Летом мы снова встретимся

Артём чувствует себя растерянным, смотрит в зеркало на собственное перепуганное отражение и слабо пытается себе улыбнуться. Выходит дерьмово, да он и не надеялся, если честно, что получится хорошо. – Чего замер, боец? – голос Лебедева выводит Артёма из ступора. Он открывает рот, чтобы ответить, но не может, Валентин поочерёдно прикладывает к его рубашке несколько галстуков и склоняет голову набок. – Правду говорят: подлецу все к лицу, – замечает он. – Даже не знаю, в каком тебе будет лучше, как будто бы все варианты подходят. Тебе самому какой больше нравится? Артём неуверенно дёргает плечами, взгляд опускает в излучину лебедевской шеи, мнётся неуверенно: – Я не знаю даже. А тебе какой? Может, давай какой попроще, вот этот, однотонный. Лебедев хмурится, тянется к его лицу, кончиками пальцев приподнимает подбородок и заглядывает в глаза. – Нервничаешь? – тихо и как-то по-особенному весомо спрашивает он. Ткачёв в ответ только кивает да издаёт тяжёлый вздох. Признаваться в собственных слабостях не нравится никому, но без Вали это, кажется, ещё можно было терпеть, а рядом с ним… Рядом с ним хочется быть совершенством. Вот только не выходит нихера… – Сам виноват, – с кислой миной выдаёт он. – Учиться надо было лучше. Тогда бы не нервничал, а теперь уже что? Ничего хорошего. – А я уверен, что ты со всем справишься, – большой палец Вали вскользь проходится по его подбородку, и Тёма на мгновение прикрывает глаза. – Может ты и валял дурака в школе, но к экзаменам точно готовился добросовестно. И этого вполне хватит. Артём чувствует, как сердце начинает стучать чуть быстрее. Нет, не потому что Лебедев его поддерживает, а потому что скользит ладонью ему на шею, крепко её обнимает и нежно поглаживает, кончиками пальцев массируя затылок. Приятно до дрожи. – Поцелуешь? – тихо просит он и прикрывает глаза. Когда Валя так близко и на него смотрит, Артёму хочется только одного – прикасаться к нему, не думать ни о чём. Но получается это слишком редко. Во-первых, при Юле вести себя слишком откровенно нельзя. Не то чтобы прям нельзя, скорее неловко, конечно, но всё же. Во-вторых, времени подолгу валяться на диване у Лебедева нет, а на совместных утренних пробежках, если вдруг удаётся заночевать у него дома, как-то не пообжимаешься. А так, глядишь, снова позвонят со службы и дёрнут полковника в единственный выходной. Это же пиздец какой-то! А Тёме хочется. Любви хочется, ласки, времени вдвоём, наедине, чтобы Валя не только смотрел на него или помогал повязать галстук, а чтобы целовал, гладил, обнимал. А он, словно нарочно, после того раза оставаться с Тёмой наедине избегает, только втроём с Юлей его зовёт куда-то, а ещё к нему теперь в гости хер напросишься. Видите ли слишком занят. Но Тёма же не железный. Истосковался, измучился, издроч… Короче, соскучился очень. Пауза затягивается, и тогда Артём решается, привстаёт на мысочки, подаётся вверх и сам мягко тычется в губы Лебедева своими губами, оставляя на них нежный, едва ощутимый поцелуй. – Тём, опоздаем же, – трепетное, нежное прикосновение не длится и пары минут, а Лебедев уже его обрывает, торопит куда-то. Блять. Настроение у Тёмы мигом портится, и Валентин, кажется, что-то такое считывает в выражении его лица, потому что крепко сжимает его локоть и тихо обещает: – Сдашь экзамены хорошо, на два дня отключу телефон и поедем с тобой на дачу. Только вдвоём. Идёт? Артём смотрит на него недоверчиво, цепляется за это обещание, как за последнюю ниточку, жадно облизывает губы и коротко кивает: – Идёт, – соглашается он, – Только не надейся, что в этот раз удастся ограничиться обнимашками. Лебедев не улыбается. Нечему. Сам виноват: дал мальчику слишком много, подвёл его к черте, за неё же столкнул. Толку теперь удивляться, что Тёма при любом удобном и не очень случае лезет к нему с ласками и за ласками, вытягивается сверху, как котёнок, засыпает у него на груди во время просмотра их с Юлькой любимых фильмов, ищет повод украдкой украсть у него поцелуй, а пару раз даже вполне осознанно пытался погладить его пах через брюки. Но испугался. Валентину стоило-то всего немного сдвинуться, закрываясь, и Тёмины юркие пальцы тут же исчезали, как черепаха в раковине. Можно было бы поговорить с ним о возрасте, согласия и вообще, но не после того, как сам не сдержался, как сам, своими руками утащил Тёму в кабинет, открыл для него мир простых плотских удовольствий. Одно дело – дрочить самому, и совсем другое – наслаждаться чужими прикосновениями к своему телу, не зная, каким будет следующее. Тёма разницу просёк моментально и пристрастился, конечно, к варианту, где в ласке участвуют его, Лебедева, ладони. Зато теперь, благодаря его обещанию, Артём наверняка постарается сосредоточиться на экзамене и сдать его как можно лучше, чтобы получить заветное время наедине. А что ещё надо, чтобы получить приличные баллы? Такому умному мальчику, как Ткачёв, пожалуй, что ничего. Да и Юлька уезжает поступать в Питер, а значит в эти выходные на дачу точно не заявится. Надо будет только взять Чару с собой. – Пойдём, я тебя подвезу, – обещает Лебедев, и Артём ему кивает, сосредоточенный, уже менее беспокойный, чем был всего пару минут назад. Грамотная мотивация творит чудеса. Они спускаются на первый этаж, и Лебедев притягивает Тёму к себе за плечи, ерошит его волосы на затылке, зачем-то повторяя ему на ухо. – В тебе и твоих знаниях я ни капли не сомневаюсь, веришь? Только одно сейчас важно: разрешишь ты себе показать, какой ты талантливый или нет? Рискнёшь показать всем, насколько сильно они в тебе ошибались, или оставишь в неведении. Вот и всё. А больше ничего твоим баллам не угрожает. Артём кивает сосредоточенно. Валя всегда был особенным человеком в его жизни, но в 11-ом классе, кажется, переплюнул все свои прошлые достижения. Подтянул Тёму по физике, зорче его матери следил за успеваемостью. Одна угроза того, что в выходные придётся сидеть дома и дрочить алгебру заставляла Артёма быть на уроках прилежнее, чем все 10 лет до этого. А учителя и вовсе не узнавали Ткачёва. Из беззлобного в общем-то задиры и шалопая он превратился в самого внимательного и сосредоточенного ученика. «Жаль только, что поздно», – сетовали они. А Лебедев вот не сетовал, смотрел с Артёмом сложные задачки из тренировочных вариантов экзамена и по многу раз объяснял одни и те же решения на разных примерах. Тёма артачился только по началу, пока Лебедев медленно раскапывал завалы пробелов в его школьных знаниях, но как только все белые пятна стали очевидны, дела пошли в гору. Артём садится на переднее сидение, без напоминаний пристёгивает ремень безопасности, смотрит вниз, на свои руки. Из вещей у него только пара черных ручек и паспорт, Валентин специально проверил, чтобы он ничего не забыл. Едут они небыстро, кому как не Лебедеву знать, что перед сражением нужно как следует всё обдумать, вот и выехали заранее, чтобы Тёма ни о чём не нервничал. – Страшно, – Ткачёв вдруг кладёт руку ему на бедро, крепко сжимает пальцы, но взгляд не поднимает. – Может, я правда никчёмный? Может, зря ты так долго возился со мной? Надо было не раскатывать губу, а идти в ПТУ после 9-го и… – Тёма, – Лебедев мягко улыбается ему уголками губ, накрывает пальцы своими, поглаживает тепло, сжимает. – Ты кчёмный, самый кчёмный мой ученик, ясно? А то, что в школе занятия пропускал – с кем в твоём возрасте не бывало? – С вами, например, – фыркает Артём. – Или, скажете, пропускали? – Пропускал, – парирует Лебедев, – Из-за соревнований. Я в школе занимался лёгкой атлетикой, бегом. Иногда ездил на соревнования и из учебного процесса выпадал начисто. Потом приходилось долго и нужно навёрстывать. Тёма никак этот факт не комментирует, кивает мягко и переводит взгляд на Лебедева, скользит пытливым взглядом по его лицу, но ничего больше не спрашивает, а ему самому нечего добавить к уже сказанному. Да и вряд ли слова сейчас помогут Тёма успокоиться больше, чем их переплетённые пальцы. У здания университета мальчишка выпрыгивает, едва попрощавшись, видимо, нервы сдают окончательно, но Лебедев и не ждёт от него душещипательных слов, только опускает стекло и кричит вслед: – Напиши, как закончишь, ладно? И Тёма вприпрыжку взбегает по ступенькам, а затем исчезает за массивной дверью. Лебедев не знает, как чувствовал бы себя на его месте, но предполагает, что неуютно. Ну ничего, все через это когда-то проходили, и Артём тоже пройдёт. И выдержит, получше многих выдержит, он уверен. Смс о том, что его мальчик отмучился, приходит ближе к обеду, Лебедев не спрашивает: «Как прошло», пишет короткое и ободряющее сообщение о том, какой Артём молодец и обещает позвонить ему вечером. На работе отвлекаться на личные разговоры как-то не comme il faut, к тому же ему совсем не хочется погружать сослуживцев в подробности своей странной, не вполне традиционной личной жизни. Тёма безумно хочет к Валентину, хочет наплевать на твёрдо принятое утром решение эту ночь провести у себя дома, а не на роскошном диване у Лебедевых дома. Его всё ещё колотит. Колотит от нервов, от осознания, что задачи оказались совсем не такими сложными, как он ожидал, от бесконечной благодарности, что Валя занимался с ним и даже во время экзамена Тёма словно ощущал его присутствие рядом. А ещё от желания. Желания быть наедине, обниматься, целоваться и заниматься всем тем, чем обычно занимаются влюблённые люди. Атаковать Лебедева он за этот год решался аж несколько раз, игнорируя при этом тот факт, что в соседней комнате за стеной перед телеком или с книжкой в руках валялась Юлька. После того первого поцелуя жить без них оказалось совершенно невозможно. Тёма же видел, как Лебедев на него смотрит, с такими же тоской и желанием, какие ощущал и он. Только если Лебедеву хватало силы воли, такта и мозгов не совершать глупые поступки, то Тёме для этого не хватало решительно ничего. Ему хотелось поцелуев, прикосновений, ласк в самые подходящие и неподходящие моменты. Один раз они так бурно целовались, что пороняли выпуклые магниты с холодильника, в другой – разбили любимую чашку Валентина, и Тёма потом метался по всем магазинам города в поисках, если не точно такой же, то максимально похожей. Но отказаться от поцелуев, поглаживаний, прикосновений, кажется, не могли оба. И всё же… всё же Лебедев держал его на сухом пайке, не отвечал на чересчур прямые взгляды, не позволял заползти к себе под одеяло, строго пообещав больше никогда не разрешить Тёме оставаться у них на ночь. Если бы Ткачёв тогда не увидел, как сильно Валентин хочет, чтобы он остался у него в спальне, наверняка обиделся бы. Но он увидел и постарался больше не доставлять Вале такие неудобства. «Тебе ещё нет восемнадцати, – так часто напоминал ему Лебедев, – Давай не будем торопиться?» А Тёме хотелось торопиться, хотелось как можно скорее получить и распробовать всего Лебедева: его вкус, запах, рельефность его тела… «Я скучаю» Пальцы дрожат, когда он отправляет Лебедеву это короткое сообщение. Блин, да только утром виделись ведь! И как только Валя сумел его так приручить, что без ласкающего прикосновения его ладоней к плечам, волосам, спине не протянуть уже и пары часов? «Потерпи, на выходных точно увидимся», – приходит в ответ. И Тёма чувствует жгучую волну благодарности уже за это. Он ведь мог и не ответить, а мог сказать, что Артём страдает хернёй, но он ответил, тепло и заботливо, так, как умеет только Лебедев. У Артёма на телефоне теперь целая коллекция его фотографий. Какие-то он сделал лёжа прямо у Лебедева на груди, какие-то украдкой у него дома, какие-то присылала Юля, словно дразнила его, мол, видишь, какой роскошный у меня папка. А Артём видел, видел давно, ещё когда она не догадывалась об этом, ещё когда он и не чаял, что сможет хотя бы шёпотом произнести, что влюблён в Валентина Юрьевича по самое не балуйся. И снова благодарность: Юля не только не ополчилась на Тёму за это нездоровое, неправильное чувство, но даже поддержала его и… помогла что ли? Как ещё назвать тот факт, что все эти годы она Артёма поддерживала, подталкивала даже к тому, чтобы быть смелее, решительнее в том, что касалось общения с её отцом. А теперь вот только снисходительно посмеивалась, когда Тёма понемногу заползал на Лебедева во время совместного просмотра фильма. Пока Юлька ни начинала откровенно над ним потешаться, Артёму даже казалось, что делает он это ну крайне незаметно и осторожно. И всё равно этого было мало. Мало одних только размеренных, будто автоматизированных движений тёплых пальцев вдоль его позвоночника, мало мягких, чуть ли не случайных прикосновений сухих губ к его виску, веку, лбу. Мало горячего, жадно, украдкой сорванного поцелуя, пока Юлька бегала на кухню приготовить попкорн в микроволновке. Всего этого было слишком мало. Тёме хотелось больше, чтобы глаза в глаза, чтобы снять одежду, чтобы… Вымученно закусывает губу, тянется к телефону, потом подрывается, задёргивает штору, закрывает дверь в свою комнату на поворот замка и падает спиной на постель. От назойливого желания кончить голова слегка кружится, как от лёгкой асфиксии. Артём пытается выровнять дыхание, выходит плохо, и пальцы будто сами собой набирают адрес порно-сайта. Никому ведь не будет больно или плохо, если он просто посмотрит порно, да? Это же не измена, он вообще не для себя даже, в чисто познавательных целях глянет, чтобы потом, однажды, когда его пустят в святая святых – к телу Лебедева – не ударить в грязь лицом. Категория порно «геи» оказывается далеко не исчерпывающим запросом. Тёму передёргивает от малоприятных движений мужских тел на превью. Смотреть на то, как два мужика… нет, спасибо. Это не то же самое, что самому пожирать взглядом совершенно живого и не пошлого Валентина. У них всё иначе, и на ЭТО ему смотреть не хочется. Внимание привлекает соло-ролик вполне обычного на вид парня. Он не красавчик, говорит средним таким голосом и вообще выглядит так, словно мог бы учиться с Артёмом в одной школе, в одном классе. Зато то, как он двигается, как игриво поглаживает свой торс через футболку, как бархатисто и спокойно озвучивает какие-то совершенно несексуальные вещи… Это всё Тёму заводит конкретно. Просмотров у мальчика много: Тёма переключает несколько видео на его канале и задумчиво жуёт губу. Интересно, а Лебедеву бы понравилось, если бы Артём тоже умел вот так искусно и неторопливо демонстрировать себя и «предлагать» совершенно невинными прикосновениями? Ему отчего-то хочется попробовать, хочется Лебедева немного поддразнить, хочется, чтобы ему, сука, тоже было непросто ждать выходных, результатов экзамена, встречи… Штору приходится снова отдёрнуть, но дверь открывать ещё рано. Артём долго ищет ракурс для фото, долго перебирает свою одежду, останавливаясь на домашних трениках и майке. Это ведь должно выглядеть естественно, а не только сексуально. А в чём он может смотреться гармоничнее, чем в этом? Затем ищет позу, такую, чтобы не выглядеть слишком порнушно, скорее невинно и в то же время соблазнительно. Никакую откровенную порнуху и провокацию Лебедев явно не оценит, нужно что-то красноречивое и неброское, чтобы его зацепить, чтобы понемногу расшатать прочные валины нервы. «А вдруг я не сдал?» – набатом грохочет в голове, но Тёма эту мысль гонит прочь. Ну не мог он не сдать, точно не после того, как столько месяцев убил на обучение по специально составленному Валентином расписанию, каждые выходные встречаясь с ним, как с «играющим тренером», чтобы прояснить все особенно сложные аспекты. Да и цена приза слишком высока, чтобы он мог позволить себе налажать. Знает ведь прекрасно, что в последнюю минуту сдавал, потому что мало того, что впервые все задания решил, так ещё и перепроверил для надёжности, и даже нашёл-таки очень важную ошибку, благо, времени хватило переделать задачу начисто. А теперь вот собирается совращать Лебедева не превосходными баллами по математике, а фотографией эротического содержания. Какая стыдоба… Впрочем, в успех затеи с фотоснимком Артёму не верится, а проверить хочется, нет, даже надо, потому что кажется, даже сам процесс съемки — это что-то донельзя интимное, заводит до дрожи. Сообщение отправляет не по смс, через защищенный чат в одном из мессенджеров, который Лебедев жаловал больше других. Сил ждать, когда фото будет просмотрено, нет, но стоит Артёму увидеть заветные голубые галочки около собственного месседжа, и сердце мигом уходит в пятки, а затем подскакивает до самой глотки. Ответа нет в течение нескольких долгих минут, Лебедев вроде бы начинает что-то писать, потом бросает, потом начинает снова. Момент не лучший, Тёма знает, не лучший даже выбор подката, но, блять, как ещё Валентину намекнуть, что он взорвётся, если у них и дальше ничего не будет? «Покажешь мне это поподробнее в субботу, хорошо?» — многозначительно отвечает Лебедев по истечении добрых десяти минут. Тёму это злит, раззадоривает, и он делает новое фото, задирая домашнюю майку выше так, чтобы показать Лебедеву свой плоский живот и торчащие бёдра. «Если только «покажешь», то я не еду», — безапелляционно настаивает он. Лебедев снова мучает, терзает его ожиданием ответа, правда, в этот раз он приходит гораздо быстрее. «Тогда покажи больше сегодня, чтобы я знал, что делать с тобой в субботу». Сообщение такое сладкое, что сводит зубы, и язык, словно сахарный, липнет к влажному от избытка слюны нёбу. Артём тушуется, но лишь на мгновение. Он ведь умеет раздеваться, нет здесь ничего сложного. Он ведь умеет себя гладить, знает, как сделать себе хорошо. Так если Валя хочет узнать всё это заранее… Краска стыда трогает щёки, но Тёма слишком возбуждён, взбудоражен из-за пришедшей в голову идеи. Он не уверен, что это именно то, чего ждёт от него Лебедев, но, когда включает камеру смартфона, уже знает, что не сможет остановиться, пока не получит ответ Валентина. Это не похоже на танец, да и стриптизёр из Артёма так себе, но он старается, старается раздеваться красиво и по возможности медленно, и плевать, что член, кажется, вот-вот порвёт его ширинку и выпрыгнет наружу. Майка летит в сторону, Тёма поглаживает себя по шее и груди, неумело сжимает и поглаживает свои соски, которым достаточно и этой ласки, а затем спускает ладони по груди и ребрам к бедрам, понемногу начиная стягивать к коленям свои штаны сразу вместе с бельём. Он ведь уже видел Тёму голым, не просто видел, гладил, трогал, ласкал и ничего не сказал ему по поводу его внешнего вида или… или каких-то своих предпочтений, значит… Тёме нечего стыдиться? Но почему тогда так горят щеки и грудь? Не от того же, что он представляет себя одним из тонкокостных мальчиков-пассивов на превьюшках? Не из-за того же, что он хочет, чтобы Лебедев сейчас помогал ему выпутаться из одежды и гладил его член вместо самого Артёма. Но сегодня ему доступен лишь такой дешевый спектакль с самоудовлетворением, стоя на коленях. И Лебедеву это варьете придётся посмотреть и оценить, если, конечно, он не хочет, чтобы у него, Артёма, развился комплекс неполноценности. Ему удаётся даже кончить на камеру, кончить громко, бурно, со скулящими стонами, отчаянно жаждая получить хотя бы словесную ласку в ответ на свои старания. Видео отправляет, пока не успел передумать, а затем вытирает себя и покрывало салфетками и ныряет под одеяло. Никто ведь ничего не заподозрит, если сегодня он ляжет пораньше. Устал после экзамена. Со всеми же бывает! В этот раз ответа нет особенно долго, так долго, что Артёму хочется удалить видео, попросить прощения, удалить чат с Лебедевым так, словно всё это им обоим привиделось во сне. Вот только сообщение уже просмотрено, а значит делать что-то подобное уже поздно, остаётся только одно: ждать и смиряться с последствиями. Лебедев набирает его через полчаса, выдёргивает Артёма из нервического полусна резким, слишком грубым вопросом: — Какого хера ты творишь, поганец? В голосе Лебедева столько напряжения и ярости, что Тёма забывает как дышать, забывает, как издавать звуки, проговаривать слова, даже если по буквам. Лебедев шипит ему прямо в ухо: — У меня и так из-за тебя стоит каждое утро, как у подростка в пубертате, а ты решил сделать так, чтобы я ещё и на работе думал, прости меня за грубость, членом? Праведное негодование Лебедева на вкус мигом расслабившегося Артёма тоже звучит сексуально, и это ахуеть как плохо, если учитывать контекст их беседы. — Валентин Юрьевич, я просто пиздец как хочу Вас… тебя… ну то есть… — выдыхает он. — О, поверь, ЭТО я как раз понял лучше всего. Очень наглядно, Артём, спасибо тебе большое, — легкая доля яда в его голосе сдобрена чем-то ещё, но разобрать чем не удаётся. — Раз ты такой самостоятельный и нетерпеливый, даю тебе задание, чтобы направить твою креативность в мирное русло, — Лебедев понижает голос до мягкого, бархатного мурлыкания, — Ты ведь взрослый мальчик и прекрасно догадываешься, что вариантов заняться сексом для двух мужчин не так много. И все они требуют тщательной подготовки… От многозначительности паузы, которую берёт здесь Лебедев, хочется завыть, но Артём мужественно кусает ребро своей ладони и терпеливо ждёт продолжения. — Ты так красиво делал это, стоя на коленях, что теперь мне хочется повторить эту позу вместе с тобой, так что, будь добр, теоретически подготовиться к этим выходным, справишься или нужны подсказки? — Справлюсь, Валентин Юрьич, — выпаливает он тут же, глаза зажмуривает до разноцветных звездочек под веками. — Разрешите выполнять? — Разрешаю, — и Тёма готов поклясться, что слышит в последних словах Лебедева ухмылку. — Вольно, боец. Тёма штудирует интернет на тему однополого секса, заходит даже на какой-то форум, поглощает информацию с дикой скоростью. Он, кажется, никогда книги не читал с таким интересом, с каким поглощал информацию о том, как два мужчины могут… Лебедев забирает его поздно вечером в пятницу. Выглядит Валентин уставшим, но всё равно тепло ему улыбается. Артёму хочется его поцеловать, ему, конечно, всегда хочется, но сегодня как-то особенно. Может, потому что вид у него какой-то невероятно уютный и домашний. — Привет? — голос у Артёма взволнованный, и Лебедев вдруг сам мягко к нему тянется и осторожно касается губ своими, отзываясь таким же ласковым. — Привет. Пристегнешься? Артём кивает, щёки покрываются едва заметным румянцем. Ему хочется прильнуть покрепче к Вале, но какое там, когда он такой сосредоточенный и уставший сидит за рулём. Дрочить и плакать. Артём украдкой делает пару фото на память. Такого Лебедева в Юлиной коллекции не было, хотя вот она-то частенько ездила рядом с отцом. Будет чем её удивить. — Как прошла неделя? — Лебедев поворачивает голову, чтобы коротко просканировать Артёма внимательным взглядом: всё ли у него хорошо, всем ли доволен, здоров ли. — Такое себе, — Тёма небрежно пожимает плечами. — Всё ждал списки, но их пока не повесили. — Нервничаешь? — Немного. — А в Питер чего не стал поступать? Юля говорит, у вас много кто из класса так «подстраховался», — интересуется Лебедев. Настроение у Артёма портится почти моментально, но он заставляет себя не истерить, не злиться на Валю за то, что не понимает банальных вещей. — Не хочу учиться в городе, где нет тебя, — просто сообщает он и тянется к ладони Валентина. Их пальцы встречаются на полпути неожиданно для него, кисти переплетаются, и Лебедев ласково поглаживает ребро его ладони большим пальцем. Он не говорит вслух, но Ткачёву, кажется, впервые не нужно, чтобы он что-то говорил. В этом нежном жесте и так всё ясно. Им обоим важно сейчас быть рядом. — Ты уставший какой-то, — Артём смотрит на глубокие морщинки в уголках глаз Валентина, на горизонтальную глубокую складку у него на лбу, на первые седые блики в волосах. И всё это вызывает у него нежность, нежность и глубокое сожаление, что невозможно быть с Лебедевым ближе и дольше, чем у них есть сейчас. — Было много работы, а я очень не хотел говорить тебе, что в эти выходные снова ничего не получится, — признаётся он и сжимает Тёмины пальцы чуть крепче. — Да и какая разница, если мы сейчас вместе. — Большая, — настаивает он. — Ты уставший и измученный. Все выходные проведёшь в постели и будешь спать до 12, раньше я тебя не выпущу. — Не выпустишь? — Валя вдруг улыбается по-мальчишески задорно и лукаво подмигивает Артёму, — А кто тебе сказал, что я вообще пущу тебя в свою постель? — А ты не пустишь? — и вид у Артёме такой невинный, невинный, даже ресницами умудряется хлопать вполне натурально. Лебедев отвечает не сразу, чуть резче выкручивает руль, вписываясь в поворот. — Я бы хотел, чтобы ты был рядом, — признаётся он. — Только не хотел бы, чтобы ты чувствовал, что чем-то мне за это обязан, понимаешь? По непонимающему тёминому взгляду догадывается: не очень. — Ты… ничего мне не должен Артём, — вкрадчиво приговаривает он, крепче сжимая его пальцы. — Просто… просто, когда ты рядом, когда так тянешься ко мне, мне… невероятно тяжело сдерживаться. В тот раз, когда ты пришёл… когда просил… короче, не нужно было тогда раздевать тебя, не надо было настаивать, а я настоял, буквально совратил тебя, понимаешь? Артём цепляется за его пальцы, дёргает их переплетённые руки к себе: — Но я ведь хотел этого, Валь! — Но ты просил остановиться, просил, — чуть тише добавляет он. — И я ДОЛЖЕН был остановиться, понимаешь? Потому что я старше, потому что я опытнее, потому что я, чёрт возьми отвечаю за тебя и потому, что тебе на секундочку не было даже 18-ти, Артём. Тёма чувствует, как Лебедев напрягается, едва не стискивая его руку в своих ладонях, слышит, как напряжённо он выдыхает, как злится на самого себя. — Валя… Голос у Тёмы становится нежным совсем, ласковым. — Валя… Он тянет к себе крепкий лебедевский кулак и мягко целует костяшки его пальцев. Лебедев вздрагивает и бросает на него короткий, обжигающий взгляд. Тёма и раньше видел, каких именно трудов стоит Лебедеву не отвечать на каждую его настойчивую ласку, на каждую попытку залезть к нему в брюки, раздеть, поцеловать не просто в губы, а в шею, в грудь, занырнуть ему под футболку. — А сколько раз за этот год я игнорировал твои просьбы не обострять? — мягко напоминает он. — Сколько раз оставлял тебя возбуждённым? Сколько раз делал вид, что не понимаю, что не так, когда прижимался к тебе во время фильма? Ему кажется, Лебеде от этих воспоминаний даже вздрагивает, а уж пальцы его точно сжимает крепче. — Если нужно сказать это прямо, я… Я скажу, — настаивает Артём. — Я хочу тебя, и я считаю, что уже имею право самостоятельно принимать решение, хочу я секса с тобой или не хочу. И я хочу. Лебедев кивает, не находится, что ответить, но в ответном жесте подносит к губам красивые тёмины пальцы и нежно их целует. Артём удовлетворённо ему улыбается. Не спорит значит принял. Если бы не принял, уже бы рассказывал, где именно он не прав. Эту лебедевскую манеру Артём уже заучил наизусть. Дача встречает их непривычной тишиной. Этим летом тёща Валентина Юрьевича сломала ногу и позвонила сообщить, что на дачу не приедет, а лучше отправится отдохнуть в санаторий, где за ней будут ухаживать. Юля на дачу вроде как собиралась, но потом случилось поступление в Питер, и она умотала туда в плацкартном вагоне. О том, что в Питер Лебедева умчалась не одна, а за компанию со своим парнем Артём благоразумно молчал, иначе никаких спокойных выходных с Валентином у них бы не случилось. Вот и получается: на даче они оказываются совершенно одни. Лебедев деловито разбирается с замком на воротах, паркует тачку, а Тёма успевает перетащить в Лебедевскую спальню на втором этаже их вещи. Свой рюкзак небрежно кидает на пол, а сумку Валентина аккуратно ставит на стул. Из бокового кармана вылезает краешек чека, и Тёмины пальцы как-то сами собой вытаскивают его наружу. Глазами по содержимому пробегается и вовсе на автомате. Юлька говорила, что у отца порой шалит давление, вот он и смотрит, связаны ли покупки Лебедева с этой проблемой. Связаны, но оказывается не только с ней. Артём краснеет матово. Он, кажется, так часто не краснел ещё никогда, как за этот вечер. Буквы скачут, прыгают у него перед глазами, никак не хотят складываться в слова — других объяснений тому, почему названия из чека никак не превращаются в знакомые предметы в его воображении не найти. — Артём? Он подскакивает, спиной вжимается в лебедевскую грудь, роняет бумажку из рук и тут же чувствует крепкое, успокаивающее движение валиной ладони по своей груди к животу. — В чужие сумки не заглядывать тебя, конечно же никогда не учили? — с мягкой укоризной вздыхает он. — Тём, я знаю, как это сейчас прозвучит, но я это на всякий случай. В смысле мы не должны. Пока ты точно не захочешь, ничего не будет, слышишь? Я тебе обещаю. Артём кивает, но соображать пока не может совершенно. Представить себе, что Лебедев заходит в аптеку за смазкой и резинками, чтобы быть готовым к сексу с ним так же сложно, как представить себе Лебедева в бабушкином чепчике или с усами. Просто пиздец. Зато его тёплая ладонь на тёмином животе совершенно точно существует в реальности и очень действенно помогает переключиться на куда более важные вопросы. — А у тебя когда-нибудь было… ну… с мужчиной? — спрашивает он, выворачивается в руках Лебедева, закидывает обе ладони ему на шею и притягивает чуть крепче к себе. Нет, ну если Валентину Юрьевичу можно себе позволять вот такое, то ему, значит, тоже можно? Верно ведь? — Нет, Артём. До тебя даже поцелуев не было, — Лебедев ему прямо в глаза смотрит, и это верный знак: не врёт. Юлька ему рассказывала, как в детстве отец порой отводил глаза и игнорировал её вопросы о маме: не мог рассказать правду, а врать считал ниже своего достоинства. Зато, когда рассказывал ей правду, смотрел точно в глаза, не моргал даже. Потому что это было по-настоящему, потому что никакого стыда за правду он никогда не испытывал. — А ты… ну… — тушуется немного, но взгляд не отводит тоже, только коротко закусывает губу. — Ты сам-то… точно хочешь? Я типа… ну… не в твоём вкусе же, да? Ты же… с женщинами всё как-то, а я… Валентину хочется его ущипнуть. Ну откуда в этой голове такие вопросы дурацкие? Если бы не хотел, разве жал бы к себе так, до хруста? Разве сдавался бы поцелуем жадным, рукам этим вездесущим, что чуть что прорывались к нему под домашнюю футболку или в лифте под спортивное худи? — Артём… — начинает Лебедев своим усталым, измученным голосом, но Тёма прерывает его поцелуем, обеими ладонями надавливает на грудь, оттесняет мягко к постели и на неё же укладывает спиной, забираясь сверху. «Время говорить прошло, товарищ Полковник. Пора платить по счетам». Пальцы моментально почти разбираются с пряжкой лебедевского ремня, за год успел натренироваться, в совершенстве освоил искусство проникновения под любые лебедевские брюки, треники и джинсы. Валя впервые, кажется, не ловит, не останавливает его руки, обеими ладонями гладит, нежит его лицо, позволяя Тёме вести в поцелуе, изучать юрким мальчишеским языком свой рот и искусывать губы. — Открой шире, — Тёма свой собственный голос не узнаёт, когда хрипит эти слова Валентину на ухо. — Не закрывай. И их обоих прошивает возбуждённой дрожью. Представлял ли Лебедев, что эта фраза может звучать так сексуально? Ладонью скользит под пояс штанов, проводит ладонью по стволу его члена через бельё. Напряжённый, твёрдый, привставший, Тёма пытается понять, когда он успел завестись, но Лебедев вдруг так шумно стонет ему в висок, красиво и адски горячо, что остаётся только поцеловать его в скулу, в шею, в ярёмную впадинку. Футболки сдирают друг с друга синхронно, Тёме приходится привстать с его бёдер, чтобы стащить с Лебедева джинсы. Тот ему помогает безропотно, отправляет на пол носки, но от белья пока не избавляется. — Раздень, — просит Тёма, — подходит к нему ближе и наслаждается тем, как Валя губами жмётся к его животу, очень нежно выцеловывает кожу вокруг пупка, а под ним горячо прикусывает. Ну разве можно с ним рядом не течь? Да Тёма как подросток в пубертате пульсирующим толчком сочится предэякулятом. И это пиздец, пиздец, пиздец, потому что Валя так аккуратно снимает с него джинсы, придерживает за бёдра, чтобы не упал, и бельё у него перед лицом с мокрым пятнышком, и это пятнышко он целует, а потом обхватывает ртом, вместе с Тёминой головкой, и тот лишь пальцы вплетает глубже в его волосы и скулит жалобно, жарко, отчаянно. Пиздец горячо, даже думать было бы горячо, а уж ощущать. Полный пиздец. Ему хочется сказать что-то о том, как хорошо, рассказать Лебедеву какой пиздец он с ним творит, но слов не остаётся совсем, потому что бельё под умелыми Лебедевскими руками с него как по волшебству слетает, и Артём чувствует только, как Валя сначала дует на головку его члена, а затем накрывает её губами, и это самое горячее, что с Артёмом когда-либо случалось в жизни. Нежный, осторожный, неторопливый и очень старательный, Лебедев в совершенстве владеет своим языком. Во всяком случае узоры выписывает по его головке фееричные, виртуозные, будто рисует по коже чуть влажной кистью. Тёме кажется: на вкус он должен быть просто жесть, но Валя так пошло причмокивает губами, что думать об этом нет никаких сил, только покачивается, вперёд и вверх толкаясь. Благо, что у Вали и сил, и внимания хватает его за бёдра притормаживать. С влажным звуком причмокивающим выпускает его головку изо рта, голову поднимает и приоткрывает рот, чтобы Тёма видел и поблескивающую свою смазку на его губах, и стертую нижнюю, припухшую немного: так бы и поцеловал, но Лебедев лёгким шлепком по заднице отправляет его к сумке: — Принеси… — просит он. — В каком кармане ты уже знаешь. Тёме неловко до ужаса, но ещё больше — хочется. Он наклоняется немного, пытась не представлять, как, голый, выглядит со спины. Лубрикант тяжело оттягивает ладонь, упаковка резинок, напротив, совсем лёгкая, и он её рассматривает с удивлением. Не то чтобы презики никогда не видел. Просто в таком виде — не попадались. — Они уже в смазке, — поясняет Лебедев, — Для лучшего скольжения. Но я еще взял, чтобы нам обоим было комфортнее. Тёма поднимает на него взгляд и сглатывает: Валентин ждёт его сидя, абсолютно голый и от этого какой-то нереально красивый. Колени сами собой подгибаются, и Тёма на пол перед ним бухается мешком с картошкой, льнет губами и языком к шрамикам на животе, кончиком языка жадно прослеживает сеточку кубиков на торсе. — Тёма.. Ну куда ты… Лебедев матерится, несильно, но властно к себе его тянет, не даёт лизнуть свой член, попробовать собственный вкус. Не сейчас. Артёма потряхивает от возбуждения. Он никак не может успокоиться: всё ёрзает у Валентина на коленях, не позволяя тому ни погладить себя толком, ни потянуть. — Тём… — Валентин его за подбородок ловит, заглядывает ему в глаза. — Мы не обязаны… А Тёма чувствует, какой член у него твёрдый, к животу его прижимается, трётся и мажет влагой по коже. Горячо. Горячо. Горячо. — Пиздец, Валь, — шепчет. — Ты просто пиздец… красивый… и вообще… Валентин его целует, притягивает поближе, ласково гладит по шее, по спине, по плечам. Тёма сам собой на нём раскачиваться начинает, не на члене, просто так, словно Валины руки ему задают какой-то темп, а Тёма понемногу к нему наичнает прислушиваться. Первый палец проникает в него неожиданно, Валя вроде ещё мгновение назад гладил его по бедру, и вот на тебе. Это не больно даже оказывается, ну так, очень странно, но ассоциации свои Тёма решает оставить при себе. Не хватало ещё, чтобы Лебедев с ним больше никогда не… Второй заходит труднее, но Тёма поджимается ненадолго, под мягкими поглаживаниями Лебедева, зовущими, нежными, то вторгающимися глубже, то немного из Артёма выскальзывающими, он довольно скоро расслабляется и позволяет Валентину и дальше себя гладить, изучать осторожными, чуткими пальцами. — Всё хорошо? — Валя переспрашивает ласково, переставая целовать, заглядывает в глаза. Артём ему в рот стонет вымученно. — Ты, если продолжишь, мы тут щас оба обкончаемся, Валь. Сделай уже что-нибудь. Ну пожалуйста… Жалобный, жадный, порывистый, Тёма впивается зубами в его шею, находит обеими ладонями соски Лебедева, мнёт их подушечками. Что-что, а небольшие какие-то секреты того, как с ним обращаться, уже знает. Пусть не надеется даже, что Тёма к сексу с ним совсем неподготовленный. Лебедев рычит тихо, по груди бежит крупная мурашка, в ответной резковатой ласке он кусает Тёму за сосок, и тот тихонько вскрикивает, а уже в следующий миг принимает три пальца, и вот тут тянут его уже весьма ощутимо, но всё ещё ласково и постепенно, с горячим, жарким шёпотом: — Немножко потерпеть надо, потом лучше будет, веришь? Он верит, верит, конечно. Как не верить тому, кто за всё это время не обманул ни разу? Как не верить тому, кто в самые сложные и страшные моменты оказывался рядом? Кто спасал его от самых страшных ночных кошмаров? Поддерживал? За руку вытаскивал из любого житейского болота? Как не верить тому, кто, вместо отца, носил на руках? Кто не спал ночами, если Тёма заболевал на даче, обтирал его уксусом и ездил в город посреди ночи за жаропонижающими? Как ему не верить? Тёма не боится ничего, только крепко обнимает Валю за шею. Когда тот, что-то ласково рассказывая Тёме про презервативы, достаёт резинку, Тёма едва в сознании держится: Валя его изласкал, изгладил, и только крепко сжатые у основания пальцы и горчие заверения, что нужно немного потерпеть, не позволяют ему позорно кончить прямо сейчас. Лебедев заставляет его самостоятельно натянуть на него резинку, и Тёма капает на неё слюной и снова порывается нагнуться и лизнуть Лебедева своим влажным шершавым языком, но тот снова не пускает, зато пускает растереть по своему стояку добавочную порцию смазки, и вот тут-то Тёма отрывается, раскачиваясь на его бедрах, обеими руками тискает и выглаживает напряжённый ствол, мурча сладкое: — А правда, что в резинке не те ощущения? Когда Валя входит в него, за бёдра удерживает на своём члене, Тёма до хруста прогибается назад в пояснице, резким движением вскидывается вверх, но не встаёт, царапает лебедевскую спину до крови, урчит что-то нечленораздельное, ёрзает, зажимается и расслабляется, словно пытаясь «умять» его член под себя. Валя, чего бы это ему не стоило, терпит, терпит и только придерживает Артёму за бёдра, да гладит: по ягодицам, спинке и шее, целует её, вытянутую вверх, к потолку. Они снова начинают двигаться. Постепенно, плавно, медленно очень. — Покажи, как тебе комфортно, — просит Лебедев, и Тёма показывает. Сначала несмело совсем, тягуче, медлительно, изводя и себя, и Валю. Он прекрасно чувствует, как тот внутри пульсирует от возбуждения, но Тёму не подгоняет, не торопит, только нахваливает, прижимаясь губами к уху. Затем движения ритмичнее становятся, скорее. Тёме уже мало одной пульсации, Тёме хочется ощутить его глубже, хочется об него тереться, гладиться, как гладился о пальцы, присаживаясь на них и виляя задницей. Уже под конец, когда с непривычки бедра и задница начинают гореть, Лебедев опрокидывает его спиной на постель, подхватывает ладонями под коленками и дотрахивает серией ритмичных, очень быстрых и глубоких толчков, из-за которых Тёма повержено стонет, царапает короткими ногтями спинку его узкой односпальной постели и изливается им обоим на животы. Глаза у Лебедева заливаются чернотой, когда она на Артёма смотрит, ну чисто, как у наркомана. А потом Валя просто лежит у него за спиной, гладит по груди и животу, давая передохнуть, покусывая попеременно плечико и мочку уха, а Тёма сопит носом и тычется губами в взбухшие венки на его предплечье. И если это не любовь, то что тогда она?