозящего любопытства — вроде и не особо интересно, но довольно увлекательно для поддержания разговора. — Вполне возможно, что он считает свою миссию по спасению… — она умолкает, окидывая меня задумчивым взглядом, — … бывшей однокурсницы завершённой с его стороны. О, Пэнси. Не сдерживая свой порыв, я ухмыляюсь при определении моей персоны как «бывшая однокурсница», не скрывая свою насмешку. И если Пэнси, бросив в меня столь непритязательный статус, ожидает ответного выпада в виде выкриков с пеной у рта, что я намного больше, нежели просто пленница, — то я не предоставлю ей такого удовольствия. — Я не спросила, придёт ли он, — чересчур дружелюбно произношу я, не стирая с лица лёгкой улыбки. — Знаю, что придёт, — склоняю голову немного вправо, подсознательно копируя манеру Малфоя. — Я спросила, где Драко, желая удостовериться, что он вне опасности. Пэнси никак не реагирует ни на мои слова, ни на то, как они были произнесены. Только пальцы сильнее впиваются в подлокотники кресла, и я перевожу глаза на её руки, задержав взгляд. Чтобы она поняла — я всё вижу. — Итак, — тихо так. Будто с обрыва да в омут. — Дракон нашёл своё несчастье, — а дальше шёпотом, не для меня — для себя скорее: — Так вот какая ты — луна Малфоя. Влажный блеск в её глазах цепляет на крючок моё сердце, и я подаюсь вперёд, не в силах удержаться, но Пэнси крепко зажмуривается и отворачивает лицо в сторону, откинув голову на спинку кресла. Я знаю, о чём она говорит, — знаю поверье о Драконе и Кровавой луне. Эта красивая байка из десятков подобных, рассказанных Трелони, прошла мимо ушей большинства студентов, кроме самых впечатлительных, вроде Лаванды Браун и, как оказывается, Пэнси Паркинсон. Мне самой нужно напрячь разум, чтобы вспомнить, о чём именно говорилось в этой сказке, и мне удаётся это лишь отчасти. — Этот дракон не причинит мне вреда, — с вызовом нарушаю тишину и наблюдаю исподлобья, как Пэнси резко оборачивается и пристально смотрит на меня. Да, я знаю, о чём ты, — я была лучшей ученицей вообще-то. — Уверена? — она отрывается от кресла, понижая голос. — Что он закончил свои наблюдения? — качает головой, хмыкая в ответ на мой вызывающий взгляд. — И не готовится напасть… — её горло дёргается, и Пэнси резко выдыхает, — ... чтобы разорвать. Возможно, сейчас он находится на грани… — … ты совершенно его не знаешь! — растеряв всю свою воинственность, вскрикиваю я. Непрошенные слёзы слабости режут глаза, и пальцы на руках скручивает болью. Отторжением. Потому что, вопреки моей браваде, убеждённости и внутренней смелости, перед глазами мельтешит недавнее прошлое. То, что в карцере. То, что физическая боль в плече, когда сорванная шлейка. То, что боль внутренняя, когда «если бы я знал раньше, что ты такая потаскуха, Грейнджер…» Мои слёзы и его тяжёлые слова, оставляющие синяки, не на коже — на поверхности души. Моё горе и его насмешки, сдирающие человечность, обнажающие мою суть — неприглядную и неприятную. В ушах гудит, кровь шумит, отбиваясь в висках, и глаза не видят перед собой ничего, кроме тёмной пелены. Непроглядной. Плотной. Между нами мои раны от хлыста и его раны от письменного ножа. Между нами ворованные у судьбы поцелуи и сорванные стоны соединённых тел. Откуда во мне такая уверенность в нём — почему я настолько утонула в нём. Продолжаю тонуть. Что же со мной будет после? Хватит! Хватит… Достачно. Драко не сделал тогда — не причинил вреда. Остановил себя. Не позволил внутренним демонам взять верх. Он защищал меня. Даже когда сам не осознавал этого. Возможно, даже когда и не хотел защитить. «… — Гермиона… Его голос, впервы произнёсший моё имя. Сломленный и покорённый. Уставший. Побеждённый. Сдавшийся. Его прохладные пальцы, стирающие мои слёзы, слова, что затянули раны. Поцелуи и объятия… Глаза его, такие… Полутона серебристого и серого — одно и то же вроде бы, но совершенно разное. Мои любимые твои глаза. И имя его, что с вдохом проникает с кислородом и бьётся в такт тоскующему сердцу: тук-тук-тук. «... Эй… Не бойся… Я не сделаю ничего из того, чего бы ты не хотела…» «... Я не мог избавиться от мыслей о тебе… Я так долго грезил о тебе, Грейнджер…» «... Не бойся ничего, слышишь?.. Мы скоро увидимся… Обещаю…» В глазах проясняется, шум крови перестаёт давить виски, и я судорожно перевожу дыхание, смаргивая непролившуюся влагу. Ты не знаешь его, Пэнси. Не знаешь так, как знаю я. Холодный смех режет слух, рвёт душу — острый, колющий в своей истеричности. Уничижительный в своей уверенности. Высокий и удушающий одновременно. — Зато ты узнала его, — едва не давясь воздухом, смеётся Пэнси. — За сколько — пару месяцев? — слёзы срываются с уголков её глаз, и она тут же вытирает капли подушечками пальцев, переводя дыхание. — Святая простота. Она поступает так же, как и её муж: унижая меня, принижает то, что между мной и Драко, — сводит на нет чувства, вспыхнувшие посреди сплошной темноты. Не видит то, во что не верит. А поэтому высмеивает то, чего не в силах постичь. Обузданная ранее злость разрывает путы контроля, и женщина во мне приветствует это чувство, раскрывая руки и погружаясь в клокочущую ярость. Спускаю ноги с кровати, выпрямляясь в полный рост, и пусть меня немного ведёт, а в глазах пляшут разноцветные точки — это не станет помехой. Не сейчас, когда адреналин разбавляет мою кровь. — Как там было, Паркинсон? — щёлкаю пальцами. — В поверье, — откидываю волосы, уточняя, о чём речь. — Дракон разорвал Луну, не имея возможности заполучить её себе? Хотел её, но не мог владеть, — задумчиво произношу слова, бегая глазами по комнате, вспоминая. — Но вот в чём отличие от твоих предсказаний, Трелони, — перевожу взгляд на Пэнси, понижая голос. — Этому Дракону ни к чему вредить этой Луне, — моя внутренняя уверенность переливает твёрдость в мой голос, и кажется, даже огонь затих в камине, прекратив на мгновение пожирать сухие поленья. — Знаешь почему? — я наступаю на притихшую Пэнси, не понимая, что делаю, — просто чувствую. — Потому что она и так принадлежит ему, — чеканю каждое слово. — По своей воле. А он принадлежит ей, — осознав, что ещё пару шагов и я просто свалюсь на сидящую в кресле женщину, — останавливаюсь, но не свожу с неё глаз. — Это называется взаимность, знаешь ли. Пэнси вскакивает так резко, что тонкие волоски у моего лица обдувает ветром, но я ожидала подобного от неё, поэтому даже не вздрагиваю. — Малфой никогда никому не будет принадлежать, — она выше меня на полголовы, и мне приходится задрать голову, чтобы не потерять её сверкающий злостью, подобной моей, взгляд. — Со всеми вытекающими: верностью, честностью, заботой и постоянством. — Ты не можешь знать этого наверняка, — мне и самой это неизвестно, но и уступать я не собираюсь. Пэнси смеётся. Опять. Вот только в этот раз я отчётливо слышу жалость. — Драко сам мне об этом сказал однажды, Грейнджер. — А в школе он называл меня грязнокровкой, захлёбываясь в презрении, но посмотри, где он сейчас, — рискует собой ради этой же, презираемой некогда им грязнокровки. Смех Пэнси обрывается. Внезапно. Словно и не было этих проявлений неверия и унизительной жалости. Она просто смотрит на меня, и в глазах нет ничего. Пустота. Холодная реальность пробирается через муторный туман моего сознания, и я, словно пришедшая в себя после проклятия, понимаю, где я и что со мной происходит. Усталость кроет. И стоять вдруг становится сложно — ноги дрожат. — Пэнси, — тихо говорю я, вытирая лицо рукой, словно стирая с себя недавнее безумство. — Я не хочу быть стервой. Она молчит добрых несколько секунд, прежде чем рвано выдохнуть, и аккуратно заправляет за уши волосы. — Ты хотела сказать «неблагодарной стервой», — превосходно владея собой, говорит в ответ. — Именно так, — киваю, наверное, удивив её своей уступчивостью. — Я благодарна за то, что вы помогли мне, — вижу, что Пэнси хочет что-то сказать, но не даю и слова вставить. — И я прекрасно осознаю, что это помощь не мне, а Драко, но всё равно спасибо. Она кривится, и мне, вопреки здравому смыслу, становится легко от гримасы отвращения на её лицу. — Меня всегда тошнило от гриффиндорцев, — высокомерно заявляет Паркинсон, делая шаг в сторону от меня. — Полагаю, у тебя есть для этого основания. Она сжимает губы, закатывая глаза. — Эльфы принесут тебе чистую одежду, — в очередной раз осматривает меня с ног до головы, и я лишь глубоко вздыхаю, борясь с отголосками раздражения. — Ты выглядишь отвратительно. — Спасибо, — она округляет глаза, и я сдерживаю рвущийся смешок. — За одежду. Так ты скажешь мне, где Драко? — Развлекается на приёме в свою честь, — фыркает от моей настойчивости, прищуривая глаза. — А ты думала, он прибежит сразу, как только ты окажешься здесь? — Нет, — отвечаю спокойно, не реагируя на её подначки. — Думаю, если он не здесь — значит, так нужно. Пэнси поднимает руки, сдавшись, и в неверии качает головой. — Мерлин, да ты непробиваема! Пожимаю плечом, медленно пятясь к кровати, — ещё пара минут на ногах — и я свалюсь на пол. — Я просто доверяю Драко. Лицо Пэнси обретает жестокое выражение, и она плотно сжимает губы, прежде чем сказать: — На твоём месте я бы не делала это столь безоговорочно. Я знаю, что чувствую к ней. Это никак не связано ни с общим прошлым, ни с давним соперничеством школьных факультетов. И даже её идеальность не является тем самым разрушением, клубящимся внутри меня при взгляде на эту молодую женщину. — Но ты не на моём месте, Пэнси, не в этом ли дело? — это говорю не я. Это говорит моя ревность, щедро укутанная в древнее как мир чисто женское удовлетворение. Потому что он выбрал меня, а не её, насколько я могу судить. Это гадкое чувство. И прекрасное. — Начинаешь раздражать, — Пэнси всё же хороша в мастерстве самообладания, стоит отдать ей должное. — Мне пора. Сегодня в доме моя дочь, поэтому будет хорошо, если ты не станешь бродить по дому. Будет лучше, если вообще не будешь выходить без надобности. Киваю в ответ на её слова, с облегчением упираясь ногами в каркас кровати. — Спасибо, Пэнси, — твёрдо говорю вслед удаляющейся хозяйке особняка. — За всё. Ответом мне служит лишь звук захлопнувшейся двери, но большего я и не ожидала. Присев на мягкую постель, позволяю себе изучить обстановку комнаты, отмечая дороговизну убранства, но при этом явственную обезличенность помещения, что, в принципе, и соответствует гостевой спальне. В какой-то миг я замечаю боковую дверь и, забыв об усталости, тут же бросаюсь к ней. Распахиваю дверное полотно и издаю счастливый вздох — это ванная комната, как я и предполагала. Не теряя времени, плотно закрываю за собой дверь и подхожу к белоснежной раковине. Я смотрю на себя в зеркало, пытаясь усмирить пальцами взъерошенные волосы. На правой щеке виднеется след от сажи, а губы чувствуются сухими, и я, осознав это, облизываю потрескавшуюся кожу. Зачерпываю пригоршню ледяной воды и с каким-то жутким удовлетворением омываю лицо несколько раз. До тех пор, пока кожа не теряет чувствительность. До меня не сразу доходит, что характерный запах хоздвора, въевшийся в одежду, отсутствует. Наверняка ко мне были применены очищающие чары — не самого высшего качества, но тем не менее. Сверкающая хромом душевая кабина соблазнительно манит своей доступностью, но будь я проклята, если позволю себе раздеться в незнакомом доме в окружении латентных недоброжелателей. Поэтому, бросив тоскующий взгляд в сторону душа, возвращаюсь в спальню. Потрескивание свечей перебивает неугомонный огонь в камине, и я замечаю на маленьком столике сверкающий золотом поднос с несколькими тарелками, наполненными едой, но, прислушиваясь к себе, понимаю, что аппетита нет. На краю кровати аккуратной стопочкой лежит одежда. Я не знаю почему, но именно сейчас вся тяжесть прошедших суток со всей неподъемностью давит на плечи, и каждая косточка в моём теле болит от этого груза. Съезжаю по стенке, бездумно вглядываясь в мерцающий огонь. Мысли вяло бродят в голове одинокими путниками, и я нахожу пальцами одной руки ряд косточек на другой. Итак, я жива. Не сломлена. Не искалечена и не брежу отчаянием. Я жива. И впору засмеяться, радуясь собственной удаче, но вот только у моей удачи лицо с острыми скулами, светлые ресницы и глаза серые. Недавнее прошлое лупит по сознанию не застаревшим страхом, и я отчётливо слышу запах гари и горелого мяса. И вспоминаю свои мысли. Те, что были о нём. То, как я назвала его, искренне полагая, что отравленный угаром воздух — последнее, что я смогу почувствовать прежде, чем меня не станет, — назвала не вслух, а в голове лишь, мысленно, безмолвно. Но всё же. Всё же. Наверное, я незаметно задремала, так как вздрагиваю от внезапного ощущения чьего-то присутствия. Сердце заходится в тревожном предчувствии, а ладони вмиг становятся влажными. Это какая-то иррациональная реакция организма, потому что на какое-то мгновение я теряю ощущение реальности, забываясь. Глаза слезятся, и я тру веки, пытаясь разогнать мутную пелену. Кто-то есть в этой комнате — высокий и статный, — он замер неподалёку в напряжённом ожидании, и ни звука от него, ни колебаний. Боже. В груди сжимается всё — до острой боли, так сильно, что не могу дышать. И горячее что-то опаляет кожу на лице. И рыдания рвутся наружу. И… Не могу. Не могу. Не могу. Боясь спугнуть реальность, страшась, что я всё ещё сплю и это мой сон — обманчивый, укравший желание разума, и сейчас я проснусь, — медленно поднимаюсь на ноги, не отрывая взгляда от силуэта, замершего неподалёку. Отпускает в груди. И сердце бьётся, разгоняя кровь, и… — Драко! Кричу, но только крик этот в моей голове. Бросаюсь к нему, протягивая руки, чтобы ухватиться за него быстрее, чем смогу прижаться телом. И боже, какое это облегчение почувствовать то, что он реален, он в порядке и он здесь — пришёл. Он пришёл ко мне. Лихорадочно, не поспевая умом за движениями рук, глажу его спину, руки, — убеждаю себя, что это действительно он, а не плод моего воображения. И целую его. И плачу. И целую. Знал бы ты… Знал бы, как мне было страшно без тебя. Он обхватывает моё лицо своими тёплыми ладонями, и я тут же впиваюсь в его лицо голодным взглядом. — Думала, больше не увижу тебя. Боялась, что не увижу. Истекала кровью изнутри, рыдая по тебе. Настороженность в его глазах переливается беспокойством, и я, не удержавшись, целую его запястья, понимая, что он не реагирует. — Драко, — шепчу его имя и почему-то плачу ещё сильнее прежнего, и это совершенно не подходит мне, но я слишком долго сдерживала слёзы. Словно очнувшись, он тут же притягивает меня к себе, вжимая в себя так сильно, что нечем дышать, и лишь находясь в его крепких руках, понимаю, что дрожу. — Ты больше не будешь бояться, Грейнджер, — выдыхает в макушку, согревая кожу. — Я клянусь тебе — ты больше никогда не будешь бояться. Хочу ответить ему, сказать, что верю, — знаю, что так и будет, но не могу взять себя в руки. Драко просовывает руку под мой подбородок и слегка отстраняется, заглядывая в глаза. — Ты в безопасности, — его голос низок и холоден, но я знаю, что этот холод ко мне не относится. — Теперь ты всегда будешь в безопасности. И, не дав мне возможности сказать хоть слово, снова привлекает к себе. Конечно, я буду в безопасности — ведь ты рядом, Драко. Я не знаю, сколько времени мы стоим вот так: прижавшись друг к другу. Совершенно разные люди. Две несовместимости. Противоположные миры. Слёзы высыхают, оставив за собой лишь напоминание в виде стянутой кожи и лёгкого зуда, и я немного злюсь на себя, ведь ни в коей мере не признаю себя слабовольной или же сдавшейся на милость судьбы девицей. Но когда приходит Драко Малфой и раскрывает свои объятия, чтобы я могла укрыться в них, слёзы — это последнее, что я могу контролировать. Так что, наверное, стоит простить себе такую малость, как расплакаться, утыкаясь в крепкую грудь. — Ты устала, — волосы на затылке обдувает тёплым воздухом, и внезапно вспоминаю о своём внешнем виде. — Я хочу знать, каким образом Тео вытащил тебя, но это может подождать до утра. Вскидываю голову, чтобы видеть глаза Драко, и удивлённо вглядываюсь в его глаза. — Ты разве не виделся с ним? Короткий кивок в сторону и никаких смешинок-искорок в серых радужках: пронзительный, наполненный ошеломляющей серьёзностью взгляд. — Я пришёл сразу к тебе, — просто говорит Драко. — Как только смог. Моё сердце пропускает удар, а потом сжимается, прежде чем заняться с удвоенной скоростью. В глазах опять подозрительно плывёт, и как же тут удержать себя от всхлипа. Ну как? И всё же ты не знаешь его, Пэнси. Никто из вас не знает его такого. Потому что вряд ли он показывал вам… А я — да. Мне — показал. Драко продолжает пристально разглядывать моё лицо, и мне становится неловко. Идеальная Пэнси так некстати всплывает в голове, и я тут же опускаю глаза вниз, не позволяя Малфою увидеть моё смущение. — Мне нужно в душ, — немного нервно говорю я, потупившись. — Но я боялась, что кто-то зайдёт, и… — мои руки безвольно падают вдоль тела, а взгляд всё так же направлен в пол. — … ну, ты понял. Длинные пальцы с лёгкостью цепляют мой подбородок и тянут вверх, вынуждая смотреть исключительно на мужчину перед собой. В его глазах нет ни намёка на отвращение или дискомфорт, вызванный моей потрёпанностью, и я, сама того не осознавая, выдыхаю со слишком уж явным облегчением. Правый уголок губы Драко подозрительно дёргается, но, заметив моё внимание, он тут же возвращает своему лицу беспристрастный вид. — Иди, — скользит большим пальцем по линии моей челюсти, прежде чем убрать руку. Не схожу с места, вглядываясь в его глаза, и невольно прижимаю руку к груди. — Ты будешь здесь? — нотка отчаяния сквозит в заданном вопросе, но я и не думаю скрывать своего беспокойства. — Грейнджер, — Драко обхватывает мою руку и мягко опускает вниз, сжимая ладонь. — Я не уйду, — его голос тих и спокоен, но именно стальная решимость, сквозящая в его обращении, является тем фактором, что приносит успокоение. — Иди, я подожду тебя. Желание как можно скорее смыть с себя пот, грязь и воспоминания наполняет каждую клеточку моего тела, и я, кивнув, практически бегом направляюсь в ванную. С отвращением стягиваю с себя пропахшую страхом одежду, тут же шагаю в душ, едва не застонав от удовольствия. Слишком поздно понимаю, что сменная одежда, любезно предоставленная Пэнси, так и осталась лежать на кровати. Бросаю тоскливый взгляд на груду тряпья, и никакая сила в этом мире не заставит меня влезть в эту робу. Но это значит, что мне придётся выйти из ванной в чём мать родила, прикрывшись лишь махровой тканью. Я немного зависаю, бездумно пялясь на закрытую дверь. Боже, Гермиона, у тебя уже был с ним секс, — едва ли Драко шокирует твоё появление в полотенце. Как можно тщательней вытираю тело, промакиваю волосы дополнительным полотенцем и, не позволяя сомнениям точить разум, направляюсь в спальню. И едва мне удаётся сделать шаг за порог ванной — Драко тут же отвлекается от созерцания горящего огня в камине и обрушивает всё своё внимание на меня. Я не дышу. Не двигаюсь, пригвождённая к месту его глазами. Слишком ощутимо серый взгляд прикасается к неприкрытой тканью коже. Слишком явственно проступают мурашки на тех местах, куда он посмотрел, прежде чем переместить своё внимание. На другие участки моего тела. Когда он останавливается на созерцании ног, — кажется, мой мозг просто перестаёт функционировать. Мысли, ранее сдерживаемые сознанием, прорывают плотину контроля и мечутся испуганно в голове. Как мне вести себя — подойти ближе? Ожидать, пока он сам подойдёт? Подойдёт ли? А если он захочет секса, — если он рассчитывал на секс сегодня? Должна ли я проявить инициативу или нет? Боже, ну почему это так сложно? Может, сказать что-то? — Я забыла чистую одежду, — слова выходят неровно, и я прочищаю горло. Пальцы рук сжимаются, и только сейчас до меня доходит, что я вцепилась в полотенце, которым ранее вытирала волосы. Услышав мой голос, Драко отрывается от онемевших то ли от резкого перепада температуры, то ли от его взгляда ног и застывает на моих губах. Не делая эту ситуацию проще, проклятие. Я не виновата, что облизываю губы, находясь под столь тщательным осмотром. А он не виноват, что его глаза темнеют, а сам он делает маленький шаг в мою сторону, прежде чем остановиться. Недоумение всколыхивает что-то внутри, но я не успеваю понять, что чувствую, так как Драко, кивнув на стол с едой, тихо говорит: — Ты ничего не ела. — Я не голодна, — отвечаю в тон ему. Полотенце, ранее туго запахнутое, вот-вот грозится пасть к моим ногам, и я неловко поднимаю руку, придерживая успевшую стать влажной ткань. Взгляд Драко прослеживает это движение, прежде чем он сам отворачивается. Становясь спиной ко мне. Сглатываю слюну, увлажняя пересохшее горло. Разобравшись, что именно я чувствую. Разочарование. Досаду и возмущённое негодование. Проглотив эти эмоции, тихо направляюсь к кровати и быстро оглядываю одежду. Нижнее бельё отсутствует, но даже если бы я и увидела комплект, то ни за что бы не надела чужие трусики, хотя и не думаю, что Пэнси дала бы мне нечто из своих запасов. Натягиваю хлопковые штаны и носки, совершенно не озабоченная тем, что они велики, — главное, что одежда чистая и сухая. Этого более чем достаточно. Следующим предметом гардероба, попадающим в мои руки, становится тонкая футболка — тоже не по размеру, но стоит мне поправить ткань, как я слишком остро ощущаю свою грудь. Поэтому, несмотря на довольно-таки комфортную температуру в спальне, тянусь за свитером. Его получается надеть с трудом, так как тело ещё не полностью высохло, и в какой-то момент я просто остервенело одёргиваю ткань, что трещит от такого небрежного обращения. — Ты должна поесть, — стоит мне закончить переодевание, как голос Драко бьёт в спину, и я, повернувшись, встречаюсь с его прямым взглядом. — Никому не будет легче оттого, что ты свалишься в голодном обмороке. Не знаю, возможно, я ожидала от него другого поведения после того, как выйду из ванной, и теперь, когда Драко действует вразрез с моим представлением, злюсь и на него, и на себя. Видимо, эта злость находит отражение в моих глазах, так как этот мужчина просто приподнимает свою светлую бровь и слегка склоняет голову, не сводя с меня взгляда. — Не злись, — намёк на улыбку блуждает на его лице, и я крепко сжимаю губы. — Иди сюда. Он протягивает руку, и меня отпускает. Немного тем не менее… Поколебавшись, подхожу к нему, протягивая ладонь, и стоит нашим рукам соприкоснуться, как все мысли, ранее кипевшие в голове, утихают, не выдержав теплоты его кожи. Драко сжимает мои пальцы, увлекая к креслу, где ещё недавно восседали хозяева поместья и вот уже сижу я. — Ты поешь со мной? — хмурюсь, окидывая взглядом слишком большое блюдо. — Ты будешь есть, а я пить, — Драко садится в соседнее кресло, салютуя мне невесть когда наполненным стаканом с алкоголем, как я полагаю. — Справедливо, не так ли? — Едва ли. — Не ворчи, Грейнджер, — Драко растягивает губы в мягкой улыбке, и моё сердце пропускает удар. — Давай, займись едой. Он делает глоток напитка, кивая на тарелку, и я, взявшись за вилку, начинаю есть. Размазывая по большей части содержимое. Прошло не так уж много времени с тех пор, как я ела нормальную еду, — всего-то несколько месяцев, но сейчас, отправив в рот кусочек тушёного с овощами мяса, я понимаю, что успела забыть вкус привычного по общепризнанным меркам блюда. Вот только ни умопомрачительный запах, ни богатство вкуса не пробуждают аппетит. Потому что я не чувствую себя в полной безопасности, и возможность насладиться прекрасным вытесняет чувство повышенной тревожности. И то, что Драко не проронил ни слова, пока я боролась с едой, никоим образом не снижает смятение. «Вполне возможно, что он считает свою миссию по спасению бывшей однокурсницы завершённой с его стороны». Сжимаю вилку так сильно, что ещё немного — и та согнётся, проклятие. — Наелась? — вздрагиваю от внезапного вопроса и вскидываю голову, не слишком изящно опустив прибор на тарелку, и тонкий лязг вынуждает скривить лицо. Но Драко даже бровью не ведёт. — Это был длинный день, давай спать. Он поднимается с кресла и снова протягивает мне руку, но вот уже в этот раз я не колеблюсь, вкладывая в его ладонь свою. — Ты… — решаю быть уверенной и прямолинейной. — Останешься? Малфой уже знакомо сжимает мою руку и, пятясь, тянет к постели. Я не уверена, но мне думается, что он в очередной раз скрывает от меня смешок. — Кажется, ты реально вымоталась, — тянет он, напоминая мне того Драко, с которым я имела дело в первые дни нашего столкновения. — В который раз спрашиваешь одно и то же. — Просто не могу в полной мере осознать происходящее, — дёргаю рукой с намерением освободить, но Малфой не позволяет, крепче стиснув пальцы. — Вот и я о том же, — он бросает выразительный взгляд на кровать. —Ложись. Мозг лихорадочно подбирает способ выпутаться из щекотливой ситуации, вызванной отсутствием белья в виде трусиков, и ничего не находит, кроме как спать в штанах. И если я вполне могу позволить себе сон в футболке без лифчика, то уж без трусов спать в его присутствии точно не намерена. Не тогда, когда Малфой ведёт себя так неоднозначно. А ты бы хотела, чтобы он набросился на тебя? — Утром, когда я проснусь… — … да-да, я буду здесь. — Я не это собиралась спросить. — Ну да, как же. Я так и стою возле кровати, застыв столбом, и Драко, испустив нарочито театральный вздох, стягивает с плеч пиджак, тем самым выбивая почву из-под моих ног. Совершенно не обращая на меня внимания, он бросает одежду на спинку кресла. Повернувшись ко мне спиной, Драко тратит несколько секунд на манжеты и расстёгивание пуговиц рубашки. Я же, как зачарованная, пялюсь на его спину, чувствуя себя полной идиоткой, испытывающей нездоровую тягу к раздевающемуся мужчине. К одному конкретному мужчине, если быть точной. Когда он слегка отводит руки, чтобы стянуть с плеч кипенно-белую ткань, я прослеживаю взглядом сокращающееся движение мышц лопаток и честно пытаюсь сглотнуть. Не получается что-то. Светлая кожа без видимых изъянов отсвечивает в огненном зареве неестественной белизной, и я блуждаю взглядом по каждому обнажающемуся кусочку. Плечи Драко пропорционально широкие согласно телосложению, а бёдра, как я могу судить, узкие. Идеальный треугольник. У него нет горы мускулов, выпирающих при каждом движении — Малфой подтянут и строен, но без явного мышечного рельефа. В нём всё в меру. Кончики моих пальцев звенят от зуда. Руки хотят проверить на ощупь жёсткость и плотность мышц. Проследить прикосновениями естественную угловатость телосложения и ощутить кожей твёрдость мужских рук. Провести носом линию позвоночника и… Мой мозг сломан. … у него есть ямочки на пояснице. Мой мозг развален. И лишь примитивные желания, что гнездятся в человеке с начала времён, остаются неизменными в своих проявлениях. Сердцебиение ускоряется и бьёт в грудную клетку так ощутимо, что болят кости, кажется. И ладони влажнеют. Я вытираю их о ткань штанов. Наверное, крошечная часть меня ещё подаёт признаки здравости, раз я обращаю внимание на своё чересчур громкое дыхание, поэтому задерживаю воздух, уговаривая себя быть не такой озабоченной. Господи, Гермиона, это всего лишь спина. В момент, когда раздаётся звук шлепка, обозначающий расслабление ремня, — остатки разума вымывает полностью, а когда Драко расстёгивает ширинку и обхватывает руками пояс штанов — я трусливо закрываю глаза. — Грейнджер, — разносится слишком уж близко, и я, захваченная врасплох, испуганно дёргаюсь, открывая веки. — Ты собираешься спать стоя? — Драко с лёгкостью скользит под одеяло, я и не успеваю толком его рассмотреть. — Если так, то не могла бы ты встать по другую сторону? — он явно насмехается надо мной. — Не хочу проснуться среди ночи и обнаружить возвышающуюся фигуру у моей постели — это пугает, знаешь ли. Словно меня кто-то ударил, приводя в чувство, нервно стягиваю с себя свитер, и это смешно на самом деле, ведь не прошло и часа, как я его только надела. Я не смотрю на Драко, но слишком явственно чувствую его взгляд на себе. Штаны так и не снимаю, ограничиваюсь только носками. Он никак не комментирует это. Так же как и не произносит ни слова, когда я накрываюсь одеялом и тупо смотрю на полог кровати. Я никогда ранее не делила постель с мужчиной. Боже, да я вообще ничего не делила с мужчиной. С Роном всё получилось так стремительно, так скомканно, и по прошествии стольких лет я с сожалением осознаю, что воспоминания об одной единственной проведённой вместе ночи потускнели, не выдержав стремительного течения времени. И сейчас, лёжа в одной постели с Драко, я не знаю, как себя вести: спросить у него что-то или повернуться спиной и попытаться уснуть? Некоторое время я терзаю себя мыслями, пока не решаю сделать единственно верную вещь: поступить так, как чувствую. Поэтому делаю глубокий вдох и поворачиваюсь лицом к Драко, и он — ничего нового — не облегчает мне задачу. Я просто перекатываюсь к нему поближе и, положив руку на его сердце, прижимаюсь как можно ближе. Не знаю, радует ли меня то, что он не снял с себя нижнее бельё. Напряжение настолько сильно сковывает его мышцы, что я чувствую это своим телом. Я цепенею в томительном ожидании и даже не знаю, как себя поведу, если Драко отвергнет меня. Наверное, я просто развалюсь, чтобы никогда больше не собраться воедино. Грудная клетка под моим ухом приподнимается так высоко, что я практически подскакиваю, но крепкая мужская рука обхватывает моё плечо, опускается ниже и оборачивается вокруг талии. Притягивая ещё плотнее к телу. Облегчение настолько велико, удовольствие от его прикосновений так захватывающе, что я жмурюсь от интенсивности этих ощущений, но стоит мне расслабиться, как я чувствую, что Драко приподнимается, вынуждая и меня встать следом. Он тянется к прикроватной тумбочке, берёт волшебную палочку и наводит на меня. Не успеваю даже моргнуть, как кожу головы укутывает тёплый вихрь, и плечи тут же лишаются тяжести мокрых прядей. — Спасибо, — закусываю губу, отвлекаясь от жидкой признательности, несомненно зарождающейся в глазах. — Ложись, — ворчит Драко, возвращая палочку на тумбочку. В этот раз он просто отводит в сторону руку, предлагая мне место, и я с готовностью ложусь в его объятия. Прижав ухо к груди Малфоя, я слушаю размеренные удары его сердца: чёткие, ритмичные. Сильные. Не сумев удержаться, слегка поворачиваю голову и утыкаюсь носом в его рёбра, глубоко вдыхая запах кожи. Рука, что покоится на моей талии, сжимается в кулак, — я чувствую, поэтому спрашиваю то, о чём думала бессонными ночами, лёжа в обдуваемом ветрами бараке: — Ты и вправду ненавидел меня в Хогвартсе? Наверное, я удивила Драко этим вопросом, но по крайней мере, сумела отвлечь от мыслей вскочить с кровати и убежать от меня. — Ты была выскочкой, Грейнджер, — я ошалело смотрю на него, не скрывая своего возмущения, но Драко лишь ухмыляется в ответ, щёлкая пальцем кончик моего носа. — Да, ты была ещё той маленькой стервой. Но даже с учётом твоей невыносимости, зачастую я цеплял тебя исключительно из-за желания задеть Поттера, — он щурится, перебирая мысли, и я терпеливо жду продолжения. — Это не была настоящая ненависть, как если бы стала причиной каких-то ужасных событий в моей жизни, — Драко замолкает, переводя на меня задумчивый взгляд, и я замираю. — Я презирал тебя за твою кровь, это верно. Считал, что такие, как ты, — пришедшие из магловского мира, — не должны учиться вместе с истинными жителями Волшебной страны. Да и жить среди нас тоже не должны. Он удерживает мой взгляд так же, как и сдерживает моё тело своей рукой. Не нужно быть чтецом мыслей, чтобы понять: он ожидает от меня возмущения и тирад, но вот только дело в том, что я давно уже не та девочка, наивно отстаивающая свои убеждения перед теми, кто даже не слушает. Потому что есть вещи, которые невозможно изменить. И он… Я знаю, кем он был. Я вижу, кем он стал. И я принимаю его такого. Несовершенного, колючего, совершающего ошибки. Со всеми его убеждениями и рассуждениями. Потому что мой мир рухнул почти десять лет тому назад. И с ним рухнуло всё, во что я так сильно верила. Потому что я тоже несовершенна. Поэтому я просто киваю, принимая ответ Драко, — он сказал мне свою правду, прекрасно зная, что мне не понравится. И я буду ценить это. — Я впервые услышала «грязнокровка» от тебя, ты знал? — возвращаюсь на его грудь, поглаживая указательным пальцем бок Драко. — Нет, конечно же, — гудит под моим ухом, прежде чем перерасти в слова. — Откуда? Для меня это слово тоже было новым. Я не уточняю, от кого именно он услышал это, — уже неважно на самом деле. Далёкое прошлое мутной дымкой сквозит в воспоминаниях, и лишь отголоски былых переживаний и щемящая печаль, навеки поселившаяся в душе одиннадцатилетней девочки, бередит память. Драко был одним из тех, кто отравлял мою жизнь в школе, но то зло, которое мне довелось пережить во время учёбы, каким-то образом поглощает зло меньшее, воплощённое в образе Малфоя, — и я задаюсь вопросом: как так вышло, что я даже не ищу ему оправданий, просто принимая его нынешнего? Это так сложно. — У тебя не было книг. Не до конца отвлёкшись от собственных мыслей, вглядываюсь в его лицо, неуверенная, что полностью расслышала, что именно сказал Драко. — Что? — В квартире, — он не смотрит на меня, вглядываясь в потрескивающий в сухих поленьях огонь, — где ты жила с матерью. Там не было ни одной книжки. — Чтение книг — это роскошь, предоставленная свободным временем, — я отвечаю медленно, пытаясь справиться с тем знанием, что он заметил такую, казалось бы, незначительную деталь. — У меня не было свободного времени последние годы. Сказав это, я ищу на его лице признаки понимания или сочувствия. Или интереса. Но там пусто. — Драко? — Ммм? — Многих волшебников выследили в магловском мире после… — он резко переводит взгляд на меня, и я слегка запинаюсь от неожиданности, — … после того, как Орден пал? — Ты не собираешься спать, пока не получишь ответ, — не спрашивает даже, констатируя известным нам обоим факт. Пожимаю плечом на столь очевидную вещь, и Малофой уже привычно закатывает глаза, прежде чем заговорить: — Министерство Магии заключило договор с магловским Премьер-Министром… — Что?! При Волдеморте? Я привстаю, опёршись на локоть, не веря собственным ушам. — Именно, — Драко просто приподнимает бровь, совсем не впечатлённый моим недоуменным возмущением. — Если волшебник применит магию в магловском мире, мы имеем право возвратить его в Магическую Британию. — То есть вы, — я даже не замечаю, как приписываю Драко к остальной части Магической Британии, ответственной за истребление волшебников, не желающих жить в подчинении, — извратили Международный Статут о секретности… — … скорее, сыграли на страхе и невежестве свежеизбранного Министра Британии, посвящённого в государственную тайну, — он сверлит меня взглядом, полностью лишённым малейшего намёка на тепло. — Ну и убрали поправку в собственном законодательстве о применении магии несовершеннолетними вне волшебных границ. — Конечно же, — едко произношу я, подкармливая гнев внутри себя, — вряд ли в Англии ещё остались несовершеннолетние волшебники. Малфой продолжает с таким видом, будто я его и не перебивала. — Служба Дезинформации связалась с Министром маглов, выдвинув требование позволить выследить беглых волшебников вне Магической Британии, — Драко растягивает губы в презрительной улыбке, и это не та улыбка, от которой замирает моё сердце. — Но этот хлюпик отказал, внезапно нащупав свои яйца. Он пригрозил обратиться к Международной Конфедерации магов. — Представляю, какой восторг это вызвало у Волдеморта, — шепчу, опустив глаза и не найдя в себе силы смотреть на Малфоя. Впервые за очень долгое время я испытываю желание увеличить расстояние между нами. Я хочу уйти. Но всё ещё делю с ним постель. — Нет, на самом деле, потому что Министр дал разрешение выслеживать беглецов любыми способами, кроме магических. Вот почему мы, — он выделяет «мы», явно не упустив мою предыдущую ремарку, — знаем, где колдовали, но понятия не имеем — кто. — То есть абсолютно всем плевать на судьбы беглых волшебников? — странно, но мне хочется рассмеяться. А потом поплакать. В одиночестве. — Они остались брошенными не только Конфедерацией, но даже маглами… — Министр согласился не просто так, Грейнджер, — его условием было то, что никто из маглов не должен пострадать при поимке волшебника, и каждый раз, когда это происходит, он должен получать отчёт. Мир замирает вокруг на мгновение. Я так резко вскидываю голову, что хрустит шея и в глазах темнеет. — Но моя мама не была волшебницей! Внезапная мягкость — мимолётная и трепещущая, а оттого такая болезненная, — плавит холодный металл его глаз, превращая радужки в жидкое серебро. — Это случилось непреднамеренно, — Драко протягивает руку, но я так резко отшатываюсь, что пугаюсь своего порыва, и он просто замирает с приподнятой кистью. — Ей должны были стереть воспоминания о тебе, — его рука опускается на покрывало, и я тупо прослеживаю этот жест. — Мне жаль, Грейнджер. Прямо сейчас мне безразлично его сожаление — спазм окольцовывает горло, и я оттягиваю пальцами кожу на шее, пытаясь выдавить из себя слова. — И что же с ней случилось согласно отчёту? — глаза слезятся, когда я смотрю на него. Слезятся, когда в его глазах нет и намёка на прежнее тепло. Там снова холод и металл. — Самоубийство, — без эмоций. Без сожалений. Без прикрас. — Мать не справилась с потерей единственной дочери. Договор не нарушен. Что-то горячее капает на руку, и я с удивлением замечаю, что это слеза, упавшая со щеки. Надо же, я и не заметила, что плачу. — Конфедерация… — Они не лезут сюда, пока влияние Волдеморта не выходит за границы Британии. Конечно, он активно ищет союзников, но безуспешно. — Остальные страны решили просто не замечать его, — сокрушение в моём голосе слишком ошеломительно даже для меня самой. — Верно. И так будет продолжаться до тех пор, пока Повелитель не позарился на их земли… То, что Драко говорит о Реддле, словно он действительно его хозяин, выводит мою тихую истерику на новый уровень. Я вскакиваю с постели, едва сдерживая себя от того, чтобы не грохнуть дверью, выбежать на улицу и громко кричать, пока не сорву голос. —... Не называй его так! — тычу пальцем на сидящего на постели Малфоя. — Ни на одном языке мира нет подходящего слова, чтобы дать определение этому существу. Он даже не шелохнулся при моём бегстве — просто сидит и смотрит своими холодными. Теми, что мои любимые, но сейчас такие чужие. Это отрезвляет. То, что он закрылся от меня. Это отрезвляет. — Магическая Британия обречена, — голосовые связки дрожат, выдавая соответствующие звуки. — Вы навечно заперты здесь и затягиваете в это болото тех, кто пытается спастись… Едва заметное движение головы, и я замолкаю на полуслове, каждой клеточкой тела ощущаю всепоглощающий холод. — Что такое, Грейнджер, — слегка опущенный подбородок и прищур, — ещё недавно ты говорила, что я другой, а сегодня ставишь в один ряд со всепоглощающим злом, — вкрадчивый голос и разделывающий взгляд. — Скажи мне, когда ты была искренней: тогда или сегодня? Втягиваю воздух носом и не мигая смотрю на него, неподвижного в своём ожидании. Напряжённого и настороженного. Что же я делаю? Что я делаю? В несколько не отмеченных моим мозгом шагов преодолеваю пару жалких ярдов и практически падаю на Драко, тут же ощутив, как его руки смыкаются за моей спиной. Он подтягивает меня повыше, и я практически ложусь на него сверху, тыкаясь носом в гладковыбритую щёку. — Не плачь, — большим пальцем он стирает мои слёзы, а я же молча качаю головой, не в силах взглянуть на него. — Хватит. Цепляюсь за его руки, открывая глаза, и прижимаю ладони к своему сердцу, сжимая своими. — Тебе здесь не место, Драко. Он отрицательно качает головой, делая медленный и глубокий вдох. — А где же моё место, Грейнджер? — произносит устало. — Я единственный наследник рода. Кровь моих предков окропила каждый сантиметр этой земли, а сама земля состоит из праха упокоенных Малфоев. Моя семья здесь. Моё наследие здесь, — он мягко высвобождает руки и обхватывает моё лицо. — Моё место здесь, Грейнджер. Твоё место возле меня, хочу сказать ему. Ты можешь быть рядом со мной. Ты можешь уйти со мной, разве нет? Разве нет? Но он не может. Не может. — Я устала, — побеждённо выдыхаю всю боль и горечь этого разговора. Слишком тяжело. Слишком подавляюще. Слишком… — Знаю, — шепчет, задевая губами кожу моего лба, прежде чем оставить там короткий поцелуй. — Ложись, — перемещает меня на постели, словно я ничего не вешу. — Тебе необходимо отдохнуть. Я даже не замечаю, как проваливаюсь в глубокий сон без сновидений. *** Моё пробуждение внезапное и беспокойное. Резкое. Я просто распахиваю глаза и несколько мучительно долгих секунд смотрю перед собой, не смея даже моргнуть. Вязкая пелена сна развеивается неспешной дымкой, и осознание реальности медленно проникает в мозг, призывая к окончательному пробуждению. Вытягиваю руку перед собой, приглаживая смятую постель, и кладу ладонь на вмятину на соседней подушке, где ещё вчера покоилась голова Драко. Драко, которого сейчас рядом нет. И ничего же здесь такого, правда? У него куча обязанностей, и наверняка он не может позволить себе валяться в постели со мной день напролёт. Наверняка ему нужно быть где-то… в другом месте. Это нормально, пытаюсь успокоить себя. Я ворвалась в его жизнь, нарушив привычный уклад, — разнесла своими проблемами рутинную повседневность. Тревожные мысли создают маленьким вещам большие тени и… — Я мог бы трансфигурировать эти нелепые штаны во что-то более удобное, — раздаётся внезапно из глубины комнаты, и я, не удержавшись, издаю испуганный писк, прежде чем сажусь на постели, притягивая почему-то одеяло к груди. Видимо, ночью мне стало жарко, и я полностью раскрылась, пытаясь избавиться от дискомфорта. Драко сидит в кресле, расслабленно откинувшись на спинку, и насмешливо кривит губы, наблюдая за моими действиями. Он возмутительно хорош собой, и я не знаю, умиляет ли меня то, что он, видимо, наблюдал за мной, пока я спала, или же возмущает то, что Малфой проснулся раньше и я не смогла посмотреть на него спящего. — Мне удобно, — каркаю осипшим от сна голосом, расслабляясь. — Мне кажется, ты врёшь. — Тебе кажется. — Очень содержательный диалог, Грейнджер, — фыркает и качает головой, поднимаясь с кресла, и, вопреки моему предположению — желанию, — направляется не к кровати, а к окну. Приглаживаю волосы, игнорируя настойчивый призыв мочевого пузыря посетить туалет. — Который час? — Уже три часа дня, — Драко вглядывается в вид за стеклом, спрятав руки в карманы брюк. — Ты проспала шестнадцать часов. Просто я знала, что со мной ничего не случится. Потому что ты был рядом. — Ты переоделся, — констатирую, оглядывая его более неофициальный выбор одежды, чем прежде виденный мной. Ну если можно назвать отсутствие форменной мантии и пиджака неформальным видом. — Да, — отвечает рассеянно. — Я возвращался в Менор ненадолго. Киваю в ответ, несмотря на то, что Драко кажется куда более увлечён созерцанием пейзажей, нежели мной, и опускаю ноги с кровати, намереваясь прислушаться к требованию организма. — Куда это ты собралась? — немного громче обычного звучит голос Драко, и я с удивлением замечаю, что он не только целиком сосредоточен на мне, но и подошёл ближе. — В ванную, — смущённо произношу ответ. — Мне нельзя привести себя в порядок? — а вот это прозвучало немного раздражённо. На его лице мелькает растерянность, но он быстро убирает эту эмоцию, потирая лоб указательным пальцем, и безумная догадка пронзает мой разум — настолько нелепая, что я тут же отбрасываю её прочь. Драко не знает, как себя вести. Так же, как и я. — Сейчас вернусь, — прочищаю горло и спрыгиваю с постели. — Да, — звучит ответ. — Потом позавтракаем, то есть пообедаем вместе. Промычав что-то, обозначающее согласие, я в ускоренном темпе несусь в ванную. Закончив необходимые процедуры и тщательно почистив зубы, возвращаюсь в комнату, даже не удивившись, что стол возле камина полностью сервирован на две персоны. Хмыкаю себе под нос: вчера всё выглядело куда более скромно. А вот вид Драко Малфоя, наливающего чай в мою чашку, немного сбивает с толку. Наверное, это совершенно ненормально, так как от этой картины у меня в животе очень знакомо тянет. — Итак, — беззвучно поставив заварочный чайник на стол, Малфой кивает на место напротив, — каким образом Тео вытащил тебя из Резервации? Что ж, он умеет разбить очарование момента. — А разве он не рассказывал тебе? — как можно аккуратней сажусь на кресло, слишком уж сосредоточенно разглядывая еду. — Я хочу услышать твою версию. — Ну, — небрежно отвечаю, хватаясь за ближайшую ко мне вилку, — он просто инсценировал мою смерть при пожаре на хоздворе. — Ты снова делаешь это. — Что именно? — во рту пересыхает, и я тянусь к стакану с соком. — Не рассказываешь всей правды, — не унимается Драко, и моя рука на мгновение зависает над столом. — Так же, как и тогда — с отцом. Почему же, Грейнджер? Потому что не хочу быть даже гипотетической угрозой твоим отношениям с людьми, которые важны для тебя. А ты важен для них. Не хочу стать той, кто вобьёт кол между вами. Потому что — когда ты оставишь меня — я буду знать, что у тебя всё ещё есть кто-то. Что ты не один. Пусть даже и меня нет рядом. — Драко, — делаю глубокий вдох и храбро встречаюсь с его испытующим взглядом, — я не хочу говорить об этом, да и разве имеет значение как? — понижаю голос до шёпота, заглядывая в серые глаза. — Если в итоге я здесь. С тобой. Я безмолвно умоляю не продолжать этот разговор, практически удерживая себя от того, чтобы не схватить его руку. — Ты пахла дымом и была напугана до такой степени, что не могла успокоиться около часа. Конечно же. Глупо было надеяться на то, что Малфой поддастся. — Ну, – примирительно улыбаюсь, пытаясь снизить градус напряжения. — Тео действовал немного… по-слизерински, но ведь он спас меня, — закусываю губу, и взгляд Драко молниеносно прослеживает это движение. — Я боялась, что больше не увижу тебя, — мои слова возвращают его внимание обратно, и я позволяю всей своей искренности влиться в интонации. — Боялась, что твой отец поймёт всё и причинит тебе вред. — Я же говорил тебе, — Драко сжимает губы до белых полос и резко выдыхает, — не волноваться о моём отце — тебе не о чем беспокоиться. — Знаю, — заправляю волосы за уши, скрывая внутреннюю нервозность. — Знаю, но ведь понимание не помогает, — внезапно становится холодно, и я обнимаю себя за плечи, опуская глаза. — Я всё равно думала о тебе. — Часто думала? — Постоянно, Драко, — правда придаёт мужества, и я смело поднимаю глаза, чтобы раствориться в его взгляде. — Я думала о тебе постоянно. Он так серьёзен сейчас. Так дотошен в своём исследовании каждой чёрточки моего лица, что кажется, я ощущаю изучающий взгляд на физическом уровне. Я уже поняла, что ему сложно вербально выражать свои чувства, касающиеся чего-то куда более сложного и глубокого, нежели знакомые ему с рождения презрение, злоба и превосходство. У него просто не было возможности научиться. — Ты очень упряма, — хрипло говорит Драко, блуждая взглядом по моему лицу. — Ты в курсе? — А ты очень внимательный, и иногда это вредит больше, чем помогает. — Кто бы говорил, — хмыкает он, пододвигаясь ближе к столу. — Ешь, твой чай скоро остынет. — И ты тоже — наверное, успел проголодаться после завтрака. — Я не завтракал — ждал, когда ты проснёшься, — бросает небрежно так, непринуждённо, намазывая масло на хлеб, а я же просто смотрю на Драко до тех пор, пока его образ не плывёт, а глаза не жжёт настолько невыносимо, что кажется, они сейчас вытекут. Я люблю его. Вот так просто. Он лечил мои раны, защищал от нападений, а теперь спасает из плена, но именно эта фраза — казалось бы, ничего особенного, обычный набор слов — освобождает спрятанное внутри меня знание… Я люблю его. — Расскажи мне о своей жизни вне магии, Грейнджер. Смаргиваю быстро-быстро, возвращая самоконтроль. — Что именно тебя интересует? — Всё, — настойчивость в его тоне не терпит возражений. — Меня интересует всё. И я рассказываю ему: от самого начала. Веду свою историю от свадьбы Флёр и Билла и заканчиваю смертью матери. Гордясь своей выдержкой, восхищаюсь мужеством и самоотверженностью Джин Грейнджер — несломленной, храброй женщиной, настоящей матерью и одной из лучших людей в моей жизни. Незаметно для себя я признаюсь в неприглядной зависти к тем, кто имел возможность быть свободными, выбирать, как жить, и выплёскиваю желчь, осуждая людей, для которых жизнь всего лишь бесконечное прожигание, в то время как я была вынуждена бороться за каждый новый день. Драко слушает внимательно, не перебивая, лишь иногда задавая уточняющие вопросы, по сути своей наталкивающие на новые аспекты моей жизни среди маглов. Иногда я замолкаю, утонув в своих мыслях, а потом снова возвращаюсь к рассказу. Иногда я не заканчиваю одну историю, прежде чем начать другую. Малфой не указывает на это, и я продолжаю. Я не жалуюсь на свою жизнь — просто веду монолог, ощущая себя одеревеневшей внутри. Как будто читаю одну и ту же книгу, и новизна повествования теряет свою остроту — воспринимается просто как набор слов, знакомых до оскомины. Когда я заканчиваю, Драко молчит. И я молчу. Комната погружается в полумрак, но никто из нас не замечает подступающей ночи, и лишь когда внезапный порыв ветра бьёт в окно, я осознаю, что уже вечер. Я давно уже так долго не говорила. Даже с Невиллом. Пробормотав заклинание, Драко взмахивает палочкой, и все свечи в комнате вспыхивают одновременно, вынуждая прикрыть глаза от рези. — Что насчёт тебя? — во время своего рассказа я поменяла несколько поз и теперь подбираю ноги под себя, уже не зная, как усидеть на месте. — Моя жизнь мало чем отличалась от той, что была в школе, — от меня не ускользает то, что Драко отделался ничего не значащей фразой, и я решаю не давить. Если он не хочет рассказывать, значит, на то есть причины. — Ты была в розовом платье, — он тянет уголок губы, глядя на моё замешательство, и его взгляд меняется. — На Святочном балу, — откидывается на кресло, слегка прикрывая глаза, но не полностью смыкает веки, будто подглядывает за моей реакцией. — Я даже не нашёлся, чтобы съязвить как следует. Я чувствую, как краснею, и это так глупо — смущаться оттого, что Драко Малфой рассказывает о событиях, что имели место добрый десяток лет тому назад. Но видеть, как он довольно расплывается в улыбке, прекрасно осознавая всё своё очарование в этот момент, просто выводит моё смятение на новый уровень. — Оно было больше сиреневым, нежели розовым, — бормочу под нос, не зная, куда деть руки. — Может быть, — Драко пожимает плечами. — Но та часть, что обхватывала твою грудь, определённо была розовой. Я хихикаю. Именно хихикаю, как те дурочки, что строят глазки своим возлюбленным: легко так, искренне. Растворяясь в моменте безмятежности, когда есть только ты и он. И больше ничего не важно. Только ты и он. Вдвоём. Сквозь смех я вспоминаю о нелепых танцах Невилла, а Драко в излюбленной манере рассказывает, как Забини перебрал с запрещённым в школе алкоголем и уснул в общественном туалете. Тео отправился на его поиски, но в итоге Драко нашёл их обоих — обнявшихся и жмущихся в угол туалетной кабинки. Мы вспоминаем самые смешные и нелепые истории из времён Хогвартса, умышленно обходя болезненные темы. И я знаю — события этого дня я сохраню в своей памяти как одни из самых счастливых воспоминаний. В какой-то момент Драко поднимается с кресла и подходит ко мне, протягивая руку. Я тут же обхватываю его пальцы и поддаюсь силе, принуждающей меня встать. Я хочу, чтобы он обнял меня. И сама хочу сделать то же самое. Но стоит мне обрести устойчивое положение, как Драко отпускает мою ладонь, и я не выдерживаю. — Я… что-то не так? — обнимаю себя за плечи, мысленно ругая столь непозволительную слабость. Это пугает на самом деле: то, что я так зависима от его действий. То, как не уверена в его чувствах в один момент, когда ещё буквально несколько минут назад думала, что всё понимаю. — Что такое? — указательный палец Драко привычно цепляет мой подбородок, против воли заставляя смотреть в его глаза. — Почему ты спрашиваешь? Не позволяю сомнению захватить разум, а неуверенности поглотить мой голос. — Ты не прикасался ко мне с тех самых пор, как я тут. Что ж, я никогда раньше не видела, как Драко округляет глаза, — я вообще не видела подобное выражение на его лице. Это… сбивает с толку. Видимо, его тоже, так как он в неверии вертит головой, продолжая пристально осматривать меня так, будто ожидает, что я скажу, что пошутила. Когда до него доходит, что я вполне серьёзна, он прикрывает глаза и глубоко вдыхает, прежде чем снова посмотреть на меня. — Мерлин, Грейнджер, — его рука скользит от подбородка к моему уху, и я непроизвольно жмусь крепче в поисках более тесного контакта. — Для справки: ты всю ночь проспала в моих объятиях, что уже противоречит твоим словам, — вторая рука Драко успокаивающе гладит моё запястье, поднимаясь к локтю до тех пор, пока не обхватывает предплечье. — Ты пережила столько потрясений — я не хотел давить на тебя. Ладно, меня немного отпускает, но… — Ты знаешь, что я имею в виду, — всё же обида явственно сквозит в моём голосе, и это неприятно. — И с каких это пор ты стал джентльменом, Малфой? — встряхиваю головой, пытаясь сбросить недовольство. — Может, я как раз нуждаюсь в том, чтобы на меня надавили? Его недоумение вмиг стирается, уступая место кое-чему другому. Черты лица разглаживаются, одна бровь ползёт вверх, а в глазах разгорается адский огонь. Тонкие губы разъезжаются во всепонимающей ухмылочке, а сам Малфой прямо-таки источает самодовольство. Это нехорошо. — Грейнджер, — вкрадчиво произносит Малфой, лаская раковину моего уха. — Во избежание недоразумений, позволь уточнить: ты сейчас требуешь от меня секса? — Боже, Малфой, — тут же отшатываюсь от него с пылающим лицом. — Тебе обязательно быть таким… — … каким таким? — моё бегство не помогает быть дальше. Потому что он наступает на меня. — Невыносимым, — гаркаю в ответ, глядя куда угодно, лишь бы не на него. — Но ты же скучала по мне, невыносимому? — елейный и обманчиво мягкий голос делает своё дело, чёрт бы его побрал. Я готова признаться во всём чём угодно, проклятие. — Признайся, скучала? — Да, — чтобы сдаться, нужно бороться для начала. Я не борюсь, выбрасывая белый флаг ещё до начала битвы. — И я скучал, Грейнджер, — нежность фразы сшибает с ног, а редкость подобных высказываний в исполнении Драко размягчает кости, и если бы он сейчас не притянул меня к себе, то я бы разлилась лужицей у его ног. — Эти чёртовы штаны, — кончик его носа чертит полосы по коже лица, и я, затаив дыхание, пальцами цепляюсь за его рубашку, комкая ткань. — Я едва сдержался, чтобы не стянуть их с тебя и бросить в камин. Я хотел сползти с кровати, раздвинуть твои ноги и зарыться лицом между ними. Хотел услышать, будешь ли ты умолять не останавливаться, если я буду трахать тебя пальцами, и будешь ли ты протяжно стонать, пока мой язык лижет твой клитор, — влажный мазок по скуле не заставляет вздрогнуть, а вот понимание, что это кончик его языка, очень даже. — А потом, когда ты кончила бы в первый раз, я бы брал тебя сзади до тех пор, пока ты не сжала бы меня внутри. Кончая во второй. Руки Драко перемещаются на мою задницу, сжимая ягодицы, и он подаётся бёдрами вперёд, демонстрируя силу своего желания, и я громко давлюсь воздухом, подстраиваясь под жёсткие изломы его тела. Это несложно, ведь он лишил меня физических очертаний своими словами. Мои ладони зажаты нашими телами, и всё, что мне остаётся, — искать губами его рот, вслепую тыкаясь в щёку, в надежде на то, что он облегчит мне задачу. И когда я уже готова взвыть от отчаяния, — он дарит мне облегчение. Обрушивается на мои губы с такой силой, что давит на шею, и я запрокидываю голову, широко раскрывая рот. Драко вталкивает язык, и я с готовностью всасываю его глубже, охваченная безумием и неутолимым желанием. Желанием обладать этим мужчиной. Его член упирается в живот, и я извиваюсь в его руках в попытке достичь большего трения. С громким влажным звуком Малфой отрывается от моего рта, и губы пульсируют. И мне так горячо. И я задыхаюсь. Его ладони обхватывают моё лицо, и большие пальцы рук гладят скулы. Он прислоняется лбом к моему, и, в отличие от жара моей кожи, — его кожа покрыта испариной. Глаза Драко закрыты, а сам он дышит поверхностно и часто. Его грудная клетка задевает мою грудь, отчего та тяжелеет. Мои ладони, получившие свободу, медленно скользят вниз по его рубашке, и в этом нет никакой двусмысленности. Лишь прозрачная до неприличия, тотальная очевидность. Когда мои пальцы цепляют пряжку ремня, Драко двигается, наклоняясь к моему уху. Я перестаю дышать в нетерпеливом ожидании. Мягкие губы захватывают мочку, прежде чем горячий выдох сопровождает сорванный голос: — Прогуляемся? — А? Это всё, что я способна выдать. Драко отпускает моё лицо и перемещает руки вниз, чтобы обхватить пальцами ладони, до сих пор мучающие его ремень. Он отводит мои кисти от своего тела, и это было бы крайне неловко, но Малфой подносит ладони к своим губам и, не отрывая от меня глаз, целует суставы пальцев. По четыре поцелуя на каждую руку, боже. Я так и стою, забыв закрыть рот, тупо пялясь на его губы, что прижимаются к моим рукам, слегка захватывая кожу. — Я возмущён и опасаюсь за свою честь, — тихо говорит Драко, отпускает одну из моих рук и нежно заправляет выбившуюся кудрявую прядь за ухо. — Да, прогуляться. Это хорошая идея. — Мерлин всемогущий, — дразнится, самодовольно при этом улыбаясь. — Пошли уже. Его пальцы несильно сжимают мою ладонь, и я трачу несколько секунд на то, чтобы просто смотреть, как выглядят наши сплетённые руки. Как длинные пальцы обхватывают мои. Как контрастирует бледность и смуглость. Это выглядит красиво. Драко тянет меня к двери, и я послушно следую за ним, всё ещё пребывая в тумане неудовлетворённого возбуждения. Я настолько поглощена своими ощущениями, что даже не оглядываюсь по сторонам, ведомая высоким волшебником, уверенно вышагивающим впереди меня. Он всё ещё держит меня за руку. Непроглядная мгла накрыла своей мантией деревья и травы, стерев ластиком линию горизонта. Ночь — время зла. Ночь требует плату за содеянное днём. Она берёт своё, стучась бессонницей в закрытые двери, впитывается в кожу липкой испариной и проникает в разум леденящими кошмарами. Но чем темнее ночь, тем ярче звёзды. И, глядя на необычайно чистое небо, усеянное миллиардами светящихся огоньков, я искренне верю в это. Вдыхаю полной грудью кристально чистый воздух и закрываю глаза. Я чувствую присутствие Драко, слышу его спокойное дыхание и знаю, что если немного поверну голову вправо, то утону в его запахе. — Знаешь, — негромко говорю, потерявшись в умиротворении, — иногда в Резервации я смотрела на звёзды и размышляла об одиночестве, — внезапная тяжесть сдавливает грудь, и я крепче стискиваю пальцы Драко. — Они такие далёкие. Звёзды. Мне казалось, что и я такая же. Одинокая и далёкая. Малфой молчит, да я и не ожидаю от него ответа. Есть вещи, что не требуют лишних слов. — Некоторые звёзды светят ярче других, Грейнджер. Распахиваю глаза, и перевожу взгляд на этого непостижимого во всех смыслах человека. Он смотрит перед собой, являя мне лишь свой аристократический профиль, и сколько же в нём граней? Сколько неизведанных сторон вмещает в себе этот волшебник? Видел ли кто истинное обличие этого человека? Я хотела бы изучить каждую острую грань его личности: пусть бы порезалась, пусть бы кровь пачкала кончики пальцев и слёзы жгли глаза, но я бы ни за что не остановилась. Никогда. Ведь что такое раны в процессе познания? Они затянутся, а результат навсегда останется при мне. Как награда. Как высшее благо, заработанное тяжёлым трудом, потому что пытаться узнать его — это адский труд. Но я бы так хотела… Потому что хочу его. Хочу знать его всего. Себе хочу его. Эгоистично и беспрекословно. Но… Я не могу сказать ему всё это. Не имею права. Потому что не хочу усложнять ему жизнь после того, как уйду. — Малфой, — мои губы дрожат, но я упрямо удерживаю на них улыбку. — Да ты романтик. Кто бы мог подумать? — Ты меня с кем-то путаешь, — он косится на меня, прищуриваясь. — К романтике склонны идиоты, искренне полагающие, что комфортом и материальными благами можно пожертвовать в угоду прекрасному и возвышенному. — Беру свои слова обратно: вы циничны до мозга костей, мистер. — Благодарю. — Это был не комплимент. — Да что ты? Фыркаю, приняв решение не подкармливать в нём самодовольство, и оставляю последнее слово за Драко. А ещё из-за того, что он так и не отпускает мою ладонь. — Покажи мне созвездие Дракона, — Малфой полностью поворачивает голову, и подозрительность слишком явственно плещется в его глазах, но я не ведусь на это. — Я знаю, что оно примерно там, — тычу пальцем в Малую Медведицу, — но не совсем уверенна. Драко выпускает мою руку, и холод окружающей тьмы тут же щиплет кожу острыми иголками. Сжимаю пальцы в кулаки и неотрывно смотрю на движения Малфоя. — Оно находится между Большой и Малой Медведицами, — он указывает пальцами обеих рук на небосвод, а я же не могу оторвать взгляд от его кистей. — На самом деле его найти достаточно просто — надо лишь определить местонахождение двух «ковшей», — он сужает расстояние между пальцами, и я наконец смотрю на небо. — Видишь? — Вижу, — шепчу, вглядываясь в россыпь звёзд и невольно вспоминая старую байку. Холодок, что ещё недавно кусал мои руки, пробирается под свитер, разгулявшись, и я вздрагиваю всем телом. Не сводя глаз с темнеющего неба. — Ты замёрзла, — тихий голос разбивает сковавший мышцы лёд, и я выдыхаю облачко пара. — Пошли в дом. Его ладонь снова ищет мою, и, господи, какой же он тёплый. Драко делает шаг, но я не следую за ним, — притягиваю к себе и, когда он оборачивается, вопросительно изогнув бровь, — встаю на цыпочки, и обхватываю его лицо. — Ты очень заботливый, Драко, — говорю, глядя прямым взглядом. Он тут же отшатывается, и я знаю, что это не от меня, а от моих слов. — Нет, подожди, — поспешно выдыхаю, невольно стискивая его кожу. — Я хочу, чтобы ты это услышал, — надавливаю на его затылок, вынуждая его немного опустить голову. — Ты. Очень. Заботливый, — в его застывшем взгляде я вижу созвездие Дракона и серебряный отблеск луны. Кладу руку ему на грудь, ловя ладонью учащённое сердцебиение. — У тебя вот здесь есть свет, — голос срывается до шёпота, и я ловлю губами его резкий выдох. — Хоть ты и не веришь в это. А потом целую его. Вкладывая всю свою нежность, свою веру прикосновением губ. Расписываю каждый поступок Драко влажными мазками, оставляя на поверхности кожи доказательства — пусть не доброты в привычном для меня понимании, пусть лишь отголоски его мягкости, решительности, тревоги, что видела в глазах. Мельком, нечаянно. Будто подсматривала. Когда мне удаётся оторваться от Драко, его губы становятся припухшими и блестят, а глаза сверкают ярче звёздного неба, отгоняя тени ночной мглы. Пронизывающий холодок с готовностью цепляется за мокрые от слюны губы, завидуя недавнему жару, что растекался по поверхности кожи и теперь впивается в плоть колючим наказанием. — Идём, — выдыхаю в его рот остатки тепла, желая поделиться последним, лишь бы не позволить ему замёрзнуть. В этот раз уже Драко послушно следует за мной, но стоит нам войти в дом через огромные застеклённые двери, как он перехватывает инициативу, и это хорошо — ведь я совершенно не ориентируюсь в пространстве этого особняка. Мне удаётся охватить взглядом часть огромной гостиной, и сердце пропускает удар, когда я замечаю встроенные в стену книжные полки. Пол покрывает какой-то ковёр, но я не уверена, так как не могу разглядеть в достаточной мере всю обстановку. Лишь отблески танцующего пламени освещают погружённую в дрёму комнату, да наши едва уловимые шаги нарушают покой спящего дома. Вчерашняя встреча с бывшими однокурсниками напоминает о собственной неуверенности. — Пэнси, — непринуждённо — ага, как же — начинаю я, коршуном впиваясь взглядом в спину Драко. — Я помню, что вы были вместе в школе, но… — Она жена Тео, — отрезает Малфой, и в его голосе сквозит явный холод. — Верно, — осторожно продолжаю, ведомая внутренней потребностью утихомирить своё беспокойство. — И у них есть ребёнок. Драко не отвечает, продолжая вести меня по коридору в направлении моего временного пристанища, и в этот раз я в достаточной степени владею собой, чтобы разглядеть окружающую обстановку. Паркетный пол сверкает идеальной чистотой, а картины знаменитых художников-волшебников цепляют взгляд едва видимыми колебаниями — мы с Драко определённо нарушили их покой своей вылазкой. Цветочный запах объясняет наличие свежих цветов в высоких вазах. Утончённость прямо-таки вопит из каждого уголка этого дома. — Мне показалось, что она… — перевожу дыхание, смотря на то, как Драко открывает дверь в комнату и кивком головы указывает пройти внутрь, — не то чтобы ревнует, но как-то собственнически относится к тебе. Взгляд выхватывает высокую стопку одежды, идеально сложенную на одном из комодов, но я не успеваю обработать информацию, так как Драко начинает говорить. — Мы лишили друг друга девственности, — он тихо закрывает за собой дверь, не делая попытки пройти вглубь комнаты. — Я никогда не был тем парнем, о котором она мечтала, а Тео — да, — Драко сверлит меня взглядом, чеканя каждое слово. — Вот только Пэнси в упор его не замечала,пытаясь ухватиться за мираж. Я бы никогда не посмотрел на девушку, которую трахал мой лучший друг, не говоря уже о том, чтобы быть с ней, — а Тео сделал это. Она мечтала о замужестве, а я же потерял к ней интерес спустя несколько месяцев после того, как вытрахал из неё всё, что мне требовалось. — Это звучит жестоко, — выдыхаю, чувствуя растерянность. — Ты хотела знать, Грейнджер. — Да, — сглатываю горькую слюну. — Хотела. Мне нужно… присесть, да. Присесть. Ничего же такого он не сказал, верно? Признался, что забавлялся с девушкой, пока не надоело. Наплевал на её чувства и спустя столько лет спокойно приходит в её дом — дружит с её мужем и… Господи, что же ещё? — Это прошлое, Грейнджер, — какой холодный у него бывает голос. Такой режущий и пронзительный. — Не тяни ничего из прошлого в настоящее. Со мной тоже будет так? Как с Пэнси? Когда я надоем ему? Или это уже случилось? Обхватываю себя руками, погружаясь в уничтожающие психику мысли — успокаиваю себя так, как умею. — Грейнджер! — рявкает на краю сознания, и я медленно смаргиваю, понимая, что ушла в себя. Мои глаза цепляются за его руки, что сжимаются в кулаки. А потом снова разжимаются. И сжимаются. — Ты — не Пэнси, — делает широкий шаг навстречу и давит своим ростом, возвышаясь надо мной. — Никогда не будешь, — заглядывает в глаза, наклоняя голову. — Понимаешь? Докажи мне. Покажи, что не будет так, как с ней. Я хочу прошептать ему эти слова — именно прошептать, а не захлебнуться в крике. Не давить, не обвинять, не требовать. Шептать. Потому что у нас с Драко всё вот так — тихо, беззвучно. Шёпотом. Без громких заверений. Оглушающих обещаний и пафосно-торжественных клятв. Ничего из этого. Тихо и беззвучно. Покажи мне. Докажи. Он не предпринимает попыток прикоснуться — не двигается даже, и лишь глаза его живые. Они заглядывают в душу, выискивая слабости, чтобы потом вытащить наружу и рассмотреть как следует, но мне не страшно. Драко Малфою не найти ничего, как бы он ни старался. Потому что все мои слабости давно им изучены, а все маски мира на меня малы. Поэтому… — Поцелуешь меня теперь? — спрашивает тихо. С вызовом во взгляде и хрипотцой в голосе. Стоит и смотрит. Руки опущены, глаза в глаза и оглушающая тишина, где только двое живы — остальное лишь декорации. — Поцелуешь? — повторяет свой вопрос. И вызов застывает настороженностью. Какой-то щемящей беззащитностью. Голой уязвимостью, и что это такое с ним? Неужели до сих пор его съедают сомнения, неужели я… Осознание, хоть и запоздало, но снисходит рвущим внутренности трепетом — дёргает ниточки нервов, тянет сердечную мышцу, и оттого пальцы мои дрожат, а в груди болезненно грохочет. В голове звучит сорванный крик, приправленный щедро горечью пролившихся слёз, и из-за них же мельтешат перед глазами размытые очертания человека, посмевшего взять то, на что я не давала разрешения. В тот момент. «... За всю свою жизнь я целовала только того человека, в которого была влюблена…» В тот первый раз — настоящий первый раз именно Драко был тем, кто пересёк черту, проведённую мной в запылённом архиве. И вот только сейчас я понимаю, что ему, возможно, требуется нечто большее, нежели ласки, что идут в ответ на его прикосновения. Ох, Драко… — Ты разве до сих пор не понял? — пожимаю плечом, заглядывая в его глаза и приподнимаясь на носочки. — Я была серьёзна, когда говорила, что хочу целовать тебя, — прикасаюсь губами к его губам, захватывая кожу, прежде чем отстраниться. — Целую сейчас, — подтверждаю свои слова, прижимаясь к уголку его рта. — И буду целовать потом. Его руки стискивают мои локти, и Драко поднимает голову, таким образом перекрывая доступ к своему лицу. — Как долго? — сглатывает натужно и его кадык дёргается в нервном напряжении, приковывая взгляд. — Как долго,Гермиона? — До последней капли воздуха в моих лёгких, — влага скапливается в глазах, мешая, но я глубоко втягиваю воздух, черпая в себе силы быть сильной и не разреветься. — Пока смогу дышать. Погружаю язык в рот Драко, обхватывая шею обеими руками. Мышцы икр знакомо тянет, и эта боль приятна в своём проявлении — я могла бы простоять вот так всю жизнь: цепляясь за него, впаянная в его губы. Его руки всё ещё на моих предплечьях, и я уже готова отстраниться, но стоит мне опуститься на стопы, как Драко резко перемещается, подхватывая под ягодицы, и я всхлипываю от неожиданности, зачерпывая воздух. Он втягивает мой язык, широко раскрывая рот, ритмично толкаясь навстречу, и это настолько ошеломляюще, что я выгибаюсь, не выдерживая натиска. В какой-то момент — потерянный для меня из-за переизбытка ощущений — я оказываюсь на кровати, а Драко же возвышается надо мной. Опираюсь на локти, не смея даже глазом моргнуть. Чтобы смотреть не отрываясь. Не пропустить ни мгновения, не позволить упустить малейшего изменения на его лице, в его глазах. Движениях пальцев. Впитывать в себя его взгляд, собирая из темнеющих радужек жидкую ртуть, и втирать её в кожу — загонять через поры. Медленно. Мучительно долго. Пусть этот металл, что опасен, токсичен — ядовит, собирается в моём теле, оседает в костях. Навечно. Пусть я закрою глаза, и под моими веками переливается серебро, ослепляя. — Драко, — его имя выходит из меня вымученным выдохом. Загнанной нуждой и неудовлетворённой жаждой. Хочу пить его. До дна. Он расстёгивает верхние пуговицы рубашки, практически срывая остальные нетерпеливыми рывками. Звонкий стук упавшей на пол запонки стирает стеснения, заглушая шепчущее смущение и оголяя суть. Дрожащую. Нуждающуюся. Нетерпеливо ёрзаю ступнями по скользкому покрывалу, подтягивая тело к изголовью. Всё так же не отрывая глаз от Малфоя. Я хочу ощутить, каково это — испытывать на себе тяжесть его тела, чувствовать, как его обнажённая кожа прижимается к моей. Чтобы моё сердце приняло каждый удар сердца его. Чтобы биться в едином ритме. Вместе. — Мне нужно посмотреть на тебя,Гермиона, — напряжение в его глазах отзывается в моём теле натянутым нервом. — На всю тебя. Никаких сомнений. Никаких возражений, и мыслей сопротивляться тоже никаких. Он говорит, а я иду на его голос. Послушно. Охотно. Не отрывая взгляда от Драко, сжимаю пальцами низ свитера вместе с футболкой и тяну вверх, отбрасывая прочь ставшую вдруг колючей ткань. На мне нет ничего — я совершенно обнажённая по пояс, и если стеснение требует прикрыть голую грудь руками, то сжимающий пальцы в кулаки мужчина напротив и его остекленевшие глаза, впившиеся в незащищённое одеждой тело, душат любое поползновение скрыть свою наготу. — Мне нужно увидеть тебя, Грейнджер, — словно забыв, что уже говорил это, Драко повторяет сказанные ранее слова, вот только голос его звучит ниже и грубее. Отзываясь пульсацией внизу моего живота. — Всю, — он вскидывает глаза, вжираясь в моё лицо. Требуя полного подчинения. — Мне нужно прикасаться к тебе, — дёргается, но тут же останавливает себя, оставаясь на месте. — Разреши мне. Разреши смотреть на тебя и прикасаться к тебе. Вскакиваю с постели, не в силах выносить расстояние, и бросаюсь к нему. Пряжка ремня больно давит на живот, но даже мысли отстраниться не возникает. Обхватываю его лицо ладонями и тяну, притягиваю к себе, шепча в его губы: — Ты можешь, — оставляю единственный поцелуй на его губах, распрямляя пальцы, чтобы зарыться в светлые волосы. — Ты можешь. Губы Драко приоткрываются, и я дышу прямо в его рот. Он гладит мою спину широко раскрытыми ладонями и не отводит своих глаз. Отстраняюсь немного, чтобы посмотреть на него, и, глядя прямиком в бушующую серость, повторяю: — Можешь. Кажется, он практически швыряет меня на постель, буквально вжимая в матрас. Нависает надо мной, удерживая себя на вытянутых руках, и говорю это: — Хочу, чтобы ты лёг на меня. Да, я хочу именно этого. Именно так. Мне нужно. Странность просьбы не находит насмешки во взгляде Драко, и только ускоряющиеся движения рук, дёргающих пояс штанов, выкачивают из меня остатки воздуха, и, если бы я хотела сказать ещё хоть что-то, — не смогла бы прохрипеть ни звука. И закрываю глаза. Не вижу выражения его глаз. Не слышу шум дыхания и движений больше не чувствую. Есть только я и мои ощущения. Весь мир — вселенная — сходится в одной точке, и эта точка — я. Мышцы живота втягиваются, стоит почувствовать, как сверху придавливает жар другого тела: твёрдого, крепкого. Сильного. Контролируя собственный вес, он ложится сверху. На меня. Грудную клетку клинит, и рёбра прогибаются от тяжести, и мне хочется кричать. Не от боли или дискомфорта. От переизбытка. Всего. Моя грудь сдавлена его грудью, доступ к воздуху затруднён, и я хочу потереться бёдрами, чтобы ослабить скопившееся между ними напряжение, но нога Драко, разместившегося между моих конечностей, не позволяет даже пошевелиться. Не в силах справится с дыханием, приоткрываю рот, загребая воздух в бесполезных попытках протолкнуть в себя хоть немного. Тяжесть его тела, теплота кожи и низкий рокот, что зарождается в горле, вызывают дрожь на самом примитивном уровне, дёргая ниточки нервов, острой иголкой прошивая кожу. Нахожу его горло и целую то место, что вибрирует при каждом звуке, издаваемом Драко, — ловлю губами дрожь, пробую языком на вкус. Глажу широкую спину, опускаясь ниже, пока подушечки пальцев не задевают ткань его брюк, и, не испытывая ни капли смущения, запускаю пальцы под пояс. Пробираюсь под нижнее бельё и впиваюсь в кожу, одновременно надавливая, при этом мои бёдра дёргаются вверх, ему навстречу. Рваный вдох служит подтверждением, что я всё делаю правильно. — Сними, — мне хотелось бы произнести это с требовательным достоинством, но в реальности выходит умоляюще. Влажное дыхание остужает разгорячённую кожу лица, и тёплый выдох щекочет скулу: — Не терпится, да? — оставляет влажный мазок на скуле, прежде чем напрячь руки. Драко лишает меня тяжести своего тела, и я закусываю нижнюю губу, чтобы не позволить протестующему стону сорваться с губ. Я смотрю. Не отрываясь ни на миг. Запоминаю каждую впадинку на его теле, изучаю то, к чему хочу прикоснуться руками. Губами. Чтобы сравнить: прекрасен ли он на ощупь так же, как и на вид. Шрамы рваными реками пересекают грудь, переплетаясь белыми линиями между собой, и теряются в полоске светлой поросли волос, берущей начало под выемкой пупка и дразняще уходящей вниз. Драко наклоняется и, глядя прямым взглядом, цепляет пальцами пояс моих штанов, и, прежде чем я успеваю вздохнуть, стягивает вниз. Я лишь приподнимаю бёдра, облегчая ему задачу. — Так и знал, что под ними ничего нет, — звучит игриво, но вот выражение его лица сковано напряжением. Я знаю этот взгляд — помню его голодное выражение. Помню этот огонь в глазах. Когда согреться. Или сгореть. Я помню. Он смотрел на меня так в темнице, под залами Министерства, и неужели он уже тогда? А я? Я тоже тогда? Неужели под болью от утраты мамы, страхом неизвестности и потерянностью мой взгляд был таким же? Что он видел, глядя на меня: не как на пленницу — женщину? Влекла ли я его внешне или же притянула к себе чем-то иным? Когда это произошло? Как? Тихий стон — такой приглушённый, что кажется, мне послышалось, — отвлекает от блуждающих мыслей, отрезвляя. Я голая перед ним. Полностью обнажённая. И телом и душой. Драко Малфой видит мою грудь, не самого примечательного размера, прослеживает линию обтянутых кожей рёбер, а мысль о том, что он лицезреет интимную часть моего тела при достаточно ярком освещении, визгливо растворяется в голове, не выдержав напряжения. Рука дёргается в желании схватить простынь, вытянуть из-под себя и прикрыться до самого носа. — Что не так? — хмурится, вглядываясь в мои глаза. Краска смущения хлёсткими пощёчинами ударяет по лицу, и я бегаю глазами по комнате, смотря куда угодно, лишь бы не на Малфоя. — Я… Что бы я ни хотела сказать — он перебивает эту речь. — … красивая, — с нажимом произносит он, наклоняясь ниже. — … слишком худая… — его взгляд меняется на что-то, отчаянно напоминающее вину, и я тут же пробегаюсь подушечками пальцев по его скуле, разгоняя бурю. — Драко, не надо, — прошу, заглядывая в океаны, где вот-вот развернётся шторм. — Я не имела в виду то, что ты там себе накрутил. Он нависает надо мной, не отводя глаз, в то время как я кончиками пальцев скольжу по его твёрдому животу, исследуя напряжённость мышц и гладкость кожи. Рука опускается ниже, задевая жёсткие волоски, и я закусываю губу, не смея потерять его взгляд. Когда я прикасаюсь к члену — тугому и твёрдому, Драко прикрывает глаза, прячась от меня, и я, недовольная, сжимаю его плоть в кулак — несильно, но в достаточной мере, чтоб обозначить своё недовольство. — Хочу видеть твои глаза. Мои любимые твои глаза. Он двигается навстречу моей руке и шпарит раскалённым серебром в глазах. — Сегодня никаких просьб остановиться, — голос его срывается, и Драко переходит на шёпот. — Я предупреждаю — слушать не стану. Он окидывает моё тело долгим взглядом, заставляя кровь разогреваться до состояния обжигающего кипятка, чтобы после выступить горячими пятнами на поверхности кожи. Губы мои сухие, и, осознав это, я облизываю их, но это мало помогает. Потому что в горле режет, а сглотнуть я не могу. Ладонь Драко ложится на мою щёку, и он просто смотрит. Просто смотрит. Ёрзаю на кровати, пытаюсь согнуть колени или упереться ногами в кровать, чтобы приподняться хотя бы на дюйм, — ища твёрдость его тела, чтобы впаять себя в его кожу, потереться — стереть этот непрекращающийся поток нетерпения, облегчить свою нужду. Наверное, потребность слишком явственно читается во взгляде, так как Драко, смилостивившись, опускает руку на мою шею, надавливая кончиками пальцев на отчаянно бьющуюся вену, — настолько отчаянно, что я чувствую, как пульсирует горло. — Ты… — его зрачки срываются, теряясь в лихорадочном блеске темнеющих радужек, и впиваются в мои глаза, — осознаёшь ли ты, насколько красива, Грейнджер? — он утыкается носом в изгиб моей шеи, втягивая воздух. Сердце вздрагивает от этих слов и летит, разбиваясь где-то внизу живота. — Твой запах, — тянет кончиком носа по ключице, опускаясь к груди. — Кожа, — прихватывает губами плоть над правой грудью, и я тут же обнимаю затылок Драко, вскидывая глаза к потолку. — Вся ты. Он обхватывает ладонями груди, приподнимая, и слегка сжимает руки. Затаив дыхание, жду продолжения, но Драко ничего не делает, и я вынуждена посмотреть на него. Он даже не реагирует на мой тихий выдох. Просто смещает руку и легонько потирает сосок указательным пальцем,завороженно наблюдая, как тот становится ярче от его действий. — Я околдован тобой, Грейнджер, — шепчет едва слышно, опуская голову ниже. — Или проклят. Обхватывает губами сосок и втягивает в рот. Обводит языком окружность возбуждённой плоти, и я не выдерживаю. Мой таз отрывается от матраса с такой силой, что, кажется, я запросто могу сбросить с себя восхитительно тяжёлое тело Малфоя, пальцы, запутавшиеся в светлых волосах, скручивает до боли, и я вонзаю ногти в кожу его головы, не имея другой возможности облегчить внутреннюю агонию. — Драко, — задыхаюсь в душном пространстве, едва смыкая губы для того, чтобы придавать словам нужную форму. — Дай мне… Не могу выдержать… И сказать большего не могу. Ни попросить, ни объяснить. Восприятие так остро — вздрогни лишний раз и тебя разрежет. Ощущения так интенсивны — вздохни поглубже и тебя разорвёт. Его губы на груди. Руки на теле. Глаза в душе. И сам он весь. В сердце. Тембр голоса, запах, взгляд и прикосновения. Я заберу это всё себе — размещу в самых потаённых уголках своей памяти. Сохраню для своего личного пользования. Эгоистично и жадно буду воспроизводить происходящее сейчас — потом, когда его со мной уже не будет. Буду жить воспоминаниями. — Закрой глаза, — опирается на локти, подтягивая торс повыше. Губами прикасается к моим векам, уговаривая держать их закрытыми. Раз. Второй. — Так лучше видно. А потом целует. Медленно и тягуче. Ленивым росчерком обводит губы своими губами. Вжимается бёдрами в мой пах, и как же приятно ощущать его возбуждение. Голое, неприкрытое одеждой и бравадой из слов возбуждение. Честное. Искреннее. Драко тянет нитку своего поцелуя ниже, прикусывая подбородок, легко касается шеи, опускаясь. Моя ладонь всё ещё цепляется за его волосы, но, когда Малфой оставляет короткий поцелуй между грудей, — невольно падает на кровать. Ниже. Его губы ниже. Кружок влажных касаний вокруг пупка. Кончик языка во впадинке. Смятая ткань простыней под моими руками. Ниже. Ровная, чёткая линия — ряд поцелуев внизу живота. Над лобком. Один. Второй. Третий… Громкость моего дыхания перебивает отголоски мыслей, заполняя голову белым шумом, и только молочный густой туман перед глазами. И каждый нерв в моём теле, каждая мурашка на коже замерли — я вся замерла в ожидании. Больше нет ощущения веса на моём теле, нет тепла, вшитого в мою кожу его тесным прикосновением. И воздух гуляет свободно, будоража кровь. Не остужая — разгоняя лишь. И эти руки — сильные, большие, с длинными тонкими пальцами — подхватывают под коленками и запрокидывают ноги на широкие плечи. Мои глаза всё ещё закрыты. Я вижу всё. — Гермиона, — хриплый голос дерзит вибрацией по кромке нервов, и я открываю глаза, чтобы посмотреть на него. Драко нависает над моей промежностью, обхватив ладонями бёдра. Его пальцы впиваются в кожу, а щёки алеют лихорадкой. И эти глаза. Глаза. Не в силах выносить напряжение, прерываю зрительный контакт и откидываю голову на подушку, таким образом позволяя ему… … делать с моим телом всё, что пожелает. Движение головы, которое я не прослеживаю, — лишь чувствую колебания воздуха, и тонкий писк срывается с моих губ прежде, чем я успеваю сжать их до побелевших полос. Онемевших. Он облизывает меня. Там. Мягко касается места соединения половых губ, прямо над клитором, пробуя на вкус, и этот жар его дыхания… — Восхитительно, — бормочет, щекоча нервные окончания, и топит в мокром возбуждении. Плавит меня словами и действиями. Убивает. И спасает тут же. Трогает пальцем, обласкивая клитор круговыми движениями, прислушиваясь к моим выдохам и срывающимся стонам. Я чувствую, как вязкая жидкость стекает вниз, наверняка пачкая простыни подо мной, но сил на стыд или смущение нет. Есть только ощущение его пальцев, медленно проникающих в меня, прижимающихся к передней стенке влагалища, и язык, исследующий самое сокровенное, что есть в моём теле. — Ммм… — мычу, растеряв всё человеческое. Сейчас я животное, что следует лишь инстинктам. Преследую цели, заложенные самой природой, и больше ничего нет важнее. Ничего нет важнее. Приподнимаю бёдра, следуя движениям светловолосой головы, и сама эта картина — Драко Малфой между моих ног — заставляет пальцы на ногах подгибаться, а сердце качать кровь втрое быстрее. Он вскидывает взгляд и, удерживая мой, высовывает язык, прижимая кончик к самому центру клитора. Надавливая. А потом резко проводит вверх. Ухмыляется своей дьявольской улыбкой, прекрасно осознавая, что делает, и опускает голову, втягивая в рот, посасывая комок нервов. Продолжая истязать изнутри своими пальцами. Резкая вспышка боли — не такой, что до вскрика, а приятно-тягучей, — пронзает левый сосок, и я с ошеломлённым удивлением фокусируюсь на сжимающих грудь пальцах свободной руки Малфоя. До тех пор, пока не чувствую, как Драко прижимает десной место над клитором, облизывая языком область вокруг него. И он улыбается, клянусь, я чувствую, как его рот расплылся в улыбке, находясь в непосредственной близости к моему влагалищу. — Не торопись, — рокочет, прерываясь на мгновение, и оставляет влажный след на внутренней поверхности моего бедра. — Разреши себе почувствовать, — и возвращается к своему занятию, будто ничего нет важнее для него. Я же едва понимаю смысл его слов, теряясь в реальности, — скапливаясь влагой на кончике его языка, а потом возвращаюсь, когда он втирает смесь слюны и смазки в моё тело. Пальцы на ногах немеют, в голове нарастает шум, и я перестаю ощущать себя. Внутренности простреливает тонкими импульсами, словно в кровь запустили жидкий ток, и сдавленный крик вырывается из горла. Вымученный. Болезненный. Освобождения крик. Глаза мои ослепли, и я ничего не вижу. В висках грохочет гром, и я мокрая внизу и чувствую это, потому что ноги плотно сомкнуты. Трясёт, как же трясёт. Вожу руками вокруг себя, выискивая что-то, — сама не понимая что. Потерянная в мгновении, развалившаяся на части. Бескостная. Пустота пугает своей тишиной, и сердце сжимается больно, но вот ладошки мои отрываются от шероховатости ткани и упираются в тугое тепло. Его кожа покрыта испариной, а кончики волос влажные, и я тут же перебираю пальцами спутанные пряди, выдыхая с облегчением, и мир вокруг обретает устойчивость. — Хорошая, — шепчут губы, пропитанные вкусом моего возбуждения. — Моя хорошая… Впечатывает слова в рот, расписывает жадными касаниями лицо — веки, брови, виски. Целует. Целует. Протискивает ладонь под поясницу, надавливая, и я, поддаваясь, переворачиваюсь на живот, инстинктивно подбирая ноги. Во мне не осталось сил, но, господи, ради него я готова пожертвовать последними их остатками. Драко давит сверху, прижимая мою грудь предплечьем, и головка его члена влажно скользит по ягодице, пока Малфой подстраивает моё тело под себя. Прикусывает верхний позвонок, заставляя вскрикнуть, после чего его ладонь давит на заднюю часть шеи, и я прогибаюсь под его силой. Утыкаюсь лицом в постель, послушно раздвигая ноги шире в тот момент, как его руки обхватывают бёдра и тянут на себя. Внутри сжимается всё в предвкушении. Я готова к нему и исхожу в нетерпении, но всё равно горло перехватывает, когда член растягивает влагалище, проникая внутрь. Пальцы на бёдрах вминаются в кожу, и отголоски боли смываются низким стоном Драко. Я жду, что он начнёт двигаться, но Малфой просто замирает, теряясь наверняка в своих ощущениях, поэтому я, закусив губу, подаюсь назад, делая проникновение более глубоким. Тем самым заставив его прийти в себя. Драко вытаскивает член и снова вводит его обратно. С каждым разом ускоряясь, пока в конце концов не берёт безумный темп, вминаясь пахом в мои ягодицы. Он практически натягивает моё тело на себя, оставляя яркую боль своими пальцами. Меня распирает изнутри, каждое проникновение вызывает нечто похожее на жжение, но ничто в этой жизни сейчас не способно оторвать меня от него. Я прогибаюсь ещё сильнее в пояснице, закусив зубами подушку, и просто вою. Каждый толчок откидывает моё тело вперёд, и я вытягиваю руку, упираясь в изголовье кровати. Счёсываю лаковое покрытие, загоняя под ногти, и просто пытаюсь заглушить собственные крики. Всё смешалось во мне: боль от глубокого проникновения члена, возбуждение от звука рвущихся хрипов за спиной и удовольствие. Безграничное. Кристально чистое удовольствие с хрустящим по краям безумием. Я упиваюсь этим ощущением. — Сильнее, Драко. Да, сильнее. Сделай так, чтобы не могла думать ни о чём, кроме тебя. Не могла уснуть без мыслей о тебе. Не могла смотреть по сторонам — только на тебя. Сделай так. Сильнее. Мокрое столкновение кожи, удары тел и обоюдные стоны наполняют пространство спальни, и кажется, я схожу с ума. Кто я? Я не знаю. Как меня зовут? Неважно. Я знаю только вбивающегося в меня мужчину: он берёт меня грубо и резко — так, как мне нравится. Ставит свою отметку, выжигает своим знаком мои внутренности, чтобы никто — никто не смел даже приближаться к тому, что его. Его. И важно только это — ощущение наполненности, мокрые щелчки и то, как идеально он подходит мне. Входит в меня. — Так хорошо? — проглатывая слоги, грохочет сзади, но всё, что я могу, — кивнуть, зарываясь ещё глубже лицом в подушку, рискуя задохнуться. — Гермиона! — настойчивое требование дать ответ вынуждает повернуть голову в сторону, и тоненькая струйка слюны стекает с уголка моего рта, теряясь в ткани. — Да, мне хорошо, — смешивая слова с воздухом. — Хорошо, Драко. Давление на горло, и меня выдёргивает вверх, пока я пытаюсь втянуть в себя воздух, но давлюсь, так как Драко сжимает шею, поднимая меня на себя. Член выскальзывает влажно, и мышцы тут же сжимаются, обнимая пустоту. Держа спину прямо, Малфой садится на колени, позволяя мне вдохнуть, и обхватывает обеими руками мои груди. — Прижми стопы к постели и сядь на меня, — прикусывает вершинку уха, и в этот раз я даже не вздрагиваю. Он отпускает одну грудь и заводит руку между нашими телами. — Как на стул. Давай. Развожу ноги в стороны, располагаясь таким образом, что колени Драко оказываются между ними, и, держась за его бёдра, чувствую, как Малфой придерживает член, пока я насаживаюсь на него. Внутренние стенки растягиваются, стоит мне начать медленно опускаться, и я закусываю нижнюю губу, прикрывая глаза. Я вберу его в себя полностью — сквозь боль, слёзы, натянутые мышцы и сопротивление тела в целом. Я возьму его всего. И пусть ноги дрожат и руки норовят соскользнуть с его бёдер. Не оставлю ни частички его. Никому. Потому что возьму его всего. Сорванный выдох опаляет затылок, и я, воодушевлённая, начинаю двигаться. Теперь уже я оставляю следы на его бёдрах — я беру его, и я контролирую каждый его вздох. — Вот так, — шепчет, сминая грудь большими ладонями, заставляя сжиматься внизу. — Вот так. Тело издаёт хлюпающие звуки при каждом проникновении, но тихие стоны, разбивающиеся о мою спину, заглушают малейшие признаки неловкого смущения. И я двигаюсь резче, рваней. Быстрее. Торс Драко покрыт холодной испариной, и я стираю своими движениями мельчайшие капельки пота. Мне хотелось бы собрать их губами… Так раскрыта перед ним — он читает каждую сокровенную часть меня. Так открыта для его взгляда — он запоминает каждый изгиб моего тела. Его руки для меня. Дыхание для меня. Запах. Голос. Стоны. Для меня. И сам он тоже. Тоже для меня. Знакомое чувство щекочет руки, облизывает затылок, и воздух перестаёт поступать в кровь. Мне кажется, что я больше не выдержу и вот-вот начну умолять о пощаде, но тело Драко каменеет, и в следующий миг я опять оказываюсь на четвереньках, принимая в себя бешеный ритм. Это происходит внезапно. Вот я стояла на краю обрыва, наслаждаясь тёплыми прикосновениями ветра, играющего с моими волосами, а в следующее мгновение уже лечу вниз, лишенная твёрдости земли под ногами. Я не кричу, как ранее. Не давлюсь воздухом и не скребу ткань — в этот раз лишь тихие слёзы орошают моё лицо, не имея никакого отношения к горю или боли. Сквозь плотную вату в голове приходит понимание, что Драко замедлился и член пульсирует внутри моего тела, омывая тёплыми, едва ощутимыми потоками матку. Малфой крепко стискивает мою грудь и упирается лбом в основание шеи. Он двигает бёдрами ещё пару раз, но эти движения ленивы в своей неторопливости — догоняющие исходящее на нет удовольствие. Мышцы ног тянет, и руки предательски исходят в треморе. Спустя миг Драко отстраняется, и я жмурюсь от ощущения выскользающего члена. Тёплая сперма тягуче стекает по внутренней стороне моих бёдер, мгновенно остывая. Падаю плашмя на кровать, совершенно выбитая из сил. Тело гудит от пережитого, ноги дрожат, а в глазах всё ещё дразнятся слёзы. Я даже не слышу, как Драко встаёт с постели, — мозг просто отмечает, как прогнулся матрас. По сути, я не замечаю ничего вокруг, пока не вздрагиваю от прикосновения мокрой ткани — сначала между складок, а потом и на бёдрах. Решаю, что не собираюсь плакать от очередного проявления заботы от того, кто считает себя потерянным. Для любви. Влажный шлепок брошенной тряпки на паркет, и ставшие уже родными руки мягко отводят запутанные волосы от моего лица. С присущей ему внимательностью, Драко изучает меня, и я испускаю утомлённый выдох. — Даже знать не хочу, где ты этому всему научился, — шепчу, протягивая руку к тонкой морщинке, образовавшейся между его бровей. Он хмыкает, перелавливая мою ладонь, и коротко целует подушечку указательного пальца. — Для тебя учился, видимо, — ухмыляется, но эта ухмылка не затрагивает его глаза. — Я принесу тебе позже противозачаточное, хорошо? Киваю в согласии, переворачиваясь на спину, совершенно равнодушная к собственной наготе. Драко приподнимается сбоку от меня, опираясь на локоть, и, будто пару минут назад и не было ничего, задумчиво изучает моё тело. — У тебя веснушки даже здесь, — он очерчивает небольшое пятнышко на моей груди, и тело тут же отзывается на это прикосновение учащённым сердцебиением и сбитым дыханием. — Ты как будто носишь на себе кусочек солнца в холодную пору. Он сосредоточенно рассматривает россыпь мелких веснушек, поглаживая подушечкой указательного пальца кожу, слегка склонив голову. Его глаза путешествуют по моему обнажённому телу, выискивая новые — не замеченные им ранее — пятнышка. Мне трудно описать словами, что происходит внутри меня, когда Драко прикасается ко мне. У меня так никогда не было. Ни от прикосновений мамы, папы. Друзей. Даже Рона. Казалось бы, такое примитивное действие — тактильный контакт… Кажется, ты мёрзнешь — мурашки атакуют твою кожу, молниеносно распространяюсь по телу, и кончики пальцев холодные. Сжать бы их в кулак да отогреть… А потом, внезапно, топит жаром — шпарит кипятком, и кожа горит раскрасневшаяся. Плавится огнём, разгорающимся изнутри. И всё это в одно мгновение — неконтролируемо, неуправляемо, и организм просто не в состоянии переключиться, отчего идеально продуманная природой система элементарно даёт сбой. И ты дрожишь. Подумать только — всего лишь прикосновения… — Когда я была маленькой, — не в силах вынести вид Драко, дотошно изучающего мою кожу, я возвожу глаза к потолку. Чтобы не взорваться от переизбытка ощущений, — то никак не могла понять, почему у меня эти «ужасные пятна» — ведь родилась-то я осенью, — его пальцы замирают у моей ключицы, и я тихонько выдыхаю. — Я считала, это в высшей мере несправедливо, — коротко фыркаю, воскрешая в воспоминаниях отчаяние пятилетней девочки. — Помню, даже истерику закатила маме по этому поводу, — опускаю глаза, понимая, что Драко внимательно смотрит на меня, слушая. На добрую минуту я тону в густом тумане его глаз, рассматривая более тёмные вкрапления на серебристой радужке, ровный ряд светлых ресниц, и, не удержавшись, провожу большим пальцем по острой скуле. — И что она тебе ответила? — Драко перехватывает мою руку и коротко целует ладонь, не прекращая смотреть. — Мама сказала, что мои веснушки — это своеобразный подарок осени, — невольно улыбаюсь, чувствуя светлую грусть и печаль внутри себя. Сглатываю ком в горле, прежде чем продолжить. — Чтобы немного подкрасить сентябрь красками весны, — шепчу едва слышно, отмечая про себя знакомое жжение в уголках глаз. Если Драко и замечает моё состояние, то успешно скрывает это. Опустив голову, он позволяет мне ускользнуть от внимательного взгляда, и вот я снова подавляю дрожь, но вот только не от его рук. От его губ. — Они словно листья, сорванные ветром, — оставляет нежный поцелуй на наибольшем скоплении пятнышек и водит носом по моей коже. — Ты похожа на осень, Грейнджер, — а потом затихает внезапно, и я напрягаюсь, впиваясь взглядом в светлую макушку. И когда он приподнимает голову и его взгляд впивается в мой, — я перестаю быть. — Я люблю осень. А потом, словно стыдясь своей слабости отводит взгляд, пряча от меня себя настоящего. Закрываясь на тысячи замков — так, как привык. Так, как он знает. Но ведь уже поздно, Драко, — я уже знаю тебя. Настоящего. Слёзы застывают в глазах, и сердце сжимается в болезненном спазме. Реальность холодными щупальцами безжалостно проникает в созданный нами маленький мирок. Часы бьют. Всех. И очень скоро холод будущего разорвёт своим натиском тонкие стены моего короткого счастья. Подаренного тем, кто должен был стать моим кошмаром. — У нас ещё есть время, Грейнджер. Ему неизвестно, что мысленно я уже давно отсчитываю секунды — те, что умирают маленькими стайками по шестьдесят, образуя минуту. Час. День. Ночь. Он не знает. У нас не так уж много времени, Драко. Я чувствую это.