День рождения вместо похорон

Незаметно прошли осень и зима. Серёжа очень удивился, когда, выйдя выбросить мусор, спёкся в куртке, пока дошёл до мусорки сто метров. Поглядел вокруг и ахнул: снег сошёл, от потемневший, напитавшейся водой земли шёл пар, асфальт совсем высох. Подходил срок родов, а сынок даже не напоминал о себе, только изредка толкаясь. В консультацию Серёжа не ходил часто, врач успокоил его, что беременность протекает нормально и не стоит трястись над плодом. «Запускать не следует, но и еженедельно носиться в поликлинику тоже не стоит, только нервничать будете зря, — объяснил он. — Организм у вас молодой, сильный, плод развивается, как надо. Ближе к родам приедете в стационар, раз ребёнок первый, всё должно пройти гладко». Вопреки опасениям Серёжи, на работе ему пошли навстречу. Хоть шеф и поджимал губы и журил Разумовского за «безответственность», но милостиво разрешил работать удалённо и приезжать в офис только в экстренных ситуациях. После того, как заработок удалось сохранить, пусть он и был несколько урезан из-за неполного пребывания в офисе, Серёжа воспрял духом. Тем более, Артём подкидывал ему подработку в виде Витюши, прося то погулять с ним, то забрать из детского сада, то отвести к какому-нибудь врачу. Порой бывало, что Серёжа вовсе забирал мальчика к себе в квартиру, чтобы не отвлекаться от работы, и заодно присматривать за ним. — Ты не волнуйся, я тебя тоже не оставлю, — признался Артём, когда в очередной раз забирал уснувшего Витю у Серёжи. Стоял конец апреля, в воздухе сладко пахло теплом и цветущей яблоней, темнело поздно, но биологические часы ребёнка было не обмануть. — Родится у тебя мелочь, чем смогу — помогу. Серёжа поблагодарил и улыбнулся, глядя на свой живот. Он, кстати, был не таким уж и большим, выпирал, но не настолько, как бывало у других омег. Казалось, что они проглотили воздушный шар, а у Серёжи всё было вполне симпатично. Всё чаще Разумовский думал, что и ребёнок должен получиться красивым. Но что-то пошло не так. Серёжин сын родился на второй неделе мая, в ворохе одеял, пледов и всего, что Серёжа успел натаскать в угол комнаты, соорудив там самое настоящее лежбище. Рыжая волчица, в которую Разумовский не обращался очень давно, с тех пор, как не с кем стало бегать по ночам, обнюхала тихо кряхтящего, хилого и крошечного младенца, облизала его, но, в целом, осталась равнодушна. Только одно её интересовало: произвела ли она на свет омегу, или альфу. Младенец попищал, возмущаясь, потом сработал инстинкт, и возле волчицы закопошился бурый волчок, полная её противоположность. Чувствуя, как крошечная мордочка тычется в её живот, стараясь отыскать доступ к молоку, волчица протяжно выдохнула, уложив голову на вытянутые лапы. Тоска охватила её при мысли, что существо, которому она дала жизнь вынуждено будет расти, как и она, полуодиночкой. Этим же вечером в дверь Серёжи постучали. Он уже обратился, привёл себя в порядок и лежал, восстанавливая силы, неотрывно глядя на уснувшего после очередного кормления сына. Серёжа всё старался разглядеть в крошечном личике черты Олега, или хоть каплю красоты; ждал, когда же проснётся та омежья инстинктивная любовь к своему дитя, о которой кричали из всех утюгов. Но ничего почувствовать не удавалось. Младенец был очень худой и меньше, чем показывали на картинках, не был упитанным розовощёким херувимчиком, поэтому Серёжа и завернул его в тряпку, чтобы не видеть хиленьких ручек и ножек, похожих на спички. Разумовский был рад отвлечься на нежданного гостя. Впрочем, уже открывая дверь, Серёжа знал, кто стоял на пороге. В последнее время к нему заглядывал только Артём, больше Серёже никого не хотелось видеть. Ну, кроме Витюши, разумеется, но он всегда был с Артёмом, и сейчас радостно поздоровался с Серёжей. Витя, несмотря на то, что ему уже исполнилось четыре, был слишком мал, чтобы понять, что произошло нечто важное, а вот Артёму понадобилось меньше тридцати секунд, чтобы почуять изменения. — Ну, можно поздравлять тебя, папа? — подмигнул он. — Всё прошло хорошо? — Вроде, — неуверенно сказал Серёжа. — Заходите, чай попьём. — Спасибо. Только погоди минутку. Дверь можешь не закрывать. Серёжа покорно остался в прихожей, тогда как Артём с Витей юркнули в свою квартиру. Ждать и правда пришлось совсем немного, скоро Артём вернулся с двумя тюками в руках. Ещё один пакет торжественно держал перед собой Витя. — Это что, мне?.. — удивился Серёжа. — Ну, прямо, — усмехнулся Артём. — Это маленькому твоему, приданое, так сказать. Пойдём, посмотришь вещи. Это Витюшкины, он вырос давно, второго, конечно, не планировали, а у меня рука не поднялась выбросить. Вот, пригодились. Давай к свету, где у тебя тут можно разложиться? Серёжа повёл гостей в большую комнату, выложили из пакетов вещи. Чего тут только не было! У Серёжи прямо глаза разбежались, и распашонки, и маечки, и ботиночки. — Тут мне Витя помогал, так что здесь и на постарше есть, — объяснил Артём, — но на вырост тоже забирай, мне не жалко. Всё стиранное, но, если хочешь, ещё раз простирни, так даже лучше будет… Маленького-то как назвал? — Да не знаю, — растерянно сказал Серёжа. — А где он? — Там, в комнате, — Разумовский покраснел, в душе зашевелилось такое противное чувство, как в школьные годы, когда не выполнил домашку, а учитель идёт проверять её. — Ой, я и забыл, что он… А младенец напомнил о себе недовольным пищанием. Он, неумело перепелёнутый, всеми забытый, лежал в неприятно липнущей к коже мокрой ткани и сипло возмущался изо всех силёнок крошечных лёгких. — Да-а, проворонили тебя, — покачал головой Артём, глядя на новорожденного, — но ты папке прости, не сердись, по первости каждый столько дров наломает… — потом, обернувшись к Серёже, сказал: — Давай купать твоё произведение искусства. И я покажу тебе, как пеленать. А лучше памперсы купи. И корми побольше, уж больно тощий. И верно, младенец оказался куда меньше Витюшки в том же возрасте, его одежда была свободна новорождённому. Правда, это стояло очень далеко в списке тех вещей, которые волновали Серёжу. Впрочем, со временем волнений стало чуточку поменьше. Под руководством Артёма, вычитывая статьи в интернете и книги по уходу за новорожденным, Серёжа научился сосуществовать с новым жильцом, появившемся в квартире и легшим на Разумовского ответственностью на ближайшие восемнадцать лет как минимум. Правда, как назвать сына он так и не придумал. Решил снова спросить совета у Артёма, тем более, он был частым гостем, Серёжа продолжал присматривать за Витей. — А ты не думал малого Антоном назвать? Будет здорово, — предложил Артём. — Почти как Табаков! — Не знаю, — медленно пожал плечами Серёжа. — Я даже как-то… Ничего к нему не чувствую. То есть, да, здорово, что он есть, но… — Это нормально, — успокоил Артём. — Витьку я тоже не сразу признал, один раз вообще чуть не прибил. Вышел мусор выбросить, а дверь в квартиру захлопнулась. Я даже переживать не стал, очень спокойно пошёл по соседям попросить телефон и так же спокойно Косте позвонил и сказал, что сынок наш заперт в квартире один. Костя на меня, конечно, заорал, запаниковал, велел вызывать мастера, а сам раньше него примчался и уже готов был в окно забираться, кирпичом разбивать. Серёжа поглядел на Артёма безрадостным взглядом и спросил, когда наступило то благостное время, когда Артём полюбил своего сына. Тот только пожал плечами. — Это не в один день произошло, не по щелчку. Постепенно, со временем, я к нему прикипел. Мне в этом Костя очень помог, лишний раз меня то побалует, то похвалит. С Витей носился, подгузники, вставания ночью, прогулки, купание, мы всё делили честно. А когда ты не один с ребёнком мудохаешься, когда он не в тягость, то и полюбить можно.  — Так ведь и я не один, — задумчиво протянул Серёжа. — А всё равно не чувствую любви. И даже если сильных чувств Серёжа не испытывал, нужно было придумать новорождённому имя. И придумалось оно после той ночи, в которой Серёже приснился Олег. Он увидел его во сне впервые с того страшного дня, когда пришла похоронка. Олег выглядел удивительно реалистичным, Серёжа даже подумал, что его муж перед ним наяву. О чём они говорили, на утро Разумовский припомнить не мог, но точно знал, что сына назовёт Иваном. Удивительно, как раньше Серёже в голову не пришло это имя, оно же было на поверхности! И странным образом Серёжа ощутил, как внутри у него просыпаются чувства к Ване. Он ведь был теперь не просто младенцем, которого надо было кормить, мыть, укладывать спать, у него теперь было имя. К августу жизнь вообще наладилась, Серёжа совсем освоился да и Ваня уже начинал что-то осознавать. Правда, больше он любил быть волчонком, уверенно топал по квартире четырьмя упитанными лапками, везде совал любопытный нос и вообще, чувствовал себя превосходно. Только Серёжа уставал не сводить с него глаз да и превращения могли произойти совершенно внезапно, поэтому Разумовский несколько раз от неожиданности чуть ли не выпускал малыша из рук. — Это должно пройти, — успокаивал Артём. — Витя, пока совсем был маленький, часто превращался, теперь стал намного реже. Каждый ребёнок, когда подрастёт, сам выберет, как ему комфортнее. Но сейчас, конечно, мало, кто обращается, даже из омег. Только на время родов, или просто, если уж сильно захочется. Думаю, через пару поколений совсем перестанет хотеться просто так, смысла нет. — А тебе муж снился? — вдруг спросил Серёжа. Они сидели в гостиной, через открытое нараспашку окно впуская тепло уходящего августа. Витя играл на полу, возя несколько любимых машинок вокруг Вани, который очень внимательно следил за манипуляциями серыми глазками, поворачивая голову то так, то эдак. Пока ещё жиденькие тёмно-русые волосики искрили рыжиной, когда свет падал на них под определённым углом. — Да, было пару раз, — бесцветно сказал Артём. — А что? — И мне Олег снился. — Может, и помер мой Костя давно… А я его всё равно ждать буду в душе. Такая вот надежда. Потом, конечно, отболит, может. Или я просто смирюсь. — А вот я не смирюсь, — уверенно сказал Серёжа. Следующим утром ему пришло письмо.