Непобедимый девиз

      Стольный град Минотавриды Хорнополис гудел, отмечая ежегодную Осемениаду. По озарённым солнцем беломраморным улицам курсировали фестивальные шествия, таскающие на носилках огромные символы плодородия, выструганные из цельных толстенных брёвен. Песнопения минотавров сливались в неразборчивое торжественное мычание. Ветер с близкого моря нагонял в воздух соли и тёплого запаха водорослей.       От жара яркого солнца, отражённого повсеместными мраморными колоннами, у Амии побаливала голова, в глазах резало, и вспыхивали белые кляксы. Ей чудилось, что титанические деревянные фаллосы эякулируют, забрызгивая всё вокруг пахучей спермой. Не обращая внимания на недомогание, колдунья проталкивалась сквозь весёлые толпы к лабиринту.       Среди многих праздничных традиций Осемениады была такая. В лабиринт запускали группу преступников-добровольцев. Им надлежало отыскать прячущуюся в запутанных коридорах минотаврицу-воительницу и оплодотворить её, тем самым «вернув ей женственность» и забрав себе её ранг честного воина. Удачливый бык-осеменитель получал полную амнистию и чин рядового в армии Минотавриды. Несчастная же минотаврица была обязана отдаться ему в жёны, выносить и родить его телёнка и хранить ему вечную верность, никогда более не берясь за оружие.       Впрочем, даже у таких патриархальных мужланов, как минотавры, имелись проблески справедливого обращения с женщинами. За сутки до праздника избранной жребием воительнице вручали Шлем Архитектора: надев этот артефакт, минотаврица могла силой мысли двигать зачарованные камни лабиринта, перестраивая его по своему усмотрению. Таким образом, узор коридоров никогда не повторялся, что не позволяло осеменителям заранее зазубрить его структуру, чтобы лучше ориентироваться, а минотаврица, наоборот, была в лабиринте как дома. (Вдобавок за счёт постоянной перестройки ежегодное зрелище не наскучивало зрителям, собирающимся на высоких трибунах вокруг). И, разумеется, воительница имела полное право взять с собой любое оружие и броню и отбиваться от осеменителей вплоть до их убийства. Правда, зачастую крутонравные лиходеи-минотавры даже не добирались до самки, потому что сами убивали друг друга, дабы избавиться от конкурентов. А кто не падал жертвой других преступников, тот попадался в хитроумные ловушки.       В этом году жребий Хозяйки Лабиринта выпал Пуссифае, и Амия намеревалась спасти дорогую соратницу от секса с преступниками… трахнув её вместо них.       Амия дотолкалась до заграждения перед широкой тропой, по которой с минуты на минуту должны были прошествовать добровольцы. Могучие локти и бока минотавров стиснули колдунью со всех сторон, нос морщился от вонючего бычьего пота. Зато престало печь голову, ибо чёрная громада лабиринта заслонила солнце. Сверху, смешиваясь с чаячьим граем, доносился гомон зрителей с нависающих над лабиринтом трибун.       Показались добровольцы — дюжина грозных преступников, сопровождаемая тридцатью не менее грозными стражникам в золотой броне. Встав у длинного стола, заваленного оружием, минотавры стали выбирать себе топоры, мечи и булавы, луки, пращи и дротики — каждому из претендентов-осеменителей полагалось по одному предмету.       Тяжёлые врата лабиринта отворились, поднимая волны песка на тропе. Стражники рассредоточились так, что преступникам оставалась лишь одна дорога — внутрь. Азартно мыча, осеменители устремились к вратам.       Амия глубоко вздохнула, готовясь взять старт. Главное, чтобы сгрудившиеся вокруг зеваки не успели схватить нарушительницу, а дальше всё сделают Печати «Скороход» на ступнях. Колдунья перемахнула заграждение и рванулась вперёд, оглохнув от свиста ветра и ослепнув от поднятой ею песчаной пыли. Земля больно била в пятки, каждый удар словно пронзал всю ногу, достигал живота и встряхивал внутренности, вызывая тошноту. Амия успела проскочить между каменных створок за мгновение до того, как врата закрылись.       Сперва всё погрузилось в непроглядную прохладную темноту. Затем раздался мерзкий каменный скрип — крыша лабиринта отъезжала в сторону, чтобы зрители на трибунах могли насладиться зрелищем. До этого момента крышу не открывали опять же, чтобы никто заранее не увидел расположения коридоров.       «Отлично, — подумала Амия. — Зачарованные врата не отопрутся до финала этого действа, значит, теперь никто меня отсюда не вытащит. Хотя людям и не положено участвовать в здешних церемониях».       — С дороги, хлюпик! — в левое плечо Амии врезался пудовый кулачище, а в правое — чернокаменная стена; минотавр, грубо оттолкнувший колдунью, помчался вперёд по коридору с зычным рёвом: — Пуссифая будет моей!       Гурьба сородичей настигла его, и завязалась потасовка. Свирепо мыча и фыркая, минотавры бодались, лягали друг руга копытами, били руками и оружием. И всё это в узком коридоре! Не добравшись даже до первой развилки! Худосочная по мужицким меркам Амия распласталась на полу, покрытом утоптанным песком, и поползла вдоль стены, надеясь незаметно просочиться под ногами яростных здоровяков и остаться не раздавленной. Так она не только преодолеет перегородившую проход кутерьму, но и вырвется вперёд!       Когда ей это удалось, Амия ещё немного проползла, а то минотавры могли заметить, что «хлюпик» их опередил, прервать свару и погнаться за нею. Поднявшись, колдунья помчалась дальше. Печати «Скороход» уже выцвели и утратили эффект (наносить их надолго нельзя — ноги сломаются), но ступни всё равно болели.       Добежав до развилки, Амия остановилась перевести дух и потереть синяки, набухающие на плечах. Когда кровь перестала стучать в ушах, она расслышала сзади топот нескольких пар копыт. За ней всё-таки гнались! Прежде Амия убивала лишь чудовищ на гильдейских заданиях, и не хотела бы биться насмерть с существами, чьи разум и речь полностью подобны её собственным, пусть даже это мужики-преступники. Однако если всё-таки придётся, её рука не дрогнет, и совесть останется спокойна. Колдунья развернулась навстречу преследователям и взяла посох наизготовку.       — Стой, человек! Поговорим! — воззвал самый крупный из четверых минотавров, облачённый в льволчью шкуру, вооружённый дубиной. — Лабиринт велик и опасен, разумнее преодолевать его вместе, а уж потом решить, кто достоин славной Пуссифаи. Тем более, я вижу, ты волшебник. Быть может, ты умеешь убирать стены или хоть делать их прозрачными?       — Увы, магия лабиринта слишком древняя, а я, будучи человеком, живу слишком мало, чтобы успеть постичь её и научиться рассеивать, — отозвалась Амия, расслабляя плечи: «Хорошо, что даже среди зэков-минотавров нашлось несколько договороспособных». Она повела речь, заготовленную на такой случай: — Но мне под силу открывать «Кротовые норы» за пределы Хорнополиса. Если позволите мне овладеть Пуссифаей, я отправлю вас, куда пожелаете, и вы не вернётесь в тюрьму.       — Побег незаконен, — возразил другой претендент-осеменитель, ниже ростом, но плечистый, седовласый, одетый в светло-серую хламиду. — Нарушение законов искажает душу.       — Но что есть «душа»? — спросил его третий минотавр, ещё ниже, да к тому же уродливый: с обломанным рогом, лысый, курносый, с глазами навыкате.       — «Душа» есть идея живого существа, обитающая в мире идей, то есть, в истинном мире. Тогда как здесь, в мире тварном, она лишь временно воплощена в несовершенном теле, кое можно счесть её проекцией. Подобно тому, как тени на стене пещеры — лишь обманчивые проекции подлинных существ, существа — лишь неверные проекции идей. Дерзаю даже предположить, что идеальный мир один, а плотских миров-пещер вокруг него много, и в каждом из них по-разному воплощены одни и те же идеи, ибо один и тот предмет на столе отбрасывает тени разной формы на разные стены комнаты. Я ведь уже не раз объяснял тебе это, Сосклит!       — Но что есть «объяснение», Блудон? Если принять на веру твою концепцию о несовершенстве и вторичности материальных миров по отношению к единому идеальному, значит, ущербны и наши мозги, и язык, коим мы пользуемся. Посему всякая изречённая мысль есть ложь, и один минотавр никогда по-настоящему не может объяснить что-либо другому.       Блудон гневно зафырчал, раздувая ноздри, украшенные колокольчиком, и принялся рыть копытом песчаный пол.       — И что такое «закон», о, мой досточтимый собрат по любомудрию? — вопросил Сосклит. — Разве не слышал ты теории, что любые государства произошли от разбойников, что повадились регулярно грабить одну конкретную деревню, и впоследствии стали защищать её от бандитов из других шаек? Неужто подобные тати вправе судить о законе?       — Ну, всё, плешивый овод! За государство ты огребаешь! — воскликнул Блудон и бросился на Сосклита с кулаками.       «Агрессивное мужичье никогда не меняется, — покривилась Амия. — Даже философы решают споры насилием». Сцепившись, два любомудра повалились и начали кататься по полу, тягая другу друга за неопрятные бородки. Здоровяк в шкуре бросился их разнимать. Четвёртый минотавр, закутанный в просторный белый плащ, подошёл к колдунье.       — Этих витий арестовали за развращение умов молодёжи своим балабольством, — хохотнул он. — Их имена ты уже слышал. А расцепляет их Херакл. Его приговорили к казни за то, что он свою жену до смерти отхеракл. Вообще-то, он всю жизнь был благородным героем. Одна гетера вожделела его, но он оставался верен супруге. Тогда гетера соблазнила заезжего чародея и подговорила того проклясть Херакла безумием. Ну, и когда он трахал жену, то так разошёлся, что не слышал, как она жалуется на боль, крепко держал, чтоб не вырвалась, и в итоге порвал ей кишки фаллосом. Он ужасно раскаивается и сам пришёл в тюрьму с повинной.       — Чего же тогда он здесь, а не ждёт смиренно казни? — фыркнула Амия.       — Получив свободу, он хочет убить тех гетеру и чародея, ускользнувших от правосудия, а затем снова сдаться властям, — с этими словами минотавр смолк, сам покамест не представляясь. Амия поняла, что её черёд отрекомендоваться:       — А я Амиго. Я… давно наблюдал за подвигами Пуссифаи в Гильдии Наёмников, и я… в восторге от её вымени! — почти честно призналась колдунья. — Оказаться на этом фестивале для меня — единственный способ помять её дойки… и, может, попробовать молочка. Правда ли, что минотаврицы дают молоко независимо от того, есть у них телята, или нет? Вроде это связано с сексуальным возбуждением: если инстинкт самки распознает в трахающем её самце способность дать ей здоровое сильное потомство, её молочные железы как бы включаются заранее…       От мыслей о пышных сиськах Пуссифаи пенис Амии пополз по штанине, увеличиваясь, и мучительно запульсировал, распираемый кровью. Колдунья прикрыла бедро подолом мантии.       — Ого, собрат-похотливец! — обрадовался минотавр и хлопнул Амию по плечу — аккурат по синяку, заставив заскрежетать зубами; зато болезненный удар отвлёк от нытья в паху. — Я тоже ради тёлочек на всё готов. Я Подрокл. Меня повязали за хулиганство, потому что за последний месяц я на каждой улице Хорнополиса подрокл и обкончал множество прохожих коровок. Вообще-то, меня приговорили к малому сроку, и мне нетрудно его отсидеть. Но в тюрьме скучно, тёлок нет, вот я и захотел увидеть Пуссифаю. В принципе, я даже не против, чтобы кто-то из вас её отпердолил, а я бы просто посмотрел в сторонке да подрокл. Потом вернусь обратно в тюрьму и досижу положенное. Если сегодня выживу, конечно.       «Какие же самцы дураки, — вздохнула Амия. — Вместо того чтобы спокойно дождаться освобождения, этот глупец рискует погибнуть лишь ради призрачного шанса посмотреть на самку!»       Херакл выпрямился, держа за шкирки двух любомудров, как нашкодивших котят. Те продолжали дрыгать ногами, норовя пнуть друг друга. Их хламиды задрались, из-под подолов виднелись заострённые головки мотающихся членов. Амия брезгливо отвела взгляд.       — Уймитесь, — велел Херакл. — Давайте сперва выясним, каким оружием мы располагаем. У меня дубина и силища. У человека Амиго магия. У вас что?       Подрокл распахнул плащ. Под ним он носил лишь ремень, за который была заткнута костяная рогатка и мешочек камней. Амия отвернулась в другую сторону; для колдуньи такая концентрация бычьих херов на квадратный метр была великовата. Блудон извлёк из складок хламиды длинный циркуль. Сосклит достал флакончик яда.       — А что с остальными? — спросила Амия. — Они нас не догонят?       — Полагаю, эти душегубы уже перебили друг друга, — ответил Херакл. — Если кто и выжил, вряд ли мы с ними встретимся, ибо разминуться в лабиринте проще простого. А чтобы разминуться наверняка, не будем медлить. Вперёд!

_____

      Решено было держаться слева. Касаясь левой ладонью стены, временные союзники брели по лабиринту, сторожась ловушек. Иногда они заходили в тупики и поворачивали назад. Иногда коридоры водили их спиралью, иногда тянулись вперёд бесконечными прямыми. Чёрные каменные стены и песчаный пол освещало дневное небо, но высота стен не позволяла увидеть зрителей на трибунах, и их гомон не был слышен: лабиринт накрывал изолирующий купол.       Амия размышляла, не стоит ли прямо сейчас предложить минотаврам телепортировать их, куда им хочется. С одной стороны, общество мужиков тяготило её, и хотелось поскорее от них избавиться. (Не говоря уж о том, что она слабо верила россказням о благородстве их лидера Херакла и неамбициозности Подрокла. Она была уверена, что в решающий час зэки предадут друг друга и её в том числе, и каждый будет сам за себя). С другой стороны, пока что мощные спутники могли оказаться полезными. Например, кто-то из них мог первым напороться на ловушку, обезвредив её своей тушкой.       — Стойте! — поднял руку Херакл, первым завернув за угол. — Смотрите!       Минотавры и Амия выглянули из-за широкой спины предводителя. В десятке шагов впереди у самого пола была натянута тонкая прозрачная леска. Никто бы не заметил её, если бы не пробежавший по ней солнечный блик. Подрокл взялся за рогатку и выстрелил по ловушке камнем. Леска порвалась, а из стены резко выдвинулось штук тридцать копий. Их острые наконечники вонзились в противоположную стену, высекая искры из камня. Херакл вышел вперёд и в несколько взмахов дубины сломал все копья, освобождая путь.       «Вот мужики и пригодились. Если бы не внимательность Херакла, я точно вступила бы в ловушку, потому что шла, задумавшись, — отметила Амия, бредя дальше вслед за минотаврами. — Однако думала-то я как раз о том, как избавиться от мужиков. Не будь их здесь, я бы знала, что могу полагаться лишь на себя, и была бы более сосредоточенна. Спермобаки сами же мешаются под ногами и отвлекают от задач, а потом имеют наглость разглагольствовать, мол, женщины не могут ничего сделать без них!»       Спереди раздался каменный грохот и скрип сминаемого песка. Через мгновение претенденты увидели, что на них катится огромный валун. Заслонив собою спутников, Херакл повесил дубину на бедро и выставил вперёд ладони. Мышцы на его руках вздулись от напряжения, готовясь принять удар. Минотавры восхищённо замычали, а Амия подумала: «Самоуверенный идиот собрался остановить булыжник! Да его же по полу раскатает! И нас следом!»       Выбежав перед Хераклом, колдунья очертила в воздухе обширный Круг «Отбойный молоток». Мерцающие серо-жёлтые линии поплыли навстречу валуну. Когда камень врезался в них, раздался оглушительный дробот: напоровшись на Круг, булыжник продолжил вращаться на месте, а от него с треском отламывались куски. Один отлетевший осколок срикошетил от стены и просвистел над ухом Амии. Другой Херакл отбил дубиной. Колдунья обрисовала Круг «Щит», и все укрылись за ним. Дождавшись, когда валун полностью рассыплется щебнем, и «Отбойный молоток» истает, осеменители продолжили движение.       — Искусный ты волшебник, — похвалил Херакл. — По чести сказать, я сомневался в твоей силе, и рад, что оказался неправ.       Амия безразлично пожала плечами.       Ловушки пошли густо. Ямы с шипами, накрытые припорошённой песком соломой. Падающие с потолка топоры и молоты. Ряды секир-маятников. Претенденты успешно преодолевали их, полагаясь то на магию Амии, то на мощь Херакла, то на ловкость Подрокла.       Солнце уже клонилось к закату, когда в оранжевом сумраке коридора что-то ярко засветилось. Настороженно замедлив шаг, спутники направились на свет и вскоре увидели установленный на постаменте хрустальный шар, по которому показывали срамную чародейскую запись, известную ценителям под названием «Две эльфийки, один кубок».       Амия закашлялась от тошноты. Херакл нахмурился. Сосклит и Блудон принялись обсуждать, насколько губительны для души подобные сексуальные практики. Насчёт губительности они так и не переспорили друг друга, зато единогласно заключили, что подобные практики вообще не сексуальные.       — У вас, старичков, просто уже не стоит, — ухмыльнулся Подрокл, подёргивая рукой под плащом. — Мало ли, чем эти эльфийки занимаются! Главное, что красавицы!       Не менее омерзительным, чем картинки в шаре, было существо, смотрящее на них. Перед постаментом харей к спутникам сидело нечто невообразимо чудовищное. Его тёмно-розовая складчато-желейная жиртрестность заполонила весь проход, плющась о стены коридора и будто стекая по ним подобно огромной густой капле. Верх головы скрывала квадратная бумажная шапка с парой прорезей, в которых сверкали злые чёрные буркала. Ниже края шапки шевелилось, сопливо похрюкивая, круглое свиное рыло. В заросшей гнилыми клыками пасти один за другим исчезали хрустящие ломтики жареной картошки, которую чудовище брало из мешка перед собою. Пять щетинистых подбородков отвратительно подрагивали, когда оно с чавканьем жевало. Вторую лапу чудище запустило под пузо и лениво теребило писюн. Тоже наверняка неописуемо мерзкий, но, по счастью, достаточно маленький, чтобы его полностью скрывали неисчислимые дрожащие жировые складки, словно натекающие друг на друга.       При виде его Херакл с Подроклом и Амия в страхе попятились, но два любомудра остались на месте.       — Сие есть Свинкс, — объяснил Блудон. — Он загадает нам загадку. Если мы ответим правильно, он пропустит нас дальше. Если нет — пожрёт. Молви же свою загадку, о Свинкс, мы внемлем!       Роняя на подбородки и необъятное брюхо картофельные крошки, чудовище прочавкало жутким голосом, преисполненным горечи и безмерной усталости:       — Что называют добродетелью, но что дóлжно таить, ибо оно отвращает так же, как порок? Что надо отдавать, не говоря, что отдаёшь это? Ибо если скажешь, что хочешь это отдать, у тебя этого не возьмут. Что сперва надлежит хранить, а потом скорее терять? Ибо оно есть плод, перезревая, становящийся ядовитым.       Философы опустились на колено и подпёрли подбородки кулаками, погрузившись в глубокие раздумья. Их насупленные мины и сдвинутые брови отражали тяжёлый мыслительный процесс. Наконец, Блудон поднялся:       — Ответ: твоя девственность. Культура велит беречь её, называя добродетелью, но природа всех живущих твердит обратное, ибо главное предназначение плоти — воспроизводить себя, то есть, размножаться. Немного поднявшись над сугубо материальным уровнем, предположу, что все разумные существа стремятся избегнуть одиночества и потому жаждут слиться с представителем своего или противоположного пола, ибо секс есть высшая форма единения с другим, доступная в тварном мире душам, заключённым в телах. Посему узнав, что ты достиг брачного возраста, но ещё не занимался сексом, окружающие начали осознанно или подспудно подозревать, что с тобою что-то не так. Быть может, сама твоя природная сущность искажена, раз ты не шёл на поводу естественнейшей тяги слиться с другим существом. Либо ты многажды пытался и был отвергнут всеми своими избранниками или избранницами. Тогда стадный инстинкт повелел остальным прислушаться к мнению большинства и тоже сторониться тебя, ибо, по их разумению, раз тебя отшили столь многие, ты точно порченный. Поэтому и нельзя рассказывать о твоей девственности: даже если потенциальный партнёр сам вожделеет тебя, он может проникнуться к тебе презрением или настороженностью, если узнает, что ты не ведал ничьей любви. А без любви разумные существа и впрямь искажаются: озлобляются, становятся извращенцами, предаются лености и перестают заботиться о здоровье и красоте своего тела, ибо не видят в этом смысла, поскольку их тело всё равно никому не нужно, и что бы они ни делали, они всё равно остаются одинокими. Полагаю, сия участь постигла и тебя, о Свинкс. Таков порочный круг: тебе отказывали в сексе, потому что ты девственник, поначалу ошибочно почитаемый неправильным и недостойным лишь из-за самого этого факта, но чем дольше ты оставался девственником, тем обоснованнее было отвержение тебя окружающими, ибо ты действительно постепенно ввергал себя в неправильное и недостойное состояние, коего достиг ныне. Потому ты, о Свинкс, и назвал свою перезрелую невинность ядовитой.       Чудовище оскалилось, сердито шипя. Его буркала засверкали во тьме под бумажной шапкой с утроенной яркостью, яростно вращаясь в глазницах. Снизу запахло палёной шкурой, и жирное свиное седалище объяло пламенем.       — Я не девственник! Я твою мамку трахал! — взвизгнуло чудище и взмыло вверх, оставляя дымный шлейф от полыхающей задницы. Свинкс обратился тёмной точкой в вечернем небе, а затем и вовсе исчез. Его чёрный клубящийся след растворялся среди редких перистых облаков.       Минотавры воздали хвалу Блудону и пошли дальше, брезгливо миновав шар, что до сих пор показывал «Две эльфийки, один кубок», и рассыпанные по закопчённому полу слюнявые крошки.       После этого ловушек не попадалось битый час. Амия заподозрила, что Пуссифая по простоте душевной расположила их все в одной части лабиринта, и больше претендентам не грозят опасности. Похоже, минотавры думали так же. Любомудры беспечно вырвались вперёд и вышагивали, беседуя, будто на прогулке. А Херакл позабыл о бдительности и не окликал их.       — Мне интересно, поистине ли ты нашёл правильный ответ на вопрос Свинкса, или твоя пламенная речь попросту подожгла его афедрон, — сказал Сосклит.       — Безусловно, мой ответ верен, — важно ответствовал Блудон. — Ибо я изощрённый ритор и проницательный мыслитель.       — Тогда просвети меня, собрат-любомудр. Ты сказал, что Свинкс предался лености, извращениям и чревоугодию и в итоге разжирел, ибо считал, что его тело, каким бы они ни было, всё равно никому не нужно. А как же он сам? Ему-то разве собственное здоровье не дорого? Быть может, для начала ему следовало полюбить себя, чтобы его полюбили другие?       Вдруг любомудры с уханьем провалились в пол. Ещё одна замаскированная яма! «А Пуссифая хитрее, чем я думала, — удивилась Амия, бросаясь к философам вслед за Хераклом с Подроклом. — Она нарочно сосредоточила большинство ловушек в одной зоне, чтобы мы решили, что преодолели их все, и расслабились. И угодили в неожиданный капкан!»       Блудон лежал, насквозь проткнутый тремя кольями: бедро, живот, лёгкое. По его светлой хламиде расплывались алые пятна, на больших мягких губах выступали розовые пузыри. Однако он продолжал говорить спокойно, лишь чуть быстрее, словно хотел успеть донести свою важную мысль прежде, чем истечёт кровью:       — Ответ очевиден. Свинкс не мог полюбить себя, ибо все вокруг его отвергали, тем самым предоставляя наглядное свидетельство того, что он недостоин любви.       — Но если чувство собственного достоинства разумного существа полностью зависит от того, что о нём думают окружающие, быть может, такое существо действительно глубоко ущербно? — вопросил Сосклит, склоняясь к Блудону; он был насажен на кол, но тоже переносил боль стоически. — У таких созданий нет собственной силы воли и чести. Подобно безжизненному зеркалу они способны лишь отражать. Тогда не диво, что они одиноки, ибо кто захочет связать себя с мёртвым зеркалом?       — Разве что самовлюблённый нарцисс, которому и не нужен никто, кроме своего отражения, — предположил Блудон, пуская изо рта кровавую пену. — Уверен, в своё время Свинкс был бы рад и нарциссу… Прости, друг, боюсь, я не успею ответить тебе подробнее. Признаться, долгие речи немного утомили меня, и клонит в сон… Что-то в горле пересохло.       — Да, сейчас бы испить вина, а не вот это всё, — согласился Сосклит.       Херакл аккуратно спрыгнул в яму, обломал несколько кольев, чтобы расчистить себе место, и стал снимать пронзённых философов. Первым Подрокл и Амия приняли поднятого героем Блудона и осторожно уложили его на песчаный пол. Идеалист лишился сознания, но ещё дышал. Когда Херакл взялся за бёдра Сосклита и потянул его вверх, тот попросил:       — Не мог бы ты подвигать меня вверх-вниз? Кажется, мне начинает нравиться.       — Нашёл время исследовать свою сексуальность, — промычал под нос герой и снял философа с кола.       Оказавшись на полу, Сосклит повалился на бок. Пропитанный кровью подол хламиды облепил проткнутый бычий зад.       Раны любомудров были тяжёлыми, но познаний Амии во врачебных чарах хватало, чтобы их исцелить. Колдунья начала чертить Круг «Неотложка», да в процессе передумала: «Пора избавляться от конкурентов. Однако и позволить умереть этим двум витающим в облаках словоблудам я не могу… Не заслужили они такой смерти!»       Пользуясь тем, что минотавры не смыслят в чарах, Амия наскоро перерисовала Круг в «Кротовую нору» и вспорола задрожавший воздух над ней концом посоха. Получившаяся дыра вела в медпункт МИНЭТа: в альма-матер есть лекари получше Амии, они мигом залатают философов. А ректор «моднейшего института» будет рад укрыть у себя парочку вольнодумцев.       — Простите, я не могу спасти ваших сородичей, — солгала Амия. — Но я отправлю их к своим знакомым целителям.       — Тогда в Минотавриде тебя объявят преступником за пособничество в побеге, — предупредил Херакл. — Кто бы ни овладел Пуссифаей, после этого лабиринт откроется, и стражи схватят тебя, если не сгинешь к тому времени. Даже если сам сбежишь с помощью магии, путь в Минотавриду тебе будет заказан. Мой народ строго следит за исполнением своих законов и не прощает преступников.       — Да я особо и не планирую сюда возвращаться, — пожала плечами Амия. — Мне больше по нраву умеренный климат, а здесь я только ради Пуссифаи.       — А ты согласен? — спросил Херакл Сосклита.       Философ кивнул и криво ухмыльнулся:       — Блудон будет в ярости, когда очнётся и поймёт, что стал беглым нарушителем закона. Но ничего, жизнь на чужбине даст ему новую пищу для размышлений, и он пересмотрит свои принципы.       Херакл с Подроклом затащили философов в пространственную дырку. Амия закрыла портал и стёрла Круг. Минотавры с разбега перепрыгнули яму, а колдунья перелетела её, начертав на пятке кратковременную Печать «Перо». (К сожалению, древняя магия лабиринта не позволяла воспарить с помощью чар над его стенами, но в переделах стен Печать действовала, как положено). Трое оставшихся претендентов продолжили путь, на сей раз не ослабляя бдительности.

_____

      Спустя несколько тупиков и ещё пару ловушек спутники добрались до сердца лабиринта — просторного круглого зала. На скамье у дальней стены, скрестив ноги, восседала Пуссифая. Минотаврица носила своё обычное боевое облачение: золочёный шлем и круглый щит, листовидный меч на поясе ниспадающего до колен хитона, копьё в могучей руке. Из-под шлема выбивались вьющиеся каштановые волосы, драгоценные перстни на рогах алели в лучах закатного солнца.       — Много преград одолели вы к цели развратной дорóгой, — провозгласила Пуссифая, поднимаясь и грозно стукая копьём о щит. — Но осквернить не позволю я вам своё гордое лоно. Кто из вас, спермобаки, достаточно храбр, чтоб бросить мне вызов? Я и разом троих закопаю под землю, коль броситесь скопом.       — Как договаривались, — примирительно подняв руки, Подрокл отступил к стеночке. — Я тут тихонько подрокаю, а потом вернусь доматывать срок. А Пуссифаю вы уж как-нибудь сами оприходуйте.       — Пуссифая сильна, однако нападать вдвоём на одного противника бесчестно, — сказал Херакл. — Ты был надёжным соратником, Амиго, поэтому я скорблю о том, что придётся убить тебя. Пуссифая, согласна ли ты подождать, покуда длится наш с Амиго поединок за первенство?       Воительница с достоинством кивнула и встала в защитную стойку, готовясь наблюдать за дуэлью претендентов-осеменителей. Амия осмотрела Херакла снизу вверх и спросила:       — Положим, ты победишь. Но не заест ли тебя совесть от того, что возлёг с Пуссифаей, когда ещё не кончился траур по твоей неотомщённой супруге? Ты ведь герой, такие деяния недостойны тебя.       — Увы, это единственный законный способ освободиться из тюрьмы и отомстить, — помрачнел Херакл. — Если страшишься смерти, Амиго, то отступи и встань подле Подрокла. Посмотрите вместе, как я овладеваю Пуссифаей.       Амия не хотела сражаться с Хераклом. Против воли она прониклась к герою некоторым уважением. Пусть брак и угнетение, Херакл ограничивал в нём не только жену, но и себя, ведь он не переспал с вожделевшей его гетерой, наверняка очень красивой. Не каждый мужлан способен держать в узде свою похоть, таких надо беречь. К тому же, за часы блужданий в лабиринте колдунья давно уже придумала, как спровадить героя.       — Я не понаслышке знаю, сколь коварны проклятия, — вкрадчиво сказала Амия. — Откуда тебе известно, что после гибели твоей супруги оно не рассеялось? Вдруг, когда ты завалишь Пуссифаю, тебя вновь обуяет смертоносная страсть, и её ты тоже убьёшь? Честь героя выдержит, если ты положишь эту невинную жертву на алтарь своей мести? Позволь мне телепортировать тебя подальше отсюда, как Сосклита с Блудоном. Да, тебе станет сложнее выслеживать тех гетеру и чародея, ибо одновременно придётся прятаться от стражей закона Минотавриды. Зато ты не подвергнешь опасности лишнюю жизнь. Прошу, не рискуй Пуссифаей.       — Я об этом не задумывался. Я не желаю воительнице смерти, — повесил голову Херакл. — Ты считаешь, что я до сих пор проклят? Что ж, волшебнику виднее… Однако в твоих словах звучит такая забота о Пуссифае, будто ты не просто хочешь её тело, а давно знаешь её и печёшься о её благе.       Амия покосилась на минотаврицу в надежде, что она это услышала и приняла к сведению. Стоящая поодаль воительница смотрела настороженно.       Начертив «Кротовую нору», колдунья пропорола портал в соседний с Минотавридой Кентаврион. Херакл поклонился на прощание и пролез в него. Амия срастила края щели, но Круг не стёрла — пригодится, когда после оплодотворения Пуссифаи в лабиринт ворвётся стража, и придётся спешно сматываться.       — Ныне сразимся с тобою, маг человечий Амиго, — объявила минотавриха. — Смертью твоей оплачу я сохранность воительской чести. Схватки свидетелем нашей станет дрочила Подрокл.       Амия открыла было рот, чтобы объяснить Пуссифае, кто она такая, и уговорить отдаться добровольно, но сил связывать слова в осмысленные предложения у неё больше не осталось. Хорошо хоть она успела избавиться от Херакла за мгновение до того, как похотливая боль в гениталиях стала невыносимой и помутила разум.       Амия бросилась на Пуссифаю, словно рвущийся из штанов член сам потянул её навстречу минотаврице. В голове стучала лишь одна мысль: скорее кончить, избавиться от боли, излив её из себя. Мощный удар щита отшвырнул колдунью к стене. Мир сотрясся, скрипучий хруст в черепе отчасти отрезвил Амию.       Она мигом вычертила Круг «Заплечных дел мастер» и запустила его Пуссифаю, чтобы обездвижить. Воительница отбила дымчатые линии щитом, и они развеялись в воздухе. Конечно! Ведь когда-то Амия лично нанесла на щит сестры долговечные обережные Печати.       Колдунья обрисовала Круг «Стёртка» и подтолкнула его к минотаврице. Та расхохоталась — она не улавливала разницы между Кругами, и по её разумению, глупый волшебник продолжал стрелять в неё атакующей магией, не усвоив с первого раза, что это бесполезно. Пуссифая сама подвела щит под Круг, рассчитывая разбить его. На её взгляд, это и произошло, ибо Круг исчез. На самом же деле он пропал, потому что выполнил своё предназначение — очистил щит от Печатей.       Амия снова начертила «Заплечных дел мастер» и послала его в воительницу. Пуссифая снова заслонилась щитом, но на сей раз он не сработал. Вокруг неё возникла клубящаяся дымная рама, из углов которой выросли извивающиеся струи-щупальца. Обвив запястья и щиколотки минотаврицы, они распяли её в раме косым крестом.       Амия воткнула посох в утоптанный песок и побежала к Пуссифае, на ходу расстёгивая штаны. Внезапно подол хитона вспыхнул — из паха воительницы в колдунью ударила струя пламени!       Амия едва успела заслониться руками и обожгла предплечья. Шипя от жжения, повалилась на пол. Стала кататься по песку, сбивая огонь с загоревшихся рукавов рубахи. Пуссифая вращала тазом, норовя опять попасть полыхающей струёй в противника.       Погасшая колдунья подкатилась к посоху. Вскочила, вычертила Круг «Холодок» и встала в него, чтобы унять жгучую боль и заживить волдыри на обнажившихся руках. «Это минотавреческий огонь, — смекнула она. — Зажигательное снадобье, создающее высокотемпературное пламя без всякой магии. Похоже, Пуссифая напилась его в ходе подготовки к фестивалю. Отличное секретное оружие! И как же мне повезло, что сестра не хочет впускать в себя мужиков ни на миллиметр! А то дождалась бы, пока я ей вставлю, и сожгла бы мне член… Или, может, она просто не дотерпела. То-то во время поединка она была довольно скованной в движениях и больше отражала мои атаки, чем сама нападала. С переполненным мочевым пузырём резво не попрыгаешь».       Пока Амия исцелялась, Пуссифая билась в путах, яростно мычала и продолжала обоссывать всё вокруг огнём. Подрокл метался вдоль стен, уклоняясь от отлетающих в него искристых капель. В тех участках пола, куда струя Пуссифаи била подольше, песок плавился и стекленел. Хитон минотаврицы рассыпался пеплом, ремень с ножнами порвался и упал ей под ноги, оброненные копьё и щит валялись у подножия рамы.       Недосягаемая для пламени, Амия алчно вытаращилась на болтающееся вымя. Розовые дойки были даже больше, чем у тёмной эльфийки Нуарии, хотя совсем не такой идеальной формы: баланс упругости-мягкости был сильно смещён в сторону мягкости, и они слегка отвисли. Из каждой широченной ареолы росло по четыре длинных и толстых соска, похожих на небольшие пенисы. Торс, объёмная задница и пах Пуссифаи на вид были почти человеческими (только из копчика рос коротенький хвостик с кисточкой), а голова и ноги — бычьими, покрытыми бархатистой светло-коричневой шёрсткой. Когда огненная струя иссякла, Амия разглядела большую мясистую вульву, мокро блестящую от мочи, и пышные каштановые кудри на лобке.       Приспустив штаны, колдунья решила во избежание неприятностей начертить на стояке Печать «Огнеупорность». Это оказалось не так-то просто: вздувшиеся вены ствола нарушали ровность линий, член изнывал и дёргался, и его приходилось придерживать рукой. А царапанье ногтем по распалённой плоти, хоть и не до крови, удваивало боль, вызванную проклятием. После пары попыток Амия догадалась нанести Печать на надутую головку, кожа которой была более гладкой. В процессе она дважды кончила от собственных прикосновений, но это не избавило её гениталии от мучений. Только Пуссифая могла это сделать!       Амия кинулась к минотаврице. Обхватила её за талию, зарылась лицом в большие нежные сиськи, припасть к которым мечтала задолго до превращения в озабоченного мужлана. Она жадно сопела, вдыхая парной молочный аромат Пуссифаи. От похоти и гипервентиляции закружилась голова. Член просунулся между разведённых ног воительницы и подпрыгивал, ударяясь головкой под ягодицы. Сердито мечущийся коровий хвостик хлестал головку, отчего весь ствол пронзало томительной болью. Но это всё равно было куда приятнее, чем та мука, что испытывала Амия, когда не касалась женщин. С её конца капало.       — Роком жестоким ниспослан мне маг похотливый Амиго, — причитала Пуссифая. — Грубо он груди сжимает мои и к сосцам приникает. Ловит губами их, будто телёнок голодный…       Амия обхватила ртом длинный коровий сосок, сосала и ласкала его языком, будто член, держа у основания. Вторым кулачком она надрачивала один из сосков на другой титьке. И ужасно жалела, что у неё не восемь рук, чтобы теребить все соски минотаврицы разом! А лучше — десять, чтобы одновременно ещё и мять оба её бурдюка!       — Молока, — булькала колдунья, захлёбываясь собственной слюной и не выпуская из губ вожделенной плоти. — Дай мне молока, добрая коровка! Ну же, брызни мне в ротик! Пусть льётся прямо в глотку! Я всё проглочу!       Молока не было, ведь Пуссифая совсем не хотела Амиго. Амию укололо чувство вины: «Я насилую свою сестру! На этот раз — по-настоящему! Нужно поторопиться, чтобы не продлевать её агонию».       Магия лабиринта была такова, что он открывался, как только сперма осеменителя попадала во влагалище минотаврицы. Значит, вагинальный секс следовало отложить напоследок, а сначала успеть накончать воительнице в анал и в орал.       Пристроившись сзади, Амия направила член между толстых напряжённых ягодиц Пуссифаи. Ствол уже смазали соки от пары-тройки оргазмов, к тому же коровий анус, пусть и девственный, был достаточно широк для пениса Амиго, большого лишь по меркам людей и близких им по размерам рас. Преодолев сопротивление сфинктера, колдунья без проблем вошла в кишку.       Амия прильнула грудью к мускулистой спине Пуссифаи, стиснула её сиськи, продев руки ей подмышки, и начала фрикции. Член обдавало таким жаром, что на миг колдунья испугалась, как бы воительница не припасла минотавреческого огня не только спереди, но и сзади. Однако обошлось. Внутри было очень просторно, ствол более-менее плотно сжимало лишь анальное кольцо, а стенки кишки едва его касались. Но Амия была так возбуждена, что ей хватило и этого. После нескольких толчков тазом она кончила. Отстранившись от Пуссифаи, расстегнула рубаху и посмотрела на свою грудь: под правым соском осталось пять прыщиков, под левым — три. Восемь. А было девять! Значит, всё работает.       Амия поплевала на член, благо её жаждущий молочка рот обильно наполнялся слюной, и тщательно протёрла неувядающий стояк. Затем вновь уткнулась лицом в дойки минотаврицы для пущего возбуждения и стала энергично наяривать свой ствол. Напрудив себе на сложенную лодочкой ладонь, она встала на цыпочки, опираясь чистой рукой о грудь Пуссифаи, и ткнула облитыми спермой пальцами в мягкие коровьи губы. Минотаврица замычала и завертела головой, уворачиваясь.       — Пожалуйста, проглоти, — колдунья заглянула ей в глаза. — Это скоро закончится, только возьми в рот мою сперму. Я твоя сестра Амия, а это мой единственный способ снова стать собой. Спроси потом у Г’Рым-зы, она тебе подтвердит. А пока что… прости меня.       Амия насильно всунула измазанный кончёй кулак в рот Пуссифаи. На тонком запястье с силой сомкнулись плоские коровьи зубы. Вскрикнув от боли, колдунья скосила глаза вниз: под левым соском по-прежнему оставалось три прыщика, а под правым — четыре. Достаточно!       Амия потянула руку назад, но минотаврица не пускала, крепче сжимая челюсти. Хорошо, что у неё нет клыков и резцов, а то бы давно прокусила. Упёршись стопой в колено воительницы, Амия оттолкнулась и сумела отдёрнуться. Зубы до крови ободрали ей кожу на руке, по кости разливалась ломота. Видимо, треснула под давлением. Не страшно. Потом легко можно залечить Печатью «Подорожник».       Вновь встав вплотную к Пуссифае, Амия проникла членом ей в вагину. Но как колдунья ни лобзала желанные сиськи, как ни изнывала от похоти, кончить она не могла. Коровье влагалище предназначалось природой для громадных бычьих херов, а человеческий пенис болтался в нём, как карандаш в стакане. Ствол касался склизских стенок то справа, то слева, то сверху, но снизу, но они не обхватывали его со всех сторон и не создавали трения. Даже головка ни во что не упиралась.       С тяжким вздохом колдунья вытащила и опять помастурбировала. Спустив на ладонь, она сжала кулак и просунула его в широченное глубоченное влагалище. Рука скрылась в минотаврице по локоть, и та страдальчески застонала… Под каждым соском Амиго осталось по три прыщика!       — Прости меня, Пуссифая, — повторила Амия. — Так было нужно. Когда выберешься отсюда, найди Г’Рым-зу, и ты всё поймёшь.       Минотаврица отвернулась, гордо безмолвствуя.       Отовсюду раздался гулкий скрежет. Огромные каменные блоки расползались — стены перестраивались, ведущие к залу коридоры выпрямлялись, переставая быть лабиринтом. Через считанные минуты сюда ворвётся толпа стражников, чтобы арестовать человека, не только вмешавшегося в древний ритуал Осемениады, но и организовавшего побег троих заключённых.       Амия подбежала к Кругу «Кротовая нора» и щёлкнула пальцами, распыляя дымную раму, которая удерживала Пуссифаю. Освобождённая минотаврица тут же согнулась, наставив рога на колдунью, и помчалась к ней с утробным мычанием. Амия взрезала воздух над Кругом концом посоха и шмыгнула в портал, спасаясь от гнева сестры.       Когда, очутившись в переулке близ Гильдии Наёмников, колдунья закрывала дыру в пространстве, из неё донёсся беспечный оклик Подрокла:       — Спасибо, подрокл!