Шаг за шагом

Они решили остановиться в башне Золотого Карпа. Всё равно нужно было проводить Цзинь Лина домой. Может, он и наследник целого ордена заклинателей, но негоже ребёнку так поздно ходить одному, когда некие подозрительные личности разоряют чужие кладбища. Цзинь Лин был решительно не согласен с тем, что он должен пойти домой, не сейчас, когда его дяди вляпались во что-то намного интереснее и опаснее, чем тренировки в ордене. Однако пока он только сердито молчал. Он был сообразительным, и ждал удобного момента для того, чтобы выдвинуть свои требования. В башне Золотого Карпа их встретил всё так же улыбающийся Цзинь Гуанъяо. Казалось, он вообще никогда не унывал, разбуди ты его хоть в час быка, хоть кролика. Вэй Усянь не находил это располагающим к себе, как остальные. Наоборот, его пугали такие люди. — Молодой господин Вэй, — обратился к нему Верховный заклинатель после того, как вежливо поприветствовал Цзян Чэна. Из этого приветствия, немного нервного, Вэй Усянь понял, что Цзян Чэн заглянул сюда, прежде чем отправиться за ними на кладбище. Из-за того, что Вэй Усянь не пользовался мечом, он передвигался намного медленнее Цзян Чэна, который просто вставал на меч и плыл по воздуху. Ему-то приходилось передвигаться на повозке. Поэтому за то же время, что Вэй Усянь приехал из Юньмэна в Ланьлин и на кладбище, Цзян Чэн успел прибыть в Гусу, наверняка поругаться там с половиной ордена, пока не понял, что брата там нет, оттуда погнать в Ланьлин, поругаться с, наиболее вероятно, Цзинь Цзысюанем, потому что Цзинь Гуанъяо-то ему ничего не сделал, как-то понять, куда они с Цзинь Лином отправились и тоже оказаться на том кладбище. Не удивительно, что Цзинь Гуанъяо вёл себя так, словно уже видел Цзян Чэна. — Прошу прощения за моего шиди, — виновато улыбнулся Вэй Усянь, и пнул Цзян Чэна, когда тот собрался возмутиться. Цзинь Гуанъяо лишь со сдержанной улыбкой покачал головой: — Я был готов к этому. Памятуя о нашем с Вами разговоре, я бы хотел продолжить его, если Вам не сложно... Цзинь Гуанъяо подозревал, что Цзян Чэн заберёт брата на рассвете, поэтому решил отвлечь его разговором, ради которого хотел встретиться с ним, поздно ночью. Вэй Усянь не был против, и они проговорили около полутора часа, после чего тот вернулся в приготовленные для него покои, где и нашёл Цзян Чэна. — О чём ты там разговаривал с этим Ляньфан-цзюнем? — Тоже находишь его подозрительным? — спросил Вэй Усянь, развязывая пояс. — Да так, говорили обо всякой ерунде. Однако, весьма тревожной. Это были тёмные искусства и ещё кое-что странное… — Смотрю, многие жаждут твоего общества. То клан Лань пристаёт с этой грёбаной рукой, то этот Ляньфан-цзюнь приглашает тебя, чтобы поговорить о тёмных искусствах, — с раздражением причитал Цзян Чэн. — О чём ещё он говорил с тобой? — То, зачем меня звали в Гусу, оказалось рукой? — однако внимание его уже переметнулось на другую сторону. — И что не так с этой рукой, раз им понадобилась моя помощь? — Вэй Ин! — Цзян Чэн рассердился. — О чём ещё с тобой говорил Ляньфан-цзюнь? — Ах да, это, — он с трудом вернулся к чужому вопросу. — Он говорил странные вещи, насчёт того, что он думает, будто кланы Цзинь и Цзян объединятся. Спрашивал, не будет ли лучше поддерживать отношения уже сейчас? — И что ты думаешь по этому поводу? — Цзян Чэн занялся развязыванием верёвочек на мешочке цянькунь, избавлением от верхних одеяний и подглядыванием за раздевающимся братом украдкой, в общем, всеми силами пытался сделать вид, что ему это вообще безразлично, он просто для галочки спросил. Вэй Усянь улыбнулся и покачал головой. — У меня уже есть орден заклинателей, в котором я состою, и глава, которому я подчиняюсь, — на это заявление Цзян Чэн фыркнул, показывая, что не считает так же. — Мне не нужно чужого. Сдался мне этот Ланьлин Цзинь и Цзинь Гуанъяо? Тем не менее, этот ответ удовлетворил Цзян Чэна, и тот радостно — настолько, насколько это возможно с его характером — полез в мешочек, попутно говоря: — Тебе лучше переодеться. — Думаешь? — Вэй Усянь с интересом оглядел свои нижние одежды. — Полагаю, если я и запачкал одежды, то только верхние, скорее. Да и вообще, я могу просто спать без нижних одеяний. — Не глупи, ночи в Ланьлине довольно холодные. — И что ты мне предлагаешь? — смеясь, он подошёл к Цзян Чэну и положил руки ему на плечи. — Хочешь, чтобы я вырядился в одежды Ланьлин Цзинь? — Не говори ерунды! — рассердился Цзян Чэн, однако крепко обнял брата, усадив на колени и уткнувшись носом в твёрдое плечо, что было противоположно его ярости. — Я просто знал, что ты обязательно окажешься в месте, где много трупов, и захватил тебе запасной комплект одежды. — Как ты, кстати, нашёл нас? — Вэй Усянь обнял брата за шею, прижимаясь к нему плотнее. — Какой-то придурок бегал по Ланьлину и всем рассказывал, как у него кровь застыла в жилах от того, что он встретил Старейшину Илин. Вэй Усянь залился хохотом, а Цзян Чэн закатил глаза и рывком повалил его на кровать, подмяв под себя. Однако Вэй Усяня это не остановило, а, скорее, поощрило, потому что смеяться он стал активнее. — Это не смешно, придурок, — невозможно смотреть на него и не поддаваться любому настроению, царящему в его сердце, поэтому невольно уголки губ Цзян Чэна приподнялись, и вырвался еле сдерживаемый смех. — Теперь опять будут ходить идиотские слухи о том, что ты копаешь могилы. — Делать мне больше нечего, что ли? — фыркнул Вэй Усянь, вальяжно развалившись на кровати под Цзян Чэном. — Тебя беспокоят эти слухи? Лунный свет освещал его лицо и грудь, поэтому кожа была практически белой. На него невозможно было не засмотреться — такого расслабленного, красивого и сверкающего, словно его окутало божественное сияние. — Пф, пусть думают, что хотят, мне всё равно, — Цзян Чэн втянул брата в долгий, нежный поцелуй, и, когда они оторвались друг от друга, чтобы отдышаться, прошептал: — Прости. — Мне страшно, когда ты говоришь так, — Вэй Усянь тихо засмеялся, погладил его по щеке и ласково спросил: — Что случилось? — На самом деле, я знал, что ты не ушёл бы ни в Гусу Лань, ни в Ланьлин Цзинь, — с тяжёлым вздохом покаялся Цзян Чэн. — Но я всё равно пытался удержать тебя в Пристани Лотоса, потому что мне не хотелось бы, чтобы ты общался больше положенного с этими Ланями или Цзинь Гуанъяо. Но тем самым я отрицаю твою свободу и право выбора. Мне следует больше доверять тебе, и не то, чтобы я не понимаю это или действительно не верю тебе и в тебя, но каждый раз, когда происходит что-то, что мне не нравится, я эгоистично пытаюсь запереть тебя дома. Мне сложно справиться с этим. — По тебе сразу видно, что ты встретился с шицзе, и она много чего тебе наговорила, — заключил Вэй Усянь, снова приблизив его лицо к себе. — Не думай об этом. Я всё равно уже привык. — Ты не должен был привыкать к подобному! Вэй Усянь только улыбнулся ему, но ничего не ответил. Есть вещи, за которые Цзян Чэн себя ненавидит, и все они связаны с Вэй Усянем. Он никогда не забудет день, когда брат очнулся от беспробудного сна. Его дни в те годы были полны отчаяния и чувства обречённости. В светлое время суток Вэй Усянь открывал безжизненные глаза, в тёмное — закрывал, но в сознание он так и не приходил, был похож на безжизненную куклу, и казалось, что милосерднее было дать ему умереть. Никто раньше не сталкивался с таким недугом, как отравление энергией Инь, но кое-что Вэнь Цин сказала ему точно — только сам пострадавший может себе помочь. Никто, кроме него, не может повлиять на исход этой битвы, и если Вэй Усянь захочет, он умрёт. Если захочет, он может продолжить борьбу и выжить. — Я знаю, как сильно Вэй Ин любит Вас, глава ордена Цзян, но я не знаю, что Вы чувствуете к нему, — твёрдо сказала ему Вэнь Цин. — И если Вы подобрали его, не будучи уверены в том, что сделаете всё для того, чтобы поставить его на ноги и защитить, лучше пойдите в комнату и зарежьте его в постели. — Что ты такое говоришь? — Цзян Чэна чуть не стошнило от одной мысли об этом. — Не ясно, сколько он будет пребывать в бессознательном состоянии. За таким человеком сложно ухаживать, а также он может проснуться лишь через год, два, а то и десять. И если Вы не уверены в том, что будете готовы ждать его и заботиться о нём столько времени, лучше сразу его убить. Так будет легче и для Вас, и для него. Если Вы не готовы к трудностям, дайте его душе упокоиться с миром и скорей переродиться. Когда каждый день его брата мог стать последним, Цзян Чэн испытывал себя мыслями о том, что он был не слишком хорошим братом и просто отвратительным любовником, и, может, Вэй Усяню не всегда было хорошо рядом с ним. Но в тоже время он хотел, чтобы тот вернулся ради него, и, наконец, этот день настал. В течение дня Цзян Чэн постоянно заходил в комнату к брату, чтобы проверить, всё ли в порядке. Его сердце замирало каждый раз, когда открывалась дверь, и потому он подпрыгнул с испугу, когда увидел, что Вэй Усянь сел на кровати. Он был несколько растерянным, смотрел перед собой совершенно осмысленным и обеспокоенным взглядом, комкая в руках одеяло. Цзян Чэн подбежал к нему, чтобы скорее заглянуть в родные глаза, которые, впрочем, сразу расширились от...страха. Благо Цзян Чэн тогда не обратил много внимания на это (но потом долго рефлексировал по этому поводу), а сразу обнял брата, после чего тело его расслабилось. Вэй Усянь спросил, что произошло, и Цзян Чэн вкратце объяснил ему, что прошло три года. Тогда Вэй Усянь спросил, почему Цзян Чэн вытащил его из Безночного города, и пришла его очередь быть в замешательстве. Он не мог понять, почему Вэй Усянь спрашивает об этом. — Ты не должен был этого делать, — объяснил Вэй Усянь. — Разве может орден заботиться об одной паршивой овце, презрев собственную безопасность? — С ума сошёл? Я бы не бросил тебя там, даже если бы все, кто там был, пошли войной в Юньмэн, собрав людей из своих кланов. Это заявление поразило Вэй Усяня, который сразу упрекнул брата, удивляясь тому, как он может говорить подобным образом. Эти слова были пугающе странными и искренними, что неожиданно больно кольнуло в сердце. Вэй Усянь всё не унимался, задавая странные вопросы и ничего не понимая. Он выглядел всё более обеспокоенным, причём настолько, что казалась, если бы не болезнь, он бы вскочил и начал реализовывать план побега, поэтому Цзян Чэну пришлось схватить его за плечи и сказать: — Потому что я люблю тебя, придурок! Я не отпущу тебя, даже если ты действительно захочешь сдохнуть. От этих слов у Вэй Усяня сделалось такое лицо, словно он только что получил пощёчину. Пролежав пару лет отравленным тёмной энергией, он и так был закономерно несколько странным, а сейчас застыл, словно громом поражённый. Так он сидел пару минут, а потом вдруг опустил голову и содрогнулся. Звуки, которые он издавал, казались смехом, что насторожило Цзян Чэна, который не ожидал такой реакции на свои слова. Вэй Усянь начал возить руками по лицу, Цзян Чэн приподнял его, чтобы видеть, что брат там делает, и понял, что звук этот был вовсе не смехом, а надрывным плачем. — Да что с тобой? — поражённо спрашивал Цзян Чэн, не зная, как нужно поступать в такой ситуации. — Я просто...я всегда думал, что ты ненавидишь меня, — каждое слово превращалось в стрелу, безжалостно отпущенную в сердце Цзян Чэна. — Из-за твоих родителей и падения ордена. Из-за того, что мой путь, который я выбрал, попав на гору Луаньцзан, доставлял тебе одни проблемы, пуская орду слухов по твоим следам. — Тогда зачем ты...оставался со мной, если думал, что я ненавижу тебя? — Я не знаю, — тихо прошептал Вэй Усянь, лицом уткнувшись в свои ладони. Он не раз видел Вэй Усяня плачущим, но из-за него — впервые. Цзян Чэн ненавидел себя за то, что его поведение внушало мысль о том, что он ненавидит Вэй Усяня, и тот, считая, что дела обстоят подобным образом, всё равно оставался с ним и делил постель. Никогда ещё он не был до того противен самому себе. Забавно, но отравление вскоре пошло Вэй Усяню на пользу. Он много спал и мало ел, но вспыльчивость, близкая к безумию, и проявления дурного нрава словно смыла талая вода, сошедшая с вершины горы. Как будто кто-то вернул их в его последние дни перед тем, как он попал на гору Луаньцзан, и тьма застила ему глаза. К тому же, их отношения, до этого иногда болезненные, иногда агрессивные, обрели более мягкий оттенок. Вэй Усянь был слаб настолько, что не мог подняться с кровати даже с посторонней помощью, он мог только сидеть на ней. Из-за того, что в их отношениях, очевидно, несколько лет царила неразбериха, Цзян Чэн первое время старался лишний раз не прикасаться к нему — только через довольно продолжительное время Вэй Усянь приучился спать у брата на плече, пока тот обнимал его очень осторожно, легонько поглаживая. В один из таких дней, когда Вэй Усянь, всё ещё ослабленный болезнью, но постепенно приходящий в себя, спал на его плече, Вэнь Цин зашла в комнату, увидела это и сказала: — Никогда бы не подумала, что отравление может иметь такую большую целительную силу. Я наблюдала за ним со смерти своего брата, и сейчас его результаты поражают меня. — Чем же? — Все мои исследования его состояния говорят о том, что он словно помолодел, — с серьёзным лицом ответила Вэнь Цин. — В прямом смысле, его тело молодеет, а разум свежеет. Он как будто переживает возрождение. — Скажи, а можно ли сделать так, чтобы... — он задумался и обнял брата покрепче, утыкаясь носом в его плечо. — Чтобы то, что случилось с ним, больше не повторилось? — Это легко устроить, нужно только соблюдать несколько условий. В первую очередь, нужно оградить его от сильного стресса и трагических событий. Начало всему, несомненно, послужили те три месяца на горе Луаньцзан, именно они оставили первую брешь в его душе, через которую свободно смогла пройти тёмная сила. Затем он сразу отправился убивать множество людей, случилась война. Дело завершили смерть А-Нина и несправедливые обвинения в Безночном городе. У него просто не было перерыва, в который он мог бы подлатать свои душевные раны. То, что Вэй Усянь заплакал, как только очнулся, сбросило эмоциональное напряжение, и это очень хорошо. Ещё ему стоит не пользоваться тёмными силами в масштабе целых огромных кладбищ. Если хочешь, чтобы твой Вэй Усянь остался таким же лапочкой, как сейчас, береги его от людей, желающих ему зла. *** Когда настало время прощаться, Цзян Яньли с сожалением вздохнула: — Иногда мне кажется, что я не доживу до того дня, когда вы перестанете ссориться. Цзян Чэн закатил глаза, сложив руки на груди, а Вэй Усянь подло похихикал в сторонке. "Ненормальные" — подумал Цзинь Лин, подняв бровь. Цзинь Цзысюань вышел вперёд и с самым серьезным лицом пожал Цзян Чэну руку. Он сказал: — Я искренне благодарен Вам, глава ордена Цзян, за то, что забрали своего брата домой. — Лучше заткнись, — беззлобно и как-то устало посоветовал ему Цзян Чэн. Вэй Усянь продолжил смеяться себе в сторонке, и Цзян Чэн пнул его от досады. — А ты не смейся, придурок! Разумеется, это его не остановило, если не поощрило, и смеяться он перестал только тогда, когда Цзинь Лин подошёл к нему и взял за рукав. — М? А-Лин? Ты чего? — Ты обещал мне Ночную охоту, — пожаловался он сердито, и выглядел, как избалованный ребёнок, но на самом деле у него был план. — А что я, в итоге, получил? Одно разорённое кладбище и горстку восставших трупов. — Разорённое кладбище? — лицо Цзинь Цзысюаня потемнело. — Ты снова за своё? Копаешь могилы у меня под носом? — Ага, все десять, — отозвался Вэй Усянь, за что Цзинь Лин и Цзян Чэн одновременно шикнули на него. — Идиот! Зачем ты поддерживаешь эти слухи о грёбаных могилах, если ты уже лет сто этим не занимался? — А может, он как раз и занимался этим на моей земле? Пока они спорили, Цзинь Лин под шумок подошёл к матери, дёрнул и её за рукав, а потом жалобно спросил: — Мама, могу я пойти с Вэй Усянем? Все трое обернулись на хитрого ребёнка, тут же замолчав и забыв все свои обиды. — В смысле? — хрипло спросил Цзян Чэн. — Дядя Вэй обещал мне Ночную охоту. Цзян Чэн посмотрел на брата, но тот только пожал плечами: — Ну да, обещал. — Конечно, ты можешь пойти с А-Сянем, если он тебе обещал, — вставила своё слово Цзян Яньли. — А-Ли! Таким образом, им пришлось взять Цзинь Лина с собой. На самом деле, у Цзинь Цзысюаня не было шанса поспорить с женой и таким образом оставить сына дома. Кроме того, что была нежной, как лепестки лотоса, девушка была на удивление упрямой и готовой стоять на своём. Её невозможно было переубедить, если она уже что-то себе решила, тем более она была бесконечно счастлива, что её сын так привязан к Вэй Усяню. В первое время её сын не очень хорошо переживал это знакомство. Он даже упирался и противился поездкам в Пристань Лотоса из-за того, что там его непременно повели бы к странному названному дяде. — Он глупый и странный! — всё, что Цзинь Лин говорил о нём в первое время. Тем не менее, его всё равно отправляли ненадолго пообщаться с Вэй Усянем в его комнате. Сначала ребёнок забегал туда на полчаса, явно не желая там находиться ни минутой дольше. Однако время его пребывания в комнате увеличивалось, и вскоре Цзян Чэн, который следил за тем, чтобы племянник как следует поздоровался со своим названным дядей, перестал присутствовать на этих встречах — беседы ребёнка и больного человека стали слишком длинными. К всеобщему удивлению Цзинь Лин стал с нетерпением ждать поездки в Пристань Лотоса, забегать в комнату Вэй Усяня и не выходить на протяжении многих часов. Когда Цзян Яньли узнала об этом, она была в восторге, однако её сын всё равно сильно обиделся на Вэй Усяня, когда узнал, что он — Старейшина Илин. Не ясно, что вызвало у ребёнка такую сильную обиду, возможно, он считал, что названный дядя должен был сказать ему об этом. Как бы то ни было, Цзинь Лин всё-таки увязался с ними в Гусу. — Ты не понимаешь, — увещевал его Старший дядя. — Там же идиотская рука, она тёмная, и никто не знает, что с ней делать. — Отлично, — кивнул Цзинь Лин. — Я надеялся встретиться с тварью опаснее, чем поднятые дядей Вэй трупы. — Да что за рука-то, мне кто-нибудь объяснит? — Сам всё поймёшь, ты же у нас мастер, — буркнул Цзян Чэн, доставая меч. — Предлагаю полететь на мечах. А-Лин, сможешь? — А ты сможешь? — вдруг парировал Вэй Усянь, уперев руки в бока. — Ты летел на мече из Юньмэна в Гусу, а из Гусу в Ланьлин. Думаешь, тебе хватит духовных сил на ещё один дальний полёт? — Хватит, — твёрдо ответил Цзян Чэн. Несмотря на то, что получил свой меч обратно, Вэй Усянь не спешил на него вставать, а начал капризничать и упрашивать взять его на меч. Чтобы хоть как-нибудь дело продвинулось, Цзян Чэн закатил глаза и очень недовольно согласился, что разочаровало Цзинь Лина. Говорят, Старейшина Илин был превосходным мечником, но его названному племяннику так и не удалось увидеть, чтобы он вообще доставал меч из ножен. В то же время ему было интересно, как дядя фехтует, раз люди говорят, что хорошо, потому что он уже много раз видел ещё один навык Старейшины Илин — игру на флейте. У дяди в запасе было много разного рода приёмов и тёмных техник, но его игра на флейте была чем-то уникальным. Особые мелодии, сочинённые Вэй Усянем, могут подчинять как трупы, так и ментально уязвимых живых людей. Не каждый заклинатель обладает достаточными способностями для того, чтобы создавать новейшие мелодии, и Вэй Усянь создал шедевры, не уступающие технике смертельных струн, например. Это искусство одновременно ужасно порочно, аморально и прекрасно. Цзинь Лин помнил, как в первый раз услышал его игру. Дядя периодически гулял недалеко от своей комнаты, но однажды забрёл довольно далеко. Они со Старшим дядей сбились с ног в попытках его найти и вдруг услышали звуки флейты. Даже маленькому Цзинь Лину мелодия показалась необычной, и он был уверен, что ещё никогда не слышал ничего более чарующего. Музыка была похожа на лёгкое дуновение летнего ветерка и одновременно с этим как будто рассказывала какую-то историю. Никогда впоследствии Цзинь Лин не слышал чего-то настолько выразительного, чтобы в голове возникали определённые картинки. Они быстро нашли дядю по звуку — тот сидел под деревом с чёрной флейтой в руках. Они разговаривали с ним продолжительное время, пока не поняли, что тот не от хорошей жизни там сидел. Оказалось, он забрёл в это место, присел, так как почувствовал усталость, и больше не смог встать. После того, как они поняли, что тот просто не в силах подняться, они быстро помогли ему, и Старший дядя весь оставшийся день был грустным, как случалось каждый раз, когда что-то напоминает ему о болезни брата. — А-Лин? — голос Вэй Усяня отвлёк его от воспоминаний. — А? Что? Вэй Усянь усмехнулся. — Если ты сейчас не сосредоточишься на полёте, присоединишься к моей армии мёртвых. — Почти прилетели, — добавил Цзян Чэн, сосредоточенно глядя вперёд. Названный дядя засмеялся неизвестно, над чем, и обнял брата покрепче, кладя голову между лопаток. На протяжении всего полёта он согревал его объятиями и нёс разного рода бред, вот и сейчас он мечтательным тоном выдал: — Представляешь, А-Чэн, каким чудным лютым мертвецом был бы А-Лин? Они с Вэнь Нином были бы прекрасным дуэтом: два агрессивных лютых мертвеца, движимых неутолимой затаенной злобой, только один из них большой, а другой — маленький. Как представлю это в голове, не могу не смеяться, это так мило. Кого-то подобные разговоры о самом себе могли пугать, тем более, если говорил их человек, который реально может это устроить. Но Цзинь Лин привык к подобного рода вещам, поэтому не придал особого значения. Цзян Чэн же рассердился: — Не неси ерунду! Ордены Гусу Лань и Юньмэн Цзян сблизились после того, как Лань Ванцзи помог Цзян Чэну вытащить Вэй Усяня из Безночного города. Оба Нефрита клана Лань посещали Вэй Усяня, когда тот очнулся, а Лань Сичэнь неожиданно нашёл в нём что-то близкое себе по духу. Когда весь мир заклинателей был настроен против дуэта двух братьев из клана Цзян, Лань Сичэнь пригласил Вэй Усяня к себе в Облачные глубины, чтобы побеседовать. Несмотря на недовольство Цзян Чэна, два заклинателя сблизились. Они стали хорошими друзьями, даже если на первый взгляд были совершенно разными людьми. Их сближению помогли мягкий характер со стороны Лань Сичэня и живой ум со стороны Вэй Усяня. Когда он не нёс чушь, не терял самообладания и уважал собеседника, Вэй Усянь не мог не покорить любого человека рядом с собой своим умом и эрудицией во многих областях заклинательского искусства. Он был очень интересным собеседником, чем завоевал сердца Лань Сичэня и Цзинь Лина. Всё это привело к тому, что Вэй Усянь стал одним из немногих людей, кто не был адептом ордена Гусу Лань, но имел при себе нефритовый жетон, позволяющий спокойно приходить в Облачные глубины и уходить из них в любое время. Он часто приходил на выручку клану Лань и его адептам, поэтому Лань Сичэнь при каждой встрече с Цзян Чэном не уставал нахваливать его чудесного брата. Мол, он не только крупно помог им в каком-нибудь недавнем деле, научил их адептов чему-то важному, но при всём при этом ещё хорошо влияет на Лань Ванцзи, делая его более открытым окружающим его людям. Цзян Чэн слушал всё это, и никак не мог понять, кто подкрался к главе ордена Лань под видом его брата? В то же время у самого Цзян Чэна не было пропуска в Облачные глубины, как и у Цзинь Лина. Увидев очень мрачного Цзян Чэна и безучастного Цзинь Лина на своём пороге, Лань Сичэнь нервно улыбнулся и произнёс: — Рад Вас видеть в Облачных глубинах, глава ордена Цзян. Снова. Очевидно, Цзян Чэн не очень хорошо повёл себя в Облачных глубинах в прошлый раз, поэтому ситуация была максимально неловкой. Каким бы благовоспитанным и дружелюбным человеком он ни был, Лань Сичэнь вряд ли был в восторге от ещё одного появления грозного главы ордена Цзян. Ситуацию спас Вэй Усянь, вылезший из-за спины брата и помахавший рукой в знак приветствия. Теперь, когда его стало видно, Лань Сичэнь оживился и радостно поприветствовал: — Молодой господин Вэй! Ему наконец-то доставили Вэй Усяня, и он был настолько счастлив, что немедленно стал вводить свою жертву в курс дела. Оказалось, молодые люди из клана Лань прибыли в некую деревню на помощь некоему семейству Мо. Задача была подходящей для юных адептов, нужно было всего лишь избавиться от ходячих мертвецов, досаждающих местным жителям. Юноши расставили флаги, привлекающие нечисть, которые действовали на не самое большое расстояние, и вместе с ходячими мертвецами к ним притянуло то, что притянуть не должно. Некую демоническую руку. Юноши из ордена Гусу Лань не сталкивались с подобным, но, к счастью, в их ряды ещё по прибытии в деревню Мо занесло Вэнь Сычжуя*. Парнишка был адептом совсем другого ордена — Юньмэн Цзян. Но главное было не это, а то, что он был учеником самого Старейшины Илин. Вэй Усянь лично обучал этого юношу, ходил с ним на Ночную охоту и просвещал в свои эксперименты с тёмными силами, поэтому Сычжуй, в отличие от своих товарищей из Гусу, имел больше представления о тёмных тварях. Благодаря ему они продержались до прихода Ханьгуан-цзюня, который как раз временно усмирил проклятую руку. Собственно, у минши, куда они шли, уже была целая куча народу, большую часть которого составляли как раз молодые люди. Среди стайки адептов в белых одеждах выделялся один молодой человек в фиалковом клановом наряде ордена Юньмэн Цзян. Он первым обратил внимание на приближающихся заклинателей и радостно воскликнул: — Учитель Вэй! Когда мальчик подбежал к ним, Вэй Усянь с усмешкой потрепал его по плечу. Только после этого он поздоровался с главой своего ордена и с Цзинь Лином. — А-Юань, как тебя занесло в деревню Мо вместе с адептами Гусу Лань? — Цзинъи пригласил меня на Ночную охоту с ребятами. Вэй Усянь посмотрел на виновника, тот тоже поздоровался: — Учитель Вэй! Это приветствие обратило внимание всех остальных ребят и вызвало волну таких же приветствий. Все эти адепты были знакомы Вэй Усяню, а они знакомы с ним и считали одним из своих учителей. Из-за дружбы Вэй Усяня с обоими Нефритами клана Лань, этот орден часто пользовался помощью Старейшины Илин. Никто больше не обладает таким багажом знаний, которые не принято преподавать в приличных кланах заклинателей, поэтому адепты очень любили Вэй Усяня — каждая Ночная охота с ним превращалась в тёмное и опасное приключение с восставшими трупами и дикими запретными техниками. Все адепты, ходившие на Ночную охоту с ним, в будущем обязательно присоединялись, если знали, что Вэй Усянь ведёт отряд адептов. Таким нехитрым образом собирались порой даже внушительные толпы народу, охотящиеся на нечисть. Благо Вэй Усянь не выбирал лёгких целей, поэтому каждому в этой толпе находилось и дело, и новый опыт. Вэй Усянь был дружелюбным человеком, его было сложно обидеть или разозлить, и он обычно всем позволял оставаться в своём отряде. Подобно Цзинь Лину, все эти адепты видели большое несоответствие между Вэй Усянем и Старейшиной Илин, но молчали, как будто это был их общий секрет. Только потом юноши дружно склонили головы перед главой ордена Цзян, а Вэнь Сычжуй завёл беседу с Цзинь Лином. В прошлом Цзян Чэн бы оскорбился подобному, но сейчас он не обратил никакого внимания. Он прекрасно понимал, что Вэй Усяня и этих детей многое связывало, и что у них есть секреты, известные лишь друг другу. А ещё он был рад видеть, что кто-то уважает и любит его, несмотря на славу Старейшины Илин. Эти юноши толпами ходят за Вэй Усянем на Ночную охоту, тем самым снижая частоту использования им тёмных техник, ведь он даёт им сражаться самим. А снижение использования тёмных техник шло на пользу его здоровью и снижало риск отравления тёмной энергией повторно до нуля! — Лань Чжань! — заметив высокого мужчину в белом, он помахал ему. Тот кивнул, и его светлые глаза, кажется, радостно сверкнули. — Вэй Ин. Из-за спины Лань Ванцзи вынырнул молодой мужчина чуть ниже его. Лицо его было не иначе, как изуродовано, потому как оно было белым, словно тот вымазался в мелу, и с огромными красными пятнами возле глаз. Одежды его были чёрными, и при себе не было меча. Все юноши, столпившиеся перед минши, разом подумали: "Ну вот, сейчас он поймёт, что не так страшен чёрт, как его малюют, и начнёт приставать к нему!". Цзинь Лин сначала удивился, увидев этого человека, а потом его лицо скривилось в гримасе отвращения. Вэй Усяню такая реакция показалась крайне занимательной, и он спросил: — А Вы..? — Дядя, ну какое тебе дело до этого человека? У нас же тут важное дело, — сразу вмешался Цзинь Лин, и по тому, как остальные адепты закивали головами в качестве поддержки его слов, Вэй Усянь понял, что происходит что-то странное. — Ты же видишь, он дурачок! Вэй Усянь нахмурился. — Цзинь Жулань, не позорь свою мать! За каким псом ты берёшься оскорблять незнакомого тебе человека? По голосу Вэй Усяня и по имени, которое тот назвал, все адепты разом поняли, что тот расстроен, приуныли и прикусили языки. Учитель Вэй был добродушным человеком, но если он говорил в подобной строгой манере, им всем надлежало опустить головы и слушать. Однако Цзинь Лин был не из робких, и кинулся за помощью к Цзян Чэну. — Дядя! Тот как раз подошёл к брату со спины, сложив руки на груди. Он положил подбородок на плечо, обтянутое чёрной тканью, и безучастно внимал беседе. Когда его позвали, он заинтересованно дёрнулся, хотя позы не сменил. — М? Что? Я тоже без понятия, кто это. — Он — обрезанный рукав! — попытался внести ясность Лань Цзинъи, а все адепты рядом с ним подняли головы и усиленно закивали. — Вот те на, но ведь я тоже обрезанный рукав. — Нет! — тут же вскинулись все юноши разом, на что Вэй Усянь поднял бровь, так как всем было известно, что это так, и из всей толпы юных заклинателей слово снова взял Лань Цзинъи: — Вы не поняли, учитель Вэй, он не такой обрезанный рукав. — А какой? — Он распутник! — заявил другой адепт, выйдя вперёд. — Пристаёт ко всем красивым мужчинам в зоне досягаемости. — Домогается до всех без разбору! — подтвердил другой. Услышав подобные характеристики, Цзян Чэн нахмурился. Вообще-то, его брат был в числе самых красивых мужчин среди заклинателей, и его насторожило то, что кто-то может попробовать обольстить его. — Вижу, вы все успели пообщаться с господином..? — Мо Сюаньюй, — подсказал Лань Сичень. — Он — пострадавший юноша из семьи Мо, ныне истреблённой зловещей рукой. — Мои соболезнования, — Вэй Усянь серьёзно кивнул юноше. — Мне не очень жаль, — с усмешкой ответил тот. Только сейчас Вэй Усянь заметил присутствие двух Нефритов клана Лань и подивился, как те могли спустить своим адептам с рук оскорбление другого человека? Да, в правилах написано, что нельзя говорить у человека за спиной, но Вэй Усянь не верил, что не было правила, запрещающего порицать человека в лицо. Однако из них двоих только Лань Ванцзи недовольно нахмурил брови. — Вижу, вы все успели пообщаться с молодым господином Мо, — снова начал он. — Да уж, — недовольно проговорил Лань Цзинъи, самый наглый из адептов Гусу Лань. — Он тащился за нами из самой своей деревни, слёзно умоляя взять его с собой. И облапал каждого из нас! — А ты-то откуда его знаешь? — Вэй Усянь задал этот вопрос уже своему племяннику. Цзинь Лин угрюмо молчал. Однако Вэй Усянь знал, как с ним справляться, и стоило надавить на нужные места, тот неохотно начал выдавать информацию маленькими кусочками, как будто через силу ел невкусную кашу. — Что ты там мямлишь? — недовольно нахмурился Цзян Чэн. — Говори нормально! — А я всё понял. Смотри, — он взял брата за руку и начал чертить на ладони иероглифы. — Был Цзинь Гуаншань, а у него — целая куча любовниц. У него есть законнорождённый сын, придурок Цзинь Цзысюань, и рождённый вне брака Цзинь Гуанъяо. Но оказывается в деревне Мо, куда Цзинь Гуаншань заезжал как-то раз, он осчастливил одну женщину ребёночком. И это не так удивительно, как то, что его приняли в орден отца, как приглашённого адепта. Однако скоро его попёрли оттуда прочь за домогательства до адептов ордена. И получается, что молодой господин Мо приходится нашему А-Лину... Лицо Цзинь Лина почернело, а вот Цзян Чэна — просияло, и тот выдал: — Родным дядей! — Ничего подобного! — вскинулся Цзинь Лин. — Я не собираюсь называть этого сумасшедшего своим дядей. — Цзинь Жулань, ещё пара таких словечек, и я заставлю тебя это делать, — холодно смерил его Вэй Усянь. — Ты меня понял? Тот тут же приуныл, опустив голову. Все остальные адепты с сочувствием взглянули на него. — Так, покажите же мне эту руку, — Вэй Усянь тут же сменил настроение, радостно хлопнув в ладоши, и все адепты вздрогнули, так как этим звуком Вэй Усянь на Ночной охоте призывает мертвецов к бою. — Мне столько про неё рассказывали в пути. Хочу скорее её увидеть. Кто-то в толпе адептов радостно шепнул: — Учитель Вэй в своём репертуаре. Все сразу же забыли про эту неловкую ситуацию с Мо Сюаньюем. Ещё бы, какое им дело до какого-то извращенца, когда к ним в орден приехал сам Старейшина Илин, с которым всегда происходит какая-то чертовщина! — Может, Вам стоит отдохнуть? Скорее всего, Вы устали в дороге. — Благодарю за предложение, глава ордена Лань, но я палец о палец не ударил, пока мы спешили сюда, — Вэй Усянь улыбнулся и уцепил Цзян Чэна за рукав. — Однако отдых не помешал бы моему брату. Ему пришлось лететь из Юньмэна в Гусу, из Гусу в Ланьлин и обратно. Боюсь представить, какое колоссальное количество духовной энергии пришлось убить на этот манёвр. — Я отлично себя чувствую, — нахмурился Цзян Чэн. — Не говори ерунды, — покачал головой Вэй Усянь. — К тому же, в усмирении тёмного духа ты нам ничем не поможешь. Ни меч, ни кнут здесь не имеет силы. В Облачных глубинах был запрещён шум, но все они вдруг услышали громкий лай. Это Цзинь Лин взял с собой свою собаку, потому что названный дядя сказал, что она нужна им для выслеживания тех людей с кладбища. Вэй Усянь содрогнулся всем телом и слабым голосом поторопил: — Давайте же скорее начнём. Конечно, он был прав. Цзян Чэн посредственно изучал музыку, и мог использовать мелодии лишь в случаях крайней необходимости, и то был не уверен, что это сработает. Однако музыка Вэй Усяня считалась лучшей, о нём говорили, как о бессмертном, играющем на флейте. На удивление, стоило его голове коснуться подушки в приготовленной для него комнате, Цзян Чэн тут же уснул, и лишь глубокой ночью проснулся от того, что кто-то лёг практически на него и обвил руками. Это мог быть только один человек и, сонно проморгавшись и пошарив руками по спине вторженца, он взглянул на довольного Вэй Усяня. Каждый раз, глядя на него, он поражался силе эффекта, производимого отравлением — они были почти ровесниками лишь с годом разницы, но Вэй Усянь выглядел моложе Цзян Чэна лет на десять. Он уже был в фиалковых нижних одеяниях, чуть раскрывшихся от резких движений и обнажающих грудь, белую, как молоко. Само по себе отравление, которое умудрился схватить недоделанный мастер тёмного пути, несло собой смерть, но избавление от него, на удивление, наложило сильный омолаживающий эффект: он и так выглядел теперь моложе, а когда улыбался, его лицо и подавно приобретало невинное выражение, что, без сомнений, подкупало и молодило ещё больше. Длинные волосы он распустил перед сном, хотя итак их особо не собирал, и они рассыпались по плечам, свесились со лба и полезли в прекрасные, сияющие глаза. Цзян Чэн протянул руку и забрал немного волос за ухо, чтобы те перестали лезть ему в лицо, а Вэй Усянь благодарно потёрся щекой о его ладонь. Ласковый. Он всегда был таким, этот Вэй Усянь, не давая шанса не любить его. Помнится, в тот день, когда впервые поцеловались, они лежали примерно так же, в этой же позе. Вэй Усянь был в мягких одеяниях, его так же, как сейчас, было приятно обнимать. Никогда и ни к кому Цзян Чэн не испытывал столь нежных чувств. Он никогда не испытывал удовольствия или трепет от прикосновения к кому-либо, кроме него, и было время, когда его это пугало. На протяжении всей жизни у Цзян Чэна не было другого партнёра, но, благодаря собственным заблуждениям, ему всё-таки нашлось, с кем сравнить. Вплоть до несчастного случая в Безночном городе они оба считали свои отношения несерьёзными, хотя любому было бы очевидно, что речь идёт о глубокой эмоциональной связи, если б хоть одна живая душа знала об этом и не молчала. Когда Вэй Усянь покинул его на несколько месяцев, укатив в Илин заботиться о Вэнях, Цзян Чэн, ко всему прочему обиженный, задумался о том, что действительно не пробовал завести отношения с кем-то, кроме своего названного брата. Он тогда подумал, что, возможно, между ними возникла подобная связь и продержалась так долго потому, что ему не нужно было никуда ходить — брат всегда был поблизости, всегда более, чем отзывчивый и понимающий. Решил, значит, глава ордена Цзян попробовать с кем-то другим. Но так, разумеется, чтобы об этом никто не узнал. Привычка. Вэй Усянь был на своей горе больше полугода, и у Цзян Чэна было полно времени найти себе пару. Он никогда, вообще-то, не был обделён вниманием, многие отцы с радостью предоставили бы ему хорошеньких юных дев, образованных и интеллигентных. Он пробовал со многими девушками, а с одной, наиболее целеустремлённой, даже пытался лечь в постель. С ужасом он осознал, что девушки его не привлекают. Есть женственные, утончённые натуры, а есть боевые девушки, подобные его матери, обладающие достоинством, пылкостью и силой воли. Однако ни те, ни другие его не привлекали: некоторые из них не были улыбчивыми; некоторые не сильны в заклинательском искусстве, что тоже ему почему-то не понравилось; некоторые были недостаточно ласковыми; почти все были недостаточно разговорчивыми. И ни до одной из них так и не появилось желания дотронуться, даже просто подержать за руку. Ему было абсолютно всё равно. Но Цзян Чэн не унывал. Он подумал, что, должно быть, душа его не лежит просто к женским прелестям, к их очарованию глухо его сердце, и решил обратиться к мужской аудитории, где, к его удивлению, тоже было немало желающих. Однако с мужчинами всё было хуже, чем с женщинами — если с прекрасным полом он мог завести лёгкую беседу для привлечения внимания и, конечно, того, чтобы понравиться друг другу, то от перспективы понравиться другому мужчине и самому присмотреться его начинало тошнить. У него было много разных дел в постели с Вэй Усянем, но при мысли о том, что один из кандидатов, пусть и не обделённый прекрасной внешностью, разденется перед ним и возлежит с ним в одной кровати, он тут же отметал один вариант за другим. Вскоре он с ужасом осознал, что в каждом кандидате, будь то женщина или мужчина, он ищет черты Вэй Усяня, и, как только это стало очевидно, он тут же полетел на гору Луаньцзан отбирать Вэй Усяня у Вэней. Вэй Усянь тихо засмеялся, выдёргивая его из воспоминаний, и Цзян Чэн, наконец, заметил, что задумчиво гладит его по волосам. — Ты чего? — У тебя просто такое странное лицо, — тихо ответил Вэй Усянь. — О чём ты думаешь? Разумеется, всем, кто знал о похождениях главы ордена Цзян, было приказано унести эту тайну с собой в могилу. И Вэй Усянь точно не должен об этом знать. — О тебе, — просто ответил он и сразу перевёл тему: — Как там рука? — Я в восторге. Она досталась нам от чьего-то расчленённого трупа, но это не так интересно, как то, что душу расчленили в том числе! Однако и расчленение души не помогло снизить ту неуёмную мощь, что хранится в этой руке, даже у меня вызывают трепет мысли о том, насколько сильному человеку эта рука принадлежала. Ну вот, какая бы девушка стала болтать такое? Да даже мужчина не стал бы восторгаться чьим-то расчленением. Он у него единственный такой, неповторимый, не удивительно, что за всю жизнь он так и не смог почувствовать столько же щемящей нежности к кому-нибудь ещё. — Ну вот, у тебя снова такое лицо. Цзян Чэн, повинуясь порыву чувств, приблизил его к себе и поцеловал, вкладывая всю переполняющую его нежность в каждое движение. Естественно, Вэй Усянь ответил, радостно прижавшись к нему с довольным стоном. Они крепче обнялись, руки их завозились по телам друг друга. Цзян Чэн целовал лицо брата, прикрыв глаза, затем прижался к его уху губами и прошептал: — Я люблю тебя. Вэй Усянь застыл, и с такой реакцией на эти слова ничего нельзя было поделать. Несмотря на то, что долгое время они оба считали свои отношения несерьёзными, между их восприятием действительности была существенная разница. В отличие от Цзян Чэна, Вэй Усянь прекрасно понимал, что на самом деле любит брата, однако считал, что они попали в петлю несерьёзных отношений, где оба были свободны, а все встречи и прикосновения в любой момент можно было прекратить. К тому же, Вэй Усянь искренне считал, что человек, которого он любит, ненавидит его и поддерживает интимные отношения из удобства. Он считал подобным образом на протяжении многих лет, и всё ещё дёргался каждый раз, когда Цзян Чэн говорил, что любит его. — Что это на тебя нашло? — Почему на меня что-то должно найти? — нахмурился Цзян Чэн. — Не знаю. Ему не нравились эти разговоры, поэтому он вовлёк Вэй Усяня в новый поцелуй. У того каждый раз всё из головы вылетало, стоило их губам соприкоснуться, поэтому он ответил с тем же пылом, с каким его целовали. Цзян Чэн провёл руками по его бокам, на ощупь ища завязки нижних одежд, в то время как сам Вэй Усянь быстро сориентировался и развязал его нижние одежды. Этот маленький демон оторвался от его губ и спустился вниз, ласково покусывая шею. Его руки, тем временем, свободно блуждали по красивому, натренированному телу, играя на нём, как на музыкальном инструменте. Руки же Цзян Чэна не слушались своего хозяина, и ему всё никак не удавалось раздеть любовника, а из горла его против воли вырывались тихие стоны и скулёж. Вэй Усянь перегруппировался вместе с ним, устроившись между его ног так, чтобы те легли по обе стороны от него. Цзян Чэн обрадовано простонал и прижался нижней частью тела к его бёдрам. Вэй Усянь, целовавший его грудь, задушено вздохнул, ощутив восхитительное давление на члене. Он схватил его ноги и максимально близко подтащил его к себе, после чего качнул бёдрами, отчего обоих прошило острое возбуждение. Трясущимися руками Цзян Чэн дотянулся до своих верхних одежд, сложенных рядом, и достал из рукава бутылочку с маслом. Затем он вручил эту бутылочку Вэй Усяню, и тот, быстро поняв, что с этим надо делать, поставил её рядом с собой, втянул брата в долгий поцелуй, попутно снимая с него штаны. Свои он лишь приспустил и перед тем, как налить масло на пальцы, опустился, обняв руками его бёдра, поцеловал под животом, провёл дорожку из поцелуев к подрагивающему от предвкушения члену и поцеловал головку. Потом он всё же смазал пальцы и одним сначала очертил вход, а затем аккуратно вставил, чуть посасывая ствол члена. Есть несомненный плюс в одном постоянном партнёре — он прекрасно знает, что нужно делать. Когда пальцы заменил член, он двигался внутри очень осторожно и постепенно: зайдя чуть дальше головки, он то отступал, то снова пихался, закрепляя этап и растягивая получше. Таких пунктов, когда он останавливался и проделывал подобную практику снова, было несколько, пока наконец член не вошёл до самого конца, и яйца не ударились мягко о ягодицы любовника. Вэй Усянь решил ненадолго остановиться, что привычно вызывало у Цзян Чэна недовольство, хотя и то было больше возбуждающим, заставляя хотеть продолжения ещё больше. Как видно из члена, истекающего смазкой, вставших сосков и чернющих глаз, Вэй Усянь был возбуждён в не меньшей степени, чем его брат, но, в отличие от него, обладал колоссальной выдержкой, поэтому никуда не торопился и занимал себя тем, что целовал колено любовника, которого уже потряхивало от желания продолжить. Однако Вэй Усянь не монстр, и на призывные толчки партнёра с радостью отозвался, начав двигаться. Только горячий ствол задвигался внутри, как кожа живота сначала как будто онемела, а затем всю её поверхность точно зажгли искорки, делающие процесс безумно приятным. Цзян Чэн стонал, не зная, куда себя деть от удовольствия — казалось, оно было везде и прошило его туловище насквозь горячей, искрящейся стрелой. Вэй Усянь пытался сделать его тише посредствам поцелуев, и тот так вцепился в него, что стало трудно двигаться. Тогда Вэй Усянь отстранился, и только Цзян Чэн решил проявить недовольство, как его перевернули, и член снова аккуратно скользнул внутрь до самого конца. Угол проникновения, к тому же, несколько поменялся, и Цзян Чэн не нашёл лучшего решения, чем уткнуться в подушку, чтобы хоть как-то себя заглушить. К тому же руки его ослабли, да и ноги бы его уже не держали, если бы его не придерживали за бёдра. Естественно, долго они не продержались, и вскоре оказались тяжело дышащими, лежащими в обнимку на узкой постели. Самое тяжёлое время пришлось на утро. В Облачных глубинах было принято вставать в пять часов утра, с чем у Вэй Усяня были большие проблемы. Честно говоря, у Цзян Чэна тоже, но он старался соблюдать правила чужого ордена, коль находился в нём, потому что он приличный глава ордена, а не какой-то там Вэй Усянь. Глава ордена Лань по каким-то причинам очень уважал и ценил Вэй Усяня, поэтому ему можно было вставать в девять, как он обычно делал, однако Цзян Чэн не собирался так просто сдаваться. Одевшись, он стал пытаться одеть и умыть брата, который всё никак не желал даже открывать глаза. Если же он всё-таки их открывал, то они были белками, как у мертвеца, и открывались всего на чуть-чуть. Одежда его вся была разбросана, кроме, наверно, штанов, которые были на нём. В порыве страсти они снимали и выбрасывали только нижние одежды, поэтому почему и верхние его одежды постигла незавидная участь, Цзян Чэн не знал. Единственный предмет, который спокойно себе лежал на месте и не являлся выброшенным, это Чэньцин. Флейта лежала на тумбе, в то время как меч покоился на полу под одеждой. С того дня, как Вэй Усянь вырезал её на горе Луаньцзан из местного дерева, каждое из которых было чёрным от наполняющей их энергии Инь, флейта всегда была с ним даже в худшие моменты его жизни. Он мог забыть где-нибудь меч, но если эта флейта лежала где-то бесхозная, скорее всего, её хозяин мёртв. — Что ты за человек такой? — сердился Цзян Чэн, надевая на него нижние одежды. Вэй Усянь качнулся и упал на него, подбородок пристроив на его плече, а Цзян Чэн ненадолго застыл. Этот жест остался между ними с тех пор, как Вэй Усянь действительно не мог встать с кровати. Цзян Чэн, к тому же, совсем не знал, в каком статусе их отношения. Всё, что ему было ясно, как день, сводилось к тому, что он никому не отдаст брата и заплатит кровью, если понадобится. В таких условиях они вели себя сдержанно. Вэй Усянь, к тому же, был очень тихим: говорил мало, ел мало, очень много спал и совсем ничего не делал. Цзян Чэн подолгу разговаривал с ним, но держался на расстоянии. В один из таких дней Вэй Усянь, как и сейчас, наклонился и уснул у него на плече. Цзян Чэн не знал, что ему нужно делать, и сначала хотел аккуратно уложить больного брата на кровать, но потом положил руки на спину и вдруг ощутил, как сильно ему этого не хватало. Он чуть не разрыдался просто от того, что обнял его. Вэй Усянь, по всей видимости, тоже не знал, как сказать, что ему бы хотелось объятий, и его тело само по себе нашло выход из ситуации. Тем не менее, он ковал железо, пока горячо, и действительно часто так делал как во время восстановления от болезни, так и после неё. Однако сейчас этот жест означал не то трепетное желание ласки и тепла, а потребность проспать до девяти, поэтому Цзян Чэн быстро пришёл в себя и разозлился. Как бы Цзян Чэн не упрямился, Вэй Усянь всё равно полностью проснулся ровно в девять часов утра. Это разозлило бедолагу, и тот выскочил за дверь. Они не в праздную поездку отправились! В следующий раз он увидел его уже в компании этого беженца из деревни Мо, и оба были чем-то похожи друг на друга. Оба носили чёрную одежду, только нижние одежды Мо Сюаньюя были белого цвета, а Вэй Усяня — фиалкового, как знак принадлежности ордену Юньмэн Цзян. По-хорошему, вся его одежда должна быть такого цвета, но он носит чёрное ханьфу с самого своего падения на гору Луаньцзан. У обоих в волосах была повязана красная лента, и оба были хороши собой. Это было нормой, когда кто-то, узнав, что рядом Старейшина Илин, хотел с ним поговорить хоть о чём-нибудь. У людей его личность считалась легендарной, хотя кто-то относился к нему с уважением, как знакомые с ним адепты разных орденов или фанатики, которых было тоже довольно много, а кто-то со страхом и трепетом, как те, кто его не знал. — А ты не такой, каким тебя все описывают, — высказал юноша гениальную мысль, отчего Цзян Чэн закатил глаза. Если бы ему давали по ляну каждый раз, когда кто-то говорит это его брату, он бы отстроил вторую Пристань Лотоса рядышком с прежней. — Скорее всего, ты никогда не встречал кого-то, кто знал бы меня. Даже в Ланьлине. Поверь, все удивляются, когда я при встрече не сажусь перед ними и не начинаю что-то копать. — Кстати, всё хотел спросить, работают ли эти талисманы, защищающие могилы от Старейшины Илин? — Однажды я занялся тем, что стал продавать втридорога эти самые талисманы в Цинхэ. Каждый раз на вырученные деньги я пил лучшее вино у местных. Я занимался этим около недели, пока моя семья не нашла меня там. Брат так разозлился, что нацепил один из талисманов мне на лоб, и тот так сильно прилип, что ещё столько же, сколько я продавал их, он не снимался. — Слушай, а ты занятный, — Мо Сюаньюй обольстительно, как ему самому казалось, улыбнулся. — Может, мы могли бы... Когда парнишка аккуратно коснулся пальчиком плеча Вэй Усяня, Цзян Чэн положил ладонь на рукоять меча. — Не советую тебе даже думать об этом, — доверительно сообщил Вэй Усянь таким тоном, словно давал дружеский совет. По всей видимости, он и вправду хотел помочь. — А то покалечишь меня, как все и грозятся? — Я? — удивился Вэй Усянь. — О, я ничего не буду делать. Видишь ли, с некоторых пор в моей жизни я ничего не делаю сам. В то время, как люди судачат, что я выкапываю трупы, правда такова, что они сами встают для меня. Так же и здесь, есть куча людей, кому небезразлична моя честь. — Да? — В первую очередь, остерегайся моего брата. Вот, например, ты сейчас ласково положил руку мне на плечо. Подержи её там ещё чуть-чуть, и я гарантирую, что её у тебя скоро не станет, — на этих словах Мо Сюаньюй быстро убрал руку. — Вот видишь, мне нравится, что ты быстро соображаешь. Советую тебе и адептов стеречься. Все, кого ты здесь видел, ещё маленькие, но уже весьма кровожадные создания, если находится то, что им хотелось бы защитить. Самый кровожадный из них, наверно, мой племянник. Вот мой ученик ловчее, хотя и более мягок... — Учитель Вэй! Из-за угла выбежал Вэнь Сычжуй, нашедший учителя, видать, по голосу. Он бежал к нему с вытянутыми руками, и Вэй Усянь радостно поймал его руки своими, переплетая пальцы. — А-Юань, в Облачных глубинах запрещено бегать и шуметь. Ребёнок тут же вспыхнул и очень огорчённо произнёс: — Простите! Вэй Усянь засмеялся, наклонился к нему и доверительно произнёс: — Но пока никто не видит, мы можем делать всё, что захотим. — Что же, например? — Цзян Чэн, наконец, вышел к нему из своего маленького укрытия, нахмурившись и сложив руки на груди. — О, ты тоже здесь. Как только он вышел к ним, Мо Сюаньюй отошёл от Вэй Усяня на шаг. Честно говоря, Цзян Чэн и вправду выглядел, как кто-то, способный отрезать человеку руку за малую шалость, поэтому тот справедливо его опасался. — Учитель Вэй, — Вэнь Сычжуй подёргал его за рукава, привлекая внимание. — Глава ордена Лань хотел поговорить с Вами насчёт той руки. — Иду. Недовольный Цзян Чэн поплёлся за ним следом. — Ты так, кстати, про ту руку ничего не рассказал. Только упомянул, что хозяина этой руки расчленили, и душу заставили пройти через это. — Верно. Но там особо и нечего знать, — ответил Вэй Усянь, идя с ним рука об руку. — Мы с Ханьгуан-цзюнем усмирили её с помощью мелодий, и она нам показала некое направление. Однако, несомненно, есть ещё кое-что странное в этом деле, и мне это не нравится. — Что такое? — их с теплой улыбкой на лице встретил Лань Сичэнь в компании своего брата. — Когда мы с А-Лином были в Ланьлине, мы решили немного прогуляться, и, э-э... — он явно думал над тем, что хочет сказать, и выдал: — случайно забрели на кладбище. Послышался хлопок — это Цзян Чэн ударил себя ладонью по лбу. Он ничего не сказал, но все присутствующие почти услышали фразу "Да почему все твои пути ведут на кладбище?". — Там были люди, которые выкапывали трупы, — поспешил добавить Вэй Усянь, чтобы все сосредоточились на важном деле, а не на том, как ноги Вэй Усяня даже в плохо знакомой местности привели его к гробам. — Они не тронули ценных вещей, дорогих погребальных принадлежностей. Только хорошенькие трупы. Воистину, только Вэй Усянь мог назвать трупы "хорошенькими". — Вы считаете, что это как-то связано с нашим делом, — утвердительно кивнул Лань Сичэнь. — Верно. Никто не копает трупы просто так. И не подкладывает проклятые руки. Я не берусь говорить, что это дело рук одного и того же человека, но почти уверен, что эти два случая связаны. — Думаете? — Ну, смотрите, как часто вы видите, что нечисть использует людей в своих целях? — Повсеместно. — А как часто происходит наоборот? — ответа не последовало, и Вэй Усянь, подождав немного, сделал веский вывод: — То-то и оно. Это происходит настолько редко, что два подобных случая легко могут оказаться связаны. Даже последователи Тёмного пути не используют нечисть для чего-то, а лишь борются с ней ею же. — Я должен сообщить об этом брату, — решительно кивнул Лань Сичэнь. — Насчёт этого, не говорите ему пока ничего. Я не очень хочу, чтобы в Ланьлин Цзинь знали о том, что мы с А-Лином были на том кладбище. Лучше я сам пойду по их следу, в то время как Цзян Чэн и Ханьгуан-цзюнь отправятся туда, куда указала рука. А со мной пойдут А-Лин, А-Юань и этот отрок из семьи Мо. — А он-то тебе зачем? — возмутился Цзинь Лин, сложив руки на груди, прямо как его Старший дядя. — Ну, надо же его куда-то деть. Авось и пригодится. — Чем он может тебе пригодиться? — мальчик упёр руки в бока и глядел так строго, что стал похож на Цзян Чэна, заставляя Вэй Усяня тайно умилиться этому зрелищу. — Он золотое ядро-то сформировал не иначе как с помощью небожителей. — А-Лин, в некоторых вещах вовсе не обязательно иметь золотое ядро в принципе, не говоря уже о предельно развитом. — Но он и Тёмного пути не знает. И в то же время не достоин того, чтобы ты учил его. — Я согласен с Цзинь Лином, — серьёзно кивнул Вэнь Сычжуй. Вэй Усянь поднял бровь. Нужна была веская причина для того, чтобы его обычно спокойный и добродушный Сычжуй был решительно настроен против какой-то конкретной личности. Об этом мальчике много говорили и постоянно удивлялись, что у вероломного Старейшины Илин вырос такой тихий и покладистый ученик. Несмотря на то, что Вэнь Сычжуй был единственным учеником Старейшины Илин, отчего несметное количество юношей из разных орденов завидовало ему, тот не выказывал ни радости, ни горя тому обстоятельству, что он один единственный такой. Так что дело явно не в том, что он не хочет прибавления. — А-Юань? — он настороженно поглядел на своего ученика. — Да что такого он успел сделать, что даже ты обернулся против него? — Учитель, Вы слишком добры, — тихо ответил Вэнь Сычжуй. — Этот человек может воспользоваться Вашей добротой. — Ты уверен вообще, что хочешь этого? — Цзян Чэн выглядел искренне взволнованным. — Ты же до смерти боишься собак. А вы собрались выслеживать этих могильщиков с помощью Феи. — Я... как-нибудь справлюсь, — Вэй Усянь звучал неуверенно, и Цзян Чэн нахмурился. — Сам подумай, мои ученики должны пойти со мной. Мы уже ввязались в это дело, так пусть мы его и закончим. Тем более, если дело связано с трупами и кладбищами, у меня есть богатый опыт. Цзинь Лин почувствовал, как в груди потеплело от того, что Вэй Усянь назвал его своим учеником наряду с Вэнь Сычжуем. Он никогда не разбрасывался словами, и всех адептов, что гуськом следовали за ним, называл "юношами", и только Сычжуя — своим учеником. Это много значило для Цзинь Лина, пусть он и не всегда хотел признаваться в этом. — И А-Лин будет охранять меня от своей собаки! — было его последним аргументом. Цзинь Лин грустно вздохнул. На самом деле, Вэй Усянь нравился Фее, и она хотела с ним подружиться, но у неё ничего не выходило из-за его панической боязни собак. — Пф, а вот и место, где я могу пригодиться, — с сияющим от радости лицом встрял в разговор Мо Сюаньюй. — Я защищу Старейшину Илин от собаки! — Я попрошу Фею загрызть тебя, когда ты будешь спать, — холодно ответил Цзинь Лин, глядя на него исподлобья, и компанию ему составлял Вэнь Сычжуй, глядящий также холодно и угрожающие. У Вэнь Сычжуя не было родителей, и, хоть у него были кровные родственники, именно Вэй Усянь выступал для него в роли хоть и не самого лучшего, но любимого всем сердцем родителя. А кому понравится, когда к его семье пристаёт кто-то с грязными намерениями? Именно поэтому он, обычно безмятежный, как ясное небо, и чистый, как родниковая вода на склонах гор бессмертных, смотрел на этого человека с холодной яростью. — Я согласен с Цзинь Лином, — снова твёрдо произнёс он. — Если хоть пальцем тронешь моего брата, я тебя избавлю ото всех десяти, а затем скормлю по одному, — ледяным тоном пообещал Цзян Чэн, в глазах которого плескалась жажда убийства. — А потом переломаю тебе ноги! — Цзян Чэн! — как-то испуганно воскликнул Вэй Усянь, а затем оглядел их всех очень хмуро. — Да что с вами со всеми такое? Он был расстроен такой реакцией окружающих, однако сам говорил, что есть много тех, кому небезразлична его честь. Когда прощались у ворот Облачных глубин, собираясь разойтись в разные стороны, Цзян Чэн крепко обнял Вэй Усяня, и тот, как всегда, положил голову ему на плечо. Разомкнув объятья, Цзян Чэн посмотрел на Цзинь Лина и Вэнь Сычжуя, ткнул в каждого из них пальцем, и наказал: — Следите за ним. Оба с серьёзными лицами кивнули. Вэй Усянь поднял бровь: — Зачем же за мной следить? Разве есть труп, с которым я не смогу справиться? — Ну ты и идиот, — заключил Цзян Чэн, и они все отправились в путь. На самом деле, конечно, когда говорил следить за ним, Цзян Чэн имел в виду не только странного Мо Сюаньюя. Вэй Усяню было запрещено сильно переживать по какому-либо поводу, а также лучше всего было избегать близкого контакта с людьми, желающими ему зла. Пока Вэй Усянь шагал беззаботно, все трое хорошо помнили его во время отравления и не хотели повторения той картины. Каждый из них делал что-то для того, чтобы защитить его. — Давайте... — Поедем на повозке, да? — удручённо закончил за него Цзинь Лин. Вэнь Сычжуй бодро шагал вперёд, как будто не видел в этом ничего странного или возмутительного, а Вэй Усянь похлопал племянника по макушке: — Какое умное дитя. — А что, мы не полетим на мечах? — снова встрял Мо Сюаньюй. Вэй Усянь в ответ поиграл бровями: — А у тебя есть меч? Взглянув на довольное лицо беженца, Цзинь Лин разозлился, дал тайный знак Фее так, чтобы названный дядя этого не видел, и та вцепилась несчастному в ногу. Он завопил от боли, но, понятное дело, никто не кинулся его спасать: Вэнь Сычжуй сделал вид, что очень увлечён поиском транспорта, а Вэй Усянь застыл, словно потерял связь с реальностью. Лишь через какое-то время, когда бедняга лежал на земле и вопил, Вэй Усянь дрожащим голосом попросил: — Цзинь Лин, призови свою собаку прекратить бесчинства. — Как скажешь, дядя, — мальчик легко согласился, как будто и не он натравил собаку, затем подошёл, отвёл Фею чуть подальше от ноги пострадавшего, почесал её под ушком ласково, а ему прошипел: — Не думай, что дядя решил отправиться в путь на повозке только потому, что у тебя нет меча. Он всегда так делает! В повозке они, как и все заклинатели, вели себя странновато для обычных людей. Благо, местные извозчики, жившие под ногами у резиденции одного из крупнейших орденов заклинателей, не задавали лишних вопросов. Вероятно, извозчик решил, что ничего адекватного всё равно не получит и не узнает, после того, как на вопрос "Куда путь держите?" ему ответили "Везите нас, куда укажет собака". Мужчине это показалось крайне странным, ведь каким таким образом собака может указать путь? Однако та действительно одобрительно гавкала, когда они ехали в правильном направлении, и рычала, когда они сворачивали не туда. Тогда он подивился: — Ну что за умный пёс! — Это девочка! — с потемневшим лицом поправил его Цзинь Лин. — И у неё есть имя — отныне зови её Феей. — Феей?! Из-за угла раздался дрожащий голос: — Правда странное имя для такого кровожадного монстра? Все повернули голову на этот жалкий звук. Молодой мужчина, издававший его, показался извозчику самым странным из всех. Он сразу, как они сели, забился в самый дальний угол, весь бледный и перепуганный, однако зачем-то пытался делать вид, что всё хорошо — уголки его рта еле приподнимались и подрагивали в нервной ухмылке. Он обнимал себя руками, словно пытался построить последнюю крепость, что его защитит. — Сянь-гэгэ, не стоит так пугаться, — Вэнь Сычжуй подсел к нему и успокаивающе положил ладонь на плечо. — Фея тебя не тронет, ты же знаешь это. — А-Юань, как ты не понимаешь? — дрожащим голосом упрекнул его Вэй Усянь. — Нужно всегда быть начеку. Извозчик фыркнул и отвернулся от странной парочки, даже не заметив, как двое подростков с мечами внимательно проводили глазами это движение. Вэй Усянь ясно дал им понять, что он не хотел бы, чтобы кто-то узнал, куда и зачем они направляются. В то же время, фамилия "Вэй" была говорящей — может, ещё кто на свете носит эту фамилию, но любой в Поднебесной подумает, что под ней скрывается Вэй Усянь. Стоит этому мужчине услышать это слово, он тут же начнёт рассказывать всем, кого встретит, что вёз туда-то, туда-то легендарного Старейшину Илин. Поэтому Вэнь Сычжуй не мог обращаться к нему, как обычно. Однако он легко мог перейти к обращению "Сянь-гэгэ", потому что эти двое были довольно близки. А если вдруг кто спросит его фамилию, он с лёгкостью может сказать, что его зовут Цзян Усянь, и никто его не осудит, потому как он действительно был важной частью этой семьи. — Цзинь Лин, а каким образом Фея вообще чует след тех людей? — спросил Сычжуй, всё ещё успокаивающе поглаживая дрожащего Вэй Усяня по руке, — разве она не должна следить оттуда, где вы их видели в последний раз? — Фея может найти их где угодно, если знает, как они пахнут. Вэй Усянь всхлипнул, и Вэнь Сычжуй испуганно вздрогнул. На воздухе боязнь собак ещё не так сильно проявляется, и он может позволить себе вести себя нормально, отойдя от неё подальше. Но в тесной повозке он уже не может следить за собой. — Дядя, ну как ты можешь её бояться? Ты просто нравишься ей. — Да, Сянь-гэгэ, она даже не смотрит на тебя. Они с Сычжуем были знакомы с ранних лет, и всегда поддерживали друг друга. Цзинь Лин привык прямо говорить, что у него на душе, и его мнение часто совпадало с мнением более мягкого Вэнь Сычжуя, который привык делать, и во всём, что он делал, проявлялась твёрдость характера, которую, быть может, воспитал в нём учитель. Вэнь Сычжуй имел уникальное положение в мире заклинателей. В детстве он стал приглашённым адептом ордена Юньмэн Цзян в качестве благодарности его тётушке от главы ордена Цзян. Мальчика почти сразу взял себе в ученики Вэй Усянь. Таким образом, он ходил вместе с остальными адептами ордена на занятия к разным учителям, но все полученные знания закреплял со своим учителем. Также он не ходил на уроки фехтования и стрельбу из лука — эти заботы тоже взял на себя Вэй Усянь. По этой причине долгое время никто не знал, как у него обстоят дела с этими важными вехами в заклинательском искусстве, потому как все тренировки проходили один на один. Глава ордена Цзян довольно долго молчал на тренировки этого адепта со своим братом, забывающим свой меч в разных местах. Периодически глава ордена Цзян подходил к Сычжую и спрашивал, как у них дела с тренировками, особенно на мечах. Тот всегда вежливо, без тени непочтительности отвечал, что всё у них идёт хорошо, и учитель Вэй преподал ему несколько новых движений. Вообще не особо было понятно, что мальчик представляет из себя, как заклинатель. В разговоре с ним было понятно, что он довольно смышлёный и характером покладист, мудр не по годам, но на уроках с остальными адептами, в отличие от своего учителя, молчал и никаких из ряда вон выходящих поступков за ним не наблюдалось. Если его спросить, он ответит ровно то, что от него должны были услышать, и слова лишнего не скажет, из-за чего многие разочаровывались, особенно те, кто знал его наставника в тот период, когда тот тоже был учеником. В общем, ребёнок не показывал никаких талантов и особых знаний, которые он, по идее, должен был почерпнуть у своего гениального учителя, сидел тихо, как будто специально старался не привлекать к себе внимание. Но вскоре терпение Цзян Чэна, и так не слишком большое, лопнуло, и тот решил посмотреть, чему там его брат научил. Он выдвинул кандидатуру Вэнь Сычжуя на межклановые соревнования адептов. Цзян Чэн рассчитывал, что брат будет против, но тот никак не отреагировал, только обрадовал ученика новостью. Сам Цзинь Лин тоже участвовал в этих соревнованиях, будучи знакомым с Вэнь Сычжуем, и ему тоже было интересно, что умеет ученик Старейшины Илин. Разумеется, интересно было не только людям, посвящённым в странный отказ Вэй Усяня от меча. Как только стало известно, что в соревнованиях примет участие единственный ученик Старейшины Илин, все только об этом и стали говорить: кто-то насмехался, кто-то с трепетом ждал. Вэнь Сычжуй рушил чужие ожидания сразу же. К примеру, Цзян Чэн предполагал, что мальчик выберет лук и стрелы, а не меч, потому как хоть Вэй Усянь подозрительно не пользовался мечом, он всё ещё был хорошим стрелком. Но Вэнь Сычжуй выбрал меч. Это было соревнование для совсем молодых адептов, больше посмотреть, кто каким стал из юношей, знаменитых ещё при рождении, и выделиться для тех, кто ещё не был знаменит. В общем, собрание для выявления молодых талантов. Никто не знал, кто из юношей тот самый ученик Старейшины Илин, потому что все адепты, если честно, были весьма похожи. Никто особо не выделялся, все в фиолетовых одеждах, с новенькими мечами, никто не стоял отчуждённо, все дружно шли по два, по три человека небольшими линейками. Ведь Вэнь Сычжуй, как назло, и здесь не особо выделялся: он был дружелюбным и весьма смелым в общении, если с ним завести дружескую беседу, не отдалялся и не кичился, не акцентировал внимание на собственной уникальности. Однако когда они вышли и их, по традиции, начали забрасывать цветами, Вэй Усянь, сидевший рядом с Цзян Чэном на почётном месте, поднялся, подошёл к ограде сооружённых для события трибун, и бросил вниз цветок. Тот угодил юноше в голову, а мальчик сразу вынул розовый пион из волос, посмотрел наверх и приветливо улыбнулся Вэй Усяню, точно зная, что это именно он бросил ему цветок. Так все и поняли, что этот светлый юноша и есть его ученик. Вэй Усянь остался у ограды с другим пионом в руках, белым, поджидая Цзинь Лина, а Вэнь Сычжуй продолжил рушить ожидания всех, кто хотел на него поглядеть. Мальчик был чудо, как хорош. На его чистом, ясном лике поблёскивала скромная улыбка — он улыбался одними краешками губ приветливо, но ненавязчиво. Шёл мирно, беседовал с товарищами, был так же одет во всё фиолетовое, как и остальные. На поясе его висел меч, но кроме него была чёрная флейта с фиолетовой кисточкой, очень похожая на Чэньцин. Увидев у юноши на поясе флейту, люди пришли в смятение, порядком удивлён был даже глава ордена Цзян, сразу покосившийся на своего брата. Однако Ченьцин привычно покоилась у него за поясом. — Разве мальчик уже может играть тёмные песни? — взволнованно спросил Цзян Чэн, когда брат бросил пион Цзинь Лину, который радостно поймал цветок, брошенный названным дядей, и сел рядом, на своё прежнее место. — Вэй Усянь, о чём ты думаешь? У него ещё молоко на губах не обсохло, а ты уже... — Что "уже"? — поднял брови Вэй Усянь, лукаво улыбнувшись. — Шиди, его флейта так похожа на мою, что ты решил, будто он тоже с помощью неё призывает трупы восстать? Я учу его самым обыкновенным мелодиям, ничего сверхъестественного. Пока что. Вопреки ожиданиям Цзян Чэна, меч Вэнь Сычжуя источал ровное сияние, спокойное и холодное — мальчика явно научили правильно вкладывать духовную силу в клинок. Когда же он стал двигаться во время соревнований, Цзян Чэн в оба глаза наблюдал за мальчишкой, позабыв даже про своего племянника. Вэй Усянь же сидел рядом и хитро улыбался, глядя на брата, который просто приклеился взглядом к Вэнь Сычжую. Такое поведение родного дяди разозлило Цзинь Лина. Он ходил хмурым после соревнований и тут же всё высказал Вэнь Сычжую, когда тот спросил, что с ним не так. Мальчик немного привык к характеру Цзинь Лина — они были друзьями к тому времени, а ещё характер его был похож на поведение Цзян Ваньиня, и учитель, часто имевший дело с этими двумя, подсказал ему, как нужно действовать. — Мне тоже показалось это странным, — мягко заметил он. — Но потом учитель Вэй подошёл ко мне и объяснил, что просто моя манера фехтовать один в один такая же, как у учителя. Вот и всё. Когда Цзинь Лин немного успокоился, он подошёл к Старшему дяде, и тот ответил ему ровно то же самое. Он рассказал ему, что на поле как будто встретил юного Вэй Усяня — его манера владения мечом была такой же непринуждённой, но быстрой, как будто он не мечом орудовал, а лёгкой и тонкой деревянной палочкой: обывателю могло показаться, что он не вкладывает силу в удар, но мечи его соперников исправно выскальзывали из рук. Он ловко крутил меч в своих руках, хотя тот был тяжелее, чем Суйбянь, что удивило Цзян Чэна, потому что у мальчика должна быть немереная для его лет сила рук, чтобы так спокойно его вертеть. Всё это доказывало, что учил его именно Вэй Усянь, и никто иной. А Вэнь Сычжуй ещё и был прилежным учеником — он точно копировал движения учителя, перенимая его технику владения мечом. В отличие от команды Вэй Усяня, Цзян Чэн и Лань Ванцзи уже добрались до местности, в сторону которой указывала тёмная рука. Пока Лань Ванцзи играл "Покой", Цзян Чэн сидел в другой комнате у открытого окна, смотрел на ночное небо и думал о том, как там Вэй Усянь. Он так крепко задумался, что не заметил, как его напарник вошёл в комнату. Видимо, он хотел сказать ему, что рука успокоена, но понял, что его даже не заметили, и остановился, тоже призадумавшись. Поразмышляв немного, он верно угадал направление его мыслей: — Беспокоишься о Вэй Ине? — Ага, — он лишь едва вздрогнул, когда Лань Ванцзи подал голос, и вдруг поддался такому настроению, которое велит делиться с другими людьми своими чувствами. — Знаешь, Ханьгуан-цзюнь, однажды я спросил Вэнь Сычжуя, нравится ли ему то, что вместе со светлыми техниками он изучает и тёмные. И знаешь, что он мне ответил? — М? — Он сказал, что сам попросил Вэй Ина научить его этому искусству. Я спросил, зачем ему это? Сычжуй не из тех, кто жаждет могущества и власти просто так. Он сказал, что есть вещи и ситуации, где может помочь только тёмный путь, и Вэй Ину приходится его использовать. Но это может быть вредно для его здоровья, особенно в моменты эмоционального напряжения. Сычжуй сказал, что хочет изучить тёмный путь для того, чтобы защищать его. Я знаю, что волноваться за Вэй Ина не следует, пока с ним рядом есть эти двое. Цзинь Лин и Вэнь Сычжуй. Он очень любит их обоих, и ни за что не будет исполнять ерунду у них на глазах. Лань Ванцзи нахмурился. — После того случая он ни разу не вышел за рамки приличий. — На самом деле, был один случай, — заверил его Цзян Чэн. — Ты, может, и слышал что-то и прекрасно знаешь, как люди любят преувеличивать его деяния. Но в тот день мне и в самом деле стало страшно за него. Вэй Усянь, как сомнительная единица общества, не посещал собрания глав кланов вместе с братом, а спокойно сидел себе в Пристани Лотоса, как ему и велели. Он вообще после болезни был на диво послушный — ему сказали, чтобы он не отходил далеко от Юньмэна, и тот действительно либо сидел дома, либо охотился с адептами поблизости, и адептов, ходящих за ним, становилось больше с каждой Ночной охотой. Только покой и расслабление, никакого эмоционального напряжения и постоянный контроль лекаря — Вэнь Цин приходила каждый день и вела заметки о состоянии Вэй Усяня, за что Цзян Чэн был готов на неё молиться. — Я не ради тебя это делаю, — хмурилась девушка каждый раз, когда он благодарил её. — Я хочу помочь Вэй Ину встать на ноги. Как она и наказала, пострадавший находился в родном доме в окружении своей семьи. Вэнь Цин уверяла, что эти простые условия — лучшее лекарство от подобного рода недуга. Это было время, когда едва улеглись громоподобные слухи и разговоры о признании Вэй Усяня главе ордена Цзян. Всё, что знал о его позиции Цзян Чэн, это то, что он не собирается когда-либо участвовать в собраниях заклинателей или сопровождать брата куда-либо. Это возмущало Цзян Чэна, окрылённого открытостью их отношений — теперь он хотел, чтобы брат всегда был рядом, чтобы они стали опорой друг для друга. Но Вэй Усянь со смущённой и несколько грустной улыбкой говорил: — Не хочу тебя позорить. Цзян Чэн пытался доказать ему, что брат вовсе его не позорит, что никто не способен пристыдить его за то, что Вэй Усянь у него есть, но тот не слушал. Так что пришлось Цзян Чэну отправиться на тот злосчастный совет кланов в одиночестве. Между главами орденов произошёл спор — группа заклинателей устроила бесчинства, и были основания полагать, что в этом деле замешан один из не самых мелких орденов заклинателей. Нужно было вычислить паршивую овцу и устроить ей справедливый суд. Разумеется, никто не спешил признаваться, и несколько самых агрессивных глав орденов объявили, что никто не уйдёт из башни Золотого Карпа, пока не объявится виновник. Провизии в самом богатом ордене заклинателей было достаточно, чтобы содержать всех этих людей на протяжении нескольких дней, и всем пришлось согласиться. Кроме Цзян Чэна. На примере своего брата он примерно представлял себе, что означает "справедливый суд", и поспешил скорее уйти. Он заявил, что его орден точно никаких подозрительных дел не совершал — местность, где творились бесчинства, находилась довольно далеко от Юньмэна, и адептам его ордена нечего было там делать. Если честно, он даже сомневался, что нога хоть одного адепта его ордена ступала на эту землю за последние десять лет. Однако ему не позволили и шага ступить за порог. Если бы он начал отбиваться, это выглядело бы подозрительно. Ведь что невиновному с того, что они немного посидят в запертом дворце и подумают, кто же всё-таки виноват? Цзян Чэну пришлось сжать зубы и остаться на месте. Однако адепты его ордена, прибывшие вместе с ним, так не считали. Перед тем, как отпустить брата на совет кланов, Вэй Усянь намекнул, что где-то происходит что-то странное, но он слишком мало знает для того, чтобы говорить о чём-то конкретном. Цзян Чэн тогда покрутил пальцем у виска, но Вэй Усянь беспокоился и попросил взять с собой его маленького ученика. — И чем он мне поможет? — поднял бровь Цзян Чэн. На самом деле, он хотел, чтобы брат сам поехал с ним, если так волнуется. Но он понимал, что Вэй Усяню лучше не посещать такие сборища, поэтому молчал, лишь изредка намекая, что хотел бы посетить то или иное небольшое мероприятие вместе с ним. — Просто возьми его с собой, а там он разберётся сам, если вдруг что произойдёт. Он умный мальчик. Когда пересчитывал своих людей впоследствии, Цзян Чэн именно его не досчитался. — Где Вэнь Сычжуй? — Он сбежал! — сообщил один из адептов. — Улизнул, когда Ваш несостоявшийся побег поднимал шум. Цзян Чэн хмыкнул и не придал этому значения. Пускай бежит. Чтобы никто не разбежался, они ввели несколько правил: выдали всем по комнате так, чтобы те находились рядом с представителями другого клана; старались часто собирать всех в одном зале; после каждого приёма пищи вели обсуждения и дознание. Через четверо суток такого режима Цзян Чэн изнывал от головной боли — он не привык к столь частым разговорам с глупыми и агрессивными людьми! Каждый старался обвинить другого и тем самым обелить собственное имя. Цзян Чэн же понятия не имел, кто виновен в каких-то новых преступлениях, и просто каждый раз твердил, что его орден тут ни при чём. От этого он ужасно устал, потому как обычно ему не нужно повторять дважды. Тут же приходилось говорить одно и то же бесчисленное множество раз, и он бесконечно злился на окружающих за то, что те отвлекают от других дел своими идиотскими пересудами, и на себя за то, что снова опустился на тот же уровень смирения с невзгодами, как до отравления Вэй Усяня. Он чувствовал себя запертым в клетке, и от того, что он ничем не занимался целыми днями и только слушал громкие пересуды, Цзян Чэн постепенно начинал сходить с ума. Очередная дискуссия велась безумно долго и не думала останавливаться. Ругань бы так и сотрясала огромный зал, если бы кто-то не заметил, что пустые тарелки долгое время никто не убирает. — Эм, а не мог бы кто унести грязную посуду? — спросил один из спорщиков, чем сразу обратил всеобщее внимание на отсутствие прислуги. Цзян Чэну было решительно всё равно, но кто-то из заклинателей решил пойти и выловить кого-нибудь из слуг. Он открыл высокие, тяжёлые двери и выглянул в коридор. Обычно там постоянно суетились люди и стоял гул голосов из этого и соседних широких коридоров. Но за дверьми не было ни одной живой души, и стояла гробовая тишина. Это было явно ненормально, и тот дрожащим голосом оповестил: — Там никого нет! — Как это никого? — нахмурил брови Цзинь Гуанъяо, у которого от этих сомнительных споров даже его вечная улыбка сползла с лица. Он был прекрасным организатором, кто бы что ни говорил, поэтому это действительно было странно. Несколько взволнованных глав орденов медленно встали со своего места и решились проверить коридор. Все остальные ждали на своих местах, нечего носиться толпой по огромному дворцу, али сбежит кто. Однако делегация, отправленная проверять коридор, долго не возвращалась. Цзян Чэн всё фыркал, с презрением относясь к подобным затеям — они же заклинатели, так чего же тогда трясутся? Однако каждый боится того, чего не понимает, это нельзя было отрицать. — Ну наконец-то! — наиболее нервно сидевший глава ордена вскочил, когда увидел всех ушедших целыми и невредимыми на пороге зала. — Чего вы там так долго обшаривали этот несчастный коридор? — Мы не только в этом коридоре смотрели, — ответил белый, как полотно, мужчина. — Мы и в прилегающих коридорах поглядели. Всё, как и сказал шисюн, ни одной живой души! — Как так?! И вдруг у Цзян Чэна всё внутри похолодело. Он вдруг понял, что вся ситуация кое-что ему напоминает. Тихо, незаметно убрать всех людей в здании так, чтобы ни одна жертва не догадывалась о том, что происходит с другими. Незаметно убирать по одному так, чтобы никто даже не пискнул и не дал знать, что происходит что-то подозрительное. Он знал, кто любит так делать. Это же один в один почерк Вэй Усяня! Заклинатели тут же закрылись в большом зале, и напасти заставили всех молчать. Тишина ласкала слух, но беспокойные мысли так занимали голову Цзян Чэна, что тот не обратил бы внимания, даже если бы все начали галдеть, как прежде. Примерно через час напряжённого сидения в тишине, раздался стук в дверь, подобный грому, хотя сам был лёгок и тих. Никто не решился подойти к двери, надеясь, что вторженец сам их откроет. В конце концов, они были не заперты. Так и случилось — вежливо прождав немного, нарушитель спокойствия открыл тяжёлые двери, и взору всех присутствующих открылась чёрная, тонкая фигура. — Всем привет, — голос громом пронёсся по большому залу. — Вэй Усянь! — завопил кто-то дурным голосом, и Цзян Чэн, уже собравшийся ударить себя ладонью по лбу, смерил кричавшего презрительным взглядом. — Это я, — с лёгкой улыбкой ответил он, как будто не ощущал враждебности по отношению к себе. — Зачем ты прибыл, пёсий сын?! На самом деле, Цзян Чэну тоже было очень интересно, что он здесь делает. — А вот и виновник тех несчастий! Глава ордена Цзян повернулся к говорившему и злобно зашипел. Ну при чём здесь Вэй Усянь? Почему вообще во всех бедах должен быть повинен именно он? Сам же виновник торжества поднял брови, как будто спрашивал "Вы что, серьёзно?". Он вёл себя спокойно, и это несколько пугало. Точно такое же совершенно спокойное лицо у него было, когда он издевался над Вэнь Чао, и это сходство заставило холодный пот выступить на спине Цзян Чэна. — Ты же сам понимаешь, что это бред, — усмехнулся Вэй Усянь. — Я, собственно, почти не желаю вам зла. "Почти?!" — надо было видеть, как у всех присутствующих встали дыбом волосы. — Мне даже плевать, что у вас тут за дела обсуждаются, — заверил он, почти искренне, но издёвка читалась в каждом его жесте. — Я пришёл забрать брата домой. Очень не хорошо держать его здесь уже...сколько? Четвёртые сутки? — Г-глава ордена Цзян никуда не пойдёт! Они все окружили Цзян Чэна, как бы говоря, что ему придётся убрать их всех, если он хочет взять своё. — Вы не поняли, — голос лился приятно и тягуче, как патока, заставляя Цзян Чэна пугаться за жизни всех присутствующих. — Мне и вправду совершенно плевать на ваши разборки, всё, что мне нужно, это забрать брата домой. Я действительно готов сделать всё, что потребуется. Вы думаете, я как-то изменился после того, как был отравлен энергией Инь? Я развею ваши сомнения — я всё такой же готовый ко всему и на всё, если знаю, что моё дело право. Вы сможете в будущем найти виновника ваших бед, но без участия в этом моего брата. Все, кто окружил Цзян Чэна, напряглись, и Вэй Усянь издал смешок, холодный, пугающий, но в то же время полный веселья — злого и надменного. — В конце концов, вы не сможете найти того, кого ищите, если будете мертвы, — на его лице появилась безжалостная, жестокая улыбка. — Мы же все прекрасно знаем эту историю: мне не придётся ничего делать самому. Как думаете, вашим предкам скучно в своих могилах? Может, дать им немного погулять, организовать семейную встречу? Мне несложно доставить вам эту радость. Всех, включая Цзян Чэна, передёрнуло. Каждый из них помнил те легенды о том, как Старейшина Илин вырыл кладбище ордена Цишань Вэнь и повёл предков своих врагов убивать их, тут же обращая в своих послушных мертвецов. В действительности для этого достаточно всего пары песен, а флейта была у него с собой. Как всегда нет меча, но флейта точно приклеилась к нему. Шаг за шагом они отступали от цели визита прочь — мало того, что никому не хотелось видеть лица своих мёртвых родных, им также не хотелось умирать. Вэй Усянь прошёл вдоль зала, остановился около брата и протянул ему руку, улыбнувшись уже робко, лишь краем губ, без единого намёка на холод. Цзян Чэн с опаской покосился на него, но вложил ладонь в его, и они вместе вышли из зала, на пороге которого Вэй Усянь остановился, глянул на адептов Юньмэн Цзян и кивнул в сторону выхода. Те, неудержимые уже ничем, радостно побежали прочь от толпы перепуганных заклинателей. — Вэй Усянь! Что это, твою мать, было? — А сколько ты собирался ещё там торчать? — простодушно спросил Вэй Усянь, неустанно идя вперёд и таща брата за собой. — Я не выбирал оставаться там! Вэй Усянь вдруг остановился, он какое-то время молчал, крепче сжимая его руку, и наконец спросил: — Почему ты думаешь, что я должен был позволить им это делать? — Что? — Я предполагал, что на этом совете кланов случится что-то неприятное, опираясь на слухи и разговоры. Я послал вместе с тобой А-Юаня, всё равно никто в жизни не догадается, кто он такой. Я уже говорил, что он умный мальчик? А-Юань сразу понял, что в этой ситуации его силами ничего не поделаешь, поэтому он вскочил на меч и понёсся в Юньмэн. — Он уже может летать на мече? — опешил Цзян Чэн. — А-Юань ещё слишком юн, чтобы летать на большие расстояния, — Вэй Усянь кивнул. — Поэтому ему приходилось делать остановки. Но он добрался и рассказал мне о том, что случилось. — Как только увижу этого засранца, переломаю ему ноги! — буркнул постепенно успокаивающийся Цзян Чэн. Оцепенение прошло, и он больше не чувствовал себя добычей, попавшей в лапы к опасному хищнику. Перед ним снова был его Вэй Усянь, спокойный и доброжелательный, не в пример тому кровожадному созданию, что было тогда, в зале. — Они фактически взяли тебя в плен, — строго парировал Вэй Усянь. — Как я мог позволить главе своего ордена быть в плену у кого-то? Если ты вытащил меня из Безночного города, то почему бы мне не вытащить тебя из этого золочёного курятника? Только через некоторое время до Цзян Чэна дошёл смысл сказанного, что неудивительно, потому что они с братом никогда не отличались способностью высказывать свои мысли правильно. Он хотел сказать, что так же, как Цзян Чэн никому не отдаст брата, Вэй Усянь никому не отдаст Цзян Чэна. От осознания истинного значения этих слов в груди потеплело. Когда они вышли из дворца, Цзян Чэн вытащил из ножен меч, чтобы полететь на нём. Он даже встал на лезвие, но Вэй Усянь остался на месте. Он смотрел в пол, заведя руки за спину и неловко ёжась от чужого испытывающего взгляда. Цзян Чэн был почти уверен, что Вэй Усянь забывает меч не просто так, но, если честно, ему было слишком страшно знать причину. Если Старейшина Илин что-то упорно скрывает, это не может быть какая-нибудь безобидная тайна. Поэтому Цзян Чэн злился, но не спрашивал. Если смотреть правде в глаза, Вэй Усяню вовсе не нужен был меч, чтобы защитить себя. Достаточно было флейты, чтобы все в страхе бежали прочь, как сегодня. — Я, эм...подожду А-Юаня. — А куда он ушёл? — А куда, по-твоему, делись все остальные адепты из ордена? Они проверяют, все ли на месте. — Тебя Вэнь Юань сюда привёз, да? Вэй Усянь виновато кивнул, как будто хотел сказать "Прости, шиди, я снова забыл меч". Поразительно, он выглядел, как побитый щенок, провинившийся перед хозяином, и меньше всего напоминал того безжалостного молодого человека, который угрожал осквернить чужие могилы и устроить кровавую баню. Цзян Чэн устало вздохнул. В какой-то степени, он был благодарен брату за то, что вытащил его оттуда. — Полетели давай домой, бестолочь, — наконец, кивнул он. — Я просидел там четверо суток, и безумно хочу домой. Вэй Усянь радостно, но аккуратно забрался на меч перед Цзян Чэном, и они вместе взмыли в ночное небо. Цзян Чэн обнял брата со спины и прижал к себе за талию, уткнулся носом в плечо и вдохнул глубоко смешение какого-то особого, чуть сыроватого аромата ночи и собственного запаха Вэй Усяня. Лишь на свежем воздухе он смог наиболее ярко ощутить, как душно было в запертом дворце, и только сейчас он явственно почувствовал, как ему было страшно, когда брат начал вести себя странно. Сейчас же он был обычным Вэй Усянем. Может, немного тихим, но всё таким же несколько неуклюжим, тёплым и мягким. Он очень боялся снова потерять его на пару лет. Внезапно он вспомнил кое о чём, и руки его сжались ещё сильнее вокруг талии. Вэй Усянь, конечно, заметил усилившееся давление, и спросил: — Что-то случилось? — Куда, — он сглотнул, — куда делись слуги из Благоуханного дворца. — Шиди, о чём ты подумал? — он сразу распознал направление его мыслей. — Когда я маялся последствиями отравления, мне удалось создать ещё одну занимательную технику. Для неё не используются песни, зато нужно предварительно выловить большое количество духов. Благодаря ей, все слуги Благоуханного дворца сейчас собраны в одном из залов, живые, но без сознания. Когда они проснутся, а это случится скоро, они не смогут внятно объяснить, что произошло, потому что совершенно не понимают, что с ними сделали. У Цзян Чэна сразу от сердца отлегло, и он вымученно прижался лбом к его лопаткам. — Я боюсь, что с тобой произойдёт то же самое, что и в прошлый раз. — Что я захочу поубивать целую кучу людей? — меланхолично и немного расстроено спросил Вэй Усянь. — Нет, дурень! Я боюсь не того, что ты с кем-то захочешь расправиться. Я боюсь, что после этого я снова потеряю тебя на пару лет, а может, и навсегда. Кажется, это ещё больше расстроило Вэй Усяня, и он совсем затих. Можно было даже почувствовать, как он усиленно думает над чем-то, но Цзян Чэн не решился ему мешать. После долгого молчания, Вэй Усянь положил руку на руки Цзян Чэна, державшие его за талию, и сказал: — Я в порядке. И это было правдой — когда они вернулись в Пристань Лотоса, Вэнь Цин осмотрела его и не обнаружила никаких изменений его состояния. Похоже, он просто такой есть, и энергия Инь здесь не при чём. — Ты, наверно, думаешь, что он изменился, — вынырнув из воспоминаний, сказал Цзян Чэн. — Но правда в том, что после отравления он не изменился — лишь наконец-то снова стал собой. Он действительно такой — никогда не думает над тем, что именно делает, но всегда уверен в том, что поступает правильно. Лань Ванцзи подошёл к нему и положил руку на плечо. — Это сложно. Цзян Чэн лишь вздохнул. Удивительно, как они с Лань Ванцзи понимали друг друга, если речь шла о Вэй Усяне. В данном случае эта фраза означала, что это трудно — ждать и верить, верить и ждать, а также бояться каждый раз, что подобное может произойти снова.