Колыбельная для снежной королевы

Ира ненавидела конец зимы и начало весны. То что вчера было довольно плотным настом, сегодня стало жидким грязно-серым месивом, по которому ни проехать, ни пройти. Капли снега с дождём, летящие в лицо, оптимизма не добавляли, как и чёрные мокрые остовы голых деревьев. И ведь даже зонт не возьмёшь с этим ветром. Сломанные спицы — единственная перспектива при такой-то погоде. Господи, ну почему именно сегодня?! Сегодня, когда у неё открытый урок, перед которым она проспала едва ли три часа. И обещал же гидромет небольшой минус — не то чтобы Ира любила холода: к концу зимы они кому угодно поперёк горла встанут — но лёгкий морозец не позволил бы хрустящему и хоть сколько-нибудь надёжному насту превратиться в топкую кашицу. Ничего не поделаешь — придётся пробираться до школы зигзагами, надеясь, что более ранние пешеходы успели протоптать какие-никакие тропинки. Как хорошо, что сегодня ей ко второму уроку! Выйдя в начале девятого — примерно после звонка на первый урок — Каримова была уверена, что успеет добраться до работы с наименьшими потерями для своей обуви, и на подготовку к открытому занятию останется достаточно времени. *** Когда до школы оставался один несчастный квартал, Ира позволила себе понадеяться, что этот квест она пройдёт успешно. Едва эта мысль полностью оформилась в её голове, рёв двигателя откуда-то сбоку и поднявшийся фонтан брызг махом похоронили её надежды на хотя бы сносное утро. Не веря своим глазам, Каримова наблюдала, как на полах пальто расцветают грязные пятна. По ощущению чего-то холодного и липкого в районе колен она заключила, что чулки тоже безнадёжно испорчены. — Мудак, блять! — выдохнула Ира, зло сверля глазами водительскую дверь большого чёрного Мерседеса, остановившегося возле неё. Словно загипнотизированная её тяжёлым взглядом, дверца открылась. — Простите, милая девушка. Ещё вчера этой ямы не было, — на Иру виновато смотрели большие зелёные глаза. — Ну, наше дорожное покрытие оставляет желать лучшего! — истерично хихикнула Каримова. — Только мне-то теперь что прикажете делать? Как я в таком виде в школу пойду?! Господи, блять, перед открытым, сука, уроком! — обычно не ругающаяся Ира была готова заплакать. — Судя по времени, идёте вы ко второму, — полувопросительно уточнил мужчина. — Да какая разница? Я всё равно уже ни хрена не успею! — Ну, если будете идти своими очаровательными ножками — нет. А если сядете ко мне в машину, то вполне. В конце концов, я невольный виновник вашего плачевного положения. Будет справедливо и естественно, если я помогу вам исправить последствия, ну, насколько это возможно. Если вы живёте не в этом районе, можем съездить в ближайший ТЦ за какими-нибудь брюками и пальто… Ну, или что вы предпочтёте. — Впечатляющая щедрость, — презрительно отозвалась Ира, но дверцу штурмана открыла, чтобы усесться в салон. — Право же, вы зря столь резки. Я всего лишь хочу компенсировать вред, который причинил. Так куда едем? — Домой! — Ира назвала адрес, всё ещё недовольно оглядывая водителя. Рыжие волосы, широкие плечи, даже когда сидит, видно, что очень высок. Симпатичный, вежливый и, видимо, терпеливый. Какая жалость, что встретился Ире он именно при таких обстоятельствах. — А, так это совсем близко — мигом обернёмся, — улыбнулся не подозревающий о её мыслях мужчина и разогнался. До подъезда они ехали в молчании. Ира думала о том, что где-то эту машину уже видела. Её спутник ни разу не повернулся к ней — внимательно следил за дорогой, а она сама оценивала профиль и большие руки, уверенно держащие руль. Чёрт, ну какие неуместные обстоятельства! Уверенные водители всегда были её слабостью. Но вряд ли что-то получится, после того как она его обматерила. До чего неудачный день! Притормозив у её дома, мужчина вышел из машины, открыл ей дверь и очаровательно улыбнулся: — Я подожду вас здесь и, если хотите, довезу прямо до дверей школы. Перед такой галантностью невозможно было устоять, и Ирино хмурое лицо немного смягчилось. — Я быстро, спасибо, — улыбнулась Каримова и грациозно, даже несмотря на грязное пальто, вышла из автомобиля. Через семь минут, сменив любимое тёмно-красное платье на классические чёрные брюки и голубую блузку, а пострадавшее пальто — на удлинённый приталенный пуховик, Ира снова села в поджидавший её Мерседес. — Вы обворожительны в любом наряде, — мужчина с бархатным голосом и безупречными манерами занял водительское кресло и завёл мотор. — Особенно в перепачканном пальто, — грустно вздохнула Ира. — Но спасибо, вы очаровательны. Простите, что нарявкала. — Это естественно, учитывая нашу несчастную ситуацию. И, если бы вы согласились со мной встретиться ещё раз, я бы осмелился пригласить вас на ужин, хотя бы в качестве моральной компенсации, потому что впечатление о себе — я уверен — уже успел испортить. И… Я был бы рад, если бы вы… Позволили мне оплатить химчистку пальто. Галантный красивый мужик, управляющий машиной как профи. Интересно, согласится ли она на ужин? Ира мысленно хихикнула. — Да ничего вы не испортили. День просто сегодня не задался, — Каримова подарила спутнику одну из самых обворожительных улыбок из своего арсенала. — Я принимаю ваши предложения. Оба… — А-алилу-уя! — тихо, но задорно пропел мужчина. Ира прыснула. — Ваша непосредственность подкупает. — Ну, простите, какой мужчина не возблагодарит господа нашего, когда такая красавица соглашается с ним поужинать? Автомобиль повернул налево, и Ира с грустью обнаружила, что они почти приехали. — Меня зовут Вася… Наверное, стоило представиться сразу, но моё смущение и ваша красота сделали всё, чтобы я забыл об этикете, — новый знакомый Иры неловко улыбнулся. — Ирина. Вы не поверите, но я рада нашему знакомству, пускай оно даже не совсем удачно началось. — Я тоже рад, — Вася принялся сбрасывать скорость. — Но скоротечность первой встречи меня удручает, — Ира кокетливо склонила голову, прекрасно зная, насколько выигрышно сейчас выглядит. — Главное, что она не последняя. К тому же следующий урок начинается в девять, а значит, у нас есть ещё пара минут. Мерседес остановился. — Я бы с радостью, но мне ещё нужно подготовить раздаточный материал. — Тогда потороплюсь попросить ваш номер телефона, а вам дам свою визитку, — Вася достал из бардачка глянцевый прямоугольник и протянул его Ире. — Василий Золотов, — прочитала Каримова и улыбнулась. — Благозвучно. Открыв сумочку, Ира достала блокнот и ручку, быстро нацарапала несколько цифр, вырвала листик и отдала Васе. Тот аккуратно его сложил и спрятал во внутренний карман пиджака. — Буду рад созвониться с вами на днях, Ириша. — Буду ждать. — Удачи вам! Открытый урок — мероприятие хоть бесполезное, простите, но нервное. Так что ни пуха ни пера! — А, к чёрту! — беспечно отозвалась Ира и вышла из машины. Может, это утро не такое уж и неудачное… Если, конечно, он позвонит. *** Вася улыбался, глядя на грязно-серую дорогу. Даже отвратительная жижа под колёсами и тусклое небо над крышей машины уже не могли испортить его настроение. Какая же всё-таки прекрасная у коммунальщиков традиция — класть асфальт в ноябре–декабре! Его бы воля, он бы им сегодня премию выписал. Остановившись на светофоре, Золотов включил магнитолу, нашёл нужную песню и негромко замурлыкал. «Ах, какая женщина, какая женщина!» Что-то произошло с ним за эти несколько недель. Что-то, что Васю с одной стороны воодушевляло, а с другой — немного пугало. Раньше он бы извинился, даже довёз бы красивую женщину до пункта назначения, вежливо попросил бы номер карты, чтобы перевести деньги на химчистку, и позорно сбежал бы, проигнорировав её лёгкий флирт. Ведь как долго он избегал хоть сколько-нибудь значимых взаимодействий с женщинами! Но эта сначала рассерженная и взволнованная, а потом кокетливая леди, пожиравшая глазами его руки… Было в ней что-то, что не оставляло у Васи никаких сомнений — листочек с телефоном он точно не потеряет и, наверное, с большим трудом дождётся завтрашнего дня, чтобы позвонить. Позвонил бы и сегодня, но боится показаться слишком настойчивым, да и не уверен, будет ли такая поспешность приличной. Чёрт, за столько лет он, кажется, разучился флиртовать с женщинами! Старый бирюк! Да оно и не удивительно — после Аниной смерти несколько лет ни на кого не смотрел. Страшно было даже подумать о том, чтобы предать её память. Вася и жил-то тогда от похода до похода на кладбище, даже работа на Тин-ТВ, забота о Мурзике, встречи с Анфисой, которая изо всех сил пыталась помочь ему удержаться на плаву, как-то смазывались в сознании. Он и правда чувствовал себя живым только у могилы жены и дочки — маленькой Сашки. И минуты этой «жизни» чертовски походили на агонию. Потом, конечно, раны слегка затянулись, и однажды даже наступил момент, когда Васе начала сниться его счастливая жизнь с любимой женой, лица которой он в этих снах никогда не видел. Не Анютой, другой женщиной — незнакомкой, державшей на руках рыжеволосого мальчишку лет трёх. Во сне Вася чувствовал себя счастливым, а по утрам ненавидел себя, предателя. Потому что как можно мечтать и радоваться счастью с кем-то другим, жить какую-то жизнь, когда его — оборвалась?! Но сны повторялись и повторялись, и после каждого он в первые секунды жалел, что проснулся. Вася рассказывал о них Анфисе и Евке рассказывал. Обе говорили, что хотеть счастья — это нормально, что он имеет право продолжать жизнь и быть счастливым. Вася слушал, кивал, обнимал девчонок, благодарный, за то что те не презирают его слабости. Но в утешения подруг верил мало, может, ещё и потому, что ни одна из них не была по-настоящему счастливой. У Анфисы были Серёжа и Диана и их отношения были долгими и крепкими, но ребята появились у неё далеко не сразу и даже теперь, спустя много лет дружбы с привилегиями, Фиса не подпускала Князевых слишком близко. Вася подозревал, что эта дистанция в них болит — и в Серёже, и в Диане, но в конце концов ребята просто приняли правила игры, которые предложила Воробьёва. И все трое дарили друг другу заботу и поддержку в той мере, в которой могли. И он знал, что, несмотря на абсолютно взаимную нежность, подруга не чувствует себя счастливой, никогда не чувствовала, с тех пор как потеряла ребёнка. Она может радоваться новым ролям, получать удовольствие от совместных дурачеств с ребятами и с ним, но счастья в её душе нет. Что до Евы, та, кажется, ни дня не была действительно счастлива после расставания с Олей. У неё менялись любовники, города, страны, стиль и репертуар, но без Оли всё было неинтересно. Ева умеет, как и он сам, находить мазохистское, глубокое наслаждение в тяжёлой непрерывной работе, а в редкие дни отдыха — по-настоящему расслабиться: получить удовольствие от хорошей книги, вкусной еды, страстного секса — о последнем Вася знал по опыту. Но если бы его спросили, счастлива ли Ева, он бы, ни секунды не сомневаясь, ответил «нет». Потому что об источнике неизбывной тоски эпатажной певицы знал из первых уст. Но теперь всё меняется, стремительно и, кажется, к лучшему. У Евы с Олей, похоже, всё налаживается, к тому же у Евы появилась Анюта, к которой подруга очень привязана. Дочь Фисы, как оказалось, жива и у них есть все шансы, если понадобится, он лично создаст подходящие условия, чтобы они ближе узнали друг друга. У него самого появилась Поля… Вася не знал, за какие такие заслуги судьба подарила ему эту девочку. Но, с тех пор как Полинка переехала в его квартиру, Вася ничего не мог поделать с постоянным ощущением счастливого тепла где-то в груди, да и, откровенно говоря, ничего делать не хотел — просто наслаждался. Ценил их уютные вечера, робкое Полино «Я скучаю», осторожное, но абсолютно искреннее желание тянуться к нему навстречу, искать поддержки, заботиться в ответ. Если у него нежданно-негаданно появился любимый ребёнок, возможно, есть смысл попытаться открыться и романтическим чувствам? И, может, когда-нибудь ему подарят рыжеволосого мальчишку? В конце концов, Вася сам убеждает Полинку, что все имеют право на счастье. И более того, он, взрослый мужик, активно сводит девочку с её темпераментным чудом. Потому что ничего на свете Вася не хочет так сильно, как Полининого комфорта и безопасности. Он очень хочет вернуть ей веру в людей, убедить, что этот мир не так плох и она ещё может и будет счастливой. При таком раскладе бирючиться дальше — отвратительный пример. В конечном итоге, быть может, если его личная жизнь наладиться, Полинка вдохновится и поверит, что все достойны быть любимыми — и она сама, и Лера, на которую жалко смотреть. Нет, Новикова держится прекрасно — не всякий взрослый так сможет. Сколько в ней силы и достоинства! Только вот в глазах, когда смотрит на Полинку, такая боль, а во взглядах на него самого — столько неприкрытой обречённости. В первые дни не было ничего, кроме всеобъемлющей злости, ярости даже, а теперь… Каждый взгляд — как немое послание: «Я тебя ненавижу, но надеюсь, ты делаешь её счастливой». Отчаянье, сплавленное с тихой ненавистью и любовью. И Вася ненавидел тот факт, что является одной из причин этого сплава. Если бы он не уважал так сильно Полинкину приватность или был чуть моложе и импульсивнее, по-медвежьи бестактно снёс бы все преграды, которые мешают девочкам быть вместе. Взял бы да и рассказал всё сам. Но Вася иногда прискорбно взрослый, омерзительно тактичный и безусловно ценит Полино доверие. Поэтому он регулярно напоминает себе, что откровенность должна стать Полиным личным решением, а его дело — поддерживать, дарить безопасность и комфорт… Ну, и слегка мотивировать — куда же без этого. И сегодня девчонок ждёт один из весьма мощных эпизодов мотивации. Впереди длинный съёмочный день… *** Лена чувствовала себя препаршиво. Если чьё-то утро началось с кофе, то её — с настойчивой головной боли и озноба. Кое-как доковыляв до кухни, Кулёмина упала на стул и едва слышно пробурчала: — Доброе утро, Люд-ла Фёдр-на… — Доброе, Леночка, — Борзова оторвала взгляд от утренней газеты и посмотрела на Лену. — Бо-о-ог ты мой! — взволнованно протянула завуч. — Вы атеистка, — хмуро отозвалась Лена. — Ну, не к духу Карла Маркса же взывать… Это уже попахивает антинаучным спиритизмом, — полу-отстранённо пробормотала Людмила Фёдоровна, трогая Ленин лоб. — О-о-о… Кто-то в школу не идёт, и это не я. — Кто-то в школу, видимо, ползёт. — Похвальный энтузиазм, но нет. А ну-ка, открой рот и покажи горло. — А может, обойдёмся без этого? — вяло запротестовала Лена. — Я вон зевнуть попыталась — так чуть не померла — рот открывать больно. — Да-а-а? — пальцы Борзовой переместились с Лениного лба под челюсть, а потом аккуратно ощупали область за ушами. — А-а-ай! Не надо так делать, пожалуйста! — Кулёмина с трудом сдержала непечатное выражение. — Всё понятно. Голову наклонить можешь? — Могу, но под челюстью болит. Людмила Фёдоровна кивнула, потянулась к чайнику и включила его. — Леночка, судя по всему, у тебя свинка. — Вот блять! — всё-таки не сдержалась Лена. — Ну, всё не так страшно — ты не мальчик, в конце концов. Это им совсем опасно свинкой болеть. Борзова подошла к холодильнику и вытащила с верхней полки банку с малиновым вареньем. — Погоди минутку — щас я градусник принесу. Пятиминутное ожидание окончилось неутешительным вердиктом — тридцать восемь и две. — Леночка, я позову свою подругу, врача-терапевта. У меня сегодня открытый второй урок, на котором я должна быть… Но потом — сразу домой. Маргарита Семёновна тебя осмотрит — двери я закрывать не буду — а потом скажет мне, какие лекарства купить… Ринка, дочка, болела лет в десять, но я уже не очень хорошо помню, как лечить… — речь Борзовой была нервной и сбивчивой. — Та не переживайте вы так, детская же болячка… Просто неприятно… Чёрт, я думала, в детстве ею переболела! Или то краснуха была? — В любом случае, твоя задача — лежать, много пить и ждать Маргариту Семёновну. Я учителей предупрежу, что ты по уважительной причине отсутствуешь… Хотя о чём это я? Вся твоя параллель на карантин уйдёт! — Как скажете… Чёрт, кто бы мог подумать, что свинка — такая неприятная хрень! Слушайте, а вас-то я не заражу? — А, не переживай, я переболела… Лет в пять, кажется — из садика принесла. А повторно свинкой не болеют. Так что Риночка меня не заразила и ты ничем не угрожаешь. А сейчас — в постель! Я принесу тёплое питьё и жаропонижающее, уже можно. Пробормотав «спасибо», Лена вяло поплелась обратно в спальню. Она победитель по жизни: мало того что подхватила детскую болячку почти в восемнадцать, так ещё и всю параллель в преддверии ЕГЭ под карантин подвела. Вряд ли, конечно, кто-то из её одноклассников расстроится, но объективно это, блять, подстава подстав! Тем более что классе в третьем они уже ходили на «свинский» карантин — тогда едва ли не половина параллели переболела, но есть ведь ещё и вторая половина… Она определённо победитель. Не дождавшись тёплого чая, Лена задремала, но, прежде чем сознание окончательно уплыло, на границе восприятия послышался тревожный голос: — Николай Павлович, у нас ЧП! *** — Мам, ты так рано вернулась? — зевающая Надя вышла в прихожую, где Люба возилась с дверным замком. — Вернулась. Надюшка, отнеси в кухню творожок и сосиски, — Гущина протянула дочери пакет. — Угу. Ты завтракала? — А, успеется, — отмахнулась Люба и принялась разуваться. — Я чайник всё-таки поставлю, а ты мой руки и рассказывай, на каком мы свете. — Ну-у-у, новостей негусто и не то чтобы все — хорошие, — Люба прошла в ванную и включила кран. Через пару секунд к звуку льющейся воды добавился шум запущенного чайника. — Грустно всё, доча, — тяжело вздохнула старшая Гущина, входя на кухню. Ну, если с хорошего начинать, в столовую меня взяли, буду детсадовцев манкой кормить. Зарплата небольшая, но нам с тобой на жизнь хватит, так, чтобы в квартирные-то не лезть. — Ну так и я работаю, ма, как бы громко ты ни фыркала по этому поводу, — Надя принялась очищать сосиски от плёнки. — И даже когда поступлю, работу бросать не собираюсь. — Надька, я всё ещё помню, как пользоваться ремнём! — Люба шутливо погрозила дочери кулаком. — Ну, конечно, его надо продевать в шлейки на брюках — ты же ещё не в маразме, — Надя ловко увернулась от кухонного полотенца и показала матери язык. — Я б, мам, вообще на заочку поступила, но там бюджета нет, поэтому годик на зачётку поработаю, а там и свободное посещение оформлю. — Надь, я всё-таки против — мне не нравится эта твоя дурь. Свободное посещение — это не учёба, а упахаться за жизнь ты успеешь. Куда ты так от детства бежишь? Надя нахмурилась. Мама очень хотела, чтобы у неё было детство, но жизнь с матерью-одиночкой в маленьком городе быстро избавляет от иллюзий, что деньги достаются легко и они бесконечны или что родители всё могут. Нет, мамулик может, конечно, почти всё, но сама мысль о том, чтобы продолжать сидеть на её шее, Наде претила. — Прости, мам, но тут твоё мнение не определяющее. Твоя бы воля — ты бы меня вообще как Пронечку воспитывала из «Двух зайцев» — чтоб я ни о чём не думала, собирала приданое и как барыня жила. Только я уже достаточно взрослая дылда, чтобы знать, как достаются деньги, и делать хоть что-нибудь, чтобы тебе было полегче, чтобы нам, в конце концов, было полегче, потому что город — чужой, жилья своего пока нет — крутиться надо. Люба потянулась, чтобы погладить дочь по голове. — Солнышко, да во всём ты права, взрослая моя девочка. Только меня не станет — кто ж тебя ещё пожалеет? — А ты чё, помирать, что ль, собралась? Ты у меня ещё правнуков увидишь! И только попробуй не дожить! — Надя очень старалась замаскировать страх в голосе. Она ненавидела, когда мать заводила вот такую волынку. Хорошо хоть, Люба Гущина не слишком часто ударялась о подобный пессимизм: она была молода, полна сил и жизнелюбива. — Доживу, доживу, не переживай! Ещё и зятю всю плешь проем! Надя чуть слышно выдохнула. Отправив сосиски на сковородку, она спросила: — А что насчёт ипотеки? — А вот с ипотекой, доча, всё грустно. Маловато у нас денег на первый взнос за двушку. На однушку ещё туда-сюда, где-нибудь подальше от метро, но двушка… Если только в какой-нибудь Твери… — Нет, Тверь не вариант, хотя и не то чтобы очень далеко от Москвы. Просто не наездимся на электричке. Гущины помолчали. — А может… — осторожно заговорила Надя. — Нет, Надь. Откуда Новиковым платить-то? Да к тому же одна девятая — деньги эти нас не спасут, а отношения испортим. — Я просто озвучила — мне тоже не очень нравится этот вариант. Эти дрязги не стоят семьи, которая у нас есть. И особенно мерзко было бы поднимать этот вопрос, когда ни Лера, ни дядя Андрей нас не спрашивают, когда съедем. — Ну вот, сама всё понимаешь. Прорвёмся, доча! — Конечно, прорвёмся. *** — Это был мой самый короткий визит в школу, — хихикнула Оля, натягивая капюшон чуть ли не до бровей. — Ты свинкой-то болела? — Полина поправила сумку на плече. — Не-а, как-то пронесло. У меня была только ветрянка. А ты? Девушки остановились у светофора, который поприветствовал их запретительным красным. — Болела, когда наша параллель ушла на первый карантин по этому поводу… Ещё в третьем классе. Вроде, я её в школу и принесла, но это не точно. Тогда многих свалило: Новикову, Алёхину, Липатову, Семёнова… — Мощна ты, Полинка, полкласса уложила, — Оля шагнула на проезжую часть и легонько потянула приятельницу за собой. — Шевели шпильками, Поль! — Я ж говорю, не факт, что это была я, но заболела одной из первых — это да. — А вот Ритку тогда обошло стороной, надеюсь, и в этот раз пронесёт, потому что свинка — это очень больно, — Полина скривилась от воспоминаний. — Ну, будем надеяться… Ой, смотри, Игорёк. Полина посмотрела влево и увидела стремительно удаляющуюся спину. По скорости, с которой двигался Игорь, она примерно догадалась, куда тот мчится. — Ещё чего не хватало… Игорь, стой! — А что, ревнуешь? — Балда! — Полина ускорила шаг. — Гуцул! Торопливая спина притормозила. — Поль, прости, я спешу. У тебя что-то срочное? Когда Игорь обернулся, волнение на его лице убедило Полину, что её предположения верны. — Очень срочное, Гуцул! Срочнее не бывает! Скажи, пожалуйста, ты свинкой болел? — Нет, но… Какая разница?! — запальчиво отмахнулся Игорь. — Один ухаживает, а другой — дразнится, — фыркнула Полина. — Ты же к Ленке лыжи навострил? — Ну да! Ну то есть я знаю, что мы вроде как не общаемся, но она болеет. Болеть в одиночку — отстой. Полина тяжело вздохнула, пару раз моргнула и, взяв собственное волнение за друга под контроль, спокойно заговорила: — Тебе к ней нельзя. — Да почему? Я здоровый лось, а если заражусь, то и фиг с ним — оклемаюсь за пару недель. — Игорь, во-первых, если заразишься, большую часть времени будешь болеть в одиночку, потому что я не смогу быть рядом всё время, хотя, конечно, я бы навещала тебя при любой удобной возможности, хотя бы раз в день. Но болеть в одиночку — это не самое страшное. Игорь вопросительно посмотрел на подругу. — Игорь, ты взрослый парень, взрослые переносят свинку тяжелее, а мужчины переносят её в принципе отвратительно, потому что в первую голову у вас поражаются не слюнные железы, а, прости, мошонка. — А-а-а… Это как? — Опухнут, что может привести тебя к хирургу, с высокой долей вероятности — к бесплодию и полной импотенции. И знаешь, что? По-моему, ни одна романтическая история не стоит того, чтобы в восемнадцать становиться импотентом. — Ты же шутишь, да? — Нет! — рявкнула Полина, забыв о спокойствии. — Но ей плохо… — А тебе будет ещё хуже! — Полина взяла друга за руку. — Слушай, за Леной есть кому посмотреть, плюс у неё кагал подружек, которые болели свинкой — я точно помню. Поправится — поговорите. Можешь ей написать, позвонить… Сейчас она, скорее всего, валяется с температурой, но, думаю, позже ответит. Честное слово, от твоей потенциальной жертвы никому легче не станет. К тому же, если ты заразишься, ваши отношения осложнятся её чувством вины, а ещё ты не сможешь выйти на работу. Игорь грустно вздохнул и опустил голову. Полина была права: коммуналку никто не отменял, как и отложку на контрактную учёбу. Мрачные медицинские перспективы, обрисованные Полинкой, его не пугали — в конце концов, он был бы не первым парнем, который переболел свинкой — не каждого же она бьёт именно туда. Пронесло бы, скорее всего. Но чёртовы расходы, от которых никуда не деться! Иногда взрослая самостоятельная жизнь — такой отстой… Да и нужен ли он Лене? А вот о последнем лучше сейчас просто не думать. — Игорёчек, пожалуйста, не делай глупостей, — мягкий голос Полины вывел его из размышлений. — Да, наверное, ты права… — Я права. Сейчас тебе лучше пойти домой и надеяться, что не заразился. Если хочешь, я на днях забегу. — Я буду рад, просто… Давай не сегодня, ладно? Полина понимающе кивнула. Попрощавшись с девочками, Игорь медленно побрёл в противоположную сторону. Плечи его были поникшими, а лицо — хмурым. — Откуда ты так много знаешь про свинку? — тихо заговорила Оля, когда Игорь отошёл достаточно далеко, чтобы не услышать вопроса. — Ну-у-у, однажды часа в три утра я обнаружила, что википедия — та ещё кроличья нора. С одной ссылки на другую, с другой — на третью — в общем, каким-то образом от художников ренессанса я телепортнулась к паротиту. И поскольку это была последняя статья того познавательного марафона, я кое-что запомнила. Согласись, мужское бесплодие от безобидной вроде болячки — достаточно шокирующий факт, чтобы отложиться в памяти. — Да уж, — Оля передёрнула плечами. — Ладно, кулёминская свинка и терзания Игоря — это, конечно, драматично и грустно, но меня от другого распирает! Полина мысленно закатила глаза: она примерно представляла, куда повернёт разговор. Вчера вечером она по просьбе Васи сопровождала его на презентацию нового бизнес-журнала, где большая часть деловой и определённый процент богемной Москвы увидели медиамагната Золотова в компании юной нимфы, которую тот успел беззастенчиво протащить в собственный сериал. Полина не сомневалась, что сегодня тусовка гудит как растревоженный улей, потому что до вчерашнего вечера их вероятная связь была не более чем досужими домыслами. Да и то, что каст сериала, что сотрудники канала, в съёмках не участвовавшие, обсуждали этот пикантный слушок разве что шёпотом. А вчера… О-о-о, вчера Золотов вывел свою Лолитку в свет, конечно, никак не задекларировав статуса их отношений, но всем ведь всё понятно, правда? — От чего же тебя распирает, Оленька? — Будто сама не знаешь, — Лебедева надула губки. — Ты охомутала Золотова и даже не похвасталась! У нас в чате нашего модельного просто взрыв! Девчонки готовы тебя сгрызть! — А ты? — А что, я? У меня Олежек, ты же видела. Он молодой, красивый, щедрый, весёлый и вообще лапочка. — Сколько ему лет, твоему Олежеку? — Полина скептически приподняла бровь, хотя и признавала, что её вопрос отдаёт двойными стандартами, а внешность и улыбка вчерашнего Олиного спутника действительно располагают. — Всего двадцать восемь. А он уже, между прочим, один из самых перспективных бизнесменов до тридцати в Москве. — Словом, ты довольна? — Я счастлива! — широко улыбнулась Лебедева. — Но речь-то, Полинка, не обо мне! Как тебе удалось? На Золотова же такие дамы охоту вели! Нет, ты офигенна, но у них опыта всё же поболе в амурных интригах! Полина улыбнулась, принимая чужое восхищение. — Ну-у-у, не все мужчины, Оленька, любят интриги. Некоторые предпочитают честность и простоту. — То есть ты взяла этого медведя наивностью? Тогда, подруга, ты просто гениальна! Сняла бы шляпу, но, прости, при таком ветре… Поберегу причёску. — Побереги, дорогая, я поверю тебе на слово. — Полинка, теперь главное — не упустить. Про этого мужика все говорят, что он просто клад. Папик — огонь! — Ой, поверь мне, они не ошибаются. — Не сомневаюсь. Тогда просто поздравляю тебя, милая! — А что насчёт Олежека? Как ты его очаровала? — А пойдём в кафешку, всё тебе расскажу. — Пойдём, у меня до съёмок, благодаря свинке, вагон времени. *** Эмилия улыбалась, изучая передовицы жёлтой прессы. Золотов и её внучка определённо произвели фурор. Какая у неё всё-таки талантливая девочка! Прошёл едва ли месяц, прежде чем этот избирательный сноб вывел юную пассию на суд общественности. Это Золотов-то, который девчонок меняет как перчатки! Кто молодец? Эмилия молодец! Однозначно молодец! И, конечно, Полиночка! Когда из мечтательной головки её малышки выветрятся сантименты, связанные с большой любовью и сакральностью секса, допустимого только по этой самой большой любови, она поймёт, что бабушка всегда хотела ей только добра. Сейчас ребёнок не берёт трубку, не отвечает на смс, и Эмилия не особенно настаивает, но очень скучает. Но пройдёт время… Когда подростковый максимализм поутихнет, у них всё будет хорошо. Только не упусти его, моя девочка, только не упусти! Потому что Золотов, даже несмотря на то что едва меня не убил, для тебя вариант безопасный, надёжный как швейцарские часы. Нет, он, конечно, будет презирать Эмилию и дальше — в этом она не сомневалась. Золотов — это в их кругу знали все — обид не прощает, но, чёрт возьми, какое ей дело, что думает о ней этот дорвавшийся до денег бандюга? Его мнение — последнее, что интересует Эмилию. Главное, чтобы он обеспечивал, продвигал и не обижал её внучку. Чтобы больше никто не обидел, как тот ублюдок, который, после того как травмировал её девочку, стал регулярным пациентом уролога и проктолога — на это у Эмилии хватило и денег, и связей, и жажды мести. Полине, разумеется, бабушка ничего не рассказывала — незачем девочке знать грязные подробности. Но мразь получила своё. А Эмилия… Что же, она подождёт. В конце концов, если Полина окажется достаточно умной, чтобы Золотову родить, этому неотёсанному мужлану придётся смириться с тем, что мерзкая беспринципная сутенёрша, какой он её считает — прабабушка его чада. Главное, чтобы Полинка её поняла. И у Эмилии хватит терпения подождать. *** — Стоп! — рёв Васи в очередной раз огласил площадку. — Поля, ты в любви ей признаёшься, а не прогноз погоды читаешь! Полина опустила голову и зажмурилась. Это был уже пятнадцатый дубль. Она пыталась сказать своей девочке, что её любит. Она, шлюха и мразь, играющая чувствами Леры! Конечно, Полина пыталась убедить себя, что в любви признаётся Леся своей Сашке, а Лесе стыдиться нечего, в отличие от неё самой. Леся никогда не мучила Сашу, не отталкивала её, не делала ей больно. Лесе, в конце концов, не приходится скрывать клеймо бляди! Лесина любовь чистая, бесстрашная и нестыдная. И, в отличие от Полины, Леся заслуживает свою Сашку, Леся в принципе заслуживает любви. А вот Полина… Как бы Вася ни убеждал её, что она не виновата, как бы она сама ни пыталась в это поверить (и ведь даже получалось иногда, на какую-то секунду, получалось поверить, что она имеет право дарить любовь). Но в глубине души Полина всегда знала — она не заслуживает Леры, не имеет права своими блядскими губами произнести «люблю». И сейчас, на съёмочной площадке, никак не получалось отделить Лесю от себя, прожжённой бляди. И слова, которые в устах Леси звучали бы совершенно естественно: чуть робко, с затаённой надеждой — произнесённые Полиной, обретали горечь, которую Зеленова пыталась скрыть за безликой монотонностью, становились похожими на кощунство. Полина просто не может это сказать. Не имеет права, если хоть немного уважает себя, Леру и их любовь, обречённую с самого начала. — Перерыв, блять! — рявкнул Вася, выдирая Полину из пучины самобичевания. *** Лера хмуро курила, глядя на Полину. — Зеленова, какого чёрта? Третий час эту несчастную сцену мучаем. Полина молчала, тупо глядя на кончик собственной сигареты. — Я знаю, что твои приоритеты давно изменились, выдохни, — горько продолжала Лера. — Я ж даже сцен ревности тебе не устраиваю. Ебись со своим папиком, если выбрала его! Но, чёрт, можно мы просто, блять, это отыграем! Ну пожалей меня, а? Хоть раз пожалей! Полина почувствовала, как сердце останавливается, чтобы через секунду рухнуть к пяткам. Отбросив окурок, она понеслась прочь. Ну хоть секунду тишины, пожалуйста! Хоть секунду! Добежав до гримёрки, Полина забилась в угол и громко разрыдалась. Мразь! Мразь! Безжалостная мразь! Мразь, которая мучает, терзает, треплет сердце, которое хочет бережно взять в ладони и никогда не отпускать… И никому же, чёрт возьми, не расскажешь, не оправдаешься… Нельзя просто подойти к Лере, обнять, сказать, что любит, что Лера — единственный человек, которого Полина когда-либо любила, что никто, кроме Лерки, ей не нужен! Потому что, если Полина расскажет, Леркино импульсивное благородство заставит её принять, чтобы потом всю жизнь мучиться со шлюхой. А если не принять? Если Полина всё-таки увидит на её лице отвращение, которого заслуживает? Она же этого не переживёт. В дверь гримёрки тихонько постучали. — Ребёнок, можно? — Полина отняла руки от лица, чтобы увидеть Анфису, неуверенно переступающую порог комнаты. Не услышав возражений, Воробьёва подошла к Полине и осторожно её обняла. Полина разрыдалась ещё отчаяннее. Почему все так к ней добры?! Ну какого чёрта никто не видит, что она прогнившая шлюха?! У неё же на лбу написано, в каждом взгляде! Она оскверняет воздух, просто входя в помещение! — Бедный ты детёныш, — шептала Анфиса, легонько укачивая Полину в руках. — Бедный, бедный детёныш. Как ни странно, непривычная ласка помогла немного успокоиться. Когда плечи Полины перестали дрожать, Анфиса потянулась к столику и передала ей бутылку минералки. — Бывают очень сложные сцены, — Воробьёва чуть грустно улыбнулась. — Когда играла Яну в «Космополите», сама чуть на части не рассыпалась — уж очень мне её решение об убийстве тяжко далось. Полина отхлебнула из горлышка. — Спасибо, Фис. Я понимаю, что я не уникальная… Просто это… Внезапно оказалось слишком. — Понимаю, солнышко. У всех такое случается, особенно если сцену принимаешь очень близко к сердцу, — Анфиса тяжело сглотнула. Полина не знала, что сама Воробьёва с ужасом ждёт эпизода, в котором Марина рассказывает Лесе, почему пришлось от неё отказаться. — Знаешь, — хрипло заговорила Зеленова. — Я бы сейчас всё трусливо отдала за то, чтобы заснуть, проснуться, а сцена уже отыграна. — Я понимаю, — кивнула Анфиса и осторожно провела рукой по Полининым волосам. Полина потянулась к руке, а потом устыдилась. Её все жалеют, все входят в её положение, а она не может выполнить просьбу девушки, которую любит. Да что ж она за человек-то такой? — Пожалей меня! — эта мольба будет сниться Полине в кошмарах. Она это сделает, скажет эту правду, хотя бы в кадре. В конце концов, она Новиковой никогда не врала. Так зачем начинать теперь? Подари ей хотя бы чистую эмоцию, если не можешь дать ничего больше! *** Лера смотрела Полине вслед, пока та не скрылась в павильоне. Разумеется, естественно, она просит слишком много. Зеленова умеет, может быть, почти всё, но жалеть не умеет, не Леру, во всяком случае. Она обнаружила, что в пачке ничего не осталось, и громко выругалась — запаса сигарет не было. — Бля-а-ать! — Будешь? Кажется, тебе это нужно, — Диана подошла к Новиковой и протянула свой Kiss. — Мозгов мне нужно и самоуважения, но за неимением того и другого подойдут и сигареты. Спасибо, Ди, — Лера вытащила длинную тонкую сигарету дрожащими пальцами и судорожно глубоко затянулась. — Ди, ты когда-нибудь влюблялась в человека, которому на тебя похуй? — Ты даже не представляешь. Мы с мужем во френдзоне уже пять лет. Лера не очень поняла, что Диана имеет в виду, но кивнула. — Воробьёва, — коротко пояснила Диана. — Воробьёва, мать её! — Сочувствую. — Мои признания, как ты помнишь, ещё впереди, — Диана медленно выдохнула дым. — Но ты можешь рассказать, я не болтливая. — Да нечего рассказывать, вообще нечего. Я, знаешь, думала, что она хоть что-то ко мне чувствует. Но, кажется, это и впрямь был эксперимент, затянувшийся, ёб его ети, эксперимент! А теперь она… Не знаю, может, бревнится, потому что лицемерить не хочет, а может, ей просто так отвратителен тот факт, что в роли Саши я… Знаешь, я сейчас ненавижу их обоих! — Кого? Ну то есть кто второй? — Да Золотов, конечно. Папик и его педофильская симпатия, — Лера зло сплюнула. — Думаешь, они действительно?.. — Я знаю, что они действительно, знаю, к кому она от меня ушла. Диана тихо присвистнула. — Господи, ненавижу! Их разговор прервался, когда из павильона вышли Анфиса и Полина. Ни единой слезинки на лице, свежий грим — снежная, блять, королева! Окурок обжёг Лере пальцы, и она зло его отбросила. — Ещё раз спасибо, Ди. — Можешь оставить пачку себе, она почти полная. Лера благодарно кивнула. — Ну чё, Зеленова, давай порадуем главного режиссёра? — взгляд Леры был устремлён за спину Полины, где появился хмурый Золотов. Ни на кого больше не глядя, Лера отошла на локацию. Золотов переводил взгляд с Дианы на Полину, не совсем понимая, почему на лице Князевой явственно читается презрение к нему. — Пойдём готовиться, Воробьёва. Думаю, Полину и Васю стоит оставить наедине, — наградив Золотова ещё одним тяжёлым взглядом, Диана ушла следом за Лерой. *** На сей раз, чтобы произнести заветное «люблю», Полине хватило одного дубля. Одного честного дубля. Но выстраданное признание не принесло никакого облегчения. Саша была на высоте. В её ответе было всё, что нужно: счастье, неверие, волнение, восторг. Она смотрела на Лесю так, будто Леся — единственное, что имеет значение в этом мире. Но как только команда «Снято!» прозвучала, Лера буквально стёрла влюблённую десятиклассницу с собственных черт и, что ещё страшнее, из глаз. Полина смотрела на свою любимую девочку и не видела ничего, кроме равнодушия. Ну, может быть, ещё толику презрительной насмешки. — Молодец, Зеленова! Далеко пойдёшь! Как актриса, я имею в виду. Господин Золотов, мы можем пока идти? Дождавшись Васиного кивка, Лера ушла в гримёрку. *** На Полину за остаток съёмочного дня Лера больше ни разу не посмотрела. А Диана ни единым взглядом не удостоила свою подругу.