Цугцванг

Деймон с Алариком сидели, выпивали в баре. До полнолуния оставалось меньше пяти часов, а Деймон так и не придумал, что делать. Это буквально сводило его с ума. — Джентльмены? — Клаус, полагаю? — Деймон досадно вздохнул и сморщился так, будто у него заболела голова. Фигурально выражаясь, так оно и было, рядом с ним за барную стойку села самая главная его головная боль. Опустим тот факт, что зачастую Деймон сам по себе являлся головной болью. — Собственной персоной, — улыбнулся Клаус, кивая. — И какова причина, по которой ты решил зайти поздороваться? — Деймон перевел на него бешеный взгляд и встал возле сидящего врага, возвышаясь так перед ним. — Мне сказали, что вам с братом нравится мой двойник, — Клаус прикрыл глаза, думая о чем-то своем, а после с улыбкой пригрозил. — Подумал, что нужно напомнить вам, что не нужно делать ничего, о чем потом будете жалеть. — Спасибо за совет, — Деймон громко усмехнулся, потом подумал, была, не была, раз выбрал быть безумным, нужно безумствовать до конца. — Думаю, не удастся уговорить тебя все отложить, а? — спросил он с надеждой. — Ты шутишь, — Клаус приглушенно посмеялся и обратился к Аларику. — Он шутит, правда? — Нет, не думаю… — Ну что значит один месяц для целой жизни? — не унимался Деймон. — Давай на чистоту, — Клаус тоже встал со своего места. — У меня есть вампир, есть оборотень. И все, что мне необходимо. Ритуал пройдет сегодня. Так что если хочешь дожить до завтра, не пытайся ничего испортить, — с этими словами он оставил одних друзей-собутыльников. — Это было забавно, — Деймон тяжело вздохнул без грамма веселья, садясь обратно. — Но ты попытаешься все испортить, так? — констатировал Аларик. — Без оборотня он не сможет сегодня провести ритуал. А значит, я могу выиграть один месяц до следующего полнолуния, — Клаус подал Деймону идею, но вовсе не пригрозил ему, как оказалось. Что ему его собственная жизнь? Он был по уши влюблен. Он любил то, какая Елена серьезная, любил озорство, которое иногда в ней просыпалось. Он любил Елену, которая часто казалась отстраненной, была на самом деле очень преданной близким, верной себе. Деймон находил ее невероятно привлекательной, когда она играла в шахматы, и был бы готов вечно любоваться ею в такие моменты. Ради нее он был готов умереть. Но, даже рискуя собой, он был крайне эгоистичен, он никогда не задумывался о том, как его действия отразятся на других. — Ты мне поможешь? Аларику затея друга не нравилась, но он знал, Деймон не отступится и сделает то, что задумал, неважно с помощью или без. Так что выбора у Аларика не было. — Что от меня требуется? Деймон поразмыслил, где мог Клаус держать оборотня, и на ум ему пришло старое поместье Локвудов. Поскольку там никого не оказалось, выбор пал на гробницу. Когда друзья были на месте, Аларик притаился, чтобы в удобный момент помочь Деймону. Так, именно Аларик пристрелил ведьмака, охранявшего заложников. Вампира, которого Деймон впервые видел, он без всяких раздумий убил. А оборотнем оказался Тайлер Локвуд. Как-то Деймон говорил Елене, что его надо прикончить, но девушка была против. Так что Сальваторе оставил парня в живых, что потом стоило уже его жизни. Локвуд его укусил.

***

Для Элайджи на протяжении тысячи лет семья была всем, источником счастья, наибольшей радостью в жизни. Семья же всегда была одновременно причиной его печали. Сначала отец, мать, а потом и брат. Отец, вероятно, подсознательно подозревал, что Никлаус не был его сыном. Любой бы наблюдавший со стороны заметил, как сильно ненавидел этот человек тогда еще юного, чистого сердцем и душой мальчика. В ту пору Элайдже казалось, что Майкл хотел воспитать из Никлауса сильного мужчину, достойного воина, и поэтому был так суров к нему. Быть сильным, выносливым в те жестокие времена было необходимо для выживания. Но оказалось, что на протяжении всех тех лет он не воспитывал в Никлаусе силу и дух, а планомерно ломал его психологически. Он требовал много, что было само собой разумеющимся, но в тоже время он не принимал усилий, не признавал достижений Никлауса, обесценивал его старания. А ведь светлый и такой добрый мальчик искренне желал признания отцом, делал все, что тот требовал на максимуме своих возможностей и никогда не встречал ответного отклика. Что бы ни сделал брат, он всегда был неправ, отец каждый раз находил, за что наказать незрелого, бестолкового мальчишку, как больнее ранить его словом и не только. И Никлаус не имел возможности даже выражать свои чувства, за этим снова следовало наказание, для отца чувства, эмоции были проявлением слабости, глупой и бессмысленной тратой времени. Пусть Майкл и был сам по себе грубым, суровым человеком, воспитанным в традициях викингов, именно по отношению к Никлаусу он был неоправданно строг, откровенно жесток. И, в конце концов, в его добром, сострадательном брате что-то надломилось. Элайджа винил себя за то, что заступался за брата реже, чем следовало бы, принимал действия отца за воспитательные меры, не видел глубины его ненависти. Элайджа считал, это было на его ответственности, то, что Никлаус сломался, не меньше чем на его отце, который оказался брату чужим человеком. И не меньше, чем на родной матери, которая вместо того чтобы заступаться за сына, из раза в раз отворачивалась от него. Которая возложила на него ответственность за то, каким его родила, каким сделала сама, облекая его монстром, недостойным жизни. Поэтому Элайджа прощал брату многое, был на его стороне, несмотря ни на что, снова допуская, таким образом, ошибку, только закрепляя так в нем все худшее. На это Элайдже бы указали многие взрослые, опытные родители и педагоги. С родителями им не повезло, пример с них не возьмешь, но как жаль, что обратиться самостоятельно к педагогике мысли у Элайджи не возникало. На то чтобы Никлаус стал таким, каким был сейчас ушли годы, столетия. Его можно было исправить, Элайджа старался помочь ему, однако неправильными методами, теперь он это знал. Но было уже поздно. Для Никлауса, отчаянно желавшего могущества, способного противостоять Майклу, и признания, которое он не получил от отца с матерью, братья и сестра давно стали инструментом достижения целей. Но чтобы навсегда избавиться от остатков родни, которая неизменно была на его стороне? Этого Элайджа простить уже не мог. И все же пара слов Никлауса о том, что он не похоронил семью в море, возродили в нем надежду. Элайджа еще сомневался некоторое время, верить ли брату, который обманывал и шантажировал его, трудно сосчитать сколько раз, но решимость расправиться с ним куда-то испарилась, подначивания Сальваторе и угрозы ведьмы Беннет не способствовали его возвращению. Элайджа схватил Никлауса, еще слабого и уязвимого, и скрылся от них, в то время, как Мартин удерживал Беннет от исполнения своей угрозы.

***

Девушка села на диван и спрятала лицо в коленях, так и сидела неподвижно. Бет подошла к ней ближе и увидела на кофейном столике раскрытый дневник. «Дорогой дневник, я сошла с ума? Почему я непонятно где, в каком времени и сама непонятно кто? Неужели я умерла и так выглядит загробный мир? Или я нахожусь в горячечном бреду? Последнее, что я помню, это как мы тонули, съехав с моста Виккери. Что случилось с мамой и папой, они живы? А если их больше нет, что будет с Джереми». Так это Елена Гилберт заняла ее тело? Как это возможно? Разве есть в этом какой-то смысл? Раньше Бет думала, что ей дали второй шанс, возможность начать все сначала. Но был ли ей этот второй шанс так необходим? Нет. Бет боролась с зависимостью, восстанавливала связи с дорогими ей людьми, еще совсем чуть-чуть и она покорила бы шахматный престол. Однако она очутилась в теле какого-то двойника, и главной ее заботой теперь было выживание. А ее жизнь, полная перспектив, принадлежала тому, кто в ней не нуждался, кто, вероятно, уже опозорил на весь мир, на всю Америку точно, ее имя. Не это ли злая шутка? Бет подняла глаза к потолку в попытке успокоиться, но встретилась уже с потолком совсем не ее дома. Бет находилась в доме, построенном на месте сожжения сотен ведьм. — Елена, — Деймон, сидевший рядом с ней на коленях, провел руками по ее волосам, — как ты себя чувствуешь? «Чувствую, что я снова Елена. Чувствуя ярость, которую сложно подавить. Чувствую себя…» — Хорошо, — ответила Бет. Ничего не хорошо, на самом деле. Она ощущала, что внутри нее ничего не изменилось, она все еще была человеком. Но ее мыслей не покидало то, что она увидела. На самом ли деле Елена заняла ее тело, в правду ли душа Бет побывала в прошлом? Или это было выдумкой ее мозга вовремя предсмертной агонии? Если это было на самом деле то, как с этим теперь мириться? — Шаманство не сработало? — съязвил Деймон, когда в дом вошел Джон, который не понимал, почему все еще жив. Разве не его энергия вернула дочь к жизни? — Бонни нас связала, тебя должна была вернуть моя жизненная энергия, — сказал Джон в ответ на недоуменный взгляд Бет. — Я выпила эликсир, который получила от Элайджи, — Бет не ожидала, что эликсир обладает столь сильными свойствами. Пятисотлетняя выдержка все же доверия не внушала. Но выходит, даже добровольно принесенная жертва другого человека не понадобилась. — А что с Дженной? — обеспокоенно спросил Аларик. Бет посмотрела в сторону Аларика и Джереми и в тоже время куда-то сквозь них, и они поняли по ее виду, что Дженны уже не было в живых. Бет снова лишилась человека, успевшего стать дорогим. Дженна не должна была быть втянута во все это. У нее с Бет впереди должно было быть еще много душевных посиделок вечером с вином. Она должна была быть рядом с Джереми, подростком, которому она заменила мать. Она должна была обрести женское счастье рядом с любящим ее Алариком. Должна была испытать счастье материнства, вырастить собственных детей. Дженна должна была быть счастлива еще долгие годы. А вместо этого 28 апреля 2010 года она умерла на жертвенном алтаре. 3 мая состоялись ее похороны. Вторые похороны, организация которых была на Бет. В этот раз не было проблем с перевозкой умершего из другой страны, не было материальных трудностей, и Бет не была одна. Но было ни разу не легче. Джон после похорон уехал, пообещав, что вернется, когда будет нужен дочери, что сделает все что угодно, если ей нужна будет его помощь. Письмо и кольцо, которые он отдал Джереми, когда думал, что умрет, он обратно не забрал в знак искренности своих чувств к дочери. Письмо благополучно перекочевало в ящик под столом в комнате Елены, а кольцо на палец Аларика. Уехал и Стефан, обменявший себя на лекарство от яда оборотня для Деймона, во время охоты на которого Лиз Форбс едва ли не застрелила Джереми. Всего за несколько дней Бет чуть было снова не потеряла людей, которые стали ей небезразличны.

***

Впервые за долгое время Бет ничего не хотелось, кроме того, чтобы безостановочно пить и уйти в беспамятство. В доме Гилбертов она себе этого позволить не могла, Джереми и без того было тяжело. С этой целью она направилась к Сальваторе, к тому же у них уже были хорошие запасы алкоголя. — Скоро станет легче, да ты и сама это знаешь, — Деймону не нравилось то, в каком состоянии находилась девушка, но забирать у нее стакан с виски, который она пила, он не стал. Бет ему ничего не ответила, но ее взгляд был красноречивее, он говорил: «Чего ты от меня хочешь?» — Я хочу извиниться. Я совершил ошибку, убив вампира для жертвоприношения, — голос Деймона был полон раскаяния. Что толку от его извинений? Это не вернет к жизни Дженну. В тоже время Бет не нужны были извинения Деймона, потому что она не возлагала вину за смерть Дженны всецело на него. Деймон не знал, во что выльется его попытка отсрочить ритуал. Этого не знал и Аларик, который ему помогал. Это было прихотью Клауса, отомстить Бет, он ведь мог использовать кого угодно, но предпочел действовать изощреннее. Впрочем, легче от этого не становилось. За один субботний вечер Бет опустошила литровую бутылку бурбона и, наконец, ушла в желанное забытье в гостиной особняка Сальваторе, развалившись на диване не в самой удобной позе. Деймон заботливо помог ей принять более комфортное положение и укрыл шерстяным пледом. Весь следующий день она просыпалась, пила и снова засыпала, так по кругу. Деймону эта картина не нравилась, поэтому он предпочел ее не видеть, а сам в это время пил с Алариком. Утром понедельника Бет встала, взяла себя в руки и отправилась в школу. Посещать ее все же было нужно. Скорее всего, администрация школы и многие учителя пошли бы навстречу прилежной студентке, потерявшей родную тетю спустя год после смерти родителей. Но Бет не желала более давать себе слабину, или ей будет чрезвычайно трудно потом выкарабкиваться.