Always Yours

      С точки зрения Дазая, особо ничего не кажется неправильным.       Комната в порядке, его муж, похоже, нашёл время, чтобы устроиться немного поудобнее; и он не знает о том, что только что произошло, так что...       С его точки зрения то, что Чуя стоит на коленях, отвернувшись...       Честно говоря, это выглядит как несколько соблазнительная поза — даже поддразнивание, особенно после того, как его лицо было тщательно скрыто от Дазая весь день — даже всю неделю.       — ...       Чуя слышит, как дверь снова закрывается, и он надеется, что это Наоми, но —        — Тебе пришлось по вкусу это жильё, душа моя? — мягко спрашивает Дазай, надеясь, что ласковое обращение немного расслабит его, будучи не уверенным, сердится ли всё ещё на него рыжий после той ночи.       Разумеется, у Дазая нет романтических ожиданий на этот вечер — у них обоих есть задание, которое нужно выполнить, и шансы на то, что Чуя испытывает к нему хоть какую-то симпатию...       Ну, после того, как сестра того продемонстрировала своё отношение к Дазаю, личной истории между их семьями и собственным поведением Дазая...       Шансы астрономически малы.       Но у него нет никаких намерений делать это неприятным. Дазай не неуклюжий подросток, он знает, как доставить удовольствие любовнику, и он правда думает, что если будет терпелив, то сможет построить дружбу.       Ему посчастливилось родиться у родителей, которые любили друг друга, и, по крайней мере, он не хочет, чтобы его пара презирала его.       Чуя уже сказал, что не испытывает к нему такого, но... Дазай обнаружил, что большинство людей-таки испытывают, как только узнают его получше.       — Да, — наконец отвечает омега, не оборачиваясь. — Пришлось.       Он звучит напряжённо, но... что ж, это был очень длинный день, так ведь?       Дазай кивает, вздыхая, и шагает дальше в комнату. "В конце концов, для него естественно быть расслабленным", — несчастно думает Чуя — они в пространстве альфы.       — Твои комнаты в Париже, какими они были?       Странно разговорчивый. Рембо не упоминал о беседах.       — ...У меня был балкон, выходящий в сад, — отвечает Чуя, теребя шёлк своего рукава, что сбился у него на коленях. — И место у окна. Там было потрясающе читать.       — Значит, ты часто читаешь?       — Так часто, как только могу, ваша светлость, но мой выбор в библиотеке был ограничен.       Дазай делает паузу, склонив голову набок.       — Тебе не нужно называть меня так, если что. Если только тебе это не нравится, конечно...       Что вполне возможно — некоторых омег... привлекает ранг, как он предполагает.       Чуя хмурит брови. "Если только ему это не нравится"?       — Называть вас как, ваша св—?       — Вот так, — перебивает Дазай. — Никто не ожидает, что ты будешь называть меня подобным образом, — следует тишина, и Дазай начинает понимать, по крайней мере, одну из причин напряжённого положения чужих плеч, и...       Он на удивление добр насчёт этого.       — Я уверен, что, если бы мне предстояло завтра предстать перед французским двором, я бы тоже не знал, как тебя называть, — предлагает он, и это...       Это заставляет напряжённость в груди Чуи немного ослабнуть, потому что не похоже, что принц смеётся над ним или что тот находит замешательство Чуи странным.       — Мне кажется, там всё немного более официально, — отвечает Чуя. — Вы должны были бы также называть меня по титулу.       — Даже несмотря на то, что мы женаты? — Дазай склоняет голову в сторону, и когда Чуя кивает, он выгибает бровь, — Тогда я должен называть тебя "ваше высочество"?       — ...Нет, — голос Чуи снова тих, — я совершенно не против моего имени, ваша... — он колеблется, и Дазай предлагает, довольно мягко:       — Я тоже совершенно не против моего имени, Чуя.       — ... — он опускает голову и кивает. — Хорошо... Дазай.       Альфа подходит ближе, интерпретируя это как некоторую тоску по дому, потому что во многих отношениях Франция была больше домом для него.       — Они тебе понравились?       Чуя делает паузу, не уверенный в том, что тот имеет в виду, пока не чувствует, как пальцы Дазая касаются его затылка, и—       Гребни для волос.       — Да, — признаёт омега, потому что честно, они ему понравились. — Я никогда раньше не носил ничего подобного.       — Они тебе идут.       Это небольшой комплимент, но Чуя не может не засиять от гордости, что его муж доволен видом Чуи, носящего их.       — Я не был уверен, намеренно ли это было сделано, — признаётся он.       Палец Дазая медленно скользит вниз, проводя по затылку омеги. За этим движением бегут мурашки по спине того — мгновенный ответ, который заставляет Дазая улыбнуться.       — Я не был уверен, помнишь ли ты, что говорил мне об этом.       Сердце Чуи переполняется эмоцией, и даже если он всё ещё очень нервничает, теперь он сдерживает улыбки вместо слёз.       — Я очень хорошо помню тот день.       Палец Дазая проходится по изгибу его шеи, останавливаясь на точке пульса, и Чуя знает, что тот должен чувствовать, как его сердце колотится.       — Боюсь, я не смог найти ничего с булочками с красной фасолью, поэтому подумал... — это вызывает удивлённый смешок у рыжего, и это такой милый звук, что Дазаю почти трудно продолжать говорить, — Я подумал, что красные камелии будут—       И тут пальцы Дазая, наконец, достигают чужого подбородка, и он может повернуть голову Чуи, чтобы они действительно могли посмотреть друг на друга, а затем—       — ...будут хорошо смотреться на тебе.       Теперь Дазай вообще не знает, как говорить.       Как...       Его взгляд скользит по идеальному изгибу рта, мягким, ужасно соблазнительным губам, утончённым чертам лица, курносому носу, тёмным ресницам и—       И, возможно, самым пленительным глазам, которые альфа когда-либо видел.       Каким образом никто не предупредил его, что он выходит замуж за—?!       "Ангел" кажется слишком сильным словом. Да, это то нелепое слово, которое, вероятно, использовали эти глупые парижские поэты, но оно близко. Это определённо не могло быть чем-то от этой земли, потому что никто не может быть настолько совершенным от природы.       Чуя не знал, что произойдёт дальше (что не шокирует абсолютно никого), но из всех вещей, о которых он догадывался, это было не—       Он видит, как Дазай наклоняется, и не понимает, что делает этот человек. Чуя почти хочет, чтобы тот этого не делал, потому что он наслаждался этой переменой, впервые увидев альфу вблизи, а потом тот внезапно очень близко, продолжая приближаться, что, чёрт возьми—?       Из него вырывается тихий звук удивления, когда их губы прижимаются друг к другу, и—       И, как можно было бы ожидать, это не больно, но... но что это?..       Затем, после долгого мгновения (смешанного с замешательством и смущением, потому что это самое интимное прикосновение, которое омега когда-либо испытывал), он понимает... Это так-то немного приятно.       Тепло, и губы альфы удивительно мягкие, и... и есть что-то странно приятное в давлении напротив своих губ.       Это то, что имела в виду Йосано, когда сказала, что это может быть приятно? Потому что, если это всё, то Чуя... Чуя чувствует, что должен найти Рембо и дать ему хорошенького пинка за весь этот цирк. Он мог бы заниматься этим всю ночь напролёт.       Поначалу Дазай был немного обеспокоен, когда его муж застыл под его губами и потребовалось так много времени, чтобы тот расслабился, но в конечном итоге, когда Чуя всё-таки расслабляется, альфа воспринимает это как знак прижаться ближе, сдвигая нижнюю губу омеги между своих губ, нежно посасывая её (и он осторожен с ним, гораздо осторожнее, чем с любым другим омегой, с которым когда-либо спал. Не потому, что он когда-либо был невнимательным, а потому, что, учитывая важность их отношений, он правда хочет, чтобы Чуя наслаждался этим.)       Он просто не ожидал шокированного звука, который Чуя издаёт в ответ, но тот также не отталкивает его, так что...       Так что Дазай приходит к выводу, что, возможно, оценка Тачихары французского двора была неточной, но...       В этом нет ничего странного. Дазай никогда не был с девственниками, но он, разумеется, не имеет ничего против. Если уж на то пошло, это означает, что он может быть уверен, что единственные опыты того будут хорошими — что, учитывая другие вероятные неудачи Дазая в качестве мужа, является наименьшим, что он может сделать.       И всё это было бы прекрасно, если бы не тот факт, что... Даже когда Дазай двигает губами, пытаясь побудить Чую сделать то же самое, рыжий...       Рыжий не просто отвечает неопытно или застенчиво, он—       Он вообще не отвечает. Не отталкивает его, не говорит "нет", не напрягается, но—       Просто ничего.       Глаза Чуи полуприкрыты, когда альфа отстраняется, и чужие щёки залиты румянцем — он не выглядит расстроенным, но...       — ...Всё в порядке? — медленно спрашивает Дазай, и Чуе едва удаётся слегка кивнуть, его голос слабый.       — Да, — да, всё очень в порядке, он хочет, чтобы Дазай снова проделал эту штуку с его нижней губой, ему это очень понравилось.       — ...Ты уверен?       Чуе удаётся кивнуть, и когда Дазай не выглядит убеждённым, он добавляет:       — ...Я делал что-то не так?       — Нет, — Дазай мотает головой, — Я просто... — у тебя не получится ошибиться, если ты вообще ничего не делал. — ...Тебя ещё никто никогда не целовал?       — ... — Чуя отрицательно качает головой, — Не... — он обрывается, с трудом подбирая слова. — Не в губы.       Его мать любила целовать его в щёки и лоб, когда он был маленьким, но это было совсем не так, как сейчас. Вообще ничего подобного.       Что ж.       Это немного... странно даже для девственника. Ему сказали, что к Чуе проявляли интерес, он думал—       Но, что ж... ладно. Это... нормально. Серьёзно, отсутствие привычек означает отсутствие плохих привычек.       — ...Это проблема? — медленно спрашивает Чуя, — Я... это что-то, что я должен был—?       Дазай обрывает его, предполагая, что знает, что Чуя собирается сказать.       — Нет, драгоценный, всё хорошо.       Он думал, что Чуя собирался сказать что-то из разряда: "Это что-то, что я уже должен был делать?". Но на самом деле омега собирался сказать: "Это то, о чём я должен был знать?".       — Просто... — Дазай обрывается, впервые с тех пор, как увидел это лицо, и действительно пытается думать. — Это, наверное, не очень удобно.       — Ой, — Чуя бросает взгляд на своё кимоно. Оби так-то не приносило дискомфорта раньше, но в этом положении...       И быть голым — это часть вот этого, да? Так что... оно не может быть сделано до тех пор, верно?       — Я не был уверен... — он обрывается, сосредоточенно наморщив лоб, — Должен ли я был снять его сам, или...       Что ж. Дазай предполагает, что тот, кто никогда ни с кем не был в постели, может не знать естественных ритмов подобных вещей. Он сам в свой первый раз не был уверен, что делать, даже если это время было немного... размытым...       — На самом деле, мне нравится делать это самому, — отвечает альфа, и Чуя кивает с облегчением, потому что он всё равно не знает, как до туда дотянуться, и, похоже, гораздо проще просто дать Дазаю сделать это.       А затем, когда Дазай стоит у него за спиной и фактически начинает развязывать оби, Чуя делает паузу, и эта формулировка, наконец, поражает его.       — ...Дазай?       — Да?       — Когда ты сказал, что тебе нравится делать это самому... — пояс ослабевает вокруг его рёбер, и желудок Чуи делает нервные сальто назад, но он остаётся неподвижным, — ...кого ещё ты раздевал?       Пальцы Дазая замирают, и он—       Он не ожидал такого рода разговора в первую брачную ночь. В общем-то, он не может представить себе любого другого омегу, который задал бы такой вопрос.       Но это также не ненормально, и для альфы нет ничего такого в том, чтобы иметь опыт до того, как он будет спарен. А что касается Дазая — он... он не опозорил себя, разумеется, так что нет причин, по которым Чуя может быть обеспокоен.       — ...Я делаю это не в первый раз, — признаётся альфа, медленно убирая мягкий пояс, и с этим тонкий слой шёлка, который остался позади, начинает сползать по плечам Чуи, намереваясь полностью упасть, если бы рыжий не обхватил себя руками, останавливая ткань на полпути вниз по рукам и посередине спины.       — Ты уже был женат? — спрашивает Чуя, нахмурив брови, и теперь Дазай так же озадачен.       — ...Нет, и я не собираюсь жениться снова, — объясняет он. — Честь терпеть моё общество отныне принадлежит только тебе.       Чуе кажется, что мог бы сделать больше, чем просто терпеть его, если Дазай поцелует его снова.       — ...Я не понимаю.       Альфа поднимает бровь, протягивая руку, чтобы провести кончиками пальцев по обнаженной лопатке Чуи, наслаждаясь мурашками, которые вызывает это прикосновение.       — Не понимаешь что?       — ...У тебя есть дети? — спрашивает Чуя, потому что это было бы проблемой. Он знает, что бастарды существуют, даже если никто толком не объяснил, как это происходит, и что для новой королевской династии это было бы ужасной проблемой.       Не говоря уже о том факте, что, будучи парой Дазая, у него не так уж много работы, и одна из них — вынашивать его детей. Чуе нравится, когда у него есть работа, и он был бы очень недоволен, узнав, что кто-то уже—       — Что? Нет. Я был очень осторожен с этим, — успокаивает его Дазай, и не это то, что вызывает тревожные звоночки, потому что это вполне разумное беспокойство — гораздо более практичная вещь, чем ревность, которую он мог ожидать (или даже быть польщённым ею).       — ...Тогда какая вообще была цель заниматься этим? — Чуя хмурится. Это же точно не могло быть практикой? Никто никогда не советовал ему практиковать что-либо связанное с этим. Даже то, что происходит после свадьбы, было очень тщательно скрыто от него...       — ...Чуя...       — Что?        — Это не единственная цель, по которой люди занимаются этим, если что.       — ... — Дазай ожидал многого, но не этого взгляда испуганного оленя, который сейчас получает в ответ. — ...А зачем ещё?       — ...Потому что людям нравится это, — теперь хмурится уже Дазай. — Обеим сторонам, если всё сделано правильно.       — ... — это согласуется с тем, что сказала Йосано, да. — ...Значит, ты собираешься... — он делает глубокий вдох, — ...укусить меня?       — ...Да, — подтверждает Дазай, радуясь, что они, похоже, снова на одной волне, и он никогда не думал, что это будет так сложно. — Я бы не стал оскорблять тебя, отказавшись сделать это.       Так. По крайней мере, он не хочет его оскорблять.       — Ну, — Чуя тяжело сглатывает, наклоняет голову и закрывает глаза, — Я готов.       — ...       Он молча ждёт "щипания" или как там было, но ничего не происходит.       — Чуя.       — ...Что? — рыжий приоткрывает одно веко.       Внезапно Дазай замечает тот факт, что Чуя не просто дрожит от нервов или волнения, а—       А его трясёт.       Дазай поднимается на ноги, делая шаг в сторону от кровати, и омега мгновенно выглядит расстроенным.       — ...Я сделал что-то не так?       — Нет, — альфа поднимает палец, пытаясь... пытаясь осмыслить это, — Но мне нужно, чтобы ты мне кое-что сказал, прямо сейчас.       — ... — Чуя кивает, очень серьёзно. В конце концов, они теперь замужем, и рыжий не намерен хранить никаких секретов.       — Что... именно, по-твоему, должно произойти?       — ... — Чуя оглядывается, придерживая наполовину надетое одеяние вокруг своего тела. — ...Мы... должны... — он хмурится, — спариться.       — Да, — подтверждает Дазай, — но что это подразумевает?       — ...Ты кусаешь меня, — предлагает Чуя, — у меня уже был этот разговор. Я всё об этом знаю, — видите? Он не избалованный... ребёнок или что-то в этом духе. Он совершеннолетний и замужем. Он может это сделать. — Дважды, честно говоря.       — ... — Дазай скрещивает руки на груди. — Что ещё?       Ему почти жалко беднягу, что смотрит на него в ответ, губы того приоткрыты в идеальной букве "о", и он явно удручён.       — ...Мы оба... мы оба снимаем одежду.       Дазай чувствует небольшое облегчение, потому что он начинал думать, что омега ничего не знал.       — Да, а потом?       — ...— Чуя прочищает горло. — Я-я не уверен, обсуждали ли мы конкретный порядок...       — Это не тест на оценку, милый, просто... всё, что ты знаешь.       — ...Я знаю, что это может быть больно, довольно сильно, — бормочет Чуя, и это заставляет Дазая напрячься от беспокойства.       — Кто тебе сказал, что это будет больно?       — Просто мой—       — Никто же не пытался заставить тебя что-то сделать, верно? — спрашивает его Дазай очень серьёзно, и Чуя кажется повергнутым в ужас этим предположением.       — Нет!       — Я бы не стал винить тебя, если бы такое случилось, но если это произошло, ты должен мне сказать.       — Никто никогда не трогал меня! — огрызается Чуя, будучи уставшим от того, что его всё перебивают да перебивают. — Пока... я не поцеловался с тобой, больше ничего подобного не было. Никогда.       Даже обсуждать это ощущается некомфортно, даже если это то, что они должны сделать.       Дазай щиплет себя за переносицу.       — Там... там всё гораздо больше, чем просто укусить.       Что ж, если это правда, Чуя понятия не имеет, почему никто ничего не рассказал об этом, потому что—       Такое чувство, что он терпит неудачу, и ему это не нравится, потому что он правда старается изо всех сил.       — Ну... — он делает глубокий вдох, — Что бы там ни было, просто сделай это.       — Я... — Дазай запинается, — Я не буду—       И теперь Чуя превращается из расстроенного в опустошённого.       — Почему?!       — Потому что ты в ужасе, и я не буду—       — Я не—? — Чуя опускает взгляд на себя, затем поднимает обратно на своего мужа. — Я... Если ты объяснишь мне это, я смогу научиться, я очень хорошо схватываю налету...       — Это не новый танец или игра в карты, Чуя, это гораздо серьёзнее... — Дазай мотает головой.       — ... — Чуя вспоминает слова своей невестки о том, что у него было что-то, чего хотел его муж и всё такое, а теперь—       Теперь кажется, что муж Чуи вообще ничего от него не хочет.       — Я... люди узнают, если мы ничего не сделаем?       — ... — Дазай хотел бы сказать иначе, но... — Да, — признаёт он. — Они узнают.       — ...Тогда... — Чуя с трудом сглатывает, — Тогда, пожалуйста, не делай этого со мной—       Дазай испытывает приступ паники, когда видит, что молодой человек вот-вот расплачется.       — Нет никакой необходимости—       — Ты сам сказал, что люди подумали бы, что это оскорбление, если бы ты не укусил меня... — лепечет Чуя, вытирая лицо.       — Я не говорю, что никогда этого не сделаю, просто что я—       — И если я не могу... если ты не хочешь меня, я... — Чуя разрывается, не желая терять самообладание, но он в смятении, — Моя сестра привезла меня домой только для этого, что, если она...       — Она не может отослать тебя обратно, дорогой, теперь это не в её власти.       — Даже если она не может, все будут думать, что со мной что-то не так...       — Нет, но они могут подумать, что что-то не так со мной.       — И ты думаешь, я хочу этого?! — Чуя мотает головой. — Ты теперь отражаешься на мне! Я... — он прикусывает губу, — я правда такой нежеланный?       — ...Я никогда не говорил, что ты... — Дазай проводит рукой по лицу, понимая, что не спариваться с ним явно так же расстраивает, что означает—       Что означает, здесь нет хорошего исхода. Ни одного.       — Пожалуйста, — Чуя мотает головой, — я... я не выйду из этой комнаты, пока ты этого не сделаешь.       Это кажется детской угрозой, но... Дазай верит, глядя в глаза Чуи, что у рыжего есть все намерения довести дело до конца.       — Я... — Дазай тяжело вздыхает, издавая стон. — Я сейчас расскажу тебе в точности, что произойдёт, и если ты покажешься хотя бы близким к такому ужасу, как сейчас, мы—       Что ж, Дазай предполагает, что он на самом деле не знает, что бы сделал. Настойчивость Чуи, хоть и наивна, не лишена оснований.       У них возникнут проблемы, если брак не будет подтверждён. Очень быстро. Ни один из них не может позволить себе роскошь ждать, пока рыжий будет полностью готов. И, учитывая этот уровень неосведомлённости, Дазай не знает, сколько времени тому потребуется, чтобы быть готовым.       И Дазай не может ждать и надеяться на ситуацию, которой у него нет.       Однако он может выпотрошить опекунов Чуи за то, что они оба оказались в таком положении.       — ...Первое, что ты должен понять, — вздыхает Дазай, и глаза Чуи с надеждой загораются, когда он слышит, как смягчается голос альфы. Тот подходит ближе к кровати, и когда его пальцы касаются щеки Чуи... — Это то, что я не причиню тебе боли, только не намеренно.       Облегчение очень ясно читается на его лице.       — Но если это действительно будет больно, и ты мне ничего не скажешь — я очень рассержусь на тебя.       Чуя очень серьёзно кивает. Если Дазай не пытается причинить ему боль, омега думает, всё будет хорошо. В конце концов, у него всегда был высокий болевой порог.       — ...Хорошо, — протягивает Дазай, откидываясь назад, — я так предполагаю, они даже не сказали тебе, как называется этот процесс?       — ... — Чуя тяжело сглатывает. — ...Спаривание?       — В общих чертах, — Дазай сопротивляется желанию застонать с отчаяния, потирая затылок, пытаясь сбавить окружающее напряжение. — Но, более конкретно, это называется... — Дазай никогда по-настоящему не задумывался об этом, но он предполагает, что для этого есть много названий. — Я полагаю, что наиболее техническим термином является половой акт, но никто не называет это так...       — Тогда как люди называют это?       — ...Секс, как правило. Или занятие любовью, — он не замечает, как Чуя кажется немного счастливее при упоминании второго названия, — или ебля, если хочешь сказать грубо.       И тут Чуя бледнеет.       — Мне нельзя...       — Нельзя что? — Дазай хмурится.       — ...Говорить такие слова, — бормочет рыжий, крепко сжимая руки на коленях, и Дазай вздыхает, потирая висок.       — Единственный, кто мог бы тебе сейчас что-то запретить, это я или мой отец. Никто из нас этого не делает.       Об этом странно думать, но Чуя предполагает, что это правда. Он совершеннолетний, больше не находится под опекой другого альфы, так что единственными, кто мог бы отдавать ему приказы, были бы его муж или король.              И если Дазай говорит, что всё в порядке, тогда...       — Собственно, сам акт... в своей самой основной функции заключается в том, чтобы иметь детей, да, — объясняет Дазай. — Ты не ошибся в этой части.       Чуя кивает, довольный тем, что он хоть что-то знает.       — Но это не всегда приводит к появлению детей.       — Вот почему нужно заниматься этим больше одного раза? — спрашивает Чуя, и Дазай чувствует себя немного подлецом, хотя он не сделал ничего плохого.       — ...Если цель заключается в этом, то да, — Дазай прочищает горло, — Но... люди также занимаются этим... для расслабления, получения наслаждения. И, если они неравнодушны друг к другу, так они могут выразить это.       Чуя прикусывает губу, испытывая искушение спросить, означает ли это, что Дазай неравнодушен к нему... но хотя бы в этом он знает лучше.       — Значит... мы собираемся... заняться сексом? — медленно спрашивает он, пытаясь подобрать правильную формулировку, и Дазай кивает, радуясь, что они, по крайней мере, поняли, как это называть.       Небольшой прогресс, но всё же прогресс.       — А теперь, — Дазай предполагает, что они должны вдаться в подробности, ибо больше откладывать нельзя — и серьёзно, это его омега, нет причин, по которым он должен смущаться, но напряжение вокруг Чуи почти заразительно, — Во время твоих течек, — (рыжий немного съёживается), — что является первым, что ты замечаешь, говоря тебе, что время пришло?       — ...У меня болит живот, — тихо отвечает Чуя, потому что это правда, это всегда самая первая вещь.       Что ж. Дазай никогда не думал об этом. Очевидно, у него самого никогда не было течки, поэтому он не знает внутренних симптомов.       — Первая видимая вещь, — настаивает Дазай, — чем это отличается от того, если бы ты просто был под водой?       — ... — Чуя тяжело сглатывает, опуская глаза, и его лицо становится красным от... не стыда, но, безусловно, дискомфорта. — Становится... эм... — он прочищает горло. — ...мокро.       — Да, — кивает Дазай, его голос нежен, — Где?       О боги, неужели им правда нужно вдаваться в подробные детали? Он не может просто—       — Между моих... — Чуе приходится пересиливать себя, чтобы произнести каждое слово, и он даже не знает, почему ему так неловко. Просто кажется, что неловко должно быть. — ...ног.       — И эта... — Дазай обдумывает возможность объяснения, что такое естественная смазка и для чего она нужна, но на данный момент он просто хочет дать ему общее представление, — ...влажность, ты знаешь, где она начинается?       Он определённо должен знать, учитывая помощь самому себе, и когда Чуя кивает, он чувствует небольшое облегчение от этого.       — Вот где это происходит.       — ...Секс?       — Да.       — Он происходит там?       Дазай не понимает, как это может удивлять.       — В самой технической форме, да.       — Я... — Чуя обрывается, явно сбитый с толку. — Оу. Ты же не... — он с трудом сглатывает, — Ты же не будешь кусать меня там, правда? Это не кажется...       — Нет, в этом нет необходимости, если только ты не захочешь, чтобы я это сделал, душа моя, — Чуя даже не может понять, почему он должен хотеть, чтобы его в принципе кусали, а тем более там.       — Тогда как..?       — Я... — господи, это как объяснять эротику монахине, но выбора нет, так что он может с таким же успехом поскорее покончить с этим, — Помещаю себя внутрь тебя, там—       — Себя?       А теперь, каким-то образом, даже Дазай смущён.       — Мой член, Чуя.       Чуя знает это слово, хотя бы потому, что тот у него самого имеется, но...       — Он у тебя есть?       О боже милостивый. Дазаю трудно контролировать выражение своего лица, потому что он уже заставил бедолагу чувствовать себя таким глупым, что не хочет усугублять ситуацию.       — Да, Чуя, он у меня есть.       — ...Мой тоже можно поместить в тебя?       Дазай давится.       — Я... — запинается он, — Нет, нельзя...       — Почему? — Чуя хмурится, — В этом нет никакого—       — Потому что я не могу вынашивать детей.       — Я думал, ты сказал, что это не только для—       — Да, ну, ты... омеги созданы для того, чтобы получать удовольствие от наличия альфы внутри них, в то время как...       Оу.       — ...Тебе будет больно? — спрашивает Чуя, сводя брови, и Дазай...       Мотает головой.       — Сомневаюсь, что будет, но я бы не получил такого же удовлетворения.       — ...А я получу? — рыжий наклоняет голову, и Дазай кивает.       — Надеюсь, да.       — ...Он выглядит как мой?       — ...Он похож, — Дазай, наконец, садится обратно на край кровати, за что Чуя испытывает облегчение — он обнаруживает, что ему так-то нравится, когда его муж находится ближе. — С некоторыми незначительными отличиями.       — Например?       — ...Ну, думаю, наиболее очевидным было бы то, что он больше, — это имеет смысл для Чуи. Всё в Дазае больше, чем в нём, было бы странно, если бы его член не был. — И когда я достигаю оргазма, — он произносит это слово так беззаботно, что Чуя даже не думает спрашивать, — его основание набухает, образуя то, что называется узлом.       — ...Это то, что застревает? — медленно спрашивает Чуя, желая, чтобы он хоть что-то понял сам, и когда Дазай кивает, рыжий кажется очень довольным собой.       Ну, он понимает, почему это может быть неудобно — помещать туда что-то большое, но если это то, что они должны сделать, то он справится. Вообще, это многое проясняет, потому что теперь то, что им нужно раздеться, имеет смысл.       — А куда и зачем ставится укус?       Дазай протягивает руку, проводя пальцами по горлу Чуи, и рыжий напрягается. Говорить о том, чтобы прикасаться друг к другу — это одно, а на самом деле делать это — совсем другое—       Большой палец Дазая потирает небольшую выпуклость, прямо у основания горла Чуи, и она поразительно чувствительна, заставляя рыжего вздрогнуть, пусть и немного.       — Чувствуешь это, вот здесь?       Чуя кивает, слегка приподнимая подбородок, чтобы чужой руке было легче.       "Мило," — думает Дазай, его губы расслабляются от хмурого выражения, превращаясь во что-то близкое к улыбке.       — Когда альфа кусает тебя в этом месте, это навсегда связывает вас двоих.       — ...Связывает нас?       — Ну, — Дазай пожимает плечами, выражаясь максимально простыми словами, — это делает тебя моим, — это Чуя понимает, ему говорили это много раз—       И тут они натыкаются на первое, что Чуя впервые был рад услышать о "сексе" или "спаривании".       — ...а меня твоим.       Он не ожидал, что омега так широко распахнет глаза, уставившись на Дазая так, будто альфа только что сказал ему, что он получит какой-то невероятный подарок.       — Ты будешь моим?       То, как он это говорит, так тихо, так наполнено благоговением, что Дазай не может не почувствовать небольшой прилив тепла в груди, которого никогда не ожидал.       — Да, — подтверждает он. — Навеки.       Чуя судорожно сглатывает, его пальцы сжаты и дрожат на коленях, но теперь по совершенно другой причине.             "Навеки твой".       — Ты можешь сделать это сейчас? — шепчет он, с надеждой глядя на Дазая. — Пожалуйста?       — ...Это обычно происходит в конце, — объясняет тот, — тебе будет больнее, если ты не будешь... должным образом занят, и... это не та вещь, которую я хотел бы, чтобы ты запомнил как неприятную.       Чуя не понимает, как он вообще мог бы, даже если это было бы мучительно, но кивает. И он больше не кажется застывшим в ужасе, так что... Дазай чувствует себя немного менее чудовищно, будто он кого-то на что-то вынуждает...       — Тогда поспеши.       Дазай мотает головой, его пальцы скользят вниз от горла Чуи к его обнаженному плечу, рисуя маленькие, невидимые узоры.       — Нет, — говорит он, наблюдая, как по рыжему пробегает дрожь, а затем тот хмурится.       — Нет?       — Мы будем продвигаться медленно, и если тебе будет больно или ты испугаешься, ты скажешь мне об этом.       Чуя кивает с тихим мыком, нетерпеливо глядя на него.       — Я не хочу, чтобы мне приходилось отдавать тебе команды, — вздыхает он, — поэтому я верю, что ты будешь честен со мной, понимаешь?       Чуя снова кивает, и Дазай... пытается придумать, как это будет проще всего сделать.       — Как тебе обычно нравится начинать, когда ты один?       Чуя уставился на него, будто его спросили о чём-то совершенно странном.       — Что ты имеешь в виду?       — ...Когда ты удовлетворяешь себя, — Дазай хмурится, немного откидываясь назад, и удивляется, как после всего этого им удалось снова сойти с одной волны. — Ты же очевидно—?       Раздаётся стук в дверь, и они оба замирают.       — ...Кто там?       — Прошу прощения, ваша светлость, — откликается голос Наоми из-за двери. — Его высочество попросил вина, и мне потребовалось некоторое время, чтобы найти его в подвалах... Я могу вернуться позже, если вы хотите—       — Войди и оставь его на столе, пожалуйста.       Служанка делает это, вежливо отводя глаза от полуодетого состояния Чуи, немного удивляясь, потому что она думала, что к этому времени они зайдут намного дальше.       — Спокойной ночи, ваши высочества, — прощается она, опуская подбородок, и пятится из комнаты, закрывая за собой дверь.       — ... — Дазай поворачивается обратно к своему мужу, — Я... просто... — он потирает лоб и начинает стягивать с себя хаори — что не обязательно обнажает больше кожи, но это показывает Чуе, насколько крепкий и широкий его торс, больше не скрытый мешковатой одеждой. — Покажи мне. Мне кажется, это лучший способ начать.       Чуя делает паузу, отрывая взгляд от груди Дазая, прикрытой теперь только тканью его юката.       — ...Показать тебе что?       — ...Как ты заботишься о себе во время своих течек, — беззлобно объясняет Дазай.       Оу.       Что ж, теперь, когда Чуя немного поразмыслил, это может помочь, Дазай прав.       Он слегка сдвигается, перемещаясь к краю кровати, одной рукой осторожно придерживая перед своего кимоно, пока Дазай наблюдает, как он шагает от кровати к столу.       — Это... эм... обычно занимает у меня немного времени, — указывает Чуя, и Дазай терпелив.       — У нас полно времени, солнце.       — ...Хорошо, — бормочет рыжий, садясь на стул у стола Дазая и откупоривая бутылку вина. Он наливает себе бокал, и Дазай удивлён, что тот проявил такую инициативу, но он бы сам сейчас хотел выпить, поэтому не может винить Чую за то, что тот хотел чего-то, чтобы помочь себе расслабиться.       Но затем это просто...       Просто Чуя, сидящий там, тихо потягивая вино и больше ничего не делая.       — ...Прости, — Дазай поднимает бровь, зачёсывая волосы назад со лба пальцами, — я не понимаю.       Чуя поднимает глаза, немного раскаиваясь:       — Извини, я мало ел за ужином, так что... — когда Дазай продолжает пялиться, он добавляет, — Если я выпью слишком много слишком быстро, мой желудок может—       — Тебе не нужно пить быстрее, — Дазай мотает головой, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями. — Тебе неудобно делать это в моём присутствии..? Здесь нечего стыдиться, это совершенно нормально.       — ... — Чуя кивает, — Мне не стыдно, я просто... становлюсь немного громким, как только это начинает действовать. Я не знаю, хочешь ли ты...       Что ж, впервые с тех пор, как они поцеловались, Дазай чувствует прилив энтузиазма.       — Думаю, на самом деле мне бы это понравилось.       "Оу, — думает про себя Чуя, озадаченный, но испытывающий облегчение, — как странно".       — ...но я ждал всего остального.       Ах, Чуя хмурится. Он правда не думал, что это было необходимо, но...       — ...Тебе кажется, это поможет?       — ...Да, — подтверждает Дазай, — думаю, поможет.       Что ж, ладно. Чуя пожимает плечами, ставя бокал с вином. У него нет чёток, но он обойдётся.       И когда он опускается на колени на пол, Дазай стоит там, скрестив руки на груди и наблюдая, как рыжий делает странное крестообразное движение над своей грудью, а затем—       — Mon Dieu, j'ai un trčs grand regret de vous avoir offensé parce que vous ętes infiniment bon...infiniment aimable, et que le péché vous déplaît...       Что...       Дазай сводит брови.       Что он говорит?       — ...Что ты делаешь?       Чуя останавливается, поднимая взгляд.       — ...Ты попросил меня показать тебе?       — То, что ты делаешь во время течек, да, я... — Дазай останавливается, испытывая удушье от собственных слов. — Это... — его глаза расширяются, — Это единственное, что ты делаешь?       — ...Я ещё много сплю, — предлагает Чуя, пытаясь быть полезным. — Мне попытаться сделать это?..       — Нет, Чуя, — стонет Дазай, щипля себя за переносицу, — ни один из нас не хотел бы, чтобы ты проспал это, уверяю тебя.       — ...Ох, — Чуя хмурится, и Дазай видит это — беспокойство снова появляется в голубых глазах. — Это... это что-то, что я должен был—?       — Нет, — заверяет его альфа, мотая головой, — кто-то должен был рассказать тебе, это не твоя вина...       Но теперь Чуе быстро становится ясно, что он был плохо оснащён, и что он, должно быть, выглядит как дурак, и... ему не нравится выглядеть глупо, особенно перед кем-то, кто только недавно жаловался на то, что Чуя ведёт себя как ребёнок...       — ...должно быть, это было очень больно, — мягко предлагает Дазай, и Чуя кивает, почти не задумываясь об этом, потому что да, это было невыносимо.       — Это бремя, но с которым каждый должен иметь дело, — тихо отвечает Чуя.       — Нет, — он поднимает глаза и видит, что его муж смотрит на него очень серьёзно. — Так не должно быть, милый. Вообще.       — ...Не должно? — медленно спрашивает Чуя.       — Нет, — Дазай мотает головой. — И этого не будет. Больше нет, — он, честно говоря, никогда не считал себя особо мягким человеком, но даже его ужасает мысль о том, что Чуе пришлось терпеть такое в течение пяти лет.       Чуя рад, потому что он всегда боялся своих течек, боялся их большую часть времени, облегчение их сделало бы его намного счастливее.       Но это не делает их нынешнее затруднительное положение... легче.       Дазай прижимает руку ко лбу, зная, что есть только один способ сделать это.       — ...Ты доверяешь мне, когда я говорю, что не сделаю тебе больно? — Чуя кивает, потому что Дазай казался очень искренним каждый раз, когда говорил это. — А когда я сказал, что тебе это должно понравиться?       Когда он получает ещё один кивок, альфа вздыхает, шагая к кровати, и Чуя наблюдает, как он залезает на неё, двигаясь, чтобы сесть спиной к изголовью.       — Иди сюда.       Чуя колеблется, переводя взгляд с Дазая на свой полупустой бокал вина.       — Но я не—       — Будет лучше, если ты не будешь пьян для этого, — объясняет Дазай, разводя колени. — А теперь иди сюда.       — ... — омега поднимается с пола, хотя и медленно.       Это немного неловко — забираться обратно в кровать, не снимая кимоно, но он справляется, и как только он достаточно близко, руки Дазая находят его собственные, направляя его, чтобы сесть между ног альфы, поворачивая.       — Прислонись ко мне, — просит он, сдвигая их, пока спина Чуи не упирается ему в грудь, и...       И теперь Чуя фактически чувствует мышцы груди и живота Дазая напротив своей спины, тёплые и крепкие, посылая по нему дрожь.       Только когда одна из рук Дазая тянется вниз, чтобы взять его собственную, где пальцы Чуи сжимают перед его кимоно, рыжий чувствует, что нервы возвращаются.       — Я покажу тебе, хорошо?       — ... — Чуя кивает, тяжело сглатывая, не зная, чего ожидать—       И тут лицо Дазая утыкается в его шею, вдыхая его запах, и Чуя вздрагивает. Затем появляются чужие губы, мягкие, чуть приоткрытые, прижимающиеся к боку шеи омеги. Следуют лёгкие прикосновения к его точке пульса, чувствуя, как сердцебиение ускоряется.       Чужие пальцы мягко раздвигают пальцы Чуи, и шёлк выпадает из его хватки, позволяя передней части раскрыться. Он не срывает ткань и не обнажает омегу — просто позволяет ей сидеть естественно, только отодвигая её в сторону, когда ему нужно.       Когда его ладонь прижимается к обнажённой груди Чуи, тот издаёт тихий вздох, отпрянув спиной к Дазаю, пальцы его ног поджимаются напротив простыней. Он успокаивается, когда альфа снова прижимается к нему носом.       — Ш-ш-ш...       Его ресницы трепещут, когда Дазай шикает ему, и кожа ладони того мозолистая, немного грубая по сравнению с кожей Чуи, которая никогда даже не испытывала прикосновения солнечного света, не говоря уже о чьей-то чужой руке.       Эти пальцы проходятся по коже Чуи, обнаруживая, что тот мягкий, мягче, чем омеги, с которыми был Дазай, — чего он ожидал. Гейши и простолюдины, которые раньше были в его постели, обычно не были хорошо накормлены, и многие из них проводили своё детство, работая в полях, тогда как Чуя провёл своё с гувернантками.       Он несколько более подтянут, чем могла бы быть женщина, и Дазай ловит себя на том, что ему это нравится. Нравится слабый намёк на мышцы под его пальцами, когда они спускаются от грудины Чуи, находя один мягкий, покрасневший сосок, сминая его большим пальцем.       Глаза Чуи расширяются, и он прикусывает губу, не зная, что делать со своими руками, поэтому они скользят вниз, пока не задевают бёдра Дазая, заключающие его в некую клетку, и он одёргивает ладони, потому что не уверен—       — Ты можешь трогать, — дышит Дазай ему в шею, горячо, терпеливо, — если хочешь.       — ... — руки Чуи слегка дрожат, возвращаясь, ладони упираются в бёдра Дазая, чувствуя там сквозь материал хакама крепкие мышцы. Его ладони едва обхватывают половину ширины каждой ноги, и Чуе кажется, что всего одна из конечностей Дазая должна быть такой же толстой, как обе его собственных.       Поначалу руки лежат там лёгко, неуверенно, но затем Дазай щиплет его за сосок, слегка крутанув, и губы Чуи разомкнулись, его голова откинулась на грудь Дазая, а руки сжали ткань штанов альфы.       — О-ох—       — Всё хорошо? — полушёпотом спрашивает Дазай, перекатывая чувствительную плоть между кончиками пальцев, и Чуе удаётся неуверенно кивнуть, его дыхание учащается, а кожа начинает нагреваться.       Это не больно, совсем не больно.       Как и поцелуи, Чуя обнаруживает, что... ему действительно это нравится, очень даже. И когда другая рука Дазая поднимается, чтобы проделать то же самое с другим соском, Чуя не отшатывается от него, а издаёт тихий, удовлетворённый вздох, закрывая глаза.       — Ты можешь делать это сам с собой, когда ты один, — мягко объясняет Дазай, одной рукой скользя по животу Чуи, поглаживая его рёбра. Чуя немного озадачен этим, его голос слабый, но сочащийся любопытством:       — С ч-чего бы мне..?       — Это же приятно, да?       "Да", — думает Чуя, его спина слегка выгибается, когда ноготь большого пальца Дазая царапает его сосок, вызывая у него мягкий хнык, и когда альфа снова говорит, его голос немного мрачнее.       — Это достаточная причина, радость моя.       Чуя тяжело сглатывает, его глаза зажмурены, руки впиваются в бёдра Дазая, но альфа не жалуется, вовсе нет.       — И-и во время моих течек, мне нуж-ах-но—?       — Нет, — отвечает Дазай, и Чуя немного разочарован, потому что, вероятно, это действо было бы очень приятно в течение этого времени, — ну, если только ты не захочешь, чтобы я смотрел.       — ...Что? — хрипит он, слегка извиваясь, когда пальцы Дазая скользят ниже по его животу.       — Я буду с тобой и буду более чем счастлив прикоснуться к тебе сам, — объясняет Дазай, и Чуя обнаруживает, что оказывается на грани слёз. И не в плохом смысле.       — Ты... — лепечет он, быстро моргая, чтобы побороть жжение в глазах, — Ты не оставишь меня одного?       Это всегда было самой жалкой, пугающей частью всего этого — быть запертым в дальнем конце поместья, где слугам разрешалось только приносить ему вино и убирать простыни. Никому не разрешалось говорить с ним, полагая, что это может каким-то образом развратить его.       Только Рембо мог, и когда он это делал, это мало чем помогало, он просто сидел рядом с кроватью Чуи и читал ему, обычно что-то вроде газеты, или, если он снова заставал Чую с подушкой, священное писание.       — Ох, — вздыхает Дазай, не сердясь сейчас, но он будет сердиться позже, когда у него будет время подумать, — никогда, милый, никогда.       Он чувствует себя почти виноватым, потому что Дазай никогда не был романтичным или добрым человеком, но для Чуи стандарт явно был установлен так низко, что всё вот это должно казаться очень волшебным, тогда как это просто самая основная задача, которую Дазай мог выполнить, как его муж.       Чуя издаёт мягкое, довольное мычание, и в глубине его живота возникает странное ощущение. Тепло, не неприятно — будто его мышцы медленно напрягаются, но не потому, что Чуя специально побуждает их.       Он также напрягается между ног, что, в общем-то, происходит не очень часто — во всяком случае, не за пределами его течек. Когда он только проявился, то иногда просыпался вот так, и ему казалось, что он, возможно, болен, но он был слишком смущён, чтобы спросить кого-либо об этом.       Поэтому он лежал в своей кровати и смотрел в потолок, тихо паникуя и гадая, не отпадёт ли он или что-то такое. Он никогда не слышал о такой вещи, но... но с чего тому ещё быть красным и пульсирующим, если только не что-то не так?       Но это всегда проходило, если Чуя просто сидел неподвижно и достаточно долго глубоко дышал, поэтому он просто... никогда не задумывался над этим больше.       И он не знает, что будет дальше, но ему кажется, что он хочет, чтобы рука Дазая опустилась ниже, и это нарастающее чувство предвкушения—       Пока тот не останавливается, и Чуя чувствует себя рыбой, пойманной на крючок, ожидая, пока что-то произойдёт.       — Прости, — шепчет Дазай ему в шею, поднимая губы всё выше и выше, пока не касается ими нижней части челюсти Чуи, — Это, должно быть, больно, после того, как ты носил их весь день.       Чуя на мгновение сбит с толку, пока Дазай не постучал пальцем по гребням, и он действительно начал замечать напряжение напротив своего скальпа, так как его очень тщательно заплели.       — Я не был уверен, как...       Как и Дазай, честно говоря. Он полагает, что у слуг Чуи не было времени помочь ему снять их до его прибытия — или что, возможно, новая принцесса хотел, чтобы Дазай увидел его в них, что было бы очаровательно, если это правда, — но он не видит причин, по которым он не может сделать это сам.       — Давай посмотрим... — протягивает он, направляя Чую немного наклониться вперёд, чтобы альфа мог получше рассмотреть. И теперь, когда кимоно того не зажато между спиной Чуи и грудью Дазая, оно сползает до талии, теперь только свисая с его локтей, и Дазай наслаждается видом спины напротив.       Гладкая, безупречная — шокирующе соблазнительная, умоляющая о метках.       Но сейчас Дазай сосредотачивается на том, чтобы ощупать гребни пальцами, найти булавки, удерживающие их на месте, и медленно, осторожно вынуть их.       — Тебе нравится, когда они такие длинные?       — В Париже есть определённая высота, которой волосы должны достигать во время бала, — объясняет Чуя, облегчённо вздыхая, когда напряжение в его голове начинает ослабевать, — и я очень презирал парики, так что...       — Парики? — Дазай выгибает бровь, убирая один гребень и откладывая его на прикроватный столик, аккуратно повторяя тот же процесс с другим.       — ...Фальшивые волосы, — объясняет Чуя, — на них наносят пудру, чтобы они выглядели белыми.       — Как странно, — задумчиво произносит Дазай, — понимаю, почему ты никогда не хотел их носить.       В них было жарко и от них всё зудело, и вам пришлось бы лежать там часами, положив голову в формовочный блок, пока королевские парикмахеры добавляли все украшения.       — Тебе нравятся длинные? — спрашивает Чуя, и у Дазая нет времени подумать о своём ответе, прежде чем последняя шпилька будет снята, и густая завеса тяжёлых рыжих волн рассыпается по плечам Чуи, достигая поясницы, и—       Рыжие волосы редкость где угодно, но особенно в Японии. Дазай никогда не был очарован ими — в конце концов, он видел волосы Коё бесчисленное количество раз, но...       Но сейчас он чувствует себя почти зачарованным, глядя на контраст между кудрями цвета корицы и обнажённой плотью Чуи, его глаза расширяются.       — ... — он наклоняется вперёд, осторожно собирая их вокруг своих пальцев, поднимая и перекидывая через левое плечо Чуи, чтобы наклониться вперёд, снова целуя его шею, затем верхнюю часть плеча, вызывая ещё больше тихих мурашек. — Нравятся, — отвечает он, поглаживая пальцами позвоночник Чуи.       В его волосах всё ещё есть драгоценные камни: случайные бриллианты, жемчуга и сапфиры, но они, похоже, не причиняют ему дискомфорта, и Дазай находит это зрелище очень прелестным, поэтому оставляет их.       Затем Чую направляют снова прислониться к нему, на этот раз более удобно, даже если его торс в основном обнажён. И руки Дазая вернулись, скользят по чужим бокам, и его губы почти приклеены к плечу Чуи, слегка посасывая в одном месте, будучи довольным звуками, слетающими с языка Чуи, подбородок того опускается вперёд, и его сотрясает дрожь.       — Всё хорошо? — когда Чуя кивает, рука альфы, наконец, опускается ниже, останавливаясь на внутренней стороне бедра, и длинные пальцы способны обхватить его почти полностью, когда он направляет рыжего, чтобы тот раздвинул ноги, даже когда Чуя покрывается мурашками, всего немного дрожа под руками Дазая.       Одна рука обхватывает его за талию, поддерживая, в то время как большой палец Дазая гладит чувствительную кожу внутренней стороны бедра, крепко прижимая его к себе, шепча ему на ухо:       — Дыши, пташка...       Глаза Чуи расширяются.       — ...ты со мной.       Это прозвище имеет прямо противоположный эффект, и вместо глубоких вдохов, которые Дазай, вероятно, хотел, чтобы он делал, те короткие и быстрые, его сердце колотится о рёбра.       — Ты... — шепчет он, чуть не задыхаясь, — Ты помнишь...       — Конечно, — рука Дазая ползёт выше по его бедру, — не стоит думать, что я такой забывчивый.       — Я... — запинается Чуя, с трудом подбирая слова, — Я думал, ты не...       — Ты пробуждал во мне дикое любопытство, — вполголоса говорит Дазай, слегка царапая ногтями кожу. — Я всегда чувствовал, что ты наблюдаешь за мной.       — ...Мне было нельзя, — признаётся Чуя, — Матушка была в ярости, когда поймала меня...       — Я знаю, — Дазай улыбается ему в плечо, — Я бы тоже не сводил с тебя глаз, но кое-кто всегда прятался и отворачивался, когда мы оказывались в одной комнате.       Чуя прикусывает губу — полузастенчиво, полузабавляясь.       — Это было против правил, ты не должен был видеть меня.       — Тогда, похоже, это единственное правило, которому ты следовал, — посмеивается Дазай, и Чуя вообще не замечает, как высоко эта рука поднимается на его бедре.       — Когда... — рыжий закрывает глаза, — Когда ты так долго не писал, я подумал...       — Красивые слова никогда не были моим коньком, — объясняет Дазай. — Я думал, что бы я ни послал, ты будешь разочарован.       — ...Тогда почему ты написал мне? — тихо спрашивает Чуя, и рука Дазая останавливается, не доходя до места назначения.       — ...Потому что я был... зол.       Чуя удивлённо поднимает бровь.       — Зол?       — Я рос, веря, что ты мой, — по Чуе пробегает дрожь, просто услышав, как Дазай произносит слово "мой". — Когда вместо этого они заключили соглашение с Одасаку... У меня было такое чувство, будто у меня что-то отняли.       Чуя не может объяснить, почему он чувствует такое облегчение, потому что он чувствовал то же самое, даже если в то время для этого не было слова — он никак не мог это объяснить.       — И что ты должен был быть счастливее, когда тебя отдали старшему брату, и что он был гораздо лучше меня, — теперь, вспоминая, он звучит не так игриво. Он больше чувствует раскаяние, чем что-либо ещё — или печаль от воспоминаний о том, что потерял.       Он до сих пор не убеждён, даже сейчас, что им всем не было бы лучше, если бы в тот день был сражён он, что корона перешла бы к его брату, а вместе с ней и Чуя.       — Даже в четырнадцать я был таким... — раздаётся тихий смешок, самоуничижительный. — Я хотел убедиться, что ты будешь помнить меня. Моя мать был в ярости, когда он узнал.       — ...Почему? — тихо спрашивает Чуя, слегка приподнимая подбородок.       — Он сказал, что проявление к тебе такого внимания только запутает тебя, и что, если я продолжу писать тебе, это повредит твоей привязанности к моему брату, — Дазай вздыхает. — Таким образом, я не писал.       Это, безусловно, проясняет некоторую путаницу, и после долгого мгновения рука Дазая снова двигается, на этот раз, наконец, касаясь—       — Ах, — его руки снова на бёдрах Дазая, впиваясь, когда альфа обхватывает его пальцами — свободно, но это всё равно—       — Хорошо? — шепчет Дазай ему на ухо, и Чуя рьяно кивает, прикусив губу. — Скажи мне чётко, душенька.       — Д-да, — скулит он, его бёдра продолжают дрожать, но теперь уже меньше от нервов. — Я д-думал, это должно было произойти у м-меня в—       — Но это ведь тоже приятно, да? — указывает Дазай, проводя по нему длинным, медленным движением, его большой палец слегка проводит по одной из венок по длине Чуи, раздвигая тонкую, нежную кожу, когда та медленно поднимается вверх, прежде чем его указательный палец скользит по кончику, ловя там каплю жидкости.       Чуя не может говорить, не доверяет себе, может только кивнуть, его дыхание вырывается из него тяжёлыми выдохами.       — Видишь ту бутылочку на столе, сладкий? — Чуя заставляет себя открыть глаза, его щёки порозовели, и поворачивает голову. Он действительно видит её там, маленький флакончик, стоящий рядом с тем местом, куда ранее Дазай положил его заколки.       — Д... — следующее движение вырывает из него тихий стон, ноги упираются в матрас. — Да.       — Передай её мне.       Задача немного сложная, Чуя чуть не роняет её дважды, потому что рука Дазая не останавливается, и Чуя не посмел бы сказать ему остановиться, потому что это так приятно—       Он падает обратно на грудь Дазая, и принцу кажется забавным, что теперь рыжий делает это по собственной воле, и когда тот протягивает ему бутылочку, голос альфы фактически грохочет рядом с чужим ухом, явно довольный:       — Хороший мальчик.       Рыжий светится от этой похвалы, даже если это было такое маленькое задание, он вообще её не заслужил, но...       Но ему нравится, когда Дазай доволен им.       — Откроешь её для меня, пожалуйста?       Это ещё сложнее, учитывая, как трясутся его руки, но он делает это, изо всех сил стараясь ничего не пролить (он не знает, что это такое или для чего это, но за последние несколько минут Дазай заслужил достаточно доверия, чтобы Чуя не чувствовал необходимости задавать какие-либо вопросы).       Как только он выполнил эту задачу, принц убирает руку с члена Чуи, вырвав из того разочарованный звук, и, улыбаясь, берёт бутылку, выливая небольшое количество прозрачной жидкости себе на ладонь.       — Это ты тоже можешь делать, когда ты один.       Чуя собирается спросить, делать что, но затем рука Дазая снова на нём, теперь уже скользкая, с каким-то маслом... и он сжимает его в кулак, медленно двигая пальцами вверх-вниз, и...       — Боже... — его глаза закатываются назад.       Боже, боже, это так—       — Хорошо?       — Да! — восклицает Чуя, бёдра напряжены и дрожат. Он поворачивает голову, его щека прижимается к передней части юката Дазая. — Боже, да...       Одних только звуков достаточно, чтобы Дазай начал возбуждаться, но он не обращает на это внимания, работая рукой немного быстрее, зная, что это не займёт много времени, но важно показать рыжему, что такое чистое удовольствие — хотя бы для того, чтобы успокоить того и сделать немного более жаждущим всего остального.       — Сделай вдох, — шепчет он на ухо Чуе, — глубокий, — тот подчиняется, делая глубокий, хриплый вдох, даже если он не уверен, зачем. — А теперь выдох.       Вскоре после проявления омег учат, как сдерживать свой запах. В Японии только на публике, но во Франции, очевидно, это должно было быть постоянно, потому что даже в этой ситуации Чуя сдерживается.       Дазай понимает, что большая часть этого связана с концентрацией и дыханием — почти как втягивание живота, когда они не хотят, чтобы тот был виден. Он слышал, как его мать объяснял это Рю не так давно.       Чуя выдыхает, из него вырывается долгий, дрожащий стон, и, наконец, Дазай чувствует его запах.       Мягкий, цветочный, но не тошнотворно сладкий, какой может быть у некоторых юных омег. Он попадет прямо в нос Дазаю, немного затуманивая его голову, и на этот раз, когда его губы касаются плеча Чуи, он не может ничего с этим поделать — он кусается.       Не слишком сильно, но достаточно, чтобы заставить Чую подпрыгнуть, задыхаясь от ощущения.       — Я... — тот ловит ртом воздух, предполагая, что это должно быть как-то связано с тем фактом, что он дал волю своему запаху, и это могло его рассердить, — Прости—       — Нет, — голос Дазая превращается в грубое рычание, и его хватка на Чуе усиливается, его большой палец проходит прямо под головкой члена, чувствуя, как тот пульсирует под ним. — Ты, — он поднимает голову, зарываясь лицом в шею Чуи, глубоко дыша, — пахнешь божественно.       Ох.       Глаза Чуи закатываются назад, и его руки — во всяком случае, одна из них, — осторожно поднимается с ноги Дазая, аккуратно вплетаясь в каштановые волосы, которые для свадьбы были уложены и убраны назад, но всё ещё ощущаясь непослушными под пальцами омеги, даже сейчас.       — ...Я-я сохранил его, — выпаливает он, не уверенный в том, почему выбрал именно этот момент, даже если это в принципе не было выбором.       — Сохранил... — Дазай делает ещё один глубокий вдох, и это странно — что-то упирается Чуе в спину, чего раньше не было, но они немного передвинулись, так что это может быть чужое бедро или что-то ещё, но оно кажется довольно большим и тёплым... — Сохранил что?       — П... — Чуя задыхается, его ноги раздвигаются немного шире, — Письмо!..       Дыхание Дазая замирает, даже если его рука — нет, и Чуя только сейчас начинает набираться уверенности, чтобы толкнуться в чужую руку, увеличивая трение, и о боже, он... такое чувство, что в его животе что-то сжимается, и это до смешного приятно, будто все ощущения, которые он мог бы почувствовать, были сосредоточены в одной части его тела, пульсируя вниз по ногам, заставляя его колени подниматься и разводиться шире, пока он не остаётся идеально распластанным под руками альфы, прерывисто дыша.       — Ты сохранил?       — Я-я не забыл тебя, — скулит он, его пальцы сжимаются в волосах Дазая. — Я-я постоянно перечитывал его, вот... вот почему я так сильно ненавидел второе, — он стонет, слегка выгибая спину, — П-потому что первое, оно б-было—       Он сохранил его?       Дазай правда почти забыл о нём, это было так давно... И после стольких лет предположения, что Чуя мёртв, рыжий, он...       Он помнил меня.       Внезапно он снова тот четырнадцатилетний мальчик, не склонный к вспышкам гнева, но крушащий всё вокруг, когда ему говорят это, не понимая.

// «Дайте ему кого-нибудь другого!» //

      С ним обращались так, будто он был незрелым, эгоистичным и неразумным. И позже он осознал, что, по сути, и был эгоистичным, незрелым и неразумным, когда чувствовал, что имеет право на мальчика, который никогда его не знал, который скорее помнил бы хорошего человека, за которого собирался выйти замуж, чем мужчину, которого мог бы иметь.       Но Чуя...       Он...       — Д-Дазай, — тяжело выдыхает омега, сжимая ногу своего мужа, когда всё его тело начинает дрожать, — К-кажется, что-то... происходит... — лепечет он, и рука альфы сжимается вокруг его талии, удерживая, пока он извивается.       — Я знаю, солнце, — к его челюсти прижимают поцелуи, — продолжай дышать, — чужие губы так близко, и Чуя хочет, чтобы его снова поцеловали здесь, но он не знает, как сказать об этом, — дай себе почувствовать это.       Чуя делает глубокие, судорожные вдохи, пока напряжение в его животе, наконец, не лопается, и затем—       И затем всё становится просто белым шумом, и он чувствует себя полностью оторванным от самого себя, словно просто парит в горячем, ослепляющем море ощущений, всё его существо сжимается в мощных, ритмичных импульсах удовольствия, кровь стучит в ушах, прерывистые стоны срываются с его губ.       И когда его со временем начинает отпускать, Дазай всё ещё здесь, шепчет ему, прижимаясь губами к его челюсти, поглаживая его бёдра. Из груди того раздаётся тихое урчание, к которому Чуя льнёт, утыкаясь лицом в юката Дазая, дрожа.       (Он ещё не знает, что такое рокот, но он знает, что, что бы это ни было, ему это нравится.)       Через мгновение он понимает, что урчание звучит и из его собственной груди, и он отстраняется, на лице ясно читается замешательство, когда он прижимает руку к горлу, и—       И Дазай улыбается, и как что-то, что он всегда предполагал, сочтёт раздражающим, он находит удивление Чуи всем этим очень...       Милым. Даже очаровательным.       — Полегче, пташка, — он убирает руку Чуи от его горла, прижимаясь губами к внутренней стороне ладони омеги, — это просто небольшое мурлыканье, вот и всё.       Чуя наклоняет голову набок. Ему кажется, что это делает его похожим на домашнего кота или что-то в этом роде, но...       Это приятно делать. Даже удовлетворяюще.       Дазай тратит время на то, чтобы очистить свою руку, а также ноги и живот Чуи (даже если эти усилия вскоре окажутся бесполезными), давая молодому человеку время прийти в себя, но...       Но, без всякого предупреждения, Чуя поворачивается в его руках, наклоняется и неуклюже, но нетерпеливо прижимает их губы друг к другу.       Дазай издаёт удивлённое ворчание, не недовольное, но...       Что ж, это определённо не самый умелый поцелуй, который Дазай когда-либо получал, и совершенно ясно, что омега всё ещё не знает, что делать, но...       Но это настолько отличается от предыдущей реакции ужаса, что Дазай только рад поощрить это, обхватывая затылок рыжего, замедляя его, уча Чую, как двигаться вместе с ним, неспеша уговаривая губы того раскрыться. И когда язык Дазая проскальзывает в его рот, по омеге пробегает дрожь, руки взлетают к плечам альфы, крепко сжимая.       Всё это происходит так изумительно, что Чуя не осознаёт, что сейчас он, по сути, голый, шелка собраны вокруг его бёдер, но всё важное открыто — и что он сидит верхом на коленях своего мужа.       Одна из рук Дазая ложится ему на поясницу, поглаживая позвоночник, в то время как другая запутывается в его волосах, и когда они, наконец, обрывают поцелуй, чтобы перевести дыхание, Чуя бормочет ему в губы, сейчас снова почти застенчивый, когда не совсем безумен от блаженства:       — Спасибо.       Дазай делает паузу, приподнимая бровь, когда Чуя отстраняется.       — За что именно?       — Ну... — Чуя хмурится, глядя на него так, словно это должно быть очевидно. — Это было очень приятно.       И, как он понимает, когда кто-то делает для тебя что-то подобное, ты благодаришь его. В конце концов, это просто хорошие манеры.       — Я... — Дазай качает головой, стараясь не рассмеяться над ним, потому что парень действительно кажется серьёзным, — Не за что, но тебе не нужно меня благодарить.       — И я могу делать это, когда захочу? — спрашивает Чуя, его руки осторожно скользят по шее Дазая, и когда муж не останавливает его, Чуя удобно устраивается у него на коленях.       Желание всё ещё грызёт его, и Дазай кивает.       — Да, столько, сколько... — он стискивает зубы, когда зад Чуи непреднамеренно скользит по его паху. — Столько, сколько тебе захочется.       — И это помогает во время течки?       — Немного, но... — Дазай мотает головой, — Во время течки действительно помогает только то, когда ты прикасаешься... — он замолкает, его руки скользят вниз, находя бёдра Чуи и обхватывая их сзади. Он улыбается, когда это посылает дрожь по его мужу, и тот наклоняется к его груди, утыкаясь лицом в шею Дазая.       Его руки скользят вверх, вверх, вверх, и—       Они оба замирают, теперь понимая, будучи слишком отвлечёнными раньше, что Чуя уже...       Лицо того тут же краснеет, и он начинает откидываться назад, несколько смущённый.       — П-прости, это... этого не происходит, если только у меня не—       Руки Дазая сжимаются вокруг его бёдер, удерживая на месте.       — Спокойно, — протягивает он, наклоняясь, чтобы поймать губы Чуи в поцелуй, успокаивая его, — всё в порядке, это... — он слегка улыбается, но не смеётся — он осознал, как сильно это беспокоит омегу, — это то, что должно произойти.       — ...Да? — спрашивает Чуя тихим голосом. Он всегда ассоциировал влажность с... неприятными воспоминаниями, ощущением дискомфорта, и все вокруг относились к нему так, будто он был...       Грязным, во время его течек. Со временем он... пришёл к выводу, что это...       — Да, — Дазай качает головой, большими пальцами выводя круги на бёдрах Чуи, — это предназначено для помощи с...       Оу. Оу.       Потому что он входит внутрь.       Теперь всё сходится, и Чуя чувствует разочарование из-за того, что ему никто не рассказал. Он не глупый, он бы понял, и всё это не было бы так огорчительно или запутанно.       — Ты не против этого..?       — Нет, — Дазай мотает головой. — В общем-то...       Чуя удивлённо вскрикивает, когда Дазай наклоняет его назад, пока спина рыжего не прижимается к простыням, и альфа нависает над ним, между его—       Чуя сглатывает.       Между его ног.       Что-то снова прижимается к нему, на этот раз к бедру, и теперь ему легче рассмотреть это получше, и Чуя замечает, что, что бы это ни было, теперь оно намного больше, чем ощущалось напротив его спины.       — Ты всё ещё хочешь продолжить?       — ... — Чуя кивает, наклоняясь, чтобы поцеловать его снова, но Дазай отстраняется, почти поддразнивая его, с лёгкой улыбкой на лице.       — Мне нужно, чтобы ты сказал это, золотой.       — ...Да, — отвечает Чуя, выглядя немного сердитым, когда губы Дазая не возвращаются тут же, — А теперь вернись—       — Я никуда не ухожу, — протягивает он, прижимаясь лицом к шее Чуи, покрывая поцелуями его кожу, спускаясь ниже. В ложбинку над ключицей, вниз к середине груди, и затем он решает обхватить ртом один из сосков Чуи, медленно проводя по нему языком.       — Д-Дазай!       Он чувствует улыбку напротив своей кожи, прежде чем альфа начинает всасывать, заставляя рыжего извиваться. И где-то среди того, чтобы держаться изо всех сил и быть немо ошеломлённым тем, насколько чувствительной может быть его грудь, в то время как Чуя всегда думал, что эта часть его тела несколько безобидна...       Чуе кажется, что его муж самодовольничает, и он не знает, как к этому относиться—       Губы Дазая теперь на его животе. Точнее, на рёбрах, но он двигается дальше на юг.       Чуя смотрит в потолок, не недовольный текущим положением вещей, но раздражённый своим открытием того факта, что единственное, в чём он на данный момент является королевой, — это королевой замешательства и неумелости.       Почему Дазай до сих пор одетый? И почему он целует пупок Чуи? Это очень приятно, но... рыжий не может понять цели этого. Потому что то, что Дазай делал раньше, было для того, чтобы показать Чуе, как трогать себя, когда он был один. И Чуя пусть и может быть гибким от занятий балетом какое-то время, но он точно не может поцеловать себя там...       А если это касается секса, то Дазай должен быть голым, разве нет? Или, по крайней мере, работать над исправлением этого—       Зубы Дазая царапают его бедро, а руки раздвигают бёдра Чуи шире, и пальцы того сжимают простыни.       — Я... Дазай...       — Знаешь, — напевает принц, вызывая удивлённый стон, когда поворачивается лицом к бедру Чуи, медленно всасывая кожу и оставляя маленькую тёмную отметину, полностью удовлетворённый её видом, — ты можешь называть своего мужа по имени, если хочешь.       Чуя настолько отвлечён этой мыслью, что даже не смотрит, как Дазай продвигается своими губами дальше по бедру, подталкивая то вверх, используя руку, зажатую в изгибе колена Чуи.       Дазай Осаму. Принц. Генерал. Кто-то, кто очень долго занимал важное место в его жизни, даже если до самого недавнего времени они едва ли разговаривали.       И теперь этот человек, всегда слишком далёкий, всегда каким-то образом заставляющий Чую чувствовать себя одиноким так, как он не мог объяснить, — его муж.       Почему бы Чуе не называть его по имени?       Однако все эти мысли улетучиваются, когда Дазай размашисто проводит языком по его бедру, пробуя влагу на вкус, и Чуя издаёт удивлённый звук, его лицо темнеет.       — Ч-что ты делаешь?! Это—       Затем зубы Дазая царапают его, и он содрогается, зарываясь одной ногой в одеяло, его колено подтягивается — чем альфа пользуется, выдвигая голову вперёд, жёсткая от щетины кожа на его щеках царапает чувствительную напротив, слизывая ещё больше.       — Пробую тебя на вкус, — практически мурлычет он, и Чуя глотает воздух, его грудь вздымается.       — З-зачем?       — Потому что, — Дазай впивается языком в кожу Чуи, посасывая одно мгновение, пока омега почти не теряет рассудок, — ты ужасно вкусный.       А теперь: Дазай не прочь признать тот факт, что в глубине души он немного негодяй. (Это что-то, для чего Чуя сейчас слишком молод, слишком неосведомлён, чтобы знать, но он узнает, после первых лет их брака.) И в полном отсутствии знаний у Чуи... есть возможность.       Если он стесняется всего, то некоторые вещи его смущают не больше, чем другие.       Это означает, что, хотя придворные омеги в Японии, безусловно, более осведомлены о сексуальных отношениях, поскольку знают больше, чем воспитанные до крайности омеги парижского общества, — они также знают, какие действия рассматриваются...       Можно сказать, "выходящими за рамки".       Поэтому, когда Чуя чувствует рот Дазая там, то издаёт тот же испуганный, удовлетворённый звук, который издал, когда Дазай впервые прикоснулся к его члену, его позвоночник выгибается над одеялами.       — Боже—!       Он... он на самом деле—?       Чужой язык плашмя медленно скользит по нему, и Чуя чувствует каждый сантиметр того, и это кажется... это кажется чем-то, в чём он должен признаться священнику, он— боже—       — О-Осаму... — раздаётся рык, вибрирующий напротив самых интимных мест его тела, и Чуя сжимает простыни в кулаки, пытаясь перевести дыхание.       Это отличается от того, когда Дазай прикасался к его члену. То было потрясающе, но это—       В этом есть что-то гораздо более интимное, даже если Чуя не мог объяснить, как или почему.       — Это... это... — он фактически пищит, когда Дазай дразнит его проход кончиком языка, намекая на проникновение, но не обеспечивая его, — ...норма?       Нет, большинство воспитанных омег при их дворе были бы немного возмущены, а большинству высокородных альф не нравится обслуживать своих партнёров, даже если у смазки действительно приятный вкус.       Но Дазай провёл большую часть полового созревания на поле боя или в окиях. Что касается королевского поведения... Дазай почти так же несведущ в этом, как его муж в том, что нормально в спальне.       Но, опять же, он просто немного негодяй.       — Да, — отвечает он, отстраняясь, и следующие слова, которые он произносит... бедняга никак не может знать, как сильно или как скоро эти слова аукнутся ему, — Тебе нравится?       — Я... — ему стыдно даже признаться в этом, но Дазай был очень строг к нему о том, чтобы быть честным, когда они начали, — да, но...       — Ты теперь принцесса, — указывает Дазай, и когда Чуя замечает, что чужие губы и подбородок немного влажные, то чувствует, что может упасть в обморок, — если тебе что-то нравится, тебе нельзя отказывать.       Что ж, когда он формулирует это так... это заставляет всё казаться совершенно в пределах нормы, а Чуя никогда не был членом королевской семьи, так что, очевидно, откуда ему знать.       Дазай почти уверен, что это не сработает, пока не слышит, как Чуя дрожащим голосом шепчет:       — ...Не останавливайся.       — ...       О-о, Дазай подталкивает ногу Чуи обратно наверх, он ранее не врал.       — Тебе нужно только вежливо попросить, пташка.       Глаза Чуи закатываются назад.       — Пожалуйста, не останавливайся... — он стонет, выгибаясь дугой, когда лицо Дазая снова оказывается там, его язык теперь двигается с большим упорством.       Такой красивый, такой податливый, такой сладкий—       И он практически плачет, когда язык альфы проникает внутрь.       Дазай осознаёт две вещи.       Первая: Чуя действительно очень быстро приспосабливается.       Вторая: Дазаю это нравится гораздо больше, чем он думал.       Это не занимает много времени, прежде чем омега станет полностью мокрым, почти так же сильно, как если бы у него была течка, что было целью Дазая (его джентльменской целью, во всяком случае, его другие интересы были... менее благородными.)       Чуя никак не может описать это чувство, но это хорошо, настолько, что он снова пульсирует напротив своего живота, это напряжение нарастает, и—       И есть один момент, когда язык Дазая изгибается идеально, и впервые Чуя чувствует эту растяжку внутри, и—       Дазай издаёт тихий удивлённый звук, потому что он не ожидал, что омега обхватит его ногами за голову и сожмёт — что, конечно, не проблема, Дазай не возражает, он просто немного задыхается, но это того стоит: чувствовать, как бёдра Чуи дрожат вокруг его ушей, а звуки, которые тот сейчас издаёт...       Божественны.       Рыжий издаёт недовольный скулёж, когда Дазай отстраняется, но он не может быть слишком расстроен — не тогда, когда эти руки лежат на его бёдрах, прижимая их к простыням.       — Пожалуйста, не—       — Я не остановлюсь, сладкий, — заверяет его Дазай, целуя бедро, затем бедренную косточку и снова живот.       Уголки губ Чуи опускаются в сердитое выражением, потому что это определённо кажется, что он остановился, но—       Но затем что-то гораздо более твёрдое, чем язык Дазая, прижимается к его проходу, толще, и—       Сначала он напрягается, когда палец Дазая входит в него, глаза широко распахиваются, сердце неуверенно колотится.       —Ах—я—!       Учитывая, насколько он мокрый, и тот факт, что язык Дазая немного растянул его, он доходит до второй фаланги без особого сопротивления, и как только встречает его, то останавливается, прижимаясь ещё одним поцелуем к животу Чуи. Альфа поднимает взгляд, повторяя тот же вопрос, который он задавал уже много раз этим вечером:       — Хорошо?       Это... Чуя может понять, что имела в виду Йосано. Это действительно как-то не по себе, но только потому, что он к этому не привык, и он не назвал бы это болью, скорее... покалыванием, ощущением, которое медленно исчезает, когда палец оседает внутри него.       — Чуя?       — Д-да, — отвечает он, и для кого-то, кто час назад даже не знал, что у Дазая было между ног... — но думаю, другая часть... — он тяжело сглатывает, прерывисто дыша, когда палец Дазая скользит глубже, — ...мне нравилась больше.       Лицо Дазая опускается на чужой живот в попытке скрыть свой смех, что работает только наполовину, потому что это щекотно, и затем Чуя извивается.       Он ну очень честный, да?       — Ты смеёшься надо мной?       — Нет, нет, любовь моя, я бы никогда... — Чуя, кажется, успокаивается после этого, вздрагивая, когда его рёбра и бёдра покрываются новыми поцелуями, и Дазай предполагает, что это просто потому, что тот отвлёкся, и это позволяет его пальцу войти полностью, заработав тихий, неуверенный стон, прежде чем он медленно начинает двигать им внутрь и наружу.       (Он, честно говоря, довольно впечатлён выдержкой молодого человека. Он ожидал, что тот испугается и попросит остановиться гораздо раньше, чем дойдёт до этого.)       Но на самом деле Чуя чувствует это, но он гораздо больше сосредоточен на кое-чём другом.       "Любовь моя".       Он сказал это серьёзно? Этим вечером он называл Чую другими вещами: дорогой, золотой и всё такое, несколько раз душенька, но всё это казалось сладкими словами, предназначенными для того, чтобы расслабить его, не—       Не "любовь моя".       Он же не может любить меня, верно?       Чуя, безусловно, надеется, что Дазай сможет прийти к тому, чтобы полюбить его, но он не понимает, как этот человек мог испытывать такие чувства в данный момент, даже если—       Даже если Чуя думает, что уже неравнодушен к своему мужу — больше, чем он когда-либо ожидал.       Возможно, это было потому, что его ожидания на этот вечер были очень низкими, или что Чуе все заранее описали альфу как зверя, или—        — Merde—! — он ахает, его глаза широко распахиваются, а спина выгибается так сильно, что это почти больно. И затем, как только он осознаёт, что только что сказал, его рука закрывает рот.       О боже, он никогда—       Но что это было—?       Дазай поднимает глаза, выпрямляя пальцы внутри (Чуя был так погружён в размышления о чувствах к своему мужу, что вообще не заметил, что тот добавил ещё один).       — Всё нормально?       — Что это было? — пищит Чуя, зажимая рот обеими руками.              Это было приятно, но ошеломляюще и... и неожиданно, и—       И Чуя не знает, что он чувствует по поводу медленной ухмылки, расползающейся по лицу принца.       — О, — его пальцы скользят внутрь, снова сгибаясь, и Чуя превращается в хаос стонов и извиваний, — Нашёл.       Что он нашёл, поточнее?       Губы Дазая возвращаются к его коже, но на этот раз двигаясь вверх, к груди, над ямкой на шее, и, наконец, они снова целуются, и Чуя отчаянно отвечает на это, обе руки цепляются за шею Дазая, пока эти пальцы продолжают поворачиваться внутри него, и—       И если это хоть немного похоже на то, как ощущается секс, Чуя не имеет ничего против него. На самом деле, он хочет этого. Хочет большего. Хочет сейчас же.       Каждый раз, когда пальцы Дазая сгибаются, такое чувство, что тот тянется и хватает сердце рыжего в свою руку, выстраивая его медленнее, чем когда рука альфы была на его длине, да, но намного интенсивнее, и—       И это чувство снова нарастает.       Боже.       Чуя в полном восторге. Неужели это действительно может происходить так часто? У него снова возникнет это парящее чувство? Ох, он надеется на это, ему очень понравилось—       Затем пальцы исчезают, и он пуст, и—       И он немного зол из-за этого, его глаза распахиваются, и когда Дазай садится, рыжий следует за ним, готовый высказать ему часть своего мнения, как тут—       Как тут он замечает, что на самом деле делает Дазай.       Тот держит одну руку в передней части своей юката, дёргая за завязки под ней, а затем передняя часть её открывается, показывая...       Больше бинтов.       Есть промежутки — между его грудью и рёбрами, и выше талии его хакама, но...       Уголки губ Чуи опускаются, и он протягивает руку, кончиками пальцев касаясь груди Дазая, прямо над сердцем — и альфа позволяет ему делать это без возражений, наблюдая с несколько настороженным выражением лица, будучи не уверенным в том, что тот сделает.       — Болит?       В конце концов, он предполагает, что Дазай не стал бы носить их без веской причины.       Глаза принца на мгновение расширяются, а затем смягчаются. Его рука поднимается, накрывая руку Чуи, переплетая их пальцы вместе, над его сердцем.       — Нет, пташка, уже нет.       Но это говорит ему о том, что было время, когда болело.       Юката снимается, обнажая плечи, бицепсы и предплечья, которые Чуя много раз ощущал за этот вечер, и он даже становится достаточно смелым, чтобы сесть до конца, протягивая руку, чтобы потянуть перед хакама Дазая, любопытствуя, остановят ли его, но принц позволяет это.       Чуя начинает чувствовать, как в нём поднимается волна уверенности, потому что это приятно, и он хочет этого, и, судя по тому, как говорил Дазай, это не кажется таким уж плохим, и—       И после нескольких коротких рывков пальцев Чуи за шнуровку по бокам штанов, они сползают вниз, открывая—       — ...       Изменение выражения лица Чуи настолько резкое, что это почти комично.       Он не может... что... он—       — ...Чуя?       — Я... нет.       Дазай откидывается на пятки, приподнимая бровь.       — Что значит "нет"?       — Э-это... — Чуя правда не может перестать смотреть на него, он хотел бы, чтобы мог, но не может, — ...ничего не получится.       — ... — Дазай не уверен, обижаться ему или быть польщённым. — Я уверяю тебя, всё получится прекрасно.       — Ты говорил мне, что он как мой! — огрызается Чуя, мотая головой, чувствуя себя откровенно... обманутым, одураченным, надутым.       — Нет, дорогой мой, — Дазай не знает, откуда в нём взялось всё это терпение этим вечером, но он сомневается, что когда-нибудь снова им овладеет, — Я сказал, что было несколько незначительных различий...       — Это не незначительное, — Чуя мотает головой, — он... он... размером с мою руку!       О-о, и теперь у этого ублюдка хватает наглости выглядеть довольным.       — Мне кажется, сейчас ты немного драматизируешь...       — Нет, не драматизирую! — восклицает Чуя, совсем не драматично. — Это... это не получится.       На этот раз Дазаю не удаётся сдержать лёгкий смешок, который только больше раздражает рыжего.       — Что ты имеешь в виду?       — Он не поместится внутри меня, — указывает Чуя, мотая головой, его лицо внезапно становится очень серьёзным. — Я умру.       — ... — следует долгое молчание, а затем—       — Это не повод для смеха! — огрызается Чуя, ужасно раздражённый тем, что его муж смеётся так сильно, что чуть не падает. — Я говорю совершенно серьёзно!       — Это... послушай, — Дазай изо всех сил пытается отдышаться, вытирая глаза, — если ты предпочтёшь подождать, пока не привыкнешь к нему, я готов сделать это...       — Не имеет значения, насколько я к нему привыкну! — выдаёт Чуя, — Он не станет меньше, разве нет?!       — ...Ну, — Дазай немного задумывается над этим, — ни в каком смысле, что помогло бы твоему затруднительному положению, нет.       — Ты что, издеваешься надо мной?       — В мою защиту хочу сказать, — Дазай прикусывает губу, его плечи трясутся, — ты ведёшь себя очень смешно.       — У меня есть разумные опасения!       — Возможно, понятные, но я бы не сказал, что разумные.       — У меня инстинкт самосохранения!       — Чуя, он вмещался много раз до этого, уверяю тебя.       — Давай, напомни мне ещё, сколько раз, — ворчит Чуя, чувствуя первый всплеск настоящей ревности, теперь, когда он лучше понимает, что Дазай на самом деле делал с другими, — и был ли кто-нибудь из них таким же маленьким, как я?        — ... — Дазай делает паузу, размышляя об этом, и чем дольше это длится, тем более раздражённым становится Чуя, готовый спросить, сколько было других, что ему требуется так много времени, чтобы обдумать это... — Да, кажется, был один меньше.       Это полностью выбивает Чую из седла.       — ...Правда?       — Да, — Дазай мрачно кивает, — Упокой, Господи, его душу.       Чуя фактически бьёт его по руке за это.       — Перестань смеяться надо мной, это не смешно!       — Очевидно, он выжил, — Дазай закатывает глаза. — Я никогда не слышал о члене такого размера, чтобы он мог серьёзно ранить кого-то.       — Ну, — Чуя скрещивает руки на груди, — я слышал.       Дазай наслаждался бы этим разговором, если бы не боролся в течение часа с запахом Чуи, вкусом его смазки и пульсирующей эрекцией.       — Слышал?       — Да, — Чуя надменно поднимает подбородок. — Слышал.       — Дорогой, прости меня, что я сомневаюсь в твоих доводах, но ты даже не знал, что у альф есть члены, пока я не сказал тебе—       — В Париже, — обрывает его Чуя, — была девушка, Изабо Фонтейн, вроде. Она провела ночь с альфой до того, как вышла замуж, и умерла в течение недели, — он пожимает плечами, — Сначала мне показалось очень странным, что эти две вещи могут быть связаны, но теперь кажется совершенно очевидным, что он, должно быть, был слишком большим.       — ... — о-о, Дазай ничего не может с этим поделать, он вынужден потворствовать, — И кто, скажи на милость, рассказал тебе эту душераздирающую историю?       — Герцог, — отвечает Чуя, воистину очень авторитетный источник.       — Понятно, — Дазай очень серьёзно кивает. — Бедная её семья. Ты когда-нибудь встречался с этой девушкой?       — Ну, нет, — Чуя мотает головой, — Мне было четырнадцать, мне ещё не разрешали ходить на общественные мероприятия.       — Ах, так это было незадолго до того, как ты начал ходить на такие мероприятия? — Чуя кивает, и Дазай цокает языком себе под нос, — И вскоре после того, как ты проявился?       — Да, спустя всего несколько месяцев, — рыжий снова кивает.       — Чуя.       — Что?       — Он это выдумал.       — ... — Чуя хмурится. — Зачем ему выдумывать что-то настолько ужасное?       — Ты хотел рискнуть остаться наедине с альфой после этого? — когда Чуя мотает головой, Дазай разводит руками, — То-то и оно.       — Я... — Чуя хмурится, прикусывая губу, потому что, поразмыслив...       На самом деле в этом больше смысла.       — Суть в том, — Дазай пожимает плечами, — что он вместится, и это не причинит тебе боли. Но если ты слишком напуган, я готов подождать—       — Я не... не боюсь, — запинается Чуя, — У меня... у меня просто есть сомнения в пространстве...       — Дорогой, посмотри на меня, — это трудно, когда Дазай заставил его чувствовать себя так глупо, но он смотрит. — Это, — альфа поднимает три пальца, держа их рядом, — столько, сколько было внутри тебя только что.       — ... — Чуя пристально смотрит, потому что... это не ощущалось таким, но когда он видит пальцы Дазая сейчас, ну... это на самом деле выглядит порядком много.       — И, насколько я помню, — продолжает Дазай, — тебе это очень даже нравилось.       — ... — так оно и было, в общем-то. Довольно сильно. До такой степени, что он разозлился, когда это прекратилось.       Дазай чувствует себя немного нелепо, но он понимает, что это будет постоянной проблемой в их браке, если они не разберутся с этим сейчас, так что...       Он тянется вниз, беря себя в руку, и другой рукой сравнивает его с тремя пальцами, чтобы Чуя мог получше уловить.       — ...       Ну, вообще-то... Он всё ещё намного длиннее пальцев Дазая и прилично толще, но... Разница может быть не такой огромной, как Чуя первоначально думал.       — ...И ты уверен, что он не—       — Милый, — вздыхает принц, прижимая одну руку к подбородку Чуи, чтобы омега действительно посмотрел на него. — Что я тебе говорил весь вечер?       — ... — Чуя прерывисто выдыхает, — Что ты не причинишь мне боли.       — И причинил ли я? — Чуя мотает головой, и Дазай снова спрашивает, — И если бы я думал, что есть хоть малейший шанс, что это серьёзно повредит тебе, был бы я готов сделать это?       — ... — Чуя нервно облизывает губы, — Не думаю, нет.       — А теперь, — Дазай качает головой, — Если ты не хочешь этого прямо сейчас, есть другие вещи, которыми мы можем заняться, — Чуя заинтригован предпосылкой этого, — И само спаривание может подождать—       — ...Ты хочешь сказать, что не укусишь меня? — Чуя хмурится, его сердце сжимается.       — ...Связывающие укусы почти всегда выполняются, когда двое сцеплены, — объясняет Дазай, и когда Чуя недоумевающе смотрит, — ...когда он застревает.       — ... — это приводит рыжего в состояние молчаливого размышления.       — Я правда готов подождать, — настаивает Дазай, даже если сама концепция остановиться на этом — само страдание. — Но ты должен сказать мне сейчас, потому что, если мы продолжим, и ты попросишь меня остановиться... Я постараюсь, но это будет не так просто.       Если это не причинит ему серьёзного вреда, а Дазай пообещал не причинять ему боли...       В глазах Чуи появляется решительный блеск.       — ...Я не хочу ждать.       Дазай смотрит на него, слегка нахмурившись, потому что понимает, что Чуя больше замотивирован желанием получить связывающий укус, чем самим сексом, и он предполагает, что это из-за ожиданий.       — И ты понимаешь, что ничего катастрофического не случится, если мы этого не сделаем, так?       (Он не ошибается, но чего он не понимает, так это почему Чуя так сильно хочет укуса.)             "...и это сделает меня твоим".       Чуя кивает, очень серьёзно, и затем... Дазай вздыхает, решив... проверить его искренность.       — Тогда прикоснись ко мне.       Чуя делает паузу.       — ...Прости?       Дазай поднимает бровь.       — Если ты не боишься, тогда прикоснись ко мне, — ответственность начать лежит на рыжем, и Дазай совершенно уверен, что из этого будет легко понять, способен ли Чуя зайти дальше.       — Я не боюсь, — несколько ворчливо отвечает Чуя, слегка надув губы, но он явно напуган этим предложением.       Тем не менее, он приподнимается ещё немного, прижимаясь поцелуем к губам Дазая — мягким, очень сладким, и альфа наслаждается этим, но —       — Это не то, что я имел в виду, пташка.       Надутые губы становятся только больше. (Даже если Чуя не может по-настоящему быть так расстроен — не тогда, когда Дазай называет его этим прозвищем.)       Он очень осторожен, когда скользит губами в сторону, будто это может быть неправильно, нежно целуя уголок рта Дазая, но когда губы альфы складываются в лёгкую улыбку, это подбадривает его, заставляя целовать подбородок Дазая, вдоль его челюсти. Он не так уверен в этом, как был мужчина, и он не посасывает и не кусается — в основном потому, что просто нервничает, и он не совсем тратит время на изучение.       Он снова делает паузу, когда достигает горла Дазая, потому что с этого момента открытой кожи, к которой он может прикоснуться, становится не так много.       — ...Могу я... — бормочет он, прижимая руки к груди Дазая. — Их... можно снять?       — ... — тогда Чуе не приходило в голову — он догадается только потом, когда узнает своего мужа лучше, — что Дазай был встревожен. Главным образом потому, что альфа довольно хорошо скрывает это. — ...Позже, после.       Ох.       Чуя кивает, даже если это немного сбивает с толку. Они должны быть голыми, и в то время как он мог понять, что бинты не совсем считаются одеждой, но...       Но он хочет чувствовать Дазая под своими руками, кожа к коже, так, как он никогда не мог себе представить до сегодняшнего вечера, и он всё ещё не знает, как это объяснить, но—       Но он преодолевает это, наклоняясь, чтобы снова поцеловать его в губы, на этот раз глубже. Дазай принимает это, слегка улыбаясь, когда язык Чуи прижимается к его рту, и игриво прикусывает тот, что вытягивает из его мужа стон, и он собирается указать, что омега снова тянет время, пока—       Пока рука Чуи, всё ещё неуверенная, но не дрожащая, не прижимается к его бедру, скользя вверх — и они всё-таки немного трясутся, чем больше приближаются, — настолько, что Дазай собирается сказать ему, что всё в порядке, и ему не обязательно—       Пальцы Чуи, мягкие, тёплые, касаются его ствола, и после первого настоящего контакта с его членом за этот вечер, Дазай не может не напрячься, издав низкий стон.       Рыжий останавливается, его глаза поднимаются обратно к лицу Дазая, кончики пальцев застыли напротив нижней стороны его длины, и —       — Хорошо, — Дазай выдавливает слова, — про... продолжай.       Ободрённый этим, Чуя скользит пальцами вниз по чужой длине, и ему хотелось бы, чтобы он больше знал о том, как прикасаться к себе, потому что это могло бы помочь в этом. То, что Дазай делал раньше, было так хорошо, и Чуя...       Чуя не думает, что может дать своему мужу такой же... уровень удовольствия.       Плоть Дазая кажется лишь немного более незнакомой, чем собственная Чуи — мягкая, нежная кожа, которая одновременно и твёрдая, и пульсирующая, и... и, возможно, Чуя был немного резковат, когда впервые увидел его, потому что, кроме размера, он действительно очень похож на его собственный, что делает его немного менее пугающим.       Немного, но не сильно, потому что, когда он пытается обхватить его пальцами и сжать в кулак, как это недавно делал Дазай, он не может обхватить полностью.       Но он всё же пытается совершить поглаживание с помощью большого пальца — медленно, осторожно, и он чувствует, как Дазай слегка вздрагивает в ответ, и... кажется, это хороший знак, поэтому он делает это снова, прежде чем медленно продвинуть пальцы вверх, вдоль ствола, чувствуя, как тот пульсирует под его прикосновением.       У него на пальцах нет масла, не так, как у Дазая до этого, так что всё происходит немного сухо, но Дазай так долго был на взводе, что ему всё равно. Он протягивает руку вниз, обхватывая запястье Чуи.       Рыжий замирает, его глаза метнулись вверх, но вместо того, чтобы остановить его, Дазай просто...       ...он просто помогает ему, направляя пальцы Чуи вверх-вниз, даже показывая ему, как пройтись большим пальцем по кончику, и—       И Чуя знает, что ему, вероятно, следует наблюдать, на будущее, но он не может отвести взгляд от лица Дазая: от складки между его бровей, напряжения в челюсти, когда его собственное удовольствие нарастает, и—       Сначала Дазай не знает, почему Чуя тянет его вниз, чужая рука обхватывает заднюю сторону шеи альфы, но затем его муж снова целует его, и...       И Дазай не может не улыбнуться в ответ, потому что он понимает, что маленькому рыжему нравится целовать его, и поэтому он целует Чую ещё слаще за это, положив одно предплечье рядом с головой своего любовника, приподнимаясь, и покусывает губы Чуи, чувствуя, как дыхание молодого человека ускоряется каждый раз, когда Дазай касается его своим языком.       С Дазаем над ним вот так, лежащим между его ног, когда их руки работают вместе, это только вопрос времени, когда его длина коснется влаги на бёдрах Чуи, и они оба вздрагивают.       (Чуя от смеси тревоги и предвкушения, Дазай — от быстро сдающей сдержанности.)       — Если ты... — Дазай изо всех сил старается говорить ровным голосом, отклоняясь от поцелуя, и их руки останавливаются, — Если ты не хочешь продолжать, сейчас самое время—       Чуя мотает головой, его щёки пылают, и... даже если он очень нервничает, он знает, что Дазай не причинит ему боли, так что...             Так что он раздвигает ноги немного шире под альфой, и слова, которые достигают ушей Дазая, такие... такие...       — Н-не останавливайся, — это неровный шёпот, сорвавшийся с дрожащих губ. — Пожалуйста, Осаму... не... не останавливайся.       Дазая внезапно захлёстывает чувство, которого он... вообще... не испытывал раньше. Теплота омывает его лицо, поднимается к горлу, перехватывает дыхание, и единственное, что может помочь ему справиться с этим, — это поцеловать Чую снова, снова и снова, пока омега не станет податливым под ним, вздыхая у его губ, запустив руки в его волосы.       (Дазай не ошибся, Чуя обожает целовать его, ему кажется, что он мог бы пробовать на вкус губы своего мужа, пока тот не упадёт в обморок от нехватки воздуха, и тот был бы совершенно не против.)       Наконец, рука Дазая заводится под одно из бёдер Чуи, находит изгиб его колена, подталкивая его вверх, и Чуя всё ещё податлив, позволяя ему, даже если его пальцы сжимаются в чужих волосах. Он задерживает ногу там, даже когда Дазай отпускает её, предполагая, что принц, должно быть, положил её туда по какой-то причине, а затем—       А затем головка члена упирается о проход Чуи, и рыжий чувствует себя так, словно находится на краю обрыва, его вот-вот столкнут на камни внизу.       "Всё в порядке, — успокаивает он себя, зажмурив глаза, — я не умру, Верлен это выдумал, и он не причинит мне вреда, он обещал, что не причинит мне вреда—".       Затем раздаётся шёпот:       — Глубокий вдох, солнце.       Он повинуется, делая глубокий вдох через нос, его руки опускаются с волос Дазая, чтобы обхватить его за шею, собираясь с духом—       И тогда возникает давление.       Поначалу слабое, быстро растущее, и на мгновение он напрягается, ноги дрожат от нервов, но Дазай успокаивает его, чуть передвигая руку, что лежит у головы Чуи, чтобы погладить его по щеке.       Затем появляется этот запах, тот, который Чуя заметил, как только вошёл в комнату — альпийский, знакомый, но теперь более сильный... и такое чувство, что тот повсюду: он поднимается вверх по носу, заставляя его голову ощущаться воздушной и лёгкой, и—       Чуя судорожно выдыхает, и что-то внутри него уступает, давая Дазаю пройти сквозь первое кольцо мышц.       Омега резко ахает, губы дрожат, и рот Дазая касается его челюсти, щеки, шепча слова утешения на ухо.       — Красотуля... — Чуя тонет в этом звуке, глаза закрываются, и он изо всех сил пытается дышать, чувствуя, как в него погружаются всё глубже, — Держись за меня.       И он делает это, его руки крепко и дрожаще обнимают шею Дазая.       Он, как и предполагал Чуя, огромен. И бывают моменты, когда ему приходится тяжело выдыхать: "П-подожди...", чтобы Дазай мог остановиться, во время чего Чуя попытался выровнять дыхание, и альфа всегда это делает, посасывая это конкретное место на шее Чуи, отчего разум омеги немного затуманивается, прежде чем тот произнесёт разбитую команду продолжать.       Это сложный процесс, который, по оценкам Чуи, занимает не менее получаса (позже Дазай скажет ему, что это длилось всего около двух минут), но в конечном итоге он чувствует, как бёдра Дазая прижимаются к его заду, и...       И это должно означать, что тот весь внутри, да?       — Идеален... — рычит Дазай у его виска, целуя его в щёки, и Чуя только тогда понимает, что пролил несколько слёз во время процесса, — Так хорошо справляешься...       Это только вызывает у него ещё больше слёз — не в плохом смысле, а просто потому, что Чуя так боялся этого момента в течение стольких недель, и теперь, когда они наконец здесь...       "Он думает, что я идеален, — Чуя тяжело сглатывает, утыкаясь лицом в шею Дазая, — он... он думает—".       — Тебе... — Дазай проглатывает стон, потому что Чуя ослепляющий вокруг него: горячий, мокрый, невероятно узкий, мышцы пульсируют, пытаясь втянуть его ещё глубже. — Тебе больно?       Немного, но не в остром, обжигающем смысле. Это не так сильно отличается от покалывания, которое он чувствовал раньше, от пальцев Дазая, но немного более интенсивное, сопровождающееся ноющей болью. Болью, которая, в общем-то, была гораздо более неприятной, когда Дазай был примерно на полпути, но она ослабевала, чем глубже тот входил, а проход Чуи приспосабливался к растяжке.       Сейчас же, чем дольше альфа остаётся неподвижным, тем слабее становится дискомфорт, и это просто...       Это просто по-другому. Тепло и пульсация, которую Чуя чувствовал до этого, когда Дазай был под его пальцами, теперь внутри него, и она ощущается, как второе сердцебиение.       — Чуя?       Точно.       — Н-нет, — нечётко отвечает он, впиваясь ногтями в плечи Дазая сквозь бинты, и в сексе была одна вещь, о которой никто не говорил Чуе — та, которую он должен был выяснить абсолютно самостоятельно.       Порыв необузданной нежности, которая внезапно вспыхнула в нём от такой тесной связи с другим человеком.       Честно говоря, Дазай был прав, Йосано была права — это, как и всё остальное, что они делали сегодня вечером... так приятно, что Чуя может понять, почему люди занимаются этим для развлечения или почему это не только ради зачатия.       (Даже если его немного расстраивает мысль о том, что другие люди тоже испытывали эту связь с его мужем, но...)       Но затем Дазай начинает двигаться, и Чуя издаёт тихий звук недовольства, одной ногой обхватывая чужую спину. И не то чтобы он мог остановить альфу, но принц всё равно останавливается, его голос окрашен беспокойством:       — Ты в порядке?       — Д-да, — бормочет Чуя, крепко обнимая его, и тогда Дазай с минуту находится в растерянности, почему рыжий пытается остановить его: — э-это же ещё не всё, да?       Дазай делает паузу, пытаясь осмыслить этот вопрос, потому что до этого он изо всех сил старался не отставать от полного и абсолютного отсутствия понимания у рыжего, но...       Но что?       — Нет, — отвечает Дазай, но он должен признать, что рад, что сам не юный девственник, потому что, если бы он действительно закончил так быстро, реакция Чуи была бы такой унизительной, что он сомневается, что когда-либо оправился бы от этого вопроса.       Но сейчас его мысли путаются от ощущения пребывания внутри омеги, и Дазаю становится всё труднее понимать то, что тот имеет в виду.       — Т-тогда почему ты..? — тяжело выдыхает Чуя, его бедро дрожит вокруг талии Дазая, и—       Оу.       Насколько знает Чуя, даже из объяснения Дазая, которое было наиболее полным из тех, что ему были даны...       Он просто думает, что как только Дазай окажется внутри него, тот "застрянет", и всё.       И, возможно, если бы альфа уже не был глубоко внутри него, у него хватило бы терпения объяснить это словами, но...       Но у него вообще его сейчас нет.       Одна из его рук находит щёку Чуи, притягивая того для поцелуя, такого медленного, такого глубокого, что Дазай чувствует, как его муж расслабляется под ним, и он использует это как возможность наполовину выйти, прежде чем Чуя сможет запротестовать, затем войти обратно неглубоким, экспериментальным толчком.       И единственное, о чём он не подумал, было то, что в то время как целовать Чую — отличное средство отвлечь того, — ощущение омеги, стонущего напротив его губ, — это...       Это заставляет Дазая потерять голову, совсем чуть-чуть.       Он задаёт медленный, неглубокий ритм, которым он может управлять, всё ещё сохраняя некоторый контроль, и который с лёгкостью потрясает Чую, дрожа под ним, грудь того вздымается.       Это... это так—       Каждый раз, когда Дазай входит обратно, он задевает что-то внутри него — место, которое, такое чувство, связано со всеми остальными частями тела Чуи, заставляя его ноги подпрыгивать, словно он марионетка, которую дёргают за ниточки.       Хорошо, хорошо, так хорошо, что Чуя снова пульсирует напротив своего живота, и он не совсем понимает смысла этого, но—             "Это же приятно, да?".       Что ж, вероятно, смысл в этом. И по тихому рычанию и стонам, которые время от времени вырываются из горла альфы, Чуя понимает, что Дазай определённо наслаждается этим так же сильно, как и он, но в чужих плечах также есть напряжение, будто тот...       Чуя думает, что тот, возможно, сдерживается, но он не уверен.       — О-Осаму... — теперь произносить его имя кажется намного более естественным, чем в первый раз, когда Чуя сказал его. Когда карие глаза опускаются, чтобы посмотреть на него, Чуя тянется к нему, и Дазай издаёт ласковый смешок, не спрашивая, чего тот хочет, наклоняясь, чтобы ещё раз поцеловать его.       Его руки в волосах Дазая, пальцы царапают кожу головы, и—       И он пытается качаться бёдрами навстречу, что приводит к тому, что альфа погружается немного глубже, немного сильнее, и Чуя может сказать по прерывистому дыханию Дазая у своих губ, что альфе это нравится.       И Чуе тоже это нравится, его бёдра сжимаются вокруг чужой талии, когда альфа ускоряется — не резко, но достаточно, чтобы Чуя понял, что быстрее на самом деле ощущается лучше, словно возникает ощущение трения о его внутренние стенки, которое просто превращает его внутренности в жидкое тепло, но в то же время напрягает их.       Одна рука опускается на плечо Дазая, царапая ногтями, и теперь Чуя двигает бёдрами каждый раз, пытаясь добиться большего ощущения, но в этом положении и с тем, насколько тяжело Дазай лежит на нём, он мало что может сделать, так что...       — Ос—Даз—Нгх—!       Трудно произнести хоть что-нибудь, потому что каждый раз, когда он пытается, Дазай снова трётся об это место, и всё, что может сделать Чуя, это позволить своей челюсти упасть и бессмысленно стонать, но... но ему удаётся выдавить одно слово.       — С-сильнее!       Дазай чувствует, как более рациональная часть его мозга медленно начинает отключаться, и... и даже если он знает, что это первый раз Чуи — если тот хочет сильнее...       Следующий толчок больше похож на хлопок, вырывающий сдавленный, пронзительный звук, который почти похож на крик, но не совсем — и Дазай почти беспокоится, что сделал ему больно, до тех пор, пока это не превращается в—       В то, что на самом деле довольно громкий стон, гораздо более полный энтузиазма, чем то, что Дазай ожидал от очень застенчивого девственника, но...       Но ему это нравится, и он начинает задавать гораздо более мощный темп, каждый раз выходя немного больше, прежде чем снова резко войти, и стоны становятся ещё громче, чаще, отчаяннее...       Со своего поста в коридоре Наоми едва может сосредоточиться на своем рукоделии (она дважды уколола большой палец), и когда она смотрит на одного из королевских охранников, то прочищает горло:       — Это...       По коридору разносится ещё один приглушённый крик, и её лицо немного темнеет.       — Норма, для брачной ночи? — она не глупая, изолированная от двора омега (даже если у её брата бзик на её защиту), но она никогда не слышала ничего подобного этому.       Она так беспокоилась за своего нового хозяина после его вопросов об отношениях между парами — боялась, что ей, возможно, придётся бежать к одному из Накахар и просить его о помощи, если что-то пойдёт не так—       (Сейчас она почти уверена, что слышит стон.)       Стражник, седой пожилой ветеран двора Фукузавы, мотает головой.       — Не среди договорных браков, нет.       Даже он выглядит немного шокированным.       Одна из старших горничных останавливается, идя по коридору с корзиной белья у бока.       — ...Ну, — она переводит взгляд с Наоми на стражника, после обратно в коридор, как раз в тот момент, когда они все слышат имя своего принца, эхом разносящееся по коридору, — по крайней мере, не будет никаких опасений по поводу наследника.       В этом они все трое согласны.       Чуя не уверен, хочет ли он, чтобы это когда-либо заканчивалось. С каждым мгновением становится лучше, намного лучше, и он едва может думать, едва дышит—       И чем дольше это продолжается, тем больше контроль Дазая ослабевает, и Чуя видит проблески чего-то совсем другого...       Чего-то, что ему нравится.       Моменты, когда он становится грубее, когда его руки сжимают бёдра Чуи железной хваткой, когда он рычит, прижимает и кусается.       Каждый раз, когда он кусает Чую, он задаётся вопросом, не тот ли самый это укус, но никаких новых ощущений не появляется. Это приятно, да, особенно когда после тот посасывает кожу в извиняющемся жесте, но...       Но когда Дазай укусит его, это будет значить, что всё закончилось, и Чуя не хочет заканчивать, даже когда он снова чувствует, как в его животе нарастает напряжение. Он хочет ощущать это вечно, хочет, чтобы Дазай остался внутри него навсегда—       И ему кажется, судя по тому, как ритм Дазая медленно начинает нарушаться, что альфа, скорее всего, тоже начинает чувствовать себя сокрушённым, и при этой мысли в груди Чуи возникает странное, необъяснимое чувство гордости.       — Ч-Чуя... — его сердце замирает, когда он слышит, как его муж рычит его имя напротив горла омеги.       "Я заставлю его сделать это снова, — слабо думает про себя Чуя, царапая пальцами спину Дазая. — Я не знаю, как, но я заставлю его произнести моё имя вот так ещё раз".       Это чувство теперь ближе, намного ближе, оно прямо здесь—       Голос Дазая звучит у него в ушах, и мир может кануть прямо здесь и сейчас, и этот голос всё равно будет единственным, что имеет значение.       — Держись за меня.       Чуя не думает, не должен, он просто делает это, обхватывая руками шею Дазая, его лодыжки скрещиваются на чужой пояснице, и это сближает их животы, запирая член Чуи между ними, и каждое движение бёдер Дазая создаёт такое сильное трение, что это—       Требуется всего три толчка, прежде чем весь мир Чуи развалится на части.       Это намного сильнее, чем его первая кульминация, потому что раньше речь была только о нём — рука Дазая на нём, и ничего больше. Сейчас же с ним в этом чувстве есть ещё один человек, стонущий его имя, целующий его, заставляющий его внутренние мышцы напрягаться, чтобы удержать Дазая, даже когда альфа продолжает толкаться — и это самое совершенное чувство, которое только существует.       А затем бёдра Дазая начинают замедляться, и он ощущает—       Чуе трудно думать, когда он парит вот так, оседлав волны удовольствия, но кажется, что Дазай становится всё больше внутри него. Намного больше.       Оу. Оу.       Он приоткрывает глаза, его сердце каким-то образом ускоряется ещё сильнее.       Это—?       До того как он успевает посмотреть, рука Дазая скользит в его волосы, пальцы запутываются в его кудрях, и прежде чем Чуя может спросить, зачем, его голову поворачивают в сторону, прижимая к подушкам, и—       Чуя никогда не думал, что ему понравится, когда с ним обращаются так грубо, он всегда был немного высокомерен в этом смысле. Был один стражник, который однажды буквально бросил его на заднее сиденье кареты, когда они спешили прочь от уличного пожара в Париже.       Даже если бы это было ради его безопасности, Чуя был достаточно взбешён, чтобы приказать молодому человеку бегать кругами по саду в поместье Верлена большую часть часа. Рембо подумал, что это странно, а Чуя сказал, что трудиться под солнцем — значит быть ближе к богу.       (На самом деле, это просто вызывало у него странные чувства, наблюдая за мокрым от пота в полуденной жаре мужчиной, когда тот пробегал мимо.)       Но ему нравится это, нравится, когда Дазай груб с ним, когда тот заставляет его чувствовать себя маленьким, уязвимым и принадлежащим—       Затем, наконец, появляется жжение, ясное и острое, его глаза широко распахиваются, и он издаёт удивлённый вздох.       Его инстинкт подсказывает попытаться избежать этого, отпрянув, но рука Дазая вцепилась в его волосы, удерживая неподвижно, издавая резкое рычание, и—       И глаза Чуи распахиваются немного шире, прежде чем становятся полуприкрытыми, и он расслабляется под челюстями альфы, и в этот момент он не знает, что Дазай, в общем-то, очень усердно работает, даже когда его голова затуманена от всего остального, чтобы отвлечь омегу от боли, продолжая работать бёдрами, даже когда его узел начинает набухать до такой степени, что двигаться очень затруднительно.       (Нет, Чуя не знает этого сейчас, но он узнает позже, и он будет любить своего мужа ещё больше за это.)       Он не знает, сколько времени проходит, прежде чем Дазай остановится или его зубы разомкнутся на горле Чуи. Ни один из них, похоже, не заботится о времени, усталости или о чём-либо ещё — они просто держатся друг за друга, дрожа, пытаясь отдышаться.       Челюсть Дазая болит, когда он, наконец, отпускает, лениво несколько раз проходясь языком, чувствуя вкус железа — и гордости, когда ощущает, как омега (теперь его омега) дрожит под его прикосновением.       Лодыжки Чуи отпускают его спину, бёдра дрожат от напряжения, раскрываясь вокруг него, и Дазай...       Дазай просто зарывается лицом в горло рыжего, утыкаясь носом в метку, чувствуя, как связь между ними укрепляется, а Чуя опускает подбородок, его щека устало прижимается к каштановым волосам, его руки всё ещё обнимают плечи Дазая, и он прижимается носом в тёмные, непослушные волны.       Сейчас он держит на себе весь вес Дазая, но если омега возражает или испытывает какой-либо дискомфорт, он этого не говорит.       Только когда Дазай чувствует мягкие вибрации напротив своего носа, он понимает —       Чуя мурлычет, и тот обнимает его.

// «Дайте ему кого-нибудь другого!» //

      У альфы першит горло, и его руки скользят под спину Чуи, держа его так крепко, что рыжий почти не может дышать.       Дазай не—       Он тяжело сглатывает, беря себя в руки — борясь со столькими разными эмоциями.       Дазай не ожидал, что будет чувствовать себя так.