Физалис

      — Почему комната отдыха вся в земле?       Кадди с раздражением смотрела на Хауса сверху вниз, наблюдая, как он невозмутимо отрезает кусочек бекона.       — Тринадцать и Беспощадная Стерва подрались, — громко ответил он, перекрикивая шум в столовой. — А желе в кафетерии кончилось, — Хаус состроил бровки домиком, скорбно поджав губы.       — Там стояли кирки, — с нажимом добавила Кадди, недовольно глядя на чересчур расслабленного Хауса. — Ты либо заставил их выкопать труп, либо строишь железную дорогу.       — Да ладно тебе, всего лишь крохотный кусочек мозга. Мне показалось, что он там даром пропадает. Всё равно его больше не используют.       — И это твой аргумент? «Мы всего лишь отрезали кусочек»?       Хаус выдохнул и сказал уже серьёзнее:       — Они проверяют его на Крейцфельда-Якоба.       Кадди тут же изменилась в лице и обеспокоенно села рядом.       — У тебя уже есть результаты?       — Не-а, — невозмутимо ответил Хаус, продолжая нарезать бекон.       — Сообщи мне, как придут. И убери грязь из душевой, — Кадди встала, но продолжала строго смотреть на Хауса.       — У меня даже есть один кандидат, — хмыкнул Хаус, кладя в рот ломтик бекона.       — И сколько из них согласились идти выкапывать труп? — скептически выгнула бровь Кадди.       — Шесть, — просто ответил Хаус, вогнав Кадди в ступор. — Но не волнуйся, седьмой отказался не из принципов — он поехал менять подгузники. Как по мне, в команде нет никого лишнего, — и улыбнулся снисходительно, как если бы любящий родитель говорил о своих детях.       Это удивило Кадди ещё сильнее, и она даже на секунду задумалась — не разрешить ли Хаусу оставить всех, но тут же отдёрнула себя. Может, к кому-то из них он и привязался, но в основном это — чистая манипуляция. Поэтому она возмущённо открыла рот, намереваясь что-то сказать, но тут же поджала губы и быстрым шагом вышла из столовой.       Хаус выдохнул, без особого энтузиазма глядя на яичницу. Затем медленно вытер рот салфеткой и встал, направляясь в лабораторию, не забыв по дороге зайти за шваброй.       — Ребята, вас не учили, что надо вытирать ноги, прежде чем зайти в дом? — язвительно вопросил он с порога, заходя в прохладное помещение и краем глаза наблюдая, как вздрогнул и напрягся Попов: единственный среди всех, кто не обернулся на его голос.       Хаус остановил свой взгляд на Таубе — как будто только сейчас что-то решил — и подошёл к нему, протягивая швабру.       — Комната отдыха. Вперёд.       — Почему я? — возмущённо спросил тот.       — Ну я же не могу просить об этом нашего чёрного парня или одну из цыпочек! И уж тем более нельзя заставлять нашего мальчика-гея…       — Вашего, — одними губами раздражённо произнесла Эмбер, но её никто не услышал.       — …Иначе меня могут уволить, обвинив в гомофобии!       Арсений, вместо того, чтобы оскорбиться, как рассчитывал Хаус — молодой человек из России, в конце концов — лишь сдавленно хихикнул.       — Мальчик гей, мальчик гей, будь со мной понаглей, — тихо пропел себе он под нос, однако Хаус всё же услышал.       — Можешь даже не рассчитывать, — сказал Хаус, раздражаясь, и сделал в голове пометку — шутками про геев Попова из себя не вывести. Какой-то он неправильный русский… А Арсений опять хихикнул и закусил губу, стараясь не рассмеяться.       Тауб между тем перевёл взгляд с Хауса на Арсения и обратно, насупившись.       — А Бозли Вы не можете попросить об этом потому, что тогда это будет выглядеть так, будто вы наняли не-врача, чтобы он делал только не-врачебную работу?       Арсений слегка удивлённо обернулся на Тауба. Его действительно так задевает тот факт, что человека без медицинского образования ставят на равных с ним?       — Ты всех задерживаешь, — недовольно ответил Хаус. — Отмывать комнату отдыха всё равно будешь ты, только я могу отобрать швабру.       Тауб поджал губы, схватил швабру и с показательным возмущением вышел из лаборатории.       — Образец на Крейтцфельдта-Якоба отрицателен, — сообщил Арсений и развернулся на стуле лицом к Хаусу. Все, кто находился в лаборатории, разочарованно — а, может, и облегчённо — выдохнули. Хаус нахмурился и опустил сосредоточенный взгляд в пол, а затем шумно вдохнул сквозь зубы, приподняв верхнюю губу.       — Что ж, дискуссия была недолгой.       — Я без понятия, чем ещё это может быть, — подавленно заявил Катнер. — У нас была идея — она оказалась неверной…       — Ну, тогда мы можем расходиться по домам, — саркастично ответил Хаус, разводя руками. — В смысле — мы же не знаем, что с ней не так, значит, это что-то несерьёзное, — и пожал плечами. — Но если предположить, что это может… Убить её! — прикрикнул в конце Хаус. — Тогда мы могли бы… ну, даже не знаю… начать с начала!       И, не скрывая собственного раздражения, развернулся и вышел.

***

      — Вы и так уже сделали всё, что могли! — недовольно говорила пациентка с очень сильным русским акцентом.       Арсений еле сдерживался от того, чтобы заговорить с ней на родном языке — просто по приколу — но понимал, что это, в общем-то, бессмысленное ребячество. Поэтому он просто подставил очередную пробирку к игле, и она тут же медленно начала заполняться кровью. Предыдущую он передал Эмбер.       — Мы могли что-то упустить, — терпеливо ответил Арсений.       — Просто отпустите меня домой, я уверена, что я в порядке!       Тринадцать почти ласково посмотрела на неё и, мягко улыбнувшись, проговорила:       — У Вас были судороги, это серьёзно, если…       — Если они повторятся — я вернусь, ладно? Вы просто тратите время, об этом же говорил парень в инвалидном кресле!       Тринадцать вздрогнула, испуганно глядя на напрягшегося Арсения.       — Здесь был парень в инвалидном кресле? — между тем спросила Эмбер, настороженно прищурившись.       — Вы знаете, о ком я говорю… — сказала девушка и подняла глаза на Тринадцать. — Он уже был здесь, когда меня привезли. Жалуется, что тут работают некомпетентные врачи… — И, глядя Тринадцать прямо в глаза, добавила: — Говорит, вы убили его собаку…       Тринадцать вздрогнула, распахнув глаза в ужасе, а затем резко вышла из палаты, опустив взгляд. А Арсений заметил, как пациентка слегка смущённо улыбнулась Эмбер, и эта улыбка ему совсем не понравилась.       — Можно я пойду домой? — спросила девушка, ковыряя ногтем пластырь, который Арсений прилепил ей на место укола. А затем внезапно добавила: — Ну, тогда ты могла бы сама меня возить, если тебе от этого станет легче.       Арсений замер, с сомнением глядя на пациентку.       — Кто мог бы?       — Моя мама, — спокойно ответила она, глядя на кресло у окна.       — Твоя мама здесь?       — Вы о чём? Вон она сидит, — ответила девушка, указывая пальцем на то самое кресло. Арсений обернулся.       Кресло было пустым.       Эмбер перевела настороженный взгляд на Арсения, но тот лишь поджал губы и вышел из палаты, намереваясь позвонить Хаусу.

***

      — Вы взяли всевозможные анализы, — звучал гневный голос Хауса из трубки, — заглянули в её мозг, нарушили личное пространство трупов в морге, вырыли могилу… — Арсению показалось, что звук приобрёл стерео-эффект, — …Но упустили тот факт, — теперь голос Хауса был отчётливо слышен со стороны двери, — что она всё ещё видит вещи, которых нет на самом деле.       Все резко обернулись на голос, а Арсений опять замер, не глядя на Хауса.       — Неврологические симптомы прогрессируют. Было бы здорово, если бы один из вас — ангелы-дефис-идиоты — знал, почему.       — Мы проверили анамнез, — заговорил Тауб. — Она никогда не упоминала, что видела или слышала что-то необычное.       — А, ну если не упоминала — откуда же вам тогда знать, — съязвил Хаус. — А что насчет спинномозговой жидкости? Она сказала, что та в порядке?       — Все анализы чисты, — ответил Катнер.       — Что ж, тогда мы либо скоро увидим второе пришествие… Либо вы что-то упустили!       Повисло напряжённое молчание, которое первым нарушил Генри:       — Мы упустили новый симптом.       — Он не новый, — пробубнил Катнер, глядя в папку с анамнезом. — Мы и до этого знали, что у неё галлюцинации.       — Видеть свою мёртвую мать — галлюцинация. Не знать, что она мертва — это уже бред, — возразил Генри.       Хаус довольно ухмыльнулся.       — Если так пойдёт дальше, тебе придётся начинать одеваться во что-нибудь более сексуальное.       — Угарный газ также мог вызвать и бред. Все эти дома с привидениями… — начал было спорить Тауб, но Генри его перебил:       — Нет ни боли, ни тахикардии, — а затем добавил, всем корпусом развернувшись к Таубу с язвительной улыбкой: — Наверное, в твоём медвузе это не проходили.       Тауб вернул ему ядовитую улыбку и продолжил следить за дискуссией.       — А что насчёт наследственности? Ей двадцать четыре, её маме было двадцать пять, когда она умерла… — задумчиво произнесла Тринадцать.       — Ага, двадцать лет назад, в России, — снисходительно улыбнулся Арсений без намёка на ехидство. — Можно только пожелать удачи в поисках записей с того времени.       — Хэй, Попов! — крикнул Хаус громче необходимого. — Я не знаю, почему ты решил сбежать с родины, но, кажется, у тебя появился повод вернуться!       Арсений остолбенел и улыбка моментально пропала с его лица.       — Я не сбегал с родины, — чуть ли не сквозь зубы процедил он, глядя на Хауса исподлобья. Тот, в свою очередь, с довольной улыбкой наблюдал за реакцией Арсения.       Вот оно. Болевая точка. Теперь он знает, куда надо давить.       — Да? И как же это называется?       — Я просто…       Но Хаус его перебил:       — Да, ты просто отучился за её счёт, поработал там немного, а потом приехал лечить американцев. Совершенно точно это нельзя назвать предательством.       Арсений шумно втянул носом воздух.       — Я имел возможность учиться в России, но не имел желания там работать. Врач в России — неблагодарная работа. Это называется здоровый эгоизм, и не вам меня за это осуждать, — зло проговорил Арсений, волком глядя на Хауса. Тот буквально секунду выглядел растерянным, затем всё же ехидно улыбнулся, но тему развивать не стал.       — Проверьте пациентку на все наследственные заболевания, которые подходят под симптомы, — Хаус задумчиво нахмурился и опустил взгляд в пол.       Тауб недоуменно выгнул бровь.        — Но там только митохондриальных расстройств больше сорока штук, и ещё пара сотен…       — Начните с амилоидоза и закончите… ямилаидозом, — съязвил Хаус, наслаждаясь страдальческими лицами команды, и отстранённо наблюдал, как Попов первым вылетел из аудитории, забыв на столе папку. Хаус слегка нахмурился. А не перегнул ли он палку? Такими темпами он рискует проиграть пари. А больше его, разумеется, ничего не беспокоит.

***

      Арсений остервенело переставлял пробирки с кровью пациентки из центрифуги в держатель. Кажется, звон этих пробирок стал единственным звуком в лаборатории за последние минут десять. Пару раз он поймал сочувствующие взгляды Тринадцать, и, кажется, даже Беспощадная Стерва не спешила злорадствовать.       Прошло уже почти три часа, а Арсений даже не обедал. Спина болела, и он опёрся обеими руками о столешницу, прикрыв глаза и стараясь дышать размереннее.       — Арс, — тихо позвала его подошедшая почти вплотную Эмбер, вставая плечом к плечу и аккуратно забирая пробирки из его рук. Арсений дёрнулся и слегка испуганно отшатнулся. — Если хочешь знать моё мнение — Хаус просто мудак.       Арсений невесело усмехнулся и качнул головой.       — Иди пообедай, — почти ласково добавила Эмбер, вызвав у него взгляд, полный удивления. Арсений с подозрением смотрел на неё, но та, кажется, на этот раз переживала искренне.       Арсений тяжело выдохнул, устало кивнул и молча вышел из лаборатории под удивлённые взгляды коллег.       В столовой он разблокировал телефон и долгое время гипнотизировал свой список чатов в вотсаппе. Он хотел бы поговорить с Шастом, хотел бы поговорить с Димой или Серёжей. Хотел бы позвонить Паше. Но в горле стоял неприятный ком, а в голове набатом била мысль: «Ты предал их всех».       Она и раньше приходила к нему в голову, но когда ты пытаешься избавиться от загонов, а кто-то извне тычет тебя в них лицом как провинившегося котенка в лужу собственной мочи — у тебя не остаётся ни единого шанса.       Поэтому Арсений лишь тяжело выдохнул и, отложив телефон, уронил голову на руки. Сейчас бы напиться — или заплакать, — но ни то, ни другое делать нельзя, поэтому Арсений встал, закусив губу, и без особого энтузиазма поплёлся за подносом, чтобы, в конце концов, нормально уже пообедать.

***

      И вот теперь, пока остальная часть команды была готова отчитаться о проведённых тестах, Арсений стоял практически в самом углу кабинета Хауса, периодически бросая на него злые взгляды исподлобья, которые, впрочем, тот не замечал — или старательно игнорировал.       — Итак, какие новости? — без особого интереса спросил Хаус, усердно ковыряясь щипцами в какой-то детской игрушке с пластиковыми органами.       — Пока всё отрицательно, — ответил Катнер, и Хаус недовольно поднял взгляд.       — Точно. Зачем заканчивать все анализы, прежде чем приходить ко мне с отчётом? — он поджал губы и нарочито недоуменно пожал плечами. — Мне есть чем заняться, знаете? — и вернулся к игрушке. Тринадцать на это закатила глаза.       — Она видит ещё кое-кого, — аккуратно начала Эмбер, заставляя Тринадцать вздрогнуть. Арсений тоже напрягся, но взгляда от пола не оторвал.       — Это не новости, это старости, — пробубнил Хаус, опять безуспешно пытаясь подцепить щипцами какой-то орган — кажется, почку. — Чёрт, и почему Бог сделал человеческое тело таким сложным.       — Парня в инвалидном кресле, — ещё деликатнее добавила Эмбер.       — В больнице? О да, этого достаточно интригующе.       — Парня с собакой! Она видит Старка, нашего предыдущего пациента.       — Что ж, если бы это был Старк, он не стал бы преследовать пациента. Он стал бы преследовать врача, который его убил, — ответил Хаус, пристально глядя на Тринадцать, вызвав очередной яростный взгляд Арсения и полностью его проигнорировав.       Тринадцать нервно сглотнула и, глядя куда-то в сторону, сказала:       — Вероятно, она просто услышала, как кто-то говорил о нём или…       — Вероятно? — громко и с насмешкой перебил её Хаус, заставив Тринадцать вздрогнуть и поднять на него почти что затравленный взгляд. — Думаешь, есть вероятность сверхъестественной альтернативы?       — Нет… — тихо ответила Тринадцать.       — Мы тратим время, — недовольно вставил Тауб. — Мы провели тридцать два теста, осталось ещё около сотни, и не зная, как умерла её мать, мы…       — Вы проведёте ещё около сотни, — раздражённо перебил его Хаус. — И под «вы» я, конечно, подразумеваю только тех, кого достаточно сильно заботит человеческая жизнь, чтобы потратить на неё весь день!       — А может лучше её саму спросить? — подал идею Генри, ловя на себе удивлённые взгляды.       — Она не ответит, она считает, что её мать жива, — с нажимом пояснила Эмбер, смотря на него, как на дурачка.       — Не пациентку. Её мать.       Хаус довольно, почти с гордостью улыбнулся, глядя на Генри.       — Круто.

***

      Хаус с невозмутимым видом зашёл в кабинет Уилсона и с размаху упал на диван, закинув ноги на подлокотник и доставая баночку с викодином. Уилсон приподнял брови, но продолжал какое-то время молча и выжидательно на него смотреть, однако спустя полминуты не выдержал.       — Я могу… чем-то помочь?       — Моя пациентка говорит с моим дедушкой Уолтером, — задумчиво ответил Хаус, глядя в потолок.       — У тебя есть дедушка Уолтер?       — Не-а. Что заставляет меня начать сомневаться — может, она всё-таки не видит загробную жизнь?       — Что это за внезапное помешательство на загробной жизни?       — Единственное помешательство у меня — идиоты из прямо-здесь-и-сейчас жизни, которые верят в существование загробной, — язвительно ответил Хаус, подкидывая таблетку и ловя её ртом.       — И ты хочешь, чтобы я..?       — Ничего. Мне просто нужно место, где я мог бы перекантоваться какое-то время. Я тут притворюсь напуганным.       — Потому что..?       — Потому что если моя пациентка, которую я скоро обману, поверит, что я ей верю, она даст мне поболтать с призраком своей матери.       — В существование которого ты не веришь.       — Точно, — довольно кивнул Хаус. — Галлюцинация вызвана бредом, который, скорее всего, вызван наследственным заболеванием, от которого умерла мать моей пациентки, когда той было четыре или пять лет.       — И ты думаешь, что можешь пробраться в её подсознательную память, пробравшись в её галлюцинацию?       — Мгм. Она может не знать, от чего умерла её мать, но должна знать, как та вела себя перед смертью.       — И сейчас ты невероятно доволен собой, не так ли?       Хаус возмущённо фыркнул.       — А кто бы не был?       Уилсон лишь озадаченно кивнул пару раз головой, возвращаясь к каким-то бумагам.       — Что ж, по-моему, хватит.       — Можешь не торопиться, — бросил Уилсон, не поднимая взгляда.

***

      Хаус осторожно зашёл в палату, с опаской оглядываясь.       — Мой дедушка всё ещё здесь?       — Нет... — пауза. Во время которой, очевидно, Ирина слушала слова своей галлюцинации. — Он вышел за тёплым молоком.       — Но твоя мама тут, так?       Пациентка усмехнулась.       — Да. Конечно.       — Знаю, сейчас она в порядке, но когда тебе было четыре или пять, она заболела.       — Нет…       — Ты уверена?       Пауза.       — Да, она просто была уставшей. Иногда проводила целый день в постели.       — Она падала?       Опять пауза, уже чуть более длительная, во время которой Ирина чуть повернула голову влево и подняла глаза, глядя, по все видимости, на свою невидимую мать.       — Иногда, нечасто.       — Как часто?       Пауза. Ирина секунд десять растерянно смотрела перед собой, иногда кивая.       — Несколько раз.       «Очень информативно», — немного раздражённо подумал Хаус, но продолжил слушать.       — Один раз она ударилась головой об угол раковины. Было много крови, она попала мне на свитер, и… — девушка запнулась, беспомощно глядя на видение матери. — Они её забрали…       — Да, где доктора её подлечили, — попытался поторопить пациентку Хаус. — Но до этого — что насчёт её рук и ног? Может, она странно ходила, согнувшись?       Ирина пару раз кивнула, закусив губу.       — А руки? Ей не было сложно вязать или пришивать пуговицы?       — Нет.       Пауза. Ирина резко подняла глаза на мать, молча глядя на неё и кивая.       — Её руки иногда дрожали, как будто бы ей было холодно.       Хаус пристально посмотрел на девушку, стараясь скрыть довольную улыбку, а затем молча вышел, быстрым шагом направляясь к аудитории.       — Начните давать ей леводопу и бромокриптин, — сказал Хаус с порога, устало глядя на каждого и ни на кого. — Это обычный Паркинсон.

***

      Арсений сидел в комнате отдыха и уныло смотрел в окно. На улице давно стемнело и стало довольно прохладно. Летняя погода кончилась, и по ночам теперь противно моросило.       — Арсений, — тихо позвала его Тринадцать, незаметно подошедшая, и встала напротив него. Арсений вздрогнул. — Пойдём поставим капельницу пациентке.       Арсений кисло усмехнулся.       — Пытаешься втянуть меня в работу?       — Ты сегодня весь день смурной… — мягко улыбнулась Тринадцать.       — Интересно, с чего бы это, — невольно огрызнулся Арсений, а затем, рвано выдохнув, добавил: — Прости… К тебе он тоже цепляется, а я тут…       — Ко мне он цепляется по делу, — грустно ответила Тринадцать. — А почему он лезет к тебе, я не…       — Да если бы я сам знал, — тяжело вздохнул Арсений. — Скажи, а ты тоже думаешь, что я?..       — Нет, — твёрдо ответила Тринадцать. — Я правда не знаю, зачем это Хаусу, но он это говорит только для того, чтобы вывести тебя. Думаю, на самом деле он так не считает.       — Что ж, у него получается, — Арсений опять вздохнул. — Пойдём, — слабо улыбнулся он, вставая с дивана и глядя вслед уже уходящей Тринадцать.       Вот почему он не мог влюбиться в неё, а не…       «А не “что”, Арсюш?» — ехидно поинтересовался голос Антона в его голове. — «Признаёшь, что влюбился в своего начальника?»       Арсений почти зло тряхнул головой. Ну подрочил пару раз и подрочил. Нет ни одного повода для беспокойства.       В который раз тяжело вздохнув, Арсений быстрым шагом вышел из комнаты, догоняя Тринадцать.       — Спасибо, — слабо улыбнулся он и получил в ответ ободряющую улыбку.       Когда они зашли в палату, Арсений первый бросился к пациентке. Её лихорадило, она вся взмокла и часто дышала.       — Ирина?       — Вы меня пытались поранить, — сквозь бред едва слышно произнесла девушка, бессознательно перейдя на русский язык. Тринадцать недоуменно перевела взгляд с Ирины на Арсения.       — Тебе приснился кошмар, этого не было на самом деле, — ответил Арсений на всякий случай так же по-русски, чтобы не напрягать и без того обессилившую пациентку.       — Моя рука кровоточит, — чуть не плача проговорила она срывающимся голосом.       — Нет, всё в порядке, твоя рука не... — Арсений запнулся, приподняв одеяло и с ужасом глядя на шесть или семь круглых ран, будто от большого шприца.       — Что там? — нервно спросила Тринадцать, и Арсений отошёл в сторону.       Подойдя ближе, Тринадцать шумно втянула воздух и испуганно распахнула глаза. Арсений беспомощно смотрел на руку пациентки.       — Это не Паркинсон.