Золотая клетка императора

Мин Сянь восседал на драконьем ложе, глядя исподлобья на придворных, стоящих перед ним. Министр Вэй и министр Лю стояли посередине зала на коленях, и при этом не переставали переругиваться с министром Цао. – Тихо! – устало произнес император, поднимая руку и потирая виски. Чжоу Су тут же подскочил к нему, подавая пиалу чая. Мин Сянь отвел ее рукой, отказываясь. – Дражайшие министры, к чему такая полемика? – спросил он, глядя на них сверху вниз. – Министр Цао предлагает совершенно неприемлемые вещи! Разве можно поставить посмертную табличку простолюдина Мин Сюаня [1], изменника и преступника, на церемонии поминовения прошлого императора? – он метнул яростный взгляд на министра Цао. Тот мелко дрожал, но продолжал простираться по полу в глубоком поклоне, непреклонный в своем мнении. – Верно-верно! – загудели придворные. Шан Юй, стоящий на ступень выше их, бросил взгляд на императора. Тот склонил голову вниз, и из-за рядов жемчужных нитей его лица не было видно. – Мы повелеваем устроить ровно такую же церемонию, как и в прошлом году, не стоит делать ничего грандиозного. В конце концов, год был неурожайный, и многие крестьяне голодают. В честь дня рождения прошлого императора поставить лотки с рисовой кашей для всех желающих. Министр Цао… – Мин Сянь бросил взгляд на распростертую фигуру, – Мы советуем драгоценному министру взять перерыв от посещения утренних собраний после дня рождения покойного императора. – Тысяча лет императору! Да здравствует император! – подчиненные упали на колени, отвешивая поклон. Мин Сянь поднялся с места, быстрым шагом исчезая во внутренних покоях. Министр Цао, обливаясь потом, поднялся с пола, с опаской глядя на первого министра, не проронившего за все время собрания ни одного слова. Теперь он глядел на него в упор. Цао Юань, глава министерства церемоний, под пронзительным взглядом первого министра почувствовал, что ему хочется провалиться сквозь землю. Мелкими шажками он отвесил быстрый поклон и поспешил покинуть зал утренних собраний. Министры Вэй и Лю проводили его неприязненными взглядами и немедленно принялись перемывать кости бедному Цао Юаню, у которого, наверняка, от этих разговоров зачесались уши. Верноподданные медленно начали разбредаться, обсуждая утреннее собрание. – Кто бы мог подумать, что этот Цао Юань выдвинет такое предложение! Всего пять лет, как казнили Первого принца, а он уже думает о том, как его реабилитировать! Подумать только. – И не говори, видел ли дражайший Сюй, как хмурился император? Еще и отправил его под домашний арест! Странно лишь… – чиновник украдкой обернулся и наклонился к другому, – что великий советник молчал все время. – Для него Первый принц всегда будет костью в горле, даже спустя столько лет… – Тише! – опасаясь, что их могут услышать не те уши, они заторопились прочь. Шан Юй медленно покинул зал, прислушиваясь к перешептываниям. Впрочем, они его не трогали, и лицо его, словно посмертная маска, оставалось недвижимым. Черные глаза следили за каждым, в особенности – за министрами Вэй и Лю. Именно эти двое после казни Первого принца и остальных заговорщиков, получили наибольшую власть при дворе. Министр Вэй Шаопу приходился Вдовствующей императрице родным старшим братом и властно управлял министерством финансов, наложив лапу на государственную казну. Имевший самую большую власть после первого министра, Вэй Шаопу, или Цин-ван по титулу (второму по высоте в империи), был человеком рациональным, но решительным. Министр Лю Цзиньцин, когда-то вовремя женивший свою любимую дочь на старшем сыне министра Вэя, оказался с ним в одной лодке, впрочем, не проиграл от этого нисколько. Он был главой министерства двора, широкой рукой повышая и продвигая своих людей по службе. Он был трусоват и щепетилен, любил выпить и не любил высовываться. Лю Цзиньцин больше всего не любил решать что-то самостоятельно, что прекрасно сочеталось с любовью министра Вэя командовать. Вдовствующая императрица, получившая этот титул после того, как ее единственный сын взошел на престол, из простой наложницы мигом превратилась в главу Внутреннего дворца, а из-за того, что молодой император, по ее словам, слабо разбирался в политике, помогала ему всеми силами. Или, читай между строк, активно вмешивалась в управление государством. Женщиной она была умной, хитрой, недаром, из всех наложниц императора именно она была самой любимой, несмотря даже на то, что сын, подаренный ею императору, оказался таким разочарованием. Теперь же она вкушала плоды своего триумфа. Эта могучая тройка полностью захватила власть в империи, и везде, во всех министерствах были их люди. В министерстве наказаний сидел министр Хэ Дайюй, в меру осторожный и жесткий, каковому и полагает заведовать судебными разбирательствами. Возвысившись после громкого расследования преступлений бывшего наследного принца и собрав пачку неопровержимых доказательств и свидетельств, он из простого чиновника 3 ранга превратился в министра наказаний, а его предшественник был казнен по обвинению в коррупции. Подобная безжалостность внушала опаску даже министру Вэя, подмявшего под себя половину придворных чиновников. Министерство общественных работ никогда не выделялось яркими личностями, а потому тихо-мирно продолжало свою работу, не ввязываясь ни в какие политические баталии. Его главой был Фу Пи, престарелый министр, который большую часть времени исспрашивал разрешения у императора «поправить здоровье дома». Ему было глубоко за семьдесят, и он предпочитал проводить время в компании правнуков больше, чем в своем министерстве. Цао Юань, с которым дорогой читатель уже знаком, обычно не доставлял проблем Цин-гуну при дворе, однако сегодня никто не мог понять, какая муха его укусила. Обычно тихий и осторожный, он прекрасно справлялся со своей работой, не высовывал голову из своего министерства, когда не следовало, и приобрел репутацию осторожной мыши. Главной головной болью министра Вэя было военное министерство. Мало того, что военный министр, Шан Цзянь, был человеком несговорчивым и по-военному вспыльчивым, часто вступавшим в перепалки с министром Вэем, так еще и его сын, забравшийся на самый верх, представлял собой словно заледеневшую гору Тайшань. Шан Юй, имевший самый высокий пост в империи Северная Сунь, величался великим советником, правой рукой императора, чэнсяном. Шэн-гун, «мудрейший», он имел множество титулов и всегда холодное выражение лица. В прошлом, при власти покойного императора, он быстро взлетел по карьерной лестнице, пойдя по чиновничьей тропе, чем изрядно разочаровал своего отца, который хотел сделать из сына могучего защитника государства. Вступив во дворец как начальник императорской гвардии, Шан Юй вскоре получил и доверие императора, и власть. Ум и проницательность молодого начальника стражи привлекли императора Мин Суна, и он повысил его до советника, переведя в кабинет министров. Неподкупность, честность в высказывании своего мнения и жесткость Шан Юя вели его на самый верх, пока император не скончался. После смерти императора Шан Юй решительно занял пост великого советника, буквально выхватив его из-под носа у министра Вэя. Императорская гвардия в его руках, которая охраняла дворец, заставила остальных признать его власть. Чиновники не понимали, как министр Вэй допустил подобное, но шушукаться не осмеливались. Отсутствие поддержки при дворе – Шан Юй всегда вел себя высокомерно и ни с кем не сближался – быстро сделало из него своего рода небожителя, совершенно одинокого на утренних аудиенциях, достойного глумливых насмешек за его спиной. Его и боялись, и насмехались над ним, но не осмеливались перечить. Казалось, что и министр Вэй пошел с ним на тайный сговор, а потому Шан Юй оставался на своем месте, а при дворе воцарился шаткий мир. Однако вся эта ситуация говорила лишь об одном – у императора Мин Сяня, который никогда не стремился в политику и не завел полезных знакомств в бытность Третьим принцем, не было никакой реальной власти при дворе. Пусть он сидел на драконьем ложе и смотрел на всех сверху вниз, все решения, которые он принимал, были продиктованы ему Шан Юем, единственным, что имел беспрепятственный вход в Дворец душевной чистоты, а тот обсуждал их до этого с министром Вэем. Даже его мать, вдовствующая императрица Вэй, имела большую власть в империи, которая лишь формально принадлежала Мин Сяню. Император-марионетка, император-пустышка – миллионы жителей Поднебесной кланялись ему до земли, но его собственные чиновники не боялись ни одного его слова. *** Покинув зал утренних собраний Мин Сянь, сложив руки за спиной, не спеша направился по боковой галерее во дворец вдовствующей императрицы Вэй. Чжоу Су неизменно семенил за ним, не поднимая головы. Свита императора состояла всего лишь из нескольких евнухов и служанок, потому что Мин Сянь, привыкнув к жизни всеми забытого Третьего принца, даже став императором, так и не полюбил размах и роскошь, с которой тот должен жить. Ему приходилось носить церемониальные одежды, но он часто отказывался от украшений, и в обычное время носил простую корону для волос с нефритовой шпилькой. Сейчас, уже переодевшись и сняв тяжелый головной убор для утренних собраний, Мин Сянь неторопливо следовал навестить матушку. – Чжоу Су, – негромко произнес он, и верный слуга тут же сделал шажок вперед, наклоняя голову и поворачиваясь к императору правым ухом. – Не забудь проследить за Цао Юанем. – Слушаюсь, Ваше Величество, – евнух тут же понимающе кивнул, а император продолжил свой путь. Они вышли в сад и пошли по дорожкам мимо стоящих голыми в конце ноября кустов и деревьев. Мин Сянь замер и с печальной улыбкой посмотрел на унылый пейзаж вокруг – он не любил осень, когда все начинало засыпать и становилось безрадостным. День был сухой, теплый, но он все равно поежился и глубоко вздохнул от пустоты и отсутствия красок вокруг. Только причудливые камни наполняли пейзаж красотой, да редкие вечнозеленые растения. Его тихий вздох услышал Чжоу Су. Он покачал головой, отчего его дряблая кожа на шее затряслась, как у индюка. Он знал, что сердце у императора нежное, поэтическое, и любое явление могло расстроить его. – Сегодня прохладно, Ваше Величество. Давайте поторопимся к вдовствующей императрице, – сказал он, глядя на застывшего императора, погруженного в свои мысли. – Да, – просто отозвался Мин Сянь, вновь пускаясь в путь. Он очень скоро добрался до дворца своей матушки. Войдя в нагретое жаровнями помещение, он скинул накидку, передавая ее Чжоу Су, а сам прошел в глубину. Слева от входа на кане сидела красивая женщина. Можно было сказать, что красота любимой наложницы императора Мин Суна Вэй Жуи еще не увяла – ее лицо было напудренным, брови вразлет, а черные миндалевидные глаза глядели ясно и строго. Ее красота была такой холодной, как будто ничто на свете не было способно согреть эти острые черты лица. Мин Сянь в полной мере перенял это от нее. Он склонился в поклоне. – Сын приветствует матушку, – произнес он. – Поднимись, – махнула рукой вдовствующая императрица. – Присядь рядом со мной, – она указала на соседнее место на кане, отделенное от нее столиком. – Цюй-эр [2], как прошло утреннее собрание? Мин Сянь покорно уселся на кан и принял от служанки пиалу чая. – Как обычно, матушка, – спокойно сказал он. – Я слышала, что министр Цао выступил с предложением перенести посмертную табличку простолюдина Мин Сюаня в императорскую усыпальницу, – Мин Сянь взглянул на вдовствующую императрицу и увидел, как раздулись ее ноздри от гнева. С самого детства эти ноздри раздувались в его адрес постоянно – матушка вечно гневалась на него, ведь он же «разочарование императорского рода». Теперь же она обращалась с ним гораздо лучше, и гнев ее был направлен на давно покойного бывшего наследного принца. – Это так, – отозвался Мин Сянь, осушая пиалу и ставя на столик. Расторопная служанка тут же наполнила ее свежим чаем. Он взглянул на нее из-под опущенных ресниц – это была личная служанка Вэй Жуи, вошедшая с ней во двор, занимавшая ныне должность главы прислуги во Внутреннем дворце – тетушка Ли. Он осторожно коснулся разгоряченного фарфора, не глядя на матушку. Та выжидающе уставилась на него, ожидая каких-то подробностей. Впрочем, Мин Сянь не считал, что ему следует о чем-то рассказывать – раз уж она уже в курсе, что Цао Юань подал такое прошение, значит, новости долетели до нее со всеми деталями быстрее, чем он ходит по дворцу. Не дождавшись от него больше ни слова, вдовствующая императрица разгладила несуществующие складки на одежде и принялась хаять Цао Юаня за неосмотрительность и преступные намерения. – Он наверняка замыслил недоброе, Цюй-эр. Твое наказание слишком мягкое. Возможно, ему не только следует отдохнуть, но и вовсе надо сослать его на север. Все должны видеть твою решимость защищать императорскую власть и честь императорской семьи от преступной крови. Твой отец, покойный император, поступил жестко, но справедливо. Никуда не годится, если всего спустя пять лет с его смерти уже зазвучали такие разговоры об амнистии для этого простолюдина Мин Сюаня. Хватит с него того, что покойный император даровал ему легкую смерть и позволил похоронить его под одной фамилией с императорской семьей… Тонкие пальцы Мин Сяня, никогда не державшие меч, вцепились в тонкий нагретый фарфор. Матушка продолжала распинаться, бросая все новые упреки Цао Юаню и предрекая новые ужасы. Наконец она как будто выдохлась и со вздохом приняла из рук тетушки Ли свежий чай. Мин Сянь разжал пальцы, опуская пиалу с нетронутым остывшим чаем на столик. Его пальцы покраснели от жара. – Впрочем, ничего страшного пока не случилось. Церемония поминовения покойного императора все равно уже в самом разгаре подготовки, – рассудительно произнесла вдовствующая императрица. – Отправлять Цаю Юаня в отставку сейчас действительно неразумно. – Вы правы, матушка, – смиренно произнес император, опуская голову. Из-за длинных черных ресниц нельзя было угадать, какая мысль плещется в глубине его глаз. Вэй Жуи прожила долгий век, но никогда не могла угадать, о чем думает ее единственный сын. Она протянула руку и ласково взяла императора за запястья. – Цэй-эр, сейчас холодает, одевайся потеплее. Министр Вэй подарил мне песцовую шкуру, – она отпустила его ладони и махнула тетушке Ли. – Я хочу отдать ее тебе. Зимой ты всегда мерзнешь. Ты должен беречь свое императорское тело, – Мин Сянь поднял глаза и посмотрел на мать. Взгляд ее холодных глаз на секунду смягчился, что удивило его – как будто бы матушка действительно заботится о нем. Поневоле он тоже смягчился. – Благодарю матушку-императрицу за заботу, – прибавление им титула заставило глаза Вэй Жуи вспыхнуть искоркой удовольствия. Тетушка Ли принесла свернутую шкуру – император опустил пальцы в белоснежный мех, лаская. «Красивый был зверь», – подумал он с ноткой тоски. Он приказал Чжоу Су отправить песцовую шкуру во дворец. После этого император поднялся с места. – Уже уходишь? – в голос вдовствующей императрицы вернулась нотка надменности, с которой она всегда говорила со всеми вокруг – подчеркивая свое превосходство, но при этом делая это так тонко, что никто бы не смог обвинить ее в высокомерии. С императором она так говорила с детства, и он давно к этому привык. – Да, матушка. Множество докладов ждут меня, – Мин Сянь поклонился и неспешно направился на выход, как будто эти доклады ждали не его совсем. Вдовствующая императрица некоторое время смотрела ему в спину, а потом тяжело вздохнула. – Он всегда был странным ребенком, – пожаловалась она тетушке Ли, и та тактично промолчала, зная взрывной нрав госпожи. – Кажется, что только с виду проявляет уважение, а кому знать, какие мысли бродят в его голове? У него ничего нет, а он все равно не хочет полагаться на свою мать. Знай себе кивает, что ему ни скажи. Мы возвели его на трон, я и мой брат денно и нощно облегчаем его бремя и помогаем управлять страной. И Сю-эр [3] тоже. А ему и дела нет ни до чего, знай себе рисует свои проклятые картины. – Император еще молод, – произнесла тетушка Ли, видя, как ухудшается настроение хозяйки. – И что с того, что молод? – разозлилась та. – В его годы покойный император железной рукой правил Поднебесной. А он? Он совсем не годится для управления, дунет ветер – и он упадет. Каждый способен выступить против его воли. – Неужели вы хотите, чтобы император взял власть в свои руки? – осторожно спросила верная служанка. – Что за ерунду ты болтаешь? – вконец разъярилась вдовствующая императрица, бросая в нее пиалу. Та, пролетев мимо, разбилась о колонну на сотню осколков. – Ваша служанка виновата, она глупа и ничего не понимает, – тут же отозвалась тетушка Ли. – Я позову прислугу, чтобы убрали осколки, не вставайте пока, – и она засеменила прочь, низко опустив голову. – В свои руки… – задумчиво произнесла Вэй Жуи, оставшись одна. Она посмотрела на свои изящные пальцы, усыпанные драгоценностями. – Впрочем, хорошо, что он так послушен. Некоторые просто не рождены, чтобы править, а кому-то не дают возможности. _______________________________ [1] После казни Мин Сюань лишился титула «наследный принц», а также звания циньван. Поэтому теперь он обычный простолюдин и, конечно, не имеет права быть похороненным в усыпальнице императорской семьи. [2] Личное имя мин Мин Сяня – Цюйцинь. По достижении совершеннолетия в Древнем Китае юношам и девушкам давали новое «взрослое» имя цзы, и обращаться к ним по личному имени могли только близкие. У Мин Сяня это Сянь. Эр – суффикс «сын», типичное обращение родителей к мальчикам, а Цюй-эр – детское прозвище императора. [3] Личное имя Шан Юя – Сюин. Сю-эр – прозвище.