Schwerin ist ein großartiger Ort

      Проснулся я, как ни странно, не от звука будильника, а от раската грома. Вмиг стало неуютно, печально как-то… Одиноко. Я привстал на локтях и посмотрел на спящего Тилля. «Измученное лицо… Может надо выключить будильник и дать ему нормально поспать? Пауль, Кристоф и я найдём, чем занять себя», — и я тихо вышел, забрав телефон с собой.       Пусть Кристоф разбирается, как отключить сигнал.       В поисках тепла родного тела я набрëл на первую спальню, где увидел Кристофа и Пауля, лежащего на его груди. В такой позе они играли во что-то, сосредоточенно тыкая пальцами по джойстикам.       Стоило мне войти, как Хайко встрепенулся и встал. Кристоф лишь ухмыльнулся и, глядя на меня, снова притянул Пауля к себе.       Неважно, как глупо я выглядел, но это не помешало мне подойти и поцеловать своего парня. «Ладно! Вот… Вот и не надо!» — думал я, шагая на кухню, ведь хотел обнять Пауля, устроиться у него на коленях, пока он играет, и просто почувствовать, что он рядом, когда за окном такая жуткая картина…       И было бы очень странно, если бы я начал отбирать его у Кристофа. Потом, конечно же, станет понятно, что так и нужно было поступить, но… Это было бы как… Тилль позвал меня на крышу и собирался поцеловать, а тут из окна Кристоф вылезает, садится между нами и начинает целоваться с Линдеманном.       Это правильно… Но как же по-дурацки.       С другой стороны — я и не такое вытворял за спиной своего мальчика, поэтому мог закрыть глаза на его минутную слабость. «Так… Время поесть» — я улыбнулся холодильнику, но потом отдëрнул руку, словно меня током ударило. «Сегодня ещё в бар поедем, опять бухать и фигню какую-нибудь есть. Нет, воздержусь».       А потом мой блуждающий взгляд упал на коробку злаковых батончиков. «С клубникой, oh-h-h mein Gott…»       Я пошёл к Кристофу. — Шнаюш… Кристоф! — «сейчас бы получил…» — Там на кухне эти… — Да, бери, — ответил он.       Пауль всё ещё упирался в его грудь щекой. Как вообще можно вот в такой позе играть? — Но ты же не дослушал, — мне не нужны были проблемы, я хотел уточнить все нюансы. — Риш, тебе всё, что там есть можно. Только не бухай без нас, — он перевёл на меня серьёзный взгляд. — Всё? Прямо-таки всё? — я улыбнулся, глядя на него, постепенно опуская взгляд к попе, скрытой в складках одеяла и домашнего чёрного худи.       Он рассмеялся, шлëпнул себя по бедру и «чисто по-дружески» послал нафиг.       Довольный своей шуткой и редакцией на неё, я жевал уже четвёртый батончик. «До чего же вкусно…»       Я пялился в окно, взял наушники Тилля и немного послушал музыку на своём телефоне. Потом чего-то совсем затосковал и поплëлся на мансарду, в поисках того, чего там нет.       Посидев там, быстро понял, что если меня тут кто-либо увидит, не дай бог, сам Тилль, могут сделать неправильные выводы.       Потому что будь я Тиллем, заподозрил бы, что я поднялся сюда, чтобы послушать песню с пластинки, которую он забрал. «Кстати о ней…»       Побороть любопытство было невероятно тяжело. Но я справился, взял себя в руки и спустился вниз.       Выходя из кухни, я бросил взгляд в прихожую и увидел пачку сигарет. «Как я их не заметил?»       Мне, конечно, хотелось покурить, но свою пачку я оставил дома. Как назло… Тогда я решил просто пройтись до двери, мимо, желая посмотреть. «Это ж «Treasurer»… Кто тут у нас на понтах?» — я сам себе улыбнулся.       Жутко хотелось курить…       Я сварил кофе, налил в маленькую чашечку.       И… — Тилль, — прошептал я.       Времени было пол-одиннадцатого. — Чего… — недовольно пробурчал он.       Моё сердце отчего-то переполнилось нежностью к этому человеку. Внезапный порыв чувств, словно их принёс бушующий за окном ветер… Я встал на колени так, что бы наши лица были на одном уровне, и нежно поцеловал Линдеманна в щёку.       Он распахнул глаза и отстранился.       Я опустил взгляд и протянул ему кофе. — Знаешь, он теперь ассоциируется с тобой… Люблю кофе, — Тилль улыбнулся.       Это было как-то странно. Странно видеть его улыбку. Не измученную, уставшую, натянутую ради приличия, а искреннюю. Адресованную лишь мне в тот миг…       Желание курить напомнило о себе, и я попросил разрешения взять сигарету. — Ты зачем спрашиваешь? Сам бы взял, Рихард, что ты как маленький ей-богу! — а потом он усмехнулся. — Будто странная девица провинциалка, получившая образование на основе французких романах, Où est tout au sujet de l'amour tendre qui est comme la crème dans les croissants! M-m-m… Amour, Amour… — промурлыкал он.       А после шёпотом добавил: — Pourquoi tu me casses le coeur?..       Я ничего не понял, но после слов об Амуре, невольно вспомнил песню, которую выкинул в озеро. «Про что там было? И строки не вспомню…»       Тилль быстро выпил кофе, я удивился, как он не обжëгся, и мы пошли на террасу.       Он протянул мне сигарету и молча стал наблюдать за тем, как таяло у меня в пальцах дорогое курево.       Одной мне не хватило, я попросил ещё, на что в ответ Тилль одарил меня туманным взглядом, непонятно что означавшим, и целой, запечатанной коробочкой легендарных «Treasurer». «За что он так любезен со мной?»       Вскоре я, так и не открыв коробочку, бережно опустив её в боковой карман на штанах, заскучал и вспомнил, что у нас был какой-то план. Надо было куда-то ехать. Уже почти одиннадцать, а мы дома.       Непозволительно!       По дороге мы вчетвером разбирались, куда направиться, и Дум предложил ехать в игровой зал. «Опять игры, а нам с Тиллем что делать?!» — с другой стороны, почему бы мне тоже не поиграть? С Кристофом!       Эта идея меня обрадовала, отбить бы его у Пауля.

***

      Зал встретил нас полумраком на входе, а дальше виднелась касса, множество неоновых огоньков, мелькающие экраны автоматов и силуэты по большей части мужчин лет за двадцать. «Пришли воспоминания ворошить».       На кассе Тилль, противясь мне, заплатил за всех, нам выдали какие-то жетоны и каждому купон на газировку.       Я рассматривал маленькую фишку. Мне доводилось бывать в игровых залах, но громкие звуки, темнота и мелькающие экраны производили на девятилетнего меня впечатление какой-то камеры психически угнетающего воздействия… Проще говоря, у меня начиналась паника…       А сейчас как-то легче это всё переносилось.       Мы прошли в зал с длинными лампами, изогнутыми самыми различными образами, Кристоф побежал к какому-то автомату и потащил Пауля за собой. — Это мой любимый! Это гонки! — он уже собирался вставить жетон, но Тилль его остановил. — Ты что, а как же «Dance Dance Revolution»? Нет, парни, врёт он! Он любил танцы. Мы там и познакомились, — он подмигнул мне. — Нет, это он врёт, не любил я танцы, — Кристоф обошёл Тилля и провёл пальцами по его груди, — У меня это никогда не получалось. — Обманываешь, — Тилль закружил его в подобии вальса всего на секунду. Но этого хватило для того, чтобы увидеть плавность движений Шнайдера-Линдеманна, пластику и гибкость красивого тела.       Они рассмеялись, и муж отпустил Дума. — Кто первый со мной сыграет? — всё же кинул жетон Кристоф. — А вот я! Я бросаю тебе вызов! — шутливо нахмурился я.       Он сделал вид, что испугался, и отстранился.       Я вообще ничего не понял, вылетел куда-то и летал снаружи всех измерений, пока Кристоф уже четвёртый круг заканчивал… — Я победил! — Дум был очень рад, что выиграл какого-то лошка, который не понял даже, где руль…       Тилль взял наши купоны и пошёл нам за энергетиками. — Не знаю, в чём прикол, но попробуйте. — Лучше бы ты мне Schweps-а купил… — вздохнул я. — Ну, извиняй, — развёл руками Линдеманн.       Спустя полстакана Кристоф заметно оживился и вошёл в азарт. — Играем на желания! «Чего?.. Ты чё?..»       Он правильно понял моё выражение лица и, хлопнув по плечу, сказал, что на анальный секс с Паулем он не претендует. «Просто ебануться, что делает этот парень…»       Мы сыграли ещё раз, но перед этим Кристоф мне всё объяснил. Я был сосредоточен, напряжëн, вся реальность сходилась на одной точке.       На точке, которая была машиной Шнайдера, он всегда был впереди…       Несколько раундов, и вот я лишился зажигалки, стакана энергетика, принёс чипсы, которые нельзя было есть за автоматом.       Наша битва была довольно зрелищной, поэтому вокруг нас собралось несколько человек. И… — Я победил! Да! — я подпрыгнул, показал Шнайдеру язык, так хвастался, будто ни разу до этого не проиграл. — Хорошо, — он улыбнулся и приобнял меня. — Чего ты хочешь? — Верни мою зажигалку.       Он вздëрнул нос и протянул мне «железку».       Ещё один заезд.       Кристоф надменно смотрел на меня сверху вниз. Ни разу не был он таким. Плохо на него влияют неоновые лампы, тьма и энергетик…       Я уже распрощался с любимой зажигалкой вновь, но Кристоф попросил сходить с ним за мятными конфетами. — Там же, где газировка. Краем глаза заметил. «Не должны они стоить дорого».       Мы шли, ничто не предвещало беды, но вдруг Кристоф встал на месте. — Я передумал. «Только не зажигалку!»       Он повернулся ко мне и, приблизившись, спрятал лицо от мерцающих огоньков на моём плече. — Поцелуй меня.       Я был смущëн и сбит с толку. Не из-за того, что он изменил желание, а… Не знаю. Но я почувствовал, как щёки мои и уши вспыхнули огнём. — Куда? — голос мой дрожал, отчего-то нахлынула робость.       Кристоф обжëг мою шею дыханием. — Куда хочешь…       Я не стал долго думать и оставил поцелуй за ухом, у корней волос.       Кристоф отстранился и пошёл за конфетами сам, отправив меня к Тиллю.       Вернувшись, я обнаружил своего парня, который яростно проигрывал Линдеманну в аэрохоккей. «Чем мы занимаемся?..»       Пауль продержался совсем недолго и вскоре пришёл ко мне, жалуясь на «противного» Тилля. Я обнял его, погладил по спине и посоветовал не расстраиваться, потому что нам ещё много раз проигрывать…       Вернулся Дум и забрал Пауля, чтобы исследовать каждый автомат. — Ты умеешь танцевать? — я обратился к Тиллю. — Конечно, я вообще мастер! — он сделал вид что поправил воротник рубашки и галстук, — самый крутой в зале был. — Пойдём станцуем? — я лукаво улыбнулся. Почему-то думал, что Тилль будет долго отпираться, и в конце концов я сдамся. — Let's go! — он легко согласился.       Я не был к такому готов. — Что прости? — Я говорю: хорошо, пойдём, — Тилль смотрел на меня и лицо его выражало предельную серьёзность.       Но потом он рассмеялся, а из моей груди вырвался лишь хриплый смешок, до того стало мне не по себе в момент его согласия.       У нас было много жетонов, и мы решили тратить их. Сыграли в те же гонки, что я с Кристофом, Тилль проиграл мне одну свою песню. Да, именно песню. Листок из его тетради.       Ещё мы чуть не разнесли какую-то стрелялку, потом прослезились на классике Марио, поразбивали друг другу морды в файтингах и… И что-то ещё было… — Всё, глаза болят, устал, — выдохнул Линдеманн, падая в мягкое рыжее кресло.       Я смотрел на этого человека и почему-то задумался над тем, каким был бы он в роли отца? В роли приёмного отца. Затем цепочка мыслей повлекла за собой воспоминания о том, как я проводил время со своим дядей. И пришёл к выводу, что Тилль не предстаёт передо мной в образе отца, а вот статус дяди был бы ему к лицу.       Вот тот самый дядя, с которым твои музыкальные вкусы совпадают, тот дядя, который не здоровается с тобой, но это не отменяет его любви к тебе. Тот дядя, который даст тебе поиграть на своей гитаре за 200к, зная, что ты, блин, барабанщик. Тот самый лучший человек в твоей жизни…       Я примерил на Линдеманна все роли за каких-то пять минут. А потом начал вспоминать, как, вдохновившись творчеством брата своей матери, стал писать прозу. Разные сказки обо всём на свете.       Тилль, видимо, заметил мою задумчивость и решил прервать мои размышления. — Чего молчишь?       Говорят, что обычно русские отвечают вопросом на вопрос, но это свойственно не только им. Не отвечают подобным образом лишь те, кто приводит примеры диалогов в книге по изучению английского…       Вот и я сейчас решил, что задать глупый вопрос не по теме лучше, чем ответить. — Ты писал когда-нибудь прозу?       Тилль резко поднял руку, делая какой-то замысловатый жест, но так и застыл в одном положении. — Конечно, — включился он через пару мгновений. — О чём? Каковы были основные мотивы, темы, проблемы? Решения. Решения проблем очень важны! — я, сам не знаю от чего, загорелся этим вопросом. Мне было интересно, похожи ли наши мысли, идеи, мировоззрения. Было бы чудесно, если бы не только наша любимая музыка совпадала и то, только в общих чертах. — Я писал что-то как правило депрессивное, — задумался Тилль, — и… Давай выйдем отсюда?       И правда, вокруг было шумно, люди всё прибывали, атмосфера была не для обсуждения опыта написания чего-то философского и рассуждений такого рода.       Быстро найдя Хайко, я предупредил, что мы с Линдеманном отойдëм в кафе, находящееся неподалёку. Он пожал плечами.       Пока мы бежали, немного намокли. Я всё ругал себя, что не надел кожанку…       Тилль привёл меня в небольшой ресторан, где всё было цвета красный краплак, где-то создавали контраст растения с широкими листами тёмно-зелёного цвета с белыми прожилками. Тилль заказал себе кофе и вывел меня на террасу, смотреть на постепенно утихающий дождь. — В моих текстах не было чего-то заумного. Там был герой, он тосковал по чему-либо, но сам не мог объяснить по чему. Хотя это было очевидно. Иногда, за редчайшим исключением, персонаж пытался что-то изменить. Но в конце концов понимал, что будет всегда несчастен… Так я и оставлял тексты с открытой концовкой.       Он пошёл и забрал кофе. — Уже четвёртая чашка за день, — вздохнул он.       Я было потянулся к карману за сигаретами, но что-то меня остановило. — Что до тебя? Ты ведь не просто так о прозе спросил. Сам писал?       Я кивнул. Последовал вопрос: «о чём?» — О любви, предательстве… У меня был рассказец страниц на четыреста, в тетрадях. Там был персонаж, он полюбил другого персонажа… Вроде. Не помню подробностей, но прикол был в том, что когда Исе бросил Ски, то Ски проклял его бессмертием. И весь текст зациклен на том, что Бессмертный Герой искал возможность умереть. Там очень много всего было, говорю же, не помню. Но тема — проклятие, проблема — предательство и месть. А решение… там ангел был, он давал задания главному герою, и по итогу он, преодолев все испытания, коих было немало, умер. Ещё он пытался быть снова счастливым и находил себе друзей, но злой ангел, который хотел, чтобы Исе исправился, убивал их. А за это его изгнали в их мир. Он стал бесом. А как его стали звать не помню. Мне тогда был интересен японский язык и все имена — это транскрипция японских слов. Они говорящие были.       Тилль смотрел на меня, как на сумасшедшего. — Когда ты это написал?.. — Когда мне было… — я задумался. — Начал писать рассказ с одиннадцати, потом пошли другие части и всё затянулось до моих тринадцати. Помню, как обмолвился родителям и показал пару иллюстраций, а они повели меня к психологу… Это было так неловко… — Ну, как по мне, странно, что ребёнок писал подобное. Да что ребёнок? Если бы я у Кристофа что-то такое нашёл, первым делом повёл бы к психологу. Потому что ставить перед персонажем цель умереть… Я не знаю, как это сформулировать, ты не обижайся, но твои родители были правы, — он как-то нервно повёл бровью.       Я решил, что комментарии к его словам излишни, и разговор можно считать законченным. Так же я опустил то, что после психолога ничего не изменилось, разве что желание писать пропало, и я начал рисовать жуткие картинки. Сейчас они таковыми не кажутся, но добавь я теней и контраста, было бы совсем чудесно.       А ещё я посчитал — не стоит распыляться на прочие мои воспоминания, старые идеи и особо яркие или навязчивые мысли, посещавшие меня в то время.       Но ведь то, что я не сказал чего-либо вслух, не значит, что я и в голове поток мыслей остановил? Прискорбно, что нельзя так сделать…       Когда мне было тринадцать, и я закончил писать ту повесть, то вспомнил, как год назад брал в библиотеке «Божественную комедию. Ад» Данте Алигьери, и что там было много всего интересного и вдохновляющего.       Я решил, что меня посетила гениальная идея: описать искупление главного героя, то есть ещё три части: про Ад, предчистилище и чистилище и Рай по комедии Алигьери. Но в конце! Герой захочет свободы, а не просто прощения многочисленных грехов. Тогда он станет ангелом, но это будет ему многого стоить! А в конце был бы счастливый финал, что редко происходило в моих случаях. Ангел встретил бы своего возлюбленного, которого сгубил при жизни.       Этой идее не суждено было реализоваться.       Но вдруг ко мне снова снизошла гениальная мысль. Я подумал, что было бы невероятно написать эту историю не в виде прозы, а в виде нескольких песен. Причём было бы три альбома по названиям частей повести!       Сделать это не мюзиклом или оперой какой-нибудь… А именно металом! «Осталось всё написать, придумать музыку и собрать группу. Делов-то».       Я был очень обрадован таким порывом вдохновения и теперь стоял, оперевшись о деревянный столб, и улыбался, казалось, потокам воды с неба.       Я ещё долго мог бы стоять и смотреть на пузырьки в лужах и думать о будущем, по большому счёту тёмном, но природа подумала, что хватит с меня мозговых штурмов, и выключила воду.       В этой тишине я, кажется, мог слышать, как бьётся сердце Линдеманна.       Нарушителями спокойствия стали Пауль и Кристоф. — Мы всё посмотрели, попробовали, затестили. Мы готовы ехать куда-то ещё, — они явно перепили энергетиков и переели сахара…       Пауль подскочил ко мне и стал что-то сбивчиво говорить. Его голос показался мне таким громким, неритмичным и немелодичным, по сравнению со звуком биения сердца Тилля.       Так громко… Голова болит… — … Вот, и я его победил! — гордо заявил Пауль, крутя в руках что-то блестящее. — Молодец, — обнимаю его, поглаживая по спине. «Привык. Привык обратно к Хайко».       Но та тишина… Это было что-то удивительное — я раньше её не замечал или считал гнетущей. Но на самом деле иногда так важно остаться, пускай с кем-то, но в тишине. Есть кромешная тьма, а есть? Как что-то похожее по смыслу подобрать к тишине? — Тилль, — обращаюсь я к нему и задаю волнующий вопрос.       Он задумывается на мгновение. — Звенящая. Звенящая тишина — это оно.       Я поразился его сообразительности и оставил в голове заметку о звенящей тишине. — Здесь площадка есть, — Кристоф замедлил шаг и поравнялся с нами (до этого он шёл немного впереди). — Кристоф… Качели? — сложилось впечатление, что у Тилля была какая-то травма, связанная с качелями. — Да, но я ведь не заставляю тебя кататься со мной?       В душе промелькнуло что-то похожее на жалость к этому дядьке. С чего бы?       До площадки мы добрались, гуляя по парку. Она была небольшой, будто заброшенной, но Дум, не колеблясь, уселся на качели, протерев сиденье платком. Правда, это не очень помогло. — Так… Древесина же впитала влагу, — я хотел предупредить, вдруг Шнайдер забыл? — Они железные, — беспечно ответил он. «Наверное очень холодные… Не боится застудить себе всё?..»       Кристоф не боялся, а вот его муж переживал. — Милый, слезай. — Не-а!       Тилль сам остановил качели и снял Кристофа, беря его на руки. — Прости, niedlich, но сегодня не та погода, осень уже почти, — он трепетно коснулся губами пушистой мочки уха любимого.       А Кристоф демонстративно отвернулся. — Mein Liebe, я же волну… — С тебя минет за испорченное удовольствие.       Тилль пошло улыбнулся и, поставив супруга на ноги, страстно поцеловал в губы.       А после протянул гигиеническую губную помаду. «Стереотип оказался верным». — Губы давай помажу, обветрятся, — с этими словами Тилль сам парой ловких движений нанёс помаду тонким слоем. — Ты меня смущаешь, — бубнел Кристоф, улыбаясь.       Пауль на всё это посмотрел и уселся на качели. Вернее, он планировал, но я остановил его на полпути. — Не надо. Там холодно.       Пауль посмотрел на меня и не сдержал улыбки. — За испорченное… — Хорошо, Солнышко, минет, — я тоже поцеловал его, едва касаясь губ.       За спиной раздались какие-то хихикания. «Люди… — пронеслось в голове. — Главное, что бы Кристоф не пошёл им морды бить…»       Но он стоял и спокойно обнимал Тилля. «Время возобновить мозговой штурм?» — усмехнулся про себя я, ловя на ладошку капельку дождя.