«У тебя красивые мысли...»
Руки не чувствуются, погрузившись в белое одеяло, что покрывает всю крышу, но ничуть не греет. Колени мокрые. Порывистый ветер хлещет, бьёт, не щадя. Снаружи холодно, а внутри... Гоголь и сам ещё не понял, что должно быть в этот момент внутри. Наверное, тоже холодно, поскольку из глаз по щекам и подбородку бежит, не останавливаясь горячая жидкость. Такой горячей, может быть только человеческая душа. И она выходит из него. Выходит вместе с солёными каплями, вместе с раздирающим горло криком. Не Николаевская душа, нет, душа Сигмы. Убегает, выжимает из Коли всё, что может от неё остаться... Брэм находит его первым, сразу садясь рядом и о чём-то спрашивая, Гоголь не слышит, он всё ещё пытается переварить то, что сейчас произошло. На его глазах человек распрощался с жизнью. Человек, который был его соулмейтом. Они ведь даже не знали толком друг друга. Просто не успели узнать. Как забавно: создавать родственные души, чтобы в итоге отнять жизнь у одной из них, не дав даже начать отношения. Смешная шутка от вселенной, только вот юмора Гоголь всё никак понять не может. На плечи вдруг ложится чьё-то пальто. Фукучи стоит рядом, и его вопрос Гоголь на этот раз слышит очень чётко: — Гоголь, что произошло? — сложно прочитать эмоции учителя, он не зол, но насторожен и, можно даже подумать, что хладнокровен. Потихоньку подтянулись и остальные одногруппники: одни в куртках стоят на крыше, с интересом глядя, на клоуна, другие остались на лестнице, и о чём-то переговариваются. Николай осторожно поднялся на ноги, не без помощи Стокера, и только сейчас заметил, что весь дрожит от холода. Под выжидающим взглядом преподавателя Гоголь лишь молча мотнул головой, указывая на край. Фукучи осторожно опёрся о перила и с немым ужасом посмотрел на землю. Брэм сделал тоже самое, тут же отводя взгляд от этой кровавой картины. Парень смотрел в сторону, не смея поднимать взгляд на спины друга и учителя.. Он буквально мог ощущать их нарастающую панику. И это такое паршивое чувство... Брэм отстранился от перил первым, подходя к приятелю и глядя на него взглядом человека, увидевшего мёртвое тело, пока остальные подбегали к краю крыши, суетились под редкие команды Фукучи. Преподаватель просил всех отойти, но некоторые всё равно продолжали глазеть вниз на труп.Нет Нет. Нет!
— На что вы смотрите?! — дрогнувшим голосом спросил Николай, очнувшись от этого онемения и слегка поддавшись вперёд. — Он ещё жив! Точно жив! На Гоголя не обращали внимания, его выкрики смешивались с общим гвалтом. Тогда он стал сам отталкивать людей от края, стараясь и самому не смотреть вниз. Слишком страшно. Слишком страшно было увидеть доказательство неправильности его слов своими глазами. — Эй, валите отсюда! Тут не на что смотреть! — но Колю толкнули от края. — Он вам не мертвец! Заметив Гончарова, что стоял неподалёку и звонил полиции, Гоголь подбежал к нему, вцепившись, как в последнюю надежду. — Вызови скорую! Пожалуйста, вызови грёбаную скорую помощь! — отчаянно требовал Гоголь от старосты. От Ивана, волнующегося не меньше остальных, сумасшедшего клоуна отцепил Стокер, на что тот сопротивлялся, продолжая умолять вызвать врачей надорвавшимся голосом. — Просто пусть посмотрят на него! Его наверняка можно как-то откачать или сделать операцию, пожалуйс... — Коля, — прервал друга Брэм, стараясь скрыть волнение в голосе, — в этом здании вместится как минимум четыре этажа. Он не мог выжить. — Но— — Пойми, Сигма мёртв. Эти слова ощущались так, словно лезвием по свежей ране проводят. Стиснув зубы, Николай с трудом подавил в себе желание рвать и метать. Но принять это он всё равно не мог. Попросив Брэма вернуть Фукучи пальто, Гоголь молча ушёл с крыши, не желая здесь больше находиться.***
Стоя на автобусной остановке, Гоголь докуривал сигарету, выпуская в воздух клубы дыма, пропитанного разъедающими лёгкие смолами, которые ветер бодро подхватывал и разносил этот яд по улицам вечернего Питера. С каждой затяжкой эта мерзость пробиралась всё глубже, сея гниль и в лёгких, и в душе́, но даря при этом хотя бы небольшое мнимое успокоение. Гончаров встал рядом, не говоря ни слова и не глядя на Николая. Как будто он действительно собрался на автобусе до дома ехать. Но вскоре это молчание стало не очень комфортным, и, подобрав хороший момент, Иван всё же заговорил, откашлявшись в кулак и по-прежнему глядя перед собой: — Надеюсь, это не ты довёл его?.. Николай сжал челюсть и пальцы, что держали косяк, чуть сильнее от напоминания. Конечно нет, но ведь это произошло именно после их с Сигмой разговора. И если это его каким-то образом довело, Гоголь не знает наверняка. И, боже, это неведение ещё хуже, чем если бы он действительно довёл одногруппника до самоубийства. — Иди нахер, если считаешь, что я буду таким заниматься, — холодно ответил парень, стряхивая пепел. Гончаров понимающе мыкнул. Собственно, он и так знал это, но ему просто нужно было услышать подтверждение от Николая. — Я тебя с первого курса курящим не видел, — отметил Иван, печально приподняв уголок губ. — Я редко курю, — и это правда, Гоголь курит только в стрессовых ситуациях, которых у него почти не бывает. Почти. — А с каких пор ты до дома на автобусе добираешься? — Я не жду автобус, — ответил староста и посмотрел на одногруппника, двумя сложенными у рта пальцами показывая сигарету. Намёк. Гоголь молча достал из кармана пачку и, открыв, любезно протянул Ивану. Сигарет там было ещё много, пачка, по всей видимости, была куплена совсем недавно. — Зачем пришёл тогда? Взяв один косяк и приняв от беловолосого ещё и зажигалку, Гончаров закурил, и только тогда ответил. — Хотел передать тебе это. С этими словами староста достал из кармана пальто дешёвенький телефон и протянул Николаю. — Нашёл на крыше в снегу. Удивительно, что его там не растоптали. Наконец, Гоголь обратил свой взор на Гончарова и, удивлённо взглянув на телефон, осторожно взял его в руки. Холодный. Видимо, действительно в снегу лежал, хотя в кармане и прогреться мог немного. Включив гаджет, Николай почувствовал странную боль в груди. Но что конкретно болит, сказать не мог. Только Сигма мог поставить на обои фото конспекта с терминами по истории театра. Однако, проведя пальцем по экрану, он обнаружил на телефоне пароль, что не удивительно, но всё же неприятно. — Я попросил полицию, чтоб приехали вместе со скорой помощью, — продолжил Гончаров, и от этих слов это чувство в груди усилилось, будто та самая гниль разъедает изнутри. — Но ты ведь и сам понимаешь, что это бесполезно... Гоголь не ответил на это, даже не кивнул. Где-то с минуту они вдвоём лишь стояли, слушая тишину и завывания ветра, пока не приехал автобус. — Спасибо.., — проговорил парень, бросив окурок в мусорку и заходя в автобус. — Было б за что.., — неслышно пробормотал староста, провожая взглядом уезжающий транспорт. Странно. Гоголь всегда казался обычным дураком и раздолбаем, но сегодня его как будто подменили. И Гончаров, увы, пока не может сказать, к лучшему это или наоборот...***
Ночью Гоголь не спал. Он лежал на кровати, глядя в монотонный серый потолок в попытках услышать тот самый голос. Снова. Однако слух уловил лишь короткий слабый писк настольных часов, оповещающий о наступлении полночи. — С первым декабря.., — пробормотал Николай в пустоту. Зима пришла вместе с болью. Голос всё не появляется. «У тебя красивые мысли...» Эти слова сверлят ему голову изнутри на протяжении всей ночи. Иногда кажется, что они и есть то, чего парень так ждёт, но нет. Всего лишь воспоминания. Единственное, что осталось от Сигмы. Почти. Взгляд падает на телефон, лежащий на прикроватной тумбочке. Перевернувшись на бок, Николай взял его в руку и включил. Светлый экран телефона заставил зрачки рефлекторно сузиться, а глаза чуть зажмуриться с непривычки. Гоголь попытался несколько раз ввести пароль, пока телефон не заблокировался на какое-то время. У него слишком мало информации... Близится четвёртый час утра. Улицы спят, а звёзды, наверное, и сами забыли, когда в последний раз показывались из-за облаков. В комнате, пронизанной ночной тишью, слышны только редкие нажатия на клавиши клавиатуры или кнопку мыши. Гоголь смог найти Сигму почти во всех соцсетях и обнаружил, что в некоторых парень уже давно у него в друзьях. Он просмотрел всю информацию, которую смог найти, а сейчас просто листал фотографии своего соулмейта. Вообще, изначально он зашёл в соцсети, чтобы подобрать пароль (у него это, к слову, так и не получилось сделать), однако в какой-то момент ему действительно стало интересно, и, наверное, это можно считать своеобразным знакомством, которого у них так и не произошло. Сигма, кстати, на многих фотографиях довольно милый... Был... Как и его мысли... От этой мысли сжимается сердце в груди. Он не может быть совсем мёртв, правда? Должно же хоть что-то остаться, хоть какое-то маленькое чудо... Но в ту ночь Николай так ничего и не услышал.***
Будильник, устроившийся на этот раз под кроватью, чтобы подольше искать надо было, прозвенел ровно в шесть утра. Гоголь к тому времени лежал щекой на клавиатуре ноутбука и мирно спал, даже не слыша надоедливого звука. В любом случае, он изначально не планировал сегодня идти на учёбу. Из-за скорого выступления и экзаменов вся комната завалена барахлом для самодельных декораций. Всевозможные виды клеев, ткани, парики, кисточки, куски ПВХ и оргалита — актёрский боевой набор. Порой кажется, что театралы умеют всё на свете и даже немного больше. У них в голове не то что тараканы, а целая вселенная со своими уникальными, порой абсурдными правилами и законами. Телефон с глухим звуком упал на пол, вывалившись из руки, но остался цел и без единой царапины. Когда Гоголь в такой позе со свисающей к полу рукой, падение никак не могло бы навредить гаджету. К восьми часам уже начинало светать. Солнечный свет, приглушённый завесой туч и облаков, тщетно пытался проникнуть в комнату сквозь задёрнутые шторы. Будильник, то ли от севшей батарейки (ими всё ещё кто-то пользуется?), то ли от осознания бесполезности своих действий, уже давно заткнулся, не смея тревожить сон студента. Проспать так до обеда было несложно. Гоголь проснулся только часам к двенадцати, обнаружив на своей щеке прилипшие буквы П и Т. Отцепив от себя эту замечательную кириллицу, Коля отодвинулся от стола, и взгляд невольно упал на открытую вкладку на экране ноутбука... Сигма на обрезанном групповом фото где-то в коридорах института. Судя по застенчивому немного неуверенному выражению лица, инициатива сфотографироваться принадлежала точно не ему. Он здесь ещё первокурсник, робко глядящий в камеру и держащий в руке какую-то большую толстую тетрадку возле подбородка. До этого она, видимо, прикрывала часть лица, но для снимка пришлось опустить, что объясняет застенчивость парня. На нём надета чёрная водолазка с высоким горлом и светлая рубашка, и, боже, они реально когда-то думали, что в универ нужно ходить в рубашках? Даже Гоголь тогда ходил в какой-то пёстрой рубахе с разными цветами на двух половинах и пуговицами, нарочно застёгнутыми неправильно. Так он помнит себя. И даже на этом фото Сигма выглядит достаточно привлекательным, но не более. Это первая аватарка на его аккаунте, и Николай может представить, как тот пытается найти в галерее, возможно, единственное фото со своим лицом, и то групповое, когда регистрируется. В реальность Колю возвращает звонок телефона. На пыльном дисплее высвечивается: «Гончар Староста», и Гоголь даже особо не задумываясь, сбрасывает вызов. Он не хочет сейчас разговаривать. Ни с кем. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда. Однако телефон сразу же начинает непрерывно жужжать от новых сообщений. Взгляд невольно пробегает по ним, ловя какие-то обрывки: «Где тебя носит?», «Ты ведь знаешь, что я обзваниваю всех прогульщиков», «Если это из-за того, что случилось вчера, то просто скажи...» и... «Мне правда жаль, Николай...» От последнего сообщения особенно больно кольнуло в сердце. Почему кому-то должно быть жаль клоуна? С ним ведь ничего не произошло. И с Сигмой... Он ведь не может просто исчезнуть насовсем, верно..? Наверняка этот голос ещё появится глубокой ночью где-то на переферии сознания. Господи, это так глупо, но Гоголю ничего не остаётся, кроме как просто верить в это... Потому что иначе он останется без родственной души. Один. Во всём чёртовом мире. Театр одного актёра, не иначе.