***
«Мансарда!» Но снова нет. Сначала Кристоф. — Вот тут это… Спасибо тебе, — сказал я, ставя флакон на тумбочку. — Ты что такого делал, что он так стонал? — спросил Шнайдер, не заботясь, видимо, о тактичности. «Хотя после нашей с Хайко выходки о какой тактичности может идти речь?» — Замиксовал два вида мастурбации, — я пожал плечами. Кристоф что-то промычал и, отвернувшись, укрылся с головой. «Не хотел я. Не хотел…» Прогулявшись до ванной и проведя дипломатические переговоры с Паулем через дверь, я снова нарушил покой Дума. Смотрел я на него, думалось мне, что не сдался я ему. Совсем. У него есть Тилль и много денег на любого мальчика, в случае чего. — Что ты тут стоишь? — спросил Шнайдер, садясь на край матраса. — Думаю. — О чём же? «Пауль разрешил, но как же мне теперь стыдно…» — Да так. Ни о чём, — сгорая от стыда, я ушёл. Насовсем. Оставив Кристофа одного до утра. «О чём я думал?!» Я вернулся к ванной. — Не могу. Я хотел, но не могу. Пауль усмехнулся: — Тогда в следующий раз, как приедем. Говорю тебе, дрочишь превосходно, вот момент мне особенно понравился, когда я попросил достать член, который и без того упирался мне в поясницу, а ты и так всё сделал. Вроде как: надежды нет — есть четвёртый палец. Я усмехнулся. — Ты если там ещё стоишь, то иди на мансарду, неудавшаяся армия, а если ушёл, то ладно. — Ухожу, не переживай. Теперь я наконец-то добрался до песни. «Ну, Краузе, давай, мой хороший, время творить что-то прекрасное!» Когда я лёг на пол, задумался над чем-то далёким и совершенно ненужным: «Где Линдеманн?» Я уже думал об этом, уже приходил к выводу, что он на кухне, решал, что мне это действительно не нужно. Но всё равно мысли о нём не покидали голову. Вместе с ними пришла тревога. Но потом я решил сосредоточиться на лунном свете, льющемся из окна на листы. Это должно было вдохновить меня. — Так! Песня! Назову… А о чём она будет? Очередная, может быть, песня-прощание? «Adieu, goodbye, Auf Wiedersehen» — отлично! Сразу всё понятно, — рассуждал я вслух. Сначала мало что получалось, уже лежало рядом со мной два смятых листа. Я злобно рвал третий, как вдруг услышал шаги. «Нет…» Да. Это был Тилль. Он молча приблизился ко мне, поставил рядом на пол чашку кофе и ушёл. «Это что ещё такое?..» Я не хотел прикасаться к подачке, но, чувствуя, что засыпаю, так и не придумав текст, почти залпом выпил остывший напиток, думая, что всë-таки до утра желание пить это ещё раз не доживёт. Ещё несколько тщетных попыток написать что-то путное с, хотя бы намёком, на рифму, и вот одна за другой сложились строки. «Adieu, Goodbye, Auf Wiedersehen, Den letzten Weg musst du alleine gehen. Ein letztes Lied, ein letzter Kuss, Kein Wunder wird geschehen. Adieu, Goodbye, Auf Wiedersehen, Die Zeit mit dir war schön…» Я написал текст ещё до восхода солнца. Получается, потратил на него час. Глядя в предрассветной мгле на установку, коробки, диски, винил, гитару в кресле, я вспоминал, как мы записывали песню, как сидели тут с Линдеманном, потом с Кристофом. А ещё танцевали… «Что же ты наделал…» — стало так горько. — Всё же было так хорошо… Как Пауль сказал? Всё было хорошо, дрочил нормально… Тилль, что же ты… Что же ты… — повторял я, не зная, «что же он». «Нужно что-то написать ему. Какую-нибудь песенку небольшую, чтобы выучил» — пронеслось в голове. Я взял тетрадь, будто специально оставленную, и открыл её. «Ich liebe dich». — Что-то о любви, но надо её сделать прошедшей. «Ich liebe dich nicht». — Отлично. «Ich liebe dich nicht mehr». — Что-нибудь ещё… «Ich liebe dich. Ich liebe dich nicht. Ich liebe dich nicht mehr. Du bist so schön, so wunderschön…» — Бред, — расстроился я, но было поздно. А вырывать лист не хорошо. Ведь там была общая переписка. «Ну и ладно. Всё равно больше не увидимся. Если я и вернусь, то к Кристофу. Стыдно быть уже не может за эти комплименты внешности». Отчасти довольный собой, я спустился к Хайко. Было очень приятно лечь к нему под тёплое одеяло. Единственное, что немного мешало — вместо естественного его запаха — ментол. Я смотрел на Пауля и хотел поцеловать. Неважно куда. Но нельзя было. «Он проснётся — нехорошо получится». Несмотря на выпитый кофе, я довольно быстро уснул. Эта ночь уже слишком вымотала меня.***
Утро! Я спал два часа! Солнце не светило в незашторенное окно! Вместо него были ливень и град. Настоящая буря, как в один из первых дней, что мы находились в Шверине. Было неуютно и жутковато. Пауль лежал совсем близко ко мне, пытаясь спрятаться от чего-то. Я повернулся к нему лицом и прижал к себе, пропуская одну руку под его боком. Он приоткрыл глаза, но потом снова уснул. Мальчик мой так устал вчера, он должен поспать ещё… Я обнимал горячее тело ещё несколько минут, но потом окончательно проснулся, чему был совершенно не рад, но мозг решил, что с меня было достаточно сна. Чтобы лишним шумом и движениями не будить Пауля, я слез с удобной постели и обошёл её, прикрывая ноги Хайко, ведь они были не под одеялом, что само по себе недопустимо! И вышел. В коридоре никого не было, во всём доме царила тишина. Кристофа в спальне я не нашёл. «На кухне?..» Перед выходом к нему я принял ванну и как только смог привёл себя в порядок. Стоя под прохладными потоками воды, я думал: «В целом — жизнь прекрасна!» Наверное, я простоял в душе слишком долго, потому что шум не только воды, но и мыслей в голове перекричал Пауль: -Ты долго ещё там? Стою жду тут уже минут пятнадцать. Я выключил воду, завернулся в полотенце, найденное на батарее и, выходя, пропустил Пауля вперёд. Одевшись в спальне, я стал ждать, ведь хотел задать Хайко множество вопросов. «Например о самочувствии. Четыре пальца — совсем не шутка». Заскучав, я застелил кровать, прибрал салфетки, потом обратно расстелил кровать, снял постельное бельё и, кинув его у двери, сложил одеяло и подушки так, как было до нашего прихода, у изголовья. — Рихард, ты выпил таблетки? Как чувствуешь себя? — сходу напал Пауль, подходя ко мне сзади. — Там, — он запустил руку в мои домашние широкие штаны и трусы, проводя горячими пальцами по промежности. — Заживает. В сентябре должен совсем прийти в норму. Снова будешь меня трахать. — Я не об этом переживаю, ты это знаешь, — он обошёл меня и, встав вплотную, поцеловал в подбородок. — А ты как? Я тебя так… — Да, сам попутал, растянул ты меня прилично, до сих пор дискомфорт, будто не полностью закрывается… Бр-р-р! — Надеюсь, всё будет хорошо, — смутился я. Пауль улыбнулся, склоняя голову набок, а потом предложил идти на кухню и завтракать. Я был прав! Кристоф стоял у столешницы и что-то нарезал. — Доброе утро! — крикнул Пауль ещё из коридора. Шнайдер вздрогнул и выронил нож, он упал рядом с его ногой. — Ой, прости! Жив? Не задело? — решил поучаствовать Пауль, раз уж был виноват. — Всё хорошо. Доброе утро. Рано вы — семь утра только. Он отвернулся от стола и подошёл поближе к нам, обнимая сразу двоих, тоже всё-таки желая доброго утра. Пауль спросил, будет ли завтрак, или мы с ним должны сами что-нибудь искать и готовить, а Кристоф кивнул на блюдо с маленькими кусочками хлеба, на половине из них была какая-то паста розового цвета. — Это что? Пахнет неплохо, — стал рассматривать их Пауль. — Криль. Штука вкусная, вроде как паштет из креветок. Сам по себе криль — и есть вид креветок, но так же и вот это назвали, — пояснил Шнайдер. Я подумал, что с моей стороны было бы неплохо чем-нибудь помочь Думу. — Чай, кофе? — спросил я, подходя к плите. — Сваришь мне кофе? На две чашки, — попросил Кристоф. Я понял зачем ему на две, но не стал ничего говорить. Только я разлил напиток, зашёл Тилль. Он, наверное, уже здоровался с мужем, потому что по-другому его молчание и спокойную реакцию на это Кристофа не объяснить. Линдеманн молча взял тарелку, переложил на неё несколько бутербродов и, забрав кофе, ушёл куда-то наверх. — Может поешь с нами? — спросил вдогонку Шнай. Ответом ему была краткая усмешка. «Да, это очень смешно» — я не мог не съязвить хотя бы про себя. После себя Тилль оставил неловкость и молчание до конца завтрака. Мне почему-то показалось, что Кристоф чувствовал себя виноватым передо мной за то, что предложил Тиллю остаться. Но я решил не лезть туда, куда не просят и даже не намекать на это. «Неприятно, неудобно» — вот так можно было описать моё нахождение в доме. Но потом напряжение немного рассеялось — Тилль уехал на работу, перед этим снова зайдя на кухню, уже в рабочей одежде, поставив посуду и погладив Кристофа по волосам, кратко прощаясь. «Такой холод от него… Будто всё на свете безразлично». Меня очень бесило, что я думал о нём. — Билеты. Надо посмотреть, когда электричка домой и купить билеты! — спохватился я, радуясь, что нашёл себе занятие хотя бы на десять минут. — Я уже нашёл и купил всё. На полчетвëртого, — сказал Пауль, которого, через его недовольное ворчание, единогласно выбрали мыть посуду после завтрака. — Когда ты успел? И почему не предупредил? — спросил я удивлённо-расстроенно. — Да утром сегодня, пока ждал тебя, рыбка Поньо, из ванной. А не сказал — так забыл попросту… Как-то совсем не удержал это в голове. — Хорошо… Какие планы тогда на эти, — я взглянул на время, достав телефон. — На эти семь часов? Я понимал, что времени много, но не настолько же… Мне никогда не нравилось это ощущение, когда надо было куда-то ехать, и я самого утра думал только об этом, ничего не делал, буквально сидел одетый в коридоре… Режим ожидания выхода… «Семь часов, как, вот как можно думать о том, что времени не так много, и ждать, когда же уже собираться?!» — Играть? — спросил с надеждой Пауль. — Да, отлично! Выполним квест где-нибудь в танках, а потом пофайтимся! — Кристоф был очень рад. Видимо, Тилль правда редко играл с ним… — Серьёзно? Сколько можно уже там сидеть… Пауль, ты треть всего отпуска играешь, — начал нудить я. — У тебя ещё предложения? Мы там убиваем время, которое тратить больше не на что. На улице град, мрак, холод, сырость и опасно, ехать некуда — восемь утра, да и вообще! — защищался Хайко. — Ещё раз: у тебя есть другие варианты? — Только вот без ругани! — предупредил Шнайдер, беря Пауля за плечи. — Мы? Ругаться? Да ну нет, — рассмеялся Хайко. «Чт…» — Мне нечего предложить. Пойду в спальню, — я примирительно развёл руками в стороны и склонил голову набок, закрывая глаза. «Мы? Ругаться? Да ну нет», врунишка». Свежим взглядом я хотел посмотреть на свои песни и исправить все недочёты. Была последняя возможность сделать это. «Vergiss mich nicht» уже была перепроверена много раз и переписана столько же, поэтому по ней я лишь пробежался взглядом и рассмотрел уголки листа, вдруг загнулись. А вот «Adieu» я читал внимательно, напевая её, выискивая ошибки, потом задумался над тем, где бы мне найти листок, чтобы красиво переписать всё это дело. Изначально я так и хотел отдать вырванный из скетчбука лист, но это было бы неинтересно. «Для «VmN» я стащил листок с балкона, а тут?» А тут на балконе не было ничего… Пришлось делать вылазку по комнатам. Всем, кроме той, где были Кристоф и Пауль. Испортил бы сюрприз. Стопку листов я-таки нашёл в принтере, который стоял в небольшой комнате похожей на рабочий кабинет. «Тут, наверное, Тилль тусуется». Там же за столом я переписал текст, глядя на почти ровные строки. Не сумев сдержать любопытство, я внимательно огляделся по сторонам. Комната была неплохо обставлена деревянной мебелью. Ничего особенного в ней для себя я не нашёл, разве что везде был «его» запах. Потом я улыбнулся и посмотрел на углы под потолком. Вспомнил, как в детстве боялся, что пока я танцую и делаю вид, что играю на гитаре и вообще я рок-звёзда, каких свет не видел, где-нибудь в комнате мигает красный огонёк камеры. — Ну, камер здесь нет, разве что хорошо скрытых, — тихо отметил для себя я, выходя из кабинета, закрывая за собой дверь. Снова сидя на матрасе и глядя в стенку, я вымучил интересную мысль. «Посмотреть МА». Этим я и занялся, для начала стащив немного батончиков, шоколадку, чай из холодильника и пачку чипсов, а потом накрыв белый матрас пододеяльником для «двойной» безопасности. «Ну всё. Это точно последний раз, когда я буду есть что-то вредное! Честно!» Но через несколько минут пришёл Кристоф. «Наверное лупить меня по заднице за этот беспредел…» Но он, казалось, был мирно настроен. — Я тут подумал, возьмёшь? Ну, просто скучать будешь, а тут вот, — он протянул мне две майки. — А мне тогда… — Нет, ничего. У меня твоей одежды осталось достаточно. Ты мне половину содержимого своей сумки отдал, — усмехнулся он. — Мы, получается, комплектами домашней одежды поменялись? А, нет. Я ещё толстовку твою себе брал. Её не возьму, подожди, отдам. Вещь оказалась в сумке. «Хорошо, что переоделся вчера вечером…» Вернув её Шнайдеру, я развернул майки. — Это же Тилля? — кивнул я на ту, в которой Линдеманн (я запомнил) ходил в кино, когда ещё спал на моём плече. — Ну… — замялся Дум. — Может нужна будет? — Думаешь мы волшебным образом помиримся? — я опустил руки вместе с футболкой. Шнайдер громко шмыгнул носом. — Да, — почти как дверь проскрипел он, кривя лицо в какой-то плачуще-жалобной гримасе, драматично протягивая ко мне руки. — Сомневаюсь, что это возможно. Потому что извиняться я не буду — не за что, а Тилль пробовал, я его отверг, он не будет больше пытаться, хотя бы потому, что теперь я ему не нужен. Да и возможности у него не будет. Не планирую общаться с ним. — Ты уверен, что у него нет шансов? — Более чем, — твёрдо сказал я, немного наклонившись к Кристофу, буквально выплëвывая слова ему в лицо. — Так и передай ему. Позже мне было жутко стыдно за это выступление… — Это не для него. Мне просто неприятно всё это видеть. Хочу, чтобы было как раньше. — Что бы я не появлялся в вашей жизни? А вы не появлялись в моей! Тогда всё было бы хорошо! — желчь так и лилась из меня. Мне надо было кому-то нагрубить, излить все плохие эмоции, полить кого-то дерьмом и успокоиться, ведь тогда я оказался бы «чистым». Но ведь Кристоф ни при чëм. Шнайдер поднял на меня недовольный взгляд. — Зачем ты грубишь мне? Тилль тебя обидел, я тут при чём? Почему утром ты не вылил всё своё дерьмо на него? Почему это достаётся мне, когда я хочу просто наладить ваши отношения? «Читаешь мои мысли…» — но вместо этого, я продолжил всё портить: — Может потому что тебе плевать на наши с ним отношения, и ты думаешь только о себе? Тебе что-то не нравится, и ты пришёл ко мне, чтобы я это исправил! Иди и разговаривай со своим мужем, если тебя что-то не устраивает! — Причём здесь он?! — Потому что он виноват во всём! Кристоф резко поднялся на ноги, вскидывая руки вверх. Я испугался и отшатнулся. Но он не собирался бить меня. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом его брови дрогнули, и он ушёл. «Ну и, блядь, пожалуйста!» Да, это было очень хорошо — находиться в доме человека, который буквально с улицы тебя взял, готовил для тебя, хорошо относился, потратил на тебя кучу денег и попросту переживал… Просто афигенно было испортить с ним отношения за пять с половиной часов до расставания… Я злился на всё на свете. Готов был кулаками разнести стенку. Всё было так хорошо, а теперь я ненавидел чёрной ненавистью саму жизнь. Ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел… Дверь снова открылась. «Чëрт, кто бы ты ни был, иди нахер отсюда!» Но я не мог сказать этого Паулю… — Вы что опять не поделили? — Ничего. — Что случилось, говори! — Где Кристоф? — Ушёл куда-то на улицу, тоже мне ничего не сказал… Бесите. Бесите, вы оба. Я бросил краткое «прости», чмокнув Пауля в руку, убежал. «Кристоф, я дебил! Я просто придурок! Про то, что тебе плевать, я не хотел ничего такого сказать! Так все говорят, когда… Когда они придурки!» Ключи лежали на тумбе в прихожей. Значит он был во дворе. «Отлично! Он на качеле». И я угадал. — Шнай, — позвал я, делая паузу, чтобы он смог сказать: «пошёл вон», «оставь меня», «исчезни», «сдохни», или что-то такое. Но Кристоф молчал. Он просто сидел на качеле под дождём. Повезло, что хоть град закончился. — Кристоф, прости меня. — Иди домой. Выгонять тебя раньше времени я не собираюсь. — Дум. Посмотри на меня, а? — я подошёл к нему, беря лицо в ладони, убирая налипшие мокрые волосы. — Прости пожалуйста. Я не хотел тебя задевать. Я не хотел говорить, что тебе плевать, этого даже в мыслях не было. Если это так важно для тебя — могу что-нибудь придумать и поговорить с Тиллем. Знаешь ведь, что я… Шнайдер обвил мои запястья длинными пальцами, чтобы я не убирал рук, и поднялся. — Знаю ведь? — намекнул он на то, что я должен закончить фразу. — Люблю тебя. Что я люблю тебя. Он улыбнулся, прикрывая глаза, своими ладонями прижимая мои к щекам, немного потираясь о них щетиной. Пользуясь моментом, я притянул его ближе, желая загладить вину. — Правда, прости меня, — прошептал я, целуя губы Кристофа. — М, хорошо, — всхлипнул он. Из-за дождя это было не так приятно, но я всё равно крепко обнял Дума, не разрывая нежного поцелуя. — Не надо ничего делать с Тиллем, я понимаю всё и не смею заставлять тебя делать что-то. Не думай об этом, всё в порядке, — сказал Кристоф, отстраняясь. Мне оставалось только благодарно кивнуть. Вернувшись в дом, мы сразу же пошли переодеваться, чтобы не налить воды на пол. — Ну?! — караулил меня в спальне Хайко. — Помирились, всё хорошо. Ругались из-за маек и некоторого непонимания и несогласия насчёт ситуации в баре. — А… Тогда не буду лезть в это… Шнайдер и Пауль ушли опять свои квесты выполнять, а я упал на кровать, беря в руки телефон. Закончилось начало третьего сезона, а вместе с ним и ливень. Хотелось выйти на улицу, посмотреть город ещё чуть-чуть. Просто погулять. Но погода снова могла испортиться, я не знал наверняка, что случится. Прогноз погоды тоже ничего не знал, потому что писал, что утром было просто пасмурно… Спустя две серии я снова глянул в окно. Вышло солнце, тучи совсем пропали. «Я выйду на улицу — хлынет дождь!» — уверял я себя, надевая джинсы и мятую, как моё лицо утром, майку. Быстро собравшись и помолившись заранее за упокой, если попаду под град, я предупредил Пауля, что пойду гулять. — Куда? С кем? — спросил он. — На озеро. Один. Хотя может и встречу кого, — припомнил я свои встречи с «Frosch im Brunnen». — Всё, иди-иди, — подгонял меня Кристоф. — Так-то да, удачи. Телефон не выключай только, — продолжил Пауль. — Ключи бы мне… — Мы не идём никуда. Калитка изнутри прекрасно открывается, — сказал Шнай. Выходя на улицу я вспомнил слово «spirit», а потом из-за него песню «Chop Suey!». Было бы неплохо послушать что-нибудь, но я зачем-то ещё дома решил устроить себе прогулку без музыки. «Дурак!» Долго и нудно я шагал к ресторану Шнайдера. В моей памяти не было и нет никакого ресторана с названием… С каким-то названием, есть просто ресторан Шнайдера. На полпути я решил, что должен кого-то встретить. Иначе помер бы от скуки. — Алло? Спишь? — спросил я, поглядев на время. Десять часов — кто-то ещё спит. — Нет. Тебе нужно что-то? — Бар на Фридрих Штрассе. От него дальше — ресторан с Красной вывеской. Можем там встретиться? Сейчас. — Через полчаса буду, только патлы причешу, такси ещё вызову, — не спрашивая ничего лишнего, ответил он. Обожаю таких людей! Теперь я немного ускорил шаг, боясь не успеть за полчаса дойти до места (хоть и было это невозможно). «Лучше раньше, чем назначить время встречи, особенно «сейчас» и опоздать» — успокаивал я себя, сидя за круглым столом уже двенадцать минут. От скуки я взял в руки телефон, заходя в раздел недавно набранных номеров. «Звонок двадцать семь минут назад, опоздает?» Поспорив сам с собой, я поднял глаза — ко мне шёл Уола. «Ха-ха, Рихард, ты проиграл!» — Фух, привет, чуть не опоздал, таксист такой бестолковый был! — начал он с оправданий. — Всё в порядке. Садись, — жестом я подозвал официанта и опять не Сашу… — Пиво буду. Ты? — спросил Уолахфрид, вешая на спинку кресла кожанку. На нём была обтягивающая чёрная майка без рукавов. Она очень даже неплохо смотрелась на нём. «Красиво». — Рихард! — щëлкнул пальцами гитарист. — Ты бы ещё слюни пустил! Пиво, говорю, будешь? — Светлое. Один стакан, — на удивление самому себе, чётко ответил я. — А… Мне тогда тоже одно. — сказал он парню с блокнотом. — Записали? Сырную нарезку, да, сухари, пиво, рыбу. Ага, правильно. Он, сложив руки, как ученик, уставился на меня. — Что? — спросил я, ощущая неловкость. — Рассказывай, мне жутко интересно, зачем ты позвонил. Я когда понял, что это ты звонишь, кофе подавился. Не ожидал, право, — улыбнулся он. Сейчас Уола был совсем другим. Более активным и весёлым. А может просто не пьяным. И я был трезвым… Это тоже могло сыграть важную роль. — Да так. Решил погулять, а парень остался с другом в приставку играть. Заскучал я, скажем так. Как твоя группа? — Потихоньку всё. С того вечера не выступали. А у тебя как? Не ссорились больше? — Ох-х, я со счёта сбился с этими ссорами! — потëр я виски. — Со счёта, — тихо повторил и усмехнулся Уола. — Что, прости? Он замахал руками. От неловкости его спас официант, который принёс нам пиво и закуски. — Люблю сыр-косичку. И гренки. И вот эти рыбные штучки попробуй! Тут не бар, конечно, но сушёные всякие закуски тут высший класс! А вот сыр с плесенью, он тоже ничего, есть лучше после пива, а камамбер в самом начале. Сейчас съешь кусочек, — Уола провёл мне быструю, а главное понятную, экскурсию по подносу и, кинув в рот кусочек камамбера, отпил светлого пива. Я попробовал всё, а потом тоже взял высокий пивной бокал. Пока я растягивал нитку косички, глядел на этого брутального гитариста. «О чём говорить?..» Надо было что-нибудь придумать, а я не знал, что. Он, судя по растерянному взгляду — тоже. — Давай поедим и поедем на озеро? — спросил я. — Поедим, поедем, — неловко улыбнулся он. — Хорошо, я давно не был там. Я хотел изумиться, сказав: «Как это?! Ты ведь тут живёшь!», но потом вспомнил, что говорил Кристоф, во время нашей с ним прогулки. Рассматривая сухарь и потягивая пиво, я пришёл к выводу, что молчать мне приятно только с Тиллем. Было. Было приятно. Когда мы расплатились, забирая немного сыра с собой в коробочке, я достал телефон, посмотреть время. Было только около одиннадцати, но я успокоил себя тем, что много времени мы потратим на дорогу, а потом ещё будем гулять по берегу. На остановке Уола посмотрел на меня и спросил, по-дружески толкая локтем: — Вспоминаешь хоть иногда тот концерт? Я шутливо попытался скрыть улыбку, играя смущение. — Да, вспоминаю, было здорово. Такие ощущения… — Люблю играть на публику. Это повышает самооценку. Но только тогда, когда она ценит твои старания, а не как бывает… — он вздохнул. — Нарисовал чей-то портрет и кинул в предложку сообщества. Рисунок был хороший, прям… Нравился мне. А люди его обосрали, прошу прощения. Так он же был не самым плохим из тех, которые там были… Даже кто-то скинул в комментарии реально плохой рисунок, а он всем понравился, — начал рассказывать Уола, отклоняясь от основной темы. Мне стало больно за него. Понимал ведь, каково это, когда твоё искусство отвергают. — Промахнулся с цветом глаз… Но на фото они были карие… Ладно, не так важно, ведь это было много лет назад. — И с тех пор? — я знал, что он ответит. — Я больше никогда никуда не кидал предложку. Осуждение — это ужасно… «Угадал». Автобус мы ждали, обсуждая какие-то творческие неудачи и тех самых друзей, которые говорят: «Посмотри, как рисую я, и как рисуешь ты! Не ругай себя постоянно! Сколько можно поливать себя грязью?!», и пришли к выводу, что люди просто не хотели слушать наше нытьё. — Да… Так оно и было! — кивнул Уолахфрид, улыбаясь. Так тепло, будто вспоминал что-то приятное, а не лицемерие по отношению к себе. — Помню, как рисовал порнуху. Никогда даже не пытался рисовать её на бумаге. Не умел, не хотел, даже не думал, а потом однажды купил стилус… На телефоне оно само рисовалось, — вспомнил я. — А потом: «Рихард, дай мне телефон» от мамы. Мы оба переглянулись и вздрогнули, рассмеявшись. — Телефон мой не трогали лет с… Четырнадцати? Но всё равно всегда было очень страшно. В детстве за всем следили, а потом резко свобода. Вот и я пошёл по наклонной, всё боясь, что однажды у меня возьмут телефон, а там какой-то кошмар… — продолжил я тему запрещённого. — Я боюсь, что когда-нибудь ко мне домой приедет мать. — И что она там найдёт?! — наигранно испуганно спросил я и громко ахнул. — ДИЛДО?!!! Уола ударил меня по плечу, повторяя мою интонацию: — Нет!!! Мои дилдо слишком хорошо спрятаны, даже я не всегда могу их найти! Но мать может увидеть, — он загадочно развёл руками перед моим лицом. — Плакаты с мужиками. И подумает что я пе-е-еди-и-ик, — зашипел он. А потом Уолахфрид согнулся и, буквально выламывая суставы рук, закряхтел: «А-а-а-а, мой сын пе-е-еди-и-ик». Мне от смеха уже плохо было, но я, обхватив столб, кое-как за него удержался, чтобы не упасть на плитку. Уола выпрямился повёл боровями и походкой от бедра, приблизился ко мне, проведя длинными пальцами по горлу. — Let me see you stripped, — пропел он тихо, едва сдерживая снова рвущийся наружу смех. — Буду говорить только для тебя… — поддержал я, как мог, шутку. — Фу, напьются и делают ни пойми что, — плюнул нам в ноги какой-то старик, который тоже ждал автобус. «Мы трезвы» — хотелось сказать ему. Но было легче признать — мы двое пьяных полудурков, чем начать объяснять, что я гей и у меня есть парень, а ещё бонусом порванная задница. И Уола… Тут уже то, что он о себе сказал бы. — Приношу свои извинения за то, что Вам пришлось это видеть. Мы дурачились, — склонил голову Уолахфрид. — Тоже мне, дурачились, — буркнул дедок, не ожидая такой реакции от вонючего панка. Знаем мы все, что Уолахфрид не вонючий и не панк, а металист, но это тоже долго и сложно объяснять. — Прошу нас простить, — ещё раз извинился он. «Прекрасен…» Когда Уола уже замолил перед дедом грехи всего человечества, приехал наш автобус. — Завидую твоему терпению и культуре. Ты молодец, что держался, — похвалил я, понимая, что на самом деле Уола эти слова безразличны. Но в этот раз я не угадал. — Старался. Было бы грустно, сделай он нам какую-нибудь пакость, например облил бы водой или молоком из бутылки, что торчала из пакета, — сказал он через плечо, расплачиваясь за билет и передавая мои деньги контролёру. Ехали мы молча и без лишних движений, чтобы не привлекать внимание. — Знаешь, я всё же хотел бы как-нибудь ещё поиграть так с тобой, — ближе к концу поездки мой спутник всё же не выдержал и заговорил со мной. Провоцируя. — Как? — Я бы говорил строку, а ты подхватывал. Мне кажется, получилось бы здорово, продолжи ты все песни. И наоборот. «Нет, не провоцируя… Удача покинула меня».***
После того, как мы добрались до остановки, нам предстояло ещё минут пятнадцать пешком идти к берегу. — Я отойду? — спросил Уола, когда мы подходили к лесополке, где в первый раз я с Кристофом разошёлся. — Мне тоже надо, пиво как-никак. В этот раз обошлось без приключений с молнией, и на дорогу я вернулся первый. Уола подтянулся через минуту, держа что-то в руке. — Назову его Мëрдэр, — он показал мне белого паука. — Он хотел меня съесть. — Оставь его и пойдём, опять облака сгущаются, не нравится мне это… Уолахфрид кивнул и, отнеся Мëрдэра к лесополосе, оставил его на ветке какого-то дерева. — Ускоряем шаг, ты прав, может начаться дождь, — поторопил он меня. Срываясь на бег, мы пытались обогнать друг друга, ставить шуточные подножки, хватать за руки, чтобы оттянуть назад и вырваться вперёд. Я чувствовал себя мелким мальчишкой. И это было так здорово. Уолахфрид обогнал меня, убежал далеко вперёд, а потом вернулся. — Спешу тебя расстроить: там не пройти, очень грязно, да и в целом делать нечего. — Блин… Давай просто дойдëм до конца, а потом только обратно? — Хорошо, — Уола пожал плечами. Да, там действительно было мокро, грязно, вода мутная, идти — значит убить кроссовки и джинсы. А ради чего? — ничего. Посмотреть потом на налипшую грязь с песком. — Всё. Я насмотрелся, можно и нужно добираться обратно. — До остановки! — Уола хлопнул меня по плечу ладонью и сорвался с места. — Эй! Нет! Фальстарт! Но тот смеялся и, продолжая бежать, показал мне через плечо фак, но гордость совсем захлестнула его, он обернулся и, убегая спиной вперёд, продолжил дразниться. «Упадёт». Упал. — Ich habe deinen Mund gefickt! — крикнул он. Теперь смеялся я, но было это как-то бестактно с моей стороны, поэтому я соизволил заткнуться. — Жопу чуть не порвал, — ругался Уола. «Как знакомо…» — Меньше надо было выпендриваться, тем более тебе это не нужно, дурак. — Я и так сегодня без понтов, сомневаюсь, что тебе нравится. Прежний я лучше, согласен? — он так и сидел на асфальте, подняв на меня глаза. — Не знаю. Ты двадцать четыре на семь божественен. — Как это мило, — выдохнул он, всё же решив встать. Когда он поднялся, я ткнул его под ребро и убежал к остановке. — Я тебя догоню и принесу в жертву! — кричал он мне вслед, видимо, даже не собираясь бежать.***
— Так… Что же дальше? — спросил меня Уолахфрид, когда мы вышли из автобуса, снова оказавшись возле ресторана. — Не знаю. Я не планировал ничего. Просто вышел из дома, а потом понял, что хочу видеть тебя в последний день в Шверине. — Как последний? Ещё ведь неделя до конца лета, — растерялся Хольмквист. — А вот так. Если бы не одна моя выходка — уехали бы вчера, как было в плане изначально. Говорить снова было не о чем, поэтому я переключил внимание на шум проезжающих мимо машин. — Времени у тебя ведь ещё много? — спросил Уола, отвлекая меня. Я достал телефон — начало двенадцатого. — Более чем. — Может быть ты хочешь ко мне зайти и сыграть что-нибудь? — протянул Уола, улыбаясь и игриво накручивая прядь волос на палец. — Ну если миледи приглашает, — я тоже попытался сделать что-нибудь с волосами, но они были слишком короткими. — Миледи приглашает, — Хольмквист запустил всю пятерню в шевелюру и закрутил волосы. Потом попытался выпутаться, но это оказалось не так просто. Пока он мучился, я лишь наблюдал со стороны, кое-как сдерживаясь чтобы не отпустить колкий комментарий. На такси, за которое платил Уола, потому что я предлагал идти пешком, а он сказал, что сам заплатит, а я должен просто сесть в машину и замолчать, мы добрались до, наверное, старого района города, подъехали к дому в семь этажей, и Уолахфрид кивнул мне на дверцу машины, давая понять, что мы приехали. Хотя я и сам мог догадаться и не тупить. Лифта не было, чему я не совершенно не удивился. — Шагаем на четвёртый этаж, — вздохнул обречённо Хольмквист. — Как же я заебался с этой лестницей… Я решил ничего не говорить и безмолвной тенью последовал за ним в тёмный коридор и на такую же тёмную лестницу. Было действительно жутковато и неприятно. В голове мелькнула мысль, что Пауль предпочёл бы остаться на улице, чем стоять в этих подъезде или коридоре и подниматься по лестнице. «Кстати, как он там?» Написав Паулю короткое сообщение, я убрал телефон, планируя в ближайшее время его не трогать. После лестницы нам предстояло пройти ещё один вонючий коридор с окурками и всяким мусором по углам, с одной у входа и на весь коридор вперёд лампочкой. — Как-будто в фильме ужасов. Меня сейчас не засосëт никуда? — спросил я, толкая Уолахфрида, посмеиваясь. — Ну… Я тут живу. — Так тебя не засосëт, потому что ты уже местный, а я чужой, и поэтому… — начал рассуждать я, но Хольмквист перебил меня. — Нет, я о том, что будешь шуметь я тебя засосу. Понял? Не кричи, тут такие злые соседи… — Знаешь, твои угрозы звучат как провокация, я хочу заорать что есть сил, разорвать голосовые связки и выплюнуть их вместе в лёгкими, — улыбнулся я. Уола остановился и задумчиво посмотрел на меня из-под опущенных ресниц. — Знаешь, это звучит очень круто. Как метал песня. Очередная песня, которую я напишу, пусть и по твоей идее, но которую я никогда не выпущу в свет, как и пару десятков других. Когда кто-то громко хлопнул дверью, а ещё кто-то пронзительно закричал: «Пошла нахер!», мы с Уола встрепенулись и почти бегом кинулись к его квартире. — Ужас, часто тут такое? Хольмквист молча кивнул и трагично закатил глаза, хватаясь за голову. — Знаешь, предлагаю показать им, как надо орать. Что скажешь? Я смутился и даже почувствовал что-то схожее со страхом. — У тебя будут проблемы… Много проблем… Уолахфрид стянул с себя чёрную майку, вешая её на спинку стула и одними губами сказал: «Похуй», качая головой из стороны в сторону. А замену выходной одежде он искать, видимо, не собирался. «Ещё один человек с прекрасным телом…» Я решил не стоять на входе и пойти осмотреться. Квартира была небольшой, старой, мебели почти не было, но та, что стояла по углам явно была новой, над окном была прикручена багета, а вокруг этой красивой палки Уола обернул гирлянду. На подоконнике стояло четыре стакана с бамбуками. Это выглядело довольно мило, но не в этом была вся красота спальни — на стенах тёмно-синего цвета висели плакаты с абсолютно голым Питером Стилом. «Так вот, что его вдохновляет так следить за собой» — улыбнулся я. Стоило мне об этом подумать, как в комнату влетел вспомнивший об интересных украшениях квартиры Уола и, краснея, стал снимать плакаты. — Постой! Я и так уже всё увидел, не снимай, я уйду скоро, а тебе их потом обратно вешать. Кстати… Вот почему ты боишься, что приедет мать, я эти слова как-то всерьёз не воспринял сначала… — Опустили, — махнул руками Хольмквист. — Будешь что-нибудь пить? Чай… Я кивнул, чтобы он не продолжал. — Хорошо. Ты тогда гитары подключи, а я вернусь сейчас. Я ещё совсем чуть-чуть порассматривал Питера и перешёл к выполнению своего задания. Настроив усилки и выбрав педальки, я взял себе гитару, надеясь, что эту можно было брать, и ударил по струнам. «Неплохо звучит. Очень даже хорошо!» — Ты без меня что ли начал?! — послышался из кухни недовольный возглас Уола. Я опустил гитару на колени и решил ещё осмотреться. Но ничего более примечательного, чем Стил, я не нашёл… Через минуту мне стало скучно, пришлось достать телефон. «Пауль, как ты? Я пока что жив, всё хорошо» — это сообщение Хайко прочитал. «У меня всё хорошо, играем с Шнаюшником». А потом голосовое сообщение, в котором Кристоф злобно предъявлял мне, что я испортил Пауля, ведь он теперь называет его этой дурацкой кличкой. «Ты что наделал?! Нет, я понимаю, что… Нет, я не не понимаю! Я в негодовании, и это очень мягко сказано! Вот придёшь ты обратно, тебя покусаю! Откушу кусок от твоего плеча!» И где-то на фоне возмущался Пауль, ведь Шнайдер забрал его телефон. «Понятно… Возвращаться нельзя… Это опасно для жизни…» — Ну, давай, что будем играть? — Хольмквист пришёл, поставив два стакана чая с лимоном и льдом. — Красиво выглядит, — посмотрел я на кубики льда, а потом, совершенно случайно, пресса Хольмквиста. — Согласен, меня тоже завораживает такой чай. Даже пить не хочется. А играть что будем? Мне уже не терпится! Пришлось быстро вспоминать, что я могу сыграть даже слишком хорошо, чтобы не опозориться. — Что насчёт, а… «Tool» «Die Eier von Satan»? Там и несложно и звучит это жутко. Как раз для соседей. А потом можно как-нибудь подобрать гитарное звучание к «Stripped» «Depeche mode», как тебе? Уола ненадолго задумался, а потом достал из-под кровати тетрадь и, немного полистав её, протянул мне. — Я уже пробовал играть. Получилось неплохо, — он улыбнулся сам себе. Попросив сыграть и спеть для меня, я удобнее уселся на кровать. Хольмквист попытался перестать лыбиться и сосредоточиться на пении, пару раз у него не получилось, но потом он всё же взял себя в руки и запел. У Уолахфрида неплохо получалось перекрикивать гитару. Но на дэпэшей похоже не было. Совсем. Это была «Stripped» в стиле «Type o Negative» я так подумал из-за голоса. Хуже от этого не становилось. На втором куплете кто-то из соседей начал стучать по батарее, а кто-то даже в дверь. — Я на минуту, совсем ненадолго, — заверил меня Уола. Он ушёл, а потом начал с кем-то ругаться. — Ты что себе позволяешь вообще! У меня ребёнок спит! — орала какая-то мамаша. — Меня должно волновать то, что Вам не хватило денег на гандон, или Вы тогда решили трахаться без своего мужа? Или меня должны волновать ваши слова? Я прощаюсь с другом, очень важным для меня человеком. Неужели я должен всё испортить из-за какого-то недоразумения в виде вашего ребёнка? — Ты! — Иди нахуй, — спокойно добавил он. Дверь захлопнулась. «Какой же это ужас…» — я решил, что буду делать что угодно, только бы не жить в таких условиях. Только не затащить в них Пауля… — Бесит она меня. Постоянно ходит, жалуется. На всех на свете. Ты не подумай, что я урод какой-то, просто… — только Хольмквист вернулся ко мне, сразу начал оправдываться. Это, видимо, была его фишка, особенность — всегда оправдываться. Чувствовать себя виноватым. — Всё хорошо. Не переживай, моё впечатление о тебе не испортить. «Я примерно то же самое про Тилля говорил…» Уола снова плюхнулся в кресло и, отпив чаю, взял гитару. Мы вдвоём с ним попытались оформить «Stripped» на две гитары, получилось у нас просто отлично! Уола записал пару хороших дублей и скинул мне. Потом мы вспомнили про шведские соревнования по игре на воздушной гитаре и решили тоже попробовать. Свелось всё не к соревнованию, а потом воображаемому концерту. Подключив телефон к колонке, Хольмквист поставил на случайное воспроизведение песни. Мы мотали бошками под «ToN», «Green Day», «Sterbend» (как раз проснулся кто-то из детей и «Einsamkeit» чудесно глушила эти ужасные звуки), какие-то русские песни, «System of a down» — классика, «Dark Tranquillity», «OOMPH!», «Pain», одну «Depeche mode», ту самую «Stripped», когда она началась мы «оставили гитары» и попытались вальсировать по маленькой комнатке. «Хочу видеть тебя голым, так романтично, для вальса самое то» — шутил Хольмквист. Получалось у него плохо, но я знал, что это от смущения. Танцевать мы не могли. Уола слишком смущался, движение его были скованы и неуверены. Это мешало процессу. — Как-нибудь в другой раз. Я просто не могу не приехать к тебе ещё раз, — прервал я Уола, который начал извиняться за то, что не смог красиво танцевать. — «Когда-нибудь в другой раз» Это когда? — спросил он, будто поверил и хотел успеть подготовиться к встрече. — Когда у тебя день рождения? — это был самый банальный, но рабочий способ найти причину встречи. — Ты приедешь ко мне на день рождения?! Он пятого октября! Я уже собрался наобещать чего-нибудь, как вдруг у меня зазвонил телефон. Это был Пауль. — Алло, что? — Мы с Кристофом вышли ненадолго погулять, буквально на час, а ты где? — Я у… «Правду сказать или нет? А вдруг я скажу что-нибудь, а Пауль мне: «О, мы идём туда, выходи навстречу», или ещё хуже: «М, да что ты, правда на Фридрих штрассе? Я сейчас стою там, где стоишь ты, и почему не вижу тебя совсем». Надо говорить как есть!» — Не знаю, где это, но я у Хольмквиста в гостях. На гитарах играем. Чай пьëм. — Холь, что, прости? — рассмеялся Хайко. — Ладно, через час чтобы был у Кристофа! Понял? Я активно закивал головой, но потом понял, в очередной раз, что меня не видно и ответил, что понял. — Проблемы? — спросил Уолахфрид, только я убрал телефон от уха. — Нет, всё хорошо. У нас ещё час. Вернее надо уже прощаться и идти к остановке, ждать автобус и ехать к Кристофу. А потом ещё от остановки там идти. — Такси? — он выгнул бровь. — Автобус, — я пошёл дальше и сделал бровями волнушку. Победил, так сказать. Уолахфрид не стал больше предлагать мне альтернатив, а пошёл надевать майку, чтобы проводить меня. — Где у тебя тут туалет? — спросил я, надеясь, что он у каждого в квартире свой есть, а не на весь этаж две кабинки.***
Мы шли по улице, вместе с нами по городу босиком бродил дождь. Уола взял с собой зонт, поэтому мы почти не промокли. — Прощаюсь? — спросил я, видя издалека свой автобус. — А ты… — Уола осёкся. — Да, прощаемся. Надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся вновь. Он не обнял меня, не поцеловал. Даже не сказал, что будет скучать и что-нибудь ещё, что обычно говорят, когда провожают человека. Но мне грех жаловаться. Я был доволен тем, что Хольмквист согласился со мной увидеться ещё и домой позвал. «Я не допил чай». Приехал мой автобус.***
Стоя в салоне, я в очередной раз обругал себя за то, что вышел без наушников. Всë-таки внешний мир прекрасен, только если видеть его, но не слышать. Какая-то женщина, явно не немка, ругалась с кондуктором из-за того, что подняли цены на проезд. Кондуктор же ничего ответить не могла. «Тупости людям не занимать…» — Я не буду платить! — Ну так выходите! — сорвалась женщина. — Не хотите платить — ходите пешком! Водитель остановил автобус и вышел в салон. — Пока не заплатите, не поедем. Недовольная тётка плюнула на пол и вышла. — Быдло! — крикнул ей какой-то парень вслед. Она начала ему что-то кричать в открытое окно на своём каком-то наречии, но автобус тронулся и возмущённые крики вскоре перестали быть слышны. — Пустили сюда этих варваров, господи, когда это закончится? — вздохнула рядом со мной девушка. Я решил не отвечать на этот риторический и, скорее всего, даже не мне адресованный вопрос. «Домой приеду — набью себе тату на предплечье: «Возьми наушники», как без них плохо, а-а-а…» — ныл я про себя. Потом вспомнил, как Пауль обещал, что они с Шнаем никуда не уйдут, а они ушли. «Вот приеду я раньше, а они ещё не вернулись… Вот весело будет!» Но я зря переживал, потому что автобус стал в пробку и долго не было никакого движения. Позвонил Пауль. — Ты где? — Еду. Тут чуть-чуть осталось, потом бегом к вам. Буду минут через двадцать. Послышался вздох. Но Пауль понимал, что не я виноват ни в чëм, а потому только спросил, доставал ли я что-то из сумок. — Я сам соберу, что брал. Там немного. Хайко завершил вызов, а я снова уставился в окно, стараясь вести себя адекватно, что давалось мне с трудом, ведь какой-то ребёнок начал орать. Я был готов орать вместе с ним… За сегодняшний день я вынес месячную норму напоминаний от жизни о существовании детей… Когда передо мной открылись двери, я пулей вылетел из этой преисподней на колёсах. — Аллилуйя! Никаких обсуждений Анны из седьмого подъезда! Криков детей! Рассказов о «клутых пелсонажах новой иглы, котолую мама лазлесыла скачать на свой телефон» от детей постарше! А! Счастье! — почти закричал я, привлекая этим излишнее внимание людей с остановки. Вернулся я, когда мой час уже прошёл. — Шанëк, открой калитку, пожалуйста, — позвонил я ему. Ответом мне было молчание. Но потом шипение, характерное для телефонного звонка прекратилось. «Сбросил…» Через минуту хлопнула входная дверь дома, а через пару мгновений распахнулась калитка. — Привет, — протянул я, улыбаясь. Кристоф молча взял меня за руки, притянул к себе и впился зубами в плечо. Я вскрикнул, потому что это было больно, совсем не шуточно, как в первый раз. Дыхание оборвалось, я бы пошатнулся и упал, но Шнайдер крепко держал меня. Он продолжал прокусывать мою кожу, я почувствовал, как по руке потекло что-то. Кристоф чавкнул и отпустил меня. Когда он отстранился, я увидел кровь на его губах и подбородке. Невидящим взглядом я уставился на своё плечо. — Пойдём, — позвал меня Шнайдер, пытаясь взять меня за руку. — Ты зачем это сделал?! — крикнул я, приходя в себя и одëргивая ладонь. — Потому что ты меня не слушаешь и дразнишься. Я тебя предупреждал, а ты опять начал. Два раза за день даже после угрозы. — Ты мог укусить, а не… — до меня постепенно стала доходить суть его поступка. — Кровь мою слизывать… Ты нормальный вообще? — Если тебе интересно, то я не знаю, зачем так сильно укусил. Всё? Я был одновременно и зол, и напуган, и растерян, а боль мешала здраво мыслить. — Мда… Прям слишком сильно укусил, не рассчитал, — Кристоф поджал губы, стягивая горло майки на бок, рассматривая рану. — Кровищи тут… — Ты придурок, — как только можно было спокойнее сказал я, ударив его по ладоням, чтобы убрал руки, и зашёл во двор. И сейчас мне не было стыдно за свои слова. В доме ждал Пауль, он вышел меня встречать с кухни. — Ну что, покусал он те… Это он сделал?! — Хайко моментально переменился в лице. С весëло-насмешливого в перекошенное страхом. — Ну да, — я старался прикрыть пятно на футболке руками, но судя по реакции Хайко, у меня получилось, как и многое другое, плохо. Хайко запаниковал и заметался по коридору, а потом убежал в ванную за чем-нибудь, чем можно обработать рану. Почти сразу же за мной зашёл и Кристоф. — Слушай, ну прости, я правда как-то не подумал, — он тыкнул меня пальцем в затылок. «Афигеть ты извиняешься…» Прибежал Пауль и утащил меня за собой на светлую кухню, ругая Шнайдера за безрассудство и несправедливость наказания. — Да знаю я, знаю! Извинился уже, — бурчал он, ставя чайник. Через несколько минут на плече красовалась аккуратная перевязка, которую испортило проявившееся кровавое пятно. — Очень болит? Надо приложить теперь что-нибудь холодное… — Хайко открыл морозильную камеру, но ничего не найдя, стал осматривать полки холодильника. — вот, банку пивка тебе. Приложи и жди. — Спасибо, — коротко поблагодарил я, успев взять Пауля за руку и поцеловать её. «Если бы не Тилль, это жест был бы ещё милее…» — Рихард, прости меня! — ещё раз попробовал извиниться Кристоф. — Ты придурошный! — Цвен, так нехорошо, ещё больше рассоритесь, — сказал Пауль. — Я пошёл в ванную, надо майку отстирать, пока кровь не застыла. «Не оставляй меня…» Помню, так же я думал, когда Хайко бросал меня наедине с Тиллем. — Давай я сам? — Нет, ты должен пообедать, а потом мы валяем дурака ещё полчаса, собираемся и едем на вокзал, — бросил Хайко, выходя из кухни. «Как на вокзал?! Было же ещё полдня! Я не готов уезжать!..» — Рихард! — напал Шнайдер. — Нет! — Круспе! — Нет! — Что нет? Ты обедать будешь? «Ах, ты с козырей зашёл?!» — Что у вас? — спросил я, отворачиваясь в другую сторону, будто мне и не особо-то интересно. — У нас есть картошка. Я пожарил картошку, Пауль сварил пельмени. Ещё могу предложить тебе свои искренние извинения, а ты можешь их принять. Как тебе? — всё не унимался он. «Нет смысла обижаться, да, было больно, но я не хочу уехать с обидой на этого человека… Тем более мы ещё долго не увидимся…» — Всё в порядке. Я буду, хм. А знаешь, ничего не буду, пока и так неплохо. Уже дома поем. — Я теперь не верю, что всё правда хорошо. Нам прощаться через час как-никак, думаю надо выяснить отношения. Потому что это, для тебя, может быть, и нет, но для меня просто необходимо. — Да, Шнай, всё отлично. Никаких обид. Я не могу злиться на тебя слишком долго. Кристоф поднял на меня виноватый взгляд. — Иди обниматься, — позвал я. Шнайдер подошёл и, пока я вставал из-за стола, робко протянул ко мне руки. — Что за стеснительность? Утром в губы целовались. Бросай это дело. Шнай усмехнулся и прижал меня к себе. Ему это явно доставляло удовольствие, а я чувствовал, что тактильного контакта на сегодня было уже слишком много. Мы отпустили друг друга, допросом Кристоф ещё раз удостоверился, что всё хорошо, и я не злюсь, мы выпили по маленькой чашке чая, всё же решив, что мне нужно что-нибудь съесть. Выбор пал на картошку. «Кто-то утром обещал себе не жрать…»***
Как бы сильно я ни хотел это опровергнуть, оттолкнуть, отречь, но время заканчивалось, оно неумолимо приближалось к своему концу. — Мне надо отойти! — бросил я Кристофу и помчался наверх. Я знал, что оставлю Линдеманну на память! Поднимаясь по лестнице, я сам себе удивлялся, как это не посмотрел ответ? Там должно было быть что-то очень интересное. На чердаке было темно и холодно, но я не стал обращать на это внимание. Мне нужна была тетрадь. Я нашёл её не на том месте, где оставлял сегодня ночью. С трепетом я открыл её. «Die Zeit mit dir war wunderbar. Verzeih mir. Auf Wiedersehen». Я писал песню, там были похожие строки, но это было не столь важно, ведь под последним маленьким письмом я увидел строчку: «На следующей странице я начал писать песню. Можешь что-нибудь добавить. Напоследок». — Ну давай. У меня как раз появилось вдохновение. «Zeit, Bitte bleib steh’n, bleib steh’n… Zeit, Das soll immer so weitergeh’n! Zeit… Es ist so schön, so schön, Ein jeder kennt — Den perfekten Moment» — Надеюсь, ты напишешь отличную песню, — вздохнул я, уже придумав, что напишу. Я взял ручку, которая была прикреплена за колпачок к обложке и понеслась. Вся моя злоба, презрение, ненависть, отвращение к этому человеку как-то угасли. Я знал, что это только пока я его не вижу. Стоило бы мне пересечься с ним, как ненависть снова заполнила бы всё. Через пару минут экспромтом я настрочил ответ: «Zeit… Bitte bleib steh’n, bleib steh'n. Wenn unsre Zeit gekommen ist, Dann ist es Zeit zu geh’n, Aufhör’n, wenn’s am schönsten ist, Die Uhren bleiben steh’n, So perfekt ist der Moment, Doch weiter läuft die Zeit, Augenblick, verweile doch, ich bin noch nicht bereit…» Он подходил как нельзя лучше! Последняя строка имела особый смысл. Я не был готов ни простить Тилля, ни попрощаться с ним, ни отпустить эту ситуацию. Я хотел остаться ещё и… «Что-то сделать. Я хотел бы что-то сделать. А вот что? Помириться? Попытаться вернуть всё как было? Сделать ему больно своим холодным безразличием, живя при этом под боком?» — Нет же. Я не готов даже понять, к чему не готов. Много рассуждений о времени, и вот оно закончилось. Я забрал скетчбук и спустился вниз. Там меня ждали Пауль и Кристоф. — Всё? — спросил у меня Хайко. — Всё с собой забрал? Я кивнул, пихая скетчбук в карман своей сумки, которую Пауль уже притащил в коридор. Шнайдер молча вышел заводить машину, мы последовали за ним. Он помог нам уложить вещи в багажник, мы заняли места, и Дум открыл ворота. Пауль и Кристоф пытались ещё что-то обсуждать, наговориться друг с другом в живую, а я лишь смотрел на улицы Шверина. «Если с этой повернуть влево, поехать прямо, будет парк, где Кристоф купил нам вату». «А там дольше виднеется то самое колесо обозрения первого парка, где мы гуляли с Хайко. Чуть-чуть от него пройти — будет сквер. Или аллея? Скверная аллея». «А вот он поворот на Фридрих штрассе». «И там далеко-далеко, кварталов за восемь отсюда улица, где я играл на гитаре и поцеловался с Уола. Кстати!» В календаре я поставил два напоминания: «Через десять дней день рождения Уола» и потом сам день рождения. Я бы забыл совсем. Или нет. Про свой день рождения во время практик, сдачи проектов, зачётов и прочего легко забыть. А вот про Хольмквиста я вряд ли позабуду. «А там улица, по которой мы гуляли с Хайко в… Второй или третий день? Когда попали под дождь». «Недалеко отсюда книжный магазин, где я брал «Хель» и «Kiss», я деньги Тиллю вернул?.. Чëрт, нет же? Или да? Ладно, в любом случае я полностью расплатился за это одолжение». Потом одна за другой стали мелькать совсем не знакомые улицы, которые никуда не вели. В какой-то момент меж заборов и деревьев мелькнул кусочек озера. «Трусы с маленькими дилдо…» Мы приехали. Я потянулся к ремню, чтобы отстегнуть его, но понял, что не пристëгивался с самого начала. Мы достали сумки. Самое время было найти песни. «Так… «FmN», «Adieu» есть, Тиллю песен намалевал, всё отлично». Мне в голову вдруг пришло, что он не скинул мне «Let's go», я слушал её только на его телефоне. «А нужна она мне теперь?» — Нет, — тихо выговорил я. С минуты на минуту должна была прийти наша электричка. Я впервые вот так прощался с кем-то. Прощался, в душе зная, что могу больше не увидеть этих людей, но будучи всё равно уверенным, что я обязательно вернусь. Это было какое-то новое чувство. «Электричка Шверин…» — начал говорить электронный вечно непонятный голос. — Время прощаться, — наигранно легко сказал Кристоф, хлопнув себя по колену. Он ещё не встал Пауль бросил взгляд в мою сторону, а потом подошёл к Кристофу. — До встречи, — он немного нагнулся и поцеловал Шнайдера в губы. «Долой угрызения совести!» — Рихард? — теперь Шнайдер переключился на меня. — Да-да! — я протянул ему два листа. — На память. Кристоф положил на за собой на скамью, придавив кошельком. Мне стало немного жаль, что он не прочитает их при мне. — Не уезжай, пожалуйста, — тихо попросил он. — Ещё целая неделя! Поживёте у нас, потом и поедете. Почему нельзя? — он уже знал мой ответ, поэтому сразу спрашивал, почему нет. — Ты всё знаешь. Нам надо ехать. Обещаю вернуться, ведь по-другому никак, — я попытался улыбнуться. Только сейчас стало понятно, что жизнь не заканчивается. Мы ещё обязательно увидимся, выпьем вместе, погуляем, поругаемся и не раз, помиримся. Будем счастливы, когда снова обнимемся. — Буду скучать, — Шнайдер тоже улыбался, сверкая капельками слëз в уголках глаз. — Оставь дружеский поцелуй в губы для меня на следующий раз. Хорошо? — Намекаешь на то, что бы я друзей себе не заводил новых? — Конечно! Это ты у меня один, а я у тебя, — нужно было шутить и расставаться на весёлой ноте. — Ты у меня тоже один, — кивнул Шнайдер, пожимая мою руку. — До встречи.***
Мы с Хайко зашли в салон, протянули билеты контролëру, кое-как утрамбовали вещи на полки и заняли свои места. Пауль отвоевал место у окна. Кристоф махал нам рукой с перрона, Хайко отвечал ему. Электричка тронулась, за окном понеслись деревья и поля. Немного поглядев на это, ожидая, что Пауль что-нибудь спросит или захочет поговорить. Но он молча смотрел в окно. «Время достать наушники!» Немного пошумев и позлив пассажиров, я добрался до заветной вещи и убрал всё на места. «Что у нас тут?» — я достал телефон из кармана, подключая наушники, выбирая песни. Под снова пасмурное небо и накрапывающий дождь неплохо подойдёт… Я несколько минут перелистывал песни в надежде найти какую-то зацепку, чтобы потом перейти к плейлисту или исполнителю. «Ладно, пока слушаю «Christian woman», а дальше разберусь». Только я закрыл глаза, телефон в руках завибрировал. «Потом!» Но пришло ещё одно уведомление. «Ладно, не потом…» Я посмотрел на экран и нахмурился. Два сообщения от Линдеманна «селёдки». Со шторки уведомлений я прочитал сообщение: «Надеюсь, не прощай» и название прикреплённого файла: «Let's go»…