Колыбельная для снежной королевы

Лена себя не обманула: спать она так и не легла. Так что утром пришлось закинуться двойным кофе и отправиться на химию, которая стояла в расписании первой.   Придя в школу, Кулёмина узнала, что урок у двух одиннадцатых будет совместным. Час от часу не легче. Как заставить себя не коситься на Зеленову, Лена не представляла. Хотя, возможно, ей повезёт и Полина по каким-нибудь причинам урок пропустит. У самой Лены, увы, такой возможности не было. Всем хорош их совместный быт с Людмилой Фёдоровной, но возможность прогуливать школу теперь перекрыта полностью, хотя за домашний уют без истерик цена небольшая.   Лене не повезло: Зеленова на химии появилась. Улыбнувшись Гуцулу, Полина заняла место рядом с Аней. Лера демонстративно ушла на заднюю парту в дальнем ряду. Лужина последовала её примеру. Сама Лена села рядом с Игорем, который предупредительно занял ей место.   Каримова оказалась как всегда пунктуальной.   — Доброе утро, малыши, — Ирина Ренатовна тепло улыбнулась классу. — Как настроение?   Коллектив откликнулся недовольным, почти мученическим гулом.   — Понятно, жаворонков на эту планету не завозили.   — Если только вы? — Аня вопросительно взглянула на учительницу.   — Я? Анюта, ты мне льстишь, — Ирина нервно хихикнула. — Я терпеть не могу вставать раньше десяти, поэтому разделяю вашу боль.   — Так может, мы тогда тихонечко доспим? — с надеждой предложил Семёнов.   — Нет, Миша, досыпать мы не будем. Вам наоборот, взбодриться нужно: впереди до-о-олгий день, — Ирина тяжело вздохнула. — Давайте же начнём его с опроса.   — Ирина Ренатовна, нокаут, — мрачно прокомментировала Рита.   Лена, надеясь, что её не спросят, опрометчиво разлеглась на парте: взбадриваться в её планы не входило, не только утром, но и вообще в течение всего до-о-олгого дня.   — Ну, есть желающие блеснуть знаниями?   Ответом учительнице стала гробовая тишина.   — Как всегда, лес рук.   — Вырубленный, — неосторожно буркнула Лена.   — А, я поняла, Лен, ты хочешь ответить! Прошу к барьеру!   Что же, сама виновата: неосторожно высунулась из окопа, мрачно подумала Кулёмина, а потом… Её накрыло неожиданным, как подозревала Лена, истерическим весельем.   — Иду, Ирина Ренатовна, — выйдя к доске, девушка даже не стала брать в руки мел.   Набрав в грудь побольше воздуха, Лена гордо вздёрнула подбородок и продекламировала:   Василий влюбился… Плохого тут нету, Любовь неразлучна со всеми, кто юн. Ромео когда-то влюбился в Джульетту, В красавицу Лейлу влюбился Меджун. И Вася влюбился… В Катюшу. Сначала Их праздничным чувствам ничто не мешало, Ничто не стояло у них на пути, Любовь их могла бы и дальше расти. Но так как всегда В жизни бурной и сложной Любовь без конфликта Почти невозможна, Конфликт появился, Но не между ним и ей А между возвышенным чувством И… химией! Весь день промечтал о Катюше Василий, Всю ночь он не спал и метался в тоске, А утром его, Пропустив ряд фамилий, Учитель по химии Вызвал к доске. И Вася пошёл, Как идут к эшафоту… Но можно ль, Скрывая сердечную боль, Ответить, как действует хлор на кислоты И как получить сернокислую соль? И Вася поплыл… И такого провала, Весьма вероятно, Давно не бывало! А дней через семь или восемь как гром Статья в стенгазете его поразила: В ней Катя… Да, Катя! Писала… О нём. И в точности всё описала, как было! Подумайте: Как бы Меджун перенёс, Что Лейла о нём поднимает вопрос? Пришло бы на ум, Скажем, той же Джульетте Писать о Ромео статью в стенгазете? Смеяться над тем, что, любовью пронзён, Забыл о химических формулах он? Нет! Если бы так поступила Джульетта, Умолкла бы песня влюблённых сердец! Творенье Шекспира, трагедия эта Совсем бы другой получила конец. Василий был самолюбив и упорен, Он долго боролся с собой и страдал, Но Катю забыл! Да… как Бэлу Печорин… А химию? Химию он пересдал. И повести нет справедливей на свете, Чем повесть об этой статье в стенгазете!*   Когда Лена закончила, класс разразился бурными аплодисментами и свистом. От внезапного шума у Кулёминой зазвенело в ушах. Девушка прикрыла глаза, а потому не увидела болезненной гримасы на лице Игоря.   Дождавшись, пока шум стихнет, Каримова уточнила:   — Я так понимаю, Лен, отвечать сегодня ты не готова? Хотя стихотворение — прекрасное.   — Ну, вот видите, вам же понравилось, — Лена открыла глаза и покаянно развела руками. — Про белки я вам действительно не расскажу, простите, но могу ещё что-нибудь почитать, — речь девушки была слишком для неё быстрой, а голос — слегка надтреснутым.   — А почитай, — Ирина не знала, какой бес дёрнул её за язык, но идти на попятный не стала.   — Легко!   Незнакомка, моя незнакомка, Я не Блок, но тобой болею. Когда в сердце так колко и громко, Взгляд поднять на тебя не посмею.   Незнакомка моя, незнакомка, Сердцем раненым на разрыв Я срываюсь в агонию, ломку, Зверем загнанным жалобно взвыв.   Незнакомка, моя, незнакомка, Расскажи, как тебя не предать? Разбив душу в мозаику осколков, Я себя приучаю молчать.**   На этот раз в классе повисла тишина.   — Это… Кхм, это твоё? — через несколько секунд отозвалась бледная как мел Каримова.   — Моё, Ирина Ренатовна. Но на этом сегодня мои полномочия всё. Можно, я присяду?   — Да, Лен, конечно, садись…   Больше на этом уроке Каримова никого не спросила. Оставшиеся полчаса параллель молча конспектировала параграф. И только девушка, называвшая себя Каллисто, бездумно смотрела в тетрадь.   Вот ты какая, Баскетболистка 17. Как тесен мир. И судя по бледности Каримовой, кажется, теперь Каллисто знает, кто скрывается за ником Висмут. Интересно, а сама Баскетболистка знает, кому посвящает стихи?   Полина не была уверена насчёт Кулёминой, но Гуцул, судя по напряжённой спине, понял всё.   Когда прозвенел звонок, Лена в числе первых метнулась к двери.   — Задержись, пожалуйста, — Каримова деликатно придержала девушку за руку.   — Конечно, Ирина Ренатовна, — выдохнула Лена, смиряясь со своей участью, и присела за первую парту.   Когда за последним учеником закрылась дверь, Ирина заговорила:   — Значит, Баскетболистка?   Лена дёрнулась как от удара и уставилась на собеседницу широко распахнутыми глазами.   — Не-е-ет… Только не говорите, что… Вы же просто один из моих читателей, да? — в голосе Кулёминой слышалась паника. — Чёрт, это же не можешь быть ты!   Конечно, Кулёмина могла надеяться, что Ирина Ренатовна просто почитывает фанфики. Но закон подлости, сука, беспощаден. И осторожный кивок Каримовой это только подтвердил.   — Да, Баскетболистка. Висмут — это я.   — О господи… — девушка закрыла лицо руками, чтобы спрятать покрасневшие щёки. — Этот день не мог стать хуже. Ну здравствуй, Висмут. Что же, теперь у меня хотя бы нет дихотомии.   — А была?   — О, ты даже не представляешь. Знаешь, каково это — любить незнакомку и свою учительницу химии и ни хрена не понимать, кто всё-таки тебе нужен?   Услышав последнюю реплику, Ирина осела на стул.   — Прости…   — За что? Это мои подростковые тараканы. Сложно не влюбиться в незнакомку, которая умна, обладает замечательным чувством юмора, деликатна, с которой вы на одной волне. И в такого, как ты, учителя не влюбиться тоже сложно. Ты же не думаешь, что я одна такая? У нас в химичку не вкрашены только безнадёжные натуралки и Зеленова с Новиковой, но у них своя атмосфера, — горько улыбнулась Лена.   Девушка понимала: если раньше у неё была хоть какая-то надежда, то с больным и обречённым «прости» она померкла. Кулёмина не могла не понять всей глубины этого тихого «прости».   — Знаешь, Лен, я думаю, ты слегка преувеличиваешь относительно моей популярности, — нервно хихикнула Ира.   — Ну, разве только самую малость. Ты не переживай, я не собираюсь тебя сталкерить или что-то в этом роде. Я всё понимаю, просто… Сейчас — больно. Очень.   — Лен, солнышко, что тебя так накрыло? Ты уже на урок пришла… Взвинченная.   — Видимо, на физ-ру я сегодня не иду. Угостишь чаем? У тебя вроде окошко, а мне нужно кому-то об этом рассказать, или меня разорвёт нахер.   — Конечно. Пойдём в подсобку.   *** Грея руки о чашку с чаем, Лена пыталась собрать мысли в кучу. Получалось плохо. Не прибавлял уверенности и виноватый взгляд Каримовой, который девушка периодически ловила на себе.   — Ир, давай, договоримся: мои чувства — это не твоя вина. И ответственность тоже не твоя. Ты не давала мне ни единого повода. Господи, да ты идеальна! Просто… Так случается. Я переживу. Баскетболистка снова будет стеклить, но переживёт. Честно.   Даже несмотря на критическую невзаимность, Лена отчаянно хотела защитить от боли женщину, которую любила, женщину, которая ни в чём не была перед ней виновата, женщину, которая её защищала и заботилась… Идеальную и такую чужую.   — Всё так, Лен, но… Веришь ты или нет, мне тоже больно.   — Я в этом не сомневаюсь. И я не хочу, чтобы тебе было больно, поэтому и проговариваю. А на урок я действительно пришла уже… — Лена помолчала, подбирая слова, — в изменённом состоянии сознания.   — Лен, ты что?! — теперь в голосе Ирины явственно прозвучал страх.   — О Боже, нет, конечно, я ничё не курила… Ну, кроме сигарет, не пила… Просто, милый мой Висмут, это такой пиздец… — Лена сделала большой глоток из чашки. — Я вчера узнала пиздец, и теперь он меня разрывает до воя. И я, блять, не должна этого делать, но… Страдай вместе со мной!   — Да что случилось-то? Ты же знаешь, я всегда готова тебя выслушать и помочь, и неважно, как друг или как учитель.   — И того, и другого, пожалуйста. Короче, я вчера узнала, что не я одна в школе фанфики пишу.   — Вчера?   — Вчера, вчера. Выражусь точнее: не только мы с тобой пишем фанфики, кстати, говорю тебе об этом лично, ибо давно мечтала — «Имя на кинжале» — охеренно.   — Спасибо. И всё-таки, кто ещё пишет фанфики? — голос Каримовой зазвенел от напряжения: интуиция подсказывала: то, что она услышит, ей не понравится.   — Каллисто 666.   — Подожди, ты знаешь, кто Каллисто? Вроде по возрасту только я подхожу в нашей школе. Ещё, возможно, Светочка, но я бы знала, что она зависает на Фикбуке.   — Нет, не Светочка. Вот ты тоже думала, что она взрослая поломанная тётенька, да?   — А разве нет?   — Хер там плавал! Каллисто 666 — это Полина Зеленова. Понимаешь, блять? Полинка! Семнадцатилетняя Полинка! — голос Лены задрожал. — И вот этот пиздец! Этот огромный пиздец о безумии Каллисто и её воплотившейся мести, этот ёбаный ад, который мне в кошмарах снился месяц, это «Лалабай», которое Каллисто пела каждому из них, написала Полина, с которой вы меня вместе из пиздеца вытащили, — по щекам Лены потекли слёзы. — Висмут, я не знаю, как с этим жить. Потому что мне… Если даже это гипербола, если ей пришлось пережить хотя бы десятую часть, то я хочу убить каждого. И знаю, что не смогу, потому что она ж меня к себе не подпустит, — Лена рвано выдохнула и попыталась остановить поток слёз, бегущих из глаз.   — Девочка моя… — Ирина подошла к плачущему подростку и заключила в объятья дрожащие плечи.   — Понимаешь, меня она вытащила, а её вытащить некому. И единственное, что я, блять, могу — это делать вид, что я не в курсе. А я не знаю, как. И на этом фоне безнадёжная влюблённость Баскетболистки в Висмут, знаешь, смотрится как-то даже некритично, — девушка теснее прижалась к Ирине, слёзы которой падали ей на макушку. — То есть я могу, конечно, предположить, что всё это — авторский вымысел, что Полинка просто впечатлилась персонажем, но… Нет. Мой собственный небольшой опыт «большого спорта», прости за каламбур, говорит, сука, об обратном. С чего бы мне верить, что у моделей по-другому всё работает?   Ирина молчала. Маленькие ломаные девочки, которых некому защитить, разорвись она хоть на десяток мам-медведиц. Она не знала, что сказать растерянному, прижавшемуся к ней ребёнку, поэтому просто обняла крепче.   Немного успокоившись, Лена заговорила:   — Я всё ещё не знаю, что делать…   — Лен, а ты точно уверена, что это Полинка?   — Ты видела её перевод? Песни.   — Ну да, очень красивый.   — Ну вот. Мне Гуцул вчера позвонил и похвастался, что они вдвоём с Полей её переводили. А потом я открываю Фикбук и вижу… — заканчивать фразу Кулёмина не стала.   Ирина шумно выдохнула, почти всхлипнула.   — Я должна была попытаться надеяться, — тихо проговорила она.   — Прости, но… Нет.   — Леночка… Теперь и правда, единственное, что мы можем — не пялиться на Полинку и никак не изменить своего поведения по отношению к ней.   — Без вариантов, да?   — К сожалению, да. Будь у нас хоть какие-нибудь доказательства, изъяви Поля желание что-то обнародовать — можно было бы попытаться сделать хоть что-нибудь, помочь ей. Но если она молчит, мы просто не имеем права, не то что искать доказательства, но даже показывать ей, что знаем.   — Да понимаю я, всё понимаю. Просто больно.   Звонок со второго урока, прозвеневший неожиданно громко, напомнил Лене, что пора идти на литературу. Но нет, свою норму художественного чтения она на сегодня выполнила.   — Ира? Спасибо тебе.   — За то, что сделала тебе больно?   — За то, что выслушала. Всегда выслушиваешь. За то, что не сказала, что я всё себе придумала. За то, что болишь нами, — Кулёмина тяжело поднялась со стула, подхватила сумку и вышла в шумный коридор.   Спать. Домой. Спать и, пожалуйста, хоть ненадолго, но ни о чём не думать: ни о своей безнадёжной любви, ни о девочке, поющей колыбельные психопата.   *** Когда Лера приехала в Останкино (пробы на роль были назначены на этот вторник), Золотов уже её ждал.   — Добрый день, Валерия Андреевна, — мужчина располагающе улыбнулся.   Новикова с трудом поборола желание показать ему язык, или средний палец, или чудодейственную комбинацию, полностью отражающую её мнение об этом человеке.   — И вам не хворать, Василий Степанович.   — Значит, вы не передумали?   — Я? Я полна энтузиазма. А что, передумали вы? — Лера с вызовом посмотрела на Золотова, который демонстрировал олимпийское спокойствие.   — Хм, я жажду увидеть вас в кадре.   — Тогда приступим?   — Когда будете готовы.   Глубоко вздохнув, Лера прикрыла глаза. Сейчас она должна уступить место другому человеку.  Здесь должна быть Саша Воронова: девочка из неблагополучной семьи, влюблённая в одноклассницу Лесю Дёмину… Лесю, которую играет Зеленова… Нет, не Зеленова. И не Новикова. Саша. Воронова Саша.   Девушка тяжело опустилась на стул, сгорбилась и исподлобья посмотрела на Золотова.   — …А потом, Леська, она мне заявляет: беременная, мол, какой срок, ХЗ. Месячных уже месяца четыре нет… Или три. Крис, блять, не в курсе! Малолетка безмозглая! Кому я, блять, как порядочная деньги на гондоны давала, хуй пойми!   — Твоя сестрица жжёт, — отозвался Золотов, читавший текст Олеси.   — Не то, ебать, слово! Напалмом! — глаза девушки загорелись яростью, она шумно выдохнула, достала из кармана пачку сигарет и зажигалку, глубоко затянулась и выпустила две струйки дыма из ноздрей.   — Что делать будем, Сашка?   — Снимать штаны и бегать, видимо. Блять, Леська, какая беспросветная жопа! Эти двое — ханури, производители наши, по Сеньке зона плачет, дай срок, и эта малолетняя пизда! Еба-а-ать, Леська, они утянут меня на дно, — к концу фразы голос Саши сорвался.   — Не утянут. Сашка, мы придумаем что-то, справимся, — чужая рука осторожно сжала её пальцы.   — Не-не-не-не-не, тебя я на это подписывать не собираюсь! — Саша решительно замотала головой. — Леська, я не собираюсь тянуть тебя в болото. Больше того тебе скажу, я, блять, сделаю всё, чтобы Крис сдала своего выродка в детдом. Я его не потяну, а ей четырнадцать. И знаешь, в чём отдельная жопа?   — М-м-м?   — Сучка, молчит, не говорит, кто папаша! Не, я, конечно, предполагаю, что она может и не знать. Но, блять, мне бы значительно полегчало, если бы я знала, кому оторвать яйца. Накрылся мой техникум пиздой, походу.***   Лера зло сплюнула и затушила сигарету о подошву ботинка.   — Какая натуральная злость, — без намёка на иронию выдохнул Золотов.   — Я, пожалуй, буду считать это комплиментом, — Лера поискала глазами пепельницу.   Золотов протянул девушке пустую кофейную банку.   — Знаете, Валерия, когда я предлагал вам эту роль, я всего лишь надеялся, что вы подойдёте, но очень боялся, боялся ошибиться. Но теперь я… Могу просить вас участвовать в моём проекте.   Такая формулировка сбила Леру с толку.   — Просить? Я думала, вы уже всё решили.   — Нет, сейчас я могу только просить. Решение, конечно, остаётся за вами.   — Я не изменила своего намерения. Если я вам действительно подхожу, мы будем работать над этим сериалом вместе, тем более что… — Лера замолчала, подбирая слова. — Ваш сценарий, судя по тому, что я видела, кажется, как минимум, нетривиальным.   — Мне льстит такая оценка. Я буду рад работать с человеком, который может беспристрастно оценить то, что я хочу донести.   — Простите, но я это скажу: я очень надеюсь, что Сашина сестра таки проявит благоразумие.   Золотов усмехнулся и протянул Лере толстую папку.   — Ну, у вас будет время прочитать сценарий целиком.   Лера недоверчиво нахмурилась. Он вот так вот, не имея о ней почти никакого представления, предлагает весь текст будущего, возможно, хита? Себе-то можно признаться, что продукты Золотова неудачными не бывают.   — А если я его куда-то солью?   — Ну, значит, я буду знать, что в вас ошибся. А вы собираетесь его сливать?   — Нет, — Новикова посмотрела собеседнику в глаза. — Мои симпатии и антипатии не играют никакой роли. Поступить так было бы очень непорядочно. А я, знаете ли, злая, но порядочная. К тому же я хочу сыграть эту роль и сделать это на максимуме своих возможностей и вовлечённости.   — Значит, я всё-таки в вас не ошибся. И я благодарен вам за это, Лера.   *** Уходя от Золотова, Новикова чувствовала, что сделала всё правильно, и гордилась собой, потому что съёмки на Тин-ТВ — это и правда, большой повод для гордости.   Лера не сомневалась: будь у Золотова хоть тень сомнения в том, что она подходит для этой роли, он бы вежливо отказал. Но она получила роль, ради которой многие опытные актрисы гораздо старше неё были бы готовы почти на что угодно.   Валерия Андреевна, вы молодец! Молодец, как ни посмотри. Теперь главное, чтобы самообладание не изменило ей, когда она окажется на одной площадке с Зеленовой.   *** — Наташка, можно к тебе? — Оля заглянула в комнату дочери, когда та заканчивала делать физику.   Девушка повернулась на голос, кивнула и улыбнулась.   Оля присела на кровать.   — Как успехи?   Наташа показала матери тетрадь с решённой задачей и выставила большой палец.   — Ты у меня умничка. А вот я, знаешь, с физикой никогда не дружила. Ты в этом в дедушку.   — Ну да: и с физикой, и с математикой. Помню, как он учил меня десятками в четыре года считать, — написала Наташа.   — Наташ, я вчера с Евой встречалась.   Девушка вопросительно приподняла бровь.   — Евка предложила мне уйти к ней менеджером.   — Так это же отлично! — быстро среагировала Наташа. — Мам, сидение дома тебя угнетает, я же вижу. Ты у меня натура деятельная, иногда даже сверх.   — Ну кому-то же в нашей семье должно было достаться шило, — Липатова-старшая рассмеялась. — Так думаешь, согласиться?   — Однозначно.   — Наш папочка будет в восторге.   Наташа помрачнела.   — Он сам виноват. И это не причина отказываться от Евиного предложения. Она классная, ты классная. Вы поладите! Тем более что вы, вроде как, дружили, когда я малая была.   Оля слегка покраснела.   — Ты знаешь, дочь, думаю, уже можно тебе об этом рассказать. Мы с Евой… Ну, не дружили, вернее, не совсем дружили. Мы были парой. Несколько лет. До её годичных гастролей по Европе, — Оля напряглась, не представляя, как отреагирует ребёнок.   — Э-э-э… Ты бисексуалка?   — Ну, если давать определение, то, пожалуй, да.   — Угу. А почему расстались?   — То есть просто «угу» и всё?   — Ну, могу на гитаре марш Мендельсона сыграть, если тебе нужно музыкальное сопровождение.   Оля откинулась на спину и расхохоталась, представив, как идёт к алтарю под руку с Евой, а из динамиков раздаётся рок-версия свадебного гимна.   — То есть тебя это не напрягает?   — Мам, я современная и толерантная, шипперю Марго и Сомову. Это вообще не моё дело, с кем ты спишь и кого любишь. Так всё-таки, почему вы расстались?   — Солнышко, ты была маленькая, это был твой четвёртый класс. Годичный тур. Ну представь, куда бы мы с тобой поехали? С Леркой тебя разлучать, учёбу твою под откос пускать. Я сказала, что поехать не могу, потом Евка встала на дыбы, начала предлагать варианты, которые мне не подходили. Я фыркнула, откинула волосы назад, сказала, что она ничего не понимает. Молодые мы были да импульсивные обе. Никакой драмы, просто лодка отношений разбилась о Титаник расстояния.   — А-а-а, вот оно что… Ну, четвёртый класс я бы, наверное, пропустила безболезненно, но получилось, что получилось. А тебе, слушай, с Евой-то будет комфортно работать?   — Да, когда она вернулась, мы возобновили общение. В формат пары не вернулись, но взаимодействуем без натянутости. Я, Наташка, даже, знаешь, скучаю по ней, — тихо призналась Ольга.   — Ну тогда благословляю вас, дети мои, на большую гейскую командную работу, а может, и не только работу.   — А папа как же?   Наташа глубоко вздохнула и махнула рукой.   — Понимаешь, мам, папа… Он… С ним хорошо о музыке разговаривать, на концертах тусить, если он трезв, перешучиваться, но… Вашему ребёнку нужна родительская опека, а не ещё один туалет.   Оля хихикнула.   — Разочаровалась, значит? — губы старшей Липатовой искривила горькая улыбка.   — Да не то чтобы. Просто, наверное, для рок-звезды его отцовство близко к идеальному, ну, с учётом его образа жизни до меня, его представлений о том, что значимо, а что — нет… И ещё полгода назад я бы обиделась, закатила отвратительную истерику, оттого что он не оправдывает моих ожиданий, мне было бы жутко больно, но… Ма, мы далеко не всегда получаем то, что хотим. И сейчас я понимаю, что я к папе очень привязана, а он — ко мне. Но с ним гораздо комфортнее взаимодействовать, когда он «папа наездами». Понимая, что приехал ненадолго, он ценит время, которое мы проводим вместе. А вот жить с ним на одной территории постоянно — это тяжело. Он пьёт, забивает на какие-то важные для нас с тобой вещи. Он из тебя холеричку сделал, а, прости, пожалуйста, на маленькую семью достаточно одного холерика — меня. А ещё… Он довольно часто приводит Боба Кантера домой, а я бы предпочла дома взаимодействовать только с Борисом Лагуткиным. То есть он классный, но, наверное, роль ответственного отца — она не для него. И, мам, я откровенно боюсь… — на несколько секунд рука Наташи зависла над доской: девушка не была уверена, стоит ли писать о том, что именно её тревожит.   — Что я запью вместе с ним?   Наташа молча кивнула и отвела взгляд.   — Наташ, меня не тянет пить. Я вообще не очень люблю алкоголь, ты же знаешь. Но страхи твои понимаю, и они были бы оправданы, если бы Боря был моим всем, а так… Понимаю, что есть проблема. Я понимаю, что тебе нужен отец, которого, к сожалению, почти нет. А ещё я знаю, что тебя люблю и не собираюсь позволять ему херить твою психику.   — Предложишь ему развод?   — Предложу, если ты не против.   Наташа встала из-за стола, присела рядом с матерью и положила голову той на плечо.   — Значит, решили, — резюмировала младшая Липатова. — И прости, мам, что я тебя в это втянула. Я должна была понимать, что если вы расстались, то не просто так.   — Наташка, да ничего ты не должна. Ты маленькая, а мы взрослые. Это только наши решения и наша ответственность. Если уж на то пошло, я должна была тебе честно рассказать, кто твой папа и что с ним было не так. Прости, пожалуйста, что отмалчивалась.   — Ну, тебе, наверное, неприятно было это вспоминать.   — Неприятно, но ты имела право знать.   Наташа легла на кровать и утянула мать за собой.   — Детёныш решил? — улыбнулась Оля, целуя дочь в волосы.   Наташа прижалась к ней и прикрыла глаза.   *** Полина сражалась с домашним по биологии настолько яростно, что даже не услышала хлопка двери. И только осторожный стук в дверь её спальни известил девушку о том, что Вася вернулся.   — Ребёнок, я дома.   — Васенька, — Полина с шумным вздохом облегчения отложила тетрадь. — Судя по тому, как ты сияешь, Новикова тебя не разочаровала.   — Не-а, — почти по-мальчишески улыбнулся Вася, проходя вглубь комнаты. — Она охеренна.   — Кто бы сомневался, — в глазах Полины отразилось восхищение пополам с печалью.   — Полинка, мы нашли Сашку, — Золотов присел на стул рядом с девушкой.   — Угу, — Зеленова неэстетично начала грызть карандаш.   — Тебя всё-таки перспектива работать с Лерой ввергает в уныние?   — Васенька, сейчас меня ввергают в уныние исключительно законы, мать его, Менделя. Если я эти задачи не решу, Кац меня съест, без соли и не подавится.   — Ваша биологичка питает пристрастие к каннибализму? — Золотов иронично сдвинул брови.   — Она питает пристрастие исключительно ко мне, и из урока в урок не забывает напоминать, что слава — это ещё не всё, мистер Поттер.   — Подожди, у тебя проблемы с биологией?   — У меня проблемы с Кац, в первую очередь, а мои нелады с биологией произрастают именно оттуда. Из Жопы. Куриной, которую Зоя Семёновна регулярно демонстрирует мне своим лицом.   — Какие любопытные метаморфозы, — прыснул Золотов.   — И не говори. Я эти метаморфозы два раза в неделю наблюдаю, начиная с пятого класса. Знаешь, за семь лет этот фокус несколько… Кхм, утратил своё очарование.   — Дитё, тебе помочь?   — А ты что, сечёшь в биологии?   — Ну, задачи Менделя я уже много лет не решал, но, думаю, вспомню. Показывай, что там у тебя.   — Вот, — Полина протянула мужчине тетрадь.   — Давай посмотрим…   *** — Я так больше не могу-у-у! — через сорок минут беспощадной экзекуции взвыла Полина.   — Так а больше и не надо. Мы только что решили последнюю задачку.   — Правда? Правда-правда? — Зеленова неверяще уставилась в тетрадку.   — Ага. Теперь ты можешь бестрепетно предъявить плоды праведных трудов вашему сатрапу.   — Васенька! Ты… Ты… — Полина подскочила, чтобы тут же кинуться мужчине на шею. — Ты гений!   — Так уж и гений, — проворчал Золотов себе в бороду, неловко приобнимая девочку.   Мужчину одновременно смущал и радовал этот импульс: значит, ребёнок его не боится и, кажется, начинает доверять.   — Гений, гений! Пойдём, я что-нибудь приготовлю и буду тебя кормить!   — Подожди, я переоденусь и будем готовить вместе.   Когда Вася вышел из комнаты, Полина зашвырнула тетрадь в сумку и буквально протанцевала на кухню.   *** Остаток вечера Полина и Вася провели, болтая о том, что произошло за день, о завтрашних планах и о том, насколько наглыми моськами бывают коты: Мурзик не постеснялся дважды за трапезу залезть к Васе в тарелку.   Домывая посуду, Зеленова поймала себя на мысли, что начинает привыкать к уюту, который дарил Золотов одним своим присутствием.   *** Ира чувствовала себя по-настоящему больной. И хотя термометр показывал 36,5, ощущение ломоты и усталости её не оставляло.   Где же она повела себя неправильно? Лена, конечно, говорит, что её чувства — не вина Каримовой, но это Ирина взрослый человек, это она должна была уловить зарождающийся романтический интерес подростка и пресечь его. А с другой стороны, если бы она Лену оттолкнула, девочка не пришла бы к ней и ничего не рассказала бы о домогательствах Степнова. И кто знает, чем бы тогда всё закончилось?   Как бы Ира ни поступила, последствий было не избежать. И что делать теперь, она понятия не имела. Как не сделать Лене ещё больнее? Как помочь Игорю, на котором лица не было, когда Кулёмина читала своё стихотворение? Господи, Ирина так надеялась, что эти дети смогут сделать друг друга чуть счастливее! А теперь… Ира не удивилась бы, если бы Игорь отгородился и от Лены, и от самой Каримовой. А мальчику так нужен дом, нужна поддержка. Им обоим это необходимо. И Ира не хочет их терять. Ни одного из них.   Открыв вкладку Книги фанфиков, Ира в считанные мгновения отыскала стекло, смысл которого стал понятен только теперь. Даже слишком понятен.   Интересно, что будет проще — жрать стекло или кричать «люблю»? Мне никогда не узнать, поскольку мой объект недосягаем. И сколь ни прыгай к кольцу, не дотянешься. И сердце отравляет боль, безжалостная и едкая, как чёртова молочная кислота после полугода без тренировок. Ты красивая, такая красивая. И настолько же стеклянно не моя. Не могу назвать тебя даже холодной, потому что полюбила я солнце в твоих волосах, полюбила серый затягивающий омут глаз, тёплый, ласковый и от того ещё более опасный, беспощадный как трясина. Насколько было бы легче, если бы ты была холодна, презрительна, далека и надменна! Но нет, ты даришь тепло каждому, кто в этом нуждается. И каждая твоя улыбка, полная согревающего света, разрывает будто скальпелем, гоняя адреналин по венам. Я зарабатываю грёбаную мерцательную аритмию всякий раз, когда встречаюсь с тобой взглядом. Только и остаётся, что выгонять этот адреналин, выгонять всеми доступными способами. Наверное, проще было бы не глядеть на тебя вовсе, не думать о тебе, не дышать тобой, не наполнять лёгкие твоим парфюмом каждый раз, когда проходишь мимо. Но я чёртов адреналиновый маньяк. Вновь и вновь позволяю себе превращать сердце в алхимический тигль, зная, что из моей любви — безнадёжного уродца гомункула — никогда не вырастет ничего жизнеспособного. Мертворождённое чувство, проросшее без спросу и сделавшее из меня маньяка, адреналинового наркомана, насквозь больного тобой. И единственное, что у меня есть, — адреналиновые стёкла на завтрак, обед и ужин, потому что я знаю, что никогда не посмею произнести «люблю» и сравнить, что всё-таки тяжелее. Моя красивая и такая не моя. **   Девочка-адреналиновый маньяк.   Что же, Ире остаётся только надеяться, что её Баскетболистка переболеет этим чувством. Безответным чувством.   *** На сей раз Лене повезло: она смогла проспать целых пять часов. Пять часов без сновидений и внутреннего рефрена: «прости», «прости», «прости», перемежающегося полубезумным «Лалабай».   Кулёмина честно не собиралась ковырять свежие раны, но «Имя на кинжале» оказалось первым в сборнике «Стеклопоэтика».   Наверное, не стоило его перечитывать, но кто бы удержался?   Имя твоё на кинжале Сверкнёт ледяным огнём. Правда почти не жалит. Ты шагнула за окоём И оставила мне безнадежность, Холод губ и горечь вины. Там отчаянье, где была нежность, Отголосок вечной войны, Что проиграна пред первой битвой. Мы разбиты как сотня зеркал. Эхо мёртвой пустой молитвы Не сотрёт звериный оскал Этой боли. И смертной муки Не избыть пеплом на волосах. Я целую холодные руки, Видя боль в потемневших глазах. Моя тёмная, не чужая, Как же душу твою искупить? В адской бездне, у самого края Буду нежно тебя ловить. Я согрею губами пальцы, Что разучены обнимать. Я родного живого скитальца Не устану вовеки ждать. **   Висмут тоже умеет стеклить, и, к сожалению, Баскетболистке никогда не стать её личным скитальцем.