Физалис

      Когда Арсений был в девятом классе, он мог позволить себе водку дай боже если за двести рублей, а та, которая сейчас болталась в его полупустом рюкзаке, стоила почти десять тысяч в рублях. Премиальная. Даже не так — на коробке было написано «Ультра-премиум водка, страна происхождения: Канада». Что это вообще за фраза — страна происхождения. Зато сто евро за такую точно было не жалко. Даже сто два. И это ещё со скидкой. А ещё бутылка была в форме черепа — Арсений по такому принципу и выбирал, чтобы не только подороже, но ещё и выглядела понтово, по-хаусовски, а то зачем всё это.       Он чувствовал себя семиклассницей, которая влюбилась в Васю из одиннадцатого, потому что уже почти двадцать минут он сидел в кабинке больничного туалета и пытался как можно ровнее подвести глаза. Вася непременно был таким же идеальным, как герой песни Браво. Может, только немного ботан. Вряд ли у них что-то сложится, потому что Васе уже восемнадцать, а семиклашка, она, ну, в седьмом классе. А ещё её забыли взять с собой на тусовку старшаки, а Васю побили за гаражами. В голове сразу возникают кадры из какого-то древнего клипа на песню Агаты Кристи.       В общем, Арсений старался думать о чём угодно, лишь бы не о том, что сейчас ему тащиться к Хаусу торжественно вручать сувенир. А заодно аккуратно прощупать почву — не созрел ли тот для разговора. Кстати, если водку сразу же и распить, то разговор точно выйдет. Как говорится: что у трезвого на уме — то у пьяного на языке. А Арсений бы не отказался выпить.       Тринадцать после лекции ретировалась в клинику, перед этим доверительно сообщив, что Хаус направился в свой кабинет.       Ещё было даже не обеденное время, поэтому напиться будет плохой идеей.       Когда оттягивать момент истины стало совсем нелепо-невыносимо, Арсений, шумно втянув носом пропитанный хлорным запахом воздух, чересчур громко и драматично распахнул дверцу кабинки.       И наткнулся на сосредоточенный, полный нервного напряжения взгляд Хауса, который почти сразу потеплел — пусть и едва заметно, — от такого эффектного появления Арсения. Хаус медленно расплылся в снисходительной улыбке, хотя плечи были всё ещё напряжены, — и отталкнулся от стены, делая несколько шагов на встречу, останавливаясь метрах в двух.       — Думал, ты там утонул.       Арсений стоял как вкопанный, и практически слышал, с каким звуком в его голове полетела система Windows. Или крыша.       Он, чёрт возьми, не был готов. Это как если бы ты шёл к проруби, не сводя глаз с чёрной воды в десяти метрах, но внезапно под тобой ломается лёд — и вот уже оказывается, что ты не был готов в эту самую воду погрузиться.       Так Арсений себя и чувствовал: из-под ног ушла опора, а вокруг только ледяная вода, не за что зацепиться. За Хауса бы — метафорически — как за руку помощи, но это видится ещё страшнее.       — Я тут это…       Ледяная вода сковала бы конечности, а у Арсения сейчас, кажется, были скованы язык и голосовые связки. И мозг.       — Красился, я вижу.       Хаус легко улыбался, наслаждаясь растерянностью Арсения, без малейшего намёка на злорадство.       Тот внезапно спохватился и спустил рюкзак с плеча, подставляя под него колено, шатко балансируя на одной ноге, а затем расстегнул молнию. Из рук выпала подводка и откатилась в сторону, но Арсений и так слишком неловко рылся в рюкзаке, чтобы усугублять положение и наклоняться за падающей косметикой. Поэтому это делает Хаус — со старческим кряхтением.       — Живанши? Серьёзно? Ты мог найти что-то ещё более гейское?       — Это Дьюти-фри, там всё гейское, — смущённо буркнул Арсений, всё-таки выуживая из бесконечных проводов «Ультра-премиум водку». Вкус: мягкий и лёгкий — и это при сорока-то градусах. На губах тут же заиграла ехидная улыбка, и он с самым самодовольным видом протянул коробку Хаусу.       — Сувенир.       Хаус всё ещё улыбаясь, снисходительно фыркнул и забрал из рук подарок.       — Ну да, какой ещё сувенир ты мог привезти из России.       — Хотел привезти медведя, но возникли проблемы с транспортировкой, — на это Хаус вновь фыркнул, разглядывая белую коробку с готическим шрифтом.       — А водка-то Канадская — это не считается.       — Да, но я привёз её из России, так что всё считается, — насупился Арсений.       — Физалис, её изготовили в Канаде!       — А купили в России! — наигранность возмущений с каждым словом становилась всё очевиднее, и Арсений искренне старался не рассмеяться.       — Но в Россию её привезли из Канады.       — С чего вы взяли?       — Если бы её сделали в России, на ней бы не было написано, что водка Канадская!       Арсений всё-таки прыснул.       — Смысл водки в качестве сувенира из России — чисто символический, Хаус, так что прекратите выпендриваться.       Теперь уже Хаус тихо рассмеялся, глядя в пол, и оба замолчали на какое-то время с глупыми улыбками.       — Я бы пригласил в кабинет на дегустацию, но сейчас разгар рабочего дня, и меня ждёт клиника, — наконец прервал молчание Хаус, разводя руками, казалось, без особого сожаления.       Но всё-таки по закушенной губе и побелевшим костяшкам пальцев, сжимающих трость, Арсений высмотрел тщательно скрываемый мандраж. Поэтому только коротко кивнул и, отчасти натянуто улыбнувшись на прощание, направился к выходу.       Однако у самой двери Хаус всё-таки его окликнул.       — Физалис…       Тот моментально обернулся, пряча в глазах какое-то почти что истерическое ожидание чего-то.       — Предлагаю встретиться в Уинберис, как закончу в клинике. Около шести.       Наверное, на лице Арсения отобразилось полное непонимание, потому что Хаус продолжил говорить чуть быстрее привычного темпа:       — Не могу гарантировать, что там будет водка, но…       — Да, — перебил его Арсений, слабо улыбаясь. И, окончательно осмелев, выпалил: — Это свидание?       Теперь была очередь Хауса смотреть в ответ с непониманием. Он выглядел буквально как тот мем с котиком и значком загрузки, но всё же не без усилия ответил:       — Да.       Арсения улыбнулся сильнее.       — Хорошо.       И, с претензией на уверенный вид, вышел.

***

      Конечно, Хаус знал — точнее даже предполагал, — что апогеем его сегодняшней нервозности станет предстоящая встреча с Поповым. Но, как говорится, одно дело знать — точнее даже предполагать, — а другое дело — чувствовать.       Поэтому, когда Тринадцать очень прозрачно намекнула, где можно будет найти Арсения, Хаус, ведомый сиюминутным порывом, пошёл прямиком туда. Конечно, практически сразу об этом пожалел, но, почему-то, не ушёл.       В голове бубнила совесть голосом Уилсона, мол, глупо оттягивать неизбежное, и вообще, чего ты там испугался, тебе не пять, не пятнадцать и даже не двадцать пять, ты взрослый мальчик, так что стой и жди своего Физалиса. Хаус успел пособачиться с совестью-Уилсоном на тему того, что Попов пока ещё не «его», как этот самый Попов нелепо вывалился из туалетной кабинки и замер в ступоре, испуганно глядя на Хауса.       Хаус не был сентиментальным человеком, но, судя по ощущениям, был в шаге от того, чтобы стать им.       Ну и конечно, он был благодарен Арсению за его смелость — сам бы он ни в жизни не озвучил это отдающее чем-то подростковым слово — «свидание». А ведь обозначать свои намерения это так важно. Так что да, Хаус был благодарен. Потому что так всё как будто бы становится намного серьёзнее.       Тем не менее, Хаус всё-таки сбежал, прикрывшись клиникой, хотя и ежу ясно, что, будь у Хауса чуть больше мужества, он бы с превеликим удовольствием послал бы это треклятое дежурство.       Но как бы Хаус не тянул — час «икс» всё же неизбежен.       До бара было идти десять минут пешком, и за это время Хаус успел перебрать сто и один сюжет, в котором что-то идёт не так. Но ровно в тот момент, когда Хаус дёрнул массивную деревянную дверь на себя, все мысли из головы испарились.       Арсений сидел за дальним столиком у окна — как будто ещё не решил, хочет ли он спрятаться или наоборот быть как можно больше на виду. На нём была всё та же ярко-оранжевая блузка с бантом и рукавами-фонариками, и светло-зелёные, небрежно порванные на коленках джинсы. Ну вылитый физалис.       Хаус медленно стянул внезапно кажущуюся неуместной кожанку (хотя в данном заведении он-то как раз, в отличие от Попова, выглядел наиболее уместным), периодически поглядывая на довольного Арсения, со снисходительной улыбкой наблюдающего за ним.       Тот щурился и становился похож на лисёнка, и это, ну… Было мило?..       Невольно вспомнилась вечно серьёзная, иногда серьёзная и ласковая Стейси, которая сейчас была бы скорее в роли матери. Тогда Хаус, кажется, был даже более зрелым, чем сейчас. Кадди его вечно опекала, Уилсон его вечно опекал, а с остальными он в общем-то никогда не был особо близок.       Вот и получается, что Физалис был этот едва ли не единственным, взаимоотношения с кем не были и не будут похожи на паттерн ребёнок-родитель. Потому что они оба были как дети.       Ну ладно, ещё была та русская, Оксана Фролова, вот она тоже была с сумасшедшинкой… Всё-таки стереотипы берутся не с потолка и, наверное, все русские и правда немного дурные. Но с ней Хаус тоже близок не был, они даже не всегда жили вместе.       То есть, по началу они вообще почти не общались после свадьбы, у девушки даже, вроде как, кто-то был; но когда Уилсон прознал, что условия спора по факту нарушаются, начал устраивать проверки, и «молодожёны» съехались.       — Привет, — сиплым голосом брякнул Хаус, чтобы вынырнуть из нелепых воспоминаний и размышлений и разбавить немного неловкую тишину. Пришлось пару раз кашлянуть, чтобы вернуть в голос уверенность и толику азарта. — Заказал уже что-нибудь?       Арсений мотнул головой, не прекращая улыбаться.       — Не-а.       И тут же потянулся за меню, хватаясь за него, как за спасательный круг, и пряча взгляд. Хаус последовал его примеру: это был самый надёжный метод, чтобы спрятать неловкость и смущение на первом свидании. Хотя откуда ему знать. Откуда ему помнить.       Взгляд тут же сам собой скользнул на столбик с перечнем разных видов водки.       — Ты тут у нас претендуешь на роль водочного сомелье — что порекомендуешь?       Арсений отложил меню, снисходительно улыбнулся, глядя в глаза, и насмешливо фыркнул.       — Я не претендую на роль водочного сомелье.       — Но ты же русский!       После этой фразы Попов слегка стушевался, снова цепляясь за меню. Как будто бы ему неловко.       — Ты стесняешься того, что ты русский? — слегка удивлённо спросил Хаус, озадаченно рассматривая покрасневшие уши Арсения.       — Вы ещё громче скажите… — буркнул тот и закатил глаза.       — Я могу.       — Я не сомневаюсь.       — Так что?       Арсений тяжело выдохнул, откладывая это несчастное меню, но взгляд на Хауса не поднял.       — Нет, просто…       — Стесняешься.       — Стесняюсь, — снова выдохнул он, едва заметно улыбаясь. Выглядел Физалис всё ещё ужасно умилительно.       — Я был женат на русской. Обычно люди приходят в полных восторг, когда узнают этот факт моей биографии, — уверенно произнёс Хаус, всё же поймав парочку настороженных взглядов от сурового вида байкеров за соседним столом. — Так что расслабься.       Да, поддержка у него выходила так себе. Впрочем, на это как раз Попов внимания не обратил.       — Вы были женаты на русской? — и уставился на Хауса глазами-блюдцами.       — Я думал, мы давно на ты, — ехидно усмехнулся Хаус, заставив Арсения едва слышно рассмеяться.       — Значит на ты.       И снова повисла пауза, только уже более уютная. И всё же — Хаус понятия не имеел, какой у него должен быть план действий. Они же здесь, наверное, не просто так собрались поболтать.       В этот момент к их столику подошла молоденькая девушка с блокнотом принимать заказ, избавив тем самым Хауса от необходимости судорожно подбирать слова.       Пока глаза Арсения растерянно бегали по меню, Хаус, не глядя, попросил «как обычно», отстранённо в этот момент подумав, что Уилсон-то звал Беспощадную стерву в ресторан неподалёку — заведение куда более приличное. Да, здесь тоже не заплёванный пол и чистые столы без пивных разводов, но всё же…       — Пасту с морепродуктами и бокал белого вина, пожалуйста, — сдержанно улыбнувшись официантке, сказал Арсений. Та только фыркнула — то ли снисходительно, то ли пренебрежительно — вызвав этим приступ раздражения. Но девушка ушла до того, как Хаус успел вставить какой-либо язвительный комментарий.       И опять оба молчали, глядя друг на друга — меню уже не прикроешься, еда заказана. Арсений улыбался с нежностью и немного даже снисходительно, и это не то чтобы подбешивало — скорее пугало. Хауса вообще это всё немного пугало…       Непонятно откуда взялась неуверенность — а точно ли это хорошая идея, а точно ли им обоим это надо, а точно ли Мышьячок его правильно понял…       — Это свидание, — ляпнул Хаус, чувствуя себя идиотом и всеми силами стараясь спрятать это от глаз Арсения.       — Ага, — только и ответил тот, улыбаясь шире.       Ладно, кто как не Хаус мастер по увиливанию и откладыванию.       — Я рассказывал, что Уилсон теперь с Беспощадной Стервой?       — Две недели назад. Ставлю на то, что у вас… у тебя есть ещё новости.       Сложно было сосредоточиться на теме разговора, когда напротив ярко улыбается произведение искусства.       Скажи это Уилсон, Хаус бы блеванул от слащавости формулировки; но вот он Хаус, сидел здесь и наверняка умелённо смотрел на Попова.       В голове уже всплыла песня, под которую можно будет писать нытьё Уилсону, когда ничего не выйдет. «And I can’t tell you why it hurts so much to be in love with the masterpiece»       Буэ.              

***

             

Около двух недель назад.

      — А вообще я понимаю, почему она тебе нравится, — задумчиво и ехидно протянул Хаус, наблюдая, как тонет оливка в бокале мартини. — Она самоуверенная, дерзкая, чётко знает свои цели и готова к ним идти по головам…       На этих словах в его голове что-то щёлкнуло, и, он уверен, на лице отразился комичный шок.       — Ты влюбился в женскую версию меня!       Уилсон только закатил глаза, отбирая у Хауса свой бокал. Эмбер отошла разруливать какой-то вопрос с менеджером, вызвав одобрительную усмешку у Хауса, который теперь мог спокойно насиловать мозги Уилсону. Эмбер — бой-баба, именно такая Уилсону и нужна.       Однако это, конечно, озадачивало.       — Хаус, а почему бы и не ты? — устало ответили ему. — Мы с тобой давно друг друга знаем, терпим заскоки друг друга, вытаскивали друг друга из дерьма — и всё ещё дружим. Чем мы не пара!       Такая логика озадачивала ещё сильнее.       — Окей, но это же всё не значит, что она имеет право претендовать на тебя по четвергам — у нас боулинг!       — Хаус, пожалуйста, смирись с мыслью, что я хочу больше проводить времени со своей девушкой, чем с тобой! Вернётся твой Попов — с ним и ходи на боулинг.       — Он не мой, — буркнул Хаус. Какое клише…       — Так сделай уже что-нибудь для этого!       — О чём болтаете, мальчики? — с напускным кокетством, подозрительно походившим на сарказм, прощебетала подошедшая Эмбер, заставив Хауса вздрогнуть, а Уилсона облегчённо выдохнуть.       — О Господи, наконец-то ты вернулась! — тот ласково чмокнул девушку в губы, а затем снова строго посмотрел на Хауса. — У нас свидание, Хаус, твоё присутствие будет здесь крайне неуместным.       — Ну и пожалуйста, — насупленно фыркнул он и пошёл к выходу из ресторана.              

***

                    — Вообще-то, его можно понять, — пробормотал Арсений, накручивая спагетти на вилку и представляя замученного Уилсона. — Они пара.       Не то, чтобы Арсений завидовал… Нет, Арсений однозначно не завидовал — его влюблённое сознание уже нарекло Хауса самым подходящим ему партнёром, и теперь отказывалось думать в сторону каких-либо других отношений.       И всё же…       Омрачалось всё тем, что у Уилсона-то отношения есть.       Так что да, отчасти Арсений, всё-таки, завидовал…       Судя по всему, ему не удалось скрыть тоскливой усмешки — или Хаус умеет читать мысли, — потому что тот спросил, заставив Арсения поднять удивлённый взгляд:       — А ты хочешь?       Секунд пять ушло у Арсения на обработку вопроса, и ещё столько же на генерацию ответа.       — Что? — на большее, его не хватило.       — Ты бы хотел, ну…       Хаус ощутимо замялся. Арсений бы тоже замялся — у него и сейчас-то был стресс, хотя первый шаг пытался сделать не он. У него первые шаги получаются обычно максимально неловкими. Правда, вряд ли, конечно, Хаус был в этом мастером.       Тот, тем временем, шумно выдохнул и слегка потёр глаза, поднимая на Арсения взгляд, полный нежности.       — Почему ты пошёл со мной на свидание?       На это Арсений только рассмеялся тихо и снисходительно.       — Хаус, решительность — твоё второе имя! А первое, видимо, «не».       И, после этих слов Арсений быстрым, но изящным (по крайней мере, он так думал) движением потянулся вперёд, опираясь о стол на ладони.       Арсению бы, скорее всего, не хватило бы сантиметров десяти, но Хаус, скорее интуитивно, чем осознанно, подался навстречу, и Арсений прижался губами к его губам на несколько долгих секунд.       Было странно целовать другого мужчину в общественном месте без опаски, но вместе с тем Арсений почувствовал такое облегчение, не сравнимое, наверное, ни с чем.       Углублять поцелуй он не стал, потому что испытывал недостаток желания попробовать только что съеденную Хаусом картошку фри. Вместо этого он поспешно отстранился, надеясь только, что уши не слишком покраснели, и улыбаясь глупее некуда.       Хаус тоже выглядел весьма довольным, хоть и немного растерянным.       — Удивительно — ты стесняешься того, что ты русский, а целовать другого мужика на публике — нет! — усмехнулся Хаус, стараясь, видимо, скрыть смущение. — Думал, всё должно быть наоборот.       Арсений тихо рассмеялся, очаровательно морща носик.       — У тебя устаревшие стереотипы! — снисходительно фыркнул он. — Что там дальше по классике жанра? К тебе или ко мне?       И снова фыркнул, не в силах перестать счастливо улыбаться.              

***

                    Они решили поехать к Хаусу. Намерения не были сформулированны, то в той же мере были кристально ясны — нежность, сквозившая в каждом взгляде, в каждом жесте, говорила сама за себя.       Конечно, делал вид Хаус не очень старательно — это было лукавство. Наблюдать за шумным и возбуждённым — во всех смыслах — Арсением можно было только с умилением.       Уже на пороге, едва закрыв дверь, Хаус потянулся было за поцелуем, но Попов ловко увернулся, чмокая куда-то рядом с ухом в ещё пахнущую лосьоном после бритья кожу. Хаус, признаться, побрился прямо в туалете больницы.       — Вначале в душ и почистить зубы, — шепнул тем временем на ухо Арсений, и Хаусу ничего не оставалось, кроме как снисходительно хмыкнуть и начать выпутываться из кожанки.       Они стояли друг напротив друга — растерянный Хаус, терявшийся в происходящем, и завороженный Арсений, который мягко водил пальцами по груди Хауса, скрытой тёмной футболкой. Затем медленно стянул её, припадая губами к шее, спускаясь всё ниже. Хаус задыхался.       Всё так же медленно и завороженно Арсений стянул с Хауса джинсы, с тоской рассматривая изуродованную операцией ногу. Припадая к шрамам губами.        — Не надо...       Сиплый шёпот Хауса разорвал звенящую тишину и Арсений поднял на него обеспокоенный взгляд.       — Хаус, всё в порядке.       И тот, непостижимым образом и правда расслабляется. Почему-то, доверять Попову оказалось просто и безболезненно. Это были новые ощущения — никто не видел его ногу, никто не изучал его шрамы с такой нежностью, никому Хаус никогда не позволил бы — но Арсений снова стал исключением. Снова.       Арсений поднялся так же медленно, и теперь настала очередь Хауса — он с трепетом начал расстёгивать блузку, пуговица за пуговицей, пальцы дрожали. Дрожал, кажется, и Арсений. И вот уже блузка полетела на стоящий рядом стул. От джинсов Попов избавился самостоятельно.       И вот они стояли кожа к коже, и словно в трансе смотрели в глаза друг другу. Мягкие поглаживания по спине и плечам, тихие вздохи, холодная простыня и ласковые поцелуи — губы, шея, плечи с созвездиями родинок, снова губы.       Всё было как во сне, в чудесном медленном сне — ни смущения, ни сомнений. Только безграничные нежность и доверие, такое новое для обоих. Они лежали в обнимку, вдыхая запах друг друга — запах влюблённости, запах близости, переплетая пальцы, ощущали дыхание и всё было как во сне. Как в чудесном медленном сне.       — Так... Что дальше?       Хаус заговорил первым, выныривая из сладкой неги.       Мягко целуя и тыкаясь носом куда-то в висок, Арсений прошептал:       — Ты знаешь... Это мы ещё решим. Это было чудесно.       — Да. Ты останешься?