***
Шагая по пустой улице, я быстро привык к темноте спального района, и думал, почему Пауль не любит мрак? Тем более на улице есть фонари и прочее. Мысли одна за другой притянули воспоминание о нашей прогулке и том, как Хайко при мне очень сильно побили. «Страхи, фобии, разочарования, инстинкты, опыт — вот из-за этого Солнце не любит тьму» — я пришёл к логичному умозаключению. Как я раньше этого не понимал? Правильно говорят — пока человек на своей шкуре не испытает — не поймёт. Это я о прогулке… Приближаясь к оживлённым улицам, я увидел много огней вывесок и самых разных персонажей: пьяных, трезвых, злых, довольных, высоких, низких, девушек, парней, одетых откровенно или как я. «Auf dem Lande auf dem Meer lauert das Verderben, Waidmanns Manns Manns Heil!» — пропел я про себя, ведь начиналась охота! Первый бар встретил меня потасовкой — не успел я войти, как в меня прилетела бутылка. «Обидно». Всë равно я осмотрелся, но не увидел ни шевелюры ударника, ни Уола, не звучало нигде музыки, которую они могли бы играть. В баре были только злые мужчины и несколько женщин, что-то не поделивших между собой. Выходя на улицу, я услышал: «Шверинские уроды!» И сам закончил фразу: «… На сцене…» «Назвать бы так группу. В названии должно фигурировать что-то про Шверин». Я шёл по мокрому асфальту и думал о группе, которой не было и в помине. Кого бы я туда взял? Какой бы жанр был у нас? А тексты? Основная мысль текстов? Язык? Об этом не было мыслей, они все ходили вокруг названия. Будто это самое важное. «Смертельный оргазм», вот кто не заморачивался, они придумали название меньше, чем за минуту, что там ещё парни предлагали друг другу?» Вот и другой бар, их тут на каждом шагу, не буквально, конечно. Но перед тем, как зайти туда, я завернул в небольшой ларёк и купил сигарет. Закурил у входа и стал прислушиваться к миру. До меня донеслась музыка. Рок. Это была знакомая песня! «Это же мать вашу «Motörhead» и их «Rock 'n' Roll», я её обожаю!» Я уже пел во весь голос: — Well here, babe, look at you, and you with someone else, Turned out like all the others, leave me by myself, That's how it works I guess, and you like all the rest Guess I can handle it, if that's the way it is! Я не стал заходить во второй бар, а побежал, пока не опоздал, на звук музыки. Какие-то парни играли на площади на настоящей сцене! Прожектора, лазеры светили в глаза, громкая музыка заставляла все внутренности дрожать. А вокалист всё повторял: — ROCK'N'ROLL, ROCK'N'ROLL, ROCK'N'ROLL, ROCK'N'ROLL, LITTLE MOTHERFUCKERS!!! «Про мать зачем… Дать бы тебе по жопе!» Я подошёл поближе, пробираюсь сквозь толпу, встал у сцены и замер в ожидании увидеть Уола, я был уверен, что он там! Увы, это была другая группа, на соло-гитаре играла какая-то девушка в корсете. Из уважения к Motörhead я дослушал песню до конца, прокричал вместе с толпой финальное «Rock'n'roll» раз двадцать и, понимая, что делать мне тут нечего, собрался уходить, но что-то заставило меня остаться. Это то чувство, что только я уйду с остановки, как троллейбус проедет мимо меня. Поэтому как только я отчаивался и решал идти пешком, я всё равно оставался, ведь троллейбус вот-вот должен был приехать. «Я просто подожду. В любом случае, вдруг что-то интересное произойдёт? Выйдут другие группы». Но мысль, что это концерт одной группы, тоже имеет право быть. — «Lebende Leiche-Syndrom» с, ого, русской песней! Раздался жуткий звук и скрим: — Ва-а-А-А-А-а-а-АО-ои-И-ие-е!!! У-и-И-ие!!! Твою морду я об землю целый день еба-а-ашу!!! Я услышал что-то ужасное, немелодичное, такое, что режет слух, и это был… Это был действительно русский язык? Да! Несколько слов я понял, но лучше бы не понимал… Что это было? Что я услышал?! Толпа реагировала так же, значит не совсем я отстал от жизни. Мог бы испугаться, что это сейчас норма, а я просто старый для этой моды. Группу прогнали, но кто-то аплодировал. Я понимал, такая музыка она… Иногда, редко, идёт под настроение, но играть такое ночью на публику — как минимум жестоко по отношению к тем, кто жил неподалёку и хотел спать. Вообще весь этот концерт был… Ладно, чего это я? Становилось интересно, что будет дальше? На Уола время ещё было, но я не надеялся его найти. К тому же, если он не здесь, то где ещё? Дома? В другом городе? В любом случае, там, где я не смогу его найти. — На сцене группа Kitten! Вышли девушки. М, какая милота… Они спели какую-то лёгкую альт-роковую песенку и ушли. Ничего особенного или интересного в их выступлении я для себя не нашёл. Да, приятный голос солистки, ударник как мёртвая была, сидела без эмоций, гитаристы? А что сказать, мы с Уола были куда круче, сделали шоу! — Мы «Bane Jacke», — сообщил вокалист нового коллектива. «А… Ну это же «Nirvana», все подпевают, прыгают, танцуют». Возле меня кто-то сказал: «Куртка Бэйна, чел, просëк фишку?» Вокалиста толком не было слышно, только фанов. — Thanks! — буркнул фронтмэн и спустился, к нему тут же кинулись люди, обнимать. «Круто он пристроился». — На сцене «Frosch im Brunner» с песней «Let The Knife Do The Talking»! — раздалось над площадью. Моё сердце замерло. Я обратил взор полный счастья на сцену. Вышел «принц», он прекрасен! Я не знал эту песню, но нашёл текст в телефоне и уже на припеве верещал из толпы, чтобы меня заметили: — I am god, I am the only one. You need me, Put your trust in me. Let the knife do the talking! I'm gonna set you free. Let the knife do the talking! I wanna see you bleed! Ближе к середине песни Уола подошёл к краю сцены и увидел меня. Его лицо мгновенно поменялось. Было холодно-безразличным, стало удивлëнно-смущëнным. Он шагнул назад, вглубь сцены, в свет, из-за которого было видно лишь его силует, прошёлся к вокалисту, что-то ему сказал на проигрыше и… Тишина. А ведь это не конец песни, которую они играли! — «Black number one», for Richard! — его голос был таким мягким, будто мурчащим. Как у Стила! «Заметил меня. А эта песня… «Type o Negative», там про краску — чёрную номер один. Наверное потому что мои патлы крашеные?» — I went looking for trouble And, God, I found him He is in love with himself He likes the dark On his milky white neck The mark of the devil… Я пел вместе с ним, на припеве людей вынесло. Ещё бы нет, песня действительно крутая! Аплодисменты были самые бурные, что я слышал за вечер (круче, разве что, у Куртки). А Уола… Он снова стоял на краю сцены и вдруг прыгнул. Было высоко, около полутора метров, я на мгновение испугался. Приземлившись, он поправил гитару, отодвинул её за плечи и подошёл ко мне. — Этот человек когда-то заставил меня краснеть! — крикнул он окружающим нас людям и обнял меня, пока я сгорал от смущения и какого-то стыда. «Frosch im Brunner» ушли со сцены, уступая место другим рокерам. Уолахфрид увёл меня в сторону, продолжил обнимать, даже не поздоровавшись. К нам подошёл Полди: — Привет, — подмигнул он мне. — Он сегодня бухой, ты поосторожнее. Я улыбнулся ему и, высвобождая одну руку из тисков Уола, пожал протянутую ударником ладонь. Вокалист не стал здороваться, басист и второй гитарист, которого я подменил на том выступлении, не подходили. Они стояли какое-то время неподалёку, глядя на то, как Уола уже минут десять не отпускал меня, молча прижимаясь своей грудью ко мне, видимо, у них не было планов на гитариста, поэтому они, махнув ему руками, ушли. — Привет, — всё-таки сказал он. — Здравствуй, — я «поправил» подвеску на его шее, съехавшую набок. — Скучал? Я вот скучал. Я по тебе почему-то скучал. Понравился ты мне, наверное. Сам не знаю, — Уола снова обнял меня, не думая давать набрать в лёгкие воздуха. — М-м-м как скуча-а-а-ал! — Я… Ты мне тоже нужен был, — сказал я это невнятно, потому что мысли заняты не этим. Почему-то мне было странно видеть его весёлым, несмотря на то, что это наша лишь третья встреча. Я думал он серьёзный мрачный. «Как я в восьмом классе. Пауль рассказывал мне, как удивился, когда я попросил у него ручку, сказав при этом «пожалуйста», это и правда забавно было. Не будь этой ситуации, не пробудилось бы любопытство Хайко по отношению ко мне, не было бы отношений. Получается так». — Зачем это нужен? Случилось что? «Да, и мне столько нужно рассказать, я хочу, что бы ты меня поддержал, пожалел, я знаю, глупо так делать. Искать поддержу, ныть, тем более тебе, вытворять что-то подобное, ведь тебе не хочется меня слушать или ещё что-то, уделять мне время, например! Да, тебе всё равно! Знаю, тебе плевать, но послушай меня! Обними меня! Чмокни в макушку и скажи, что всё будет хорошо! УОЛА, ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИ МНЕ!» — Да так, затосковал. Он погладил меня по спине. — Слушай, Круспе, если что-то произошло, можешь рассказать, всё равно это теперь точно последний раз, когда мы видимся. «Я… Не буду ничего говорить. Всё ведь не так плохо? Тилль меня побил, отсосал, но не трахнул же в жопу, и не Пауля же? Тронь он Пауля, наплевал бы я на то, что Кристоф страдал бы после его смерти». «А Кристоф?.. Боже, да как я мог думать об этом? Наплевал бы, да посмотрел бы я кто, что и как. Кристоф сам бы меня грохнул. Да и Тилль прекрасно с этим справился бы… Какое же я ничтожество». «Зачем я думаю об этом?! Никто никого не тронул ещё, Пауль цел, у него всё хорошо, он с Думом, неважно чем они занимаются, главное, что по его согласию». «Блядь, а это что за бред? Сука, ёбаный Круспе! Завали своё ебало и ответь Уола на простой вопрос! Если ты не можешь подумать и порассуждать о чём-то нормальном, так не думай, идиот, и выполняй простые задачи — ответ на вопрос!» — Да говорю тебе, грустно стало. Уезжаю скоро, а тут так здорово. Ну, в общем затосковал. «Если не учитывать, что я тут несколько раз тонул, был на грани разрыва отношений, и… Много плохого было. Но ведь было и хорошее? Много хорошего». Вдруг я поймал себя на мысли, что сейчас испытываю странное чувство вроде ностальгии. Я попытался понять, с чего бы? Мне понадобилось пару минут, чтобы понять, что я стою во тьме и чьих-то объятиях — это навевало воспоминания о средней школе. Как мы с Паулем обнимались после уроков, перед тем, как попрощаться. Так мило. Это было так мило. — Всё, я в самом деле в порядке. Просто… — начал было я, высвобождая обе руки и прижимая к себе гитариста. — Правда соскучился? — Уола снова посмотрел на меня сверху вниз, немного отстранившись, но не отпустив. Я глядел на этого парня и, вспоминая свои рассуждения в ночь знакомства искал эти черты. Волосы, фигура, характер, улыбка, отдельно стеснительность, блеск глаз. Кристоф, Пауль и Чёртов Линдеманн. Да, как бы я ни противился, я видел сходство… И я это ненавидел! — Ты со мной? — Уола помахал передо мной рукой. — С тобой. — Ну так что, хочешь чего-нибудь? — он хитро улыбнулся. Не такой я и тупой. Всё понял, но с меня на сегодня было достаточно. Если точнее — достаточно уже на пару недель вперёд. — Да я уже что хотел — получил. — А что хотел? — Уола не менялся в лице. — Видеть тебя… Просто посмотреть на тебя, — я стеснялся и терялся как маленький мальчишка. Но реакция Хольмквиста немного ободрила меня. Он явно этого ответа не ждал, немного смутился. А дальше разговор не шёл. Я ведь не думал, о чëм его вести? Совсем не подготовился, а Уола тем более. Уолахфрид отпустил меня, я отвлёкся на телефон, уже почти полночь. А от Пауля пришло несколько сообщений. «Я побеждаю!» — около одиннадцати. Фото, где Кристоф лежит «убитый», а рядом экран с персонажем, наверное, Хайко. Потом: «У меня всё хорошо. Ты там как?» — через двадцать семь минут после первого. Ещё пара фото, где «мёртвый» уже Хайко и на экране уже не его герои. Улыбаясь, я кратко ответил, что вышел гулять на концерт и убрал телефон. — Тебе не пора домой, Уола? — спросил я, оглядываясь. — Пора. Тебе тоже, — кивнул он в ответ. Я видел его состояние, вспомнил вторую встречу и захотел проводить его, он согласился. Ещё бы нет. Мы глянули, что играли на сцене, решили, что «FiB» были самыми мощными за вечер, и потом я сказал, что уже точно надо идти. Мы шагали по улицам в свете фонарей. Музыку уже почти перестало быть слышно, людей становилось всё меньше, на перекрёстке «четырёх дорог» гитарист встал на месте. — Дальше я сам, а то тебе тоже идти же ещё обратно, — он улыбнулся. Я закивал, но не ушёл. Надеялся, что Уола что-нибудь скажет, сделает, придумает. Что он в, возможно, последнюю встречу, оставит ещё один глубокий след в моей душе. — Я… Отпустил тебя в прошлый раз, — тихо сказал Уола, приближаясь. Сердце упало вниз, не в пятки, не в городскую водопроводную трубу, нет… Оно устремилось в саму Преисподнюю… Он же не сделает мне ничего! Не должен! «Нет! Уола, пожалуйста, нет! Только не ты!» — я от всего и всех ждал подвоха. А он всё ближе, сильные руки обхватили талию. Я зажмурился и укусил губы, замер не в силах двинуться. Вдруг я услышал сбивчивый шёпот: — Я тебя… УКУШУ СУКЕЦ! — Холбмквист несильно пр купил кожу на моём плече, а потом засмеялся. — Я сейчас чуть не откинулся тут, слышишь?! — резко выдохнул я, щипая злодея за кожу под лопатками. — Прости, прости, — Уола не унимался, всё ему было смешно. Он уронил голову на моё плечо и, так же смеясь, начал умолять прекратить пытку. Так мы чуть-чуть подурачились, но потом я резко стих. — Время уже… — Прощаться, знаю, — он уткнулся носом в мою шею и стал водить кончиком туда-сюда, туда-сюда, вниз-вверх… Щекотно. Приятно. — Возьмёшь мой номер телефона? — вдруг спросил он. — Дашь? — я приподнял брови. — Конечно. А номер нужен? Я не понял, но потом рассмеялся, пихая его в бок, Уола тоже улыбался. Я быстро записал нехитрую комбинацию цифр и, кинув новый контакт в избранные номера, убрал телефон. — Пока? Надеюсь, до встречи, — его губы вновь растянулись в милой, но всё же какой-то грустной, печальной, тоскливой улыбке. — До встречи, — я совсем осмелел и поцеловал его руку. До щеки я бы не достал, а пытаться вставать на носки, подпрыгивать, притягивать его к себе, ну и что бы это было? — Я в смущении, — наигранно хихикнул он, прикрывая лицо ладонью. «Я в смущении» — последняя его фраза за вечер. Я её надолго запомнил, как, впрочем, все его слова. Я верил, что встречу его вновь, не мог не встретить. Или хотя бы верить в это. Я был очень-очень доволен тем, что исполнил своё желание, достал номер красивого гитариста, побывал на настоящем, пусть и бесплатном, концерте, нашёл название для группы. И… Я задумался. «Да это вот и всё значимое за эту прогулку, собственно». Уола уходил, я смотрел ему вслед буквально полминуты, пока прогонял все мысли в голове, и тоже отвернулся. Всё не так плохо… Его слова о том, что я мог ему всё рассказать, заставили меня хладнокровно оценить ситуацию. Да, наши отношения с Тиллем как коллег в музыкальной группе, которую мы почти собрали, раз записали песню, как друзей, как соперников в файтинге, не важно. Всё наши отношения на этом были закончены. Всё, что меня волновало — моя убитая в конец психика после этого… И сейчас мне было необходимо убедить себя, что всё в порядке. Я жив? — да. Пауль цел? — да. Хер мой на месте? — само собой. Не девственности же он меня лишил? — нет. — По сути он… А вот я и пришёл домой. Раздумья отменяются! — Я живой, Пауль живой, всё живы и здоровы, — я вставил ключ в замочную скважину, прокручивая. — Всё в порядке. Просто выпью ещё таблеток. Я просто сделаю что-нибудь. Дома была гнетущая тишина. Совсем никакого шума, даже соседи вели себя тихо. Но что в этом удивительного? Полночь уже, а это вроде хороший район без тупых людей, орущих под окнами, врубающих свой рэп, без орущих детей и шум собак. В общем, тишина. А Пауля до сих пор не было дома… Для успокоения души я сыграл на гитаре одну из сочинённых во время разлуки с Солнцем песен: — I just wanna be With you Every day. Every day you see Is something new! Come along with me, And do Anything cause, Nothing’s what it seems To be with you… Время красивого перебора и припева, а соседи начали стучать по батареям. Херануть бы гитару об потолок, чтобы они услышали меня ещё лучше, но, к сожалению, нельзя, ведь я бы, наверное, захотел как-нибудь ещё сыграть, быть может, завтра утром. «Да… В тот раз мы ещё и поссорились перед его отъездом, я там песен на целый альбом накатал. Надо найти эту тетрадь!» — решил я. Песня закончилась, соседи успокоились, а я начал шататься по квартире без дела. Я не знал, чем себя занять, придумывать что-то и реализовать совершенно не хотелось, но и как-то хотелось одновременно. В голову забрели мысли, что модер вообще-то собрать вещи, сделать небольшую уборку, одежду постирать. «А Шнайдер не вернул мне вроде бы майку и какие-то штаны, которые я ему дал в день их с Тиллем ссоры». И, по логике вещей, пошёл бы, проверил, нет же, я продолжал лежать на кровати. «Время выпить!» — эта мысль мне нравилось куда больше. Я пошёл на кухню. Несколько глотков, внутри стало тепло, я кинул в себя кусок хлеба с солью, больше нечем было закусить. «Ловим «приход», ловим!» Но ничего, кроме чувства расслабления не было. Я опять смотрел в окно, будто смог бы увидеть там что-то такое, что позабавило бы моё внимание, порадовало взор. Ничего кроме тьмы. И она так манила меня. Всё подсознание кричало, что хочет ступить в неё. Что хочется тьмы! Но я решил, что просто выпью крепкого кофе. Хитрый план. Я заварил растворимый напиток, сел за стол, устремил взгляд на капельки дождя, и стал погружаться в мысли. «Всё равно не понимаю, как можно сидеть на одном месте, глядя в одну точку? Если вот есть наушники, качеля, небо, хоть чистое, хоть пасмурное, хоть полное грозовых туч, хоть какое! Уже неплохо. Уже можно просидеть на месте несколько часов. Но пить кофе в абсолютной тишине… Это что такое?» Судьба иногда исполняла мои прихоти, но это всё равно не то, чего я хотел. Тишину нарушил звук входящего звонка. Вот кто, кто звонил мне около часа ночи? Но потом я понял, что это могли быть или Кристоф, или Пауль, или… Ох, Уола… Улыбаясь, я посмотрел на экран, и тут же улыбка исчезла. «Линдеманн…» Если я не хотел говорить, то просто не отвечал и потенциальному собеседнику вежливо говорили: «Абонент вне зоны доступа» или ещё какую-то такую фразу, но сейчас я сбросил вызов. Даже если бы это была реклама оператора, я бы больше радовался… Сами по себе возобновили ход мысли, прекратившиеся, как только я подошёл к дому. «По сути он… Не так сильно побил меня, желая сделать минет, что-то, как правило, приятное… Но мне было страшно, обидно, ему нельзя было поступать именно таким образом. Если он хотел со мной романтики и какого-то интима… Он мог бы попросить… Не факт, что я бы в итоге дал ему желанное… Но… Вдруг я разрешил бы? Да и Пауль в последнее время стал терпимее к моим выходками». «А причём тут близость с Линдеманном и «мои выходки»? Ну согласился бы я на минет, это же как… Нет, будь я Паулем в этой ситуации расстроился бы…» Снова звонок. Сброс. «Он порвал мою майку…» Тилль не сдаётся так просто после двух неудач. «Он рассëк мне щеку. Он не… Не имел права так делать! Это насилие! Это!» Вибрация, рингтон. Песня, которую я теперь ненавидел. — Да сколько раз ты будешь звонить мне?! — в итоге крикнул я, так и не закончив мысли. Меня охватила злость. Мне надо было срочно что-то ударить, пнуть, сломать, проораться. Просто что-то, блядь, сделать! — Ты не должен был так делать! Ты не смел так делать! Ты всё испортил! Ты всё! Испортил! Всё было больше, чем хорошо! — закричал я на телефон и сильно ударил ладонями по столу. Очередной звонок. Я опустил руки и стал просто смотреть на телефон не в силах взять его. Я понимал: либо я спокойно стою и молча жду завершения вызова, либо новенький мобильник летит об стену. Тилль позвонил ещё несколько раз. Мои руки не дрожали, не было эмоций, они резко сошли на нет, я даже уже не злился почему-то. Просто пялился на имя и две кнопки. И вдруг тишина. Тихо, тихо, тихо. «Ох-х-х-х… Да-а-а…» Пришло уведомление. Какое-то сообщение. «Выйди, пожалуйста, в подъезд». Я ничего не ответил, но потом резким движением, будто кто-то сейчас же забрал бы мобильник, схватил его со стола, и кинул ему фак. Просто фак. — Рихард! — раздался его подхриповатый крик за окном. «Ай… Чего же ты орёшь…» — Ри-хард! Выйди! Так много лет назад звали меня мальчишки во дворе. А я редко выходил. Пацаны не думали, что со мной, им проще было принять всем «кланом», что я просто противный затворник. — Круспе! «Нет, не выйду. Ты… Ты сделал мне больно, я не готов так просто простить это, и не знаю, буду ли готов когда-нибудь». Тилль пытался звать меня ещё, но кто-то его прогнал, угрожая полицией. Ему было всё равно, он продолжал кричать, а потом вдруг стих. Я выглянул в окно, видимо, этот кто-то всё-таки не только угрожает. Но нет, он стоял спиной к моему окну, в свете уличного фонаря, и вскоре за ним приехало такси. Он сдался. «Будь я на его месте, звал бы, звонил, писал сообщения до рассвета, а потом пошёл бы на вокзал, чтобы там найти того, кого обидел и извиниться в последний, хотя бы, момент. Но если бы Тилль так поступил, ох, это было бы ужасно! Хорошо, что он ушёл». Стены этой кухни, давили на меня. Мне нужен был воздух, много воздуха. Теперь я хотел выйти на улицу, просто пройтись, не искать никого, не ходить ближе к центру. Побыть в одиночестве, только не дома. «Солнышко, я ушёл прогуляться, пить не буду, всё хорошо. Звони, как захочешь, чтобы я вернулся…» — Словно ухожу от него. Вернее он меня прогоняет от себя. Я оставил записку на кухонном столе и ушёл.***
Широкими шагами я пошёл к озеру. Далековато, но я хотел туда! Из-за облаков выглянула Луна, звёзды, чистое небо, но я туда не смотрел, был сосредоточен на влажном блестящем асфальте, на котором подо мной мелькали блики. В какой-то момент я сорвался на бег, что-то внутри побудило сделать это. Запыхавшийся, я с размаху сел на бревно у берега озера. «Оно же мокрое…» Поздно, но я всё равно встал, отряхивая щепки, чувствуя влагу на ткани. От нечего делать я пошёл по песку и мелким камням почти у кромки воды. Теперь обратил внимание на небо, звёзды, Луну… Она красивая, завораживает. Она зловещая, но очень притягательная, внушает отчуждение и страх, но я-то знаю, что ничего плохого она не сделает. Сама по себе ночь ничего плохого не делает. Зло делают один люди, другим. «А я сегодня философ». Глаза уже привыкли к слабому освещению, тогда я заметил недалеко дерево, с которого упал Пауль. «Я зашёл уже достаточно далеко, пора домой. Интересно, Хайко уже ждёт меня?..» Решил идти домой, а сам полез на дерево… В тот день что мы ещё делали?.. В голову хлынули совсем свежие, недавние воспоминания, в которых слишком много места занимал Линдеманн. «Трусы с дилдо». «Рыба из ширинки». «А ты теперь селёдка в телефонной книге». «А ещё человек, которого я ненавижу». Я стал зачем-то вспоминать, как Тилль спас нас в первый день знакомств в баре, как потом рассказывал, про издевательства над Кристофом, когда того обесчестили, как благодарил меня за мою порядочность, как… Как стал для меня идеалом человеческого воплощения. Как он целовал мои руки… Как мы играли с ним… Как он смущался меня… Спал на моём плече в кино… Как он подарил мне кучу всего… И как стал им… — Стал человеком, которого я ненавижу! — крикнул я себе, чтобы перестать думать о хороших моментах с ним. Я впустил в разум тишину ночи. Ту самую тишину, которая и не тишина вовсе. Слышен плеск воды, шум ветра, течение крови по венам, биение своего сердца и что-то ещё… Будь со мной кто-нибудь рядом, я бы думал, что слышу биение и его сердца, но на самом деле никто не слышит никого, кроме себя, пока не прижмётся ухом к чужой груди. Мне позвонил Пауль. Его голос в этот момент был тем, что я хотел слышать. — Я понимаю, ты хочешь побыть один… — Нет, Солнышко, вовсе нет! — Хорошо, тогда без вступления, малыш, иди домой, я волнуюсь. — О господи, Пауль. — Не нравится?.. Я тоже думаю, странно это как-то… Прости. Жду! — Да нет… Но вызов прекратился. «А ведь мне понравилось… Так здорово, когда ты уже, по сути, мужик с кучей комплексов, проблем и прочего, а тут тебя назвали «малыш», и ты… Ну, ты просто принимаешь факт своей беспомощности… Обычно ты отгоняешь эти мысли. Куда беспомощный?! Мне платить за коммунальные услуги, я не имею права быть беспомощным!» — Ты, да ты, — вздохнул я. — Никаких ты. Есть только я. Пока я шёл по берегу обратно, нужно себя чем-то занять. Разум сыграл со мной злую шутку… — I find myself scratching at the bottom… I'm so impossible and you knew, Everything that I've discarded, Has left my hands black and blue… А сейчас должен был вступить он. Почему из всех песен я вспомнил лишь эту ненавистную Let's go? Она не шла из головы. Она не шла, я не шёл. Встал на месте и швырнул жменю камней с мокрым песком в чёрную воду. Хотел бы себя определить туда же, но дома ждал мой милый мальчик, не заслуживающий страдания от потери любимого мужчины. «Пф, мужчины» — я себя всегда считал мальчишкой. Не вязалось у меня в голове «я» и «мужчина». Снова быстро пошёл, ведь идти больше получаса, Пауль будет переживать. Я отвлёкся от пения за курением. Окурок полетел на асфальт, я побежал, мне срочно нужно было обнять Хайко! Это чувство паники, которое появлялось иногда просто так, сопровождаемое мыслью: «а вдруг ты уже опоздал? Мало ли, что может быть в жизни?», заставило меня бежать ещё быстрее, теперь жутко переживая, боясь…***
Вот я в квартире, прислушался пока стаскивал мокрые и грязные кроссовки. Тишина. Прибежал в спальню, там темно. В свете Луны из окна лежал Пауль на кровати. Неподвижен. Я набросился на него со спины и сжал в объятиях, шумно вдыхая ноздрями его запах, тщетно пытаясь отдышаться. — Ч-что случилось? — он обернулся. Я поцеловал его в губы, запустил руку в волосы, другую под одеяло, погладил его грудь, горячую и живую. — Я… Испугался, — смущëнно ответил я ему. — Чего? А разве мог я ответить на этот вопрос? Не мог. Поэтому честно сказал: — Не знаю. Пауль усмехнулся и отправил меня мыться, переодеваться и готовиться ко сну. В душе я всё так же пытался найти ответ на, казалось бы, простой вопрос. Но так же безуспешно. Хорошо хоть, согрелся, привёл себя в порядок. Когда я вышел, увидел, как Пауль перепроверяет вещи, уже всё собрал. Я любовался своим Солнышком. Хайко обернулся и, встрепенувшись, пошёл что-то искать. — Вот, — он протянул мне плитку шоколада, который нравился нам с Тиллем. — Это он сказал тебе отдать. Возьмёшь? Я хотел было ударить по ладони, чтобы шоколад упал, но вовремя вспомнил, чья это рука. — Не возьму. — Риш, ну тогда я её съем. Я смотрел на него и думал, почему он не злится на Линдеманна? Он ведь изнасиловал его собственность… Я бы очень злился. Пауль понял, о чём я думаю, видимо, моя мимика всё выдала. — Рихард… Я хочу эту шоколадку. Неважно от кого она. Тилль нас обидел, но ему искренне жаль. — Откуда ты знаешь? — спросил я, зная, что Пауль не ответит. — Ты кушать будешь, нет? Мотнув головой, я отвернулся, а потом пошёл к кровати. — Цвен, — он выключил свет и лёг рядом. — Куси. Кусь-кусь, слышишь! Возьми кусок Schwuchtel! Я рассмеялся, ведь всё так мило начиналось. А Пауль не сдавался. — Ну всё, всё! Не надо… Плохо мне. Он стих, поел шоколад, а потом напал на меня с расспросами. — Ты где был? Зачем? Почему? Я кратко объяснил ему суть своей прогулки, о встрече с Уола я умолчал. Спальня погрузилась в тишину. «Он всё-таки не станет спрашивать, что же делал Тилль? О моих чувствах? Ни о чём этом?» — Ты ведь не хочешь об этом говорить? Ты же гулял, всё решил, обдумал. Я ведь прав? — спросил Пауль, переплетая наши пальцы, пожимая мою руку. — У меня такое чувство, что вместо мыслей я всё говорю словами, а ты внимательно слушаешь. Он беззлобно хмыкнул. — Всё? Спокойной ночи? — спросил я. — Ага. Я уже засыпал, в душе были от чего-то спокойствие и гармония… — Цвен, Тилль ушёл сразу за тобой, потом вернулся и плакал, говорил, что все испортил и что-то ещё… Ему было больно. — Мне тоже. Мне тоже было больно! — спокойствие как рукой сняло. — Тише-тише, Рихард. Я хотел сказать, что он не радуется жизни, причинив тебе вред. — Да мне всё равно, что он чувствует. Больно ему! Да ты бы!.. Ты! «Но я ведь не хочу, чтобы он спрашивал». Он молчал. — Пауль, — прошептал я через несколько минут. — А? — Люблю тебя. Он что-то пробурчал, привстал, навис надо мной тенью и погладил по раненой щеке. — А я как тебя люблю. Знал бы ты, — потом он вернулся на место.***
Я слушал тихое дыхание парня. Меня переполняло и счастье, и страх, и боль. Впечатления обо всём вчерашнем дне. Они смешались, вызывая во мне противоречивые чувства. Я не мог уснуть, даже на минуту глаз сомкнуть. Пауль меня не обнимал, поэтому я беспрепятственно встал с кровати и пошёл на балкон. «Вставать через несколько часов, шансов выспаться нет уже. Потом буду спать в вагоне». Я достал песню, перечитал, сделал пару поправок, потому что писал её, делая акцент на отношениях с Линдеманном. «Scheiße…» — всё, что можно было сказать, читая этот бред. Но если выпить чего-нибудь, то можно и что-то интересное выдать. Некоторые музыканты так делают. «Некоторые». Самому смешно стало. На кухне стояла бутылка Линдеманновского коньяка, а в кармане толстовки Кристофа лежали дешёвые сигареты. Я знал, что делать: вернуться с балкона, взять пачку, бутылку, зажигалку. Пока во тьме тлел табак, выбрасывая сизый, вонючий дым, я пил из горлышка горький коньяк. «Обещал больше не пить… А Пауль? Но ведь мы дома, что может пойти не так? Как что? Я напьюсь, буду творить что-то непонятное, потом похмелье. Может будет без пробежек в ванную, но это не отменяет другие побочные эффекты». И я понимал всё это, но продолжал пить. Когда пропала половина, я закурил вторую сигарету. Ещё отпил, уже стало совсем хорошо, я глядел в открытое окно, в которое ветер забивал капельки дождя. «А всё не так уж плохо!» — Алло… О… Тилль? Ха-ха, ы-хы-мхы-хыхых! Ты просто знай, что я. Тебя… Dich! Dich… Ich liebe dich! И стоял с телефоном у уха, пялясь во тьму, улыбаясь. Через несколько минут до моего глупого разума дошёл смысл сказанного. Я оторвал телефон, экран которого прилип к щеке и со страхом поглядел на него. — Я даже его номера не набрал. Нажал мимо, — я начал смеяться. Вот это мне повезло. Допив коньяк, прикончив пачку сигарет, я понял, что теряю сознание. «Ну уж нет!» Я не хотел отключиться на балконе. Желание одно: добраться до Хайко и рухнуть рядом с ним на кровать. Да, мне тогда не понятно было, что он меня к себе не пустит, ведь воняло от меня теперь невыносимо. — Шогами нага… Ногами, ногами шагаем. Переставлять неподвластные мне конечности было сложно, но у меня получилось отвернуться от окна. Шаг и… Тьма…