——————————— 5 ———————————
Как только Галлагер убедился, что Микки не упадёт, сделав несколько шагов, они медленно и неторопливо покинули «Rock & Roast». Алекс, судя по всему, был в восторге от Галлагера, потому что он с энтузиазмом предложил ему взять отгул до конца дня, настаивая, что это не так уж много и что Мег будет присматривать за ним, так что Йену не о чем беспокоиться. Он бы, наверное, развязал фартук Галлагера и заботливо обернул шарф вокруг его шеи, если бы тот позволил. Никто не должен был быть так счастлив прикрыть коллегу. Вот же чудной ублюдок. Микки никогда бы не признался в этом вслух, но не оставаться одному после такого изнуряющего видения было не самой плохой идеей. Вообще-то, ему не помешало бы буквально опереться на плечо, но он предпочёл бы отрезать себе язык, чем попросить об этом, так что плестись бок о бок, как парочка старых черепах, было, по его мнению, довольно твёрдым компромиссом. Первый квартал они прошли в тишине — во всяком случае, в такой, какую можно было ожидать от этого района: не столько неуютной, сколько пропитанной странной атмосферой ожидания. Галлагер то и дело украдкой поглядывал на него и поджимал губы, словно ему приходилось сдерживать то, что угрожало с них сорваться. Парень, возможно, был умным и симпатичным, но хитрить не умел от слова совсем. — Просто скажи уже это, чувак, — вздохнул Микки. Пауза. — Мне любопытно, вот и всё. — Что именно? — О видении. Микки посмотрел на него краем глаза, вскинул брови и просто сказал: — Шоколадный пирог. Галлагер моргнул, слегка нахмурившись, прежде чем его замешательство сменилось весельем. Расплывшись в улыбке, он сказал: — Поверить не могу, что сразу не понял, что вы брат и сестра. Вы с Мэнди удивительно похожи, — прежде чем Микки успел послать его к чёрту, он спросил: — Не мог бы ты рассказать немного подробнее о том, что видел? Решив пропустить мимо ушей его возмущение, Микки сказал: — Да особо нечего рассказывать, — он пожал плечами и засунул руки в карманы, подавляя дрожь, когда порыв ветра хлестнул его по щекам. — Видение родственных душ. Они ели шоколадный пирог в кофейне. Низкая цыпочка поцеловала высокую цыпочку, и им открылся рай для лесбиянок или типа того. Он не видел особого риска в раскрытии подробностей, так как их было немного, и они были не особо личными, но этот случай не относился к тем, которым Микки мог бы гордиться. Явно не то чтение, о котором вы рассказываете кому-то, кого хотите развлечь или впечатлить. Да, Микки мог признаться самому себе, что хотел произвести на Галлагера впечатление. Ну и что, бля? Галлагер задумчиво хмыкнул, отходя в сторону, чтобы пропустить пару, идущую им навстречу, и значительно сокращая расстояние между собой и Микки. Когда Микки ничего не сказал, Галлагер снова хмыкнул. Микки закатил глаза и спросил: — Чего ты там бурчишь? Галлагер наклонил голову, слегка согнувшись, чтобы их глаза были на одном уровне. Тонкий шарф едва скрывал его подбородок и нижнюю губу, совершенно не защищая Микки от вида его арки купидона, веснушек, ресниц и всех других ошеломляющих частей его тела, которые оказались так чертовски близко. — Ты же в курсе, что мы не продаём шоколадный пирог, да? — Оу, — Микки нахмурился, отводя взгляд и делая вид, что сосредоточен на неровном тротуаре. — Разве? На самом деле он никогда не заглядывал в меню, так что понятия не имел, что они продают, а что нет. Конечно, он всё время видел, как официанты разносят еду на подносах, но приходя в дерьмовую кофейню, он не собирался пялиться на еду. Он не был уверен, что сможет толком описать это место, даже если ему приставят пистолет к виску. Куча неоновых вывесок и прочей декоративной херни, что-то в этом роде. Ему было наплевать. Однако он запомнил график перерывов и выходных Галлагера. Приоритеты. — Совершенно точно никакого шоколадного пирога, — весело подтвердил Галлагер. — Мы готовим только тыквенный, вишнёвый и яблочный с орехами пекан. Какого хрена? Даже обычные видения родственных душ были как-то связаны с Галлагером? Смешно. Засранец не мог оставаться на своей грёбаной полосе. Микки откашлялся и, подражая озорному тону Галлагера, сказал: — Видимо, вот ты и получил свой новый пирог, Гордон Рамзи. Со смесью веселья и удивления Йен пробормотал: — Офигеть, у тебя действительно было видение об этом. Сначала Мэнди и её вишнёвый пирог, а теперь ты. Что за фишка с Милковичами и пирогами? — Почти уверен, что это твоя грёбаная вина, чувак. Я точно никогда раньше не предсказывал пироги, — он почесал щёку. — К тому же твоё желание исполнилось, не так ли? Всегда пожалуйста, чёрт возьми. — Хм... — полушутя Галлагер спросил: — А что, если я откажусь печь шоколадный пирог? Будет ли это значить, что ты ошибся? Микки усмехнулся. — Пошёл ты, я никогда не ошибаюсь. — Даже не знаю, — небрежно сказал он. — Может, я приготовлю лаймовый вместо этого и разрушу твою репутацию. Микки фыркнул. — Ты слишком самоуверен, пироговый мальчик, — увидев поднятую бровь Галлагера, он объяснил: — Нет такого понятия, как неправильное видение. Плохие провидцы плохи, потому что проёбываются с толкованием или не могут разглядеть видение достаточно ясно, но не потому, что они видят что-то ошибочное. — Ого... — пауза, длинные ноги обогнули крошечный фиолетовый цветок, упрямо растущий посреди тротуара; дерьмовая погода и пешеходы, будь они прокляты. — Значит, если я не испеку пирог, это сделает кто-то другой? Дар рода Микки заключался в том, чтобы видеть набросок будущего, если это включало в себя несмываемые татуировки; линии были, и их невозможно было стереть, но картина всё ещё была несовершенной и неполной. Это был не готовый продукт, не совсем. Оставались моменты «до» и «после», которых они не могли видеть. Призрачная рука, держащая карандаш вне досягаемости. Или ручку? Может быть, акварельные краски. Будущее было определено и податливо одновременно, и все они должны были взять свои грёбаные карандаши и попытаться раскрасить свой путь по жизни. Во всяком случае, так это видел Микки. Но что, чёрт возьми, он мог знать? Что, чёрт возьми, мог знать хоть кто-то? — Да, или эти сучки планируют принести свой собственный пирог в кофейню, что было бы действительно охуенно странно. Плечи Галлагера затряслись от смеха, его рука задела руку Микки. Короткий контакт зажёг Микки изнутри, декабрьский воздух уже не был таким беспощадным, как несколько минут назад. Микки не привык, чтобы люди вторгались в его личное пространство (во всяком случае, не в хорошем смысле), и это было одновременно чуждо и волнующе — позволить этому случиться. Он мог сказать, что Галлагер был щедр на прикосновения. Он, вероятно, даже не задумывался, прежде чем дотронуться пальцами или соприкоснуться плечами с двадцатью проклятыми слоями одежды между ними, но Микки вырос в атмосфере, не приемлющей мягких прикосновений. Только с Мэнди он мог показать какую-либо физическую привязанность, и даже тогда это обычно включало чаще поддразнивания и пихания, чтобы замаскировать потребность или желание чего-то столь же простого, как глупые грёбаные объятия. Находиться рядом с Галлагером было немного похоже на то, как если бы ты голодал сколько себя помнишь, а потом однажды проснулся и на всю оставшуюся жизнь получил ключи от каждого ресторана в городе. — Эй, — сказал Галлагер, целеустремлённо подпихнув его плечом и вырывая Микки из водоворота мыслей, — как думаешь, ты будешь там, когда это произойдёт? Ну, эм. Эта фигня с родственными душами. «Родственные души» он произнёс осторожно. Нейтрально. Как будто изо всех сил старался показать, что это его совсем не касается. И выдал себя с потрохами. — Да, наверное. В видении в кофейне всё ещё висели рождественские украшения, так что я предполагаю, что это произойдёт скоро. Не то чтобы это было так уж сложно, так как он проводил каждый свободный от работы час в кофейне или в мыслях о том, чтобы туда заглянуть. Микки посмотрел на Галлагера. — Ты когда-нибудь видел, как кто-то получает свою метку? Галлагер улыбнулся, и черты его лица смягчились при воспоминании. — Ага. Двое из моих братьев и сестёр — родственные души, — он сделал вид, будто держит младенца. — Это случилось, когда Фиона впервые взяла Лиама на руки. Татуировка появилась в ту же секунду, как ладошка Лиама коснулась её лица. Микки улыбнулся в ответ, слабо, но искренне. — Это довольно круто, чувак. Она, должно быть, была на седьмом небе от счастья. Галлагер тихо подтвердил: — Ага, была. Велев себе не думать об этом слишком много, Микки продолжил разговор: — Кто-нибудь ещё в твоей семье знает свою вторую половинку? — спросил он, стараясь не думать об этом. Галлагер покачал головой. — Мои родители — родственные души, хрен его знает, как и почему, но больше никто. Если и существовало подходящее время, чтобы спросить Йена о его отношении к собственной второй половинке, то это был тот самый момент. Но Микки не стал этого делать. Розуотер сказала, что это не имеет значения, верно? Что, соулмейты они или нет, Галлагер в конце концов… Эм-м. Что он в конце концов… Захочет Микки. Микки собирался помнить об этом и ни о чём другом не думать. Хранить ярлык «родственная душа» в крошечной коробочке под своей подушкой, чтобы открывать её, только когда он не сможет заснуть и будет нуждаться в каком-то космическом заверении, что это дерьмо сработает. Что у них всё получится. Он чуть не споткнулся, когда Галлагер пробормотал: — Я знаю, о чём ты думаешь, но я действительно не хочу об этом говорить. — Это не моё дело, приятель, — осторожно сказал Микки. На мгновение воцарилась тишина, а затем Галлагер без предупреждения остановился. Микки обернулся и увидел, что он уставился на свои ботинки, вжав голову в плечи так, что они почти касались ушей. — Ты считаешь меня мудаком? — прошептал он, не глядя ему в глаза. — За то, что я отвернулся от моей второй половинки? Вот дерьмо. Чёрт, чёрт, чёрт. Микки потёр висок, пытаясь подобрать нужные слова. Что-то простое, честное и, по возможности, бескорыстное. — Нет, — ответил он сдержано. — Почему нет? — спросил Галлагер, наполовину с неверием, наполовину с надеждой. Он отчаянно хотел верить словам Микки. Микки медленно шагнул к нему и заставил себя встретиться с ним взглядом, ничем не выдав себя. — У тебя ведь есть на это свои причины, правда? Резкий кивок. Никаких колебаний. Микки громко сглотнул. — Тогда это всё, что мне нужно знать, приятель, — он слегка пожал плечами, прекрасно осознавая каждое своё движение. — Если не хочешь, ты не обязан знать, кто это. И Микки действительно так думал. Если единственный способ быть вместе — это держать свою связь в секрете от него, то Микки это сделает. Выбросить метафорическую коробку и жить, как Йен Галлагер и Микки Милкович, и не нужно никаких парных татуировок. И пусть на самом деле он чувствовал, что лгать неправильно, но пока это было тем, чего хотел Галлагер, у Микки вообще не оставалось особого выбора. Или, что ж. Это был выбор — просто не его выбор. И он мог только уважать его. — Пошли, — Микки указал через плечо. — Мы примерно в квартале от моего дома, и у меня есть пиво. Галлагер бросил на Микки испытующий взгляд, у него явно было что-то ещё на уме. Микки ждал, считая себя счастливчиком, раз разговор не привёл к вопросам Галлагера о второй половинке самого Микки. Было бы чертовски забавно увернуться от этого вопроса, будь он когда-нибудь поднят. В конце концов, Галлагер вздохнул, черты его лица смягчились. — Уверен, что пиво — не самый разумный выбор, учитывая, что ты выглядишь словно труп. Микки выгнул брови, разыгрывая возмущение. — А за это ты получишь воду из-под крана, Галлагер.——————————— ✶ ———————————
В доме Микки самый большой беспорядок царил в гостиной, но всё же комната выглядела достаточно прилично, чтобы он не чувствовал смущения, приглашая Галлагера войти. Белые стены, которые действительно видели новый слой краски в текущем десятилетии, и занавески, не выглядящие так, будто принадлежали чьей-то умершей бабушке. Довольно аккуратная коллекция компакт-дисков, организованная по исполнителю, жанру и году выпуска. Телевизор, который он не украл, и несколько предметов мебели, что он воскресил, как будто всё-таки разделял мастерство Мэнди. По сравнению со старым домом Милковичей дом Микки был грёбаным дворцом. У него всегда была горячая вода и ни одного пулевого отверстия в качестве декора. Сраное всевидящее око не следило за каждым его шагом, ожидая повода развернуть ад на земле. Никаких стульев, разбитых о стену спальни Микки в качестве предупреждения, — извечная отметка рядом с каркасом кровати. Иногда вообще не было никакого предупреждения. Иногда Микки заставлял его смеяться, грубая и своевременная шутка вызывала хриплый, но радостный хохот Терри Милковича. В те времена удары причиняли гораздо больше боли. Некоторые вообще никогда не переставали болеть. Ага. Его новый дом был маленьким, но безопасным, и это было больше, чем Микки когда-либо знал прежде. Ему было позволительно иметь своё место. Ходить по комнатам без необходимости вставать на цыпочки или хорохориться. Не нужно было запираться в своей спальне, надеясь, что его оставят в покое, и выходить только тогда, когда грёбаного волчары не было рядом, чтобы требовать, орать и заставлять Микки заниматься тем, за что он мог загреметь за решётку. Под этой крышей он был свободен так, как никогда не думал, что сможет быть в четырёх проклятых стенах. — Как здесь тепло, — сказал Галлагер с восторгом, рассеянно вешая шарф на стул и снимая пальто, под которым оказался мягкий на вид свитер. Ага. Его дом был тёплым. Его дом всегда был тёплым. — Мэнди заставила бы меня устроить тебе экскурсию, но поскольку её здесь нет, — он пожал плечами, обведя пространство широким жестом, — mi casa es tu casa или как там. По большей части, заехав, Микки лишь мебель купил плюс вещи, которые мог без проблем забрать с собой, если бы владелец проснулся однажды не в настроении и решил выгнать его; зато дом имел достаточно прочный фундамент, так что он не слишком беспокоился о случайной протечке или напоре горячей воды на кухне, из-за которого было несколько геморно мыть посуду. Он неопределённо махнул в сторону ванной, а сам направился на кухню, чтобы захватить что-то на перекус, после чего расположился на диване перед телевизором с удовлетворённым вздохом. Это был самый удобный предмет мебели, который когда-либо принадлежал Микки, и он стоил каждого грёбаного цента. Ткань цвета «лесная зелень» была мягкой и приятной на ощупь, но необъяснимым образом прочной; он всё ещё был немного поражён тем фактом, что заслужил каждый дюйм такого комфорта.——————————— ✶ ———————————
Микки выпил полбутылки голубого «Гаторейд», умял пару злаковых батончиков и наконец почувствовал себя больше человеком, чем ходячим трупом, в то время как Галлагер медленно потягивал пиво и жевал батончик, что, по мнению Микки, могло быть проявлением солидарности. Никаких разговоров о родственных душах, они просто смотрели «Кошмарные Татуировки» и спорили о том, что хуже — пенис с ножом на ноге или обезьяна на животе с пупком в качестве ануса. — Ни за что, чувак! — Микки громко фыркнул. — Я бы взял стояк в любой день без каламбура. Галлагер рассмеялся, лениво раскинув конечности и сверкая глазами. — Но это выглядит чертовски ужасно. Микки посмотрел на него широко раскрытыми глазами. — А обезьяна нет? — Ну да, но, по крайней мере, это смешно. — Да щас, — Микки облизнул уголок рта. — Я прям так и мечтаю, чтобы кто-то, собираясь мне отсосать, увидел мой живот и вместо возбуждения получил грёбаный припадок. Галлагер беспечно отмахнулся от этого. — Просто не снимай футболку, Микки. — Ага, вечно. И никогда никому не показывай этого дерьма, — он не считал своё тело храмом, ничего такого, но серьёзно, блядь? — И это как бы сводит на нет цель, чувак. Ты должен владеть татуировкой, — он сделал большой глоток газировки. — У меня не будет никаких обезьяньих задниц. Уж лучше стояк на убийство. Член хотя бы с ножом, и всё такое. Галлагер пару раз открыл рот, прежде чем наконец произнёс: — Это... набор слов, которые я никогда не думал услышать в таком порядке. Комната наполнилась смехом, колено Галлагера стукнулось о его колено раз, другой, и Микки не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким довольным. Ему было комфортно в собственном теле, он сидел рядом с парнем, чьего присутствия было достаточно, чтобы успокоить в Микки что-то, что всегда бушевало. Парнем, который раз за разом выбирал стоять возле его столика в кофейне, болтать, улыбаться и просто быть. Он мог смотреть дерьмовое реалити-шоу целую вечность, пока Йен был рядом с ним. — Эй, — он кивнул в сторону Галлагера, — а у тебя есть татушки? Робкий кивок. Микки выжидающе поднял брови. Тот вздохнул, похлопал себя по боку и сказал: — Я покажу тебе, если пообещаешь не смеяться надо мной. — Всё настолько плохо, Галлагер? — поддразнил он. — Не-а, не совсем, но, — он пожал плечами и задрал свитер так, что стал виден орёл с винтовкой в лапах, — будь у меня возможность, я бы отмотал назад и не стал его делать, честно. Микки изо всех сил старался не глазеть, орёл был далеко не так интересен, как бледная кожа, внезапно явившаяся на его обозрение, мышцы пресса двигались с каждым вздохом Галлагера. — У тебя на армию стояк, рядовой Райан? Или это, скорее, — Микки неопределённо взмахнул рукой, — та фигня про землю свободных, дом для?.. — Скорее, первое, — ткань снова скрыла кожу, а пальцы зарылись в волосы, когда Галлагер объяснил: — Я после выпуска планировал поступать в Вест-Пойнт. Хотел стать офицером, — он принялся теребить подол свитера. — Относился к этому довольно серьёзно. Проходил предвоенную подготовку, посещал летнюю школу, и всё такое. Микки одновременно и был, и не был удивлён. Нет, потому что расти в Саутсайде значит либо в конце концов стать его частью, либо заполучить билет в лучшую жизнь, независимо от того, что придётся сделать для этого. Галлагер не был бы первым ублюдком, погибшим в какой-то долбанной войне, в которой ни хрена не смыслил. И всё это во имя чести, долга и денег. Менее дерьмовой жизни в менее дерьмовом районе. Хотя, чёрт возьми, Микки не мог представить его на поле боя. Галлагер выглядел так, словно создан был чинить, а не ломать. Да, он, вероятно, смог бы выбить кому-то зубы, если бы пришлось, он бы просто не выжил в их районе без такого навыка, но война? Никакого грёбаного смысла. — И что случилось? — Микки подавил желание добавить что-нибудь глупое, например: «Решил, что ты слишком хорошенький, чтобы подорваться на мине?» Вздрогнув, Галлагер склонил голову влево и пробормотал: — Много чего. Микки кивнул — этот тон дал понять, что нужно быть осторожным. Галлагер облизнул губы, уставившись на свои ногти, и сказал: — История заканчивается тем, что я бросил школу и, как видишь, не пошёл ни в какую армию. Зная по опыту, что размышления о прошлых ошибках никогда не приносят пользы, Микки спросил: — А что сейчас? Галлагер опустил руки и уставился на него. — Что? — Армия больше не твоё, так что, — Микки прикусил щёку, решив быть беззаботным и закончив: — есть какие-нибудь новые страстные увлечения, которые ты хочешь навсегда запечатлеть на своём теле, чтобы пожалеть об этом через десять лет? Мультяшный пирог с бутылочкой мышьяка и надписью: «Умру за...»? Эти слова так эффективно смыли с лица Галлагера остатки воспоминаний, что Микки невольно почувствовал, что миссия удалась. Как будто он действительно сделал что-то хорошее. — Это было невероятно конкретное описание татуировки, Микки, — губы Галлагера приподнялись, но это была не улыбка, а скорее её обещание. Микки небрежно пожал плечами. — Мне нравится это дерьмо. — Да? — спросил Галлагер с любопытством и воодушевлением. Микки пожевал губу и постучал по тыльной стороне левой руки. — Я нарисовал обе. Типа, татуировщик, конечно, улучшил их, это его грёбаная работа, но основа и вся остальная хрень — мои. Татуировки на тыльных сторонах кистей были его выбором, в отличие от тех, что на костяшках — семейная традиция, в которой мнение Микки не играло роли. — Ого... — Галлагер придвинулся ближе, с интересом разглядывая руки Микки. — За ними стоит какая-то история, или ты сделал их просто ради общего эффекта крутизны? Галлагер выглядел так, словно хотел схватить кисть Микки и поднести её к лицу, чтобы рассмотреть каждую деталь. Микки, чёрт возьми, позволил бы ему это. — Немного того и другого, — честно ответил он. — Мои руки часто на виду, когда я работаю в лавке, и я знаю, что народ тащится по всяким пафосным атрибутам провидцев, так что, с одной стороны, это ради экстерьера, — эти татуировки перетягивали на себя внимание, отводя взгляды клиентов от тех, что на костяшках его пальцев. — А с другой? — негромко спросил Йен. Микки облизнул уголок рта, указательным пальцем касаясь трёхглазого солнца, объясняя: — Никогда не был в хороших отношениях с Судьбой. Хотел напоминалку для себя, что... — он замолчал, смутившись, затем откашлялся и закончил, махнув рукой: — Моё будущее в моих грёбаных руках и ни в чьих больше, понимаешь? Единственное будущее, с которым я не буду бороться, — это то, которого я действительно хочу для себя. Галлагер кивнул, как будто понял. Микки подумал, что, скорее всего, так оно и было. С решительным выражением лица Йен сказал: — Хочу стать фельдшером скорой. Мне всё ещё нужно получить аттестат, прежде чем даже думать о том, чтобы начать обучение, но, — он прикусил губу и кивнул, — да. Микки знал, ему доверили что-то важное. — Это чертовски здорово, чувак, — мягко сказал он. — На самом деле я никому не говорил, — пробормотал Галлагер. — Не хотел сглазить. — Это... — Выдумки? — на удивление резко оборвал его Галлагер. — Справедливо, — поправил Микки всё так же мягко. — Нет ничего сумасшедшего в том, чтобы остерегаться Вселенной, способной отнять это у тебя, сохраняя свои планы в секрете. Пока ты держишь рот на замке, ты всё ещё можешь надеяться, что никто не заметит, что это важно для тебя. Галлагер кивнул, в его глазах мелькнула боль, когда он сказал: — Я... Знаешь, был период, когда я вообще ни к чему не стремился, но... — он вздохнул, пальцами выводя узоры на джинсах. — Но я действительно чертовски хочу этого. За этим стояла история. Может, дело было в армии, или это было что-то совсем другое, но преднамеренные пробелы и обрывание речи на полуслове напомнили Микки обо всех дверях из детства, которые он держал закрытыми из страха, что что-то просочится. — Значит, ты разберёшься, — он прикусил щёку на мгновение. — С английским у меня всегда было хреново, но я могу помочь с математикой. Я имею в виду, если хочешь. Не обязательно. Галлагер встретил его взгляд со странным выражением на лице; он совсем не выглядел обеспокоенным. — Да? — мягко спросил он. — Да, — такое же мягкое. А затем, чтобы разрядить тяжёлую атмосферу, воцарившуюся в комнате, Микки сказал: — Кому мне переломать кости, чтобы ты потренировался? Я бы предложил Алекса, но это всё равно что побить первоклашку. Никуда не годится, даже если он неебически раздражает. Галлагер рассмеялся таким живым смехом, что сердце Микки болезненно забилось в груди. — Это... странным образом точное сравнение. — И как только ты его терпишь. Галлагер пожал плечами. — У меня трое младших братьев и младшая сестра, походу это просто привычка, — он помолчал. — Кроме того, тот факт, что мне за это платят, помогает. Довольно сильно. Микки наклонил голову. — С этим не поспоришь.——————————— ✶ ———————————
В перерыве между сеансами Микки мысленно поздравил себя из прошлого с тем, что у него осталось солидное пятнадцатиминутное окно, чтобы покурить и притвориться, что он вовсе не думает об одном там рыжем, лениво глядя на аккуратно проезжающие мимо машины и улицы, белые от снега. Была ли вторая половина этого дня неторопливой для него — такой, когда он мог попрактиковаться в искусстве рисования на пенке латте и улыбаться, когда выходило что-то похожее на лист? Или это был один из тех суматошных дней, когда он метался от столика к столику, время от времени задерживаясь извиняющимся взглядом на Микки, потому что они могли обменяться лишь парой слов? Микки как раз раздумывал, не заняться ли ему бегом, чтобы компенсировать все пироги, которые ждали его в будущем, когда Мэнди ворвалась в лавку, захлопнув дверь с такой силой, что ему пришлось подавить рефлекторное желание убежать в свою спальню. В воздухе внезапно повеяло едким дымом; ароматическая свеча, которую он держал на прилавке — большая жёлтая уродливая штука, от которой всё пахло имбирным лимонадом, — погасла. Он изогнул брови, туша сигарету. — Что за хрень укусила тебя за задницу, сучка? — Мужики! — прорычала она, и он удержался от шутки только потому, что её голос звучал скорее обиженно, чем сердито. Её подводка для глаз была немного размазана, а волосы растрёпаны так, что это можно было бы списать на погоду, но он знал, что причина вовсе не в ней. Она сорвала пальто и швырнула его на стул, не обратив внимания, что влага впитывается в обивку. При иных обстоятельствах она накричала бы на Микки за такое. — Что он сделал? — спросил он спокойно, но уже думал о пистолете под матрасом и о нескольких должках, которые так и не удосужился потребовать вернуть. Отогнал непрошеную волну разочарования: это был единственный порядочный парень из всех, с кем Мэнди когда-либо встречалась. Бля, видимо, всё-таки не такой уж порядочный. Проклятье. Её глаза заблестели, когда она выпалила: — Его родственная душа нашла его! — её взгляд метнулся к окну, пальцы дрожали, когда она потёрла руку и объяснила: — Сука отправила ему грёбаное электронное письмо, типа она узнала о нём через чтение родственной души и не может дождаться встречи. Оу. Он почесал переносицу и медленно выдохнул. — Думал, ему насрать на это дерьмо. Он вспомнил, как этот придурок говорил, что соулмейт — всего лишь ещё одна душа в длинном списке тех, с кем ему суждено пересечься, а Земля не что иное, как бесконечная череда людей, ожидающих встречи друг с другом, чтобы оставить свой след. Отфильтровав претенциозные формулировки, Микки понял, что не стоит беспокоиться о том, что парень оставит Мэнди, если когда-нибудь встретит свою вторую половинку. Сестра бросила на него раздражённый взгляд, линия покрасневших губ была напряжённой и резкой. — Да, ему пофиг на эту чушь. Он нахмурился, нетерпеливо всплеснув руками, и спросил: — Тогда какого хрена ты бесишься? — Потому что мне пришлось порвать с ним, — медленно произнесла она, как будто Микки нарочно тупил. Он моргнул. А затем ещё раз. — Прости, повтори, что ты сделала? Оскалившись, она сказала: — Я не могу конкурировать с родственной душой, Микки. Я не полная идиотка. Его глаза расширились, разрываясь между замешательством и недоверием. — Он, блядь, просил тебя об этом? Встречаться с кем-то — это не соревнование, Мэнди. Она злобно и снисходительно улыбнулась. — Чёрт возьми, нет! — она посмотрела вниз, потом в сторону. — Наверное, я просто не привыкла проигрывать. Он потёр виски́, пытаясь осознать решение Мэнди. И у него нихуя не получалось. — Так ты хочешь сказать, что просто уйдёшь от парня, с которым трахалась почти два года, из-за чего-то, над чем он не властен? — он делал ей одолжение, не говоря о том, что чувак значил для неё гораздо больше, чем это. Даже для Микки было ясно, что она влюблена в него, но разговор об этом только заставил бы её обороняться сильнее. — И? — она горько рассмеялась. — Предлагаешь остаться, чтобы он бросил меня через полгода? К чёрту это, я сама прикрываю лавочку. — Господи бо… — Не веди себя так, будто не бросил бы все до единого члены во Вселенной ради Йена, — перебила она, и в её голосе прозвучало предостережение. Он сглотнул, на мгновение сбитый с толку упоминанием о Галлагере. Опустив глаза, он откашлялся и пробормотал: — Это другое. — Нихрена подобного. — Да, это так, — настоял он резко. Она усмехнулась. — Каким образом? Он потёр губу, на мгновение взглянув на неё. — Просто другое. — Каким образом? — настаивала она, делая шаг к нему. — Чёрт тебя дери, Мэнди! — он выдохнул через нос. Поскрёб щёку. — Таким, что я никогда раньше не встречал члена, который имел бы для меня значение, ясно? Боже. — Ага, потому что он твоя родственная душа, идиот, — она казалась совершенно не впечатлённой его доводом. — Нет же! — Микки покачал головой, пристально глядя ей в глаза. — Не потому, что он моя родственная душа. Потому что он Йен. Она прищурилась, её гнев немного поугас, сменившись любопытством. — В смысле? Он уставился в одну точку на стене и выдал: — В смысле, если вдруг выяснится, что я сильно напортачил с чтением и он вовсе не моя родственная душа, я всё равно буду ходить в это дурацкое кафе через день, просто чтобы провести с ним время, и я буду пить дерьмовый кофе и закажу любой пирог, который он решит приготовить. Я буду делать это пока не умру, потому что знаю, что это делает его счастливым. Микки уже даже не был уверен, что действительно ощущал вкус тыквы, заказывая этот пирог. Кусочек за кусочком, всё, что он мог чувствовать — искры в глазах Йена, когда тот наблюдал, как он ест, уголки его рта, приподнимающиеся в мягкой улыбке, когда тарелка была выскоблена дочиста, до самой последней крошки. У Мэнди на лице немедленно растянулась самая большая, самая раздражающая улыбка, все следы гнева и боли исчезли. — Мик, ты грёбаный болван. — Заткнись. И не смотри на меня так. Её улыбка стала ещё шире. — Как? — Как будто ты охуеть как гордишься мной или что-то в этом роде. Она прикусила губу, но улыбка не дрогнула. — Я рада за тебя, придурок. И я рада за него, — тихо добавила она. — Не знаю, как такое дерьмовое место может быть домом для кого-то вроде него, но… — она снова прикусила губу и дважды шлёпнула его по руке. Микки ничего не сказал; он подозревал, что его лицо и так говорит достаточно громко. Мэнди отправилась на поиски своего пальто, небрежно поинтересовавшись: — Но ты же не налажал с чтением? — Отвали, конечно, нет. В нём говорила не только гордость. В этом не было абсолютно никаких сомнений. За всю свою грёбаную жизнь он никогда не проводил более ясного чтения. Он всё ещё чувствовал тротуар под ногами, когда в видении шёл по улицам, которые привели его к собственному дому. Он всё ещё слышал, как ветер шепчет его собственное имя и имя Йена, и чувствовал, как вода плещет ему в лицо. Аромат тыквенного пирога. Двое безликих мужчин, бегущих трусцой... — Хорошо, — яростно сказала она. — Если я никогда не найду свою вторую половинку, то я рада, что хотя бы один из нас сорвал чёртов джекпот. Уже не в первый раз Микки проклинал Судьбу за то, что она дала его сестре неотслеживаемую родственную душу. Едва слышным голосом он сказал: — Ага, я, бля, счастливчик, — и не смог удержаться, чтобы не добавить: — Родственная душа или нет, ты тоже можешь оставить его, Мэнди. Йен пиздец как любит тебя, ты в курсе? Она ничего не сказала, но на её лице появилась тень улыбки, давшая Микки понять, что его слова не были излишними. Он прочистил горло. — Я всё ещё думаю, что ты идиотка, что бросила своего парня. В мгновение ока её тон стал убийственным, и она огрызнулась: — Тебя никто не спрашивал. — Как скажешь, — каждый имеет право на собственные решения, и всё такое. — Где ночуешь сегодня? — она, вероятно, запихнула кое-какую одежду и зубную щётку в свою сумку и умчалась прочь, едва ли подумав, что будет делать после. Мэнди пожала плечами. Что и требовалось доказать. — Ну, мой диван в твоём распоряжении, если хочешь. Она подняла бровь. — Ты точно осознаёшь, что предлагаешь? Он протянул: — Ага-а, диван. Это такой здоровенный предмет мебели, который ставят в гостиной, прикинь. Я знаю, что мы нищеброды, Мэнди, но не настолько же. Она фыркнула и ударила его по плечу, тихо и не встречаясь с ним взглядом, пробормотав: — Спасибо. Прежде чем он смог ответить, стук в дверь оповестил, что настало время следующего сеанса. Он бросил на сестру секундный взгляд, убедившись, что она в порядке и её можно оставить одну на несколько часов, и сказал: — Значит, увидимся дома? — Я приготовлю ужин, — сказала она, и внезапно они обнялись; сладкий аромат её парфюма окутал Микки, когда она ущипнула его за бок и прошипела: — Чтоб не задерживался.——————————— ✶ ———————————