Плюс один

      Доён смотрит снисходительно, как на нашкодившего щенка. Ухмылка с его губ не сходит, даже в позе читается насмешка. Он добился желаемого и смакует свой триумф с наслаждением. Джено делается противно и мерзко под его взглядом. Не этого исхода он хотел. Сидящий рядом Шин старается держать лицо, но слишком неумело и криво — его порочная маска трещит, как только Ли начинает говорить.       — В медицинской карте вашей жены богатый психиатрический анамнез, в прошлом она принимала транквилизаторы и нейролептики. Сочинить историю об остро возникшей патологии не составит труда. Какой-нибудь бред, галлюцинации на фоне психоза, — Джено не смотрит на сидящих напротив, только на свои руки и бумаги в них. Небрежно листает документы по делу, отчеканивая слова как заученные. — Отправите принудительно её «отдохнуть», улик всё равно нет. Только её показания, но если вовремя признать её недееспособной… дело закроют.       — Ли, ну как же я люблю с тобой работать! А помнишь, раньше мы…       Джено резко поднимает глаза на Доёна.       — Не помню. Это всё, для чего я был нужен? — наклонив голову, спрашивает мужчина. — Я подготовлю нужные бумаги к понедельнику. А с госпожой Шин разбираться будет уже ваше начальство, полагаю.       Донхи часто кивает, его глаза мечутся по кабинету, а пот льётся градом со лба — он постоянно держит карманный платок у лица. Он нетипично себя ведёт, это настораживает. Нет привычной вальяжности и распустившего его чувства вседозволенности, безнаказанности. Джено чувствует от него страх. Удушающий запах, стоящий в кабинете, — страха. Кисло-горький, пыльный, режущий в носу. Но для хищника, который загнал свою добычу — приятный. Кажется, даже этому уроду происходящее неплохо подпортило нервы. И подпортит ещё.       Ли держит лицо до последнего. Только когда за ним захлопывается дверь, он, зажмурившись, прикладывается с усилием затылком к стене. В кармане брюк дважды вибрирует телефон. От: Канада > у нас в отделе новый сотрудник, и ты никогда не догадаешься, что это твой студент. > Джен, ты идиот :)       Правда, идиот. Как только мог забыть, что Джемин выпускается в этом учебном году, и в планах после окончания у него было стажироваться в «крупном крутом отделе, где постоянно что-то происходит» следователем, или помощником следователя, или кем возьмут.       Он же в самом начале их сумбурного знакомства поделился, как добровольно отказался от помощи родителей в получении сразу «престижной должности, потому что внуку генерального прокурора не пристало перебиваться ничего не стоящими делами». Хотел сепарироваться в каком-то роде.       — Я золотой ребёнок с серебряной ложкой во рту, — смеясь, говорил он, — но я осторожен в потреблении, знаешь.       — Именно поэтому у тебя на руке сейчас часы, как у одного из моих клиентов? Кстати, он гендиректор авиакомпании.       — Это подарок. — отчеканил Джемин, как будто провёл строгую черту, за которую заходить не стоит. — Я о том, что мой старт в целом… В общем, я благодарен родителям за их вложения, и хочу доказать, что это не зря. Преемственность и ответственность? Наверное, вот так.       — Я понял, о чем ты. — Джено во время разговора с ним ловил себя на излишней расслабленности и странной ностальгии. Кажется, далеко в прошлом он совсем недолго, но болел чем-то похожим. — Мой хороший друг — детектив. Хочешь, расскажу про тебя? В отделе как раз нужны свежие умы, замолвит словечко.       — Сонсэнним, вы меня не поняли! Сам — это совершенно сам.       Джено тогда рассказал Марку всё равно. И о том, как влюбился без памяти в своего студента с комплексом спасателя, и о чувстве, что магнитом тянуло к Джемину. И тянет все ещё, но теперь не приятной истомой и предвкушением чего-то большего, а болью и обидой на самого себя. От: Канада > Джен, ты не предупреждал, что он такой умный > Джехёну плохо, Джем положил его в армрестлинге > забери своего безумного бывшего, он мешает работать…       Джено не разрешает себе улыбаться, читая сообщения Марка. Марк однозначно наговорит лишнего и выставит его полным идиотом. Коим Джено и является. Кажется, он всё-таки облажался.

***

      Донхэ с недоверием, скепсисом и беспокойством оглядывает стоящего перед ним Джено. Прямо как в детстве, когда Джено прибегал после сделанной им жуткой пакости и искал защиты у дяди, который поразительно спокойно относился к проделкам племянника и оправдывал его перед отцом. Привычка бежать под его крыло спустя двадцать лет никуда не пропала, наоборот. Только пакость теперь — не специально-ненарочно испорченные детскими каракулями важные бумаги в кабинете отца, а что-то глобальное, но в сути своей гадкости сопоставимое.       — Куда ты влез?       — Почти никуда, Донхэ, всё под контролем. Я вернулся к работе и нашёл… Можно сказать, способ решить нашу общую проблему. Ну а заодно — путь в каземат к отцу.       — Джено.       С самым невинным и непричастным выражением лица, на которое он только способен, Джено продолжает:       — Ты будешь восстановлен в должности, а руководство университета принесет публичные извинения, — на одном дыхании выговаривает Ли, пожав плечами. Правда, как в детстве. Только сейчас страшнее.       — Джено, что ты сделал?! — Донхэ вскипает, предугадывая любой ответ и отговорку племянника. Все самые худшие сценарии по щелчку пальцев становятся реальностью, и он чувствует колоссальную вину за это. За недальновидность свою и Джено, за его порывистую аффектность в решениях. Самое жуткое: он ведь не скажет, как ему удалось это провернуть, и на что он согласился.       — Донхэ, доверься мне, пожалуйста! Я знаю, что делаю. Я уверен! Просто вернись на кафедру… — с каждым новым словом он теряет уверенность в себе и своих словах, но гнёт напором.       — Ты импульсивный, глупый и самонадеянный ребенок! Если бы ты знал, хоть на процент, с кем связался, и чем это чревато! — увидев в Джено крупицу сомнения, мужчина выбирает, как ему кажется, более действенную тактику — переведя вдох после громких слов, он говорит уже твердо и холодно, в предостерегающей форме. — Ты провел в лягушатнике десять минут, а я плаваю с акулами двадцать пять лет. То, чем ты занимался, работая на Донхва, не идет ни в какое сравнение с тем, что…       — Я, блять, знаю, Донхэ, ради всего сука святого, прекрати! — Джено всё-таки срывается, взрыкивает, мгновенно об этом жалея, но не останавливается. Его всю жизнь учили — доходишь до конца, возвращаешься и закрепляешь победу. Добиваешь, разрушаешь руины, бьешь лежачего, но если победа — то полная и безоговорочная. Начал — завершай любой ценой. Отступать поздно и некуда. Отступать позорно. — Если бы я не знал, как их прижать, не пошел бы на риск. Но я знаю! Так что проведай моего ёбаного папашу, передай ему мои лучшие пожелания и не мешай мне доставать нас всех из задницы!       С характерной только для него, такой статной гордостью и мудростью болезненного смирения во взгляде, Донхэ встает напротив, терпеливо выжидая восстановления дыхания у Джено. Тот сам не рад своему запалу, смотрит виновато из-под густых сведенных бровей. Солнце, освещающее теплым желтым гостиную, подсвечивает рельеф острых высоких скул и темный янтарь его решительных глаз. Они поразительно похожи внешне, Донхэ каждый раз это болезненно подмечает. Только вот темпераментность и горячесть у них совсем разная. Мужчина холодно пробегается взглядом по родному лицу, искаженному усталостью и гневом.       — Ты эмоционален и очень уязвим, они этим воспользуются. Ты беспомощен пока говоришь громко, ты понял меня? — Джено кивает. — Выкладывай всё. Если я не знаю, я не могу помочь.

***

      Зайдя в комнату для переговоров, Донхэ удивляется, как такой солнечный день за раз смог потускнеть и помрачнеть. Брат уже сидит по ту сторону прозрачного, но мутного пластика, ожидая его. Ли видит в нём сломанную волю к власти, надломленную волю к жизни и апатичный интерес к происходящему, которые мучительным уколом отдают в душе. Они все в одинаковой доле, но разной концентрации заслужили происходящее с ними.       — Лучше мне смириться и отсидеть своё, что думаешь? Я удивлен, что ко мне кого-то пустили. Наконец-то! Браво! — с усмешкой говорит Донхва, медленно-вальяжно хлопая в ладоши.       — Лучше заткнись, потому что ты выйдешь, и я всё дерьмо из тебя выбью! — зачесав назад выбившиеся из низкого небрежного хвоста волосы, Донхэ бросил на стол увесистую папку.       — Да ты и в детстве так говорил, а потом я окунул тебя головой в унитаз, — усмехнувшись, парирует мужчина, — что здесь?       — Привет от Джено. Почему молчал о трансфере? Почему вы оба всегда молчите? — Донхэ с раздражением передает бумаги через узкое окошко, предусмотренное для передач, и наблюдает за изменениями на лице старшего брата. — Что, не спросишь, как у сына дела?       Донхва поднимает изумленный взгляд от документов, и острая улыбка разрезает его похудевшее уставшее лицо.       — Ладно, Донхэ, хорошо. Как дела у твоего сына?