***
Весь день шёл дождь, поэтому сейчас асфальт, с прилипшими к нему жёлтыми листьями, блестел под светом фонаря. Жара, стоявшая всю предыдущую неделю, спала, и дышалось невероятно легко, а небо уже прояснилось, сияя звёздами и прохладной темнотой. Арсений редко курил. Справедливости ради, он практически не курил, но сейчас, сидя на скамейки у входа в больницу и ожидая чего-то — сам не зная чего, — он не смог отказать себе в этой слабости. Арсений был расслаблен. Теперь, он был уверен, его не уволят (если не совсем, то до последнего). А там — как получится. Попов прикрыл глаза, откинувшись на спинку лавочки, и почувствовал свет фонаря на своём лице. Хлопнула дверь, впуская кого-то в вечернюю свежесть. Арсений нехотя открыл глаза и слегка смутился, увидев на пороге Хауса, так же безотрывно глядящего в ответ. Он не казался хмурым или раздражённым, только мертвецки уставшим. — Курить вредно, — хриплый голос Хауса разбавил уютную тишину больничного двора, вызвав у Арсения немного грустную улыбку. — День был тяжёлый, — несмотря на уставший голос, глаза Арсения светились, и это было видно даже при таком скудном освещении. Хаус молча кивнул, рассматривая что-то под ногами, потом поднял взгляд на звёздное небо. А затем перевёл его на Арсения. Тот только сейчас заметил, что глаза у Хауса такие же синие, как и у него самого. Ну, может, чуть менее яркие. — Почему не идёшь домой? — Жду Тринадцать. — Она ушла ещё десять минут назад. — Значит, просто не хочу. Хаус опять кивнул и снова посмотрел на небо. А Арсений продолжал разглядывать его лицо со слегка впалыми щеками и лёгкой щетиной. Извечно хмурые брови и поджатые губы сейчас были расслаблены, а в глазах, помимо усталости, можно было разглядеть умиротворение. Хаус был спокоен. Арсений все порывался спросить, почему Хаус хотел его уволить, но не решался нарушить едва восстановленную тишину, не давящую, а наоборот — лёгкую, непринуждённую. Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем Хаус, бросив по-прежнему уставший, но теперь ещё и немного тоскливый взгляд на Арсения, молча пошёл в сторону парковки. Спустя ещё какое-то время Арсений всё же поднялся и, выкинув окурок, направился в противоположную сторону к автобусной остановке. Хаусу снились ярко-синие глаза, только он никак не мог понять, кому же они принадлежали. Арсению тоже снились синие глаза, но тот прекрасно понял, чьи они. Понял, и испугался.***
— Как подбить пациента на операцию? — Хаус ходил по аудитории, вертя в руках игральную карту. — Чемодан без дна по-Техасски? Кошелёк на верёвочке? Парижский лохотрон? — Почему этот русский всё ещё здесь? — с плохо скрываемым возмущением произнесла Эмбер, игнорируя слова Хауса. — Потому что, очевидно, я его нанял обратно? — Ехидно ответил Хаус не без толики злорадства. — У тебя есть что сказать по делу? Нет? Тогда не сбивай русского с мысли — может, он опять предложит кого-нибудь напоить. Меня, например, уговаривать не придётся, — после этих слов в аудитории опять повисла гробовая тишина. Первым заговорил Коул, прервав недолгую паузу: — Проблема не в операции, а в шрамах. Наш пластический хирург мог бы их скрыть, — после этих слов он обернулся на Тауба. — Не настолько. В НАСА проверяют каждую складку. — Просто добавим ей эфир в кислород и сделаем всё, что нужно, — предложил Катнер. — Она подаст в суд, — хмуро перебила девушка с номером два. — За что? — едко спросила Эмбер. — За то, что мешаем лгать правительству? Наступила тишина, в которой слышался даже скрип шестерёнок, вертящихся в головах у всех присутствующих. Затем заговорил слегка взбодрившийся Тауб: — Необязательно прятать шрамы. Сделаем плановую косметическую операцию. Тогда будет законное оправдание шрамам. — Ты имеешь в виду липосакцию? — уточнил Катнер. — Нет, нет, тогда надрезы будут слишком далеко от лёгких, — покачал головой Тауб. — Мы будем не убирать, а добавлять. — Он поймал довольный взгляд Хауса и прибавил: — Увеличим ей грудь на один размер. Ехидная улыбка Хауса стала ещё шире и довольнее. — Фальшивые сиськи не взрываются на высоте, — усмехнулся он. — Всё будет в порядке. Думайте об этом, как о гигантском бюсте для человечества. Арсений не удержался и тихонько хихикнул, поймав на себе почти что тёплый взгляд Хауса. Однако теперь, Арсений уверен, этот взгляд был адресован именно ему.***
Во время операции Арсений чувствовал себя на удивление спокойно и уверенно. Если до начала в голове крутились дурацкие шутки из серии «медсестра, отсос», то теперь, ассистируя Хаусу, он был максимально сосредоточен. А Хаусу было непривычно видеть такого Попова. Да, оказывается, он уже привык к образу мальчика-солнышка, которым и был, по сути, Арсений, оставаясь при этом молодым мужчиной. Даже когда тот пытался язвить, грустил или обижался — его глаза светились. Сейчас же они были сосредоточенными, профессионально-холодными. Попов подавал ему инструменты, даже не глядя. Он был напряжён, но не делал ни одного лишнего движения. Только чёткие и уверенные. — Троакар внутри, — сдавленно произнёс Арсений, убирая руки в окровавленных перчатках и отходя от пациентки, уступив место Хаусу. — Можно начинать. Хаус ввел в троакар маленькую камеру, внимательно глядя на экран, а затем немного напряжённо произнёс: — Убираю воздух. — Вот, — подала из-за его спины голос Тринадцать. — Киста. — Кисты, — поправил Арсений. — Их три. — И столько же на левом лёгком, если не больше, — констатировал Хаус. — Ладно. Кто же вкалывал сверхурочно, чтобы убить мисс Бен Ладен? — Мы же уже знаем её имя, — напомнила Тринадцать. — Точно, я и забыл. Скажешь волшебное слово — и получишь иммунитет на следующий круг. — Альвеолярная гидатида. Поражает все органы. — Тогда бы приступы повторялись. — Гистиоцитоз икс, — предположил Арсений. — Не объясняет эритроциты. Ну же! Кисты, синестезия, сердечный приступ. Ребята, у вас есть… Но договорить Хаус не успел. — Болезнь Гиппеля-Линдау, — послышался голос с небольшой смотровой площадки над операционной, огороженной стеклом. За ним стоял Чейз. Хаус нервно сглотнул. — Повышает количество эритроцитов. Вызывает новообразования в органах. Например, феохромоцитомы. Может вызвать неврологические проблемы и сердечные приступы. Хаус какое-то время напряжённо смотрел куда-то в пол, а затем тихо обратился к Арсению: — Ты видишь там блондина с поздним юношеским пушком на лице? Арсений ещё раз бросил неуверенный взгляд за стекло и, глядя в глаза Хаусу, кивнул. После этого Хаус схватил микрофон и едко произнёс: — Это закрытая операция, вход на галерку запрещён. — Хирургам разрешается, — возразил мужчина, и взгляд Хауса вновь стал растерянным. — Вы его возьмёте вместо нас? — тихо, с тревогой в голосе спросил Арсений, поймав взгляд Хауса. Тот будто в немом вопросе поднял глаза на Чейза, который лишь отрицательно качнул головой. Хаус устало опустил глаза, ответив с грустной улыбкой: — Ни за что. Я вас люблю, ребята, — и пристально посмотрел в глаза Арсению. — Удалите кисты и сделайте гистологию, чтобы подтвердить Гиппеля-Линдау. И про грудь не забудьте. Когда он опять поднял глаза, мужчина за стеклом уже исчез. Но теперь Хаус был спокоен: никаких глюков у него не было. И можно было продолжать убеждать себя в том, что чувства вины — тоже.***
— То есть, вы меня вылечили? — неуверенно спросила пациентка, глядя на Арсения. Тот стоял напротив её кровати, изредка поглядывая на Эмбер. — На какое-то время, — ответил Арсений. — Гиппель-Линдау — генетическое заболевание. Оно не лечится. — Гретта, — позвала пациентку Эмбер, скрестив руки на груди. «Так вот, как её зовут», — пронеслось в голове у Арсения. — Вы должны всё рассказать в НАСА. — Вы же сказали, что удалили все кисты. — Они могут появиться снова. — Буду ездить в клинику радиологии на регулярные осмотры… — Если с вами в космосе что-нибудь случиться… Это же не русская рулетка, — Эмбер на этих словах подняла взгляд на Арсения и беззлобно ухмыльнулась. Тот лишь насмешливо фыркнул. — Спокойно, — послышался голос Хауса, незаметно вошедшего в палату и теперь внимательно смотрящего на Гретту, обращаясь при этом к Эмбер. — Ни ей, ни тебе ничего рассказывать не надо. Оказывается, в НАСА знают даже, где ставить дефис в «Гиппель-Линдау», — он говорил без улыбки, без сарказма, опустив взгляд себе под ноги. Эмбер удивлённо вскинула брови, а Арсений с сочувствием посмотрел на пациентку, закусив губу. Видимо, Хаус ещё больший мудак, чем кажется на первый взгляд. — Вы им звонили? — в ужасе прохрипела пациентка. — Я же не идиот. Ваши шаттлы летают над Нью-Джерси. Не хочу, чтобы в один прекрасный момент один из них свалился мне на голову из-за вашего припадка, — с этими словами Хаус вышел из палаты. Арсению было жаль пациентку. Девушка осталась не только без мечты, но и, вероятно, без работы. Врачи НАСА не допустят её до командования воздушными силами, что уж говорить о тренировочной программе для астронавтов. Гретта пустыми глазами беспомощно смотрела на Арсения, будто бы он мог чем-то помочь. По щеке стекла одинокая слеза. И всё-таки Хаус мудак.***
— Итак, вот и он. Момент истины, — Хаус сидел перед аудиторией, сосредоточенно высыпая таблетки викодина на ладонь. — Кто из вас останется для дальнейших издевательств, а кто пойдёт домой думать об увольнении как о воспитательной мере, — мужчина закинул в себя две таблетки и тяжело выдохнул. — Тех, кого назову, жду завтра в восемь. Итак. Шесть, девять, Тринадцать, пятнадцать «а» и «б», восемнадцать, двадцать четыре, двадцать шесть и тридцать девять. Остальным спасибо за игру. Арсений выдохнул, откинувшись на спинку стула. Во-первых — о чудо! — его оставили. Он проходит дольше. Теперь надо будет купить что-нибудь от нервов — возможно, успокоительное. А может и вино. Во-вторых, большинство из всех названых он знал и был практически уверен, что Хаус назовет именно эти номера. Каждый из их был доволен собой, и на лицах в той или иной степени прослеживалось чувство собственного превосходства. Теперь можно домой. Рабочий день кончился раньше, чем обычно. В планах было устроить групповой звонок в зуме — Арсений скучал по ребятам и Паше. Но домой пока не хотелось, и Арсений собирался без спешки, из-за чего вышел из аудитории одним из последних. — Хэй, русский! — послышалось за спиной у Арсения, и тот обернулся. Позади него стоял Катнер с широкой улыбкой и уже без халата. — Мы хотим отпраздновать первую маленькую победу, ты идёшь? — Я, к сожалению, не смогу, — тоскливо протянул Арсений, глядя на время в телефоне. Там уже виднелся пропущенный от Шаста. — Ну… — отозвалась Тринадцать, понимающе поджав губы и глядя в пол. — Тогда до завтра? — До завтра, — мягко улыбнулся Арсений, пожав руки Катнеру и Таубу и приобняв Тринадцать — остальные уже разошлись. Выйдя в коридор, Арсений прислонился к стене и тяжело выдохнул. Надо было бы перезвонить Шасту, а то у них уже далеко за полночь, а всем завтра рано вставать. Неплохой идеей было бы позвонить из столовой больницы — в это время людей там должно быть немного, да и шумно там никогда не бывает. На экране опять высветился входящий. — Да? — Арс! Где тебя носит? — послышался немного возмущённый голос из трубки. — Шаст, я вообще-то на работе, — мягко улыбнулся Арсений. — Наверное, по зуму лучше на выходных… — Шастун тяжело выдохнул. — Как ты там? — Вчера же только списывались. — …Арс, я скучаю, — погрустневшим голосом отозвался Антон. — Я тоже, Тош, — голос Арсения стал немного тоскливым, а улыбка — уставшей. — Но ты же знаешь… — Да, да, я помню. Я не про это. Я просто скучаю, без подтекста. — Я тоже, Тош, я тоже… — повторил Арсений. Повисла неловкая пауза. — Можно я приеду на Новый Год? — после недолгого молчания нарушил тишину Антон. — Или давай ты к нам? — У тебя же Ира. — Арс, я… — Я понимаю. Посмотрим. Я ничего не обещаю, но постараюсь. — Хорошо, — по голосу было слышно, что Антон едва заметно улыбается. — Ладно, давай. — Пока. Передавай всем привет. — Окей. И сбросил трубку. Арсений снова выдохнул, отходя от стены. Можно было бы присоединиться к ребятам, но настроения не было. Была осенняя хандра, которую можно было бы развеять в ближайшем парке и развеяться самому - возможно, в ближайшем крематории. Упаднические настроения и шутки про суицид. Что-то с ним происходило. Проходя мимо отделения неотложки, Арсений мельком увидел Хауса, говорящего с молодой женщиной. Её светлые волосы спускались до лопаток, немного падая на плечи. На Хауса она смотрела почти что с нежностью, но не как на любовника, а, скорее как мать на сына. Подслушивать, конечно, нехорошо, но Арсений и не обещал быть хорошим мальчиком. — Зачем вы сдали свою пациентку в НАСА? — спросила девушка, слегка нахмурившись. — Не знаю, кто здесь сплетничал про этику вместо секса, но, надеюсь, их уже уволили, — устало ответил Хаус, стараясь поддерживать язвительность в голосе. Но слышалась только усталость. — Какой номер? — Гретта. — Номер. — Это пациентка. Как вы думаете, откуда у неё номер вашего пейджера? Пришла в приёмное отделение, всё смотрела, не хотела говорить… — Я не сдавал её, — тихо произнёс Хаус, мрачно глядя в пол. — Вы соврали? — девушка, казалось, была в восхщении. — Надо ей сказать об этом, пока она мне машину не оцарапала. — Зачем вы соврали? — Чтобы другие не накрысятничали. — И какой смысл? — Это было её личное дело. — Ясно, — лукаво улыбнулась девушка. — Она будет самым аккуратным астронавтом. Уж точно более бдительной, чем напарник с аневризмой, который понятия не имеет о том, что она вот-вот лопнет. — Ясно, — улыбка девушки стала ещё шире. — Ты не могла бы выразиться яснее? — в лёгком раздражении спросил Хаус. — Вы решили сохранить её мечту. После этих слов девушка развернулась и направилась к очередному травмированному пациенту, а Хаус остался стоять, боком прислонившись к стене и опустив голову. Арсений стоял в коридоре в нескольких метрах от Хауса, и наблюдал за этой сценой с глупой улыбкой на лице. Всё-таки Хаус не такой уж и мудак.***
До конца рабочего дня оставалось около часа, поэтому больничный двор пустовал, даже несмотря на хорошую погоду. В такое время и курить-то никто не выходил — все спешили закончить работу как можно скорее. Арсений сидел всё на той же скамейке с термосом в руках и смотрел на медленно темнеющее небо. Пару минут назад алый закат сменился сероватыми сумерками, однако фонари ещё не включили — на улице пока что было светло. Духота, мучившая всех на протяжении дня, сменилась вечерней свежестью и прохладой. Курить не хотелось. Зато ромовый пунш в термосе радовал куда больше. Из больницы вышел Хаус, на этот раз сразу заметив Арсения и, после секунды колебаний, направился к нему. А вот Арсений не сразу заметил мужчину, слегка вздрогнув от звука его голоса: — Водку пьёшь? — беззлобно ухмыльнулся Хаус, глядя на термос в руках Арсения. — Конечно, — в той же манере ответил тот, снова прикрыв глаза. — А ведь вы не сдали Гретту. — Подслушивал? Арсений смутился, немного виновато улыбаясь Хаусу. А тот с интересом рассматривал парня. Сейчас, на ещё светлой улице, Хаус впервые видел Арсения без больничного халата не в темноте, слегка разбавленной тусклым светом уличного фонаря. На нем была белая рубашка, расшитая голубыми цветами, так сочетающимися с глазами Арсения; черные джинсы и такие же массивные кроссовки. Вроде ничего аляпистого, однако парень сильно выделялся на фоне сереющей улицы. — Я бы не стал сдавать Гретту, — тихо произнес Арсений, поднимая взгляд на Хауса. — Беспощадная стерва бы стала, — ответил тот, садясь на лавочку рядом с Арсением. — Нога болит, — чуть язвительно бросил Хаус, поймав удивленный взгляд парня. — Тогда зачем там был я? «Чтобы понял, какой я ублюдок, и захотел уйти отсюда сам. Не вышло», — подумал Хаус, а вслух сказал: — Должен же кто-то был её пожалеть. Дальше какое-то время они сидели в тишине, которую совсем не хотелось нарушать. Арсений протянул Хаусу термос с тёплым напитком, тот слегка кивнул в знак благодарности и принял его, сделав небольшой глоток. Ром непривычно приятно согревал тело, и Хаус с наслаждением откинулся на спинку скамейки; он глубоко вдохнул, прикрыв глаза. Затем нехотя вернул термос. — Что это? — голос был тихим, ни тени усталости, лишь умиротворение. — Пунш. Ромовый. Сам готовил, — смущённо ответил Арсений, разглядывая Хауса, пока тот не видел. Непривычно было наблюдать его таким расслабленным. Непривычно, но, отчего-то, очень приятно. Словно он увидел что-то, что дозволено видеть далеко не всем. — Надеюсь, я от него коньки не отброшу, — усмехнулся Хаус, резко вставая со скамейки и возвращая привычные, слегка язвительные, интонации. Арсений тоже поднялся, убирая термос в рюкзак. — До завтра, — мягко улыбнулся он и, не дожидаясь ответа, направился в сторону остановки. На секунду уголки губ Хауса тоже дрогнули в полуулыбке, но затем опять превратились в тонкую бледную полоску. Однако взгляд оставался тёплым до тех пор, пока Арсений не пропал из виду.