***
Ближе к обеду, мы дошли до какой-то вышки, с которой люди прыгали в озеро. Было принято решение всем хотя бы по разу прыгнуть. Мы с Тиллем сняли майки и просто с разбегу прыгнули в воду. Я думал, он умеет плавать, а он думал, что я умею… Мы чуть не утонули — сначала было смешно, а потом мы поняли, что правда можем умереть. Пауль и Кристоф нас спасли. Помню, как я целовал Пауля дрожащими губами, благодаря за спасение, а он обнимал меня и царапал мою спину, ругаясь на мою неосторожность. В это же время рядом с нами молча сидели офигевшие Тилль и Кристоф. Потом Шнайдер пришёл в себя и попросил мужа так больше не делать. Пока Пауль и Кристоф устроили конкурс по синхронному плаванию, я махал майкой в тщетной попытке её высушить. Потом стало скучно, и я снова полез в воду. Линдеманн последовал за мной. Мы плескались на мелководье, как маленькие дети, а потом к нам подплыли Кристоф и Хайко и предложили сыграть во что-то вроде борьбы: две пары, один человек сидит на шее другого, и верхние бойцы пытаются столкнуть друг друга. Как петушиные бои, только в воде. — Раунд! Кристоф гонял на Тилле, Пауль на мне. Потом мы решили, что по весу мы должны поделиться по-другому, но и так, чтобы в каждой паре был тот, кто умеет плавать, чтобы обойтись без жертв. Поэтому во втором раунде Тилль катал Пауля, а я переживал за позвоночник Кристофа… Никогда не прощу ему то, что когда мы падали, Кристоф попытался меня удержать на руках максимально близко к поверхности воды и увидел складку у меня на животе — он мало того, что посмеялся, так ещё и трогать её начал. Я еле вывернулся, нырнул, а выплыл обратно уже в паре метров от него. «Позорище». Мы вели боевые действия пару часов, а потом замёрзли и решили заключить мир. — Думаю, можно уже домой идти, — предложил Кристоф. Я нагнулся, чтобы подобрать кроссовки, как вдруг ко мне подошёл Тилль. — Смотри, — он расстегнул перед моим лицом ширинку, и оттуда выпрыгнула маленькая рыбка, шлëпнув меня по щеке. Я никогда так громко не визжал… А Тилль так громко не смеялся. К слову, теперь он записан у меня в телефонной книжке как «селёдка». Потом, в качестве безопасности, мы всё-таки сняли холодные мокрые джинсы. Пока Тилль мучился с ними, я разглядывал его симпатичный зад, хотя даже не столько зад, сколько трусы — чёрные бриффы с принтом из маленьких белых дилдо (я уже потом присмотрелся и понял, что это фаллосы, а не… Впрочем, предположений у меня не было). — Ты типо специально парадные надел? — усмехнулся я. — Я думал, что мы поедем куда-нибудь в ресторан или кино. Да куда угодно, только не сюда. Не думал, что надо будет раздеваться. А ты, я смотрю, знал, что надо будет продемонстрировать трусы перед кем-то? — он ухмыльнулся, глядя на мои чёрные слипы Kelvin Klein с красной резинкой. — Это мои любимые счастливые трусы. Он рассмеялся, прокашлял: «понял» и оставил меня в покое. До места, с которого можно было встретить людей, мы бы шли ещё минут сорок, поэтому ни я, ни Тилль не переживали за отсутствие штанов. — Вы же оденетесь? — волновались Кристоф и Пауль. На это мы только руками развели. Я спокойно шёл, подкидывая ногами песок, радуясь жизни и стараясь забыть, что чуть не утонул пару часов назад — сначала в болоте, потом в озере. — Рихард! Мимо меня промчался Тилль с поднятыми руками — он держал майку как флаг и просто бегал. Я понял призыв и тоже стал так бегать. Мы носились по песку, редко подбегая к кромке воды. Потом вдруг Тилль меня обогнал и остановился. Я добежал до него и начал смеяться без причины. Просто стало мне легко и радостно. Линдеманн с минуту рассматривал мою улыбающуюся физиономию, потом подошёл ещё ближе и поцеловал меня в уголок губ. Внутри всё похолодело. Я отстранился и глянул на него исподлобья. Он смирно ждал моей реакции, понимал, что поступил неправильно, но надеялся, на что-то. — Господин Линдеманн? — раздался голос за его спиной. Тилль встрепенулся. — Да? Оливер, здравствуй. Что? — он старался прикрыться майкой. — Просто… Ничего. Извините, — парень покраснел, взял какую-то девушку за хрупкое, на вид, плечико, и они обошли нас. — Блять, — выругался Линдеманн. — Это?.. — Мой секретарь. Который на гитаре играет. Я рассказывал — фанат Сида Вишеса. Я посмотрел вслед басисту. Его внешность никак не вязалась с формулировкой «фанат» да чего угодно, не то что панков и рокеров… Потом меня озарила мысль, что это возможность замять ситуацию с поцелуем. Я решительно зашагал прочь от Тилля. К Паулю, за джинсами. С горем пополам я оделся, Тилль тоже. Больше он не подавал признаков присутствия. Когда мы подошли к нашему с Хайко дому, Кристоф вдруг обратился ко мне: — Мы же не похвастались! И он протянул мне кулон. Небольшой, сантиметра четыре на три, овальный кулон со створками. К одной из них была приклеена маленькая фотография какого-то юноши. — Идём значит, а Пауль такой: «Смотри! Цепочка в песке!» Достали, а тут это, — прокомментировал Кристоф. «Повезло так повезло». — Заберëм с собой? — робко спросил Пауль. — Конечно. Вряд ли кто-то его потерял, скорее выкинул. Я уже собрался прощаться, идти домой, принимать долгожданный душ, обдумывать поведение Линдеманна и делать, скорее всего, неправильные выводы, но мои планы нарушил Кристоф. — Рихард, вы можете поехать к нам? Хотел просто кое-что показать тебе, — в его глазах мелькало смущение и неуверенность. Я невольно сам заволновался, но волнение это было приятное, как перед распаковкой подарка. — Конечно, поехали. Пауль был очень рад, что я так легко пошёл на подъём. Но когда мы садились в машину, я поставил условие, что обязательно должен обмыться перед тем, как Кристоф что-то будет показывать. — Всё, я убежал! — с порога я стартовал в ванную, надеясь, что Кристоф не будет против, если я возьму его полотенце. — Принести тебе одежду? — крикнул в догонку Дум. — Ага!***
Тёплая вода постепенно становилась горячей, — этот плавный переход что-то из ряда фантастики. — Войду? — Кристоф постучал в незапертую дверь. — Конечно. Он принёс мне чистое полотенце, хотя я собрался брать чужое, майку и штаны, в которые я переоделся в день, когда Дум кинул меня в бассейн. — И вишенка, — сквозь шум воды донеслось до меня. — Лэру-лэру-лэру-лэру-бл-бл-бл… Трусы. Мои. Если не противно, можешь воспользоваться. Он вышел, прикрыв за собой дверь. Я со скрипом сполз по стенке, тихо умирая со смеху. «Лэру-лэру-лэру-лэру… Ярэ-ярэ, Кристоф». Не наглея, я быстро помылся, вымыл всю грязь из волос и из жопы. Быть чистым и приятно пахнущим — классно. Особенно когда от тебя за километр несёт шампунем чужого мужа. Вытираясь, не смог удержаться и в итоге минут пять красовался перед зеркалом, но потом ещё вспомнил, какой восторг испытал, почувствовав этот же запах от волос Дума в день прогулки. «Всё, я теперь сам своего рода… Да, конечно…» Сложив в пакет, так же предоставленный с одеждой, грязные вещи, чтобы дома постирать, я вышел. — Кто следующий в ванную? Я услышал, как мчится Пауль. Он подбежал ко мне, чмокнул в губы и скрылся за дверью. «Что это было? Впрочем ладно, приятно же». На кухне меня ждал Шнайдер, заботливо заваривший чай. — Кушать будешь? — спросил он. Эта фраза, да и само слово «кушать», отныне будет иметь яркую ассоциацию со Шверином и Шнаем. — Не знаю. Хочу. Но не хочу тебя напрягать. — Закажем роллы? Я пока покажу что хотел, их привезут. — Хорошо, мне острые и запечëнные. Секунду, кошелёк у Хайко в сумке. — Сидеть! Мы платим. Ты в гостях, — встрял только вошедший Тилль. Он надевал майку, уже успел воспользовался второй ванной комнатой. «Ладно». Скоро пришёл Хайко, я вытер его волосы полотенцем просто потому что хотел и мог сделать это. Кристоф оформил заказ. — Так идём? — мне не терпелось узнать, отчего Кристоф так волновался, предлагая поехать к ним. — А… Да… — столько неуверенности в чьëм-либо голосе я давно не слышал и теперь боялся, как бы Шнайдер-Линдеманн не передумал. — Та-а-ак! — с нотой укора протянул я. — Да, да. Пойдёмте. Только возьмите гитару с собой. Мы с Тиллем переглянулись. Он скорчил гримасу: «Не знаю, о чём он. Не спрашивай». Я и не стал. Мы послушно взяли инструмент и пошли… На чердак. — Здесь, Пауль, Рихард, установка моя… Старая уже, но рабочая. — Ты же говорил, что в доме из инструментов только гитара-акустика! — возмутился Пауль. Кристоф не ответил, он внимательно рассматривал следы ног и перетаскивания коробок на слое пыли. — Тилль, ты тут что-то искал? — Да, сегодня утром. Раз уж ты заговорил. Ты чего тут пиво оставляешь? — Там чуть-чуть совсем было. Потом Шнай отмахнулся и сел за барабаны, разминая запястья. — Я взял у тебя, mein Schatz, запись с телефона и придумал свой простой ритм под эту песню. Хотел вам продемонстрировать. — Ты… Что? Woowee, Кристоф! — я было начал восхищаться, но Шнайдер помахал палочкой в воздухе, будто погрозил, и начал бить по закрытому хэту, примерно намечая темп. Накладка была в том, что в песне две гитары, а была у нас одна. Получается, когда мы делали запись, то записали мою партию и партию Тилля. А Кристиан должен был свести всё и что-то ещё сделать. Тилль объяснял, но я ничего не понял. Впрочем, нас это не остановило. Несколько неудачных попыток синхронизировать звучание, и в итоге мы услышали идеальную партию! Я был в немом восторге. — Курьер ждёт! — встрепенулся Дум. — Пойду, открою. Когда он ушёл, Пауль двинулся за ним на кухню. А мы с Тиллем ещё сидели. — Чума? — это был риторический вопрос. Я редко их задавал. Зачем? — Обалденно. Запишем? — После позднего обеда или раннего ужина. Что это? Как называется? Полдник, блин? — Не знаю. Просто пойдём. Мы спустились по лестнице. — А, Рихард, спасибо за шоколадку, — сказал вдруг Линдеманн. Я немного стушевался, но потом вспомнил, что к чему и активно закивал. — Не за что. Кристоф быстро разобрал пакеты, коробки, достал тарелки и раздал всем палочки. Пауль попросил вилку, за ним Тилль, а потом и Шнайдер сознался, что не умеет есть палочками. — А ты фричара, — кивнул Пауль, поглаживая меня по бедру. Мы быстро поели, особо не разговаривая, потом Кристоф поставил чайник и, открыв шкафчик, обернулся. — Зелёный чай? Мы кивнули, тогда он достал чайничек и белый, наверное, фарфоровый сервиз. Чаепитие Пауль растягивал как мог, но через каких-то полчаса я засобирался домой. — Отвезу вас, — вызвался Тилль. Спорить не было сил. Кристоф и Пауль распрощались, Тилль пошёл заводить машину, Хайко улизнул за ним. — Риш, до скорого? — Да, Шнаюшник, до, быть может, завтра? Я заметил, как дëрнулись крылья его носа при моём произношении клички, но кусаться он не стал, что удивило меня. Вместо всего, что он мог сделать, он просто обнял меня, осторожно оттянул ворот футболки, делая всё медленно, давая мне возможность, в случае чего, вовремя остановить его движения — и едва ощутимо коснулся губами ключицы. — Так трепетно целуешь… — сказал я и погладил Дума по загривку. — Прости. Укусил тебя. Теперь синяк… — прошептал он. — Не бери в голову, Шнай, всё в порядке. Он сильнее прижался ко мне и отпустил, мимолëтно коснувшись гематомы кончиками пальцев. «Я попал… Шнайдер целует, Линдеманн целует, так и норовят меня зажать… Плохо… Плохо. Плохо! Плохо, чёрт побери!»***
В машине на заднем сидении было темно. — Ну круто погуляли? — спросил у Тилля Пауль. Это была последняя фраза, которую я воспринял, перед тем, как погрузиться в дремоту. Только я сомкнул веки, как Пауль уже начал царапать моё колено и сказал выходить. «Блин… Уехал в одежде Кристофа… Завтра надо будет вернуть. Или когда там мы встретимся?» Снова Пауль убежал в подъезд, бросив меня наедине с Тиллем. — Слушай, я не хотел. Не знаю, поддался эмоциям. Думал, ты будешь не против, — пробубнил он, глядя на носы кроссовок. «А был ли я против?..» — Рихард, пойми, я не хотел пасть в твоих глазах и убить любое уважение ко мне. Я хотел просто, чтобы ты почувствовал меня и… Я не знаю, как говорить об этом… — Никак. Хочешь, ещё раз поцелуй меня. Он опешил, но быстро пришёл в себя и, неловко улыбнувшись, склонился к моему лицу. Мгновение. На коже запылали два ожога. — Tschüss, süßer, — тихо сказал он, поглаживая мою щеку, опускаясь к шее и плечу. — Salziger, — рассмеялся я в ответ. — Пока. Тилль лишь усмехнулся моему «остроумию» и уехал. «Думаю, мне предстоит непростой разговор с Паулем». — Я дома! — Слышу, слышу. Зашëл на кухню, там Пауль колдовал бутерброды с сыром и салатом. А потом посмотрел на них и достал сковороду. — Мы же поели вот недавно совсем? — И что? Пока Хайко готовил нам ужин, я решил поискать обои с рокером, как хотел. Зачем-то попытался завести разговор про Оливера, но вовремя вспомнил, что Пауль про него толком ничего не знает. «О, вот. Красота!» Теперь у меня на обоях был Токи Вортуз, который записывал свою партию в капсуле с жидким кислородом под высоким давлением. Наркомания и рыба с усами, а рядом стайка неоновых рыбок-фонариков. Не по-взрослому совсем… Но мне ведь нравится. — Пауль, помнишь у меня был плакат в комнате, там был дядька с длинными волосами и забавными усами? С гитарой ещё. — Ага. Токи. — Откуда… — Ты мне про него в десятом классе все уши прожужжал. Токи то, Токи это, а он сказал «дэто», а другой персонаж называет его не Токи, а Тока, и кучу всякого… Риш, Дилдо? М? — заулыбался он. Я был очень приятно удивлён тем, что Пауль запоминал всё это. — Ну так это. Давай посмотрим? Он пожал плечами, сделал задумчивое лицо и потом кивнул. Мы взяли телефон и улеглись на кровать так, чтобы обоим было видно экран. Когда мы посмотрели только заставку и начало первой серии, Паулю позвонила мама… Впрочем, я не мог злиться. Хайко ответил на звонок и покачал ногой, давая понять, что разговор приватный, и мне надо пойти, покурить. «Время подумать над поведением». Сигарета медленно тлела, я выпускал из лёгких кольца дыма — и где я только успел научиться этому фокусу? Думал, что бы такого сказать Паулю, чтобы он и правду знал, и не бросил меня после такого. Не придумал я ничего стоящего и пошёл на кухню, чтобы ещё раз красиво переписать текст песни. «Аккорды пусть придумывает Тилль». Потом я посмотрел на медленно заходящее солнце. «Уже пять часов… День снова заканчивается…» Внезапная мысль о том, что я ничего не сказал Шнайдеру о песне, застигла меня врасплох. «Как я мог ничего не сказать?!» Я быстро, будто от каждой секунды зависела судьба человечества, набрал текст сообщения и отправил: «Крис, вечер добрый. Забыл тебе сказать что ты просто офигенно сыграл! Ты когда только разминку делал, я чуть сознание не потерял от потрясения, а потом ты сыграл ритм для песни без гитары и вокала. Ну я не знаю, как описать эмоции… Мне крышу снесло конкретно!» Он почти сразу прочитал и ответил: «Самый простой ритм… Проще только «Song 2». Но знаешь, очень приятно 😳🥺». Мне давно никто не присылал смайлики, поэтому интернет-эмоциональность Кристофа забавляла и одновременно как-то смущала меня. <tad>Вдруг ко мне заглянул Пауль. — Всё, идём смотреть? — спросил он. «Разговор». — Да, Хайко, но перед этим присядь, пожалуйста, нам надо поговорить. Он резко напрягся, я понимал это чувство… Оно просто ужасное… Это как прийти домой и крикнуть: «Мам, я дома!», а в ответ из кухни: «Сюда иди, поговорить надо». После этих слов, не важно, кто бы их ни произнëс, всё внутри заполнял страх, колени дрожали, сердце сбивалось с ритма, казалось, что вот-вот заплачешь, потом начинало тошнить, голова кружилась, и это ты ещё до кухни не дошёл… Так вот и Пауль сейчас пошатнулся, но дошёл до стула и рухнул на него. — Что?.. — Не знаю, как ты отреагируешь, что сделаешь. Быть может, на этом наши отношения закончатся, но ты должен это знать. Он побледнел, старался сохранять спокойное выражение лица, но ногой при этом выстукивал соло из грëбаного «Murderous Rampage»… — Меня сегодня целовал Тилль. Два раза. Один раз я ему это разрешил. Ещё я иногда, иногда! Называю его niedlich. А ещё Кристоф… Он укусил меня сегодня за то, что я назвал его Шнаюшник, а вечером извинился и чмокнул след. Разумеется, всех подробностей каждого поцелуя и объятия я не собирался рассказывать. Но основное должен был. Даже не знаю почему именно должен. Ведь мы уедем и когда ещё увидимся с Линдеманнами? Ох, не скоро… Говорил я из внутреннего сильного побуждения. Пауль молча сидел и смотрел в стол какое-то время. — Я видел, как вы целовались. Слышал, как ты называешь его, видел, как Кристоф поцеловал тебя тогда, в день нашей ссоры и похода в кино. Я всё видел, слышал, знал. «Как завязывать петлю и подойдёт ли мыло «Dove» для моей сухой кожи?» — только это носилось в мыслях. Потом я посмотрел на него, а он на меня. — Рихард… Цвен. Блядь. Рихард Цвен Круспе! Я знаю, что не такой крутой, как Тилль, не такой эмоциональный и открытый, как Кристоф, я не могу носить тебя на руках — пробовал вот недавно, теперь мне надо к врачу, потому что я выбил позвонок, и не один, думаю, как бы не умереть. Ты никогда не сможешь выйти со мной на улицу ночью и чувствовать себя в безопасности, потому что я не смогу тебя защитить в случае чего. Я… Я… — он вздохнул, в то время как мой взгляд был прикован к столу. — Я просто Пауль. Слабое никчëмное ничтожество… Которое очень боится вернуться домой брошенным. — Солнце, не надо так, ты не ничтожество, я не боюсь выйти с тобой ночью куда угодно. Мы с тобой вместе уже пятый год, ну разве может всё так закончиться? — На самом деле запросто, — он всхлипнул, я резко оторвался от созерцания рисунка древесины. — Говорю же. Тилль и Кристоф, они… — Мужья. И любят друг друга больше всего на свете! И я люблю тебя больше всего на свете! Конечно, мы не палили друг друга за изменой, не прекращали наших отношений, не делали перерывов, ничего, никакой жести не было, просто как в сказках: жили они душа в душу и прочее, но это не значит, что такая идиллия прекратится. Я не знаю, что тебе сказать. Он не двигался, слёзы текли по его щекам — было их совсем немного, но всё равно… Он плакал. Опять из-за меня. — Пауль… Я не люблю никого так же сильно, как тебя. Но ты видишь, сколько боли приношу тебе? Мы живём вместе меньше двух недель, и, можешь посчитать, который раз ты плачешь? Который раз тебе больно? Я сам не знал, что говорю — позднее осознание сказанного повергло меня в шок. — Ты хочешь так рано сдаться? — голос Пауля был совсем тихим, несмелым. Будто он хотел сказать это, но не хотел, чтобы я слышал и отвечал… Но вполне очевидный ответ буквально висел в воздухе.