— НАСТОЯЩЕЕ —
Чуя едва может держать глаза открытыми в течение первых десяти минут, довольствуясь тем, что безвольно лежит под Дазаем, позволяя альфе рокотать и утыкаться носом в его шею, время от времени перекатывая бёдрами, пока Чуя снова не станет бездумным, периодически постанывая. (Что каждый раз вызывает у альфы головокружение.) В какой-то момент они оказываются перевёрнутыми, где Чуя находится на чужих коленях, его лицо прижато к груди Дазая, пока они оба переводят дыхание, и рыжий, когда его отпускает, понимает с растущим чувством победы... Он сделал это. Его рука лежит на сердце Дазая, кончики пальцев слегка впиваются в кожу. "Мой, — думает он про себя, — весь мой". Что, конечно, странно. Он знает, что Дазай на самом деле не... рыжий прикусывает внутреннюю сторону щеки, стараясь не заглушать собственную эйфорию.// «Я имею дело с избалованным ребёнком.» //
Энтузиазм Дазая по поводу их брака был не очень заоблачным, но... Чуя утыкается носом в подбородок альфы, слегка улыбаясь, когда в ответ получает мягкое ворчание. "Я могу влюбить его в меня, — думает он про себя, полный решимости, — я могу заставить его полюбить меня". Дазай обхватывает одной рукой спину своей пары, притягивая его ближе, пока их животы не прижимаются друг к другу, и Чуя удовлетворённо вздыхает, довольствуясь его теплом. — Стоит ли нам позвать слуг, чтобы они разнесли весть? — спрашивает Дазай, закрыв глаза. Чуя поднимает голову, наклоняя её в сторону. — Это что-то, что обычно делают? Дазай слабо улыбается, не открывая глаз. — Я уверен, ты захочешь, чтобы все услышали душераздирающую историю о твоём выживании, — он обрывает себя, когда Чуя бьёт его в грудь, о чём омега тут же жалеет, потому что это заставляет узел альфы дразняще дёргать за его проход, вызывая резкую дрожь у рыжего, заставляя его снова расслабиться, прислонившись к груди напротив. — Не беси, — бубнит Чуя, обнимая Дазая за шею, — Я в хорошем настроении. — Правда? — протягивает Дазай, его пальцы проходятся по волосам Чуи, расчёсывая случайные спутанные пряди. — Я польщён. Чуя мычит, но не спорит, его пальцы играют с кудрями у основания шеи Дазая. — Долго это длится? — Узел? — когда Чуя утвердительно мычит в ответ, Дазай задумывается. — Ещё десять минут или около того, по идее, — альфа зевает, одной рукой потирая поясницу Чуи. — Уже много времени прошло. Чуя кивает, устраиваясь поудобнее. Он не может перестать прикасаться к своей шее, ощущая там метку, и губы Дазая подёргиваются. — Будет раздражение, если продолжишь так делать, — мягко отчитывает его он, и Чуя просто пожимает плечами, его голос надутый: — Не будет, — Дазай посмеивается, и Чуя меняет тему, немного смущённый тем, как сильно ему нравится метка, и зная, что Дазай, вероятно, считает это глупым. — В любом случае, а почему он застревает? У-у, приехали. Дазай вздыхает, пытаясь придумать лучший способ объяснить это. — Это часть... процесса зачатия. Это гарантирует, что ничего из моей... — он почти говорит что-то более грубое, и, имея представление, что Чуя не поймёт... он использует более распространённый, формальный термин. Даже если для него это звучит натянуто и криво, он понимает, что... есть больше шансов, что это слово Чуя слышал. — ...что ничего из моего семени не выйдет из тебя. Брови Чуи хмурятся, и Дазай уверен, что тот вообще не понял, но омега спрашивает: — Ну, это сработало? Дазай долго смотрит на него, обдумывая. — ...Ты спрашиваешь меня, беременен ли ты? — спрашивает он медленно, и когда Чуя просто смотрит на него в ответ, ожидая: — Сейчас нет никакого способа узнать это, — отвечает Дазай, а затем понимает... Если у Чуи был настолько запущенный случай непонимания секса, у него, вероятно, есть серьёзные пробелы в знаниях о беременности. Что, учитывая их ситуацию, не ерунда. — ...Что именно ты знаешь о том, чтобы ждать ребёнка? Чуя задумывается, всё ещё играя с более длинными прядями каштановых волос. — Ну, я знал немного, пока мы не были помолвлены, потом Рембо поговорил со мной, — объясняет он. Если бы он сказал это до их первой попытки заняться сексом, Дазай чувствовал бы гораздо больше спокойствия, узнав, что мальчик получил наставления от Рембо. Сейчас же он не находит в этом заявлении большого оптимизма. — И что ты знаешь теперь? Чуя немного задумывается над этим. — Я знаю, что он выходит из меня, — ох, слава богу, по крайней мере, ему не нужно сообщать эту новость. — И что это больно. Да, в этом Рембо не был неточен. — Что ещё? — Эм... У меня не будет течек во время этого, — Чуя поднимает палец, словно перечисляет симптомы болезни. — И есть такая штука, которая называется... — он щурится, пытаясь вспомнить, — ...пинки? В этот момент ты чувствуешь, что он начинает двигаться, — он слегка шевелит пальцами в демонстрации, — И после этого пройдёт ещё около четырёх месяцев, — Дазай кивает, потому что, наконец-то, эта информация звучит точно, — и именно тогда ты должен отправить меня под стражу. — ...Под стражу, — медленно повторяет Дазай, и Чуя тупо смотрит на него в ответ. — Ну да, типа... вообще нельзя выходить на улицу, нужно лежать в постели, пока не родится ребёнок, нельзя видеться с другими альфами. Ну, знаешь, — Чуя пожимает плечами, — Все нормальные вещи. Их определение нормы крайне отличается. — ...Ты не должен быть ни под какой стражей. Чуя хмурится. — Но разве это не навредит ребёнку? — ...По-моему, буквально запереться на несколько месяцев и лежать в постели целыми днями было бы хуже для ребёнка, — отвечает Дазай. — Как бы там ни было, мне кажется, так делают только европейцы, — указывает альфа. Чуя испытывает облегчение от того, что ему можно оставить позади эту традицию. — О, ну, ладно, — он кивает, — Ой, и я помню, что это может вызвать тягу к странной пище, — добавляет он, — моя матушка страдала, потому что ей хотелось арбузов, но был не сезон. — ...И это всё, что ты знаешь? — осторожно спрашивает Дазай, на что Чуя кивает, его уверенность слегка угасает. — Я должен был—? Дазай мотает головой, не желая порицать омегу, потому что это не его вина. Возможно, они смогут обсудить это позже, когда Чуя почувствует в себе больше уверенности, но... — Ты никогда не был замужем, в этом не было необходимости. Чуя кивает, будучи успокоенным этим, потому что Дазай прав, Чуя не был замужем, ему не разрешалось делать ничего из этих вещей — откуда ему было знать? (Дазай, однако, планирует провести очень жёсткий разговор с опекунами Чуи в ближайшие дни.) — Когда я впервые прикоснулся к тебе, своей рукой... — осторожно объясняет Дазай, — Помнишь, когда это было закончено, произошла... разрядка, — Чуя кивает, и каждый раз, когда он двигается, его нос приятно касается боковой части шеи Дазая. — И я стал... мокрым, — подтверждает Чуя, не пребывая в восторге от обсуждения этого, и Дазай чувствует, как тот морщит нос от неприязни. — Почему тебя это смущает? — спрашивает альфа с любопытством, его рука опускается немного ниже на позвоночнике Чуи, — Было бы странно, если бы ты этого не сделал. — Это... — Чуя почти говорит "неприятно", но это не совсем так. В том сценарии это было очень приятно, но... — ...мерзко, — бормочет он, не поднимая головы. — Я не считаю, что это мерзко, — заверяет Дазай, его голос мягкий, немного приглушённый волосами Чуи. — Совсем нет. — ...Правда? — бубнит омега. — Да, — рука Дазая, наконец, скользит вниз по изгибу его зада, крепко сжимая, слегка раздвигая его, чтобы провести большим пальцем по кольцу мышц своей пары, чувствуя, где они соединены. Это действие вызывает у Чуи резкий вздох, и он прижимается к нему ещё плотнее. — На самом деле это лестно. — Л-лестно? — глаза Чуи полуприкрыты. — М-м-мгм... — мычит Дазай, прижимая эти мягкие, отвлекающие маленькие поцелуи к его голове, — Приятно знать, что я заставляю тебя быть мокрым для меня, — мурлычет он, и что-то в том, как он говорит, ускоряет дыхание Чуи... — В любом случае, — его рука убирается, и Чуя почти дуется, потому что ему это нравилось, и альфа продолжает, — Но ты не только стал мокрым, помнишь? Ну, это трудно вспомнить — происходило многое. Но он действительно помнит, как что-то... вышло из его... ну... Он не хочет говорить этого, сама мысль об этом немного смущает его... Но Дазай понимает по реакции — Чуя всё прекрасно помнит. — Что-то похожее происходит и с моим, — объясняет он, и ему так странно объяснять это кому-то взрослому, но... ничего не поделаешь. — Но внутри тебя. Чуя это и чувствовал — до сих пор может чувствовать это внутри себя, но он не знал, как спросить, а Дазай никогда не говорил, что что-то было из ряда вон выходящим, поэтому он просто... смирился с этим. — Но мой был... Многие из фактических различий в анатомии между альфами и омегами мужского пола остаются гипотезами, потому что их можно наблюдать, но никто не знает наверняка, почему они такие, какие есть, даже в то время как учёные пытаются исследовать этот вопрос. — Ну, ты не можешь... — Чуя немного разочарован тем, как он продолжает делать паузы, не осознавая, что альфа старается формулировать вещи так, чтобы он понял, и так, чтобы это его не расстраивало. — Ты же знаешь, что я не могу вынашивать детей, да? Чуя кивает, потому что это очевидно — альфы не могут, и было бы... странно представить это, если бы они могли. — Ну, даже несмотря на то, что у нас обоих он есть, ты не смог бы сделать кого-то другого беременным, — медленно объясняет Дазай. Был некоторый уровень любопытства, что, возможно, они могли бы, если бы это было с бетами или другими омегами, но при рассмотрении оказалось, что нет. — Вот почему твоё другое. — ... — Чуя корчит лицо, — ...Тогда зачем он мне вообще нужен? — он хмурится. Не то чтобы он хотел, чтобы тот исчез, он просто не понимает, почему это работает подобным образом... (Дазай правда хотел бы знать, почему Йосано, которая обучена как настоящий врач, не объяснила ему ничего из этого заранее. Это была бы очень полезная информация.) — Чтобы получать удовольствие, — объясняет Дазай. — У женщин-омег есть нечто подобное, у них просто... намного меньше. Чуя хмурится. — Почему? — (Дазай пытается не заворчать), — Если это задумано для того, чтобы помочь сделать нахождение с альфой приятным, разве меньший размер не был бы неудобным? — Да, — Дазай соглашается немного слишком решительно, — это неудобно для всех, кто в этом участвует, — (ему не нравится плохо справляться с вещами, и Сасаки была очень терпелива, когда он только учился прикасаться к женщинам, но в пылу всего этого было невероятно раздражающе пытаться дотянуться и найти эту чёртову штуку. Он почти предпочитает мужчин-омег по этой причине, потому что стимулировать их и близко не так сложно—) — А почему это так, если это неудобно? — Я не знаю, — ноет Дазай, чувствуя, что они сбиваются с пути, и это начинает больше походить на школьный урок. — Но ты не женщина, так что я не понимаю, как это относится к делу... — У нас может быть дочь, — указывает Чуя, широко раскрыв глаза. — Что, если мне придётся объяснять— — Я... — Дазай изо всех сил пытается примириться с мыслью о чём-то подобном, — ...всё равно что-то подобное будешь объяснять ей не ты. — Но— — В любом случае, — продолжает Дазай, — со мной это происходит по-другому, потому что, когда я изливаюсь в тебя, именно так зачинается ребёнок. Чуя делает паузу, обдумывая это. — ...И поэтому ничему нельзя выйти? — Дазай кивает, с облегчением видя, как паззл собирается вместе, — И поэтому он застревает? — ещё один кивок. — И эта штука... — он не знает, как ещё назвать влажное ощущение заполненности внутри него, — это твоё... семя, — медленно заканчивает он, и он полагает, что в этом в некотором роде есть смысл. Из семян растут вещи, это помещает в него ребёнка, он вроде как понимает это. — Это более традиционный способ назвать это, да. — А как ты обычно это называешь? — Чуя хмурится, а Дазай... пожимает плечами вместо ответа. — По-разному. Это не всегда всплывает в разговоре. — Например? Боже, он сцеплен с ним, и Дазай всё равно чувствует себя немного неловко, говоря это — он как будто разговаривает с монахиней. — ...Сперма, конча, наверное, в непринуждённой беседе. — Оу, — Чуя моргает. — Хорошо. Значит, типа... когда ты "разряжаешься" твоя конча входит в меня. — Я... ну... — у Дазая в жизни было много постельных разговоров, но ни один из них никогда не был таким познавательными или неэротичным. — Это может быть существительным или глаголом. — Правда? — Таким образом, ты можешь просто сказать, что я кончил в тебя. (Он честно никогда не думал, что секс может привести к уроку грамматики, но вот они здесь.) — Хорошо... — Чуя серьёзно кивает. — А когда я узнаю, что беременен? — Когда у тебя не наступит следующая течка или ты почувствуешь пинки, — объясняет Дазай, радуясь, что всё закончилось. — Хотя я был бы удивлён, если бы ты забеременел. Чуя поднимает обеспокоенный взгляд. — Почему? Что-то не так с—? — Нет, нет, — успокаивает его Дазай, мотая головой, — Просто у мужчин реже бывает зачатие вне течки. Они могут, это действительно случается, но это связано со многими другими факторами, в первую очередь со здоровьем омеги, о котором идёт речь. Дазай не сказал бы, что Чуя кажется нездоровым, но тот явно испытывал сильный постоянный стресс, а это вредно для организма. Другими факторами могут быть такие вещи, как физическая совместимость между двумя партнёрами, насколько фертилен омега — о чём никто на самом деле не знает, пока они не попробуют. — ... — Чуя слегка хмурится, мысленно считая недели. — У меня течка только через месяц, — бормочет он, и Дазай смотрит на него, понимая — — Ты расстроен? Чуя поднимает глаза. — А почему я не должен? — спрашивает рыжий, и для Дазая... Он просто... Большинство омег, с которыми он был, особенно молодые, боятся материнства. Рю может быть всего тринадцать лет, но он замыкается каждый раз, когда их мать просто упоминает, что у него когда-нибудь будут дети. Это просто... иначе — видеть, что Чуя, похоже, совершенно спокойно относится к идее иметь детей. Конечно, это может быть потому, что он должен их иметь — это то, чего от него ожидают, — но он не кажется угрюмым, говоря об этом. Он кажется искренне взволнованным. Что заставляет Дазая... размышлять. До сих пор он никогда особо не думал о детях. Он знает, что ладит с ними — Рю является достаточным доказательством этого, — но его никогда по-настоящему не волновал вопрос иметь их, так или иначе. А во время войны, ему... также не особо нравилась мысль быть ребёнком в таком мире, как этот. Именно тогда он решил, что он их не хочет, а потом, когда стал принцем, у него больше не было выбора. Теперь, однако... Иметь детей с кем-то, кто явно так сильно их хочет... заставляет Дазая чувствовать себя немного теплее к самой идее. — Значит, то, что я слышу, это... — на лице Дазая медленно расплывается улыбка, — Ты хочешь, чтобы я сделал тебя беременным? Чуя смотрит на него, пытаясь понять, почему Дазай так ухмыляется. — Да, разве это не—? — Думаю, я могу посвятить себя этой задаче, — обрывает его Дазай. Что ж, хорошо. Чуя успокаивается на некоторое время после этого, и вскоре он чувствует, как Дазай медленно начинает смягчаться внутри него, и когда член того, наконец, выходит, Чуя слегка морщится от ощущения смеси их жидкостей, вытекающей из него, вниз по бёдрам. Дазай помогает ему привести себя в порядок, потому что это немного неприятно, и как только рыжий снова ложится на простыни Дазая, тот спрашивает: — Болит где-нибудь? — ... — Чуя обдумывает это, покачивая бёдрами, чтобы убедиться наверняка — и да, немного ломит, но это ерунда. — Нет, — отвечает он, протягивая руки. Такое чувство, что Дазаю требуется минута, чтобы понять, чего на самом деле хочет Чуя, и в какой-то момент он думает, что альфа не придёт к нему, потому что выражение лица того нечитаемо— Но затем он делает это, опускаясь в объятия Чуи. Рыжий слегка улыбается, и улыбка только расширяется, когда нос альфы прижимается к следу от укуса, вдыхая. — Осаму? В ответ тот издаёт низкий, довольный звук. — Теперь их можно снять? — Что? Чуя слегка оттягивает бинты на чужом затылке, но тут чувствует, как его муж напрягся. — Они тебя беспокоят? — ... — Чуя мотает головой, потому что нет, вовсе нет, но... ему любопытно. — Разве в них удобно? — Я уже привык к ним, — упирается Дазай, и омега хмурится. — Ну, если ты не хочешь, то ничего страшного... Дазай колеблется. — Ты хочешь, чтобы я это сделал? — ... — Чуя отводит взгляд, немного по-ребячески, — Ну, я голый. — О, это не одно и то же, — Дазай наклоняется, целуя его за ухом. — Ты прекрасен. Он расцветает от похвалы, но всего чуть-чуть. — А ты? — ...Я другой, — Дазай пожимает плечами, утыкаясь в него обратно носом, и глаза Чуи на мгновение становятся полуприкрытыми, прежде чем он заставляет себя сосредоточиться. — Почему? Что ж. Дазай немного откидывается назад, оглядывая его. — Чуя, это... — Что? — Ты знаешь о войне. Я уверен, ты можешь догадаться. Чуя может, разумеется. Он предположил наличие шрамов с тех пор, как Дазай впервые заговорил об этом. — Знаешь, у моего отца тоже были шрамы, — тихо указывает рыжий. — Они никогда не беспокоили меня. Дазай может только предположить, что те были не в таком же объёме, но... Он со вздохом садится, медленным, отработанным движением разматывая бинты на предплечьях, и когда Чуя садится рядом с ним, протягивая руки к его шее — Дазай снова колеблется. В его поведении есть что-то такое, что Чуя находит смутно знакомым, но он не может понять, что именно. Его пальцы касаются краёв бинтов у основания шеи, и он тихо объясняет: — Я хотел помочь. Такая простая вещь. Тёмные глаза пристально смотрят на него, и Чуя не может понять, о чем думает альфа. Раздражён ли тот и хочет, чтобы Чуя бросил эту затею, или он просто думает, что рыжий снова ведёт себя по-детски, но... Он слегка кивает. Пальцы Чуи осторожны, находя место, где закреплён конец бинта, и аккуратно развязывают его, прежде чем он начнёт медленно их разматывать. Поначалу Дазай продолжает наблюдать за омегой, ожидая, передумает ли тот или испугается, когда начнут появляться шрамы— И есть момент, каким бы коротким он ни был, когда пальцы Чуи замирают, но как только альфа собирается сказать ему остановиться, забыть обо всём этом — Чуя продолжает. Они не похожи на шрамы, которые были у отца Чуи. Те были тусклыми, поблёкшими за службу, которая длилась два десятилетия, и большинство из них были на его руках, спине или боках. Что же касается Дазая... кажется, что им вообще нет конца. Чем больше Чуя разматывает его, тем больше слоёв под слоями он находит, до такой степени, что трудно найти гладкую, незапятнанную кожу. И эти шрамы не старые. Некоторые из них старые, да, прямиком из детства, некоторые получены в юношестве во время тренировок. Но остальные... им шесть лет, самое большое. Часть из них появилась совсем недавно, всего год назад, они даже недостаточно старые, чтобы быть приподнятыми и белыми — вместо этого они растянутые, раздражённо-розовые. А это... только шея и плечи его мужа. Не его грудь, не рёбра, не руки. Когда Дазай разматывает те (намного быстрее, чем Чуя, но тут ничего не поделаешь), их количество становится ещё более пугающим. Чуя знал, что мужчина, за которого он выходил замуж, был генералом, а до этого солдатом. Он не строил ложных надежд, что тело Дазая прошло бы через войну невредимым... Но тот не выглядит закалённым в боях, он выглядит опустошённым. Как будто сама война была зверем с длинными когтями и острыми зубами, который вонзился в него, чуть не разорвав на куски. И он знал, что однажды Чуя должен был это увидеть. Что не было смысла избегать этого, и что однажды он будет рад, что покончил с этим, но... Но сейчас Дазай сожалеет. Сожалеет о том, как изуродовал себя — надеясь, что вражеский клинок сможет сделать то, для чего он был слишком связан долгом, чтобы сделать с собой сам. Сожалеет, что не сохранил себя немного более целым. Не для себя, а... Руки, обнимающие его за шею, маленькие, но сильные, вырывающие Дазая из его мыслей, пока он не опускается обратно на простыни. — Так лучше, — бормочет Чуя, утыкаясь лицом в шею Дазая с удовлетворённым вздохом, а Дазай остаётся застывшим, его руки лежат по бокам, пока он смотрит вперёд, пытаясь... понять... Каждая линия рыжего мягкая напротив него, безупречная, гладкая. Это кажется неправильным, что что-то настолько— Дазай так привык жить с болью, плохими воспоминаниями и старыми ранами, что полностью забыл, каково это — быть в объятиях кого-то, кто был полностью лишён этого. Щека Чуи прижимается к его горлу, и Дазай знает, что омега, должно быть, не понимает, что помечает его, но ему всё равно это нравится, с тихим вздохом наклоняя голову к рыжему, чтобы Чуя прижался ближе. — Ты тёплый. Пара Дазая шепчет эти слова тихо, довольно, и Осаму не может сказать, почему, или дать какое-либо объяснение... Но он чувствует себя так, будто может разбиться в любой момент — он так, так хрупок, на грани слёз, услышав что-то такое простое. Альфа понимает, что Чуя не мог знать, что он чувствует, не мог знать, что значат эти слова— — Тебе холодно? Голос Дазая звучит немного хрипло, но Чуя просто прижимается ближе, мотая головой, его ладонь лежит на чужом сердце, чувствуя ровное биение под своей ладонью. — Больше нет. Он перекидывает одну ногу через ногу Дазая, и Осаму... медленно обнимает его одной рукой, прижимая омегу к своему боку, уставившись в потолок. Для того, кто принял решение быть несчастным, трудно осознать, что он, возможно, больше не будет таким. Он смотрит в потолок, размышляя об этом, задаваясь вопросом, не захватили ли его эти мысли, ожидая, пока Чуя заснёт — потому что рыжий кажется измученным, — пока... Раздаётся слабое, низкое урчание, и Дазай делает паузу, приподнимая бровь, когда Чуя немного ёрзает. Что за—? Это происходит снова, и Дазай немного приподнимается, осознавая... Это исходит от Чуи. — ...Насколько ты голоден? — спрашивает он, хмурясь, и щёки омеги становятся горячими. — Я не... — его прерывает ещё одно урчание в животе, и его лицо становится ещё более красным, и Дазай не знает, сердиться ему или забавляться. — Ты был голоден всё это время? Чуя начинает поворачиваться лицом к груди Дазая, не желая отвечать за своё поведение, но его альфа останавливает его, положив руку ему на подбородок. — Ну, я не очень много съел на церемонии... — Почему? — Дазай озадаченно хмурится. — Там был настоящий пир... — (с булочками с красной фасолью, насколько он помнит. Он никогда бы не признался в этом, но Дазай лично позаботился об этой детали.) — Я нервничал, ясно? — проворчал Чуя. — И меня тошнит, когда у меня стресс, я не хотел, чтобы мне было плохо... — Нервничал из-за меня? — недоверчиво спрашивает Дазай, — Ты, кажется, совсем не нервничал в ту ночь, когда приехал. — Да, ну, тогда я злился, — бубнит Чуя, — Это было другое. — ...Я должен чаще тебя злить, — размышляет Дазай, и его муж приходит в ужас. — Не должен! — Но, по крайней мере, тогда я мог бы гарантировать, что ты не будешь слишком нервничать, чтобы есть, — Дазай мотает головой, садясь, и Чуя не отпускает, цепляясь за его бок, как какая-то маленькая обезьянка, хмурясь, когда его муж встаёт с кровати. — Ты куда? — А ты как думаешь? — Дазай приподнимает бровь, освобождаясь от него, и отступает, хватая одну из своих мантий и набрасывая её на плечи. (Он должен признать, что Чуя действительно представляет собой заманчивое, очаровательное зрелище — голый, сидящий посреди кровати Дазая и дующийся.) — Всё нормально— — Милый, — Дазай смеётся, качая головой, — ты не будешь спать голодным. Угх. Чуя наблюдает, как его муж завязывает мантию, выходя за дверь. Он хочет есть, да, но метке на его шее всего час, и нахождение Дазая более чем в нескольких метрах от него похоже на пытку. И почему тому так легко уйти, а? Разве он не испытывает ту же тоску, ту же тревогу... (Чуя просто немного слишком молод, немного слишком опекаем, чтобы понять, что Дазай на самом деле чувствует, но он просто привык к этому. И что ни один недавно спаренный альфа не позволит своей паре лечь спать голодным.) — Итак... — Наоми давно закончила своё рукоделие, и теперь они с часовым решили посидеть у стены, бок о бок, размышляя. — Как думаешь, это был хороший крик в конце или плохой? Стражник обдумывает это, нахмурившись. — Ну, откуда мне знать? Ты здесь омега — тебе это показалось хорошим криком? — Мне тоже неоткуда знать, — фыркает Наоми, — Я всё ещё девственница, спасибо. — Ох, мои извинения, юная леди, — мужчина закатывает глаза. — А как насчёт твоих предыдущих хозяев? Ты не слышала ничего подобного? — Я была приставлена к лорду Рюноскэ, так что нет, — она хмурится. — Я ничего подобного не слышала, — она вздыхает, всё ещё волнуясь, — Там так долго тихо, как думаешь, он... — Мне кажется, он устал, после всего— — Танизаки, — они оба замирают, прежде чем Наоми вскакивает на ноги, опускаясь в низкий поклон. — Ваша светлость... — оба слуги, разумеется, вежливо кланяются, но они также оба пытаются взглянуть на принца, чтобы посмотреть, есть ли какие-либо признаки недавнего шума. — Принеси немного еды с кухни, хорошо? — альфа зевает, прижимая тыльную сторону ладони ко рту. — Принцесса голоден. Оба слуги застыли, уставившись на него, а Дазай почти бесстрастен, смотря на них обоих в ответ. — ...Я неясно выразился? — Н-нет, милорд, — тут же лепечет Наоми, спеша по коридору, чтобы сделать то, что ей велели, но... Никто из них ещё никогда не видел принца без бинтов. Не во время их собственного пребывания в должности слуг. Когда Дазай возвращается в их покои, его не было всего минуту — максимум две, — но он обнаруживает встревоженного Чую, сидящего на краю кровати, и когда Дазай заходит обратно в комнату, тот быстро бросается в объятия альфы, ворча. Дазай сначала немного удивлён (и, честно говоря, впечатлён тем, что рыжий может так легко ходить. Он, должно быть, был более нежным, чем думал), обнимая омегу, а затем понимает... Учитывая воспитание Чуи... Омеги предназначены для того, чтобы организовывать уют. Они гнездятся. Они воспитывают. Комфортное расположение себя и своих близких — вот что они делают. Но подростковые годы Чуи были полностью лишены стабильности, что означает... тревога разлуки, скорее всего, будет для него более серьёзной. Это может стать легче, когда у него будет гнездо или когда его привязанность к Дазаю станет более стабильной, но... Сейчас омеге нужно, чтобы он был рядом. Просто немного ближе, чем Дазай ожидал. — Я думал, ты уже оделся, — говорит он, обнимая Чую за спину. — Ты говорил, что тебе холодно. — М-м-м... — Чуя прижимает лицо к груди напротив. — Ты хочешь, чтобы я—? — он издаёт удивлённый звук в глубине горла, когда руки Дазая скользят вниз, обвивая его бёдра и поднимая на руки. — Нет, — отвечает тот, и его ноги такие длинные, что им требуется всего три полных шага, чтобы вернуться к кровати, и Дазай бросает Чую обратно на матрас, его глаза изучают рыжего. — Мне ты нравишься таким. Чуя переводит дыхание, глядя на него снизу вверх, и с Дазаем, склонившимся над ним вот так, тот охватывает всё поле зрения Чуи, заставляя молодого человека чувствовать себя поглощённым его присутствием. — ...Правда? — шепчет он в ответ немного безвольно. Теперь он испытывает совсем другой вид голода. Руки Дазая горячие, крепкие напротив его кожи, когда он проходится ими по талии Чуи, его большие пальцы потирают чуть ниже пупка омеги. Чуя до этого так нервничал, а Дазай был так сосредоточен на том, чтобы облегчить задачу, что не... Он не насладился моментом. Но теперь он может. Он может оглядеть каждый сантиметр идеальной, безупречной кожи, острые ключицы, подтянутый живот, руки и бёдра и подумать — Мой. Ему не нужно говорить это вслух, чтобы Чуя почувствовал себя овладеваемым, тяжёлого веса рук Дазая на его бёдрах достаточно, чтобы добиться этого, чтобы он почувствовал себя маленьким, и... — Ты не имеешь ни малейшего понятия, да? — на одном дыхании спрашивает Дазай, и Чуя смотрит на него сквозь ресницы. Глаза Дазая пусть и тёмные, но они горят, и сейчас Чуя чувствует их жар, обжигающий его кожу. — ...Не имею понятия о чём? — переспрашивает он, и Дазай... В его голове проносится бесчисленное множество вещей, которые он хочет сделать. Он хочет снова попробовать его на вкус, на этот раз выстраивая медленно, дразнить его, давить на него, баловать его, видеть его неисчисляемыми различными способами. Его рука скользит между ног Чуи, широко раздвигая одно бедро, прижимая коленом к кровати, и омега уже чувствует, как его сердце ускоряется в ответ, потому что— Его первый инстинкт, после того как он провёл большую часть своей жизни, когда ему говорили прятать своё тело, — попытаться поднести другую ногу, чтобы немного прикрыться, но Дазай издаёт низкое, неодобрительное рычание, и Чуя замирает, его зрачки расширяются. — Не прячься, — альфа не делает это командой, но Чуя всё равно чувствует себя беспомощным, подчиняясь. — Дай мне посмотреть на тебя. — ... Глаза Чуи сейчас огромные, смотря на него в ответ, и Дазай почти ожидает, что рыжий запаникует или будет вести себя так, будто это чересчур — и это вполне может так быть, Дазай не уверен— Но медленно, с колотящимся в груди сердцем, тот снова разводит ноги, раздвигает бедра и откидывается на простыню. Взгляд Дазая почти осязаем, и что-то в этом заставляет омегу нагреваться, и серьёзно, он не знает, должен ли он быть так взволнован просто от того, что его пара смотрит на него, но он уже начинает чувствовать тепло, собирающееся в животе, и он хочет, ну... Его руки тянутся вверх, и Дазай теперь даже не колеблется, опускаясь, одно колено между бёдрами Чуи, руки по обе стороны от его головы. Этот поцелуй начинается сладко, потому что губы Чуи такие мягкие, такие неуверенные, но как только Дазай начинает брать контроль, направляя язык Чуи своим собственным, и... И это становится медленным, сводящим с ума, шёлк мантии Дазая скользит по обнажённой, чувствительной коже, а его зубы царапают язык. Руки омеги забираются под воротник мантии, по его спине, и— До сих пор Дазай никогда не осознавал, но... Прошло так много времени, что он вообще забыл, как ощущаются руки на его обнажённой коже — и в результате она почти сверхчувствительна, заставляя его вздрагивать каждый раз, когда один из ногтей Чуи царапает его. Рыжий чувствует себя лишённым, когда Дазай прерывает поцелуй, но он не может долго жаловаться, потому что тогда рот Дазая оказывается на его горле. Не рядом с укусом, а на другой стороне, медленно всасывая, оставляя маленькие синяки, и он делает это так тщательно, что Чуя вскоре тает, его подбородок откинут назад в великолепном, открытом проявлении покорности, которое подначивает Дазая отказаться от своего терпения, перевернуть эту красоту на живот и просто дать волю чувствам, но— Но сейчас не время. — Так прекрасен для меня... — протягивает он, целуя его в ключицу и улыбаясь, потому что он чувствует необузданный восторг Чуи в ответ, и он никогда не был с кем-то, кто был бы так счастлив получить комплимент. — Как ты этого хочешь? — Я... — Чуя извивается, когда зубы царапают его грудь, чуть выше соска, но не совсем. — Ч-что? — Мой рот... — легко объясняет Дазай, поднимая взгляд на Чую, устанавливая зрительный контакт, — Мои руки... если ты скажешь мне, принцесса, я дам тебе всё, что ты попросишь. "Внутри меня, — думает про себя Чуя, его ноги разводятся шире. — Мне всё равно как, я просто хочу, чтобы ты был внутри меня". Он начинает говорить это— Тук-тук! Чуя издаёт тихий раздражённый скулёж, а Дазай просто снисходительно улыбается напротив его кожи. — Да-да? — Еда, о которой вы просили, ваша светлость, — голос Наоми вежливый, очень тихий с другой стороны двери. (Чуя, вероятно, не осознаёт этого, но его запах сейчас совершенно безудержен, у Дазая от него кружится голова, и он уверен, что другая омега снаружи более чем чувствует его.) — Мне оставить её за дверью?.. Чуя ожидает, что Дазай согласится, потому что сейчас они заняты, они могут забрать её позже— — Нет, — отвечает Дазай, — занеси внутрь, — Чуя прожигает взглядом потолок, заведённый и раздражённый, потому что он ну серьёзно не так голоден, почему это не могло подождать до— Рот Дазая снова на его шее, даже когда дверь открывается, посасывая его запаховую железу, заставляя Чую содрогаться. И тот не останавливается. Глаза Чуи слегка расширяются, а из его горла вырывается смущённый звук, и он отводит взгляд, но— Твою мать... его пальцы на ногах поджимаются, когда Дазай всасывает чуть сильнее, переходя к метке Чуи, снова покусывая её, что, как Чуя ожидал, причинит боль, но... это... О боже. Чуя хнычет, хватаясь за Дазая. Это хорошо, это так, так хорошо— Наоми чуть не роняет поднос (дважды), когда идёт к столу, стараясь быть почтительной и не смотреть, но как только она начинает его ставить — — Нет, — голос её принца низкий, огрубевший от желания, и лицо Наоми пылает, — Поставь его на кровать. "О господи", — в унисон думают Наоми и Чуя. Чуя не может сказать, только ли он один так думает, но в этом есть что-то такое, что кажется отчётливо пошлым. Но... Мысль о том, что кто-то другой увидит, как Дазай прикасается к нему, увидит, как принц хочет его, заставляет Чую чувствовать себя... Затем тот посасывает связывающую метку Чуи, и он издаёт высокий, хриплый стон. Наоми мало что видит, только голую ногу Чуи, закинутую на талию Дазая, а всё остальное в основном закрыто фигурой альфы, но— Но она знает. Она спотыкается вперёд, чуть снова не роняя поднос, прежде чем поставить его на матрас, прямо в пределах досягаемости Дазая, и как только она это делает, Дазай делает что-то ещё своим языком, что заставляет Чую хныкать, его хватка усиливается. — Г-готово... — лепечет она, держа голову опущенной. — Я-я могу ещё что-то сделать для вас, ваша светлость? — Нет, — рокочет Дазай, подтягивая ногу Чуи выше вокруг своей талии. — Это всё. Она практически отшатывается назад, вылетает за дверь и закрывает её за собой, и Чуя издаёт дрожащий стон, ударяя кулаком по задней части плеча Дазая. — Ты животное, ты смутил её... — он обрывает себя со стоном, когда Дазай опускается вниз, где обхватывает сосок губами, перекатывая его под языком. — Ты хотел, чтобы я остановился? Нет. Одна из рук Дазая спускается вниз, скользит по бедру Чуи, и... он ухмыляется, потому что они оба чувствуют, что рыжий уже снова мокрый. — Тебе это понравилось, разве нет? У Чуи хватает порядочности чувствовать себя возмущённым. — Я не— — Нет? — Дазай улыбается, — Мне кажется... — он возвращается обратно наверх, выцеловывая дорожку до самого уха Чуи, — Тебе нравится, когда другие люди видят, насколько ты хорош для меня... Чуя слегка вздрагивает, потому что... это... — Как восхитительно... ...это правда. — ...ты выглядишь, когда я трахаю тебя. Чуя издаёт тихий, хриплый стон... а затем делает паузу. — ...Трахаешь меня? — повторяет он, чувствуя, как у его мужа перехватывает дыхание, как Дазай снова заметно напрягается напротив его бедра. — Что—? — Когда я внутри тебя, — объясняет Дазай несколько неровно, отчаянно желая, чтобы Чуя не задавал другой вопрос, который мог бы испортить наст— — Оу, — тяжело выдыхает Чуя, его нога обнимает талию Дазая крепче, и он совершенно уверен, что это то, что ему нельзя говорить, но... — Мне нравится это. — Нравится что?.. — Мне нравится... — Чую прошибает дрожь, когда эрекция Дазая трётся о его бедро через мантию, — Мне нравится, когда ты трахаешь меня. Дазай никогда не притворялся хорошим человеком. Или даже нежным, но после сегодняшнего вечера он определённо понял, что он терпеливый человек. Но даже у него есть определённый предел того, что он может вынести. Чуя издаёт небольшой вопль, когда его внезапно переворачивают на живот, его таз приподнимают, и с Дазаем, стоящим вот так у кровати, это даёт ему больше контроля, облегчает ему перемещение рыжего так, как ему нравится. И Чуя даже не осознаёт, что мантия исчезла, пока член Дазая не скользит между его бёдер, обжигая его кожу, и... и это отличается от того, что было раньше, потому что Чуя не лежит на спине, не может видеть, что делает Дазай — и он не возражает, легко доверяя альфе, но Чуя предпочитает иметь возможность обнимать его, целовать всякий раз, когда ему хочется— — Если бы я не знал лучше, — подаёт голос Дазай, пытаясь взять себя в руки, потому что он вообще не может сейчас думать. И он знает, что не сделает Чуе больно, но он также не хочет пугать его, — Я бы подумал, что ты пытаешься свести меня с ума. — Нет, — выдыхает Чуя, потому что он правда не хочет сводить альфу с ума, потому что он... он не знает, а вдруг это заставит того остановиться? — Я... я буду хорошо себя вести... Боже. Дазай с минуту смотрит в потолок, его руки крепко лежат на бёдрах Чуи. Боже, помоги мне. — Ох? — его голос мрачный, уверенный, богатый, как жидкий шоколад, который Чуя пил некоторыми вечерами в Париже, устроившись в кресле у камина. — Тогда скажи мне, чего ты хочешь, принцесса. И он честно не ожидал этого, но эта фраза настолько нова для Чуи, что он не знает, стоит ли её смущаться. — Я... я хочу—! — он хнычет, когда член Дазая снова скользит между его бёдер, на этот раз задевая его собственный, из-за чего Чуя пульсирует от предвкушения. — Я х-хочу, чтобы ты т-трахнул меня... Дазай на мгновение не может думать, не может дышать, и после паузы Чуе кажется, что, возможно, он сказал что-то не то, но... Голос Дазая звучит у него в ушах, и на этот раз в том слышится это низкое, звонкое, приятное доминирование, которое вызывает медленную, мощную дрожь по позвоночнику Чуи, начиная с головы, пробегая до самых пальцев ног. — Разведи ноги пошире. Чуя не делает выбор повиноваться, не совсем, его тело словно автоматически движется, будто это именно то, что он должен делать, и когда ладонь Дазая давит ему между лопаток, направляя омегу, чтобы он опустился грудью на кровать — он растворяется в этом, пока не оказывается в таком положении: таз поднят, бёдра раздвинуты, грудь прижата к кровати. Идеальная картина подчинения, которая была так доверчиво предоставлена... Дазай правда не может остановить себя. Это не похоже на первый раз, когда всё было медленно, осторожно. Чуя чувствует, как ствол эрекции Дазая скользит по его заду, тяжёлый, толстый... боже, он действительно был таким толстым—? У него недостаточно времени для предвкушения или для того, чтобы нервничать, потому что в ту минуту, когда Чуя думает, что Дазай вот-вот войдёт внутрь, тот уже это делает. Одним плавным толчком он наполовину входит, останавливается, немного выходит, затем резко подаётся вперёд, пока его бёдра не встречаются с задом Чуи, и— Сейчас кажется смешным, что Чуя когда-либо боялся, что это будет больно. Он глубже зарывается в простыни, мышцы его бёдер дрожат, и он полустонет, полукричит в подушки. Он широкий, тяжёлый, удовлетворяющий внутри него, растягивающий его с каждым толчком, и у Чуи сейчас нет сознательных мыслей, он просто выгибается, извивается, ещё, сильнее, глубже— (Снаружи, в коридоре, Наоми едва может встретиться взглядом со стражником, который спрашивает: — Это—? — Да, — лепечет она, возясь со своим рукоделием, — Это хороший крик.) Никто никогда не говорил Чуе, что в первую брачную ночь ты должен заняться этим дважды. Или что второй раз может быть намного лучше первого. (И первый уже был хорош, имейте в виду, очень хорош...) Но теперь Дазай не осторожен в своих движениях, и Чуя расслабляется, позволяя альфе проникать глубже, его разум погружается в эту туманную, расслабленную дымку. Это также длится дольше, достаточно долго, чтобы Чуя выучил и точно определил то чувство, когда Дазай скользит по этому месту внутри него; как это заставляет Чую каждый раз сжиматься вокруг него, плача от удовольствия. Когда он чувствует, что приближается очередная кульминация, он хнычет, сопротивляясь этому, потому что он не хочет заканчивать, ещё нет, хочет лежать так вечно, седлая волну за волной экстаза, но— Затем кое-что поразительное приходит ему в голову, такое ясное, такое неожиданное. Это происходит, когда Дазай выходит (потому что он в состоянии понимать, что Чуя закатит истерику, если он сцепится с омегой со спины, — не потому, что Чуе это не понравится, а потому, что рыжему нравится целовать его), переворачивая его на спину, и в этот момент Чуя думает про себя — Не останавливайся. Ощущение влажной, пульсирующей пустоты, просто желая снова быть заполненным, просто желая снова почувствовать его— Я люблю тебя, не останавливайся— ...Что? Стон, который из него вырывается, когда Дазай вбивается обратно внутрь, немного более прерывистый, чем раньше, и альфа издаёт низкое рычание одобрения, когда чувствует, как ногти царапают его спину. "Когда это случилось? — в отчаянии думает про себя Чуя, выгибаясь под своим мужем, а затем падая, как натянутая тетива лука. — Когда я..?". Его кульминация ослепляющая, ломающая и затянутая, конвульсивная дрожь, в то время как Дазай продолжает двигаться, пока больше не сможет, опускаясь на него, поглощая перевозбуждённые всхлипы своей пары медленными, разрушительными поцелуями, пока мысли Чуи не рассеиваются, теряются. Как тебе..? Лицо Дазая утыкается ему в шею, и Чуя цепляется за него, широко раскрытыми глазами уставившись в потолок, прерывисто дыша. Как тебе удалось так легко привести меня к этому? С озарением поначалу приходит страх — не от отвержения, у Дазая нет возможности отвергнуть его, — а от того, что это безответно. Потому что Чуя не думает, что Дазай может любить его так же сильно — не так, как Чуя. Это тихое, прекрасное, мучительное чувство в его груди, словно каждая одинокая часть его существа, места, которые, как чувствовал Чуя, никогда никуда не подходили, — это места, где всегда должен был находиться Дазай. Нет. Чуя зарывается лицом в растрёпанные тёмные волосы. То же самое лицо, за которым он наблюдал издалека, спрятавшись на балконе, затаив дыхание, ожидая, пока сестра назовёт ему имя Дазая. Он не может любить меня так. Но за болью этого чувства следует решимость, яркая, жгучая, достаточная, чтобы поглотить его целиком. Но я заставлю его. Руки Чуи расслабляются, и он устраивается поудобнее в тепле Дазая, его дыхание выравнивается. Я заставлю его полюбить меня. На этот раз всё проходит легче, отдыхая, сидя на коленях у Дазая, и то, что казалось таким ужасающим несколько часов назад, теперь кажется таким спокойным, таким естественным, что он полностью расслаблен в объятиях альфы: ест виноград с принесённого ранее блюда, посмеиваясь от восторга, когда замечает, что булочки с красной фасолью имеют форму кроликов. — Ты попросил их для меня? Дазай открывает рот, чтобы отрицать это или утверждать, что он не помнил, но он уже упомянул, что помнил, так что в этом нет смысла. — Я не знал, что ты не собираешься есть, когда сделал это, — дразнит он, и Чуя надувает губы, проглатывая кусочек. — Я уже говорил тебе: я нервничал. — Да, — Дазай улыбается, даже если его тон сух, — Ты был на пороге своей неминуемой кончины. (Говорит он, обращаясь к омеге, счастливо сцепленному у него на коленях и поедающему свою вторую булочку.) — Перестань, я думал, что так и было, это не моя вина. Не его, Дазай позже разберётся с этим. Вот так сидеть тепло, приятно. Дазай никогда даже не думал, что это может быть так. Секс всегда был формой снятия стресса, да, но после него он всегда чувствовал себя немного опустошённым, уставившись в потолок, ожидая, когда его усталость пройдёт, чтобы он мог уйти, потому что ощущение другого человека, лежащего рядом с ним, казалось неправильным. Сейчас же... это ощущается... Как ни странно, это ощущается домом. Вопросы Чуи носят не только сексуальный характер, и у него их очень, очень много. — Мы будем жить здесь всё время? — спрашивает рыжий, кормя Дазая виноградом со своей тарелки, и даже если еда не предназначалась для него, Дазай принимает её, каждый раз размыкая губы для Чуи. — Ты хотел бы жить где-то в другом месте? — уточняет принц, его руки удобно покоятся на задней части бёдер Чуи. — ...Я всегда думал, что вернусь в наше поместье, когда вернусь домой, — тихо признаётся Чуя, — Я никогда не представлял себя в таком месте, как это. Уголки губ Дазая слегка опускаются. — Ты бы хотел проводить время там? Его не прельщает мысль о том, что Озаки будет постоянно дышать ему в затылок, но если бы это было для его пары— — О, нет, — Чуя довольно серьёзно мотает головой, — Я провёл всю свою жизнь в ловушке за этими воротами. Я был бы рад навещать, да, но... — его пальцы лёгкими движениями танцуют по груди Дазая, и каковы бы ни были ожидания альфы, те никогда не останавливаются и не вздрагивают, когда касаются шрама. — Не могли бы мы иногда ездить на Север? Дазай кажется искренне поражённым. — ...Ты бы хотел туда поехать? Чуя кивает. — Ну, ты там вырос, а мне хочется посмотреть на горы, — рядом с Эдо есть горы, разумеется, но не такие. — Там же ещё и снег можно увидеть? Альфа слегка улыбается, его руки сжимаются вокруг бедёр Чуи, придвигая его ближе. — Я знаю, что ты должен был видеть снег в Париже. — Да, — признаёт Чуя, дуясь от воспоминаний, — но они всегда держали меня внутри. — Почему? — Дазай с любопытством приподнимает бровь. — Они думали, что если я простыну, то могу умереть, — ворчит Чуя, — я даже не попробовал поиграть в снежки или во что-нибудь, — в данный момент различия между их жизненным опытом не могли быть ещё больше, но... Искушение забыть о других вещах и подумать о том, как Чуя впервые увидит горы, показать ему залы, где Дазай вырос со своими братьями, и бои в снежки... удивительно сильное. — Наверное, ты уже немного слишком взрослый для игры в снежки, — замечает он, и рыжий хмыкает. — Твой младший брат — нет, или... — его глаза загораются, — или, как только у нас появятся дети, они не будут слишком взрослыми, и кому-то придётся их научить, так что ну серьёзно— — Ну серьёзно, — обрывает его Дазай, ужасно забавляясь, — ты просто хочешь поиграть в снегу, потому что у тебя сильные материнские инстинкты. Омега победоносно ухмыляется. — Именно. — Ну, — Дазай фыркает, открывая рот для ещё одной виноградины, — я не вижу ничего против этой затеи. — О, о, — глаза Чуи вновь загораются, — А мы можем поехать ещё и в Наниву? А в Изумо? О-о, и мы могли бы сходить в горячие источники... Дазай фыркает, стараясь не отставать от мысли. — Теперь это звучит так, будто ты хочешь побывать везде. — А мы можем? — голубые глаза смотрят на него, широко раскрытые и полные надежды. — Я должен править рядом с тобой, но я почти ничего из этого не видел. — ... — многое из своего королевства Дазай помнит как поле битвы. Тяжёлые воспоминания, пропитанные кровью, и он никогда не думал, что захочет вернуться к ним, но... В глазах омеги он видит это радостное любопытство, и... Трудно осознать, что ты потерял что-то неосязаемое, пока не увидишь это в глазах кого-то другого. — ...Да, пташка, — бормочет он, протягивая руку, чтобы заправить волосы Чуи ему за ухо. — Я отвезу тебя, куда ты захочешь. Чуя кажется приведённым в восторг от этого, будто он даже не осознавал, что это был вариант. — И в Киото тоже? — Так а почему бы и нет, — подтверждает он, и... Разговор продолжается в том же духе, с воодушевлением обсуждая места, куда они поедут, что они будут делать. Со временем, когда омега закончил есть, а узел Дазая спал, они в конечном итоге ложатся под одеяла, руки Чуи прижаты к чужой груди, и в этот момент его осеняет. — ...Осаму? — Да, дорогой? — Мы правда можем заниматься этим всё время? — вполголоса спрашивает рыжий, внимательно глядя на него, и Дазай выгибает бровь. — Чем? — ...Сексом, — уточняет Чуя, его глаза блестят и полны решимости, — столько, сколько мы хотим? — Как бы... — Дазай немного шокирован, потому что... ну, он знает, что хорош в постели, но широко раскрытые глаза, которые демонстрирует принцесса, это что-то новенькое. — Да, можем, — подтверждает он, поднимая брови так сильно, что они почти исчезают в его волосах. — Ты хочешь..? — Не сейчас, — Чуя мотает головой, — слишком устал. Дазай может себе это представить, особенно после их последнего раунда, который был для него намного жёстче, чем первый. — Тебе нужно поспать, — указывает он, прижимая большой палец к щеке омеги, — Ты хоть немного отдохнул прошлой ночью? — ... — нижняя губа Чуи слегка выпячивается, и он смущённо мотает головой. — Я... Улыбка Дазая откровенно ласковая, и он наклоняется, потирая их носы друг о друга. — Слишком нервничал? — ... — Чуя наклоняется вперёд, крадя небольшой поцелуй. — ...Да. Дазай еле слышно смеётся. — Тогда спи, солнце моё. — Ладно, ладно... — бубнит Чуя, начиная снова опускаться на грудь мужа. Он очень устал, а свечи догорают — уже, должно быть, действительно очень поздно... Рука Дазая тёплая, тяжёлая вокруг его обнажённой спины, и Чуя устраивается поудобнее, его взгляд скользит по комнате, пока он не ловит себя на том, что его глаза останавливаются на гребнях для волос, которые Дазай оставил на прикроватной тумбочке. Рубины мягко поблёскивают в свете свечей, и— Чуя улыбается, прижимаясь лицом чуть ближе к груди Дазая, вдыхая его запах, слушая его сердцебиение. Мой, мой, мой— ...И тут до него доходит. — ...Осаму? Альфа устало ворчит, приоткрывая глаза. Честно, ему всего двадцать четыре, но из-за Чуи он начинает чувствовать себя старым дедом. — Что такое? — Первый подарок на помолвку, который ты мне сделал, — Чуя поднимает подбородок. — Ты помнишь, что это было? — ...Да, — отвечает Дазай, зевая, — я выбрал его. — ...Правда? — Чуя оживляется, потому что это было не то, что сказали ему родители — они сказали, что Дазай, скорее всего, даже не видел этого; что Мори и Фукузава, вероятно, позаботились обо всём сами. — Но тебе было шесть... — Я очень серьёзно отнёсся к идее быть помолвленным, — грудь Дазая сотрясается от смеха. — Я думал, что это очень важная ответственность. И так оно и было, он просто не понимал, что пройдёт ещё восемнадцать лет, прежде чем эта ответственность придёт к нему. — Только представь себе, как я расстроился, когда понял, что ты был ребёнком, — вздыхает он, качая головой, и Чуя дуется. — Это была не моя вина. — Да, ну, я хотел жениться прямо здесь и сейчас, но не на ребёнке, я был так расстроен, — Дазай прищёлкивает языком по нёбу. — Как ты посмел не родиться раньше. — Да, как я посмел, — ворчит Чуя, размышляя. — Что это было? — М-м? — Помолвочный подарок. — ... — Дазай снова зевает, а после садится. — Хочешь посмотреть? У Чуи перехватывает дыхание. — Он у тебя до сих пор есть? Признаться, что он проводил одинокие дни, глядя на него, впиваясь взглядом в письма, которые приходили для его брата, было бы довольно жалко, поэтому Дазай просто кивает. — Если честно, я предпочёл именно его... потому что это то, что можно носить всё время, в отличие от гребней для волос. Но... — он замолкает, слезая с кровати, — моя мать подумал, что было бы невежливо повторно дарить что-то подобное. Чуя садится, наблюдая, как его муж пересекает комнату, и теперь он может оценить чужую обнажённую спину. Тот действительно огромен, с широкими мускулистыми плечами, сильными бёдрами и... Чуя ловит себя на том, что пялится на задницу альфы, задаваясь вопросом, так ли выглядит его собственная, потому что он никогда не тратил время на то, чтобы посмотреть на неё в зеркало. Он надеется на это, потому что боже мой... Однако глазение прекращается, когда Дазай возвращается с маленькой узкой коробочкой в руке, кладя её на кровать рядом с ним. — ...Мои родители даже не разрешили мне посмотреть на него, — рассказывает Чуя, поднимая коробку на колени, его пальцы скользят по гладкому полированному дереву. — Они отправили его обратно ещё до того, как я узнал, что это моё. — Я сказал им, что ты можешь оставить его себе, — говорит Дазай, — но, учитывая природу подарка, я понимал, почему они отправили его обратно. Учитывая природу..? Чуя предполагает, что он, должно быть, имеет это в виду в том смысле, что именно обозначал сам подарок, потому что это должно было быть символом их будущего брака, но... — Я хотел оставить его, — признаётся Чуя. — Я был расстроен, когда они не разрешили. Дазаю так сложно чувствовать себя счастливым, слыша это сейчас. — Ну, — он пожимает плечами, садясь обратно рядом с ним, — это всегда было твоим. Пальцы Чуи замирают, когда он поднимает крышку, его глаза расширяются. — ...Правда? Дазай слабо улыбается, подпирая подбородок рукой. — Никогда не было другого омеги, на котором я собирался жениться, — объясняет он, и для этого может быть тысяча причин. Он был молод, шла война — Чуя не должен в это вникать, но... — Я никогда не собирался отдавать его кому-то другому, пташка. На тёмном, мягком бархате лежит... Что ж, теперь Чуя может понять, почему ему было бы неуместно оставить его, если бы он вышел замуж за кого-то другого, потому что... это ошейник. Не такой броский, как гребни для волос, не такой яркий, как то, что Чуя мог бы выбрать для себя сам, но... Но всё равно красивый, и очень... в стиле Дазая, если в этом вообще есть какой-то смысл. В середине есть большой бриллиант, и он будет располагаться прямо над новой связывающей меткой Чуи, вместе с бесчисленными другими, более маленькими бриллиантами, рассыпающимися от него вниз, мягко мерцая на свету. — ...Он всё ещё мой? — на одном дыхании спрашивает он, широко раскрыв глаза, и Дазай кивает, не совсем замечая чужое выражения лица, потирая затылок. — Это была внушительная покупка, учитывая положение моей семьи в то время... — они были дворянами, да, но у них также не было королевской казны, и такое количество бриллиантов стоило довольно дорого. (Мори хотел отказаться, но в тот момент, когда Дазай увидел это, он был крайне настойчив), — но сейчас я не уверен, что это очень подходит для принцессы. В конце концов, это серебро, а Чуя, вероятно, предпочёл бы золото — Дазай видел, какие украшения тот носил сегодня; и у будущей королевы, вероятно, должен быть ошейник с большим количеством бриллиантов или, может, что-то более яркое. — Нам придётся подыскать что-нибудь более— Он протягивает руку, но Чуя отдёргивает коробку назад, мотая головой, его глаза всё ещё очень широко раскрыты, когда он смотрит на ошейник. — Нет! — восклицает он, прижимая его к груди, — Я хочу этот! — ...Чуя... — Дазай хмурится, сбитый с толку ответом, — Мне было шесть, когда я выбрал его, это не ранит мои чувства, если ты не— — Это не так! — омега рьяно мотает головой, — Я хочу его. Он идеальный, и ты выбрал его, и ты сохранил его для меня— Он практически вибрирует от энергии, и Дазай замечает, что... что его пара фактически мурлычет, когда смотрит на ошейник. И... — Я могу надеть его сейчас? Всё выражение лица Дазая смягчается, некоторые из постоянных, настороженных слоёв его характера уступают. — Что? Ты хочешь носить его ночью? Чуя даже не кажется застенчивым, кивая, и он говорит это так легко: — Я хочу носить его всё время. Ох. Дазай никогда... Чуя не знает, почему альфа так долго молчит, так пристально глядя на него, потому что он не может понять выражение лица своего мужа. Оно не грустное, нет, но... Это что-то среднее между печалью и счастьем — горькая радость. Есть так много вещей, которые жизнь может отнять у вас, прежде чем вы осознаете их отсутствие. Дазай не мог сказать, не мог указать точный отрезок времени, когда, но... где-то в то время, когда он был очень юным, когда он был маленьким мальчиком, слишком неловким, слишком застенчивым, чтобы написать письмо мальчику, к которому он был неравнодушен, и сейчас... Дазай не понимал, что перестал верить в такую простую вещь, как счастье без причины. До... До сих пор, пока не увидел этого в глазах своего мужа. — ... — он сперва прочищает горло, не доверяя своей способности говорить, — Он может раздражать укус, — он видит, как начинает формироваться недовольное выражение лица, и добавляет, — Но, если ты дашь мне перевязать его, я не вижу причин, почему нет. — ... — улыбка, которая начинает сиять вместе с этими словами, — это самое тёплое, что альфа чувствовал за последние годы. — Хорошо! Он нетерпелив, поворачиваясь и поднимая волосы (ему приходится использовать обе руки, их очень много), убирая те с дороги, когда Дазай осторожно заматывает свежий укус (но не раньше, чем поцелует тот несколько раз, просто чтобы почувствовать, как Чуя извивается) марлей. Кровь давно остановилась, и синяки были не такими уж и плохими — Дазай ожидает, что заживёт быстро. И тут он с замершими руками осознаёт, что... Это единственный шрам, который будет у Чуи. Что-то в этом на полном серьёзе заставляет альфу подавить неожиданный всплеск эмоций, потому что... — Осаму? — ...Всё хорошо, — отвечает он, мотая головой, и заканчивает свою работу. После этого остаётся самое лёгкое: поднять украшение на его шею, закрепить застёжку и— Как ни странно, каким-то образом он идеально подходит, центральный бриллиант идеально располагается над меткой омеги. — Как я выгляжу? — Ты... Чуя не знает, чего он ожидал от своего мужа. Что-то комплиментарное, да, но точно не Дазая, притянувшего его очень близко, направляя Чую лечь на кровать рядом с ним, подтянув одеяла и подоткнув их вокруг него, прижавшись лицом к его волосам. — ...так прекрасен, что делаешь мне больно. — ... — глаза Чуи широко раскрыты в темноте, его лицо немного покраснело, и он— Он— Его ноги немного ёрзают под простынями, потому что, если бы он стоял, то извинился бы и отшествовал куда-нибудь в уединённое место, чтобы завизжать и сообразить небольшой танец или что-то в этом роде, потому что это— Это звучит как что-то прямо из романов Остин, которые он прятал под подушкой от Рембо, будто, будто Дазай— Рыжий не может вспомнить, когда в последний раз он засыпал таким счастливым, таким довольным. А Дазай... когда он засыпает, то медленно примиряется с мыслью, что, даже если мир воистину ужасен... Хорошие вещи всё ещё существуют. Он спит спокойно, крепко, предполагая, разумеется, что в следующий раз он проснётся, когда их позовут на завтрак... Но нет. Дазай, как оказалось... (Он, наверное, проспал не более двух часов, как вдруг кто-то уткнулся ему в шею, тихо шепча его имя, и когда он открывает глаза, то обнаруживает, что его пара смотрит на него в ответ.) — Опять? ...создал абсолютного монстра. Против чего он не возражает, он не глупый, как он мог возражать? Это также даёт ему возможность начать учить Чую седлать его, что, как вы можете себе представить, тот был более чем счастлив сделать. У Чуи не было возможности нарастить много мышц на бёдрах, так что это не так энергично, как хотелось бы омеге, но Дазай получает удовольствие от вида рыжего, страдающего у него на коленях, опускающегося на его член короткими, нуждающимися небольшими движениями, лицо того красное и движимое желанием. В конце концов, когда он скулит и раздражён, отчаянно нуждаясь в большем, Дазай-таки проявляет милосердие, используя свои руки, чтобы качать рыжего вверх-вниз на своих коленях, пока тот не начинает с трудом видеть прямо, а затем прижимает его спиной к матрасу и вбивается в него, пока Чуя даже говорить становится не в состоянии. Что, как вы можете себе представить... Приводит к тому, что Дазай поспал ещё около сорока пяти минут. Затем Чуя узнал, насколько приятно чувствовать рот Дазая на своём члене, но он был немного взбешён тем, что всё закончилось почти смущающе быстро (план альфы), и после этого Дазай сразу же заснул бы, но... Затем Чуя захотел научиться прикасаться к Дазаю своей рукой, как до этого Дазай делал для него, и произошёл этот ужасно эротический момент, когда Дазай осознал, что омеге нужно использовать обе руки, чтобы прикоснуться к нему должным образом, и... После этого Дазаю любезно предоставили, может быть, час сна. Проблема заключается в том, что у Чуи явно довольно много накопленной энергии, её некуда девать, но у него также нет опыта или знаний, чтобы играть более активную роль, поэтому большую часть работы выполняет Дазай, но тогда Чуя никогда не устаёт. Будет ли его пара в состоянии ходить завтра, Дазай понятия не имеет. И окститесь, со стороны Дазая нет отсутствия желания, потому что боги, ему нравится разбирать рыжего на части, покрывать его отметинами, узнавать каждый сантиметр тела своей пары, но... Но у них завтра назначены встречи, и Дазай в непонятках, потому что Чуя также и прошлой ночью не спал, как он не— Затем до него доходит, каким Дазай сам был, когда он потерял свою девственность, и... Что ж, больше он не озадачен. Но это также означает, что Дазай должен заставить его устать, и это... Что ж, есть один способ сделать это. Чуя падает на простыни, бёдра дрожат после его оргазма, и к настоящему времени у него их было так много, что он понимает, что простыни, должно быть, испорчены — и ждёт, когда Дазай снова кончит в него, жаждет этого, потому что он уже пристрастился к ощущению узла альфы, устроенного глубоко внутри него, насколько заполненным, спокойным и расслабленным он чувствует себя после оргазма. Но этого не происходит, и он издаёт раздражённый скулёж, когда Дазай выходит— — Тише, сладкий, лежи смирно, — напевает его пара, протягивая руку к одному из ящиков комода у кровати. Он ещё никогда не пользовался ни одним из них, в этом не было необходимости, но... Поначалу Чуя в замешательстве, когда слышит металлический щелчок на затылке, бессвязно бубня. У большинства брачных ошейников есть маленькие металлические петли спереди и сзади — и Дазай всегда был в растерянности от них в детстве, не понимая их назначения. (Ошейник его матери был чёрный, простой, с одним рубином посередине, что делало петлю на нём немного более заметной, и когда Дазай спрашивал, зачем это, Мори всегда отмахивался: "Это что-то, что нужно знать только парам. Ты узнаешь, когда станешь старше".) И когда он узнал, Дазай подумал, что это звучит странно привлекательно, но он не понимал, почему это настолько распространено, что встроено в дизайн большинства брачных ошейников, но... Но сейчас он благодарен за это, не говоря уже о том, что глубоко удовлетворён потрясённым вскриком, который издаёт Чуя, когда он натягивает поводок, пока рыжий не садится на колени, прижавшись к груди Дазая, и он входит обратно, так глубоко, что омега практически чувствует его в своём горле. И это хорошо, хорошо, но стимуляция очень сильна, он ещё даже не полностью отошёл от кульминации, а Дазай уже снова упирается в это место. — О-Осаму, я... — просит он, дрожа всем телом, в то время как альфа набирает зверский темп, лицо красное, глаза рассредоточены. И вид этого: рыжий, распластавшийся на его члене со слезами на глазах, обнажённый и раскрасневшийся, одетый в ничего, кроме ошейника— Ошейника, который он хотел, тот, что подарил ему Дазай. Мысль об этом чуть не подрывает самоконтроль альфы, заставляя сцепиться с ним здесь и сейчас, но... Но у этого была цель. — Такой жадный, — рокочет он на ухо Чуе, зарабатывая сдавленный скулёж, и Дазай снова дёргает за поводок, крепко прижимая омегу к себе. Другая рука Дазая убирается с чужого бедра, где она держала того в оставляющем синяки захвате, и прижимается к животу, ладонью прямо под пупком, удерживая напротив толчков. — Ты правда так сильно хочешь мой узел? Чуя открывает рот, чтобы выкрикнуть, что да, он хочет, пожалуйста, пожалуйста, как тут — — Или ты так сильно хочешь ребёнка от меня? Это пальцем в небо и для Дазая, и для Чуи — он никогда не понимал, что это может возбуждать (как он мог — до сегодняшнего вечера он не понимал, что что-либо может возбуждать...) Но сейчас он разгромлен этим, отчаянно кивая, покачивая бёдрами навстречу так сильно, как только может. — Д-да... — хнычет он, давясь стонами, слезами, ему нужно больше— — Да? — рычит альфа, и следующий толчок такой глубокий, что в глазах Чуи на мгновение всё побелело, его нижняя челюсть падает. — Что "да"? Боже, боже— — Я-я хочу... — лучшей вещью, которой Дазаю вообще не пришлось учить свою пару о спальне, было то, что всё, что нужно было сделать Чуе... — Я х-хочу от т-тебя... — есть момент, когда он не может говорить — только бездумно стонать, — ...р-ребёнка, Осаму, п-пожалуйста— ...это быть честным. "Что ж, — слабо думает про себя Дазай, чувствуя, как падает со скалы, которая отмечает границу его рассудка. — Это имело впечатляющие последствия". Он ругается на ухо Чуе, почти бессвязно от возбуждения, и Чуя, честно говоря, позже будет немного возмущён этим, потому что это не то слово, которое можно употреблять в— — Я сделаю тебе столько, сколько ты захочешь, — рычит он на ухо Чуе, натягивая поводок так туго, что рыжий буквально чувствует, как его дыхание становится затруднённым, а глаза закатываются. Это не больно, просто у него кружится голова и он тяжело дышит, его грудь вздымается, пока Дазай подталкивает его к очередному оргазму, так скоро после его предыдущего. — Буду наполнять тебя столько, пока ты больше не сможешь принимать ещё... Это почти похоже на вызов, и Чуя обнаружил, что в него может поместиться гораздо больше, чем он предполагал, так что он, вероятно, мог бы принять— После этого он снова кончает, так что у него нет возможности закончить эту мысль, выкрикивая имя Дазая, пока не запершит в горле. И альфа всё ещё не останавливается. Не останавливается, пока Чуя не обмякнет в его руках, будучи удерживаемым в вертикальном положении только хваткой Дазая за поводок на его шее, дрожа, как лист, умоляя. — Пожалуйста, пожалуйста, я не могу— — Ты можешь. — Но... — слёзы сверхстимуляции текут по его щекам, его руки сжимают собственное горло — не от боли, никакой боли нет, — Мне нужно... — Нужно что? — Я-я... — Чуя плачет. — Сцепись со мной, пожалуйста, пожалуйста, я-я просто хочу— Рука Дазая обвивается вокруг его горла, накрывая его собственную и сжимая, пока Чуя больше не может кричать, и следующие три удара его бёдер настолько сильны, что омега беззвучно всхлипывает, пока— Наконец-то. Они опускаются на простыни, Дазай целует его в щёки, волосы, горло, в то время как Чуя прерывисто, тяжело дышит, слёзы всё ещё текут по его щекам. Заполнен, заполнен, он наконец-то заполнен— — Ты в порядке? — голос Дазая хриплый, измученный, и Чуя кивает, ещё один слабый всхлип вырывается из его груди. — Д-да, — он чувствует беспокойство альфы, поэтому добавляет, — Я... — его голос прерывается, когда он шмыгает носом, переводя дыхание, — Э-это было очень приятно, — хнычет он, вздрагивая, когда Дазай перемещается внутри него, — М-мне очень понравилось— Затем он сбит с толку, когда Дазай, которому до сих пор удавалось в основном держать себя в руках, прячет лицо между лопатками Чуи и— Омега хмурится, его лицо искажается от замешательства. — Ч-что тут смешного?! Дазай мотает головой, смеясь ещё сильнее, пока у него самого не текут слёзы по лицу. — Н-ничего... — Я п-пытался успокоить тебя... — бубнит Чуя, чувствуя смутное раздражение, но это трудно, когда он так устал, и каждый раз, когда он пытается повернуться и посмотреть на своего мужа, узел внутри него мешает омеге сделать это. — Я думал, ты в-волновался за меня... — Я волновался, любовь моя, я волновался... — Тогда почему ты смеёшься? — ворчит Чуя, стараясь казаться настолько раздражённым, насколько ему хочется быть, но из-за криков он начал терять голос, так что теперь он просто слабо хрипит. Что заставляет Дазая смеяться чуть больше. — Нет, нет, солнце, я просто... — он делает глубокий вдох, заставляя себя немного успокоиться, — Я просто рад, что ты хорошо провёл время. — ... — Чуя слегка хмыкает, но он не может быть очень сердитым, не сейчас, совсем нет. Они не утруждают себя тем, чтобы много двигаться — просто медленно поворачиваются на бок, а руки Дазая обнимают его со спины. Теперь, думает он, чувствуя, как Чуя медленно расслабляется напротив него, тот может позволить им обоим поспать остаток ночи. И то, что Дазай недавно смеялся, это было не над омегой, это просто... Он ещё никогда не встречал никого, похожего на Чую. Кого-то, кто может говорить так честно, так бесстыдно, и тот всегда говорит самые искренние вещи, казалось бы, из ниоткуда— — 'Саму? — голос его пары сонный, слова только частично сформированы. — М-м? — мычит Дазай напротив рыжих волос. — Спа... спасибо, — бормочет он, прижимаясь к нему чуть теснее, и Дазай устало улыбается, мотая головой. — Ты не должен благодарить меня каждый раз, если что... — Я знаю, я имел в виду... — пальцы Чуи дрожат от усталости, когда они поднимаются к его горлу, поглаживая ошейник. И даже сейчас на его лице довольная улыбка. — Спасибо, что сохранил его для меня. — ... — того факта, что это сделало Чую таким счастливым, почти достаточно, чтобы захлестнуть его, руки альфы сжимаются вокруг рыжего, и он обхватывает его, полностью окутывая свою пару своим телом. — Мне было... очень грустно, — тихо говорит Чуя, — когда я думал, что потерял его. Дазай почему-то подозревает, что Чуя говорит не только о подарке, и мысль об этом... она находит пустоту внутри него, пробел, который был там так долго, что он забыл, каково это — быть целым, но... Но сейчас, с сжимающимся горлом и полными слёз глазами, Осаму вспоминает. — Ну, я... — его голос понижается, потому что он боится, что тот может сломаться. — Я уже сказал тебе... Он всегда был твоим. Глаза Чуи закрываются, и когда сон, наконец, накрывает его, его последние три слова едва вырываются, но они доносятся до ушей Дазая, прошёптанные в темноте — — Как и я.