Физалис

      Хаус не пришёл в себя – Хаус проснулся. Он знал эту грань и сейчас блаженно потягивался, преисполняясь благодарностью к спасителю (а скорее всего, спасителям), потому что это было именно пробуждение. Несмотря на головную боль и не отступающую тошноту, ему каким-то непостижимым образом удалось выспаться. Или, что более вероятно, но менее замечательно, ему дали выспаться.       Открывать глаза не хотелось, потому что уже по запаху стало понятно, что он был не в больнице.       Он был дома.       Тем не менее, смысла оттягивать неизбежное уже не было, поэтому Хаус набрал полную грудь воздуха и рывком сел, жмурясь и подавляя головокружение.       И действительно, он был в своей гостиной. Взгляд сразу зацепился за знакомую косметичку, и Хаус едва ли не физическим усилием заставил себя не смотреть больше в её направлении. Но косметичка всё ещё стояла перед глазами, а вместе с ней и довольный Арсений Попов, занимающий непозволительно много мыслей в его больной голове.       Какой парадокс! Хаус так хотел вспомнить тот вечер, а сейчас боялся углубляться в воспоминания.       Хаус снова откинулся на потрёпанную, плоскую уже подушку и постарался не моргать, когда в комнату зашла смутно знакомая немолодая женщина и почему-то недовольно цокнула. Она молча подошла, села рядом и с невозмутимым лицом посветила ему фонариком в глаза.       Ну, конечно.       — С возвращением. Я медсестра Дикенсон.       Хаус поморщился, стараясь загородить рукой яркие лучи.       — Мне не интересно ваше имя. А кто вы, я понял по вашей невероятно профессиональной техники выжигания сетчатки.       — Вербальные функции не пострадали, — хмыкнула медсестра, и Хаус почти начал её уважать за такую манеру общения. — Вы помните, как отключились?       Хаус, может, и проснулся сейчас, но тогда он, очевидно, не уснул…       — Помню, как меня стошнило Кадди на ботинки…       Очередная попытка сесть закончилась резкой болью в затылке, и Хаус с шипением потянулся к незажившим ещё швам.       — Да, знаете, травмы черепа имеют тенденцию болеть.       Интересно, Кадди выбирала ему медсестру по какому принципу? Кто будет проявлять как можно меньше деликатности? Что ж, Хаус заслужил.       Он мысленно пообещал Кадди, что нассыт ей в фикус за это. Вначале купит, потом нассыт.       — Болело бы меньше, если бы вы не стащили мои таблетки.       Хаус допускал, что таблетки безвозвратно утеряны по его вине, потому что состояние у него было весьма и весьма паршивое, там точно было не до них, но с той же долей вероятности таблетки могла изъять Кадди, и непонятно, в каком случае проблем у Хауса будет больше.       — Приказ доктора Кадди. Она хочет, чтобы я регулировала количество…       — Погодите, — человек, зашедший вслед за медсестрой, заставил напрячься. — Вы что, привлекли грубую силу?       Если Кадди действительно приставила к нему охрану, то это подлый удар по его самолюбию.       — Приказ доктора Кадди.       Уважение резко пропало, когда медсестра невозмутимо пожала плечами и ехидно улыбнулась.       Хотя нет, Хаус лукавит. Себя за такую невозмутимость он уважал.       — Значит я был не прав… У пациента нет Паркинсона. Кадди знала, что это единственная причина, по которой я не захотел бы по доброй воли оставаться здесь с таблетками, порнухой и вами.       На самом деле, будь здесь Арсений – и Хаус бы пересмотрел свои слова.       Он опять попытался сесть, но медсестра невозмутимо надавила на плечи, возвращая его в горизонтальное положение. От удара о не слишком мягкую подушку голова начала болеть с удвоенной силой.       — Тошнота означает, что повреждение головы становится серьёзнее.       Что ж, Хаус сделает вид, что сдаётся. Технически, больше он ничего сделать не мог.       Поэтому он только молча кивнул, наблюдая исподлобья, как все немногочисленные присутствующие покидают комнату.       И тут же потянулся к телефону – он знал, понимал и чувствовал, что за него беспокоились.       В мессенджере действительно была куча непрочитанных сообщений в нескольких чатах, но открыл он только один.               Физалис       12:23       Напиши, как придёшь в себя               13:08       Хаус?               14:40       Я просто надеюсь, что ты там жив…               Хаус тяжело вздохнул, но удержать улыбку не получилось. Сейчас почему-то казалось, что всё будет хорошо и других вариантов нет. Мысль эта взялась совершенно из ниоткуда, она была нелогична, более того — абсурдна. Но именно она помогла Хаусу окончательно собраться, прийти в себя и начать перебирать в голове немногочисленные факты и куда более многочисленные домыслы. Автобус. Авария. Амнезия.       Автобус, авария, амнезия.       Автобус.       Авария.       Амнезия, чёрт бы её побрал. Хаус может и был идиотом, но всё же не дураком — он от начала и до конца осознавал плачевность, если не сказать «опасность», своего состояния. И собственный идиотизм он тоже не мог не осознавать.       Но желание «вспомнить всё» было столь навязчивым, и Хаус уже не мог сказать почему.       Как он сказал? «Кто-то умрёт»? Это, разумеется, не та мысль, что была бы способна привести его в тот леденящий ужас, с которым он думал о предстоящим бездействии. «Кто-то умрёт», это была не причина, это был повод.       Причина, конечно, была не одна. Совокупность бестолковых обстоятельств и поганых черт характера привели его в эту точку. Он ни за что не отступится, пока не вспомнит всё, каждую забытую секунду.       Или пока его организм не перестанет справляться с его чрезмерной самоуверенностью и не откажется работать.       Впрочем, когда Хауса заботило собственное здоровье, когда азарт подстёгивает мыслительные процессы, а собственное эго не позволяет отступиться — или оступиться?        

***

             В комнате царило напряжённое молчание, в глазах у собравшихся читалось отчаяние. Одного взгляда на МРТ головы Хауса было достаточно, чтобы сделать неутешительные выводы. Но невыносимый Катнер решил их озвучить.       — Перелом черепа длится теперь аж до ушного прохода.       Арсений качнулся на стуле.       — Отсюда кровь в ушах.       У Арсения тоже была кровь в ушах — она билась и пульсировала, отдавалась эхом бешено бьющегося сердца. На сообщения Хаус так и не ответил, но хотя бы прочитал их — на том спасибо.       — Ладно, ребята, — вступил в диалог Форман. Его Арсений раньше не видел, но по рассказам самого Хауса, тот был надёжным человеком. — Хаус под наблюдением одного из наших медиков, а вот у пациента желтуха и нет диагноза.       Арсений подумал, какой же Форман всё-таки мерзкий.       — Болезнь Уилсона, — тут же включилась Тринадцать.       — Спасибо, но болезнь Уилсона не объясняет...       Тут на столе зазвонил телефон, и Форман сразу же включил громкую связь.       — Как вы исключили Паркинсон?       Голос у Хауса был слабым, но в нём слышался азарт. Лёд вокруг сердца Арсения тут же начал таять.       Слово взял Форман. Арсений едва слышно фыркнул — такой себе начальник.       — Анализы показали, что боли в животе вызваны отказом печени.       — Полагаю, что гепатит и болезнь Уилсона вы тоже уже исключили?       — Хаус, тебе надо отдохнуть... — брякнул Арсений и осёкся, увидев на себе непонимающие взгляды команды.       Тринадцать слабо улыбнулась ему.       — Дай ему пять минут. Мозговой штурм вряд ли сильно повредит.       — А если она не права, то этот разговор становится ещё более увлекательным, — в голосе Хауса слышалась улыбка, и сердечко Арсения окончательно оттаяло. — Что насчёт фиброза печени?       — Щелочная фосфатаза в норме, — Арсений тоже принял этот вызов.       — Это может быть тиреотоксический периодический паралич, — вставил Катнер. Арсений автоматически закатил глаза. Ответ Хауса порадовал его как никогда.       — А я не упоминал, что диагноз должен иметь смысл?       Теперь глаза закатил Форман, и Арсению захотелось ударить его в лицо. Как же он был предвзят...       — А что тут не имеет смысла? Водитель — азиат, калий чуть снижен...       — Если бы водителя парализовало во время движения, ты думаешь, я не вышел бы на следующей же остановке?       — Если только следующей остановкой не стал грузовик, — усмехнулся Катнер, и у Арсения зачесались руки.       — Автобус бы замедлился, я бы заметил.       На фоне послышался женский голос, говоря что-то похожее на «звонок закончен». Потом раздалось шуршание. Слово взял Катнер.       — ТПП полностью подходит симптомам, анализ не имеет никаких противопоказаний.       — Ждать результатов генетической экспертизы слишком долго.       Трубку, как понял Арсений, у Хауса кто-то отнял, но тот всё же успел прокричать в след:       — Тест с бубликом!       А это означало, что в ближайшие минут сорок они будут наблюдать как пациент бежит и поедает бублик. Лично Арсений посыпался бы уже на десятой минуте и получил бы неверный диагноз.       Как и ожидалось, спустя полчаса тест не давал никаких результатов. Все были на взводе, хотя бежал и ел бублики только водитель злополучного автобуса.       — Сколько бубликов мне ещё надо съесть, чтобы оно сработало?       — Высокий уровень углеводов и бег — самый быстрый способ диагностики ТПП, — терпеливо повторила Тринадцать, кажется, раз третий.       — Я бегу уже полчаса, у меня не будет ещё одного приступа.       — Повысим скорость. Главное продолжайте есть.       Арсений отрешённо смотрел на всё это. Думал он в это время совсем не о пациенте, все его мысли были заняты Хаусом. Казалось уже не важным, почему тот напился, почему ехал на автобусе, почему... Да, а почему?       Конечно, главным сейчас было беспокойство о здоровье Хауса. О его голове, о его состоянии, о нём в целом. И всё же маленькая мысль билась внутри, заставляя Арсения ёжиться, словно от холода.       Был ли это одноразовый секс, пробник счастья, была ли та ночь ошибкой? И если да, для кого из них?       Несмотря ни на что, Арсений хотел верить, что нет. Что это всё было только началом чего-то прекрасного. Могло ли прекрасное начинаться так отвратительно?       От упаднических настроений Арсения отвлёк телефон, завибрировавший в кармане. Арсений включил громкую связь, хотя с Хаусом хотелось поговорить в одиночку. В Арсении просыпалось собственничество, и это было тревожным звоночком.       — Так что, марафон поглощения углеводов не сработал?       — Как ты понял? — в голосе Арсения послышалась улыбка. Тринадцать обеспокоенно покосилась на него.       — Если бы он сработал, ты позвонил бы, чтобы успокоить мою бедную голову, — затем он, немного подумав, добавил: — Поднеси телефон к его рту.       Арсений несколькими большими шагами подошёл к пациенту и протянул ему трубку.       — ТПП не вяжется с его тяжёлым дыханием.       — Он тяжело дышит, потому что последние тридцать минут он бежит без остановки, — ответил Арсений, скорее, чтобы поспорить. Ход мыслей Хауса стал ему уже ясен.       Но тут пациент начал крениться в бок и сдавленно попросил о помощи.       Хаус тут же встрепенулся.       — Что происходит?       — Кажется тест сработал, — вскрикнул Катнер. — У него приступ.       — Ты прав только наполовину. Он же хрипит?       — Да.       — Нельзя хрипеть без сокращения грудных мышц. Это не ТПП.       — Тогда что это?       — Откуда я могу знать? Я же не там.       Уже через десять минут пациента доставили в кабинет УЗИ, и пока Катнер обречённо водил по груди ультразвуковым датчиком, Арсений не сводил взгляда с монитора.       — Напряжение правых отделов сердца. Ему до сих пор не хватает кислорода.       — Лёгочная эмболия? — протянул Катнер, и Арсений без выражения хмыкнул.       И тут волоски на его затылке зашевелились. Он обернулся.       В кабинет с встревоженным лицом вошла Кадди. В сопровождении Хауса.       — Тогда почему не влили в него пробирку ТАП?       — Вы позволили ему вернуться? — удивление в голосе Катнера было настолько неприкрытым, что даже Арсений счёл это оскорбительным. Что уж говорить о Хаусе.       — Я попросила его вернуться, — парировала Кадди.       — После того, как я терпеливо разъяснил, какими вы, идиоты, были идиотами.       Арсений на это только фыркнул. Не то чтобы он считал себя каким-то исключительным, нет. Просто это «идиоты» показалось ему подозрительно похоже на ласковые сокрушение матери, ругающей ребёнка за то, за что на самом деле гордилась им.       — Мы ввили ему ТАП десять минут назад, — спокойно ответил Арсений.       — Значит, это не тромб.       — Но это должен быть тромб, — вяло запротестовал Катнер. — Если бы кусочек бублика застрял у него в дыхательном горле, мы бы это увидели.       — Поедем в операционную удалять тромб, — неожиданно подал голос Форман.       Нехотя Арсений взялся за ручки на больничной койке, слегка потянул её в сторону выхода. Он доверял Хаусу и делал сейчас, что мог, чтобы замедлить коллег и дать Хаусу возможность найти другой ответ. В конце концов тромб может подождать.       — Я думаю, вы просто облажались с дозировкой ТАПа, — Хаус наклонился к пациенту, внимательно вглядываясь во что-то, имеющее значение пока что только для него. Пока что.       — Хаус, это тромб, — спокойно, но с нажимом ответил Форман. Арсений, не отрываясь, смотрел на Хауса с надеждой. Ну же. Он чувствовал шестым чувством, это не тромб, надо только дать Хаусу ещё немного времени.       Словно прочитав мысли Арсения, не согласные с ними коллеги увереннее покатили кровать к выходу.       И наконец-то Хаус потянул её обратно. Команда остановилась.       — Погодите, — он склонился ещё ниже. — Посмотрите на его зубы. Новые коронки. Он недавно был у зубного хирурга.       Кадди тяжело вздохнула.       — Можешь рассказать нам, что это значит, пока мы везём его в операционную.       Хаус поджал губы. Арсений видел, как Хаус напряжённо думает, как что-то для себя решает, и вот в тот момент, когда остальная команда уже, катя за собой кровать, оказалась по ту сторону двери, Хаус её захлопнул. Ещё секунду подумав, он подставил свой костыль, чтобы дверь нельзя открыть снаружи. Арсению, оставшемуся с Хаусом внутри, даже в голову не пришло помочь опешившей команде открыть дверь. Кадди гневно постучала в прозрачную стену палаты.       — Хаус!       Арсений посмотрел на Хауса. Тот начал говорить:       — Возьми шприц.       Арсений взял. Кадди уже не пыталась привлечь к себе внимание, её и так было прекрасно слышно.       — Хаус, я позвала тебя сюда, не чтобы ты устраивал здесь перевороты!       Команда уже начала ломиться, пытаясь сбить костыль. Арсений снова в панике посмотрел на Хауса. Ну, взял он шприц, что дальше?       — А теперь слушайте. Пневматическая бормашина загнала в его дёсны пузырёк воздуха. Тот сместился, пока пациент вёл автобус, что вызвало судорогу. Вот что я видел, — Хаус уже подкладывал подушку под колени пациента. — Пузырёк прошёл через позвоночник, печень и теперь он в лёгких.       — Доктор Попов, немедленно откройте!       Арсений обернулся к Кадди. Он подал ей знак, что вначале хочет дослушать эту пафосную, но простую в своей гениальности мысль Хауса. Как они могли догадаться раньше? Или как они не могли?       — И я не просто взбиваю его подушку — я кладу его в позицию Тренделенбурга, чтобы пузырёк перешел в верхнюю точку сердца, тогда его можно будет убрать этим чёртовым шприцем.       Кадди теперь просто пыталась его уговорить, не пряча, впрочем, гнев в голосе.       — Я не могу рисковать и протыкать его сердце, чтобы убрать какой-то выдуманный пузырёк воздуха.       — Протыкай, — бросил Хаус, не глядя на Арсения.       — Доктор Попов! — снова предприняла попытку Кадди, стуча ладонью по стеклу.       — Смотри, она даже не знает твоего имени! — Теперь Хаус смотрел на него со смешинкой в глазах и, Арсений не был уверен, с толикой нежности. Прибор запищал. Арсений растерянно посмотрел на прибор и с тревогой констатировал:       — Уровень кислорода понижается.       — Ну да, он задыхается. А теперь протыкай.       Арсений повернулся к Кадди.       — Извините.       Команда начала ломиться с удвоенной силой.       И Арсений уверенно вогнал иглу шприца прямо в сердце.       Прибор перестал пищать. И только спустя несколько секунд команде удалось открыть дверь. Арсений даже пожалел, что получилось так недраматично — команда бы ворвалась, и тут он втыкает шприц, и все замирают, понимая, что...       — Это был пузырёк.