Физалис

      На следующий день Хауса подловили Тринадцатая и Катнер.       — Началась пневмония, лёгкие заполняются жидкостью, — доложила Тринадцать. — Колем антибиотики — эффекта нет. Мы ошиблись.       — Ты что скажешь? — спросил Хаус, кивнув на Катнера. Несмотря на то, что Попов вчера сообщил ему диагноз, с которым Хаус был полностью согласен, послушать докладчиков всё же стоило.       — Мы тоже ошиблись. Склеродермии нет, судя по биопсии, никаких фиброзных изменений, — Катнер протянул Хаусу снимок.       Хаус вгляделся в снимок:       — Чёрные точки на шейном лимфоузле, — сказал Хаус как идиоту и протянул снимок обратно.       — Маленькие зоны некроза — ерунда, — возразил Катнер.       — Ты говоришь «ерунда», я говорю «рак», — бросил Хаус и направился в сторону кабинета Уилсона. Коль скоро они предполагают рак, было бы не лишним привлечь к делу онколога.       И вот уже на подходе к кабинету его перехватила возмущённая Кадди.       — Ты хочешь удалить пациенту глаз?!       — Кто рассказал? — спросил Хаус, карикатурно изогнув бровь.       — Ты заказал операционную!       — Ясно, — Хаус обошёл Кадди, но та обогнала его и снова встала перед ним практически вплотную.       — Тебе от меня не убежать!       — Я думал, это танец, — съязвил Хаус и опять сделал шаг в сторону, наткнувшись на шагнувшую вслед Кадди. Та в снисходительной насмешке закатила глаза, качнув головой так, будто они и правда танцевали. Хаус тоже закатил глаза, раздражённо останавливаясь.       — Шейный лимфоузел — это свалка. Правда, маленькая — мусоровоз только один, и дом только один. Так вот, дом — это…       — Да, я поняла, дом — это правый глаз. Но сделай вначале биопсию.       — Как раз шёл это делать, — заявил Хаус, снова обходя Кадди. Та еще раз сверилась с картой в руках и, быстро спохватившись, опять перегнала Хауса.       — Ты же не собираешься делать биопсию! Ты назначил орбитальную экзентерацию!       — Да, потому что я не хочу брать маленький кусочек, чтобы просидеть в лаборатории, подтверждая то, что я и так знаю, пока мой пациент захлёбывается от жидкости в лёгких, — Хаус был на взводе, но с наслаждением отметил перемену в настроении Кадди — она сдавалась. — Но, если настаиваешь, я именно так и сделаю.       — Как сильно развилась пневмония? — уже тише спросила Кадди, устало потерев глаза.       — Уже пошла в колледж. Хэй, Уилсон! — внезапно крикнул он, отчего Кадди дёрнулась. — Я собираюсь удалять глаз инвалиду, не хочешь взглянуть?       Из-за двери показался растерянный Уилсон, поймав беспомощный взгляд Кадди и почти веселый — Хауса.       — Славные времена… — пробормотал Уилсон, по-прежнему растерянно глядя на Хауса.       — Мы можем приступать? — поинтересовался Хаус у Кадди, заранее зная ответ.       Она опять сдастся, она всегда сдавалась перед его аргументами, что бы он ни просил. Сейчас она лишь недовольно поджала губы, тяжело выдохнув, и быстрым шагом направилась к себе в кабинет. Хаус задумчиво проводил её взглядом. Точнее, её задницу. С каких пор она перестала вызывать желание присвистнуть вслед?       До палаты они шли в молчаливом напряжении. Пациент выглядел крайне паршиво: бледная кожа, сухие губы почти сливались по цвету с остальным лицом, глаза провалились.       — Я думал, меланома — это рак кожи, — прохрипел он в ответ на поставленный диагноз.       — Технически, это рак пигментных клеток, — размеренно пояснил Уилсон. — Это те же клетки, что придают цвет вашей радужной оболочке.       — Рак?... — усталым голосом переспросил пациент. — Почему нет? Что ещё может подкинуть мне Бог?       — Град, саранча, что-то про первенца… — язвительно начал перечислять Хаус, стоявший в стороне и до этого момента не принимавший особого участия в диалоге. — Всё зависит от того, насколько ты согрешил.       — Хаус, — предостерегающе отдёрнул его Уилсон тихим голосом.       — Если это рак — он распространился уже везде, так? — пациент проигнорировал слова Хауса. Уилсон медленно кивнул пару раз, сочувственно поджав губы. — И это он в моих лёгких? В почках?       — Есть шанс, что, удалив глаз — первичную опухоль — и пройдя курс облучения, Вы могли бы…       — Мог бы что? Протянуть ещё пару месяцев? Лет?       — Скорее, месяцев, — с мягкой грустью в голосе ответил Уилсон.       — У кого-нибудь из ваших врачей есть более утешительный диагноз? — пациент обернулся к Хаусу.       — Если и есть — они не правы. Это лечение — единственный способ Вам помочь.       — Я не могу ходить… Не могу есть… И вы говорите мне, что остаток моей жизни я проведу на больничной кровати, принимая таблетки и страдая от бесконечной боли? — при этих словах Хаус сжал губы, его взгляд потяжелел.       — Мы можем уменьшить боль… — начал Уилсон, но пациент его перебил:       — Я бы предпочёл умереть сейчас. Я достаточно был заперт в этом теле. И был бы рад наконец-то из него выбраться.       Хаус с удивлением и лёгким возмущением поднял глаза на пациента. Уилсон не то обречённо, не то жалостливо улыбнулся, переводя взгляд на Хауса. Несколько секунд тот вглядывался в лицо пациента, нахмурившись, а потом не выдержал:       — Выбраться куда? — без усмешки, почти зло спросил Хаус. — То есть, ты думаешь, ты отрастишь крылья и будешь летать среди других ангелов? Не будь идиотом, нет никакого «после», есть только сейчас!       — Хаус! — сердито прикрикнул на него Уилсон, бросив осуждающий взгляд.       На это Хаус лишь сжал губы, опустив в пол глаза с нечитаемым выражением, а затем вышел из палаты. Спустя несколько метров его догнал Уилсон.       — Конечно, ты же не можешь позволить умирающему человеку найти утешение в его вере!       — Его вера — глупость, — с напускной лёгкостью ответил Хаус, быстро идя по коридору.       — Все врут. Только кто-то во спасение, а кто-то — нет. Это было бы невероятной ложью! — язвительно бросил возмущённый Уилсон.       — Привет, я Грэг Хаус! — не менее язвительно ответил Хаус, на ходу подавая руку будто для рукопожатия.       — Почему ты просто не можешь оставить ему его мечты? Пусть он представляет себе пляж, любимого человека, жизнь вне инвалидной коляски…       — Семьдесят две девственницы там тоже будут?       — Всё кончено. Ему остались дни, а может, часы. Тебе что, неймётся, что он доживёт это время со спокойной улыбкой на лице? Или ты получаешь какое-то извращённое удовольствие от мысли, что он проведёт свои последние часы с ужасом в глазах?       — Он не должен принимать решение, основанное на лжи, — с нажимом ответил Хаус, слегка подаваясь вперёд. — Боль лучше, чем ничего.       — Ты не можешь знать, что дальше ничего нет! Ты там не был!       — Господи, как я устал от этого аргумента! — Хаус закатил глаза и раздражённо запрокинул голову, а затем с ещё большей озлобленностью снова посмотрел на Уилсона. — Мне не надо ехать в Детройт, чтобы знать, что там воняет!       Уилсон разочарованно посмотрел на Хауса и уже спокойнее произнёс:       — О да. Детройт и загробный мир. Это же одно и то же, — и после этих слов он развернулся и ушёл, оставив Хауса посреди коридора.       Хаус же впал в напряжённую задумчивость, смотря невидящим взглядом куда-то в пустоту. А затем, будто что-то решив, развернулся и пошёл в обратную сторону — к своему кабинету.

***

      — Вы не получаете достаточно кислорода, поэтому мы вставим вам трубку прямо в лёгкие — это позволит вывести лишнюю жидкость, — мягко пояснил Арсений пациенту, пока Эмбер вставляла ему трубку от дренажа между рёбрами со стороны спины.       Опустив взгляд на банку, Арсений напрягся.       — Прозрачная. Эмбер, если бы это был рак, там была бы кровь! — в его голосе послышались нотки паники.       — Вызывай Хауса, — напряжённо сказала Эмбер, в то время, как Арсений услышал попискивание пейджера в кармане.       — Он сам меня вызвал, — растерянно ответил он, глядя на пейджер.       Быстрым шагом, срываясь на бег, Арсений добрался до кабинета Хауса меньше, чем за минуту, чуя неладное.       Когда до кабинета оставалась буквально пара шагов, в нем что-то вспыхнуло и послышался треск электричества.       Арсений испуганно замер, сквозь стеклянную дверь видя Хауса, валявшегося рядом с розеткой, из которой торчал нож.       Сердце пропустило удар. Арсений не заметил, как уже в следующую секунду делал сердечно-лёгочную реанимацию своему начальнику. Казалось, сердце встало не только у Хауса, но и у самого Арсения тоже.       Спустя долгие две минуты Арсений, убедившись, что жизни Хауса больше ничего не угрожает, вызвал медработника. Сев на пол рядом с Хаусом, Арсений устало и сочувственно посмотрел на его побледневшее лицо. Адреналин ещё не отступил, позволяя Арсению свалить на него непонятно откуда взявшееся тёплое покалываниё где-то под рёбрами.       Что, чёрт возьми, только что произошло?

***

      Сидя в аудитории, Арсений ещё не до конца пришёл в себя.       — Может… это был несчастный случай? — спросил Коул, будто сам не веря в свои слова.       — Нет, не был, — бесцветным голосом ответил Арсений, смотря в никуда.       — Думаешь, его нигилизм достиг своего апогея, и Хаус решил покончить с собой? — иронично бросил Тауб, выгнув бровь.       — Он меня вызвал, — в голосе Арсения послышалось раздражение, смешанное с зарождавшейся где-то глубоко истерикой.       — Почему тебя? — удивлённо спросила Эмбер с долей ревности (вероятно, возмущённая скорее тем, что вызвали не её).       — Не надо это обсуждать, — послышался растерянный и вместе с тем напряжённый голос Уилсона со стороны входа. — Не попадайтесь в его ловушку.       — Он в порядке? — тут же выпалил Арсений, вероятно, чуть взволнованнее, чем хотел, вызвав настороженный и слегка задумчивый взгляд Уилсона. Тот замер на несколько секунд, будто не ожидавший такого вопроса.       — Довольно сильно обжёг руку. Сердце остановилось почти на минуту, — почесав бровь ответил Уилсон, обращаясь, как могло показаться, исключительно к Арсению. — Вам удалось его запустить. Но… Он пока не пришёл в сознание.       Эти слова вызвали у команды обеспокоенные взгляды, а Арсений почувствовал, как к горлу вновь приступает паника.       — Так что, раз вы все здесь… — продолжил Уилсон, — наверно, нам следовало бы поговорить о вашем настоящем пациенте, — и с напускной весёлостью помахал папкой пациента. — Чистая жидкость из лёгких указывает на то, что, скорее всего, это не рак. Так что было бы здорово, если бы мы придумали новую теорию.       В ответ последовала лишь тишина, и Уилсон тяжело выдохнул.

***

      Ни спустя десять минут, ни спустя час ничего дельного они не придумали. Пациент умирал. И пока Тринадцатая и ещё одна из команды девушек, чьё имя Арсений так и не запомнил, наблюдали за пациентом, сам Арсений сидел в углу палаты Хауса, причём в таком углу, что, если специально не оборачиваться, его было не увидеть. Впрочем, Арсений тоже почти не видел лица Хауса, лишь его скулу, покрытую щетиной, и тёмные волосы на виске, взмокшие от пота за время пребывания в отключке.       Что Арсений тут делал — он не очень понимал. Сюда заглянули все из команды, но никто не задерживался дольше пары минут, потому что… ну а зачем? А Арсения панически пугала мысль: с Хаусом может что-то случиться в его отсутствие.       — Давно ты здесь сидишь? — вывел Арсения из размышлений тихий голос Уилсона.       Подняв на Уилсона глаза, Арсений заметил мрачный, но слегка удивлённый вид врача.       — Думаю, не очень.       «С тех пор, как мы разошлись»       — Понятно, — Уилсон говорил чуть ли не шёпотом, возможно, чтобы не потревожить Хауса.       — Можно я тут останусь? — по-детски спросил Арсений со смущённой полуулыбкой. Уилсон растерялся.       — Хаус терпеть не может выворачивать душу перед посторонними, — Уилсон не выглядел раздражённым, лишь с недоумением смотрел на Арсения.       Намёк был совершенно понятен, и Арсений, лишь грустно улыбнувшись, вышел из палаты.       Спустя буквально несколько секунд Уилсон заметил, как подрагивают ресницы Хауса.       — Хаус, ты идиот. Ты чуть не убил себя, — жёстко припечатал Уилсон.       — В этом и был план, — хрипло ответил Хаус едва дрожащим голосом.       — Ты хотел убить себя?       — Я хотел ЧУТЬ не убить себя, — на это Уилсон лишь настороженно прищурился. — Ему лучше?       — Нет. Но у него не рак. Мы думаем, это может быть эозинофильная пневмония, — спокойно ответил Уилсон, а затем опять повысил голос. — Может, ты и не хотел умереть, но тебе было плевать, выживешь ли ты!       — Ты настаивал на том, что я должен всё увидеть своими глазами, — голос Хауса стал крепче, однако он все еще говорил тихо.       Уилсон устало выдохнул, закрыв глаза и запрокинув голову, переходя от изножья кровати ближе к Хаусу.       — Его выписали?       — Нет, он умирает! Ты уже два раза испытывал это «почти умереть»! — Уилсон дёрнул рукой, выказывая весь свой скепсис.       — Да не он. Тот, который попал в автомобильную аварию, — пропустив мимо ушей последнюю реплику Уилсона, спросил Хаус. — С ножом. Мне надо поговорить с ним.       — Он умер почти час назад, — почти растерянно ответил Уилсон. Хаус поднял на него недоумевающий, разочарованный и почти испуганный взгляд. — Не очень, знаешь ли, полезно для здоровья бить себя током через неделю после массивных внутренних травм, — Хаус поджал губы и устало закрыл глаза. Лицо Уилсона вмиг посерьёзнело. — Зачем тебе надо было с ним поговорить? Ты… что-то видел?       Хаус лежал несколько секунд не шевелясь, не открывая глаза и даже, кажется, не дыша.       — Эозинофильная пневмония… — повторил он.       — Хаус? — осторожно окликнул его Уилсон. — Что ты видел?       — Ничего, — тихо выдохнул Хаус. — Чья это была идея?       — Генри. «Ничего» — ты не хочешь об этом говорить, или «ничего» — …       — Кто из них Генри? Тот нелепый старик? — из уст Хауса «нелепый старик» звучало почти ласково, с отеческой теплотой.       — Хаус, тебе необходимо с кем-нибудь об этом поговорить, а из вариантов у тебя только я.       — Если пневмония слишком сильная, стероиды могли не подействовать. Начните давать циклофосфамид.       — Уже начали. На тебя даже смотреть больно… — тяжело выдохнул Уилсон, сдаваясь. Он взял в руки карту Хауса, что-то туда вписывая. — Назначу тебе ещё обезболивающих.       Хаус пристально и с благодарностью смотрел на Уилсона, приподняв брови.       — Я тебя люблю, — тихо проговорил он. Уилсон на это лишь кивнул, будто Хаус сказал нечто очевидное, и с небольшой грустью улыбнулся. — Здесь был маленький русский кусочек мышьяка? — даже только недавно придя в сознание, Хаус умудрялся мастерски переводить тему и с завидной бодростью ёрничать.       На лице Уилсона отразилось полное непонимание сказанного.       — Что?       — Мышьяк.       Уилсон всё ещё непонимающе смотрел на Хауса. Тот закатил глаза.       — Попов.       — Причём тут мышьяк?       — Арсений Попов.       — Его зовут Арсений?       Хаус устало выдохнул и откинулся на подушку.       — Да, он тут был.       — Давно ушёл?       — У меня такое ощущение, что ты и сам знаешь ответ, — сощурился Уилсон, а затем, не дождавшись никакой реакции, только разочарованно кивнул и вышел из палаты.       У дверей на скамейке сидел Арсений, подняв на Уилсона беспомощный взгляд. Было непонятно, сколько он услышал (и услышал ли вообще хоть что-то), поэтому Уилсон лишь сдержанно ему кивнул, проходя мимо.

***

      — Как скоро… это подействует? — пациент с каждым часом чувствовал себя всё хуже. Он был похож на мертвеца, чудом сохранившего способность разговаривать.       — Новые лекарства начнут действовать уже через несколько минут, потерпите, — с терпеливым участием ответила Тринадцать, пока Арсений менял капельницу, краем глаза следя за ними.       — Вакуумный контейнер полон, я заменю его, — бесцветно сказал Арсений, вытаскивая трубку из лёгких пациента. Последние несколько часов он находился в постоянном напряжении, и о чём бы он ни говорил — в каждом его слове, если прислушаться, можно было расслышать отголоски отчаяния.       — Мне кажется… оно… не помогает, — разобрать слова в этом невнятном хрипе было практически невозможно, однако и Арсений, и Тринадцать поняли и в их взглядах можно было заметить беспомощное отчаяние.       Они не облажались. Они проебались. Они все.       — Постарайтесь расслабиться, — ласково проговорила Тринадцать.       — Мне кажется, вы ошиблись.       «Тебе не кажется»       — Вам лучше не разговаривать, — голос Арсения едва ли звучал более живым, чем голос пациента, разве что не срывался на хрип.       — Быстрее освободи трубку, — мягко попросила Тринадцать, обращаясь к Арсению.       — Готово.       — Приведите… Гувера… — с каждым словом пациент будто увядал всё сильнее. Тринадцать подняла глаза на Арсения, и тот заметил в них вначале недоумение, а затем отчаяние и панику.       Арсений сглотнул. Тринадцать стеклянными глазами смотрела перед собой, и Арсений, положив ей руку на плечо в знак поддержки, подошёл к собаке и взял её на руки, отнеся на кровать пациента. Пес улёгся рядом с хозяином и положил голову тому на живот, смотря грустными глазами.       — Я не могу… положите мою руку… ему на голову…       Арсений медленно выполнил просьбу и отошёл от больничной кровати, на секунду зажмурившись. Он сложил ладони вместе и поднёс к лицу, испуганно прижимая их к губам.       — Всё в порядке… — пациент с нежностью обратился к своему псу. — Не беспокойся за меня. Я не боюсь, — пёс в ответ едва слышно, тоненько заскулил.       Из груди пациента вырвались полухрипы-полустоны, он несколько раз тяжело вдохнул, а затем где-то сбоку от него послышался ровный писк монитора. Глаза Тринадцать испуганно бегали по лицу пациента, а Арсений отстранённо наблюдал за псом, не до конца осознавая, что произошло.       Это не первый случай смерти пациента в его, пусть незначительной, но всё же имеющейся врачебной практике. Но первый случай, когда пациент умирает из-за того, что Арсений не смог вовремя поставить правильный диагноз.       — Господи, — прошептала Тринадцать, поднимая взгляд на Арсения, будто он мог помочь, чудом вернуть пациента к жизни, вылечить. Но Арсений не мог. Арсений думал о том, как сообщить Хаусу, который меньше чем полчаса назад пришёл в сознание, и не факт, что окончательно пришёл в себя.       Арсений опять сглотнул, стараясь проглотить всю горечь, что скопилась на языке и мешала говорить.       — Время смерти — шесть часов двадцать семь минут.

***

      Постаравшись как можно быстрее взять себя в руки, Арсений тихо зашёл в палату Хауса, натыкаясь на пристальный взгляд голубых глаз.       — Выглядите лучше, — тихо произнёс он, делая шаг к кровати Хауса. Тот продолжал молча наблюдать за ним. — Стак умер, — ещё тише сказал Арсений, но взгляд прятать не стал, лишь нервно начал заламывать пальцы.       Хаус на секунду обессилено закрыл глаза, а затем начал медленно садиться, срывая с себя трубки и провода. Приборы вокруг него отозвались нервным пищанием.       — Что вы делаете? — взволнованно и недоуменно спросил Арсений; в его словах слышался лёгкий укор.       — Хочу увидеть пациента, — хрипло ответил Хаус, ставя ноги на пол, отдёргивая полы больничной рубашки.       — Он мёртв, — обеспокоенно напомнил Арсений, делая ещё несколько шагов в его сторону.       Хаус посмотрел на него уставшим взглядом, будто нехотя признавая поражение и смиряясь с исходом начатой им игры.       — Смерть — не диагноз.       — Вам действительно не следовало бы сейчас... — быстро и немного возмущённо затараторил Арсений, опасаясь, что его перебьют.       И Хаус в самом деле перебил, беззлобным и бесцветным голосом сказав:       — Заткнись и подай мне мою трость.       Арсений бросил на него сочувствующий взгляд, но просьбу выполнил.       — Я так понимаю, мы все уволены? — прозвучало осторожно.       — Себя мне тоже уволить? — немного озлобленно спросил Хаус. Он поджал губы и с усилием опёрся на трость в попытках встать с кровати. Однако тут же передумал. — Я думал, что это стронгилоидоз, потом — что это рак.… Не поможешь? — на момент озвучивания вопроса Хаус уже крепко держался за руку Арсения выше локтя. Тот перехватил его одной рукой за талию, и почувствовал на плече крепкую хватку Хауса.       — Готовы? — сдавленно спросил Арсений, не до конца уверенный, что он сам готов. — На счёт «три». Раз, два…       Однако Хаус поднялся, не дожидаясь счета «три», и потерял равновесие, хватаясь сильнее за плечи Арсения. Тот слегка попятился, чтобы не упасть на пол вместе с Хаусом, но не рассчитал расстояние и наткнулся стену. В нескольких сантиметрах от его головы оказалась рука Хауса. Тот упёрся рукой в стену, чтобы по инерции не придавить к ней Арсения.       Арсений рвано выдохнул. Хаус стоял слишком близко, сердце Арсения билось слишком быстро, а мозг предательски отключился. Пускай буквально на какую-то долю секунды, но этого хватило, чтобы в глазах Арсения с новой силой заплясала паника.       Хаус растерянно поймал беспомощный взгляд Арсения и постарался максимально быстро встать в нормальное положение. Тот и так был слишком напряжён, и Хаусу не доставляло никакого удовольствия сейчас подкармливать панику в этих глазах.       Что ж, он сам себя не узнаёт. Оставалось только списать проснувшуюся, никому не сдавшуюся эмпатию на своё паршивое состояние, и засунуть её куда подальше.       Однако Арсений понимал, что совсем без помощи идти у Хауса не получилось бы. С каждым шагом его плечи напрягались всё сильнее, а чужое тело под боком создавало ощущение, будто у Арсения в руках ядовитый паук. Хочется отбросить куда подальше, но в то же время ты смотришь на него, как заворожённый… и в какой-то момент понимаешь, что любуешься.       — Почему Вы вызвали именно меня? — спустя несколько шагов прервал напряжённое молчание Арсений, нервно сглотнув.       — Потому что если бы я обделался перед Уилсоном, он бы до конца жизни об этом припоминал, — хрипло ответил Хаус.       «Ну да, а выбор был невелик — либо Уилсон, либо я», — пронеслось в голове у Арсения, а вслух он сказал лишь:       — Почему не кого-то другого из остальной команды?       — У тебя всегда телефон в руках.       — Неправда. А телефоны есть у всех, — возразил Арсений и вдруг неосознанно умильно улыбнулся. — Так что причина в другом.       — Если бы я умер — ты не получил бы работу, — продолжал ёрничать Хаус. — Знал, ты этого не допустишь.       Арсения действительно умиляли попытки Хауса скрыть что-то.       — Ваши не-ответы говорят о вас больше, чем ответы, — ещё шире улыбнулся Арсений, на мгновение расслабившись и забыв о смерти пациента, но буквально на мгновение. После этого его плечи опять напряглись, а взгляд потускнел. — Другие тоже бы не получили.       Хаус опять оступился, хватаясь за Арсения ещё сильнее, чтобы не упасть. А Арсений на секунду зажмурился и постарался привести дыхание в порядок. Хаус наверняка чувствовал состояние Арсения, и того это пугало ещё сильнее.       Хаус действительно заметил. И в следующую секунду Арсений почувствовал, как Хаус отступил от него на шаг и с притворной беспечностью сказал:       — Кажется, я вспомнил, как это делается. Левой, правой, повторить. Дальше я сам.       И, слишком уж бодро для своего состояния поковылял в палату к пациенту. А Арсений остался стоять посреди коридора, растерянно глядя на удаляющегося мужчину.       Он чувствовал себя брошенным.       Он думал, что хотел поскорее отстраниться от Хауса, но, судя по розовеющим щекам и тесноте в джинсах, всё было наоборот.       Он хотел встать ещё ближе.

***

      Хаус, как был, в больничной рубашке, вошёл в палату, где застал Тринадцать, выключающую приборы. Она механически вынимала капельницу, а когда заметила Хауса, дёрнулась так, будто её застали за чем-то незаконным. В её глазах было такое глухое отчаяние, что сердце Хауса невольно сжалось.       — Что мы упустили? — мрачно спросил он.       — Если бы мы знали — он бы не умер, — Тринадцать потупила глаза.       — И что, это всё? Вы просто сдадитесь?       Хаус медленно подошёл к пациенту, зачем-то вглядываясь в его лицо, и слегка вздрогнул, услышав за спиной голос Арсения, стоящего в дверном проёме.       — Нет. Мы проиграли. Всё кончено. Пациент поступил с обмороком, мы предположили стронгилоидоз и дали ему ивермектин…       — И ему вроде стало лучше, пока кровь не позеленела, — нахмурился Хаус, в задумчивости почесав бровь.       — Может быть, хотя бы уберём тело, прежде чем приступать к обучающей программе? — Тринадцать загнанно, с раздражением в голосе перебила Хауса и поджала губы. Тот с жалостью посмотрел на неё, но слова проигнорировал.       — Реакции на антибиотики или стероиды не было.       Арсений обошёл Хауса, стараясь не смотреть в его сторону, и встал рядом с Тринадцать, покосившись на всё ещё лежавшего рядом с хозяином Гувера. Что-то в его виде не понравилось Арсению, но он лишь прикусил губу, переведя сочувствующий взгляд на Тринадцать. Та тоже, кажется, заметила, что с собакой что-то не то.       — Мальчик, ты в порядке? — мягко спросила она, потрепав того по холке.       — Что не так с псом? — тут же спросил Хаус, нахмурившись и глядя на Гувера.       Тринадцать с недоумением отпрянула и подняла на Хауса испуганные глаза. Арсений моментально оказался рядом, кладя руку на артерию собаке. Хаус исподлобья, хмуро наблюдал за его действиями.       — Он мёртв, — дрогнувшим голосом констатировал Арсений. Он перевёл взгляд на Тринадцать, и в этом взгляде смешались страх, надежда и потрясение. Не может же быть так, что…       Кажется, Хаусу пришла та же мысль, что и Арсению, потому что теперь он тоже буравил Тринадцать тяжёлым взглядом.       — Пёс был старый, очень часто собаки-поводыри живут дольше положенного ради хозяина. Скорее всего, Грувер просто умер от старости, — затараторил Арсений так, будто от того, что он будет быстро говорить, его слова станут правдой.       Однако Хаус проигнорировал эти слова, мрачно глядя куда-то поверх девушки.       Нет.       — Ты видела, как пациент принял таблетки? — тяжело спросил он.       Нет-нет-нет…       Тринадцать, поняв, к чему клонит Хаус, замерла, потерянно глядя на него, не в состоянии проронить ни слова.       — Ивермиктин. Ты видела, как пациент положил его в рот и проглотил? — повторил Хаус.       Это не правда, нет, такого не могло случиться.       Арсений похолодел.       — Я не знаю… кажется, да, — дрожащим голосом выдавила Тринадцать.       Господи…       — Что это за порода? — спросил Хаус, а сам подошёл к ближайшей тумбочке, отодвинул её на несколько сантиметров, глядя на пол рядом с ней.       — Английская овчарка, — ответил Арсений бесцветным голосом.       — У них есть ген мультирезистентности, так? — Хаус развернулся и начал обходить кровать пациента, подходя к такой же тумбочке с другой стороны.       — Да.       — Что будет, если дать собаке с геном множественной лекарственной устойчивости ивермектин? — Хаус отодвинул следующую тумбочку, опять заглянув за неё и что-то выискивая на полу.       — Этого делать нельзя. Большинство собак ивермектином лечат от круглых червей, но в случае с колли… — Арсений не договорил, запнувшись на полуслове, глядя, как Хаус, наклонившись, поднял с пола пустой, погрызенный мерный стаканчик. — …он смертелен, — закончил Арсений, сглотнув.       — Выглядит знакомо, не так ли? — Хаус распрямился и, глядя на Тринадцать со смесью жалости и разочарования подал стаканчик ей. А затем его взгляд опять потяжелел. — Думаю, когда ты последний раз его видела, он был без отметин собачьих зубов, — резко добавил он.       Тринадцать невидяще уставилась на стаканчик. Её пальцы подрагивали, а сама она будто потеряла дар речи, съедаемая отчаянием и растущим чувством вины.       — Я поставила его на столик рядом с кроватью, чтобы принести воды… — наконец затараторила она дрожащим голосом.       — Когда я спросил, видела ли ты, как пациент проглотил таблетки, правильным ответом было «нет», — с нажимом сказал Хаус.       Тринадцать заторможено оторвала взгляд от стаканчика и метнула отчаянный взгляд на Арсения с молчаливым криком о помощи.       Арсений лишь закусил губу, с сожалением глядя в ответ. Он не считал, что в этом полностью виновата Тринадцать. Если бы Хаус не затеял эту игру, если бы Катнер не стал ломиться к пациенту с анализами, пока тот не выпьет эти таблетки… Сделать козлом отпущения именно Катнера было заманчивой идеей, но Арсений понимал, что неправильной.       — Отвезите тело в морг, — добавил Хаус, выходя из палаты.       Тринадцать с ужасом посмотрела на пациента, сжав стаканчик побелевшими пальцами. А Арсений, не решившись подойти и сказать хоть что-то, вылетел из палаты вслед на Хаусом, чувствуя себя при этом последней скотиной, не сумевшей сказать хоть слово в знак поддержки своему другу.

***

      Хаус сидел на больничной кровати в своей палате и зашнуровывал кроссовки, а в голове с бешеной скоростью сменялись мысли, среди которых чаще всего мелькали «как он мог такое допустить» и «как она могла такое допустить».       Внезапно со стороны двери послышались тихие шаги, и Хаус резко поднял голову, увидев мнущегося на пороге Арсения. Везде он. Как бы Хаус старался о нём не думать — или хотя бы думать реже — он всё равно появлялся везде, вторгаясь в голову и личное пространство Хауса, даже стоя вот так молча в нескольких метрах от него.       Хаус смерил Арсения нечитаемым взглядом, однако первым говорить не стал, а Арсений никак не мог решиться. Да и он не был уверен, что именно хотел сказать. Хоть что-то, подольше побыть наедине? Ему льстила перемена в поведении Хауса, когда вокруг никого не было, хоть он и понимал, что в том не было ничего личного.       Они стояли и молча смотрели друг на друга, пока их молчание не прервал строгий и уставший голос вошедшей Кадди.       — Если бы ты не превратил лечение пациента в игру, он был бы жив, — мрачно сказала она, казалось, не замечая присутствия Арсения. А может, ей хотелось пристыдить Хауса при ком-то постороннем.       — Спасибо, ты меня этим очень утешила, — съязвил Хаус, снова покрываясь корочкой из сарказма и пассивной агрессии.       — А я должна тебя утешать? — тихо уточнила Кадди севшим голосом, в котором смешались усталость, бессильная злоба и разочарование. — Он умер, пока его лечащий врач валялся без сознания на больничной кровати, потому что воткнул нож в розетку.       — Он умер, потому что его врач… — Хаус тяжело выдохнул, опуская глаза в пол, а затем поднял взгляд на Арсения, будто обращаюсь к нему. — Это была глупая ошибка. Её с лёгкостью можно было избежать.       — Ты нанял Тринадцать, — сказала Кадди, вызвав у Хауса недоуменный взгляд. — Тебе и отвечать, — жёстко добавила Кадди, разворачиваясь и выходя из палаты, оставляя Хауса с отсутствующем видом смотреть куда-то перед собой.       — Вы ведь не про Тринадцать говорили, — тихий голос Арсения вернул Хауса к реальности. Тот потерянно посмотрел на него, слегка поджав губы. — Вы имели в виду себя.       Хаус ещё несколько секунд молча смотрел на Арсения, а затем подавленно кивнул и вышел из палаты, не говоря ни слова.

***

      В аудитории сидели практически все, стараясь не встречаться взглядами с мрачным Хаусом. Тринадцать не было. Арсений видел, как она лично спустила тело в морг, поэтому были причины полагать, что она осталась присутствовать на вскрытии. Хаус её отсутствие никак не прокомментировал, переходя сразу к делу:       — Команда женщин уволена.       Арсений невольно выдохнул, однако тут же почувствовал укол сожаления: ему нравилась Тринадцать, и он правда не хотел её увольнения. Но, выбирая между собой и ей, он, с оправданными эгоизмом, выбрал бы уволить её. И всё же было жаль.       — Но мы же поставили верный диагноз! — справедливо возмутилась одна из близняшек. Арсений не то, что не различал их, он даже их имён не знал. Если так подумать — он не знал ни одну представительницу женской команды по имени. Общался он только с Тринадцать, а она своего имени никому не называла.       — Но вы его так и не вылечили, — почти злорадно ответила Эмбер между тем.       Арсений задумчиво посмотрел на неё, а затем вставил:       — Справедливости ради надо сказать, что если бы не Эмбер, мы бы выписали пациента в то время, как его почки начали отказывать.       — Ага, и нас бы уволили, — усмехнулся Катнер.       — У меня такое ощущение, — крайне деликатным голосом начал Арсений, слегка приподняв брови, — что тебя больше волнует, оставят ли тебя на работе, чем вылечат ли пациента.       Хаус, довольно прищурившись, посмотрел на Арсения.       — Это что, пассивная агрессия? — уточнил для проформы он и одобрительно усмехнулся. — Наш Мышьячок, как оказалось, всё-таки может быть токсичным.       — А разве это не отличительная особенность мышьяка — токсичность? — смущённо усмехнулся Арсений.       — Итак, как верно отметил наш Мышьяк в русском издании…       — Ваш…— Буркнула Эмбер себе под нос. Однако Хаус услышал.       — Не ревнуй, Беспощадная Стерва, твою полезность для команды уже озвучили. Так вот, если бы не ты, мы действительно не заметили бы отказ почек. Твои методы меня восхищают, — театрально поклонился Хаус и беззлобно усмехнулся. — Поэтому я оставляю команду мужчин.       — Ну да, успех команде мужчин принесла женщина, — фыркнула близняшка.       — Так вот. Висунов жду после выходных. А выходные у вас закончатся сразу, как я найду вам дело. Ориентировочно… — Хаус посмотрел на наручные часы. — Через четырнадцать часов. Девушки… — Он развёл руками, без особого сожаления поджав губы. — …Спасибо за игру.       Все начали потихоньку вставать со своих мест, скрипя стульями, а Арсений, уже меньше чем через минуту оставшийся в аудитории наедине с Хаусом, снова не мог пошевелиться под его задумчивым взглядом. Он вспомнил руку Хауса на своем плече, и на скулах опять проступил предательский, едва заметный румянец. Когда напряжённое молчание между ними достигло своего апогея, Арсений вскочил со своего места и пулей вылетел из аудитории.       Переодевался Арсений настолько быстро, насколько возможно. Катнер даже пошутил что-то про свидание, на которое, видимо, спешит Арсений, но тот лишь гуще покраснел и поспешил ретироваться.       Выскочив на улицу, Арсений с облегчением увидел подъехавшее такси, и уже через час валялся на разложенном диване, уткнувшись лицом в подушку и признаваясь себе в ужасном — он только что дрочил на начальника.