Плюс один

      — А кофе? — тихо произносит Джемин. Сейчас он особенно красивый: яркий румянец на щеках, растрепанные волосы, громкое дыхание, блестящие глаза и пухлые розовые губы, растянутые в расслабленной сытой улыбке. Джено кажется, что от внутреннего света, который На излучает, можно сгореть. Ли только «за» стать пеплом под лучами его солнца, если он не уже. От Джемина веет теплом — не только физическим, и рядом с ним Джено чувствует, как тают его айсберги, окруженные холодным-холодными океаном, который медленно начинает оживать после бесконечной зимы.       — Ты все еще хочешь кофе? — младший кивает и тянется оставить поцелуй под челюстью. Он нежно прикусывает кожу, сразу проходясь языком по укусу, отчего Джено вздрагивает всем телом. После случившегося чувствительность как будто стала в тысячу раз острее — странная, но очень приятная щекотка, пробегающая по каждому нерву в теле, мелкими иголочками покалывает внутри, заставляя пульс учащаться, а сердце биться быстрее. Усталость ощутимая, но не гнетущая, опустилась на плечи вместо тягостных мыслей, которые преследовали последние сутки.       Джено не мог объяснить, почему такая, по его меркам, невинная, но от этого не менее желанная близость смогла так его растомить. Разгрузить голову хотя бы на неуловимое «сейчас». Ленивые поцелуи Джемина и сплетенные пальцы действовали лучше самого сильного седативного.       — Пойдем, — всё-таки пересилив себя, Джено высвобождается из объятий и на этот раз ему не препятствуют.       Джемин послушно идет за мужчиной в ванную, завороженно наблюдая, как рельефные мышцы спины напрягаются и расслабляются, когда он снимает свою футболку. На тоже стягивает с себя запачканную толстовку и довольно улыбается, когда Джено обращает на его голый торс внимание — тот смотрит загипнотизированно и жадно, и Джемин очень-очень доволен. Бросив вещь на скомканную футболку, лежащую на каменной столешнице рядом с раковиной-чашей, он обнимает Джено со спины, прижимаясь к горячей коже, и дурашливо брызгается водой. Его смех, звенящий как музыка ветра, влюбляет ещё сильнее.       — Справа от ванной дверь в прачечную, брось вещи там, а я пока найду нам что-нибудь, — Джено, развернувшись к Джемину лицом, мокрыми пальцами щёлкает его по носу. Деликатный ток проходит по нервным окончаниям. Он греет, а не обжигает, как было раньше, и к этому потрясающему чувству Джено привыкает слишком скоро.       Ли пропадает за дверью своей спальни, откуда, вальяжно мяукая, выходит кот. Животное с интересом рассматривает гостя. Джемин осторожно опускается на пол, чтобы подобраться ближе к коту и погладить его, но тот лишь шипит на протянутую руку и быстро семенит куда-то в центр квартиры.       — Он сам к тебе подойдёт, — с мягкой улыбкой говорит Джено, облокотившись о дверной косяк. Ли уже переоделся в серое худи и домашние бордовые шорты. — Марка он вообще ненавидит, но у них это взаимно.       Джемин при упоминании неизвестного имени поднимает бровь, сузив глаза. Джено же думает, зачем это сказал, но реакция у младшего забавная — можно взять на заметку при случае. Он все так же сидит на полу, уперевшись руками назад, и склоняет голову на бок. Его широкие плечи выпрямлены, отчего контур острых ключиц стал еще отчетливее, а мышцы груди так красиво напряглись — Джено хочет каждый раз, закрывая глаза, видеть такого Джемина.       — Вы похожи, — кивает он в сторону гостиной, куда убежал кот, — как его зовут?       — Нал. Мы не похожи, и иди оденься, вещи на кровати, — Джемин демонстративно медленно встаёт, потягивается, прогнувшись в спине, и задевая плечом Джено, заходит в комнату. Кто-то на кота похож все-таки больше.

***

      Каким-то чудом у Джено последние два часа получалось чувствовать себя в безопасности, без лишних домыслов и навязчивых страхов. Он сидел на диване, Джемин лежал головой на его бёдрах, и говорили они так тихо, что шорох плотных штор порой был громче их голосов. Нал медленно и боязливо подобрался к диванной подушке и уснул, прикрыв нос лапой и хвостом. Именно так и должен ощущаться дом: неяркий уютный свет, мягкий шёпот и два сердца, бьющиеся в одном ритме. Все плохое, страшное и жестокое за пределами дома.       Джено этого чувства не хватало, кажется, всю жизнь — он потерял его ребёнком, толком не понимая, чего был лишён, а будучи взрослым слепо искал его совершенно не там и не в тех. Он всю жизнь опасался чувствовать что-то хорошее, запрещал себе проявлять эмоции сверх меры, будто не заслужил и был недостаточно достоин. Осознание неверности этой стратегии не стало для Джено открытием: максималистская строгость к себе — его постоянная спутница. Воспитал ли он в себе её сам, или это влияние отца и лицемерного окружения, Джено не мог разобраться. И не хотел. Сейчас он заново учился познавать мир и узнавать себя, но выходило это не так легко, как хотелось. Совершенно не легко, если говорить честно. Криво и неправильно, через грубые ошибки и как-то наперекосяк. Ли не считает себя хорошим человеком, никогда не считал, но не понимает, почему ему так трудно.       Тёмное вечернее небо за окном и уют вокруг совсем не способствовали желанию думать о всех своих жизненных выборах, ровно как и бодрствовать. Джемин задремал, обняв Джено поперёк живота. Мужчина и сам был готов упасть в полусон после вымотавшего его дня, но размеренную идиллию нарушает дверной звонок и громкий стук в дверь. Сердце Джено от неожиданности сбивается с ритма.       — Ли, скажи мне, какого черта?! Ты телефоном пользоваться не умеешь?       — И тебе привет, Ренджун, — за спиной Джено резко материализуется Джемин, внешне абсолютно бодрый и спокойный. Даже улыбается вполне дружелюбно внезапному гостю. — А, Ренджун, это Джемин, мой…       — Я его студент, приятно познакомиться, — он первый протягивает руку Ренджуну, вызывая у Джено панику. Только этого ему не хватало.       Ренджун, хмыкнув, жмет руку в ответ и смотрит на Джемина с нескрываемым интересом. Переводя вопрошающий взгляд на Джено, замечает его дерганность, догадываясь, чем она вызвана.       — Тебя же отстранили? — с недоверием спрашивает Хуан. Джено глубоко вздыхает, закатывая глаза, и проходит гостиную, жестом приглашая Ренджуна, но тот лишь делает пару шагов ближе к гостинной, оставаясь на безопасном, как ему кажется, расстоянии. Облокотившись о серую матовую стену плечом и наклонив голову, он видит интимный полумрак комнаты, на минимальной громкости работающий телевизор, полупустой стеклянный заварочный чайник и две кружки на журнальном столике. Джено непривычно домашний, а его студент, одетый в джоггеры и футболку старшего, следует за ним тенью. Интерес Ренджуна почти удовлетворён, и он от всего сердца рад за Джено. Рад появлению ещё одного человека, который может ему помочь.       — Марк? — Ли спрашивает, заведомо зная, какой ответ последует.       — Ага. У него отличный информатор, который просил приехать к тебе, но я так вижу, у тебя все нормально, так что я, наверное, пойду. Как раз позвоню ему.       — Хочешь что-нибудь? Чай? — Джемин бросает выжидающий взгляд на Джено, в котором читается «тебе решать» вместе с ясным нежеланием делить вечер с кем-то ещё. Ренджун, с присущей ему тактичностью, лишь улыбается и качает головой.       — О, нет, спасибо. Было приятно познакомиться, Джемин, — Ренджун разворачивается в прихожей, как вдруг незапертая входная дверь резко открывается снова.       — Джен, я надеюсь, вы одеты? Второй раз такое мои глаза не выдержат, — Джено заочно ненавидит этот вечер и свою жизнь. Особенно ненавидит, когда замечает молчаливое возмущение Ренджуна и что-то похожее на обиду в Джемине, если нахмуренные брови и поджатые в миг губы это её репрезентация.       Марк оглядывает собравшихся в прихожей и осмысление занимает у него половину минуты.       — Оу.

***

      Каким-то образом они всё-таки оказываются на кухне. Даже Нал, который запрыгнул на колени Ренджуна. Джемин взбешен, но старается этого не показывать.       — Что тебе сказал Доён? — неловкую затянувшуюся паузу прерывает Марк, отпивая чёрный чай, который для всех заварил Джемин, хотя Ренджун просил зелёный. На не садится за стол принципиально и стоит там, где часами ранее прижимал Джено к столешнице. Мысли об этом его успокаивают, вместе с осторожными извиняющимися поглаживаниями старшего по руке.       Джено с детства привык думать наперёд: продумывать каждое слово, каждое действие и просчитывать все возможные исходы. В его работе без умения логически предвидеть развитие событий просто невозможно. И как он смог оказаться в подобной ситуации? Ренджун лишь пожимает плечами в ответ на взгляд с криком о помощи, но его это веселит: никогда раньше он не видел таких угрызений совести у Ли перед кем-то. Кажется, это серьёзно, и если это правда так, он рад за него вдвойне.       — Доён как обычно повёл себя как мудак, только общие фразы и ничего больше. Намекнул, что мне очень не понравится, когда узнаю, кто всё это начал, — Джено удивительно спокойно рассказывает о случившемся, лишь сильнее сжимая руку стоящего за спиной Джемина.       Джено прокручивает в голове всё, что как-либо связано с делом отца: все события, о которых он в курсе, все люди, которые свидетельствовали о вине подозреваемого, почему прокурором был назначен именно Ким Доён, и сколько стоило заставить молчать всех, кто знает, кто уверен, что Ли Донхва невиновен в убийстве своего бизнес-партнера. Отец может быть виновен в чем угодно, но к смерти своего лучшего друга он не причастен, Джено уверен. Или он внушил себе эту призрачную уверенность хоть в крупицу чего-то человеческого, что, возможно, осталась у отца. Голова медленно начинает болеть.       — Я клянусь, список кандидатов можно будет перечислять бесконечно. Отец… — Джено замолкает на мгновение, подбирая аккуратное слово, которое не сразу приходит на ум из-за давящей боли в затылке, — слишком резко вел бизнес, последние годы особенно. Найти тех, кому он не насрал — невыполнимая задача. Но всё это дело такое… Оно не вяжется, — Ли устало трёт лицо рукой, вздыхая. Джемин сжимает теплыми ладонями его плечи, пытаясь таким жестом показать, что он рядом и может поддержать.       — Ты был у него? — Ренджун спрашивает осторожно, зная, как мог бы отреагировать Джено из прошлого на вопросы об отце.       — И не собирался. Донхэ не пустили ни под каким предлогом. Я… — Джено поворачивается к Джемину, ища в нем смелость и силы продолжить говорить, — я боюсь за него. У меня нехорошее предчувствие.       У Джено множество опасений. За дядю, за друзей, за непричастных к случившемуся. Он чувствует ответственность, которая бетонной плитой давит на его плечи, в виде расплаты за чужие грехи. За свои он уже отстрадал, и продолжает ежедневно, каждый раз ломая компас своих моральных принципов, принимая происходящее как данность.       Сначала ему было легко закрывать глаза на вопиющую несправедливость и причастность к её торжеству — выдрессированные снобизм и высокомерие не позволяли думать ни о ком, кроме себя, а потом становилось всё хуже. От каждого нового дела к другому, от каждой просьбы отца, больше напоминающей приказ, ослушаться которого было нельзя. От каждого наказанного невиновного к каждой новой жертве жестоких обстоятельств. Из раза в раз думать об этом становилось тяжелее и тяжелее. Пока со стороны его жизнь казалась счастливым фасадом, фундамент медленно разрушался, потому что Джено не понимал, каким образом физически он ощущает лишь чёрную дыру в груди, зияющую пустотой. Беседы с психотерапевтом, лечение антидепрессантами, травка, алкоголь, секс, все действия и эмоции — всё было бесцветным. Только рабочий кабинет на двадцать первом этаже офисного здания XXX и приходящие туда люди были чернее черного, отравляя своей тьмой.