Шаг за шагом

На небольшом кладбище легко колыхалась трава. Время перевалило за полдень, и скоро сизое небо окрасит рыжий закат. Пока же на вечереющем небе было белым бело, и если бы какой-нибудь любопытствующий чудак зашёл на сиротливо стоящее вдали от города кладбище, он бы услышал, как над могильными плитами и высокой травой прохладный ветер несёт на себе лёгкие звуки флейты. Для человеческого уха и чувствительного сердца мелодия звучала так, словно кто-то рассказывает сказку. Для каждого эта история могла быть о разном — она звучала и как призыв подняться и взять в руки меч, и как повесть о том, как чью-то родину с течением времени застила сыра земля. Песнь была пропитана печалью, решимостью и твёрдостью одновременно. Жаль, что никто не смог бы насладиться этой мелодией, так как кладбище было заброшено и опустело, но, с другой стороны, эта музыка и не предназначалась для людей. — Молодец, Сычжуй, — Вэй Усянь улыбнулся и потрепал исполнителя прекрасной песни по плечу. — И что эта мелодия должна делать? — с сомнением глядя на обоих заклинателей, спросил Цзинь Лин. — Поднять всех мертвецов этого кладбища и пустить в бой, — ответил Вэнь Сычжуй. — Ну, по идее. — И точно поднимет, если ты вложишь в неё силу, — удовлетворённо кивнул Вэй Усянь. Вэнь Сычжуй благодарно ему улыбнулся. Поначалу учитель не собирался обучать его основам тёмного пути, ограничившись только светлыми техниками, к изучению которых ребёнок подходил со всем возможным энтузиазмом. Однако он быстро осознал, что есть ситуации, в которых недостаточно знать только светлые, общепринятые техники, проверенные столетиями. В тех местах, где светлый заклинатель может только крепко зажать меч в руках и стоять на смерть, тёмный может сыграть песню. Именно поэтому Вэй Усяню часто приходится пользоваться этим на Ночной охоте, в то время как у отравившегося энергией Инь высок шанс повторить это, и Сычжуй попросил его научить своему искусству. Тогда же Вэй Усянь сказал, что ему нужно будет вырезать себе флейту. Самостоятельно. Купленная где-то, да даже сделанная искусным мастером, не пойдёт — для правильного использования техник тёмного пути необходимо самому вырезать себе инструмент. И Сычжуй пожелал флейту. Он пошёл на гору Луаньцзан, нашёл дерево, из которого сам Вэй Усянь сделал себе флейту, когда только попал туда, и вырезал её из этой древесины. — Зачем ты учишь его этому именно сейчас? — насупился Цзинь Лин. Вэнь Сычжуй покачал головой. Многие люди завидовали ему и с готовностью признавались в этом, но Цзинь Лин никогда бы не признал свою зависть тому, что его учит сам Вэй Усянь искусству, которое создал. — А когда ещё? — резонно спросил Вэй Усянь. — Нужно пользоваться этим, пока у нас в распоряжении есть такое чудесное, никому ненужное кладбище! В наше время, когда большинство территорий принадлежит кому-то, трудно найти кладбище, за осквернение которого к тебе бы не пришли с оружием. Если я или Сычжуй поднимем кладбище в Юньмэне, Цзян Чэн мне голову оторвёт, а больше я нигде и не бываю, потому что он тут же мчится забрать меня назад. Только в Гусу отпускает, но я слишком уважаю обоих братьев Лань, чтобы бесчинствовать на их земле. Тут же прекрасные бесхозные территории! — Ты ужасен! — Да брось, А-Лин, — добродушно ответил Вэй Усянь. — Всё равно нам нечем здесь больше заняться. — А меня научишь чему-нибудь? — с энтузиазмом спросил Мо Сюаньюй. Цзинь Лин тут же зашипел, как кошка, и воскликнул: — Ты недостоин того, чтобы он тебя учил! — При всём уважении, молодой господин Мо, — очень холодно, но вежливо произнёс Вэнь Сычжуй, — я тоже так считаю. — Но ведь на самом деле не важно, что думаете вы, — нагло заявил проходимец, отчего руки юношей дрогнули в неконтролируемом желании взяться за меч. — Важно, что думает Старейшина Илин. — Ни к чему тебе эти знания, — покачал головой Вэй Усянь. — И у меня действительно нет никакого желания учить ещё кого-то этому. Я обучал А-Юаня с детства, остальных же я могу только направлять. Если ты хотел ко мне в ученики, тебе нужно было проситься лет с шести. Оба юноши выдохнули с облегчением. Очень повезло, что Вэй Усянь согласен учить кого-то только с малолетства, потому как ему нужно воспитать ученика правильно, чтобы он никогда не применил тайные знания во вред людям. Им не нравился этот парень, но Вэй Усянь был добродушен, что не удивительно, потому как нужно было действительно заслужить его неприязнь. Потому они и страдали — Вэй Усянь был слишком простодушным и беззаботным. На первый взгляд, по крайней мере. В пути их компания очень понравилась извозчику, и даже к Вэй Усяню он проникся сочувствием, когда на вопрос, почему он так странно себя ведёт, очаровательный вежливый мальчик, Вэнь Сычжуй, ответил ему: — В детстве Сянь-гэгэ много бродяжничал, и во время его скитаний он часто подвергался нападению бездомных собак. С тех пор он боится любую, даже самую доброжелательную и мелкую псинку. Бедолага всхлипнул, и Цзинь Лин добавил: — Особенно мелкую. Чем меньше собака, тем больше он боится её. С этим человеком они доехали до города, и Фея закружилась вокруг себя, словно играя с хвостом, но на самом деле давая знак, что на этом месте след обрывается. Несмотря на всю уникальность её нюха, Фея иногда не могла точно определить местоположение, но район, в котором нужно искать, всегда определяла безошибочно. Своими беспокойными движениями она до смерти напугала Вэй Усяня, который вскрикнул и забился в угол. Вэнь Сычжую пришлось здорово поработать над его успокоением, чтобы он наконец выполз из повозки. Хорошо ещё, что у Вэнь Сычжуя был богатый опыт в этом: так как он живёт в бывшей комнате своего учителя, тот приходит к нему ночевать, если ссорится с Цзян Чэном. Они попросили извозчика остановиться и попрощались, а тот всё удивлялся их чудачеству — надо же, собака действительно их куда-то привела. Путникам же и особая точность нюха собаки не нужна, чтобы понять, где они могут встретиться со злоумышленниками, поэтому Вэй Усянь сразу отправился узнавать, где здесь ближайшее кладбище. Конечно, нельзя просто выловить обычного прохожего и спросить, где здесь какое-нибудь желательно крайне подозрительное кладбище. Надо действовать деликатнее. В каждом поселении есть кладбище или иное место, где хранятся трупы, но здесь, в отличие от многих мест, не было продавцов талисманов, защищающих могилы от Старейшины Илин. Если бы здесь происходило что-то странное, можно было бы подойти к одному из торговцев этими талисманами и спросить, к чему сей ажиотаж. Вэй Усянь знал, что другие заклинатели тоже часто спрашивают у таких людей, не случилось ли чего странного, так как сам был опрошен несколькими заклинателями, когда продавал талисманы. Также нужно отметить, что не все пути Старейшины Илин вели на кладбище. Некоторые из них приводили его... — В винную лавку?! — завопил Цзинь Лин с потемневшим лицом. Вэнь Сычжуй, часто соглашающийся с ним, на этот раз стоял себе спокойно, как будто ничего возмутительного в этом не видел. Цзинь Лин скрипнул зубами, дивясь, как это он не догадался, что ученик всегда будет на стороне своего учителя! — Увидишь, А-Лин, мы мигом узнаем обо всех байках этого места, если разговорим торговца винной лавки. — А можно разговаривать с торговцем какой-нибудь другой лавки? Цзинь Лин насупился, но его уже никто не слушал: Вэй Усянь неприлично гыкнул на местного зазывалу, который кричал, что возьмёт фамилию того, кто выпьет их крепчайшее вино и устоит на ногах, и сразу отправился в его сторону. Попутно не унимающийся Цзинь Лин спросил: — Откуда у тебя вообще деньги? — Твой Старший дядя дал мне их в дорогу и строго наказал... — Не тратить их на всякую ерунду и выпивку? — Да, но ты же хороший мальчик и ничего ему не расскажешь, верно? Тем более, если тебя это утешит, мы платим не столько за вино, сколько за информацию. Цзинь Лину верилось с трудом. Тем более, он и вправду не собирался его сдавать. В конце концов, Старший дядя тоже хорош — если его брат действительно чего-то хочет, у него просто не найдётся сил, чтобы ему отказать. Когда увидел количество сосудов, которые Вэй Усянь опустошал с невозмутимым выражением лица, действительно разбалтывая разговорчивого прислужника, Мо Сюаньюй воскликнул: — Вы так много пьёте и всё хоть бы хны, Ста... Не успел он произнести зловещее прозвище, Цзинь Лин с суровым лицом всыпал ему крепкую затрещину. Бедолага упал лицом в стол, явно неприятно соприкоснувшись с его поверхностью. Ещё не хватало, чтобы он во всеуслышание заявил, что Старейшина Илин в городе и как раз спрашивает про подозрительные кладбища! Те, кого они ищут, тут же бросятся наутёк, кем бы они ни были, а коллекция идиотских слухов про Вэй Усяня и кладбища пополнится новыми историями. Разве им это нужно? К тому же, он ещё и не нравился Цзинь Лину за то, что тот осмелился сделать, пока ещё был адептом Ланьлин Цзинь. Вероятнее всего, для Вэй Усяня даже это не стало бы причиной гонений на беженца, но для Цзинь Лина его деяния были бесстыдными и не делающими ему чести. Сейчас же он пытается тянуть свои грязные руки к святая святых — Вэй Усяню. Если Цзян Чэн узнает, что проходимец то в ученики напрашивается, то комплименты пытается делать, в общем, всячески пытается быть ближе к его брату, он переломает наглецу ноги! — Чего это Вы, молодой господин? — испугался прислужник. — Ещё дитя, а уже такой грубый. Как это Вы так сильно его приложили, что он стонет и встать не может? — Он же заклинатель, — скучающе заявил Вэй Усянь, как будто не был одним из них. — Они все такие. На вид щупленькие, а рука тяжёлая. — А Вы не заклинатель? — А ты видишь у меня меч? Но это не было ответом! Старейшина Илин никогда не носил меч, что не мешало ему быть, без сомнения, самым узнаваемым заклинателем в Поднебесной. Однако прислужник легко купился и рассказал им, что в городе действительно есть одно странное кладбище. Чуть больше десятка лет назад здесь вырезали местный орден заклинателей. Люди относились с большим почтением к умельцам, занятым в этой непростой профессии, потому что те делали вещи за гранью воображения обычных людей. Простой обыватель, столкнувшись с нечистой силой, растеряется и не будет знать, что делать, потому что существует много правил и условий, при которых человек может побороть нечисть. Безусловно, они все были образованными людьми, обученными наукам и этикету, но именно умение сражаться с тёмными силами делало их богоподобными. Обыватели итак не понимали их мир, так что не вмешивались ни в войны, ни в распри, потому как это исключительно их дела, а мирному населению оставалось только судачить об этом. Учитывая всё это, никто не вмешался, когда в местный орден заклинателей пришла беда. Однажды ночью кто-то вырезал весь клан, состоящий из более чем пятидесяти заклинателей, за один раз. Бедолаги пытались выбраться из своего внушительного поместья, как могли, но то было заперто...изнутри. Несмотря на это, люди барабанили по стенам, явно пытаясь выбраться и изнемогая от бессилия. Судьба их была решена, и понятно, что здесь не обошлось без нечистой силы, но также был ясен и злой умысел. Нетрудно догадаться, кого поспешит обвинить в этом молва. — Зуб даю, что это дело рук Вэй Уцаня! Взглянув на него холодно, Цзинь Лин резко ответил: — Тогда побереги зубы. — Он — Вэй Усянь, — добавил Вэнь Сычжуй, и в его глазах тоже было что-то от угрозы. Вэй Усянь не стал одёргивать детей, потому что уже был поглощён размышлениями. Честно говоря, это событие действительно похоже на его стиль, отчего закрадывалась мысль о весьма умелом подражателе, а вот подражателей у Старейшины Илин было полно. Хорошо, что есть одно обстоятельство, благодаря которому невозможно обвинить его в этом деянии. — Эй, да вы чего? Разве ж не любой бы подумал на Старейшину Илин? — Вероятно, — прохладно ответил Вэнь Сычжуй. — Только вот как раз в это время Вэй Усянь был прикован к кровати болезнью! Ты думаешь, он бы восстал лишь для того, чтобы расправится с этим вашим вшивым... — Цзинь Лин! — Вэй Усяню пришлось прикрикнуть на него, после чего он повернулся к прислужнику и мягко произнёс: — Прошу простить моих племяшей, их явно сегодня бес попутал. — Ничего страшного, — кажется, прислужник не обиделся, и добавил только: — Дети. В этом возрасте они все немного буйные. Сложно Вам, наверное, справляться сразу с двумя. Вэнь Сычжуй сидел на своём месте степенно, прикрыв глаза, напоминая теперь снежную вершину недосягаемо высокой горы, что было с ним нечасто и являлось признаком крайнего раздражения, близкого, пожалуй, к ненависти. Цзинь Лин же опасно скрипнул зубами, и Вэй Усянь поспешил встать, попутно говоря: — Знаешь, а я ведь выпил не один, а несколько сосудов вина, и всё ещё преспокойно стою на ногах. — Ну да, — паренёк тупо вылупился, не понимая, к чему это он, но, догадавшись, воскликнул: — Точно же! Я же обещал взять Вашу фамилию. Так говорите же, и я с честью буду носить её! Юноши взволнованно подобрались. Несмотря на то, что им лучше не раскрывать нахождение в городе Старейшины Илин, они оба сейчас больше всего на свете хотели, чтобы этот наглец узнал, что перед ним стоит сам Вэй Усянь. Однако тот ответил: — Моя фамилия — Цзян. Они были почти уверены, что Цзян Чэн бы расплакался от счастья, услышав это, но дети выбежали из винной лавки крайне недовольными жизнью. Как только они вышли, Вэй Усянь набросился: — Да что с вами обоими такое?! Оба сразу опустили головы, стоило ему немного повысить голос. Вэнь Сычжуй неуверенно пробурчал: — Ничего такого... — Ничего такого? Я видел, как вы положили руки на мечи! — Но он обижал тебя! — вскинулся Цзинь Лин. Вэй Усянь удивлённо вскинул брови. — Разве я выгляжу обиженным? — Ты никогда не выглядишь обиженным, — ещё больше надул щёки мальчишка. — И вообще, если тебя это не заботит, то я точно не собираюсь сидеть и слушать, как кто-то вешает на тебя чужие грехи, даже тогда, когда в то время ты был просто неспособен сделать ничего дурного. — А-Лин, не ты ли спросил меня, какое мне дело до мнения необразованных людей? — Я, — удручённо ответил Цзинь Лин, чувствуя, как Вэнь Сычжуй утешительно хлопает его по плечу. — Так какое тебе дело до мнения этого прислужника, никогда нечисть в глаза не видевшего? Ведь и так понятно, что он нёс абсолютный бред — в то время я действительно не мог даже встать с кровати без чьей-то помощи, если вообще, конечно, был в сознании. Я это знаю, вы это знаете, и всё наше не очень дружное сообщество заклинателей об этом знает. А посторонние люди пускай говорят, что хотят, и пускай боятся — чем больше меня боится Поднебесная, тем меньше возникает желания подходить к Юньмэну у всяких проходимцев, вроде того, кто вырезал этот несчастный клан. Удостоверившись, что племянник ничего не хочет сказать в ответ, он перевёл взгляд на своего ученика: — Ладно Цзинь Лин, а ты чего взбеленился? — В смысле "ладно Цзинь Лин"? — Учитель, Вам действительно вредно расстраиваться, — робко ответил Вэнь Сычжуй. — Вы можете говорить, что ложные обвинения в бесчинствах только укрепляют страх перед Вами, но разве не это привело к нервному срыву и отравлению энергией Инь тринадцать лет назад? Тётя строго наказала Вам избегать неприятных ситуаций и людей, желающих Вам зла, и мы все стараемся оградить Вас от того, что в теории может Вам навредить. Вэй Усянь вздохнул, как будто не знал, плакать ему или смеяться. В конце концов, он решил, что малы они ещё слишком, чтобы его защищать, и велел всем направляться на то подозрительное кладбище. Так они и оказались здесь. — Слушайте, а звуки флейты не спугнут предполагаемых могильщиков? — Не думаю, что они навестят нас так рано, — зевнув, ответил Вэй Усянь. — Кто же делает подозрительные дела средь бела дня? — Ты же говорил, что они выберут именно это кладбище, потому что оно пустует, а весь клан погиб, потому и некому горевать о пропаже. — Да, но они могут предполагать, что мы следуем за ними. Я бы не рисковал и им не советую. Засим он уселся на удобный камень возле надгробья, вгляделся вдаль, и улыбнулся, задумавшись о чём-то. — Я доволен тем, как ты освоил тёмные песни, которым я учил тебя недавно, — сказал он. — А как насчёт светлых песен, которые мы с тобой тоже учили до моего отъезда в Ланьлин? Вэнь Сычжуй прикрыл глаза и без лишних слов поднёс флейту к губам. Мелодия поплыла, её легко подхватил ветер, и хоть песня явно была правильно сыграна, Цзинь Лин, слушавший её, испытал острое разочарование. Тёмные песни, созданные Вэй Усянем, отличались заметной лёгкостью — по настроению они были похожи на угасающий где-то вдалеке весёлый смех или чей-то тихий плач по прошедшим дням и канувшим в лету жизням. Эти мелодии непременно задевали тончайшие струны в душе каждого человека, играя на нём, как на инструменте, и заставляли слушателя грустить, а сердце сжиматься от сочетания странного ликования, ностальгии и печали. Они были, как сам Вэй Усянь, и являли собой солнечную, искрящуюся радость, медленно и мягко, как молоко, перетекающую в величайшую скорбь. При этом были и резкие, торопливые мелодии, похожие на буйный пожар, в котором языки пламени вертятся в разные стороны, как уж, как безумец, и песня, похожая на огонь, была тревожной. Однако даже эти мелодии были лёгкими, как дым или искры. Светлые песни тоже звучали приятно, так как многие из них направлены на успокоение, но даже они имели некую тяжесть, давлеющую над человеком и заставляющую его расслабиться, погрузиться в дрёму. Кардинальное отличие их, из-за которого они слышались и воспринимались совершенно по-разному, как раз и состояло в назначении: если тяжёлые мелодии светлых техник были направлены на то, чтобы усмирить нрав, чувства, волю к сопротивлению, то тёмные песни, наоборот, призывали восстать, вспомнить всё былое. Одни обращали сердце в камень, другие же будили тепло, любовь, преданность, а также злобу, ненависть и скорбь. Поэтому Цзинь Лин немного расстроился, услышав светлые песни. Он никогда в жизни не слышал ничего более волнующего, чем музыка Вэй Усяня. Её воздействие было настолько велико, что даже болван Мо Сюаньюй застывал, когда её слушал. Когда Вэнь Сычжуй закончил, Вэй Усянь удовлетворённо кивнул. Вэнь Сычжуй уже было обрадовался, но затем его учитель встал с камня и лёгкой походкой подошёл. Это означало, что, несмотря на то, что мелодия сыграна неплохо, у него всё же есть пара замечаний. — Всё хорошо, только вот эту часть следует играть несколько иначе. Он взял в руки флейту и сыграл небольшой отрывок из мелодии, которую играл Вэнь Сычжуй. Когда закончил, он посмотрел на ученика, и тот кивнул: — Я понял. — Да что ты там понял? — пробурчал Цзинь Лин. — По мне так, что то, что это. Никакой разницы. Вэй Усянь похлопал его по плечу, вздыхая: — Эх, А-Лин, ты так похож на Цзян Чэна. — В каком это смысле? — Цзинь Лин недовольно сощурился и сложил руки на груди. — Ну точно, ты даже движения совершаешь те же! — он и вовсе беззаботно расхохотался, и смех его понёсся неудержимо по всему кладбищу, совсем как музыка, которую он сам создал. — Да объясни же, что ты имел в виду, когда говорил, что я похож на дядю! — Ну, он тоже не хотел заниматься музыкой со мной. Походил пару раз на уроки и бросил. Теперь, когда я говорю А-Юаню, что он сыграл неправильно, и показываю, как нужно, Цзян Чэн говорит то же самое, что и ты сейчас. Цзинь Лин задумался. Если честно, он даже слышал подобную историю от Старшего дяди, только была она немного о другом. Дядя рассказывал, что Вэй Усянь, с которым они были неразлучны с раннего детства, никогда ничем особо не увлекался всерьёз. За какое бы дело он не брался, ему всё давалось поразительно легко: фехтование, стрельба из лука, боевые искусства, Ночная охота. Он не просто хорошо осваивал их, он становился лучшим во всём, за что брался. И долгое время Цзян Чэн думал, что, видимо, он не относится ни к чему серьёзно именно потому, что всё и так у него как будто само собой получалось именно так, как нужно. Однако игра на флейте была чем-то другим. Конечно, когда будущий Старейшина Илин потащил своего брата на уроки флейты, у первого сразу всё получалось, а у второго — нет. — Молодой господин Цзян, у Вас не достаёт слуха, — говорил ему учитель, так как в их ордене не было принято приукрашивать правду, даже если разговор был о наследнике клана. — Вам нужно научиться слушать, прежде чем действительно браться за игру! Однако Вэй Усяня наоборот, хвалили, поэтому Цзян Чэн разозлился и бросил занятия. Он был уверен, что и Вэй Усянь скоро бросит, когда станет лучшим, потому что очевидно, что и это дело у него получается слишком легко. Но тот, несмотря на это, продолжал заниматься музыкой серьёзнее, чем другими вещами, и это удивило Цзян Чэна. Неожиданно его дико раздражало, что Вэй Усянь ходит на эти уроки. Шисюн, разумеется, не понимал, за что на него злятся, да и сам Цзян Чэн не знал, почему каждый раз осаждает брата, стоит тому прийти с уроков музыки. Зато сейчас Цзян Чэн точно знает, что его раздражали не уроки сами по себе, а то, что Вэй Усянь, который всегда был рядом и ходил за ним, как приклеенный, был где-то без него. Вспомнив о том, как Старший дядя рассказывал ему об этом, Цзинь Лин вдруг сердито спросил: — Да если б я попросил тебя научить меня играть на флейте, разве ты бы стал и вправду меня учить? Старейшина Илин взял Вэнь Сычжуя в ученики, ещё когда тот был ребёнком, и этого юношу можно было по праву называть его преемником. Но Вэй Усянь отчего-то и не думал брать в ученики собственного племянника. Почему? На этот вопрос можно было найти множество ответов, но один из них мог заключаться в том, что Цзинь Лин является будущим главой ордена Ланьлин Цзинь, а Вэй Усянь и его знания принадлежат ордену Юньмэн Цзян. Подобно секретным техникам Гусу Лань, они останутся в ордене Юньмэн Цзян, и нечего адептам других орденов быть посвящёнными в его знания. На самом деле, с тем, какие мелодии создаёт Вэй Усянь, лучше никому о них не знать. — Чего это ты вдруг? — удивился Вэй Усянь. — А-Лин, тёмные мелодии — это не та вещь, к которой можно относиться беспечно. Я всегда считал и буду считать, что, принимая решение идти по этой дороге, ты должен чётко представлять себе риски. Если ты не будешь достаточно осторожным и разумным, твоя душа обратится в труху. Цзинь Лин насупился. Конечно, дядя говорил так при живом ученике не потому, что считал Цзинь Лина недостойным, или не беспокоился за Вэнь Сычжуя, который уже начал изучать тёмный путь. Дело в том, что он не просто обучал Вэнь Сычжуя, а плотно занимался самим его воспитанием, поэтому и был уверен, что мальчик, которого он сам вырастил, не позволит себе заиграться, всегда будет рассудительным и здравым. Вэнь Сычжуй не только не позволил бы оступиться себе самому, но и за учителем своим приглядывал. Поэтому Старейшина Илин был уверен, что может доверить ему свои знания. — А я и не тёмные мелодии имею в виду. — Ты хочешь научиться музыке? — этому Вэй Усянь удивился, пожалуй, больше, чем тёмным мелодиям. — Как странно. Ты же никогда не проявлял интереса к ней. — А на кого мне ровняться? — огрызнулся Цзинь Лин. — Мой орден воспевает искусство владения мечом. Вэй Усянь как-то печально вздохнул. Он нашёл на кладбище большой и довольно крутой холм, лёг на траву и сложил ладони лодочкой, намереваясь вздремнуть. — Старейшина? — неуверенно позвал его Мо Сюаньюй. — Вы это чего? Вэнь Сычжуй строго посмотрел на Мо Сюаньюя и покачал головой, призывая к молчанию. Для них с Цзинь Лином подобное поведение Вэй Усяня не было чем-то необычным. Несмотря на то, что полностью вылечился от отравления энергией Инь, он периодически испытывал на себе долгосрочные последствия этого необычного недуга. Несмотря на то, что сам Вэй Усянь был достаточно активным, ему теперь не хватало энергии на все свои похождения. Поэтому иногда, когда чувствовал усталость, он ложился где-нибудь и дремал, восстанавливая силы. Дети старались не трогать Старейшину Илин в такие моменты, потому что на тихого, спящего Вэй Усяня, свернувшегося в клубок и зябко прижимающего ноги к груди, было приятно смотреть. У тех, кто был лично с ним знаком, сердце сжималось от умиления и желания оберегать это чудо. Он долгое время молчал, и все подумали, что тот задремал, но минут через десять послышался его тихий голос: — А что делать, если ты не можешь использовать меч? — В смысле? — нахмурился Цзинь Лин. — В какой это такой ситуации нельзя воспользоваться мечом? — Когда у тебя нет золотого ядра. Вэнь Сычжуй тихо подошёл к Вэй Усяню, присел рядом в полном молчании и положил ладонь ему на макушку. В глазах юноши была щемящая нежность и какая-то печаль. Он мягко погладил учителя по голове и сказал: — Сянь-гэгэ, ты, должно быть, утомился. Вэй Усянь не стал спорить и прикрыл глаза. На этот раз он уснул надолго. Цзинь Лин поморгал глазами, глядя на то, как дядя молниеносно уснул, лишь смежив веки, и заключил: — Странный он какой-то. Что значит, нет золотого ядра? — Не думай об этом, — посоветовал Вэнь Сычжуй, покачав головой. — Учитель просто устал. С другой стороны, дядя хранил много секретов. Например, о том, почему он забывает меч, или как выжил на горе Луаньцзан. Вероятно, в списке его тайн найдётся местечко и для этой странной реплики. Однако Цзинь Лину не давало покоя то, что Вэнь Сычжуй, похоже, понял, о чём он, и решил мягко его остановить. Юноша вздохнул, поднял голову и вгляделся в серое небо. Это кладбище странно влияло на него, заставляя предаваться воспоминаниям. Хотя, должно быть, дело в скуке, потому что в ожидании им всем приходилось долгое время ничего не делать. Он вернулся мыслями к тому времени, когда был совсем юным. Его названный дядя фактически признался Старшему дяде в любви и верности, но сам Цзинь Лин, который был там и всё видел, не понял, что именно произошло. Так, в полном неведении, он был отправлен домой и продолжил жить беззаботно, пока не услышал от сверстников насмешки в сторону двух героев из Юньмэна. Они были такими же мальчишками, мало что понимающими в делах взрослых, зато уже знали, кто такие обрезанные рукава и что они делают друг с другом. Цзинь Лин поспешил спросить, чем их так не устроили его дяди из Юньмэна. — Твои дяди — обрезанные рукава! Цзинь Лин поднял бровь. Десятилетний мальчик понятия не имел, что это значит, и почему это должно стать предметом осуждения. Ему, разумеется, сразу объяснили значение этих слов, и от разных адептов, его возраста и постарше, объяснения были разной степени красочности: буквально от туманных выражений по типу "Они живут вместе также, как мама с папой" до весьма подробных изображений в весенних книжках. Естественно, это произвело на Цзинь Лина впечатление, но не такое сильное, чтобы он мог осуждать их. Однако ежедневно он слышал, как разные люди говорили об этом с презрением, как его сверстники смеялись над всей ситуацией, и невольно Цзинь Лин начал испытывать стыд. Его начало смущать, что два обрезанных рукава, о которых все говорят с усмешкой, имеют к нему прямое отношение. Поэтому, когда мать решила отправиться к своим братьям в Юньмэн и позвала сына с собой, Цзинь Лин отказался с ней ехать, сказав, что хотел бы провести эту неделю дома. Естественно, она всё поняла и лишь сконфуженно пожала плечами. Отказавшись, Цзинь Лин неожиданно почувствовал себя очень плохо. В сердце потяжелело, словно оно обратилось в камень, и из него поднялся жар, наполнивший собой всё тело. Он много хмурился и молчал, потому что голову его занимали беспокойные мысли. Мальчик чувствовал, что сделал что-то не так, но на первый взгляд не произошло ничего непоправимого — он просто пропустил поездку в Юньмэн, куда может отправиться в другое время. Какое-то время он даже думал, что, возможно, этого его жеста никто не заметил. Однако в следующий раз, когда мама решила отправиться к братьям погостить, она даже не предложила Цзинь Лину составить ей компанию. Это лучше всяких слов говорило о том, что она всё поняла. Вероятно, она также была обеспокоена реакцией сына, а Цзян Яньли не видела смысла держать свои переживания в секрете от братьев, поэтому, даже если была возможность того, что чуткий к людским эмоциям и страстям названный дядя не обратил на это внимания, сестра точно намекнула бы ему на это. От осознания того, что названный дядя так или иначе понял истинную причину его отсутствия, нежелание с ним видеться, Цзинь Лину стало стыдно больше, пожалуй, чем когда люди вокруг смеялись над запретными отношениями Вэй Усяня и Цзян Чэна. Больше всего он переживал за названного дядю, потому что тот был более мягким и эмоциональным человеком. Цзян Чэн был суровым, циничным и в некоторых местах грубоватым, с таким тяжёлым характером, что оставалось загадкой, как они с непоседливым и в некоторых делах порочным Старейшиной Илин не поубивали друг друга, что уж говорить о романтических чувствах. Такой человек, как Цзян Чэн, наверняка бы просто рассмеялся над такой реакцией племянника. Есть предположение, что он вообще вряд ли воспринимал ребёнка всерьёз. — Ребёнку следует заткнуться и молча учиться у взрослых, — говорил он, гордо вздёрнув подбородок. Но Вэй Усянь был совершенно другим. Он, наоборот, относился к мальчику серьёзнее, чем кто-либо другой, позволяя себе беседовать с ним на серьёзные темы. Обычно они садились сначала в его комнате, когда он был болен, а затем в другом укромном месте, и разговаривали на протяжении нескольких часов, и темы их разговоров были серьёзнее злополучных обрезанных рукавов. Именно с этим дядей у Цзинь Лина выстроилась прочнейшая эмоциональная связь, он был для мальчика самым близким человеком. Ближе даже, как бы это странно не звучало, матери с отцом. Предположение о том, что дядя мог расстроиться и перестать с ним общаться, пугало мальчишку до чёртиков. А что, если его слабый здоровьем дядя так расстроился, что снова заболел? При мысли об этом в его сознании сразу всплывал тот день, когда, обнаружив пустую комнату, он подумал, что дядя, мучимый болезнью, скончался. Он вспомнил все свои отчаянные чувства в тот момент, и, наконец, не выдержав, он обеспокоенно подошёл к матери со словами: — Как поживает дядя Вэй? — А-Сянь? — Цзян Яньли выглядела удивлённой тем, что сын спросил про него. От подобного тона стало не по себе. Неужели они уже списали его со счетов и все вместе решили, что для Цзинь Лина Вэй Усяня уже не существует? Это заставило ребёнка напрячься и поджать губы. — Он в порядке. А зачем ты спрашиваешь? — Он...не обиделся на меня? — А-Лин, — мать покачала головой. — Ты разве хоть раз видел своего дядю расстроенным и тем более обиженным? Немного подумав, ребёнок неловко ответил: — Нет... — То-то и оно. Правда в том, что твоего дядю очень сложно обидеть. Ты расстроил свою маму, но А-Сянь сказал, что тебе просто нужно дать время подумать и решить, что для тебя важно. И Цзинь Лин действительно решил. В конце концов, кем были для него все эти люди, тайно смеющиеся за спинами его близких? Ясно, что никем, и к тому же ничего для личного счастья Цзинь Лина не сделали. Однако Старший дядя и названный дядя были для него самыми близкими людьми. Особенно Вэй Усянь, который всегда старался быть ребёнку лучшим другом, подмечая его уже в юном возрасте довольно тяжёлый характер. Так почему он должен сторониться близких из-за того, что ничего не значащие для него люди считают их действия неподобающими? Чем больше он думал об этом, тем сильнее нарастало желание увидеть названного дядю прямо сейчас, кинуться к нему в объятья и всё объяснить, а потом стойко выслушать ругань Старшего дяди. Если подумать, они действительно были похожи на парочку, только не сладкую, окутанную ароматом персика, а закалённую невзгодами пару людей, которые прошли вместе и огонь, и воду. Цзян Яньли кивнула. Она сама была удивлена: братья не проявляли при ней каких-либо чувств, которые нельзя было отнести к братским. Сначала она спросила у них самих, правда ли то, что о них говорят, и те кивнули, мол, да, всё верно, мы делим друг с другом постель. Тогда она спросила, как давно они в этих отношениях. Результат её поразил. — Чуть больше десяти лет, — неловко почесал затылок Вэй Усянь. — Прости, что не сказали, я просто не представляю...зачем? — Как это зачем? — она грозно нахмурила брови. — Я же должна знать, что у вас происходит. Что ещё вы от меня скрываете? Оба поперхнулась, скорее всего, даже подумав об одном и том же. — Вы просто ужасны, вы знаете? — Ага, знаем, — усмехнулся Вэй Усянь. Цзян Чэн же ему сердито ответил: — Говори за себя. Помолчав немного, Цзян Яньли спросила, хочет ли он навестить своих дядюшек теперь. Разумеется, Цзинь Лин согласился, не задумываясь. Однако они выбрали очень неудачное время для визита — оба в это же время ушли на совместную Ночную охоту. Они даже Вэнь Юаня с собой не взяли, и это говорило о том, что, скорее всего, эта парочка решила выкроить время друг для друга. Такое вот странное свидание с развлечениями в виде истребления нечисти. Как бы то ни было, Цзинь Лину пришлось довольствоваться одним Вэнь Юанем, который всю эту неделю пытался убедить его в том, что учитель ни капли не расстроился его поступком и даже отнёсся с пониманием. Грустный, он так и уехал в Ланьлин, потому что было неизвестно, сколько эти двое ещё пробудут на охоте. Когда он вернулся домой из тихой Пристани Лотоса, где все приняли факт того, что глава клана Цзян счастлив в отношениях со своим братом, в Ланьлин, ему пришлось услышать непристойные и сюрреалистичные теории о том, что коварный Старейшина Илин вынудил главу ордена Юньмэн Цзян вступить с ним в запретную связь. Для любого же, кто был знаком с главой ордена Цзян и Старейшиной Илин, было очевидно, что эти слухи — просто бред. С характером Цзян Чэна легче перерезать ему глотку, чем принудить к чему-то, чего он не хотел бы, а Вэй Усянь не был манипулятором. Какие бы ни были между ними отношения, любой, кто знал их, был уверен, что они в любом случае взаимные. Цзинь Лин, к тому же, знал, что Старший дядя был счастлив со своим братом. Наоборот, он был несчастен и напоминал мертвеца, когда тот был ни жив, ни мёртв. Поэтому Цзинь Лина, итак находящегося не в духе из-за того, что не смог нормально поговорить с обоими дядями, эти разговоры раздражали. Он целые дни просвещал тренировкам, чтобы только не думать слишком много о плохом. В один из таких дней он тренировался в стрельбе из лука. Пару раз он попал, а пару раз — промазал, и на залитом солнцем стадионе щурился, силясь на этот раз не промазать. — Ты слишком долго держишь лук, — вдруг раздалось у него за спиной, и мальчик буквально прирос к земле. Мужчина, которому этот голос принадлежал, мягко поправил его позу так, как считал наиболее правильно, сам направил стрелу и сказал: — Расслабься. Будь уверен в том, что попадёшь. Если засомневаешься — точно промажешь. К тому же, ты не думаешь, надеюсь, что нечисть будет стоять на месте и ждать, когда ты там соберёшься выпустить в неё стрелу? Он заставил юношу расслабить пальцы, стрела резво сорвалась, заставив тетиву дрогнуть, и мишень оказалась поражена ровно по центру. Довольно усмехнувшись, мужчина отстранился, а Цзинь Лин проворно обернулся и узрел Вэй Усяня. — Дядя! — воскликнул он и бросился к нему в объятья. Он был счастлив слышать смех Вэй Усяня, ничуть не изменившийся даже несмотря на то, что он так нехорошо поступил с ним. Позади Вэй Усяня неспешно и независимо от других плёлся Цзян Чэн, сложив руки на груди и с презрением оглядывая поле. Цзинь Лин подтащил его к себе, чтобы обнять их вместе. Тогда даже дядя Вэй растерялся, но Цзян Чэн, по-доброму усмехнувшись, потрепал племянника по плечу. — Цзинь Лин! — А? Над кладбищем сгустилась ночь, и Вэнь Сычжуй принялся нетерпеливо его звать. — Цзинь Лин! — Да что?! — Мне кажется, — заговорщеским тоном произнёс Вэнь Сычжуй, — мы больше не одни на этом кладбище. Они оба повернули головы к холмику, у которого пристроился Вэй Усянь. Тот всё так же спал в некой трогательной позе, внушающей желание защитить и приласкать. — Как думаешь, стоит разбудить дядю? — Давай подождём. Будем действовать по ситуации. Однако, как это обычно бывает, ситуация решила за них: только они укрылись рядом с Вэй Усянем, как Мо Сюаньюй, про которого они забыли, вскочил, огляделся в поисках товарищей, ткнул пальцем в направлении вторженцев и гаркнул: — Там...там..! Там кто-то копает! Оба юноши хлопнули себя по лбу ладонью. Но делать было нечего, злоумышленник не только заметил их, но и знатно перепугался — это выражалось в том, как он выронил лопату из рук и огляделся, не зная, куда себя деть, а после судорожно схватился за меч. Вряд ли он испугался юных адептов в лице Вэнь Сычжуя и Цзинь Лина, а, скорее, дело было в Мо Сюаньюе — паршивец был на диво похож на Вэй Усяня в темноте. У него были признаки, по которым обычно отличали Старейшину Илин от других людей — чёрное ханьфу и отсутствие меча. В темноте плохо видно лицо, поэтому его запросто можно было спутать с Вэй Усянем. Кто знает, сколько времени пройдёт, прежде чем злодей поймёт, что перед ним не Старейшина Илин, и мальчики решили использовать это, пока было возможно. На этот раз они собирались серьёзно захватить лиходея в плен. — Он пользуется талисманом перемещения, — предупредил Цзинь Лин своего товарища, когда они оба достали мечи и кинулись в бой. — Ничего себе, — поразился Вэнь Сычжуй, параллельно отбивая первый настигший их удар меча. — Значит, мы боремся с небезызвестным заклинателем. Будь осторожен, этот человек может быть нам знаком. — Почему это? — Цзинь Лин отбил удар за Вэнь Сычжуя, прикрыв его. — Потому что для использования талисмана перемещения нужно большое количество духовных сил. Рядовой адепт не сможет его использовать. Цзинь Лин этого не знал. Но теперь, когда Вэнь Сычжуй объяснил ему это, ситуация стала казаться ещё более подозрительной. Эти люди скрывали чёрным туманом не только лица, но и мечи, что указывало на предполагаемую узнаваемость оружия. Один из них точно был способен на использование талисмана перемещения, значит, заклинатель довольно силён, а следовательно и прославлен. Также эти дела имели какое-то отношение к Ланьлин Цзинь, что смущало Цзинь Лина, пожалуй, больше, чем всё остальное. Мо Сюаньюй, исполняющий роль Старейшины Илин, не знал, куда себя деть в завязавшейся битве, и бестолково болтался то к ним, то обратно. У него при себе не было ни оружия, ни талисманов, совсем как у Вэй Усяня, только это и была главная проблема Мо Сюаньюя. Он не был Вэй Усянем. Когда Мо Сюаньюй в своих бестолковых метаниях споткнулся и опустился близко к земле, рядом с тем злоумышленником, который что-то выкопал из земли, трупы погребённых на этом кладбище людей восстали и оплели его тело. Даже Цзинь Лину с Вэнь Сычжуем показалось, что это дело рук Мо Сюаньюя, потому они были удивлены. В момент этого замешательства злоумышленник сбросил с себя руки мертвецов, однако вместе с ними улетела и добыча, которая крепилась к его спине. Прежде чем он это понял, кто-то поймал его ношу. Цзинь Лин с Вэнь Сычжуем посмотрели в ту сторону, увидели Вэй Усяня и все поняли — скорее всего, он проснулся, аккуратно за бугром подкрался к противнику, заметил, что он вытащили что-то, и решил это что-то отобрать. Именно он призвал мертвецов, сделав это так, чтобы всем казалось, что это сделал Мо Сюаньюй. Вэнь Сычжуй бросился к учителю, ловко орудуя мечом в попытках его защитить. — Сычжуй! — крикнул Вэй Усянь. — Держи! Засим, он бросил ему добычу. Бедняга Сычжуй едва поймал чей-то труп, а Вэй Усянь достал флейту и поднёс её к губам. Мелодия поднялась над кладбищем на тяжёлых крыльях, заставляя сердце сжаться и опуститься вниз. Эта песня, в отличие от других обычно лёгких и воздушных тёмных мелодий, была давлеющей и властной, и создавалось ощущение, что они были не на просторном кладбище, а в металлической коробке, где было неоткуда взять воздуху. В груди охладевало от одних звуков, и всё вокруг становилось невыносимым. Мальчишки в первый раз слышали такую странную песню, влияющую даже на живого человека почти физически. Злоумышленник, попытавшийся было отобрать откопанный труп у Вэнь Сычжуя, понял, что дело плохо. Он бросил попытки и обратился в бегство. Цзинь Лин бросился в его сторону, вскричав: — А ну стой! Но тот так ловко орудовал талисманом, что у Цзинь Лина не было шансов за ним угнаться. Как только стало понятно, что они снова упустили свою цель, мелодия плавно оборвалась, и они все как-то сами собой собрались в круг. — Учитель Вэй, — несколько напряжённо позвал Вэнь Сычжуй, держа в руках тело. Вэй Усянь кивнул ему. — Ты понял, да? — Понял что? — Цзинь Лин скосил глаза сначала на одного, а затем на другого. Вэй Усянь легко кивнул головой в сторону Цзинь Лина, сказав: — Дай ему тоже подержать. Вэнь Сычжуй со всей серьёзностью кивнул и передал труп другу. Тот был несколько обескуражен таким поворотом событий, но, приняв подношение, сразу понял, в чём дело. Мо Сюаньюй с интересом поглядел на это и оживился, увидев понимание на лице Цзинь Лина. — А можно и мне подержать? — Не стоит, — покачал головой Вэй Усянь. — Я и так тебе скажу, в чём дело. Обычно трупы довольно тяжёлые, а этот — заметно легче живого человека. — Значит...значит! — Вэнь Сычжуй возбуждённо хватал ртом воздух. — Некоторые части тела искусственные! Но зачем? — Молодец, Сычжуй, — Вэй Усянь потрепал его по плечу и улыбнулся до того очаровательно, что юноша застыл, не смея отвести от него глаз. — Не стоит и нам разъединять поддельные части и подлинные. — Я понял, — Цзинь Лин нахмурился в мрачной задумчивости. — Таким образом можно уменьшить уровень затаённой злобы тёмной твари. — А это значит? — Это значит, что здесь, на кладбище, хранилась ещё одна часть того самого несчастного трупа, которому принадлежала и рука в деревне Мо! Вэй Усянь удовлетворённо кивнул, достал мешочек цянькунь и запечатал в нём весь труп, со всеми его настоящими и фальшивыми частями. Когда он повесил его себе на пояс, Цзинь Лин с ужасом заметил, что там снова не наблюдалось меча. — Дядя, где же снова твой меч? — Я...кажется, забыл его в Гусу, — он неловко потёр затылок. — Это всё Цзян Чэн виноват. Он не посмотрел, взял ли я его с собой, вот я и забыл, да так и не изведал об этом вовремя. Цзинь Лин подозрительно сощурил глаза. Когда бы его ни спросили, он всегда знает, где "забыл" меч. Разве ж это похоже на поведение забывшего о чём-то человека? Если уж забыл где-то вещь, ты точно не сразу вспомнишь, где именно её посеял. Но Цзинь Лин не успел высказать эту мысль, потому что Вэнь Сычжуй подошёл к учителю с вопросом: — А что это была за песня, учитель? Так получилось, что Цзинь Лин тоже был обескуражен тяжестью этой мелодии и до сих пор помнил, как его словно накрыло медным куполом. Тем более, ни один труп не восстал под звуки этой мелодии, и Цзинь Лину тоже было ужасно интересно, для чего же она предназначена. — Ты ещё слишком юн, чтобы изучать её. Она...довольно сложная. Я придумал её, когда маялся от скуки после отравления. Помню, как Цзян Чэн злился, когда понял, что я играю тёмные песни, даже не имея возможности подняться на ноги. Цзинь Лин нахмурился: — Дядя просто беспокоится о тебе. — Я знаю, — грустно улыбнулся Вэй Усянь. — Так какой же эффект производит эта мелодия? — нетерпеливо спросил Вэнь Сычжуй. — А ты сам разве не почувствовал её влияние? — Вэй Усянь поиграл бровями. — Эта мелодия многогранна, потому и сложна, но основное её действие заключается в лишении оппонента воли и желания. Например, воли к сопротивлению. Но также и воли к жизни. Она подчиняет сердце человека и погружает его в такое уныние, что он сам вскоре не выдержит и наложит на себя руки. Она направленная, поэтому главным образом действует на цель, но, судя по всему, и посторонним слушателям достается часть эффекта. — Так это была всего лишь часть?! — Конечно, — он кивнул. — На самом деле, мне так и не довелось использовать её на ком-то по-настоящему, не в рамках эксперимента. Я специально искал людей, желающих помочь мне испытать эту песню, и даже эффект кратковременного прослушивания её меня удовлетворил. Конечно, у неё есть недостатки. Например, она действует лишь на живых людей, так как Вэнь Нин, например, ничего не почувствовал. А ещё она всё же постепенно влияет на душу и разум. Лишь поэтому этот лиходей смог скрыться от нас. — Зачем вообще...создавать подобные вещи? — буркнул Цзинь Лин, уставившись в землю под ногами. Вздохнув, Вэй Усянь положил ладонь ему на плечо: — Я скажу тебе так, А-Лин, ни одна из тёмных мелодий не способствует ничему хорошему. Они оскверняют могилы, тревожат мёртвых, мешают им уйти на покой. И, как их создатель, говорю тебе, что раз не было в них ничего хорошего, не стоит и начинать. В каждом деле есть свои умельцы. Пускай в Гусу Лань создают светлые песни, как делали и за сотни лет до нас. У них это хорошо получается. Мои же таланты созданы для того, чтобы подчинять и подавлять. — Не говори так. — А-Лин, в самом деле, это же тоже неплохо, — его смех был мягким и тихим, так что не понёсся по широкому полю, даже если кладбище давно смолкло. — Какие бы мелодии я не создавал, они не могут быть чем-то плохим или хорошим, пока я не возьму флейту и не начну играть. Я могу зажигать в потухших глазах свет, как в случае с Вэнь Нином, и могу карать виновных. Хотя тут тоже есть, над чем подумать, и всё зависит от того, как ты на это посмотришь. Может, лучше всего было дать Вэнь Нину переродиться, а убийство людей, даже если они совершили убийство кого-либо, не говоря уже о дорогих тебе людях, не самое приемлемое деяние. Это...сложно. — Ты заболтался, — вынес вердикт Цзинь Лин, и Вэй Усянь снова засмеялся. — Учитель, куда нам теперь? — Куда укажет злобный монстр из ада. Цзинь Лин свистнул, и тут же послышался радостный лай, отчего Вэй Усянь подпрыгнул и свалился в высокую траву. Юноши забеспокоились, не ушибся ли он там, потому что прежде, ещё днём, они наблюдали множество камней, прячущихся в густых зарослях. Фея заинтересованно пробралась к Вэй Усяню, посмотреть, что там происходит с человеком, а тот позорно завыл и стал пятиться, как мог. Никуда не годится. Когда Цзинь Лин отозвал свою собаку, и та грустно заскулила, Вэй Усянь ещё какое-то время просто полулежал в траве, силясь перевести дух. Часто дыша, он спросил: — Ну что? Куда указывает этот демон? Все трое, исключая Вэй Усяня, у которого мир закружился перед глазами от переживаний, посмотрели на Фею. Та стояла на месте, высунув язык, и, наконец, закружилась вокруг себя, словно играясь с хвостом. Вэнь Сычжуй и Мо Сюаньюй выжидающе посмотрели на Цзинь Лина, а тот через какое-то время явно озадаченно ответил: — Похоже, она не знает, куда нам дальше идти. — В смысле? — Вероятно, цель слишком далеко от нас, поэтому она уже не может учуять её, как следует. Фея обучена хорошо, но пока ещё не всем премудростям псов-оборотней. — Что же нам теперь делать? — беспокойно спросил Вэнь Сычжуй. — Что-что? — Вэй Усянь немного пришёл в себя и поудобнее уселся в траве. — Мы упустили его, это правда. Но теперь мы знаем, что случаи в Ланьлине и в деревне Мо связаны одними и теми же действующими лицами. А значит, либо мы, либо Лань Чжань с Цзян Чэном, встретят их ещё раз или два. У нас есть одна часть тела, по весу смахивающая на туловище, а у них — рука. Этим людям явно нужны эти части. Так что не стоит горевать. Я предлагаю пока подождать в городе Лань Чжаня и Цзян Чэна, которых в любом случае приведёт сюда рука. То, что мы вытянули у них из-под носа такую важную вещь, как часть озлобленного мертвеца, уже очень, очень хорошо, и я горжусь вами.