Золотая клетка императора

Мин Сянь плохо спал – он ворочался с боку на бок, вспоминая содержание писем. Нельзя было сказать, что они не взбудоражили его. Он знал, что Чжао Тай сделает все возможное, чтобы выставить эти письма фальшивкой, однако он сам столько раз видел почерк министра Лю, что теперь не мог успокоиться. Наконец он откинул одеяло, впихнул ноги в обувь и поднялся. – Кто-нибудь, – окликнул он. С той стороны дверей тут же отозвался заспанный голос служанки: – Ваше Величество? – Принесите свечу, – приказал он. – Слушаюсь. Через несколько минут в личные покои, низко опустив голову, вошла служанка со свечой в руке. Она поставила ее на стол, на который указал император, поклонилась и вышла. Мин Сянь поежился, глядя на яркое пламя. Вероятно, была четвертая стража – стояла такая тишина и темнота, что пламя единственной свечи не разгоняло мрак. Приглушенный свет шел еще и от жаровень, которые почти никогда – за исключением жаркого лета – не покидали покои императора. Нынешние слуги были сплошь молодые, набранные вдовствующей императрицей после прихода императора к власти, поэтому они не знали, почему такой молодой мужчина так боялся холода. Мин Сянь устало опустился в кресло, пододвигая свечу ближе. Он положил перед собой лист и взял кисть, обмакивая ее в полузасохшую тушь. Однако, когда он занес кисть над бумагой, император в нерешительности замер и глянул на стопку готовых рисунков. Мин Сянь положил кисть на подставку и взял верхний лист – это была картина зимней сливы, которую он когда-то пообещал подарить Шан Юю. Мысль о великом советнике заставила его нахмуриться. Он отложил картину в сторону, разрываемый противоречивыми чувствами. Всякая мысль о Шан Юе доставляла ему боль – и так было уже больше пяти лет. Его разум пребывал в смятении, и лишь железное самообладание позволяли ему не совершать опрометчивых поступков. В один момент ему хотелось приказать избить великого советника палками, а в другой… – Эй, кто-нибудь, – неожиданно сказал он. – Да, император? – Приказываю Шан Юю пожаловать во дворец. – Сейчас, Ваше Величество? – в голосе служанки послышалось удивление. Было почти 3 часа ночи. Ворота дворца были закрыты. Мин Сянь в раздражении сказал: – Да, сейчас. Он еле слышно вздохнул. Чжоу Су бы не стал задавать таких глупых вопросов. Но он сам отпустил его отдыхать вечером. Однако, когда служанка ушла передавать приказ, он тут же пожалел о нем. – Эй, кто-нибудь! – Да, Ваше Величество? – на ее месте был евнух. – Мы отменяем приказ. Пусть великий советник остается у себя. – Конечно, Ваше Величество, – почтительно отозвался тот, недоумевая, что за муха укусила императора. Он поспешил за первой служанкой, чтобы отменить приказ. Отдав распоряжение, Мин Сянь несколько успокоился. Мимолетное желание увидеть Шан Юя сменилось раздражением на него. Зачем ему понадобилось вызывать его ночью во дворец? Министр Вэй тоже пронюхает об этом и начнет задавать вопросы. Сейчас… ему не стоит высовываться. Однако желание обсудить хоть с кем-то письма подстегивало императора – он поднялся с места, меряя комнату шагами. Нет, он определенно точно не хочет видеть Шан Юя. Тот неподходящий человек, чтобы обсуждать такие вещи. Мин Сянь… не верил ему. То предательство пятилетней давности, когда Шан Юй ударил ему в спину, совершенно преобразило императора. После оглашения императорского эдикта, он следовал наставлениям, оставленным Мин Суном, и возвысил министра Вэй и советника Шан до правого и левого министров, однако не потому, что те были самыми надежными. Напротив, это были люди, которым он доверял меньше всего. Он стал закрытым, равнодушным и будто бы… потух. После той дождливой ночи, когда Мин Сюаню позволили покончить с собой, Мин Сянь осознал, что ему больше некому доверять, и у него никого не осталось. Шан Юй, которому он когда-то верил больше всех, сбросил с пьедестала императрицу Чжэнь и Великого наставника. Он сговорился с министром Вэем, чтобы распределить власть при Дворе, и вдвоем они избавились почти от всех неугодных им чиновников руками умирающего императора. Шан Юй, человек самый близкий к Мин Сяню, сделал так, чтобы тот остался один в этом огромном дворце. И он ни разу не объяснился. Даже когда Мин Сянь спросил его напрямую, Шан Юй не оправдывался и не сказал ни слова в свою защиту. Он молча выслушал упреки Третьего принца, подтверждая самые ужасные его подозрения. Сердце Мин Сяня разбилось вдребезги под тем ливнем, но осколки до сих пор кололи в груди. Потому что нельзя так просто вырвать столь глубокое чувство. Они были вместе на протяжении тринадцати лет. Мин Сянь рассказывал ему все и знал, что может поделиться с Шан Юем любой мыслью и идеей, и тот поддержит любое его начинание. Однако это было не так. Честолюбивые мечты самого Шан Юя – стремление возвыситься при Дворе – никогда не открывались Мин Сяню до того дня. Шан Юй попросту воспользовался вакуумом, образовавшимся после наследного принца, и это Мин Сянь мог понять. Однако он не мог простить ему смерти, косвенной причиной которых стал советник Шан. Он помнил, как пришел к нему ночью и умолял помочь, а потом осознал, что тот подтолкнул императора к совершенно противоположному решению. Шан Юй зашел в кабинет императора простым советником, а вышел левым министром, великим советником Шан. Тот Сюин, которого он знал, более не существовал в его глазах. На смену ему пришел расчетливый политик – Шан Юй. Погруженного в свои мысли императора выдернул из них тихий голос служанки: – Ваше Величество, великий советник прибыл по вашему приказу. – Что? – не сразу сообразил тот. – Великий советник… – Мы же приказали отменить то распоряжение! – недовольно воскликнул Мин Сянь, и сердце в его груди быстро забилось. – Ваше Величество, – послышался низкий бархатистый голос, и император почувствовал подступающую панику, – я вхожу. – Мы же!.. – Мин Сянь вскочил с места, и Шан Юй, вошедший в личные покои, только из-за скудного освещения не увидел, что лицо императора пунцовое от стыда. Тот уже забыл, когда ему последний раз было так неловко. Впрочем, с Шан Юем ему всегда было неловко – с тех пор, как тот признался ему. Пять лет назад. В сезон дождей перед смертью императора Мин Суна. *** После смерти бывшего наследного принца, Мин Сянь, проведший весь день под дождем, подхватил лихорадку. Он и так всегда был слаб здоровьем, а подобное потрясение в конце концов действительно чуть не убило его. Его матушка впервые на его памяти была такой бледной и тревожной – она не отходила от его постели, пока он в бреду звал то старшего брата, то второго брата, то Сюина. Лучшие доктора навещали последнего оставшегося сына умирающего Мин Суна, понимая уже, что служат следующему императору. Наложница Вэй тревожно заламывала руки в ответ на их предсказания – принц может не выжить, его здоровье слишком хрупкое, лихорадка забирает все его силы. Мин Сянь не знал, что в это время при Дворе происходили грандиозные перемены – казни, смещения с должностей, новые назначения. Министр Вэй и теперь уже великий советник Шан Юй стремительно набирали власть, создавая новый баланс сил в правительстве. Мин Сун почти не вставал с постели, и поэтому Двор погрузился в хаос. Однако все это не волновало принца – он скорбел. В те редкие минуты, когда он приходил в себя, он чувствовал, что сердце его разрывается на части: из-за смертей, из-за предательства, из-за острого, невероятно сильного чувства одиночества и того, что он остался совсем один. Один – совсем недавно у него был старший брат, надежный, мудрый, всегда готовый встать на его сторону, и лучший друг, который никогда не поворачивался к нему спиной. У него были мечты, стремления, у него была цель – он хотел открыть школу искусств при поддержке императорского двора, он хотел собирать коллекцию редких рукописей, художественных свитков, каллиграфий. Он хотел… Какая разница теперь, что он хотел? Неделя в бреду, и принц потерял почти пять килограмм веса. Он был так слаб, что даже не мог пить воду. Лекари перешептывались, постоянно присутствуя в дворце Третьего принца, чтобы неустанно следить за его здоровьем. Каждый день лил дождь. Открывая иногда глаза по ночам и чувствуя жар лихорадки, Мин Сянь думал, что это мир плачет вместе с ним. Ему все казалось, что он видит старшего брата, потом он видел императрицу Чжэнь, потом Великого наставника, который спрашивал его про уроки. Иногда он видел Сюина – но каждый раз его лицо причиняло ему такую боль, что хотелось выть. На десятый день в какой-то момент просветления он чуть приоткрыл глаза, и ему привиделось, что рядом на кровати кто-то сидит. Этот человек нежно держал его худую кисть в ладонях и шептал: – Цюйцинь, пожалуйста, не умирай. Я умоляю тебя, – в голосе этого человека была такая горечь и боль, которой он никогда не слышал. Мин Сянь видел, как из его глаз катились слезы. – Цюйцинь, ты должен выжить. Пожалуйста, не сдавайся. Умоляю, Цюйцинь. Горячие слезы капали на ладонь принца, и сердце его заныло. Ему хотелось сбросить эту руку, но у него не было сил. Его ресницы затрепетали и снова опустились. – Цюйцинь, я люблю тебя. Ты можешь не прощать меня, но ты обязательно должен жить. Ты должен бороться, – пальцы, сжимающие его ладонь, еще крепче вцепились в него. Голос продолжал шептать. Мин Сянь снова погрузился в дрему, отдаваясь на милость болезни. Когда он открыл глаза на следующее утро, того человека, конечно, рядом с ним не было. В его ладонь мертвой хваткой вцепилась матушка, а лекарь рядом с ней, проверяющий пульс, не прекращал приговаривать, что Третий принц миновал самую опасную стадию болезни и теперь непременно пойдет на поправку. Однако ему ни в коем случае больше нельзя так простужаться, он обязательно должен надевать дополнительный слой одежды, каждый раз выходя на улицу, а в его покоях всегда должна быть жаровня. С того дня молодой принц пошел на поправку. Когда он смог вставать с кровати и делать несмелые шаги, император Мин Сун покинул этот мир. На слабых, еле держащих его ногах Третий принц принял последний императорский эдикт отца. Когда он посмотрел на свиток в своих руках, он с горечью подумал: «Зачем я должен жить? Дай мне хотя бы одну причину».