***
— Остановка сердца. Восстановили нормальный синусовый ритм, — Тауб бросил снисходительно-скептический взгляд на Катнера. — Этот чуть не впал в кому. Хаус заторможено разглядывал его, сидящего мрачнее тучи. — То есть, сейчас ты решил шарахнуть себя током? А в прошлый раз поджёг пациентку? Мне нравится твоя самоотверженность! Катнер, и без того похожий на злого воробушка, насупился ещё сильнее. — Спасибо, — буркнул он. — Это был не комплимент, — ехидно вставил Тауб. — Нет, это-то как раз был комплимент, — Хаус продолжал буравить Катнера взглядом. — Оскорбления начнутся сейчас. Ты чокнутый! У тебя либо какая-то личная неприязнь к полотенцам, либо ты любишь боль! Думаю, что и то, и то. Наверное, в детстве ты часто посещал спортивную раздевалку в школе. — А никто не хочет поговорить о том, какая инфекция вызвала холодовые агглютинины? — перебила Хауса Эмбер с самодовольной улыбкой. — До того, как его сердце снова встало. Тот отстранённо подумал, что, вот она тоже наглеет, но ведь и ей он это позволяет, кажется. Не в Попове же дело! — Да! — с напускной суровостью добавил Хаус. — Никто не хочет?! — Эм, ну-у… — Тауб бросил короткий неуверенный взгляд на Хауса. — Пока они не нашли машину… Нам остаётся только предположить, что пациент был в Огайо, Калифорнии, Центральной Америке и, возможно, Вихокене. — Анализы крови ничего не показали, — разочарованно поджала губы Эмбер. — Повторить. И увеличь время в четыре раза. Хаус нервно закусил губу, думая одновременно и об анализе, и о том, почему Попов так долго. Ах да, там ещё мормон. Судя по отправленной голосовой, вряд ли их разорвали собаки или арматурой забили скинхеды. Но их нет уже целый день, и это вызывало вопросы. — И, коль скоро инфекция в сердце — сделайте биопсию. — Это может быть опасно сразу после сердечного приступа, он может повториться! Хаус снисходительно посмотрел на Тауба. — Точно, — он нахмурился в карикатурной задумчивости. — Ну тогда… Даже не знаю… Сделайте биопсию пятки! Хотя, погодите… Это же нам ничего не даст! Делайте биопсию сердца. И в этот момент на его телефон пришло сообщение, которое он — смешно признаться! — ждал ещё с утра. Оказывается. Мышьяк 20:09 Мы в вашем кабинете.***
Арсений чувствует себя странно. Ему бы сейчас переживать о том, что вечером по скайпу скажет мама, получится ли, в случае чего, уболтать Хауса дать ему достаточно, надо сказать, длинный отпуск… А он стоит и глупо улыбается, глядя как тот насупленно копошится в небольшой картонной коробке, в которую она и Коулом сложили найденные в бардачке машины вещи. — Его зовут Роберт Эллиот Гамильтон, штат Огайо, — довольно произнёс Арсений. Хаус ещё какое-то время покрутил в руках тюбик с непонятным кремом, и серьёзно изрёк: — Молодцы, ангелы-не-идиоты. Биопсия сердца не нужна. Теперь точно я знаю кто он и чем он болен. Вы спасли ему жизнь! Улыбка Арсения стала ещё шире. — Правда? Хаус насмешливо посмотрел на него и беззлобно фыркнул: — Ангел, я пошутил. Конечно, нет! Хотя учитывая, как долго вас не было — это было бы соразмерным результатом. А так здесь только крем для рук или, — Хаус злорадно усмехнулся, глядя на Арсения, — для анального секса — смотря как использовать. И ещё несколько чеков валяется. Арсений густо покраснел и состроил обиженную мордочку, чем опять вызвал у Хауса лёгкий смешок. Хаус его провоцирует, да? Какой, к чёрту анальный секс? «Отсутствующий, Арсений», — злорадно ответил внутренний голос. А вот Коул преисполнился праведного гнева. — У нас есть его имя, мы можем найти его лечащего врача, анамнез… — Восемь вечера, — невозмутимо перебил его Хаус, глядя на несуществующие часы на руке. — Биопсия быстрее. Коул с умным видом покивал головой, а Арсений только и мог, что расфокусированным взглядом смотреть на Хауса и думать. Тот наверняка захочет запихнуть Арсения к пациенту вотпрямщас, а Арсений, стыдно признаться, боится. Боится, что увидит что-то такое в поведении пациента, что ввергнет его в пучины рефлексии и самобичевания ещё глубже. Боится, что пациент начнёт корить себя в слабохарактерности, легкомыслии, ветрености и иже с ними. Опять же — одно дело самому себя за это ругать (да и то, Арсений и этого не делает, по крайней мере, осознанно), а другое дело, когда тебе об этом говорят извне. Ну и, собственно, главное — как бы пациент не начал пускать слюнки на Хауса и вести себя, как влюблённая нищенка. И опять загоны, загоны, загоны… — Профурсеточка! Голос Хауса выдернул Арсения из мрачных мыслей, и тот невольно проникся благодарностью — а то сколько можно. Арсений вздрогнул и теперь уже осознанно посмотрел в глаза начальнику, краем глаза замечая, что Коул, уже развернувшийся к выходу, тоже дёрнулся и обернулся. Хаус зло на него зыркнул. — А ты у нас тоже профурсеточка? Арсений невольно хихикнул — как же это нелепо звучит. — Я не понимаю, — нервно ответил Коул. — Тебе и не надо. На выход. И Хаус снова перевёл внимательный взгляд на Арсения. — Почему это ты изъявил желание таскаться по парковкам в компании мормона? Вот, пожалуйста, че-тэ-дэ. Благо, Арсений мастер спорта по соскальзыванию с неудобных тем. — Так, ну подождите, почему сразу «таскаться»? Мы не так уж и много… — Ты можешь просто ответить? Арсений со вздохом посмотрел в глаза Хаусу. Тот был непривычно серьёзен, растерял всю язвительность и напускное веселье. Неужели его так задело желание Арсения избежать встречи с пациентом? — Не хотелось смотреть в зеркало? — Какой вы проницательный, — с ядом в голосе буркнул Арсений, лишь заставив Хауса насмешливо фыркнуть. — Что ты там боишься увидеть? Арсений думает, что Хаус не может не понимать, насколько это личный вопрос. И всё равно спрашивает. И не выглядит как человек, который потом собирается использовать полученную информацию в корыстных, так сказать, целях. — А вы — неужели не боитесь? Лучшая защита — это нападение. — Я первый спросил. — А я не собираюсь отвечать. — Тогда почему ты думаешь, что я отвечу? Ну что за детский сад? — Ну вы же почему-то решили, что я отвечу. Это может продолжаться бесконечно. Арсений умеет пиздеть не хуже Хауса, но у Хауса есть преимущество. Он начальник. Поэтому словесная эквилибристика с ним заведомо проигрышная. Хаус недовольно поджал губы и бросил короткое: — Пошли. И, не оборачиваясь, вышел из кабинета. Арсений тяжело вздохнул и поплёлся следом. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Хаус повёл Арсения смотреться в это чёртово зеркало. Не очень-то этично так эксплуатировать больного человека. И пациента тоже. Но Арсений, как истинный врач, отучился проявлять излишнюю эмпатию к пациентам, зато жалость к себе прокачал на сто с плюсом. Конечно, он тоже читал. Пациент с зеркальным синдромом копирует поведение того, кого считает авторитетом. Единственное, что сейчас требовалось от Арсения — вести себя как неприметный клерк. И ежу понятно, что, где бы не появился Хаус, — он будет считаться безусловным авторитетом. Альфа-самец. Даже если наедине с Кадди. Но во избежание — Арсений серая мышка. Хаус уверенно протягивает Арсению халат и подталкивает ко входу в палату. Арсений нарочно спотыкается и, уже войдя в палату, побитым щенком смотрит на Хауса. Возможно Арсений и переигрывает, но пациент вряд ли это заметит. Да и Хаус тоже — хотя с него станется. — Кадди звонила — просила погладить её рубашки! — громко сказал Хаус, и только после этих слов Арсений заметил Катнера, который копошился у приборов, готовя пациента к биопсии. — А мы займёмся пациентом. И опять легонько тыкнул Арсения в спину. Сам себя закапывает. Арсений с нарочитой неуверенностью начал надевать медицинские перчатки, бросая испуганные взгляды в стороны Хауса. Катнер озадаченно обвёл их взглядом, но из палаты вышел молча. — Поговори с ним, — Хаус наклонился к самому уху, но, Арсений уверен, пациент это шёпот точно расслышал. И теперь встал вопрос — Хаус точно пытается сейчас увидеть отражение Арсения, или хочет показать ему своё? Сложность в том, что встал не только вопрос. — Вы можете почувствовать дискомфорт, когда катетер войдёт в сердце. Сейчас ломаться было бы слишком очевидным переигрыванием. Но Хаус всё равно стоял сзади и, мастерски балансируя на грани личного пространства, заговорил на ухо: — Ну, давай же, успокой его, — голос, хоть и не слишком громкий, вызывал у Арсения табун мурашек. Чтобы отвлечься от этого ощущения, Арсений постарался мысленно прикинуть, насколько сильно нарушены его личные границы. Хаус не касался Арсения, однако его дыхание при каждом слове опаляло шею, и Арсению даже пришлось прикрыть глаза на мгновенье, чтобы унять бешеное сердцебиение. Врачебный профессионализм у Арсения — во! На уровне. — Вы знаете, эта процедура абсолютно безопасна, и… — А-фи-геть… — пробормотал пациент, заторможено глядя на Арсения. Тот моментально напрягся под этим сканирующим и — прости Господи! — восхищённым взглядом. Для полноты картины не хватало только слюнку пустить. Арсений бросил недоумённый взгляд на Хауса, который после слов пациента начал медленно и с осторожностью от Арсения отходить. Ебанина какая. В этот момент пациент почти испуганно от Арсения отвернулся и надменно процедил: — Из-за тебя в палате повышена концентрация гейства, работать невозможно. Арсений не выдержал и легко рассмеялся, краем глазом замечая насмешливо фыркнувшего Хауса, будто старающегося скрыть смущение. А может, Арсений опять себе надумывает. С другой стороны — пациент сейчас точно не его зеркалил. Хаус же то ли обиженно, то ли — опять думает Арсений — смущённо отдёргивает пациента. — Вы не поняли — он главный! Он может меня уволить, если захочет. — Ага, — со слишком явным сарказмом поддакнул Арсений, опять прыская. — Вы что, думаете я на него запал?! — с видом оскорблённой невинности воскликнул пациент. — Да я даже не гей! — Чтобы запасть на парня, необязательно быть геем, — снисходительно и деловито ответил пациенту Арсений, глядя при этом на Хауса и стараясь опять не засмеяться. А сам невольно задумался: Хаус ведь самый натуральный натурал из всех, кого встречал Арсений. Даже Катнер не такой натурал, как Хаус натурал. А то, что Хаус пидорас — это другой вопрос. С другой стороны, Антон тоже таким был. Хуманизацией слова «натурал». А до него Эдик. Антон шутил, мол, все мы натуралы до первого Арсения. Правда, Эдик просто латентным был, а Антоша, вон, девушку нашёл… — Сыпь вернулась, — вырвал Арсения из размышлений голос Хауса. Попов скосил взгляд на расслабленную руку пациента, и ещё какое-то время мрачно гипнотизировал тёмно-фиолетовую сетку под посеревшей кожей. — Поменяй капельницу, — бросил тем временем Хаус ещё не до конца отвиснувшему Арсению, но, поймав его насмешливый взгляд, добавил с заметной язвительностью: — Если сочтёте нужным. Пока Арсений обходил кровать, чтобы заменить капельницу, пациент страдальчески закатил глаза и еле слышно прошептал: — Какое разочарование… — По-моему, это опять не я, — теперь была очередь Арсения становиться почти в плотную и звонко шептать что-то на самое ухо. Арсений был едва заметно выше, поэтому наклониться точно к уху не составило никакого труда. Возможно, он принимает желаемое за действительное, но ему показалось, что Хаус от этого шёпота вздрогнул и на мгновение завис, прежде чем отшатнуться и, почти что зло зыркнув, выйти из палаты. Всё это вызвало в Арсении умилённую улыбку, и он бы так и стоял, глядя вслед начальнику, если бы со стороны пациента не послышался сокрушённый вздох. — Чувствую себя влюблённой нищенкой… Арсений страдальчески подумал, что вот это уже точно он. — Ничего я не… — Ты вообще видел его задницу? Арсений видел. — Знаешь, что самое интересное? — внезапно спросил пациент, и Арсений обречённо вздохнул. Зачем вообще все эти ваши психологи, если есть вот это… — Я ведь головой понимаю, что все эти качели едва ли несут что-то хорошее. Но каждый раз как будто бы на рожон лезу. Как будто бы кайф с этого ловлю… Арсений когда-то ненавидел себя за это. Арсений говорил об этом с психологом. — Это нормально. Это такая особенность психики, надо просто научиться… Но пациент перебил его почти отчаянным шёпотом. — Я боюсь, что когда-нибудь — когда-нибудь скоро — это может плохо кончиться. И больше не произнёс ни слова.***
Может, Хаус и оценил бы возможность рефлексировать через диалог с кем-то, кто не он сам (и не Уилсон), если бы не присутствие под боком Попова. Ну разумеется, пациент начал копировать Хауса. Хотя, если бы Попов вёл себя как обычно, это «разумеется» было не таким уж и «разумеется». А теперь поводов для рефлексии только прибавилось. Реально ли он хочет Попова? Понял ли это Попов? С каких пор Хауса заботит, что подумают о нём его сотрудники? Под руку удачно попался Катнер, ковырявшийся в каких-то бумажках на стойке информации. — Хэй! Иди в палату, посмотри, как там пациент. — Так вы же только что оттуда… Комичное недоумение на лице Катнера развеселило бы Хауса в любой другой момент, но сейчас — времени мало, а сдаваться Хаус не любил. — Мне неинтересно, как он себя чувствует, мне интересно, как он себя ведёт в присутствии Мышьячка. Катнер скептически выгнул бровь, продолжая слушать тираду начальника. — В моём присутствии разглядеть в пациенте сей токсичный элемент нашей команды, по всей видимости, нереально. Ослепляю всех своим влиянием. На этих словах на лице Катнера отобразилась почти детская обида. — Вы считаете, что в моём присутствии пациент будет копировать его? — Ну, ты конечно альфа-самец, но кто знает! — Значит меня первым уволят, — испуганно прошептал Катнер, на что Хаус только закатил глаза. — Да! Если ты сейчас не пойдешь туда и не… Однако Хауса перебил короткий смешок, раздавшийся из-за спины. Он резко развернулся и наткнулся на снисходительный взгляд Попова. Хаус не очень понимал, за что должен испытывать неловкость, но он испытывал. Попов усмехался, но как-то нервно, словно стараясь скрыть испуг. Да что он там увидел, чёрт возьми?! — Биопсия чиста. — А как пациент? Попов невольно закусил губу — Ну, у него температура… — Я знаю. Так как он? Расстроен? Зол? Сексуально неудовлетворён? Планирует сделать каминг-аут? — Планировал его сделать, пока вы не ушли. — А когда я ушёл? — А когда вы ушли, я закончил делать биопсию, — невинно улыбнулся Попов, похлопав глазками. Хаус раздражённо фыркнул. — Ты можешь просто ответить? Теперь лёгкое раздражение передалось Попову, однако он сделал максимально юродивое выражение лица и ответил со всей преисполненностью: — Он всю дорогу мне рассказывал, как сильно любит блинчики с кленовым сиропом, романтические комедии и не сходит с ума, если не получает ответы на абсолютно все свои вопросы, представляете! — правда, под конец скрыть язвительные интонации уже не получилось. — Ах да, ещё же сыпь вернулась! — едко добавил Попов. — Ему нужна ванна, чтобы поддержать в стабильном состоянии, — вставил Катнер, с интересом до этого наблюдавший за перепалкой. — Отлично, положи его отмокать, — бросил Хаус, даже не до конца повернувшись к Катнеру. — Супер! Он любит ванны! Хаус опять закатил глаза и язвительно ответил: — Нет, это ты любишь ванны, — а затем обратно повернулся к Попову. — Найди остальную часть банды и скажи им, что мы встречаемся в аудитории. — Вообще-то, — смущённо буркнул Катнер, — я терпеть не могу ванны. Хаус резко обернулся. — Что? Катнер смутился ещё сильнее, поймав на себе удивлённо-снисходительный взгляд Арсения и раздражённый — Хауса. — Я терпеть не могу ванны… — А он любит… Кто ещё был с вами? — Никого… — И ты мне ничего не сказал? — ядовито спросил Хаус, глядя на Катнера, как на последнего идиота. — Не знал, что любовь к тёплым ваннам является симптомом, — буркнул в ответ Катнер. — Не является. А что является — так это то, что тёплая ванна натолкнула пациента на какую-то мысль о нём самом… — Хаус задумчиво закусил губу, глядя в пол. — Надо дать ему ещё толчок.***
Арсений сидел в коридоре между Тринадцать и Эмбер и наблюдал, как Хаус в каком-то нелепом около-фермерском прикиде о чём-то говорил с пациентом. А Арсению он доверил караулить свою трость. Девушки по бокам сидели в телефонах, и у Арсения складывалось странное впечатление, что он тут вообще единственный, кто заинтересован в происходящем. Впрочем, карнавал длился недолго. — Ну что, ребята, готовы смотреть на меня в немом восторге? — Кто-то на вас так всю дорогу смотрит, — невозмутимо ответила Эмбер, только после этих слов подняв взгляд от телефона и убирая его в карман. — А ты моя фанатка? — включил свою язвилку Хаус. — Прости, не заметил. Хочешь, распишусь у тебя на груди? Эмбер цокнула и закатила глаза. — Так вот! Наш пациент… продаёт оборудование для ферм! — Арсений почувствовал, как от удивления неметафорически аж рот открыл. — А вот и немое восхищение на ваших лицах! — добавил Хаус и Арсений закрыл рот. — Если быть точнее — отстойники для свиней. А каждый ребёнок знает, что где свиньи, там и их какашки. И далеко не все дети знают, что, где свинный какашки, там гемобартонеллёз. — Начнём давать кларитромицин, — улыбаясь, ответил Арсений, протягивая ему трость. Хаус усмехнулся и принял трость. — Завтра в это время он уже будет собой. Так что ты, Мышьячок, можешь расслабиться — никакого вынужденного каминг-аута тебе не грозит. Внезапно Арсению в голову пришла шальная мысль. А что, если… — Это может подождать, — хитро прищурился он, глядя на Хауса. Тринадцать недоумённо выгнула бровь. — У него температура сорок один и шесть… — Что ты удумал, — с такой же хитрой усмешкой перебил её Хаус. Тринадцать осуждающе вздохнула и закатила глаза. — Вы не знаете, где доктор Кадди? Хаус одобрительно улыбнулся. И вот они уже всей командой наблюдают, как за стеклянной стеной Хаус и Кадди стоят напротив пациента и убеждают его, кто главнее. — Меня зовут Кадди, и я главврач этой больницы. — Я тот, кто спас вашу жизнь. — Я могу уволить его сегодня, или завтра, или в любой другой день — мне даже повод не нужен. — Она меня не уволит. — Он всего лишь хороший врач, незаменимых нет. — Она ещё никогда… — Заткнитесь… — тихо перебил их пациент, и Кадди задумчиво поджала губы. — Так любой из нас мог. Пациент медленно перевёл взгляд на Кадди и с довольно похабной интонацией произнёс: — Вот это, я скажу, у тебя буфера. Хаус довольно усмехнулся и посмотрел на Кадди. — И так любой из нас мог... — неуверенно добавила та. — Ты проиграла, — снисходительно ответил Хаус. — Нет, серьёзно! Всегда считала свою грудь одной из лучших деталей мей внешности! На этом месте Арсений уже еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Хаус подпрыгивал на одной ноге, вертел трость, показывал Кадди язык и в целом вёл себя очень по-взрослому. Интересно, в какой момент Арсений вообще пришёл к выводу, что, если в отношениях с Антоном он не мог себе позволить быть инфантильным, то с Хаусом это могло бы быть уместно? Они ведь с Шастом два оболтуса, которые ведут себя как дети дошкольного возраста. Так, один момент. Маленький, но важный. «С Хаусом не могло бы быть, Арсений, забудь эти мысли.» И Арсений с успехом забыл. При большом желании он с лёгкостью мог забыть или забить. Например, он почти сразу забил на своё обещание на Хауса больше не дрочить. Другой вопрос, что обычно было желание прорыдаться в подушку.***
Хаус не знал, что его напрягало больше — сам факт наличия нездоровой реакции на собственного сотрудника или то, что, по всей видимости эта реакция достаточно очевидна, раз пациент заметил и отзеркалил. И не дай Бог Попов начнёт развивать эту тему, не дай Бог. Потому что если начнёт, всем станет понятно, что Хаус с этим со всем ничего сделать не может, а, главное — не хочет. И что самое противное — Хаус не чувствует себя в ловушке. Попов слишком хороший, даже несмотря на всю свою сучность, чтобы всерьёз как-то повернуть эту ситуацию против Хауса. Так в чём проблема? — Хаус, в чём твоя проблема? — Уилсон как всегда будто мысли читает. Зачем Хаус вообще к нему пришёл? — С чего ты взял, что у меня проблемы? — У меня такое ощущение, что твоё эмоциональное состояние начинает зависеть от неблизкого тебе человека. Даже я так не влияю на тебя, как этот твой… — Ты сам ответил на свой вопрос, — недовольно буркнул в ответ Хаус, отбирая из рук Уилсона ещё не начатый сэндвич. — Хаус. В чём проблема? — Да в Попове, чёрт возьми, проблема! Я не понимаю, что он так ревностно скрывает, ну что там может быть такого, что… — А тебе не кажется, что это не твоё дело? — Уилсон смотрел на друга со смесью осуждения и сожаления — и так смотреть мог только он. — Тринадцать тоже не самый публичный человек, однако столько ажиотажа у тебя она не вызывает. Хаус нахмурился. — Она менее… — Нет, Хаус, она более. Как её вообще зовут? Хаус не выдержал. Всё напряжение, скопившееся за день, грозило сойти лавиной вот прямо сайчас, и ничего хорошего не предвещало. — Господи, как я устал от твоих нотаций! Нет у меня никаких проблем! — Хаус, себе-то хоть не ври! Ты просто так ко мне пришёл? Просто так ходишь весь день недовольный, словно у тебя отобрали любимое — дай бог, если развлечение? Просто так ты затащил этого несчастного Попова к пациенту? Последний вопрос Уилсон задал уже в тишину, потому что Хаус развернулся и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.***
В аудитории, помимо шестерых участников команды и самого Хауса, находилась ещё толпа персонала больницы — от ведущих хирургов до уборщиков. Арсений злорадно думал — бедолаги, делавшие ставки, пришли смотреть, как плакали их денюжки. — Вы все облажались! — ехидно начал Хаус, обводя сотрудников взглядом, избегая смотреть на Арсения. Арсений на это усмехнулся — а нечего, потому что, пытаться залезть в голову постороннему человеку. — Ты, — Хаус ткнул тростью в сторону Коула, — четырнадцать часов не мог найти машину! Четырнадцать! — Я, вообще-то, был там не один! — возмутился тот. — Но главарём банды назначили тебя, так что с тебя и спрос, — ответил Хаус и насмешливо хмыкнул. — Ты, — дальше под раздачу пошёл Катнер, — забыл упомянуть, что у парня без памяти есть воспоминания… Остальные… — Хаус запнулся, глядя на Арсения, сидевшего с непростительно довольным лицом. — Тоже наверняка где-то налажали. — И кто облажался сильнее? — с наигранной невинностью спросил Арсений, наслаждаясь попытками Хауса скрыть нервную растерянность. — Ничья, — елейным голосом ответил Хаус, наконец взяв себя в руки. — Между кем? — встряла Эмбер, нервно постукивающая пальцами по столешнице. — Между всеми вами. Хаус невозмутимо хмыкнул, наблюдая за растерянностью на лице девушки, и Арсений понял, что угадал тогда. И попытался скрыть победную улыбку. — Мы все уволены? — скептично спросила Эмбер и на секунду даже перестала барабанить по столу. — Никто не уволен, — бросил Хаус, и под разочарованный гомон толпы вышел из аудитории. Арсений обменялся радостными взглядами с Тринадцать и тоже поспешил ретироваться.***
Дома ждал созвон с мамой по скайпу. Всю дорогу Арсений нервно покусывал заусенец на большом пальце, раздумывая, что делать, если всё-таки «что». А иллюзиями он себя не тешил; не сейчас, так через несколько дней, может, неделю или месяц, но бабушка умирала, и это и ежу было понятно. — Сенечка, — жалобный голос матери по ту сторону помех и синяки под глазами отца заставили Арсения отбросить все вопросы. Не через неделю и не через месяц. — Твоя бабушка, она… Сегодня.