***
Ещё неделя ушла на то, чтобы перерыть весь дом и найти все документы, фотографии, заначки — в общем найти всё, что только можно было бы найти. Они бы справились быстрее, если бы у Арсения было чуть больше сил. А Антон просто отказывался рыться в чужих вещах. Хуже всего Арсению было из-за того, что не так уж сильно он скорбел. Да, буквально каждая вещь в этом доме напоминала ему о детстве, но эта ностальгическая тоска была больше похожа на песню «Куда уходит детство», и накатывала она на Арсения и при живой бабушке. А во взрослом возрасте он с бабушкой почти не общался. И тем не менее, он чувствовал, что морально вывозит еле-еле. Хаус ещё в конце первой недели написал, что уволил Коула, потому что тот нечестным путём добыл трусы Кадди. Арсений истерически смеялся на протяжении нескольких минут, но о подробностях расспрашивать не стал. Ещё через три дня Хаус сообщил об увольнении Тауба. И добавил, что для окончания игры ему нужен сам Попов — так и написал, не «им нужен», а «ему». Сердечко Арсения сделало «ебоньк». Ближе к концу третьей недели, за которую Арсений успел раз двести смотаться в Омск и обратно, развозя нужные документы по разным инстанциям, началась метель. Даже для Сибири такая погода в конце ноября была нехарактерна. Зато Арсений перестал чувствовать себя как автор того звука в тиктоке: «Я как овощ, мне нужна помощь». Он, как в жопу ужаленный, скакал по заднему двору, колол дрова, ронял на ноги поленья, таскал какие-то банки из подвала и обратно, опять скакал по заднему двору и в доме практически не находился. Антон тяжело вздыхал, сидел с ним ночами, пересматривая «Теорию большого взрыва», и таскал ромашковый чай. И всё-таки иногда оставался ребёнком. Днями не мыл за собой посуду, забывая о просьбе это сделать и возвращаясь к очередному сериалу или компьютерной игре. Внимательно выслушав задание «купить что-нибудь из еды, чтобы надолго хватило», приволок два пакета чипсов, пива, мороженого и молочных коктейлей. И совсем немного мясных полуфабрикатов и замороженных овощей. Вместо мытья полов кричал, что пол — это лава, запрыгивал с ногами на диван и не вылезал из ютуба до вечера. И это всё только за три дня. А Арсений смотрел на всё это и из раза в раз невольно размышлял над тем, как бы вёл себя Хаус? Вряд ли принципиально по-другому. И Арсений запрещал себе об этом думать. И всё равно думал. И иногда дрочил. Спустя ещё один день дом замело так, что ни войти, ни выйти.***
Они сидели на диване перед большим телевизором и смотрели «Реальную любовь». — Арс. — М? — Почему ты меня бросил? Арсений напрягся и, дотянувшись до пульта, деревянными пальцами поставил фильм на паузу. — Антош, мы же об этом говорили, — свистящим шёпотом ответил он. — Неужели я правда настолько ребёнок? Арсений посмотрел на Антона с этими пухлыми губками, надутыми в обиде, и подумал, что да, настолько. — Шаст, у тебя же Ира, вы… — Мы расстались, — слегка виновато прошептал Антон, пряча глаза. — Почему ты мне не рассказал? — это было обидно. — Ну, мы перед самым отъездом, а ты и так был расстроен, я подумал, что это несрочная информация… — Несрочная, — глухо повторил Арсений, задумчиво закусив губу. Антон наклонился к самому уху и, невесомо мазнув губами по мочке, прошептал: — Арс… нам ведь необязательно встречаться, чтобы… — он не договорил, оставляя невесомый поцелуй в уголке челюсти. Арсений сглотнул. Вообще-то, он думал об этом. Редко, но метко. Только когда он об этом думал, был уверен, что Антон вместе с Ирой, но сейчас, ну, чисто технически — что их останавливает? Ничего, кроме того, что Арсений, вообще-то, хочет Хауса. Но ведь и Антона он тоже хочет. Прямо сейчас он очевидно хочет Антона, очевидно настолько, что Антон наверняка заметил. — Шаст, — произнёс наконец Арсений срывающимся шёпотом. — Это плохая идея. Но парня останавливать не стал. — Почему? — жарко шептал в шею Антон, запуская табун мурашек, спускаясь вниз и выцеловывая узоры на ключицах сквозь тонкую ткань футболки. Действительно, Арсений, почему. И он зарылся руками в пушистые кудряшки Антона, чуть оттягивая их наверх, заставляя того поднять голову, и напористо поцеловал в губы, сжимая волосы сильнее. Арсений опрокинул их на диван, не прерывая поцелуя, ложась сверху, и потёрся своим стояком о пах Антона, который тоже, очевидно, не оставался равнодушным. Арсений чувствовал на спине под футболкой поглаживания сильных и широких ладоней, и уже было потянулся к ширинке Антона, но вынужден был срочно прекратить вакханалию. Он бы, может и не хотел, но. Спина под лопатками и живот заболели так, будто в них методично загоняли ножи по самую рукоять, и горло драло словно наждачкой. Арсений со стоном боли сполз на пол, и как раз вовремя — его стошнило. Очень болезненно, практически одним желчным соком. От боли на глазах выступили слёзы, и Арсений, с очередным хриплым стоном заваливаясь на бок, отстранённо подумал — что-то с почками.***
— Хаус! Кадди с взволнованным лицом влетела в палату коматозника, где Хаус уже минут десять пытался настроить телевизор — кажется, в палатах пациентов отключили кабельное. Теперь никакой порнухи. — Хаус, что ты здесь делаешь? — Что-то не так с кабельным у этого парня. — Кажется, ему и так нормально, — терпеливо ответила Кадди, протягивая папку с новым делом, однако нервозность в её голосе никуда не делась. Впрочем, всё как всегда. — Хаус, пациент… — Я не посмотрю в папку, пока ты не вернёшь кабельное. Кадди яростно фыркнула, но любую её эмоцию перекрывала тревога. Теперь Хаус, глядя на неё, отчётливо понял — всё-таки что-то не как всегда. Что-то не так. Та нервно дёрнула головой: — Спорим, посмотришь? Хаус хмыкнул и расплылся в ехидной улыбке. — Десять часов в клинике. Кадди поджала губы и кивнула, а затем на выдохе сказала: — Это Попов. Тишина, повисшая после этой фразы, была настолько давящая, что хотелось заорать, закрыть уши руками, убежать из этого кабинета. Хаус моментально забыл и о кабельном, и о десяти часах в клинике; дёрганным движением он выхватил синюю папку, не прерывая зрительного контакта. — Это… — и моментально распахнул её. Попов Арсений Сергеевич. — Это Мышьяк?.. — глухо спрашивает он, сам прекрасно осознавая бесполезность вопроса. — Почему ты с этого не начала? — Ты можешь прочитать, что там написано? — недовольно попросила Кадди, и в её взгляде теперь была не только тревога — лёгкая задумчивость заполняла всё свободное пространство в голове. — В том регионе, где он сейчас проживает, объявили ЧС — снежная буря не прекращается уже на протяжении более суток, и по прогнозам продлится ещё едва ли меньше недели. Он заперт в доме, никакой возможности эвакуировать. Соответственно, получить нормальную медицинскую помощь он тоже не может. Хаус сглотнул и пробежался взглядом по списку симптомов. — Это может быть разрыв аппендикса… — Хаус… Тот поднял глаза на Кадди и поймал её взгляд, полный сожаления. Это отрезвило. — Что ж, кажется, у меня есть новое дело, — нарочито бодро улыбнулся Хаус и быстрым шагом направился в свой кабинет.***
Хаус нервно расхаживал по кабинету, слушая идиотские вопросы от команды. Вот именно сейчас ему бы сюда побольше людей — он бы и Коула вернул, и Тауба, и даже Генри. Чем больше рабочий силы, тем выше вероятность, что Попова они вылечат быстро и относительно безболезненно. — И нет никакой возможности эвакуировать? Хаус остановился и глубоко вдохнул, стараясь успокоиться. — Нет. И в ближайшие три-четыре дня не будет. — Это может быть желчный камень, — протянула Тринадцать, заглядывая в папку. Изначально Хаус не хотел говорить, кого они лечат, потому что один нервный он — это ещё куда ни шло, но если Попова будут лечит четыре нервных врача — это могло быть чревато. Но он быстро прокололся, нервно пошутив про то, что на отравление мышьяком не похоже, поэтому неудавшееся самоубийство исключается. — Или камень в почках, — буркнул Катнер. — Ну, это было бы неинтересно! — огрызнулся Хаус и сам не понял, почему огрызнулся. — Если это камень — выпьет спазмолитик, камень выйдет, мы не нужны. — А у нас какое-то молчаливое соглашение не предлагать аппендицит? — недовольно спросила Эмбер, спокойно выдерживая тяжёлый взгляд разозлённого Хауса. — Может, струвитный камень? — вклинился Катнер до того, как Хаус успел что бы то ни было ответить Эмбер. — Камни в почках обычно из кальция и неопасные… Почему ты это предположил? — сощурившись, спросил Хаус, задумчиво глядя на Катнера. — Ну Вы же сказали, что камень в почках — неинтересно. — Вполне возможно, — неожиданно елейным голосом добавила Эмбер, как будто бы глядя на Хауса. — Частый секс ведёт к инфекции половых путей. А это можешь быть причиной инфекционного струвитного камня. И вот теперь Хаус понял, что дело всё-таки в Попове. Хауса не бесили его самодовольные улыбки и ехидные интонации, а Беспощадную стерву прям сейчас хотелось придушить. — Перестань расшатывать больной зуб и вернись к обсуждению дела, — снова огрызнулся Хаус, и снова на него смотрели с глубоким сожалением. — Если это струвитный камень, его срочно надо разбить, — мягко говорит Тринадцать, словно утешает смертельно больного пациента. — Пока инфекция не привела к отказу почек. — А с этого места начинается самое интересное, — мрачно произнёс Хаус, беря со своего стола картонную коробку и вываливая перед командой её содержимое. — Это все лекарства, к которым есть доступ у нашего Мышьячка. — Ничего, что могло бы разбить камни в почках, — скептично протянула Эмбер, оглядев кучу медикаментов. Катнер задумчиво перебирал шприцы, думая о чём-то своём, и вдруг спросил: — Что ещё у них есть? Хаусу захотелось его чем-нибудь прибить. — Чем ты слушал, когда я говорил… — Я не имею в виду лекарства, — перебил Катнер. — Я про всё остальное. Желание прибить пропало, и Хаус лишь задумчиво кивнул, показывая, что слушает. — Некоторое геологическое оборудование с помощью ультразвука может раздрабливать лёд или даже камень. Если найти что-нибудь похожее, можно так же разбить камень в почках.***
— У нас нет ничего такого, — Арсений сидел на столе и болтал ногой, одной рукой держась за спину — та всё ещё болела. Напротив он установил камеру на треноге, и рядом с ней на табуретку поставил ноут. На экране Хаус нервно покусывал губы. — Ваша теория с камнем основана только на том, что у меня тут регулярный секс? Так вот, я… — Дай угадаю, ты чист как свежевыпавший снег? — злобно перебил его Хаус. Арсений уже не мог отделаться от мысли, что Хаус ревнует. В кадре то и дело маячил Шаст, спрашивая каждые десять минут определили ли они, что с Арсением, и как скоро его вылечат. А Арсению, видимо, моча в голову ударила, потому что он не нашёл ответить ничего лучше, чем: — Только если снег любит быть сверху, — и тут же прикусил язык. За спиной Антон, кажется, поперхнулся чаем, а Хаус только криво усмехнулся. Чёрт его знает, неужели правда ревнует? Вообще, сказанное, во-первых, правдой было только наполовину, а во-вторых — не имело к делу никакого отношения. Секса у Арсения не было очень и очень давно. Хаус, тем временем, недовольно фыркнул и язвительно произнёс: — В жизни не поверю, что ты актив. — Не ёрничайте, Хаус, вам ли не знать, что внешность обманчива, — и обворожительно подмигнул. — Ты сам-то хоть понял, что сказал? — Хаус, кажется, немного расслабился, а Антон с кухни куда-то ретировался. Арсений смущённо хихикнул, и тут же поморщился от боли, ловя на себе встревоженный взгляд Хауса. Внешность, кажется, действительно обманчива — Хаус совсем не выглядит как человек, способный переживать за кого-то. — Это твой парень? — чересчур резко тем временем спросил тот, и Арсений покраснел кончиками ушей. — А вы там одни? — Проспорил Кадди десять часов в клинике. Оболтусы отрабатывают. И ты не ответил. Арсений сдержал смешок, впервые, пожалуй, радуясь, что его там нет. — Нет, не парень. Но был им. — Вы спите вместе? — Вас это не касается, уж простите. Хаус раздосадовано поджал губы и вернулся к делу: — Струвитный камень может быть и у тех, кто сексом не занимается, — язвительно парировал он и с ещё бóльшим сарказмом добавил: — И совершенно точно возможен у людей, которые заявляют, что не… — Да нет у меня инфекции! Мне не больно мочиться. — Ты же понимаешь, что из нас двоих только один — лечащий врач? — ехидно усмехнулся Хаус. — Вы же понимаете, что из нас двоих только один имеет контроль над тем, что я делаю? — елейно ответил Арсений, заставив Хауса на несколько секунд зависнуть и едва заметно улыбнуться с плохо скрываемым восхищением. Чудеса. Но затем Хаус кашлянул и быстро взял себя в руки: — Ты можешь сделать биохимию? Арсений пару раз быстро кивнул. — Ты туда лабораторию что ли перетащил? Хаус старался улыбаться одними глазами, и это вызвало у Арсения умилительный смешок. — Нет, бабушка когда-то болела и мама настояла на приобретении разных портативных приборов… Вы не заметили, что состав моей аптечки здесь куда обширнее, чем среднестатистический? — Ну, тогда делай анализ и посмотрим, кто из нас прав, Мышьячок. — Кто вы и куда дели Хауса, который избегает избегания конфликтов? — Когда я докажу свою правоту — как приятно будет позлорадствовать, — усмехнулся Хаус беззлобно. Арсений легко рассмеялся, запрокинув голову и пропустив полуочарованный взгляд Хауса. — Ну, пока мы ждём результаты биохимии, которые подтвердят, что я прав, — бодро заговорил Хаус, когда Арсений наконец перестал посмеиваться. — Начни цефуроксим внутривенно, чтобы инфекция не уничтожила почки. Арсений снисходительно улыбнулся. — Я отправлю Вам результаты, когда они будут готовы. И отключился.***
Уилсон сидел в маленьком кабинете Хауса напротив того и задумчиво смотрел на друга. — Ты не хочешь его показывать команде? — Что? Тот резко поднял взгляд и расфокусировано посмотрел в ответ. — Ты сейчас опять собрался ему звонить, а команду отправил к Кадди договариваться о подключении кабельного. Сразу трёх человек. Это слишком дурацкий предлог даже для тебя. Хаус тяжело выдохнул и с нажимом потёр лицо. Но затем быстро вернул голосу привычную язвительность. — А вдруг Попов захочет станцевать мне стриптиз? Будет неловко, если это увидят все. — Хаус. В голосе Уилсона не было ни капли смеха — он строго смотрел на друга, и в этом взгляде читалось то ли сочувствие, то ли осуждение. Хаус не понял. — Хаус, ты не можешь решать это дело в одиночку. — Я пересказываю им всё самое важное, — елейно ответил тот. — Мне кажется, ты необъективен. Хаус не выдержал. —Так останься здесь и следи за мной, если тебе так неймётся и делать нечего! На это Уилсон лишь молча кивнул и продолжил буравить Хауса задумчивым взглядом. Тот напрягся. — Серьёзно? А где нотации, что у тебя, вообще-то, своя работа, что я должен сам решать свои проблемы, и вообще я взрослый мальчик? — Хаус, я за тебя переживаю. Ты принимаешь это дело слишком близко к сердцу, ты чересчур эмоциональный. Это небезопасно как для него, так и для тебя. Хаус злобно закатил глаза, но подвинулся, чтобы Уилсон мог сесть с ним рядом, перед ноутбуком, и нажал кнопку вызова. Помех, на удивление, было немного, хотя всё, что Хаус мог видеть за окном в доме Арсения — толстый слой снега. И жуткую темень. Попов опять сидел на столе и ярко улыбался, хотя было заметно, что он ужасно вымотан непрекращающейся болью. — Я с этими часовыми поясами скоро стану ночным животным, — улыбка на лице стала шире и ещё более уставшей. — Ты с этими сугробами за окном скоро станешь медведем. Ну, знаешь, берлоги, там, спячка. Арсений зажмурился, беззвучно смеясь. — Как Вы себя чувствуете? — спросил Уилсон, возвращая их к делу. — Судя по анализам, не очень, — влез Хаус, не давая Попову ответить. Все эти «как себя чувствуешь?» добавляют излишней сентиментальности. Хотя Хаус бы, может, и хотел услышать ответ. — Биохимия выявила нарушения функций почек. Звучит как струвитный камень, не находишь? — Нарушения функций могут быть вызваны обезвоживанием, которое вызвала рвота, причиной которой мог быть желчный камень. — Эй! — обиженно воскликнул Хаус. — Ты согласился, что если анализ выявляет дисфункцию почек — это струвитный камень! — Я согласился сделать анализ! Результаты можно интерпретировать как угодно! — снисходительно воскликнул Попов, и Уилсон, переведя взгляд с одного на второго, беззлобно закатил глаза. — Я переделаю тест через час, — тем временем продолжил Арсений, — когда восстановлю водный баланс, — и демонстративно отхлебнул воду из стакана. Уилсон тактично кашлянул, привлекая внимание. — Вы заметили какие-нибудь улучшения после принятия цефуроксима? Попов отвёл глаза, и Хаус моментально напрягся, подаваясь вперёд и опираясь на локти. — Э-эм, не совсем… Боль всё та же. — Ты не принимал цефуроксим! — удивлённо произнёс Хаус, хмурясь. — Ты правша, значит, поставил бы катетер в левую руку, что препятствовало бы сгибанию её в локте. Что люди и делают, когда пьют! Последнюю часть фразы Хаус уже выкрикнул, проигнорировав недовольный взгляд Уилсона. Попов только закатил глаза. — Во-первых не кричите, Шерлок, у нас час ночи и Шаст спит. Во-вторых, да, не принял. У нас ограниченное количество лекарств, я не собираюсь их тратить, — тихо и раздражённо произнёс тот. — Насколько я помню, у вас там и с врачами напряжёнка! Попов, ты — идиот! — Хаус, — тихо отдёрнул его Уилсон, прикрыв глаза рукой. — Антон напоролся на ржавый гвоздь. Цефуроксим нужен ему. — Ну да, он раньше застолбил, — прошипел Хаус. — Ему цефуроксим нужен однозначно, мне — предположительно. Попов зло зыркнул на Хауса, начиная дышать чаще, и тот, кажется, напрягся ещё сильнее, хотя казалось бы — куда. — Ты стал чаще дышать. — Потому что я раздражён! — Подойди ближе к камере, покажи мне трахею. Попов слез со стола и, дыша с каждой секундой всё тяжелее, подошёл к камере, вытянув шею. А затем почти что согнулся от боли, хватаясь за грудную клетку. — Больно, — беспомощно проскулил он, и глаза Хауса судорожно забегали по экрану, будто высматривая, где можно найти помощь. Уилсон тем временем более хладнокровно вглядывался в изображение и почти сразу сказал: — Правое лёгкое спадается. С Вами кто-нибудь есть? — Антон спит, — просипел Попов, отходя назад и хватаясь одной рукой за край стола, а второй всё ещё держась за грудь. — Вы можете пойти за ним? — Нет времени, — звенящим от тревоги голосом вставил Хаус, ловя на себе озадаченные взгляды. — Найди шприц с иглой! — Зачем мне… — Заткнись и делай, как я сказал! — рявкнул Хаус, и Попов, пару раз судорожно кивнув, бросился к кухонным полкам, доставая аптечку. Тем временем Уилсон встревоженно покосился на друга, который от волнения даже привстал со своего места. — Он может задохнуться, — прошептал Уилсон. — Ему срочно надо… — Ему надо раскрыть лёгкое, — твёрдым голосом перебил его Хаус, стараясь скрыть крайнее волнение. Найдя шприц, Попов моментально вернулся к столу. — Вынь поршень и воткни иглу в грудную клетку справа. Второе межрёберье по средней ключичной линии. Арсений дёрнулся и поднял на Хауса испуганный и беспомощный взгляд. Тот, заметив это, судорожно выдохнул и на секунду прикрыл глаза, сглотнув. А затем, стараясь придать голосу уверенности, почти ласково добавил: — Давай, Мышьячок, это почти не больно. На этих словах Уилсон удивлённо уставился на друга, но тот взгляд не заметил, потому что внимательно следил за бледным лицом Попова на экране. Тот резко вогнал иглу в указанное место и коротко вскрикнул, продолжая тяжело дышать, теперь уже больше от испуга. Хаус облегчённо облизал губы и проговорил с нервной усмешкой: — Видишь, как полезно меня слушаться. Арсений ещё раз глубоко вдохнул. — Значит, это не камень в почке.