***
Весь день Айви пыталась хоть как-то вытащить свой организм из простудной пропасти. Ее тело выламывало, голова не слушалась, будто бы ее заполнил концентрат густого осязаемого тумана, сквозь который ее мыслям некуда было протиснуться, а в ушах был неясный, как ряб на сломавшемся телевизоре, звук. Ее агония закончилась только ближе к вечеру, когда девушка с лицом хитрого ребенка принесла коробку инжира в шоколаде, бережно обернутого в серебряную шуршащую фольгу, и благостно развалилась на кровати, сняв халат с домашней шелковой белой блузы. Из проигрывателя доносились токкаты Прокофьева, рядом на полочке лежали стопки книг в старинных переплетах, утащенные из библиотеки, а свет полной луны заливал комнату через стекло английского окна. Несмотря на болезнь, это был чудесный день. Такие дни приносят надежду и избавляют сердце от злобы, наполняя красотой, как воздушный шарик. И сейчас Айви как никогда искренне проживала настоящую минуту, входя в транс от тикающих часов и барабанящей конвульсии дождя по стеклу. Девушка приглушила свет, оставив точечный кружок от торшера, задула свечу и схватила томик Стендаля. Как все-таки иронично. Вся наша жизнь – гигантская рулетка, и выпадает в ней то красное, то черное. Кажется, я абсолютно одержима умными, дерзкими, соблазнительными, вымышленными мужчинами, - подумала Айви, перелистывая шершавые страницы одну за другой тонкими пальчиками, пока произведения Прокофьева лились, создавая воспоминания об июльской грозе и зимней вьюге, о старом рояле и бархатных шторах, о громком смехе и лихорадочном бреде, о ветре, влетающем в дом, чтобы разбить неловко стоящую на комоде вазу. Но только легкий звоночек домофона решил все же прервать эту безмятежную идиллию. Девушка откинула огромное пуховое одеяло, словно Бэтмен, сияющий в подворотне своим летающим плащом, и еле-еле побрела к двери. Кого принесло среди ночи, господи. - Да. - Привет, откроешь? – прозвучал тихий, но предательски различимый голос. Девушка безмолвно нажала на кнопку и понеслась по квартире, пряча следы ночных преступлений. Уловив звуки русской классики, мужчина отправился за слухом вдоль коридора. Эта музыка отражалась легкими толчками от стен и успокаивала его бушующую кровь. Приблизившись к одной из дверей, он легонько постучался. - Входи, я сейчас, - глухо крикнула девушка, словно она находилась за пределами квартиры. На самом деле, Айви действительно уже была готова продумывать план побега с балкона, но все-таки сочла эту идею неудачной. Он прошел вдоль уютной прихожей, и облокотившись к дверному косяку, окинул комнату раззадоренным взглядом. Воздух наполнился запахом инжира и табака. - Куришь? – чуть громче обычного сказал Томас. - Да нет, балуюсь иногда, - наконец, выглянула из кухни девушка, накидывая на себя длинный пудрово-розовый халат. Его глаза начали жадно и нервно блуждать по ней, однако дело было не в ее неловких движениях, он всматривался в нечто большее: в гордость, перемешанную с детством; грациозность, слившуюся с капризностью; невероятную женскую решительность и невинную девичью смущенность. - Привет, как съемки? – подошла к нему Айви. - Могли быть и лучше. Мне сказали, что ты заболела, - взглянул на нее Томас из-под длинных ресниц. - Да, простыла, сейчас уже лучше. Завтра выйду. - Я думаю, что лучше днем еще побыть дома, - сказал он, повернув голову чуть набок с хитрой эротичной полуулыбкой. - Зачем? Мне правда лучше. - Я верю, - засмеялся мужчина, кивнув в сторону коробки со сладостями, - Я просто хочу, чтобы ты смогла пойти ко мне на спектакль, тем более, у меня завтра выходной от съемок, - продолжил он, вручая Айви небольшой конверт. - Что здесь? - Билеты. Я смог выручить три штуки, можешь взять подруг, если хочешь. - Спасибо большое. - Спасибо, что согласилась прийти, - сказал Том, обводя взглядом часть комнаты, находившуюся справа от него. – Ого, я смотрю, ты тоже решила почитать что-то от меня, - резко потянулся актер к журналу на столе. - Нет-нет, я еще не дочитала, - выпалила Айви, пытаясь вырвать глянец из его рук. Томас улыбнулся своим узким, утонченным лицом, и почти ритуальным движением обхватив ее талию, прошептал: - Прекращай. Казалось, эти десять секунд, пока он вдыхал хмельной запах ее волос, длились вечность, и Айви, насквозь пробитая шепотом огнедышащего зверя, обмякла в его руках. Этот мужчина всего лишь искусно владел своим голосом, а она уже готова была отдать ему свою голову на отсечение. - Зря ты пришел, эти встречи вне студии явно лишние, - подняла голову девушка, почти касаясь подбородком его груди. - Ну, а когда я еще прочитаю свое интервью, - заулыбался Том, наклоняясь все ближе к ее лицу. Айви отпрянула от него, а ее кровь запульсировала с такой силой, словно смешалась со смертельным ядом. Буйство плоти, горящие золотисто-голубые глаза и весомость его голоса с хрипотцой безвозвратно складывались в голове девушки в картинки, рисующие чувственную любовь. - Так вот, каким ты меня видишь, - вдруг его смех залил комнату, а глаза запылали в темном коридоре, к которому он попятился спиной от неожиданности. - Мне просто было скучно, - вдруг очнулась девушка и импульсивно вырвав из рук мужчины пресловутый журнал, бросила его на кровать. - Ты разбиваешь мне сердце, - наигранно робко произнес Томас, хватаясь за грудь. - Теперь ты должна мне еще один танец. Не успела Айви опомниться, как в одно мгновение он прошел в комнату и отворил настежь балкон. В этот момент он показался ей самым красивым мужчиной на всем белом свете, пока ветер играл с его шелковыми кудряшками, а на его щеках выступил румянец. Мужчина вернулся, и трепетно притянув ее к себе, завладел кончиками ее пальцев: - Я похищаю тебя у Прокофьева. В ее голове сумасбродно перемешались ноты его древесного парфюма и музыки. Он кружил ее в танце, нелепо, убедительно, с нежностью. Точно, как в какой-то старой кинокартине, где окна друг за другом покрываются беспросветной тьмой, а фигура мужчины любовно подстраивает летящий халат девушки под каждое его движение. Они смотрели друг на друга и понимали, что между ними больше нет преград, как стыд или смущение, она смотрела в его сердце, а он легкими касаниями перехватывал ее взгляд. Никто еще не стоял так близко к ее запертой душе. - Спи сладко, Айви, - произнес Томас, когда они уже почти вплотную приблизились к двери, а потом наклонился и поцеловал дружеским поцелуем, не попав в губы. - Спокойной ночи.***
Исцеляющаяся девочка проснулась в том же белом пуховом одеяле, когда солнце начало обволакивать ее тело своим теплом. Такое безопасное и дышащее ночными воспоминаниями утро перевернуло ее мир, чтобы теперь она с мягкой улыбкой зарывалась в подушку, вдыхая мимолетный запах древесины и шоколада, пока призрак мужчины мысленно целовал заднюю часть ее бедер. Ее не покидало глупое чувство, словно она попала в открытое море, покачивающее ее нежное тело на волнах: такое неизъяснимое счастье с привкусом опасности и дикого страха. Но все-таки счастье побеждало, безудержно пробиваясь в ее сердце. Айви распахнула шторы, и усевшись за завтрак, взяла в руки телефон. - Пойдем сегодня в театр, у меня есть три билета, - напечатала сообщение девушка, попутно слизывая с пальцев виноградный сок. - Я могу взять Айзека? - Конечно, встретимся у театра в 18:00. Одри познакомилась с Айзеком примерно полгода назад, когда Айви в очередной раз приезжала навестить подругу: они встретились случайно в каком-то кафе, и как рассказывала Одри, проболтали с ним почти до вечера. В день их знакомства с Айви, он показался ей более чем приятным – воспитанный, учтивый, внимательный и симпатичный, только вот его разговор покончил с первичным восторгом: бесконечное самолюбие, притворство и ледяная строгость. Конечно, Айви сперва списала это на волнение, но затем даже поняла и прониклась его сильным характером. Он никогда не позволял ничего плохого в сторону девушек, но при этом осмелился быть человеком неуступчивым и эгоистичным в здоровом смысле слова. Айзек в одну секунду мог очень трепетно поправлять шарфик на шее Одри и называть всякими ласковыми словами, целуя в макушку, а через минуту спокойным голосом объяснять ей, почему сегодня он не останется у нее на ужин. Бескомпромиссно, но человечно. И Одри подходил такой тип мужчин, потому что в ее характере не было никаких поддающихся определению форм, в какой-то степени она была безумно капризной маленькой девочкой, которой дана была власть крушить и брать все, что она захочет. Но Айзек с непоколебимой выдержкой, и умением отстаивать свои границы, нашел к ее сердцу золотой ключик и отворил эту шкатулочку, наполнив ее гармонией сердечной ласковости и бессердечной твердости.***
Театральный зал – бежевый с золотом. Красные плюшевые сидения у стульев. Перешептывание зрителей, предвкушающих шекспировские страсти. И Айви, доброжелательно подающая билеты. За мгновение до этого, когда она увидела Одри, идущую в белом платье под руку с Айзеком, ее поразил рост мужчины и миниатюрность подруги: он башней возвышался над всей публикой, а девушка семенила на тонких каблучках шажками гейши. Их взгляды встретились. Одри вся светилась счастьем, а Айзек выглядел очень задумчивым и серьезным, но именно такими они ей и нравились. Айзек, так робко стоявший среди муравьиной толпы, пожал Айви руку и изобразил едва заметную улыбку. - Айви, какая ты красивая, - громко залепетала подружка, расставляя руки для объятий, но не дотрагиваясь, чтобы не навредить статуэтке в серебряном платье. - Спасибо-спасибо, милая. Только не кричи, пожалуйста, - улыбнулась девушка, крепко заключив ее ладошки в свои. - Ну что, получается ты пришла сюда в статусе девушки главного героя? – вдруг с лисьей усмешкой толкнула ее в плечо Одри. - Нет, конечно. Ты что? Сюда всех пригласили. - Врет и не краснеет, - заговорщицки обратилась Одри к своему мужчине, сдвинув брови. Томас выглянул из-за портьеры в надежде отыскать свою странницу, только людей в этом небольшом камерном зале было столько, что их лица размазывались как в кино, когда герой идет свозь толпу по улице и вместе с потерей любимого – теряет себя. Но он все же увидел ее, совсем случайно, как бывает в фильмах о красивой любви. Она просто шла по проходу, с собранными локонами волос, облаченная в вечернее платье, обнажавшее плечи и поддерживаемое тесьмой, а скверное сердце мужчины уже пропустило два такта, когда он почувствовал, что при небольшом усилии ткань может соскользнуть вниз и открыть сверкающую кожу. Ее приветственная улыбка незнакомцам, манящие движения, рискованный танец, который Томас начал медленно изучать. Внимательно, жадно, издали, но так не вовремя. Начиналось царствование полумрака, а он волновался, как в первый раз. Темный зал, мягкий мигающий свет: Айви откинулась на спинку ложи, а ее кожа засияла розоватым свечением, как цветок, который оживает ночью. Небольшая сцена, предполагающая интимные отношения между персонажами и зрителями, железная лестница, несколько стульев, кирпичная стена, ярко усыпанная карминовой краской и граффити. Ребенок. Он выходит и рисует кровавый квадрат, очерчивая периметр действия, за который не зайдут герои, не занятые в сцене: безучастные и лишенные опасности. Одно мгновение и мужчина в облачении воина появляется перед публикой. Томас дьявольски харизматичен: высокий рост, небрежная золотая щетина, низкий голос, синие вены на шее и сильные руки, изысканно сжимающие меч. Казалось бы, кудрявый и улыбчивый Том с голубыми глазами – типичный романтический герой, Кассио из «Отелло», но не здесь. Романтик ушел, остался лишь мужчина, в котором слабость быть всегда лучшим для матери борется с собственным «Я» всю пьесу, превращая этого честного и дерзкого юношу в воина, который стоит перед зрителем с незажившими кровавыми рубцами, спускающимися пунктиром рубинов, и омывает их водой. Томас только раз бросил свой аристократичный взгляд в сторону Айви, но она почувствовала те самые колебания внутри груди и ощущение, будто знала его всегда: в прошлой жизни, вчера, сие мгновение и всю будущность. Это был трепетный секундный разговор без слов – глазами, дыханием, присутствием, благодарностью, восхищением и проникновенностью. Скоро в их мир ворвется необъятная и чувственная катастрофа, но пока вокруг было лишь пространство зала и их демоны, только блестки в больших глазах, отражающие сжигающее все дотла чувство. Начиналась кульминация пьесы. И вот уже невозможно правдивый, до ужаса сильный Кай Марций, ставший Кориоланом, погублен ярым желанием непроницаемой матери, вьющей из него любую пряжу, гордиться своим чадом. Аплодисменты и занавес. - Мне очень понравилось, - воскликнула Одри, - Я же говорила он безумно талантливый. А вам как? - Да, хорошая постановка, жаль только, что бой при Кориолах был скрыт от глаз, - сказал Айзек, явно оживившийся после просмотра, - А тебе как, Айви? Девушка не обращала внимания на их разговор и только что-то внимательно рассматривала в телефоне: через несколько минут после того, как актеры скрылись за сценой, ей пришло сообщение от Тома с просьбой пройти за кулисы, которому она, к слову, свой номер не давала. - Айви, ты чего? – вдруг легонько потрепала ее за руку Одри. - Простите, мне нужно отлучиться, вы подождете? Подруга посмотрела ей в лицо понимающими и радостными глазами, и чуть подтолкнув рукой, сказала: - Иди к нему. Мы подождем тебя в кафе напротив. - Я тебя люблю, - Айви образовала слова одними губами, не произнося их вслух, и коснувшись ладонью милого лица девушки, скрылась в море человеческой толпы.***
Айви легонько приоткрыла белую деревянную дверь: мужчина находился в глубине маленькой комнаты, стягивая с себя «окровавленную» одежду, и, кажется, даже не думал смотреть в ее сторону. - Томас… Я не знала, что у тебя есть мой номер. Том в ответ не произнес ни слова, продолжая что-то суматошно делать. - Все нормально? – снова произнесла Айви почти шепотом. Тогда мужчина со зверски хитрой ухмылкой развернулся, и приблизившись вплотную, повернул дверной замочек за ее спиной. - Хочу тебе сказать, что это выглядит странно и устрашающе. - Любишь Шекспира? - Что за странные вопросы? Я не понимаю, Томас, - потянулась девушка в его сторону, произнося последние слова на полутонах. - Так любишь? - Держу его сонеты на расстоянии вытянутой руки у кровати, - колкость, кажется, всегда была припасена в ее тайном кармашке. Мужчина вдруг нетерпеливо развернул ее тело, прижал бедрами к гримерному столу, и раздувая своим дыханием ее нежные детские волоски за ушком, произнес: - Почему каждый раз, когда ты смотришь на меня, весь шекспировский вымысел начинает иметь смысл? Почему я начинаю чувствовать все его сонеты, которые он писал, повторяя одно и то же слово? - Томас, мне кажется, ты слишком перевозбудился во время спектакля, - дыхание девушки сбилось. - Я возбужден, но со вкусом, - он прикоснулся к ее шее губами и выждал, ему хотелось знать наверняка, что она чувствует то же, что и он. Его классическая красота и прозрачная, как паутинка, недосягаемость интересовали, право, многих женщин. Однако всячески пытаясь обратить на себя его внимание, они лишь ускользали от его глаз. Он был настоящим мужчиной, чьи руки плавили женское тело, как податливый воск, а взгляд молниеносно бросал в дрожь. Мужчиной, посмотрев в глаза которого, можно было писать трагедию. Он обладал специфичным вкусом и такими же желаниями, его интересовало искусство, книги, старые авто и запах только этой женщины, с которой они вели уже долго беседу взглядами и, наконец, касанием тел. Ее тело было разбужено уже тогда, когда щелкнул маленький замочек двери, но сейчас, находясь с ним в опасной близости, она не хотела прерывать это сладкое ощущение, распускавшееся по ее позвоночнику. И она совершенно расслабилась, запрокинув голову и закрыв глаза. Ее фигура в тонком, соскальзывающем платье, где все линии тела были видны, заставляла мужчину хотеть большего прямо здесь и сейчас. Он бросил отрывистый взгляд на ее лицо: покусанные, полуоткрытые губы, изгиб мягких бровей и плавно свисающие передние пряди волос – сегодня на ней был образ ярко вспыхнувшей сверхновой звезды. Том сделал томный вздох, когда немного распустил ее волосы, рассыпавшиеся по спине, и приспустил с ее плеч серебряное платье в гладкий шелк, поцеловав изумительно нежную оголенную кожу пульсирующей шеи. Ему так хотелось раздеть ее полностью, однако он почему-то чувствовал, что таким образом с ней обращаться нельзя, что девушка вроде нее требует такта и сдержанности. Он мог бы взять ее на месте, но он хотел, чтобы она сама дала сигнал, хотел увидеть ее возбужденной, а не смиренной. Девушка почувствовала, как платье поднимается, обнажая ноги, а он пожирает ее глазами, и, наконец, капитулировала, прикоснувшись губами к его губам. Ощутив эту ответную вибрацию, он поцеловал ее почти отчаянно, вонзая свои длинные пальцы в ее плечи, хватаясь за ее волосы и прижимая к себе ее голову так, будто бы она через секунду испарится. Их губы сплелись в ярком танце, проникая языком все глубже, задерживаясь и дотрагиваясь до кончика. Он целовал ее шею, где пульсировала жилка, целовал ее горло, ее лицо, ее волосы, его ласки были то яростными, как выражение его затуманенных глаз, то нежными и робкими, а тепло его голоса заставляло забыть обо всем, когда он шептал ей на ухо: - Ты красивая до неприличия. Он развел коленом ее бедра и ухватившись за них, посадил ее на стол. Он стонал от возбуждения, как зверь, жадно познающий девушку через пальцы, усердно целуя и кусая в губы. Они отдавались мечте, гипнотизируя друг друга ласками, девушка трогала его плечи, спину, запуская пальцы в золотистые кудри. Его губы оказывались в тех же местах, что и руки, он погружал лицо в ее аромат, словно хотел забыться в наркозе ее тела, а она, когда более не могла довольствоваться лишь прикосновениями, открывала глаза и жадно тянулась за поцелуем. Их губы становились влажными и растворяющимися, словно окроплённые дождевыми каплями, он слышал еле издаваемые стон, и начинал дышать все тяжелее, отчего в ее глазах вспыхивал огонь, который точно мог поджечь лед, а из глубин тела поднимался такой жар, что она не замечала, как ее зубы впиваются ему в плечо – блаженное беспамятство охватило их полностью, ни один наркотик не смог бы этого сделать, потому что это подвластно только двум сердцам, безудержно влюбленным в друг друга. Он опустился на колени, проводя кончиками пальцев вдоль ее бедер и смотря с довольной улыбкой ей прямо в глаза, а она элегантным движением балерины протянула ему ножку. Он коснулся губами ее щиколотки и начал подниматься выше, оставляя влажную россыпь поцелуев, и когда он дошел до того, что поднял подол платья, Айви была уже настолько возбуждена, что очнулась, лишь от чувства, что ее сатиновые трусики начали слегка сползать с бедер. Еще день назад она говорила ему о пагубности их встреч, а сейчас сгорает рядом, властвуя над ним, перешептываясь с его демонами на «ты». В дверь постучали. Айви, перепуганная, сомкнула ножки и вскочила со стола с еще влажными после поцелуев губами и полнейшим беспорядком на голове. Томас спокойно ответил: - Я еще не закончил, - и с улыбкой повернулся к ней вновь. - Господи, я даже забыла, что ты весь в краске, - засмеялась Айви, заключив его лицо в ладошки, задевая кожу тонким браслетом на запястье. - Я хочу, чтобы ты чувствовала то же, что и я, Айви, - вдруг произнес он, прислонившись к ней лбом, - Хотела бы так же, как и я. - Я очень хотела, но не могла произнести: «повтори все сначала», - нежно ответила девушка и поцеловала его подбородок.***
Тесная улочка между театром и кафе, где ждали ее друзья, охлаждала проносящимся ветром внутренний пожар, накопившийся за несколько минут рядом с Томом. Ранняя ночь накрывала большой город, обнажая неоновую вывеску «Jazz cafe». Их вечер только начинался: черно-белые фотографии в рамах за стеклом; брызги чужого шампанского; несколько мужчин, курящих тяжелые сигареты; гости, пришедшие просто расслабиться; музыканты, настраивающие инструменты на сцене; и счастливая девушка, которая будет смеяться здесь с друзьями до утра. А в то же время, мужчина на другом конце города, отправившийся с актерами праздновать окончание пьесы, на самом деле, праздновал открытие счета их поцелуев, которых, он надеялся, еще будет столько, что с этого счета придется сбиться.