***
В аудитории снова царило нервное напряжение. Первое, что бросилось Арсению в глаза — вдалеке от всех с мрачным видом сидела Тринадцать. Секундное облегчение вскоре сменилось недоумением, но подходить к девушке Арсений не стал — она явно не была настроена на диалог. А вот Эмбер, завидев Арсения, вначале удивлённо округлила глаза, а затем, оглядываясь и следя за реакцией окружающих, оперативно пересела поближе к нему. Но говорить пока ничего не стала. И всё же Арсений чувствовал, что в воздухе, как дамоклов меч, повисло это напряжённое «пока». Мужская часть коллектива косилась на Арсения с недоверием и чуть заметным осуждением. Хотя, казалось бы, Америка. У вас тут что, мужики не красятся? Сказать никто ничего не успел, потому что на столе Хауса зазвонил городской телефон. Арсений первый подорвался и взял трубку, догадываясь, кто может быть на том конце провода. — Да? — Ну здравствуй, А́рсений, — с несильным акцентом прозвучал голос Хауса в трубке. — Включи громкую связь. — Конечно, — Арсения такая явка начальника даже капельку — совсем немного — раздражала. Он сегодня так чертовски хорош — а Хаус даже в аудиторию не удосужился войти, чтобы рассказать им о новом деле. — Это Хаус, — одними губами добавляет Арсений, обводя взглядом коллег и задерживаясь на лице Тринадцать, которая теперь выглядела менее подавленной. — Доброе утро, ангелы! — послышался бодрый, слегка искажённый помехами голос Хауса. — Как вы уже могли заметить — в папках у вас довольно интересное дело! Не так часто встречаются пациенты, которые видят мёртвых людей… — Каких папках? — озадаченно спросил Катнер — ни на столе Хауса, ни на их столах папок не было. — Какого чёрта? — не слишком раздражённо, но с явным недовольством еле слышно пробубнил Хаус, а затем добавил: — Я отправил за ними Бозли полчаса назад! А затем из динамика послышался женский голос, в котором Арсений опознал голос той блондинки, которая застукала Хауса за сохранением мечты Гретты. Кажется, её звали Кэмерон. — Во-первых, это было десять минут назад, а не полчаса, а… — дальше звук прервался; очевидно, Хаус выключил микрофон. Арсений смотрел на телефон так, будто он повинен в смерти его любимой собачки. Собаки у Арсения никогда не было, как и оснований обижаться, поэтому он прикрыл глаза и глубоко вдохнул, считая от десяти до одного. С ним такое часто бывает: он чертовски влюбчивый, он слишком много думает об интересных людях и из-за этого всегда мечется между «хочу узнать тебя поближе» и «давай переспим, кем бы ты ни был». И до сегодняшнего дня ему ни разу не удалось найти золотую середину. Поэтому Арсения слегка — совсем немного — беспокоило, как же быстро эта самая золотая середина нашлась в этот раз. — Как только Бозли притащит сюда свой древний зад… — вырвал Арсения из размышлений голос Хауса, но его тут же перебил звук резко открывшейся двери. — Я здесь! — в аудиторию вошел Генри, отсутствие которого Арсений даже не заметил — за это стало немного неудобно. — Женщина, двадцать четыре года, гримёр в похоронном бюро. На работе случился припадок, сопровождаемый судорогами. Арсений краем глаза заметил, что Тауб что-то шептал на ухо лыбившемуся Катнеру, который практически тут же ехидно глянул на Арсения. — Перед обмороком — галлюцинация, что её изнасиловал труп. Припадок исключает психиатрию. В анамнезе нет записей об эпилепсии, травмах головы или принятии наркотиков. — Это может быть тромб в височной доле, — предположила Эмбер. Кажется, она совсем потеряла интерес к Арсению, забыв, что хотела спросить. Но Арсений чувствовал — ему только кажется. — Нет, КТ в норме, — возразил Тауб, отвлекаясь от перешёптываний с Катнером. — Ага, это медсестра в скорой сказала, что в норме? — язвительно предположила Эмбер. — Смотрю, ты снова на коне, Тринадцать, — послышалось из трубки. — Это была Эмбер, — бросила Тринадцать, не отрываясь от папки. — Отличная попытка, Беспощадная Стерва. Это худшая пародия на Тринадцать, которую я когда-либо видел. Эмбер непонимающе нахмурила брови и недовольно откинулась на спинку стула. — В помещениях для панихид полно токсичных химикатов, — вставил Тауб. — У Попова алиби — у нас в это время был секс. Арсений подавился утренним кофе, возмущенно глядя на ни в чём неповинный телефон, и густо покраснел. От недостатка кислорода, конечно. Остальные как-то с сомнением покосились на него, возможно, не сразу уловив иронию. Арсению даже поплохело от того, насколько близко, технически, был Хаус. Эмбер, опустив глаза в стол, только тихо буркнула что-то похожее на «павлины». — А ещё там полно трупов, — невозмутимо добавил Генри, будто не замечая слов Хауса и покрасневшего Арсения. — И все они от чего-то умерли. — У меня вопрос, — внезапно возмущённым голосом перебил его Тауб, глядя на Генри. — Это он здесь не-врач? — Пули не заразны, а вот инфекции или паразиты… — Вы сказали, что один из нас не врач, а его называете мошенником. — Он не врач, — послышался раздражённый голос из трубки. — Продолжай, Боз. — Это может быть венерическое… — Почему он не уволен? — теперь уже не скрывая раздражения, Тауб снова перебил Генри. Из трубки послышались странные звуки, как если бы Хаус начал тереть пальцем динамик, — Арсений был готов поставить на то, что так и есть — а затем приглушённый голос самого Хауса: — Связь плохая, въезжаю в тоннель! — хотя было очевидно, что Хаус звонит из своего кабинета. Арсений видел его вещи в гардеробе. Тауб раздражённо закатил глаза. — А что скажет токсичная русская профурсетка? — язвительным тоном выдал Хаус. Арсений несколько секунд с недоумением глядел на телефон, не до конца понимая, о ком речь, а когда понял — вздрогнул всем телом. — Что? — только это и смог выдавить из себя задыхающийся от возмущения Арсений, старавшийся не думать, что подколы Хауса только в его сторону звучат как флирт, при этом не переставая быть оскорбительными. Остальные лишь недоуменно переглянулись. — Прости, как ты хочешь, чтобы я тебя сегодня называл? — нарочито невинным голосом спросил Хаус. — Ну не знаю, может… Попов?! — Я такое в жизни не запомню! — Конечно, ведь выучить слово профурсетка куда проще… — уже с меньшим пылом, но не меньшим возмущением добавил Арсений, отстранённо думая, что сейчас он выглядел так, что и за профурсетку сойти мог. Почему-то это даже льстило. — Так вот,… Профурсетка, — Хаус каждый раз старательно выделял это слово, говоря практически без акцента, чем вводил Арсения в ступор — и не только его. — собери остальных представителей меньшинств, и идите в зал для панихид. Остальные — молодые и белые — перед вами все двери открыты. Делайте МРТ с контрастом, ЭЭГ, пункцию и анализы крови. И, ангелы… будьте осторожны, — ехидно добавил Хаус. — А к какому это классу меньшинств я отношусь? — спросил по-прежнему возмущённый Арсений. — К гей-сообществу, конечно, — язвительно ответил Хаус и бросил трубку. — Точно, прям вылитый гей, — слишком уж громко хохотнул Катнер, опять поймав на себе злой взгляд Попова.***
— То, что он выглядит как мальчик-солнышко, не значит, что он не может надрать вам зад, — с осуждением сказала Кэмерон, когда Хаус сбросил звонок. Тот лишь закатил глаза. — Он та ещё токсичная стервочка, — ехидно ответил он. — Ты его вообще сегодня видела? — Вы поэтому лично не пошли в аудиторию? — Кэмерон выгнула бровь, с насмешкой глядя на Хауса, который сжал губы в тонкую линию и тут же постарался перевести тему, насколько это было возможно. — Спорим, что не надерёт? — в его глазах промелькнул азартный огонёк. Когда Кэмерон работала на него, её этот азарт в глазах каждый раз настораживал; сейчас же Хаус больше не был её проблемой. Почти. — Нет. Я просто хочу, чтобы Вы перестали вести себя с ним как ублюдок. — Я отношусь к нему не хуже, чем… — Хаус, — скептически перебила его Кэмерон. Хаус нарочито тяжело вздохнул и вытащил из кармана купюру. — Сто долларов, — медленно произнёс Хаус, довольно глядя на снисходительно улыбнувшуюся Кэмерон, приняв это за отказ. — Правильное решение. Мышьяк может быть сколь угодно токсичным, но надрать задницу он не может. — А что по-Вашему — «надрать задницу»? — Любой физический отпор. — Или словесный? — А что, по-твоему, — «словесный отпор»? — ухмыльнулся Хаус. — Крик выше семидесяти децибел. И Вы не можете внезапно начать с ним любезничать! О нет, Хаус не собирается жульничать. Напротив — он слишком уверен, что Попов ничего ему не сделает, поэтому Хаус может разойтись на полную. Даже если он и проиграет эти сто долларов — выиграть он может что-то более интересное… — Ты понимаешь, на что ты идёшь? — не прекращал ёрничать Хаус. — Да, — твёрдо ответила Кэмерон довольным голосом. — Кто-то надерёт Вам задницу.***
Аудитория была погружена в полумрак, горели только несколько маленьких ламп на потолке. Арсений сидел на столе Хауса, слегка бестолково болтая ногами и слушая гудки в трубке стоящего рядом телефона. День был тяжёлый и, по-хорошему, рабочее время уже кончилось, но это же Хаус. — Ну что, профурсетка, жду отчёт, — наконец ответил Хаус, будто зная, кто ему набирал. Арсений плотно сжал губы в раздражении, однако ответил совершенно спокойным голосом: — Ни в еде, ни в трупах ничего не нашли. Пациентка ела только какую-то органическую дрянь без обработки. Наверное, дело в бальзамической жидкости. — «Органическая дрянь» называется ЗОЖ, но у вас, наверное, ещё нет таких понятий, — язвительно ответил Хаус. — Бозли, скажи тому, кто говорит, что он идиот! Генри, который уже привстал, намереваясь подойти ближе к телефону, замер, в замешательстве глядя на Арсения. Повисла неловкая пауза. — Бозли? — послышался слегка раздражённый голос Хауса. — Скажи ему, что он идиот, или скажи, в чём я не прав. Генри помедлил ещё секунду, но затем полувопросительно произнёс, со слегка заметным сожалением глядя на Арсения: — Ты идиот. И молча сел на место. Арсений снова недовольно покосился на телефон. — Ты правда думаешь, что я бы взял пациента, у которого был припадок в похоронном бюро, если бы скорая уже не исключила бальзамическую жидкость? Арсений нервно потёр руки о джинсы и сглотнул. С одной стороны, Хаус, скорее всего, прав. С другой стороны — это не прописная истина. «Скорее всего» не равно «точно». — Я не думаю, что… — начал было возражать Арсений, но Хаус тут же перебил его: — Идиот! От старо-французского «Idiots», означающее женоподобного, любящего выпендриваться, безмозглого русского. Арсений прикрыл глаза, безуспешно стараясь взять под контроль сбившееся от гнева дыхание. А затем внезапно успокоился, едко ухмыльнувшись и, охуевая сам от себя, сказал: — Вас так задевает моя женоподобность? Может, я вас просто привлекаю? — после этих слов Арсений невинно похлопал ресничками, чего Хаус, конечно же, не видел. На заднем плане Катнер еле слышно хрюкнул в кулак, стараясь не засмеяться в голос. Хаус на секунду завис. С одной стороны, это нельзя было считать отпором по правилам пари. С другой — складывалось впечатление, что это его теперь пытаются вывести из себя. Однако замешательство Хауса длилось недолго. — Не хотелось бы оскорблять твое самолюбие… Хотя нет, хотелось бы. Если бы ты меня привлекал — я бы тебя сразу уволил, — Хаус старался сохранить язвительные интонации, хотя уже к концу предложения понял, что сказал он совершенно не то, что следовало бы. — Так вы и пытались меня уволить, — победно улыбнулся Арсений, надеясь, что со стороны это выглядит так, будто он рад провальному аргументу Хауса, а не… «А не чему, Арсений?» — испуганно подумал он, закусив щёку изнутри, и дальше мысль додумывать не стал. Тем временем Хаус чувствовал, что постепенно начинает сдавать позиции, и его это напрягало. — Сомневаюсь, что в этой больнице ты хоть кого-нибудь сможешь соблазнить, — слишком резко ответил Хаус. Да, слишком топорно, но от этого, как он надеялся, не менее оскорбительно. Арсений же теперь прикусил губу для того, чтобы перемена в его лице не была слишком заметна. Он, вроде как, понимал, что Хаус блефует — все это понимали, — но при этом… При этом было чертовски обидно. Арсений опустил голову, стараясь скрыть румянец на скулах и дрогнувшие уголки губ. В аудитории повисло напряжённое молчание. Первым опять заговорил Генри, разряжая обстановку. — Нашёл кое-что в документах бюро за позапрошлый год. В отчёте о вскрытии сказано, что сорокавосьмилетний мужчина умер от пневмонии, однако указанные симптомы не подходят — спутанность сознания, амнезия, депрессия. — Коровье бешенство… — послышался в трубке напряжённый голос Хауса. — Это круто. — Но она вегетарианка, — возразил Тауб. — Ест только органическое и растительное. — Болезнь также передается с тканью мозга, — ответил Генри. — И это ещё круче! — И что, из-за того, что идея «крутая», мы должны делать биопсию мозга молодой девушке? — с сомнением спросил Тауб. — Нет, из-за того, что идея крутая, вы сделаете биопсию мозга сорокавосьмилетнему мёртвому парню. — Но он уже похоронен… — настороженно произнесла Эмбер. — Выкопаем его могилу! — воодушевился Катнер, почти восторженно оглядывая коллег. Тауб поднял руки в защитном жесте. — Я не буду выкапывать труп без разрешения суда! — Не думай об этом как о выкапывании трупа, — послышался насмешливый голос Хауса. — Думай об этом как о попытках не дать закопать живого, пока ещё, человека. Арсений зажмурился, рвано выдыхая. Что ж… Ему, как минимум, надо переодеться.***
В чёрном спортивном костюме и с всё ещё накрашенными глазами Арсений мог бы играть Иуду в какой-нибудь современной постановке мюзикла «Иисус Христос — суперзвезда». Мог бы. А по факту он приехал копать могилу… И почему он не бросил всё и не пошёл на актёрский? Арсений стоял, оперевшись на высокую лопату, стараясь отдышаться и наблюдая за копающим землю Катнером. — Кто следующий? — слишком бодро для данных обстоятельств спросил Катнер, вытирая со лба пот тыльной стороной ладони. — Не я, — вяло отозвался Тауб. Тринадцать смотрела на него исподлобья с плохо скрываемым возмущением. — Но ты вообще ещё не копал. — Я хирург. Если что-нибудь случится с этими руками — я не смогу работать. Пускай, вон, Бозли копает — это не помешает ему развешивать постиранное бельё… Арсений отстранённо наблюдал за перепалкой, глядя в сторону центральной дорожки на кладбище. Он с каким-то мазохистичным удовольствием обсасывал с разных сторон и ракурсов слова Хауса, проваливаясь всё глубже в пучину жалости к себе. Бедный Арсюша, не опять, а снова, да? Последняя фраза в голове была почему-то озвучена голосом Шаста — на грани сочувствия и издёвки, от чего Арсений вздрогнул, часто моргая. Однако через мгновение пришло осознание, что вздрогнуть Арсения заставило не самобичевание. Вдалеке послышался тихий шорох чьи-то шагов и мигание фонарика. Арсений тут же шикнул на Тауба и все замерли, испуганно глядя на приближающийся свет. — Кто-то идёт… — прошептал Тауб. — Спасибо, Кэп, — чуть резче, чем рассчитывал, огрызнулся Арсений. — Может, дать по съёбам? — тихо пробубнил он, оставаясь неуслышанным. — Хэй, а не надо ли нам бежать? — с лёгкой иронией спросил Тауб сиплым шёпотом. Арсений на эту лайтовую формулировку тихо хмыкнул. — Если коп — бежим, если сторож — я его вырублю, — в тон ему ответил Катнер, чем вызвал у Тринадцать удивлённый взгляд. Она посветила фонарём на почти подошедшего человека, который уже выключил слабенький телефонный огонёк, и с едва заметным облегчением выдохнула. Тауб, в свою очередь, лишь неодобрительно поджал губы. Арсений тоже поднял глаза на подошедшего и слегка вздрогнул. — Извините, я опоздала, — без капли раскаяния в голосе мило улыбнулась Эмбер. — Где, чёрт возьми, ты была? — недовольно спросил Катнер. А Арсений был необъяснимо рад её приходу. Он чувствовал с Эмбер какое-то иррациональное родство, даже несмотря на то, что она его, кажется, недолюбливала. Арсений предполагал, что Эмбер ревнует к нему Хауса — и это льстило. Причём, если Тринадцать она не любила как соперницу за место в команде, то Арсения — просто за повышенное внимание Хауса к нему. И это очень, очень сильно льстило. А почему — Арсений задумываться не хотел. — Я заблудилась, — тем временем невозмутимо ответила Эмбер, не прекращая улыбаться. Арсений заметил в её руках достаточно большой пакет из Старбакса и умилённо хмыкнул. — Мы здесь уже три часа, — проворчал Катнер с детской обидой, продолжая копать. — Сильно заблудилась, — снисходительно-раздражённо произнесла Эмбер, смотря на Катнера, как на дурочка. — Я принесла кофе и пончики, — опять ослепительно улыбнулась она. — Арс, а тебе глинтвейн, — и мило похлопала ресничками. Арсений вздрогнул. Здесь ещё никто его так не называл. Интересно, она сама догадалась или специально загуглила? — Спасибо, — смущённо буркнул Арсений, опустив глаза. — А мне алкоголь типа потому что я русский? Эмбер хихикнула, но ничего не ответила, зато как бы между делом невозмутимо спросила: — Ну так что, Арсений, ты из Москвы? Арсений аж поперхнулся от неожиданности и слегка нахмурился. — Мы копаем могилу, а ты хочешь поболтать? — в голосе прорезались нотки снисхождения. — Я просто хочу завести диалог. Люди так делают, — в тон ему ответила Эмбер. — Почему ты такой скрытный? И это я спрашиваю уже потому, что ты очень скрытный. Арсений хмыкнул, но ничего не ответил. — С тобой что-то не так, — с неискренним волнением продолжила Эмбер. — Я за тебя переживаю. — Нет, не переживаешь. — Ладно, ты прав. Но меня это всё раздражает, потому что я вижу, что, пусть тебя и задевают слова Хауса, ты продолжаешь с ним эту игру во флирт… — Мы не флиртуем! — чуть громче, чем следовало, возразил Арсений, поймав на себе задумчивый взгляд стоящей поодаль Тринадцать, и смущённо опустил взгляд. Эмбер хмыкнула. — …И я не думаю, что ты правда его хочешь, а делаешь это просто чтобы привлечь его внимание. «Думай так дальше», — промелькнуло в голове Арсения, пока он в удивлении вскинул брови и запрокинул голову. — Знаешь, я сейчас выскажу, наверное, непопулярное мнение, — нарочито деликатно начал он, со смущённой улыбкой глядя в пол, — но это тебя не то чтобы касается... — И замолчал на несколько секунд. — Нет, я из Омска, — после небольшой паузы закончил Арсений и отошёл подальше, вставая рядом с Таубом. На этот раз Эмбер подошла к Тринадцать и начала что-то говорить теперь уже ей, похоже, с теми же интонациями. — Вот же доебалась, — пробубнил Арсений. Арсений с удивлением обнаружил, что не считает этот день провальным. Напротив — вернувшись домой, он тут же забурился в ванну, набрав воду, и организовал себе пену, расслабляя ноющие после тяжёлого физического труда мышцы. И, доползя наконец до кровати, уснул практически моментально.