Плюс один

      Свой тридцать первый день рождения Джено встречает в полусне, когда идёт к экрану домофона у входной двери — посмотреть, кого могло принести в десять минут первого.       Джемину безумно идёт чёрный цвет. Это первая мысль, которая посещает сонную голову Джено. Не почему он тут, а как глубокий чёрный его пиджака делает кожу ещё более холодно-медовой. Такое вообще возможно, чтобы кто-то будто изнутри подсвечивался? Джено зажмуривается и встряхивает головой в попытках избавиться от наваждения под хрипловатый смешок Джемина.       — Я с подарком. Впустишь? — мягко спрашивает он. Ли кивает и пропускает его, замечая в руках громоздкий бумажный пакет, — я тебя разбудил?       — Почти нет, я дремал, — Джемин молча кивает в ответ, плавно доставая из пакета содержимое и бутылку белого рома, которую педантично вертит в руках, — предлагаешь пить глубокой ночью?       — На самом деле я не любитель, но компанию составить могу. Если не хочешь, то…       — Хочу, — часто кивает Джено, — ром с апельсиновым соком вкуснее, чем с колой или энергетиком, кстати, — он говорит это, пока копается в недрах холодильника, ища что-то напоминающее сок, — я на этом сочетании вывез четыре года университета.       — Да ладно, учиться на твоём направлении не так сложно, чтобы гасить, — смеется Джемин.       Он почему-то ожидал от сегодняшней встречи ещё одной порции откровений, которые помогут ему постичь удивительный механизм работы мозга Ли Джено. Джемин понял, что бегать от себя и своих желаний будет бесполезно, но что-то внутри, напоминающее уязвленную гордость, не давало окунуться в омут с головой. Но всё та же гордость разрешила найти красивый повод для встречи, в которой, Джемин точно был в этом уверен, ему бы не отказали, даже несмотря на поздний час. Джено — приоритет. После всего, что было, особенно важный.       — Несложно, — пожимает плечами Джено, — нудно, особенно когда это не то, чего ты хотел.       Странная тишина повисла в тусклом теплом свете кухни. Джемин не решается спрашивать, потому что боится потревожить то, к чему сам Джено пока не готов. Такое уже было между ними. Мягкий звук кошачьих шажков по паркету заставил Джемина отвлечься от рассматривания содержимого объёмного стеклянного стакана и обдумывания чего-то несостоятельного.       — Я же говорил, что он сам к тебе подойдёт, — Джено идёт, когда он так расслабленно улыбается. От этого хочется улыбаться самому.       — Отлично, я в милости у твоего кота, — гордо, но негромко проговаривает На. Спокойно и с лёгкой улыбкой, которая сама собой появляется на губах. Нал в это время потягивается, передними лапами опираясь об его бедро. Смотрит так просяще в надежде получить что-то из несложных ресторанных закусок, которые принёс Джемин.       — Кстати, ты выглядел так же умоляюще. Ну, тогда в кабинете, — взяв с брускеты что-то, что в теории могло понравиться животному, Джемин осторожно опускает руку под стол и радуется как ребёнок, когда Нал это благодарно съедает.       — Быть того не может, — тихо говорит Джено.       — Я серьёзно, — вставая со своего стула под недовольное мяуканье кота, который получил недостаточно желаемого, Джемин подходит к месту, где сидит Ли, — честно, я ждал, что ты замяукаешь и поцарапаешь меня. Или нагадишь в обувь в порыве мести.       — Вообще-то поцарапать меня мог только ты, — Джено смотрит на него, подняв голову кверху.       Чужая тёплая рука мягко оглаживает подбородок и острые углы челюсти. Так интимно между ними давно не было. Осторожно, чтобы не сорваться, Джемин задерживает руку на безумно красивой бледной шее мужчины. Пульсация яремных вен под ладонью такая успокаивающе ровная и ритмичная. Опять кухня, опять полумрак, опять предвкушение, которое постепенно снижает давление на внутренние тормоза.       — О? Разве, Джено-я? — глаза с поволокой и низкий голос выдают разгорающееся пламя внутри.       В секунду Джено меняет их положение в пространстве так, что Джемин оказывается прижат к стене весом тела мужчины.       — Почему больше не такой дерзкий? — теперь уже Джено сжимает свою ладонь на шее младшего. Джемин на это лишь открыто улыбается, проводит языком по зубам и двигает тазом, потираясь о бедро мужчины.       Ли на эту детскую провокацию даже бровью не ведёт и вдавливает Джемина всем корпусом в стену (себя). Пальцами свободной руки очерчивает его губы, о чем почти жалеет: На облизывает их и покусывает. Джено как от огня уводит руку.       Джемин смотрит невозможно нагло, с превосходством, будто этого и добивался (однозначно добивался).       — Специально, да? — он смеется. Джено сейчас взорвётся от возмущения, смешавшегося с возбуждением, а Джемин смеётся.       — Рад, что до вас дошло, сонсэнним.       Джено кусает его нижнюю губу резко, тут же засасывает, и так несколько раз. Вплетает ладони в чёрные волосы, оттягивает голову Джемина, который капризно мычит и просит продолжения, руками притягивая мужчину ближе. Поцелуй протяжный, глубокий и медленный, с послевкусием рома с апельсиновым соком. Языки сплетаются влажно и без борьбы, им совершенно нечего делить. Они на равных. На языке остается горько-острый табак. Жарко невыносимо.       — Я хочу тебя.       — Я заметил, — ухмыляясь, говорит Джено в губы младшему, потираясь об его пах плавно и невесомо. Джемин зажмуривается, громко выдыхает через рот, опаляя горячим дыханием и желанием. Ли продолжает нехитрые медленные движения, имитирующие фрикции, до тех пор, пока Джемин не начинает хватать ртом воздух, а руками комкать домашнюю толстовку Джено. На ватных, почти дрожащих ногах тот за руку уводит его в спальню.       Джемин на ходу снимает пиджак и темно-серую футболку, сразу падает на мягкую постель, что больше не согрета теплом сна — простынь и одеяло обдают кожу холодом из-за открытой балконной двери. Он протягивает руки к телу Джено, что все ещё скрыто под одеждой. На очерчивает тугие напрягшиеся мышцы под кожей, слабо царапает короткими ногтями, но не раздевает его.       — В твоём возрасте я был более настырным и нетерпеливым, знаешь, — Джено спускается ниже, расстегивая ширинку младшего, снижая давление плотной брючной ткани и белья на орган.       — Это было так давно, как ты только помнишь?       Джено опускается лицом к твердому, увитому венками члену, который так красиво контрастирует с бледной кожей бедер и живота. Ухмылка не сходит с губ, когда Джемин стонет, вжимаясь всем телом в матрас. Красивый. Тёплый. Терпкий, но такой сладкий. Манящий и просящий. Джено делает все нарочито медленно и аккуратно, в полумраке комнаты еле ощутимо двигая рукой, почти не касаясь, вызывая у Джемина панику. Он мечется по кровати, вздыхает. Задыхается и старается ускорить движения — толкается в руку сам. Ли осторожно касается губами горячего влажного органа, замечая как веки у младшего подрагивают. И пальцы. Какой же он чувствительный до невозможности.       Джено впервые не хочет действовать быстро и властно. Хочет Джемина медленно, чтобы лениво ловить губами каждое его слово и действие, каждый вдох и выдох. Хочет всего Джемина себе, и отдаться ему самому без остатка. Разрешить ему всё, что только можно пожелать. Стать чем-то большим вместе с ним. Стать целым.       Как будто в перемежающейся лихорадке, то обдает ознобом до самых костей, то огнём от тихих стонов.       — Я теперь полностью понимаю, почему фаллические символы так вдохновляли философов древности.       — Блять, что ты несёшь? — Джемин смеется и прячет голову в сгибе локтя, задыхаясь, когда снова чувствует влажное тепло вокруг члена. Джено втягивает щеки, двигает головой вверх-вниз, языком играя с уздечкой.       Правильно дышать у Ли долго не получается — он хочет всего и сразу, хочет, чтобы Джемину было до безумия хорошо, и этот такой правильный единственный порыв сбивает его с заданного им самим ритма. Не то, чтобы На под ним жаловался: он шумно дышит, втягивая воздух ртом, так же шумно и со всхлипом его выпуская, сжимает свою ладонь на чужом затылке, вплетая пальцы в запутанные чёрные волосы. Особенно красиво звучать у него получается, когда Джено опускает свою голову всё ниже и ниже, издавая до ужаса пошлые звуки. Мокро и грязно, но так правильно для них двоих.       — Ты можешь быть грубее, — выпустив член изо рта и двигая по нему рукой, сипло проговаривает Джено.       — Это точно твой день рождения, а не мой? — как в забытье быстро и неразборчиво шепчет Джемин.       — Да, и ты мой подарок. Всегда мой.       Что-то внутри Джемина точно ждало этого разрешения. Этих слов. Он отпускает себя, но всё равно осторожничает, стараясь не переборщить. Он двигается навстречу жёстче и чаще, он удерживает и фиксирует голову Джено, который так покорно разрешает делать всё, что хочется.       — Я сейчас, — как в бреду говорит и замедляется, почти останавливается, стараясь оттянуть Джено от себя. Он не сопротивляется, продолжая движения рукой. Тёплая и густая белёсая жидкость изливается всплесками, которые окропляют рукав зелёной толстовки, чёрные волосы и графитового цвета постельное бельё.       Джемин не может отдышаться от того, как хорошо ему сейчас. Джено стягивает худи, в котором оказывается безумно жарко, и падает рядом, так же часто выдыхая.       — А ты? — Джемин поворачивается всем корпусом в сторону Джено, тянется губами к шее, а рукой к развязанным шнуркам его шорт.       — Эй, — хрипловатым шепотом он привлекает внимание младшего к другой своей руке, покрытой остывающим семенем и к влажному пятну на серых меланжевых шортах.       — Вау… Джено, ты… Вау.       Джемин, уткнувшись в изгиб шеи, покусывает кожу, целует, зализывает и почти что мурлычет от той радости и спокойного счастья, которые наконец испытывает.       — Я люблю тебя, не смей в этом никогда сомневаться, пожалуйста. Но будь со мной честен во всём, — спустя минуты тишины наконец нарушает её Джено. Своим признанием он заставляет На замереть на мгновение.       Честен.

***

      Утро мирное. В постели тепло, от подушки слева пахнет его парфюмом, а в доме — домом. Джено мечтал о таком пробуждении, наверное, всю сознательную жизнь. Часы показывают половину восьмого самой доброй за последние годы субботы.       Джемин следит за туркой, в которой закипает кофе. В его футболке, такой домашний и мягкий, такой свой.       — Я нашёл у тебя чай с имбирём и мёд, — даже не поворачиваясь, говорит он.       — Как мило с твоей стороны, — беззлобно и почти беззвучно язвит Джено. На самом деле он очень ему благодарен — горло всё-таки саднит.       — Ну, твой голос довольно выебанный, так что я бы на твоём месте выпил, — он наконец обращает своё внимание на вошедшего и смеется.       На столе рядом с кружкой теплого чая появляется бордовая коробочка.       — Я согласен, — смотря то на неё, то на Джемина, говорит Джено. Тот лишь усмехается. Его и без того низкий голос как будто стал более объёмным, но не таким грубым, как у самого Джено сейчас.       — Открой сначала.       На чёрном бархате лежат два парных браслета из белого золота, что слишком ярко отражают падающий на них свет. Красивые. Такие, какие мог выбрать только Джемин.       — С днем рождения, Джено.       Когда он застегивает браслет на запястье Джемина, раздается телефонный звонок. На задворках разума рождается такая ненужная сейчас мысль — Марк никогда не звонит в субботу утром.       — Джен, Донхэ в больнице.