Золотая клетка императора

Невероятный скандал потряс столицу. Чиновники, расходясь с утреннего собрания, разносили весть о свержении правого министра, как крысы – заразу. Вся столица бурлила, переваривая новости, и вместе с ней все громче звучали голоса: – Какое гнусное преступление! Замыслить убийство двух принцев! Еще ни один чиновник никогда не был столь недостоин своего места! – Верно-верно, Вэй Шаопу – гнусный, подлый чиновник. И этот человек заведовал казной – представьте, сколько он украл за эти годы? – Министр Вэй, конечно, пошел против законов Неба, но ведь он делал это ради того, чтобы посадить собственного племянника на трон! Император наверняка тоже в этом замешан. – Как знать, мы никогда не узнаем правды – все скрыто за стенами дворца. Может быть, император решил избавиться от дяди, потому что тот стал слишком мешать. В конце концов, он столько лет был под контролем. – Да без помощи министра Вэя он бы никогда и не сел на трон! – Тоже верно… – Императорская семья – поистине осиное гнездо… А вы слышали, что ход делу дал Второй принц империи Ци? – Точно, ему всего тринадцать лет, а он уже такой смышленый. И смелый – приехать в чужую страну, чтобы добиться справедливости ради своих дядей! А наш император так бы и сидел в сети министра Вэя, не делая попыток вырваться на свободу и взять власть в свои руки! – Верно-верно, но хотя бы при министре Вэе все было стабильно. Теперь, когда его нет, кто знает, как император будет управлять страной… – Ох-х, хорошо хоть, Чжао Тая, этого старого мерзавца, наконец-то сместили. Новый Верховный цензор – именно тот, кто раскрыл все это дело. В одиночку! Представляете? – Невероятный талант. Теперь чиновники не посмеют своевольничать – с таким-то Цензоратом! – Может быть, изменения эти и к лучшему… – Кто знает, кто знает… *** Мин Сянь сидел в темной камере напротив Вэя Шаопу. Между ними стоял столик, на котором стоял кувшин с вином и одна пиала. Вэй Шаопу улыбнулся: – Никогда не думал, что Ваше Величество когда-нибудь так вырастет, – сказал он. – Вашими заботами, дядюшка, – равнодушно отозвался тот. Его лицо было спокойно, а фигура расслабленной. – Но вы здесь не для того, чтобы обмениваться со мной любезностями, – сказал бывший министр. Даже в темнице он все еще выглядел так, словно держал всю ситуацию под контролем. В его злой усмешке было что-то, что заставляло сердце Мин Сяня ускорять свой ход. – Не за этим, – согласился он, сохраняя внешний беззаботный вид. Он настолько привык к этой маске, но теперь вряд ли бы избавился от нее. – Вы раскрыли дело. Нашли доказательства и даже сделали так, чтобы ваш дядюшка ни о чем не узнал. Я впечатлен, – министр Вэй склонился в насмешливом поклоне. – Не стоит, не стоит, Мы учились у лучших, – вернул ему насмешку император, растягивая губы в холодной улыбке. – Что вы собираетесь делать со вдовствующей императрицей? – спросил Вэй Шаопу. – Думаю, матушке пора отдохнуть от столицы. Мы отправим ее в храм при императорской усыпальнице, чтобы она могла поразмыслить над своими ошибками, – сказал Мин Сянь. Он никогда не думал строго наказывать мать или лишать ее титула – это бы полностью уничтожило женщину. Но наказать ее следовало – все-таки по вине своего брата и собственной заносчивости и честолюбия она участвовала во всем этом. – Император милосерден, – усмехнулся Вэй Шаопу. – Позвольте дать вам совет: никогда не проявляйте милосердие к своим врагам. Потому что они не будут милосердны к вам. – Безжалостный совет от брата Нашей матушки, – произнес Мин Сянь. Его это не удивляло – министр Вэй был безжалостным, иначе он бы не взлетел так высоко. Но чем выше оказываешься, тем больнее падать. – Что вы хотели Нам рассказать? – О, – улыбнулся Вэй Шаопу, словно предвкушая что-то приятное. – Этот преступник хотел признаться еще в одном преступлении. Мин Сянь приподнял брови: – Неужели списка ваших преступлений недостаточно для смертной казни? – О, я хотел лишь облегчить душу перед смертью, – улыбка стала еще неприятнее. Император почувствовал, как забилось сердце. – Я хотел признаться в том, что вынудил покойную императрицу Чжэнь и Великого наставника подписать признания. Однако… – он сделал паузу, – я действовал не своими руками. Пять лет назад ночью ко мне в поместье постучался великий советник… Сердце Мин Сяня замерло и упало. – Продолжайте, – сухо произнес он, но Вэй Шаопу уже заметил следы волнения на его лице и намеренно тянул время. – Вы, должно быть, помните, как неожиданно признания покойной императрицы и Великого наставника чуть не изменили ход всего дела? Особенно мощным ходом стало самоубийство императрицы. – Мы помним, – в горле императора пересохло. – Так вот, в ночь перед этим ко мне постучался тогда еще советник Шан. Он предложил мне сделку: я помогу наследному принцу остаться в живых, а он взамен выполнит все, что угодно. В тот момент я держал в своих руках все карты, и неожиданная помощь советника Шана, сентиментального глупца, была мне на руку, чтобы утащить на дно еще и два таких влиятельных камня вэйци, как императрица и Великий наставник. Покойный император питал слабость к этой женщине и наверняка прислушался бы к ее мольбам. К тому же, он сомневался – наследник был хорош, очень хорош. Чтобы свергнуть его, было недостаточно каких-то писем. – Что сделал Шан… советник Шан? – спросил Мин Сянь. – Я сказал ему, что постараюсь сохранить жизнь наследнику, если он уговорит императрицу взять вину на себя. Если он утащит еще и Великого наставника, то это бы спасло положение наследного принца. Все можно было бы свалить на императрицу и ее страх перед Вторым сыном императора, – Вэй Шаопу взглянул на императора. Тот молчал, глядя на кувшин на столе. Поэтому он поспешил продолжить, и каждое его слово било по самым болезненным рубцам на сердце императора. – Шан Юй был настолько глуп, что согласился! Он отчаянно стремился спасти наследника, и, хотя способ ему не нравился, он не мог придумать лучше. Он даже – представьте себе – предлагал взять всю вину на себя! Я отмел эту идею – слишком очевидно, слишком глупо. Он удивил меня тогда своей глупостью. Как будто что-то отключило его мозги, он совершенно не думал о том, что делает, когда потребовал от меня подписать тайное соглашение, – губы бывшего министра изогнулись в насмешливой ухмылке. – Значит, соглашение – правда? – тихо спросил император. – Верно, оно действительно было. В нем мы согласились не выступать друг против друга и поделили сферы влияния при Дворе. Эта бумага хранится в моем кабинете под третьей доской от стены с каллиграфией с горами, – просто признался Вэй Шаопу. Он знал, что ему-то терять нечего, но не мог отказаться от возможности утянуть за собой и великого советника. Эта бумага доказывала вину и участие Шан Юя в сговоре для свержения императрицы Чжэнь и Великого наставника, а также в введении императора в заблуждение. – И он это сделал? – О, сделал. Он немедленно отправился во дворец. Я не знаю, как он убедил императрицу и Великого наставника, но те согласились, что это единственная возможность спасти наследника. О, глупцы, ослепленные любовью! – в презрении Вэй Шаопу скривил губы. – Вот что делает любовь с людьми, Ваше Величество. Она ослепляет их и делает идиотами. Императрица Чжэнь рискнула всем, что у нее было, ради сына, и проиграла. Шан Юй убедил императора – уже тогда он имел колоссальное влияние на покойного императора, только из-за этого я решил сотрудничать с ним – что императрица Чжэнь говорит правду. Эта женщина была мертва, Великий наставник подписал все показания, но… – Но вы нарушили соглашение, – закончил за него Мин Сянь, поднимая взгляд на дядюшку. – Верно. У меня и в мыслях не было оставлять наследника в живых. Если бы он был жив – передал бы вам трон, Ваше Величество? Только из-за меня вы сидите на самом высоком месте в Поднебесной! Только благодаря мне вы – Сын Неба! – воскликнул министр Вэй, ударяя по столу. – Мы никогда не просили вас об этом, – холодно отчеканил тот, наконец поднимаясь с места. Он не желал ни минуты больше проводить в обществе этого человека. – И вам придется казнить Шан Юя, – сказал тот так, словно эта мысль доставляла ему удовольствие. – Человека, который столько лет любил вас. – Любовь ослепляет, – сказал ему в ответ Мин Сянь, расправляя плечи. – Прощайте, дядюшка. – Все, что я делал, было ради вас, и в итоге мы добились своего! – сказал тот, наливая из кувшина отравленное вино в чашу и салютуя ему. – Птенец наконец расправил свои крылья и полетит! Жаль, что меня не будет, чтобы засвидетельствовать это. Я столько лет контролировал вас, что этот переворот почти не огорчил меня. Хотя нет, ваш слуга врет вам, – очень огорчил. Безвольный мальчишка стал могущественным императором, но отвергнул руку, которая возвела его на трон. Прощайте, Ваше Величество! Тысяча лет императору! Мин Сянь быстро вышел из камеры, все еще слыша в ушах его крик: «Тысяча лет императору! Все ради вас!» Возможно, до конца жизни перед ним будет стоять это лицо этого человека, ухмыляющегося от осознания того, что разрушил жизнь своему племяннику. *** Бумага в самом деле была в кабинете в поместье Вэй. Мин Сянь уставился на бумагу пустым взглядом, глядя на доказательство невероятной глупости Шан Юя. Он медленно поднял взгляд на нового Верховного цензора: – Что предлагаешь делать? – спросил он. – Ваше Величество, вы должны следовать закону, – сказал тот. Мин Сянь вздохнул – он поставил на место главного судьи самого честного человека в империи, какого еще ответа он ожидал? – Да… – Мин Сянь погладил подпись Шан Юя с некоторой нежностью, отозвавшейся болью в его душе. Он же давно все это знал, почему ему все еще так больно? Столько лет прошло… – Ваше Величество, каким будет ваш приказ? – спросил Ян Лэй, вглядываясь в красивое лицо императора. Тот, казалось, не спал уже неделю и столько же не ел. Он похудел и выглядел ужасно усталым. – Прикажите… арестовать великого советника… – тихо проговорил Мин Сянь, откладывая соглашение. Все давно было предрешено. – Повинуюсь, Ваше Величество, – склонил голову Верховный цензор. *** Известие о том, что великий советник оказался замешан во всем этом скандале с наследным принцем, не стало такой уж неожиданностью. Если правый министр был виновен, то как первый по влиянию человек в империи мог остаться незапятнанным? Императорские гвардейцы, пришедшие с Верховным цензором арестовывать Шан Юя, были изумлены, обнаружив, что тот ни капли не удивлен – он, казалось, напротив, ждал этого и с готовностью поднялся из-за стола, чтобы проследовать с ними. – Прикажите опечатать поместье, – сказал Ян Лэй, распоряжаясь арестом. Великому советнику зачитали обвинение, и тот моментально все подтвердил. – Отправляемся? – спросил он. В его красивом мужественном лице не было ни кровинки, только в глазах плескалась обреченность. Он и вправду знал, что этот день настанет. Никто не должен был уйти от наказания в этом деле. Даже великий советник. Он понимал это – рана, нанесенная им императору, была слишком глубока, и он даже не думал уклоняться от ответственности. Несколько дней он тихо сидел в поместье, ожидая Ян Лэя, и когда тот наконец явился, он почувствовал странное облегчение – словно император не подвел его. Он действительно решил пойти до конца, разобравшись со всеми причастными. Он не ведал, что сказал Вэй Шаопу, но мог бы согласиться: Мин Сянь наконец стал тем, кем должен был стать – могущественным императором, правителем Поднебесной. Столица, однако, разделилась во мнениях: многие говорили, что император должен быть скромнее и тише, раз уж именно действия его дяди возвели его на трон. Другие радовались, что два столпа империи пали, но все соглашались в одном: ожидались большие изменения в правительстве. Многие молодые ученые устремились в столицу – ходили слухи, что Императорский экзамен будет проведен раньше, чтобы заполнить пустоты в министерствах, образовавшиеся после чисток нового Верховного цензора. Тот, как ищейка, находил всех приспешников Вэя Шаопу и методично избавлялся от них. Шан Цзянь потребовал аудиенцию у императора, однако, пробыв у него час, старый военный министр вышел с бледным лицом и после этого заперся в поместье. Поговаривали, что он заранее оплакивал своего единственного сына, развесив по всему дому белые драпировки. Шан Юй не знал о том, что творится за пределами темницы. Весь его мир сжался до камеры, где был соломенный тюфяк, одеяло, столик, кувшин для воды и грубая пиала. В его камере было окошко, откуда он слышал, как переговариваются охранники, как щебечут птицы. И как тонкий луч солнца перемещается от одной стены к другой. Он ждал. В один из таких дней дверь камеры наконец-то распахнулась. На пороге стоял император – он был в белоснежных одеждах, как бессмертный, случайно забредший в это грязное место. Замешкавшись из-за того, что он подумал, что это обман зрения, Шан Юй запоздало упал на колени, отвешивая поклон императору. – Добро пожаловать в скромное жилище этого преступника, – улыбнулся он, и уголки губ императора дрогнули, опустившись еще ниже. – Принести подушки, – приказал Мин Сянь. Слуги мигом принесли две подушки, на одну из которых Мин Сянь медленно опустился. Следом в камеру зашел Чжоу Су, занося поднос. Увидев его, Шан Юй все понял: на подносе стоял серебряный чайник с вином и одна изящная золотая пиала. Старый евнух кинул печальный взгляд на великого советника и покинул камеру. Дверь плотно закрылась, оставляя их наедине. Шан Юй выпрямился, усаживаясь на подушку. – Какая жалость, что сегодня мне придется пить одному, – сказал он, горько улыбаясь. Мин Сянь наконец поднял на него взгляд, заглядывая в глаза: в них плескалась безграничная любовь и печаль. Он пытался выискать в его лице следы обиды и гнева, но ничего такого там не было. Он почувствовал, как сдавило его грудь, и сердце билось медленно, тяжело. – Да, – выдавил он, глядя на своего последнего близкого человека. Должно быть, тоска в его глазах была столь ощутимой, что Шан Юй не мог не протянуть руку и сжать ладонь императора, лежащую на столе. Мин Сянь дернулся, словно его ударила молния, но не отстранился. Не сегодня. Не в последний раз… – Ваше Величество, вы правильно поступаете, – сказал ему Шан Юй. – Этому преступнику не в чем вас обвинить. Шан Юй сам виноват в том, что оказался здесь, – он погладил большим пальцем холодную руку императора. – Это не так, – Мин Сянь моргнул, и на глаза выступили слезы. – Отчасти это и Наша вина. Но ты все равно предал Нас. – Да, предал, – не стал отрицать тот. Ему хотелось хотя бы напоследок облегчить груз на сердце императора. – Но я думал, что поступаю верно. Тогда это казалось единственно верным путем. – Но ты ошибся, – по щекам Мин Сяня потекли слезы. – Ошибся, – согласился тот. – Я думал, что смогу спасти хотя бы одну душу, а загубил две. – Зачем… – начал говорить император, но понял, что это глупый вопрос. Зачем же еще? Любовь в глазах Шан Юя никогда не была для него загадкой. Шан Юй улыбнулся, протягивая вторую руку и вытирая слезы с щек императора. – Не плачьте, – он с удивлением понял, что сам видит нечетко – в глазах стояли слезы. Он отстранился и смахнул их рукавом. После этого он налил вино и опрокинул его в себя. Оно было сладким – с легкой горечью, как и чувства в его сердце. Мин Сянь вскрикнул, вцепляясь в его ладонь с пустой чашей. – Ваше Величество, пообещайте мне, что, когда этого подданного не будет рядом, вы будете хорошо заботиться о себе. Хорошо питаться и не пить вино. И не грустите, и пожалуйста, больше бывайте на солнце. Обязательно накажите Чжоу Су ставить побольше жаровень зимой и не простужайтесь, – он говорил быстро – боясь, что не успеет высказать все, что было у него на сердце. – Цюйцинь… – он почувствовал, как тяжелеет голова. В груди что-то давило – он не знал, сердце ли это болело, или яд растекался по его венам. – Что? – спросил император, крепко держа его за руку. Он уже не сдерживал рыдания – слезы бесконтрольно текли по его щекам. – Может ли император… назвать меня, как прежде? Пожалуйста, – в голосе великого советника слышалась мольба. Перед глазами словно стояла пелена, и образ Мин Сяня в белом уже не казался таким четким. – Сюин... Сюин. Сюин! – крикнул Мин Сянь, вскакивая со своего места, когда Шан Юй накренился в сторону, не в силах больше сидеть прямо. Он положил голову мужчины себе на колени, мягко проводя по волосам. – Сюин… – Цюйцинь, пожалуйста, будь счастливым ради меня, – улыбнулся Шан Юй, чувствуя, как на лицо ему капают слезы. Все-таки он… он любил его. Шан Юй сомневался столько лет, но теперь знал – его Цюйцинь любил его так же сильно, как он его. – Я люблю тебя, Цюй-цюй, – он не произносил этого прозвища уже много лет. Мужчина с трудом поднял руку, касаясь лица императора. Ему становилось тяжело дышать. Он улыбнулся такому родному и такому любимому лицу. – Я прощаю тебя, Сюин. И я люблю тебя. Это всегда был только ты, – услышал он. Закрывая глаза, он почувствовал мокрый соленый поцелуй на своих губах, и улыбнулся еще шире. Это были последние слова, которые услышал Шан Юй, прежде чем погрузился во тьму – спокойную, безмятежную и даже как будто бы наполненную чистым счастьем человека, который уходил с легкой душой.