Золотая клетка императора

Шан Цзянь был в целом доволен своим сыном. Тот рос почтительным, сообразительным, умным, не отлынивал от тренировок и знал, когда стоит промолчать, а когда – действовать. Шан Юй был его единственным сыном, и других детей у него не было – военный министр поздно женился, потому что на границе один за другим вспыхивали конфликты, и большую часть своей юности военный министр – тогда обыкновенный генерал армии – провел в пустынных крепостях и в седле коня. Вернувшись в столицу, окруженный военной славой и покрытый боевыми шрамами, он занял пост военного министра при Мин Суне, женился, однако судьба не благоволила ему – его жена умерла, рожая первенца – мальчика, которого назвали Шан Сюин. Жесткий и суровый отец не баловал мальчика лаской, потому тот рос, как дикий сорняк. Возможно, именно отсутствие материнской заботы сделало мальчика сдержанным и замкнутым, однако именно это нравилось его отцу – тоже сдержанному и замкнутому. Поместье военного министра никогда не было веселым и оживленным местом – после смерти жены министр Шан так и не женился и не взял наложницу, всецело погрузившись в работу. Он мечтал, чтобы сын пошел по его стопам – сделал карьеру в армии и покрыл себя славой. Однажды он взял его с собой на аудиенцию к императору – просто так получилось, и никто этого не планировал, но именно этот момент изменил всю жизнь его сына. Мин Сун, прекрасно зная о семейной ситуации Шан Цзяня, рассудил, что сдержанный и почтительный мальчик сможет выправить несносный характер его младшего сына, и позволил тому посещать дворец. Пожалуй, стоит отметить, что характер Третьего принца не выправился – напротив, именно Шан Сюин стал получать больше нагоняев от сурового отца, когда принц вовлекал его в свои проделки. Но поскольку то был приказ императора, Шан Цзянь, преданный трону, не мог запретить сыну посещать дворец. Он думал, что все это детские шалости, и явное желание сына посещать дворец быстро сойдет на нет. Когда Сюин попросился в императорскую гвардию, он нахмурился, но подумал, что это своеобразная тяга к военному делу, и потому позволил это сыну. В шестнадцать лет, только начав использовать корону для волос, молодой господин Шан стал самым молодым начальником гвардейцев и поводом для множества насмешек. Однако оказалось, что правду говорят: у дракона рождается дракончик, у тигра – тигренок. За год Шан Юй смог подчинить себе императорскую гвардию, превратив ее из сборища шелковых штанов [1] в крепкую военную единицу, надежную охрану дворца. Отец потирал руки, ожидая, что сын, поднявшись до самого верха в гвардии, наконец-то попросит военную должность и начнет карьеру в армии. Однако Шан Юй оказался огромным разочарованием для своего отца – вместо этого он сблизился с императором и перешел на чиновничью должность, исполняя обязанности сначала помощника императора, потом советника, а затем – и великого советника. Блестящая чиновничья карьера в глазах министра Шана не шла ни в какое сравнение с армейской закалкой. Шан Цзянь винил в этом Третьего принца, который, как он считал, оказывает дурное влияние на его сына, сбивая с истинного пути. Шан Юй был непреклонен, когда заявил отцу о том, что переходит на гражданскую должность. Несмотря на все угрозы, на ярость отца, на его упреки и – под конец – уговоры, он остался тверд в своем решении. В сердцах отец сказал ему убираться с глаз долой и вступить во дворец евнухом, раз уж ему так нравится там находиться. Лучше так, чем оскорблять славный род Шан! После этого Шан Юй переехал в отдельную резиденцию и больше никогда не возвращался домой. С отцом они, конечно, помирились, но отношения, и так не отличавшиеся теплом, сделались довольно сложными. Отец и сын не понимали, что удивительно похожи друг на друга, а потому были словно два упертых барана, столкнувшихся на узкой дороге. Конечно, благодаря должности, Шан Юй теперь бывал во дворце еще чаще – спорил с наследным принцем об управлении перед лицом императора, доставляя тому истинное наслаждение; имел свободный доступ в императорскую библиотеку и даже мог посещать уроки Великого наставника, как и прежде в детстве. Ему было всего восемнадцать, но казалось, что он умен не по годам, проницателен и ничто не может укрыться от его взгляда. Разительное отличие от его друга детства – Третьего принца. А тот, после смерти Второго принца замкнувшийся в себе, растерял большую часть своей веселости и игривости. То горе, что он пережил в тринадцать лет, отпечаталось на его неокрепшей душе. Он еще больше погрузился в мир искусства – рисуя, сочиняя, словно стараясь убежать от реальности всеми возможными способами. Он совершенно не интересовался делами Двора, не имел представления о том, что волнует и тревожит народ и, казалось, собирался всю жизнь провести в своем дворце, запершись за высокими стенами с кистью в руке. Только стянув волосы короной [2], Мин Сянь тут же переехал в отдельный дворец, и его одиночество наконец-то стало полноценным. В его резиденции было меньше всего слуг, он находился дальше всех от императорского дворца, и порой даже отец, не видя Цюйциня месяцами, забывал о том, что у него не один сын, а два. Матушка и вовсе, после отъезда любимой дочери посвятила всю себя угождению Мин Суну – ходили слухи, что уже не столь молодая наложница Вэй все еще питает надежды родить императору еще одного сына. Мин Сун окружил ее лаской и любовью, поскольку после смерти Мин Синя и он сдал – здоровье императора постепенно все сильнее ухудшалось. Его мучили головные боли и сильный кашель зимой. Наложница Шуан так и не оправилась после потери единственного ребенка, и замкнулась в своем дворце. Император регулярно посылал ей подарки и навещал ее поначалу, но затем, когда он понял, что та больше никогда не будет прежней, когда он перестал получать какую-либо отдачу от своей жены, он практически оставил ее. Она так и не сняла траур даже спустя шесть лет. Наложница Шуан жила почти отшельницей, редко выходя из резиденции и бывая только на крупных праздниках. В остальное время она предпочитала посещать императорскую усыпальницу при храме, где был похоронен Мин Синь, и проводить время, молясь перед статуей Будды. Вот так и получилось, что Третий принц остался один – в своем далеком дворце, словно бы в Холодном [3]. И единственным человеком, который посещал его, за исключением вечно занятого наследного принца (с ухудшением здоровья отца-императора ему приходилось брать на себя все больше обязанностей, и он не мог часто приходить к младшему брату), оказался Шан Юй. Восемнадцатилетний молодой советник Шан обладал потрясающей внешностью, которая сделала бы его невероятно популярным в столице, если бы не ледяная аура, окружающая его, как плащ. И казалось, что только Мин Сянь не замечал, что Шан Юя несколько опасаются и почитают за высокомерного выскочку. – Ты снова пришел! – воскликнул он, завидев молодого человека в дверях. Стояла поздняя весна – цвела магнолия и другие растения, весь дворик резиденции Третьего принца утопал в цветах. Мин Сянь сам склонился в беседке над столом, рисуя ветку магнолии прямо перед собой. Он радостно улыбнулся старому другу, который был одет в темно-синий халат с тонкими серебристыми узорами. – Ваше Высочество, – лицо Шан Юя осветила мягкая улыбка. Годы их знакомства сделали их самыми близкими друзьями, а после смерти Мин Синя так и вовсе единственной связью Мин Сяня с реальностью. Улыбающееся лицо Шан Юя всегда, всегда смотрело на Третьего принца. Мин Сянь не помнил, чтобы когда-нибудь Шан Юй хмурился или злился на него, и это немало утешало его. После смерти брата он долгое время печалился, и частые визиты молодого господина Шан стали большой поддержкой для него. Он даже стал испытывать что-то вроде нежности к своему другу – благодарность за его присутствие. – Почему снова пришел? Ты только вчера был, я еще не успел закончить рисунок для тебя, – нахмурился Мин Сянь, но его упрек был притворством – он был рад, что Шан Юй пришел. – Я всего лишь хотел напроситься на обед к Вашему Высочеству, – рассмеялся Шан Юй. – Я все утро провел в кабинете императора и очень проголодался. Шан Юй всегда называл его «Ваше Высочество», никогда не отступая от этикета. – Неужто поместье советника Шана настолько обеднело? – расхохотался Мин Сянь, и его смех – чистый, светлый – словно защекотал нутро Шан Юя. Он присел на скамейку рядом с принцем, разглядывая его рисунок. – Не смотри, пока не закончено. Советник послушно отвернулся от бумаги, уставившись в лицо принцу. Рисунок сам по себе ему не был интересен – все стены и поверхности его поместья были заполнены рисунками Третьего принца, которые тот щедрой рукой дарил ему. Слуги в его поместье частенько жаловались друг другу, что поместье советника Шан похоже на музей имени Мин Сяня. Третий принц об этом не знал – отдавая рисунок, он тут же забывал о нем и, наверное, полагал, что Шан Юй их просто выбрасывает или хранит в свернутом виде где-то в кладовой. Он бы сильно удивился и смутился, узнав, что все – абсолютно все – его рисунки находили себе место. Шан Юй рассматривал тонкие черты лица, бледную, почти прозрачную кожу, темные прекрасные глаза и изящную линию подбородка. Он не помнил, когда его отношение к Третьему принцу поменялось, может быть, оно всегда было таким. Сосредоточенный Мин Сянь только спустя какое-то время заметил, что Шан Юй смотрит на него, и неизвестно почему смутился. – Эй, кто-нибудь, прикажите добавить к обеду любимые блюда советника! – крикнул он, и слуга торопливо отправился исполнять приказ. Принц вздохнул – на улице было жарко, и он свободной рукой смахнул пот со лба, не зная, что этим оставляет черный след на щеке – он измазал рукав в туши. Шан Юй, не отрывающий от него взгляда, хмыкнул. – Что? – спросил Мин Сянь непонимающе, переводя на него взгляд. – У вас тут… – Шан Юй протянул руку вперед, касаясь лица принца, – тушь, – закончил он предложение, проводя пальцем по щеке Мин Сяня. – Надо было просто сказать, – смущенно скинул его руку Третий принц и принялся тереть щеку, пока та не стала красной. – Все? – Да, – отозвался Шан Юй, огорченно отстраняя ладонь. Однако вид смущенного Мин Сяня доставил ему истинное удовольствие, он не мог перестать улыбаться. Когда-то именно Третий принц был тем, кто первым смутил его чувства – все его правила и заслоны, выстроенные против окружающих были сметены напором, все его попытки отдалиться от принца закончились абсолютным поражением. Мальчик, не знавший ни ласки, ни тепла, встретившись с колючим поначалу, но добрым и озорным Цюйцинем, возможно, тогда, в детстве ничего не осознавал. Но чем старше он становился, тем больше понимал, насколько Цюйцинь изменил его – он пробрался в самую душу, прочно пустил там корни и принялся возмущаться, почему так скучно. Шан Сюин не знал, что такое дружба. Цюйцинь показал ему – они не собирались дружить, приказ императора что для одного, что для второго был пустым звуком. Но одна улыбка от уха до уха – и Шан Сюин решил, что хочет следовать за ним всегда. Было ли возможно это «всегда»? Он не знал. Но чем старше становился, тем больше осознавал, что дружба такой не бывает. Где-то в шестнадцать лет Шан Юй с удовлетворением понял, что он не хочет дружить с Третьим принцем. Его чувство было намного глубже, глубже, чем братские чувства и привязанность. Он хотел защитить принца от всего – от холодной матери, от равнодушного отца, от презрительных слуг, от одиночества во дворце. Будь его воля, он бы запер принца, чтобы никто никогда не мог его расстроить. Чтобы он всегда рисовал, всегда улыбался – ему, как сейчас. Он никогда не мечтал, чтобы его чувство было взаимным. В конце концов, кто он такой? Советник, сын военного министра, какое право он имеет требовать взаимности? Ни о какой взаимности никогда не шла речь. Ему было достаточно, что Третий принц считает его близким другом, что у него был беспрепятственный вход во дворец принца, и на лице того при виде него расцветала эта слегка растерянная, но прекрасная улыбка. И все же… И все же… Все люди жадны, когда дело доходит до чувств. Шан Юй выпрямился на сидении, отстраняясь от стола. – Как дела у отца-императора? – спросил Мин Сянь, вновь берясь за кисть. – Его Величество, кажется, идет на поправку, – отозвался советник. – Сегодня он присутствовал на утреннем собрании и лично разбирал дела. – Это хорошо, – сдержанно отозвался Мин Сянь. После смерти брата его отношения с императором заметно охладели, и он старался не попадаться ему на глаза чаще необходимого. Ему было комфортно в своей резиденции – иногда ему казалось, что он может провести вот так всю жизнь… – Ваше Высочество планирует посетить банкет в честь дня рождения императрицы? – спросил Шан Юй, глядя на тонкие пальцы, держащие кисть. – Да, императрица Чжэнь уже прислала мне приглашение, – Мин Сянь посмотрел на Шан Юя и улыбнулся. – Как я могу не пойти? – Да, правда, простите меня за глупый вопрос, – отозвался Шан Юй. Ему, казалось, было все равно о чем говорить, если это касалось Третьего принца. Поэтому вскоре он замолчал, следя за движениями кисти молодого человека. Тихо щебетали птицы и шелестела молодая листва. Все вокруг было наполнено покоем. Двое сидели в беседке, изредка перекидываясь парой фраз, и их маленький мирок казался настолько наполненным, что слуги, пришедшие звать Третьего принца обедать, некоторое время не решались их тревожить. – Прошу, – сделал приглашающий жест Мин Сянь, откладывая кисть. – Благодарю, – Шан Юй поднялся, расправляя складки халата. – Не стоит. В моем доме для тебя всегда найдется миска риса, – улыбнулся принц, ступая первым за пределы беседки. Шан Юй замешкался – сердце у него неожиданно зашлось, как сумасшедшее, и он сглотнул. – Ну, ты идешь? – принц обернулся, озаряя его улыбкой. – Все остынет. – Конечно. _____________________________ [1] Знатные белоручки, баричи, золотая молодежь. [2] Напоминаю, что это означает достижение совершеннолетия – 16 лет. [3] Место ссылки жен императора, если они в чем-то провинились.