Шаг за шагом

После обеда они действительно с толпой мальчишек из Илин потопали в лес. Цзян Чэн сразу сказал им, что это плохая идея, но принял живейшее участие в этом мероприятии, стоило одному из юношей заподозрить его в трусости. — Вэй-сюн, а куда мы идём? — да, первые вопросы подобного рода появились лишь спустя час пешего похода. Пешего — чтобы нечисть не спугнуть. — На гору Луаньцзан. — Куда?! — А что такое, маленький щенок с юга? — поддел один из ребят. — Сошёл с лотосовых полей и боишься кучи трупов? — Кого ты назвал щенком?! — Пожалуйста, давайте без щенят, — в голосе Вэй Усяня послышалась неслабая дрожь. — Я не хочу испытать нападение нечисти раньше времени. Так они и шли, пока не добрались до самой горы. Угольно-чёрная вершина взмыла над их головами, что окончательно заставило всех детей замолчать. Пугающая аура, исходящая от этого места, вызывала желание пойти прочь, и становилось очевидным, что в подобном месте и мог родиться демон, питающийся чужими страхами. Орден Цишань Вэнь выстроил вокруг горы стену, чтобы сдерживать тёмные силы на территории горы, и как раз в этой ограде дети наблюдали довольно здоровую дыру. Один из них подошёл и попытался померить её с помощью рук. В итоге оказалось, что дыра в ширину и в высоту была больше, чем расстояние между его разведёнными руками! Наблюдая за этим, другой адепт позвал тревожным голосом: — Вэй-сюн? — Ага? — А кто-нибудь из нас знает, как...ну, знаешь, уничтожать эту нечисть? — Ну, по идее уничтожить. Ну, знаешь, мечом, талисманами. Оно же, ну, демон. — Стой, это не то, о чём я думаю? — Смотря, о чём ты думаешь, — философски заметил Вэй Усянь. — Я просто подумал, что ты, должно быть, понятия не имеешь, как её уничтожить. Бред какой, да? Ха-ха. — Ну-у, — Вэй Усянь так нехорошо потянул, что все присутствующие тревожно застыли, — скажем так, я предполагаю. — Предполагаешь?! — Слушай, дружище, этот демон же питается страхами, — нахмурил брови Цзян Чэн. — Что ты орёшь-то? Ты сейчас буквально говоришь нечисти "Слушай, нечисть, я боюсь, поди, съешь меня!". Однако эти слова Цзян Чэна, призванные успокоить адепта, наоборот, заставили того испытывать страх не только перед неизвестностью, но ещё и перед самой нечистью. Да что там, после этих слов он был уверен, что нечисть съест его в ближайшее время! Вскоре и остальные дети смекнули, что так они скорее привлекут нечисть, чем что-нибудь сделают со стеной, и принялись успокаивать бедолагу. Это не имело, в итоге, никакого толку, потому что в процессе успокаивания их собственные сердца тоже заражались страхом. В это время Вэй Усянь и Цзян Чэн присели возле дыры в барьере, размышляя. — Я думаю, пока мы не закроем эту дыру, демона мы вряд ли сможем уничтожить. — Ага, — Вэй Усянь кивнул. — Можно закрыть заклинанием на первое время. Этого хватит для того, чтобы поймать демона и уничтожить, а уже потом орден может восстановить стену. Цзян Чэн без лишних слов начал чертить заклинание на земле возле стены, используя чёрную ветку, которая, казалось, могла рассыпаться у него в руках. — Эх, жаль, нельзя сыграть мелодию, чтобы демон сам сделал то, что тебе нужно, — вздохнул Вэй Усянь, доставая из рукава пустой талисман и прикусывая палец. — Что ты несёшь? Ты даже не играешь на своей флейте! — Это да, но мне кажется, что управлять нечистой силой скоро станет возможно. — С чего ты взял? — Ну, я пробовал играть подобные мелодии на флейте. — Когда это? — Ну, э-э...довольно давно? — И как? — Цзян Чэн сурово посмотрел на него, в то время как Вэй Усянь писал заклинание и приклеивал талисман за талисманом к нарисованному братом кругу. — Получилось? — Не-а. — Ну вот, — он победоносно поднялся с земли. — Ты не можешь утверждать, что подобное возможно, если ни у тебя, ни у кого-либо другого ничего не получилось. Довольно забавно, но эти слова пошатнули то, что, казалось, пошатнуть невозможно, а именно, гордость Вэй Усяня. Он надулся и мстительно произнёс: — Просто я где-то совершил ошибку. Но если я хорошо постараюсь, то у меня точно получится! — Ага, конеч... Он не успел договорить, так как его прервал чей-то истошный крик. Братья мигом обернулись и узрели невиданную доселе нечисть! Непонятной формы абсолютно чёрное создание предстало перед ними. Мальчишка, который боялся больше всех, закричал и громко выдал: — Это...это дикий зверь волко-лошадь! "Как он смог увидеть в этом пятне зверя?" — подумали все присутствующие. — Кто? — Вэй Усянь нахмурился. — Волко-лошадь? — Цзян Чэн сложил руки на груди. — Что это вообще такое? Что ты несё... Его снова прервал демон тем, что предпринял попытку съесть парня прямо у них на глазах. Все юноши немедленно достали клинки из ножен, но успели сделать только пару выпадов, потому что затем чудовище взревело, и сильная ударная волна разбросала их в разные стороны. Во время этого Вэй Усянь и Цзян Чэн, предчувствуя что-то подобное, схватили друг друга за руки, поэтому они оказались в одной стороне. К несчастью, именно в этом направлении решил действовать монстр. Вэй Усянь резво поднялся на ноги и сделал несколько взмахов мечом, атакуя духовной энергией, и это даже принесло пользу. До тех пор, пока чудовище не вздумало обратиться в огромного пса. Цзян Чэн по-прежнему видел чёрное пятно, и смог понять, что видит перед собой Вэй Усянь, только по тому, как исказилось от страха его лицо. Этого человека с детства ничто не пугало, кроме собак, и не трудно догадаться, что чуткий к людским страхам демон показал ему. Тогда он принял решение и сжал руку брата крепче. С ним вдвоём они припустили с горы, а затем кубарем покатились вниз по склону, собирая своими телами камни, ветки и кости. Вращаясь и скатываясь, они набрали такую скорость, что остановились только в глубине лесной чащи, стукнувшись о дерево и свалившись в траву, полную листьев и мягкой земли. Цзян Чэн, с листьями в волосах и дюжиной новых синяков по всему телу, первым сел в траве, оглядываясь, в то время как Вэй Усянь, пропахавший носом половину склона, лежал лицом вниз. Он наполовину валялся в куче листьев, и сложно было сказать, всё ли с ним в порядке, но Цзян Чэн почему-то был уверен, что ничего страшного не произошло. Куда важнее было оценить обстановку, а так как Вэй Усянь, главный нарушитель любого спокойствия, был сейчас в прострации, лёжа лицом вниз прямо у корней могучего дерева, Цзян Чэн использовал это время для того, чтобы как следует прислушаться. Над их головами высились кроны деревьев, и мириады листьев шуршали там, в вышине. Через них яркие лучи света освещали небольшую полянку, густо усеянную деревьями и травой. В этом тихом, уединённом месте, в которое они случайно попали, ничего не было слышно, кроме шелеста листьев, шуршания мелких зверьков и пения птиц. Стало быть, демон не просто отстал, а довольно далеко от них. — Эм, — Вэй Усянь с большой опаской поднял голову из кипы опавших листьев, куда зарылся после падения, — э-этот демон в виде собаки уже ушёл? — Так вот чего ты не высовывался, ты боялся собаки? — Вэй Усянь кивнул в знак согласия. — Это же даже не настоящая собака, обычный демон. Вот если б это была в самом деле собака, тогда, может, и были бы причины бояться её. А подлого демона-то чего бояться? — Н-но он выглядит, как... собака. На лице Вэй Усяня отразилось сомнение. Он сам был не уверен, стоит бояться этого существа или нет. Цзян Чэн, наблюдая сию картину, вздохнул. Высоко над головой послышался птичий крик, пронзивший воздух, и оба вздрогнули: Цзян Чэн насторожился, а Вэй Усянь окончательно поднял голову из кучи листьев. Однако это оказался всего лишь крик, и они переглянулись. Какое-то время они просто смотрели друг на друга, а затем Цзян Чэн вынул из его волос листик. — Ну вот, теперь у тебя в голове с дюжину листьев. Но дальше они взглянули в глаза друг другу, и мысли каждого стали кристально ясны. Они приблизились, и их губы соединились в мягком касании. Только когда это произошло, Цзян Чэн понял, как ему на самом деле этого не хватало. Поцелуй дал ему понять, что всё хорошо, и приятное чувство зародилось внизу живота. Движения их губ были поначалу нежными, но очень скоро Цзян Чэну захотелось почувствовать больше — он прижался к его рту, углубляя поцелуй, мягким языком проник в мокрый рот, и с удовольствием провёл им по языку брата. Это действие возымело успех, в качестве награды подарив ему стон наслаждения. С этой минуты, Вэй Усянь схватил его, принялся обнимать и подаваться на встречу. В конце концов, Цзян Чэн прижал его к дереву, устроившись так, что всё его тело очень удачно прижимались между ног брата, которые немедленно сомкнулись у него за спиной. Не переставая настойчиво исследовать друг друга, они подались вперёд практически одновременно, и низ живота каждого из них обдало сладостным жаром. Этот жар впоследствии рассыпался искрами удовольствия, прошивающими тело от члена до грудной клетки, вырвав ещё один стон из груди Вэй Усяня. Цзян Чэн прижимал его к себе за бёдра и талию, властно сжимая, и целовал жадно, в то время как Вэй Усянь, потерявший себя от жара и удовольствия, гладил его плечи и лизал языком губы и рот брата так старательно, что эти действия наводили на мысли о кое-чём более неприличном. — А-Чэн, — сладко пробормотал Вэй Усянь, когда губы брата сомкнулись на его шее. Он не выдержал пытки, и двинул бёдрами вперёд, потираясь членом о мягкий живот брата. Цзян Чэн не смог сдержать стон, и они принялись синхронно двигаться навстречу друг другу. На ярко-красных штанах Вэй Усяня проступало тёмное пятно смазки, а ткань так натянулась, что было отчётливо видно, как мягкая головка трётся о живот Цзян Чэна. Полы одежд младшего из братьев давно задрались, через белые штаны, ставшие в некоторых местах полупрозрачными из-за жидкостей, отлично было видно красноватую головку, скользящую по мягкому бедру его партнёра. Конечно, именно в такой ответственный момент нечисть решила их настигнуть. Как только услышали страшный рёв, юноши тут же отпрыгнули друг от друга, тяжело дыша. Они моментально прозрели и одновременно подумали: "Что же я творю!" — Демон, — резко произнёс Цзян Чэн, напоминая. — Точно! — поддакнул Вэй Усянь, вставая. Они побежали в ту сторону, где был слышен рёв, но опоздали: какой-то парень, защищая другого, разрубил демона мечом. Ранее, когда кто-то пытался убить его с помощью меча, ничего не выходило, но у этого юноши получилось. Он посмотрел на свой меч, потом на остальных, и в его взгляде можно было прочитать всё, что он подумал. — Нет, это не ты особенный или меч, — нахмурив брови, резко осадил его Цзян Чэн. — Ты смог убить демона только потому, что мы с Вэй Ином закрыли ему дверь! — Чего? На его лице отразилось явное недовольство тем, что этот грубиян сомневается в избранности его или его меча. Вообще-то, это он только что одолел монстра, которого никто до него не мог изрубить. Стало быть, есть в нём что-то эдакое, да? — До этого тварь всегда сбегала на гору Луаньцзан через дыру в ограде. Но сейчас, когда мы закрыли её ненадолго заклинаниями, она не смогла сбежать, и потому погибла. После инцидента они все вернулись в орден. Юношу, который убил демона благодаря стараниям братьев из Юньмэна, все хвалили больше, чем Цзян Чэна с Вэй Усянем, но избранный всё равно был слегка расстроен. Заклинание, которое удалось наложить, рано или поздно потеряет своё могущество, и глава ордена снарядил нескольких взрослых заклинателей походить по городу, попросить помощи у местных, и залатать дыру, чтобы какая новая тварь не просочилась сквозь неё. Вечером же Вэй Усянь оповестил главу ордена и лекаря, который был кем-то вроде его ближайшего помощника, что следующим утром отправится обратно в Юньмэн. — Так жалко, — с сожалением покачал головой глава. — Ты такой способный мальчик, а ведь нам именно таких в ордене и не хватает. — Да, — поддакнул лекарь. — В чём причина такого решения? Тебя кто-то обидел? Покажи мне только этого адепта, и я поговорю с ним! — Нет-нет, ребята все замечательные, я рад был провести здесь каждый из дней. Причина в моём брате. Старик поднял бровь: — А что с ним не так? — Мне не стоило его оставлять. Понимаете, у него сложный характер, и ему очень трудно идти на контакт с людьми. Из-за этого любая разлука с кем-то, кто ему дорог, причиняет ему боль. Я не хочу оставлять его в одиночестве. Когда вышел из приёмной главы ордена, Вэй Усянь обнаружил недалеко от дверей Цзян Чэна. Видимо, он ждал его здесь, чтобы сказать, что просто проходил мимо. Как бы то ни было, Вэй Усянь обрадовался, увидев его здесь, и накинулся на него с объятьями. Цзян Чэн мгновенно загорелся, как праздничный фонарь, неловко вопрошая: — Т-ты это чего? — Просто. Разве нужна причина, чтобы обнять его? Цзян Чэн огляделся по сторонам, а затем, наконец, положил одну руку на его талию, а другую — на лопатки, обнимая в ответ. Он уткнулся носом в его плечо и вздохнул. Его даже не привлекали мужчины, Цзян Чэн точно был в этом уверен. Но Вэй Усяня почему-то хотелось обнимать, гладить, целовать, хотелось слышать его голос, когда ему хорошо, и чувствовать, как тот тяжело дышит. С другой стороны, и женщины его не сильно интересовали. Цзян Чэн просто не был заинтересован в прикосновениях кого-либо, кроме своего брата. Это было так странно. В любом случае, он не придавал особого значения этому сейчас, ведь ему удалось одержать главную победу, за которой он и приехал. Когда довольный Цзян Чэн забирал свою добычу домой, проводить их вышли чуть ли не все ребята из ордена. Разумеется, они все пришли проводить Вэй Усяня, а не его, потому что Цзян Чэн никому не понравился, но как же ему сейчас было на это всё равно. Мысль о том, что брат не останется в этом гиблом месте, а отправится с ним домой, подарила ему настроение на весь день. Юй Цзыюань так не считала. Обнаружив, что сын всё-таки сбежал, она не послала за ним погоню. Смешно ведь, это было ниже её достоинства! Она была почти уверена, что здесь не обошлось без помощи Цзян Яньли — стража видела её поздно ночью. Но та принялась строить дурочку, морозить её и рассказывать о том, что она просто вышла на ночную прогулку. Юй Цзыюань так разозлилась, что пыталась наказать её, но в конфликт вмешался глава семейства: — Подожди, ты собираешься наказать её, потому что она гуляла в поздний час в саду? Это действительно звучало нелепо и выставляло её в не лучшем свете, поэтому ей пришлось оставить эту затею, чтобы не выглядеть сумасшедшей. Но вот Цзян Чэна наказать она может! Факт его побега не подлежит сомнению. Она принялась ждать. Конечно, сын вернулся не один. Увидев её выражение лица, Вэй Усянь что-то прошептал Цзян Чэну, на что тот шикнул на него и очень тихо сказал "Ни в коем случае!". — Ни в коем случае что? — она резко подняла бровь и сложила руки на груди. — Ничего, — быстро ответили оба. На самом деле, Вэй Усянь уточнил, что, наверно, не стоит говорить ей о том, что Цзян Чэн умудрился заболеть, но она попросту не могла этого услышать. — Знаете что? — в её голосе прозвучало довольство, что заставило братьев насторожиться. — Я уже придумала вам двоим наказание. Они сразу поняли, что Цзян Чэна наказывают за то, что сбежал, а Вэй Усяня — за то, что он есть и, более того, посмел вернуться. Сглотнув, Цзян Чэн спросил: — И какое это наказание, матушка? Она развернулась и не требующим возражений тоном ответила: — В своё наказание завтра вы оба собираете вещи и едете в Гусу. — Зачем это? Она усмехнулась. — Там будут делать из вас послушных детей. Она ещё не знала, как сильно ошибалась. Как матушка и сказала, на следующий день они погрузились на джонку. Сначала всё обошлось без приключений, но ближе к концу пути занялась непогода. Пассажирам были предоставлены два гамака, но Цзян Чэн с Вэй Усянем устроились на одном. Когда джонку стало немного потряхивать, Цзян Чэн как раз читал книгу. Он держал её лишь одной рукой, в то время как другой он гладил спящего Вэй Усяня по голове — тот уютно устроился у него на груди. Слыша, как тот мирно сопит, он испытывал невероятное умиротворение. В такие минуты он начинал думать, что больше ему на свете ничего и не нужно, кроме спящего Вэй Усяня на его груди. Когда им пришлось выйти на берег, на дворе стояла ночь. В столь поздний час Облачные глубины не принимают посетителей, и им двоим пришлось остановиться в постоялом дворе. Вэй Усянь едва продрал глаза, с сожалением прощаясь с таким сладким сном, и еле передвигал ногами, пока они искали себе ночлег. Однако Цзян Чэну было хорошо знакомо такое его поведение — сначала этот негодник будет еле шевелить конечностями, а потом энергия будет бить столь активно, что он до утра не сможет уснуть. Вэй Усянь всегда таким образом вёл себя, когда кто-то или что-то нарушает его режим сна. Глядя на то, как глаза его уже начинают загораться этим подозрительным огнём, Цзян Чэн вздохнул, подумав о том, как нелегко придётся обитателям Облачных глубин. Они ведь живут по совершенно другому распорядку и иначе спят: когда Вэй Усянь ложится в час и просыпается в девять, в Облачных глубинах принято ложиться в девять и вставать в пять. Цзян Чэн, в отличие от бедолаг из Облачных глубин, точно знал, что будет тогда: утром он будет клевать носом, пытаясь частично вернуть себе утраченные часы сна, а днём энергия, похожая на последнюю волю перед смертью, будет бить ключом весь оставшийся день, к концу которого он, без сомнения, замучает абсолютно всех. — Здравствуйте, можно нам комнату? — Комнату? — женщина в постоялом дворе округлила глаза. — Две комнаты? — Послушайте, я как-то невнятно разговариваю? Я же сказал, нам нужна одна комната. "Какой грубый молодой человек!" — подумала женщина. Рядом с ним был ещё один юноша. Ей было достаточно просто взглянуть в его сияющие глаза, как она поняла, что тот намного мягче характером. Он подвинул своего друга со словами: — Цзян Чэн, нельзя быть таким грубым. Грубиян проворчал что-то себе под нос, а приятный юноша очаровательно улыбнулся ей и сказал: — Госпожа, нам нужна одна комната. Не на двоих, просто обычная комната. Она кивнула, улыбаясь ему в ответ: — Хорошо! Они отошли в сторонку, беседуя. — Чего это она на тебя так посмотрела? — с подозрением спросил Цзян Чэн у брата. Вэй Усянь был привычен к его странной ревности, которая распространялась даже на пожилых женщин в постоялом дворе, и невозмутимо ответил: — Ничего. Даже не хочу знать, что тебе там почудилось. Цзян Чэн сложил руки на груди, выражая недовольство. Когда они легли в постель, Вэй Усянь забрался наполовину на Цзян Чэна, как обычно это делал. Разумеется, ему не спалось, и он принялся чесать языком обо всякой ерунде. — Вэй Ин, если ты не замолчишь, я сам закрою тебе рот, — угрюмо глядя в потолок, предупредил Цзян Чэн, заранее зная, что это его не остановит. — Да ладно тебе. Что ты такой угрюмый? Расслабься, расправь плечи, разгладь бро... Не давая ему договорить, Цзян Чэн прижал его к себе и закрыл рот поцелуем. Не то, чтобы Вэй Усянь этого не ожидал, поэтому мерзавец доверчиво прильнул к телу возлюбленного, оплёл его руками и ногами и раскрыл губы в ответ на его действия. Затыкать Вэй Усяня, такого отзывчивого и податливого, оказалось на удивление приятно. Он провёл рукой вдоль тела брата, чувствуя, как то дрожит под его ладонью. Он несколько раз поступил таким образом, сжимая там, где ему хотелось, в то время как Вэй Усянь прижимался к нему, потираясь начинавшим зудеть членом о его бедро, теребил кромку его уха и перебирал волосы, не забывая двигать языком. Жалкий хныкающий звук, заглушаемый слегка поцелуем, вырвался из его приглашающе открытого рта, когда пальцы Цзян Чэна, на мгновение сжав упругую кожу ягодиц, скользнули вдоль расщелины между двумя половинками. Пока он только мял их в своё удовольствие и интригующе проводил между ними через тонкие штаны, и Вэй Усянь не мог определиться, податься вперёд или назад. Ему хотелось и того, и другого, и он выгнулся, изнемогая от нетерпения. Цзян Чэн воспользовался этим, прижавшись губами к его шее, ставшей такой открытой и беззащитной. Это действие возымело положительный эффект, так как из горла Вэй Усяня вырвался задушенный вздох. Это заставило член Цзян Чэна заинтересованно дёрнуться, и, обрадованный таким развитием событий, он просунул руку под ткань штанов, мягко оглаживая нежную ягодицу. Он лишь поглаживал их, иногда сжимая и оттягивая, в общем, ничего особенного не делал, но эти нехитрые действия изводили Вэй Усяня, знавшего, что должно быть дальше. Он извивался под его пальцами и руками, как змий, и стоны удовольствия, срывавшиеся с его уст, кружили голову. Они уже раньше так делали. Цзян Чэн коснулся его губ пальцами свободной руки, и тот с готовностью принял их в горячий, жадный рот. Шершавый язык щекотал подушечки пальцев, а затем Вэй Усянь приблизился к нему, пальцы вошли глубже, и, наконец, обведя фаланги языком, он сделал всасывающее движение. Цзян Чэн глядел, как заворожённый, на то, как его пальцы аккуратно входят в колечко мягких губ. Во рту было горячо и влажно, он мог почувствовать это кожей, и мысль о том, что ещё может делать этот чудесный рот, а также где ещё этот язык может столь настойчиво и ласково лизать, заставила дрожь пройтись по всему телу. Член тёрся о ткань штанов и ныл так невыносимо, что хотелось выть. Он медленно вытащил пальцы из плена этого прекрасного рта, провожая взглядом каждый цунь. С пошлым, довольно громким звуком губы окончательно отпустили их, и он с нетерпением прижал брата к себе. Ему не удалось сдержать стон облегчения, когда член скользнул по животу прижавшегося к нему Вэй Усяня. Тот было усмехнулся, но тут же уткнулся лицом ему в плечо, широко раздвигая ноги, потому как почувствовал, как мокрые пальцы аккуратно заскользили по расщелине между двумя половинками. Одной рукой сжав и чуть отодвинув одну из них, он аккуратно пригладил подушечкой пальцев сжавшийся вход. Несмотря на то, что сгорал от желания, Цзян Чэн всё делал медленно, желая получить как можно больше удовольствия от происходящего — смотреть на то, как его не затыкающийся днём и ночью брат может только издавать жалобные стоны, еле успевая дышать, было высшей наградой для него. Так ему, гадёнышу, и надо, в идеале можно было и вовсе заставить его умолять оттрахать его задницу пальцами. Первый палец он вставил в него мягко и неспешно, терпеливо проталкиваясь вперёд. Его самого вело даже от того, как остальные его пальцы, когда средний занят делом, касаются мягких ягодиц. Другую руку он вытащил из штанов на поверхность и использовал её для того, чтобы закинуть его ногу себе на бедро. Хныча, Вэй Усянь принялся подаваться назад, но Цзян Чэн, уцепившись за его бедро, прижал брата к себе. В качестве компромисса он двинул бёдрами вперёд, потираясь своим членом о его живот, но также создавая восхитительное давление и на его член. В благодарность за эти действия он услышал стон, к тому же мышцы ануса расслабились за счёт этой порции удовольствия, и палец смог войти внутрь без особых усилий. Он стал двигать им взад и вперёд, стараясь попадать в ритм, с которым он не спеша принялся двигать бёдрами. Вэй Усянь, получавший стимуляцию в двух разных местах, выгнулся, теснее прижимаясь к брату нижней частью тела, и его очаровательные стоны стали раздаваться в такт движениям. Если честно, и сам Цзян Чэн не мог сдержать свой голос — он опустил голову, постанывая и тяжело дыша. — Ещё, — в полузабытье произнёс Вэй Усянь, чуть не плача от желания и недостаточного для его утоления удовольствия. — Пожалуйста, ещё. Цзян Чэна не нужно было просить дважды, он и сам хотел добавить ещё один палец, ведь там стало так свободно. Он нашёл губами открытую для поцелуев и прочих ласк шею, и осторожно протолкнул второй палец, в то время как первый продолжал двигаться, сводя Вэй Усяня с ума. Пользуясь случаем, Цзян Чэн поднял голову, чтобы поглядеть на него. В такие моменты его брат становился ещё краше: мягкий и холодный свет Луны освещал его фигуру, выгнувшуюся от удовольствия; капли пота заблестели в этом свете, и мокрые следы были хорошо видны; на его лице застыло блаженство; глаза прикрыты веером ресниц, а красные от поцелуев губы приоткрыты в стоне наслаждения; грудная клетка, раскрывшаяся от резких движений, была белой, точно молоко. "До чего же хорош" — подумал он, двигая двумя пальцами, а третьим, извернувшись, поглаживая дрожащие мышцы, натянутые на его фаланги. — М-м, А-Чэн, — его имя, произнесённое в подобной манере и с таким удовольствием, заставило его со стоном кончить, так и не прикоснувшись к себе. Он едва протолкнул третий палец, намереваясь продолжить пытку, когда Вэй Усянь излился вслед за ним. Им казалось, что они вели себя достаточно тихо, но утром, когда нужно было покидать постоялый двор, немолодая женщина, встречавшая их прошлым вечером, очень красноречиво на них посмотрела: со смешением стыда и ужаса. Ну и пусть, Цзян Чэн не был против. Пусть знает, как строить глазки чужим братьям. На улице было ясно, ни облачка на идеально голубом небе. Пользуясь столь прекрасными обстоятельствами, они долетели до подножия возвышенности, на которой находились Облачные глубины, на мечах. Они здраво рассудили, что, должно быть, чужаки не могут просто так влететь на их территорию. К стенам ордена вела высокая извилистая лестница о сотне ступеней, и они преодолели её вместе, даже не запыхавшись. — Хм, что это? — Вэй Усянь нахмурился, глядя на стену. — Там высечены какие-то слова. Цзян Чэн пожал плечами: — Должно быть, защитные заклинания? — Сомневаюсь, что хоть какое-нибудь защитное заклинание начинается со слов "Запрещено громко разговаривать". — Получается, эти стены уже против тебя? Цзян Чэн получил тычок локтем, и они подошли к дежурившему у ворот адепту с метлой. Должно быть, он подметал дорожки. Слово, как всегда, взял Вэй Усянь. — Уважаемый, кому этот приглашённый ученик может заявить о своём прибытии? Адепт с интересом посмотрел на них. — Вы в первый раз в Облачных глубинах? — Верно. Обычные глубины были довольно популярным местом, в которое стекались ученики из самых разных кланов. Родители любили отдавать своих непослушных детей в этот орден на перевоспитание, потому как тот славился тем, что отсюда бывшие пылкие юноши, внутри которых бушевали разного рода страсти, возвращались преисполненными смирения. Эти двое перед адептом были в фиалковых одеждах. Таких у них, кажется, ещё не было, и он спросил: — Откуда вы прибыли в Облачные глубины? Юноши хором ответили: — Из Юньмэна. Адепт попросил их подождать немного, а сам пошёл звать старших. Немного погодя к ним вышел юноша сказочной красоты. Лицо его было белое, как молоко, а волосы чёрные, как смоль. При этом глядел на мир он необычайно светлыми глазами, над которыми трепетали густые ресницы. Он поклонился им, и они тоже поклонились в ответ. Незнакомец представился им, как Лань Ванцзи, и обоим юношам уже приходилось слышать это имя. — О, так ты, значит, Лань Чжа... Цзян Чэн успел весьма резво дать ему подзатыльник, чтобы неучтивая ерунда, готовившаяся вылететь из его рта, осталась при нём. Затем снова поклонился и сказал: — Второй молодой господин Лань, прошу простить моего брата за грубость. Не обращайте на него внимания, он...немного не в своём уме. — Эй! Цзян Чэн, это так грубо с твоей стороны! Лань Ванцзи обвёл странную парочку взглядом и без лишних слов повернулся, чтобы пойти своей дорогой, предварительно дав им по нефритовому жетону. Им ничего не оставалось, кроме как пойти за ним следом. Так они оказались в Облачных глубинах. Как Цзян Чэн и предсказывал, Вэй Усянь был просто несовместим с этим храмом чистоты и непорочности: он был слишком громким, слишком активным, без стыда, совести и чувства самосохранения. Некоторое время спустя, пожив по тамошним порядкам, Цзян Чэн пришёл к мысли, что Вэй Усянь, пожалуй, слишком живой для этого места. В их клановых одеждах он выглядел белым и пушистым — если фиалковые одежды подчёркивали его красоту и живость, то белые выделяли его молодость и мягкий характер. Более того, эти одежды были приятны на ощупь, Вэй Усянь в объятьях Цзян Чэна становился как будто плюшевым. Разумеется, это всё обманчивое впечатление. Вэй Усянь вообще с каждым годом всё больше становился похожим на какую-то аллегорию обмана. В Облачных глубинах им выделили весьма просторную комнату с двумя кроватями. Днём Вэй Усянь занимался тем, что превращал жизнь обитателей Облачных глубин в ад. Вечером он выбирался в городок неподалёку, видимо, и там творя бесчинства. Раньше это не особо бросалось в глаза, но сейчас, когда они вынуждены находиться в этом храме праведности и благочестия, Цзян Чэн впервые заметил, что его брат какой-то...бесноватый. Он напоминал демона, точно не человека, ведь он мог пролезать незамеченным поздно ночью за сии неприступные стены, если дежурил не Лань Ванцзи с глазами и ушами по всему телу, и имел поражающую воображение жажду чинить хаос и давать бой чужому самообладанию. Зато ночью, ближе к тому времени, когда он обычно ложился спать, Вэй Усянь возвращался, как ни в чём не бывало, сворачивался рядом с ним в клубок, укладывая голову ему на грудь, и магическим образом становился самым невинным и безобидным созданием. Цзян Чэн смотрел на это существо, обнимающее его с милейшей улыбкой на губах, и периодически выпадал в осадок. Это был словно другой человек! У него раздвоение личности? Иногда к ним в комнату захаживали новые приятели, и тогда они вели себя, как обычные братья, без всяких нежностей и перевоплощений Вэй Усяня. Эти визиты немного бесили Цзян Чэна, потому что те отнимали у него время наедине с ласковым и нежным Вэй Усянем, являющееся компенсацией буйства Вэй Усяня бесноватого. Однако раздражение от утерянных возможностей быстро тонуло во всеобщем веселье. В одну из таких посиделок их приятель, Нэ Хуайсан, благодаря своей абсолютной некомпетентности в заклинательском искусстве прописавшийся в глубинах, принёс книгу с весенними картинками. Сие событие очень воодушевило юношей, и они все окружили несчастную книжонку да уставились на неё, как на дар небожителей, и единственный, кто поначалу относился к подобному с явным скептицизмом, это Цзян Чэн. Как ранее упоминалось, его мало волновали плотские утехи, и поэтому его не могло обрадовать пребывание в толпе возбуждённых юношей. Разумеется, было одно исключение — плотские утехи моментально становились желанными, стоило подумать об участии в них Вэй Усяня. Так, в этих весенних картинках он, на самом деле, нашёл некоторые интересные для себя вещи. Больше всех ему запомнились манипуляции с грудью, которыми один мужчина на картинке приводил в восторг другого. Мысль о том, что на месте мужчины, пребывавшего в блаженстве, может быть Вэй Усянь, заставляла внешне скептически настроенного Цзян Чэна воодушевиться. Хорошо, что их одежда позволяла скрыть признаки его явной заинтересованности. Он и не думал, что какие-либо подобные манипуляции с грудью могут доставлять удовольствие, но выглядело это чертовски заманчиво. К сожалению, когда все ушли, Вэй Усянь, сморённый алкоголем и беседами, завалился спать. Возбуждение Цзян Чэна, оставшись неудовлетворённым, превратилось в нужду другого рода, и он вышел в отхожее место. Там ему стало немного легче, он ополоснул руки и вернулся в комнату. Вэй Усянь к тому моменту уже спал: он свернулся на кровати и прижался к стене, явно освобождая место для Цзян Чэна. Тот подошёл к кровати, внимательно глядя на него, присел на самый край и аккуратно погладил брата по голове и плечам. "До чего же он очаровательный" — подумал Цзян Чэн, прежде чем лечь спать. Периодически они уходили веселиться в соседний городок, особенно когда старый учитель Лань был в отъезде. В один из таких дней они вернулись из городка с целой охапкой вина, и испили его вместе с приятелями в своей комнате. Цзян Чэн обычно не участвовал в таких безответственных мероприятиях, но в этот раз напился до беспамятства вместе со всеми. Тем не менее, почему-то, когда Лань Ванцзи обнаружил их логово, где все они были чертовски пьяны, кроме, должно быть, Вэй Усяня, которого сложно было напоить, досталось именно ему. Наказание было суровым, бедолагу высекли вместе с тем же Лань Ванцзи. Кажется, тогда и случился момент, когда Лань Ванцзи волей случая первым рассекретил их отношения. Хотя на самом деле непонятно, понял он тогда то, что произошло, или нет. После того, как Вэй Усяня наказали, тот решил полечиться в особом источнике в Гусу. Так как он был серьёзно ранен, Цзян Чэн тоже пошёл с ним, ведь именно он нёс его на себе. Когда они дошли до источника, Вэй Усянь успел только снять обувь, а затем неудачно повернулся, поскользнулся и упал в воду прямо в одежде. Цзян Чэн подбежал к краю со словами: — Эй, ты там в порядке? В результате падения Вэй Усянь сразу окунулся в ледяную воду, и какое-то время не высовывал даже головы на поверхность. Цзян Чэн готовился уже было его спасать, как тот вынырнул, становясь в полный рост и мелко дрожа. Оказалось, воды ему было примерно по пояс, и он, скрежеща зубами, промямлил: — Ну и холодно! Цзян Чэн вздохнул с облегчением и поднял бровь. — Конечно, холодно, бестолочь. Это же ледяной источник! Каким он, по-твоему, должен быть? — Чэн-чэн... Вэй Усянь как-то тихо его позвал, и Цзян Чэн, подумав, что, должно быть, произошло что-то важное, подвинулся ближе к нему. Однако этот гадёныш схватил его за ворот своими невероятно цепкими пальцами и с силой потащил на себя! Цзян Чэн, совершенно подобного не ожидавший, неловко свалился в воду, совсем как Вэй Усянь минуту назад. Разумеется, вода была холодной, и Цзян Чэну это не понравилось. Он с возмущением спросил у брата, какого чёрта тот творит. — А-Чэн, здесь так холодно, и я решил, что ты должен меня согреть! — С какой это стати! — Цзян Чэн был в такой ярости, что уже практически чувствовал, как ему от этого теплеет. — И каким это образом, по твоему мнению, я должен тебя греть? Как ты себе это представляешь? Вэй Ин, мы сидим в ле-дя-ном исто... Вэй Усянь, закатив глаза и посетовав на то, что его брат, кажется, напрочь лишён фантазии, просто закрыл его рот поцелуем, притянув к себе за ворот. Это привело Цзян Чэна в смятение. То есть он серьёзно затащил его в ледяной источник, чтобы он погрел его своим телом, вместо того, чтобы просто выбраться из него? Впрочем, эти мысли быстро покинули его голову, стоило Вэй Усяню сделать одно восхитительное движение языком. Неизвестно, как у него это получается, но у Цзян Чэна в такие моменты просто отключался мозг, и всё, что он мог делать, это гладить, целовать и всячески ласкать своего невероятно отзывчивого брата. На источнике было тихо, и большое пространство вскоре заполнилось звуками влажного столкновения губ и тихих стонов. Каждый раз, когда Цзян Чэн слышал, как этот невыносимо приятный звук слетает с губ Вэй Усяня, пока его язык занят вылизыванием рта любовника, в паху начинало зудеть и больше всего хотелось прислонить головку к мягкому телу и хорошенько потереть. Эти стоны были тихими, он практически издавал их ему в губы, но до чего они были сладкими и удовлетворёнными! Цзян Чэн в итоге, прижал его к борту бассейна, и вжался между его ног, жадно целуя в шею. Вэй Усянь выгнулся, прижимаясь членом к низу живота Цзян Чэна, и их губы мягко отстранились друг от друга. Цзян Чэн посмотрел на тяжело вздымавшуюся грудную клетку Вэй Усяня, весь в сомнении. Он думал об этом довольно много, но так и не отважился попробовать сначала на себе, оттого и совершенно не предполагал, что может произойти. Вэй Усянь проследил за его взглядом и тоже вспомнил книгу с весенними картинками. — Ты...хочешь попробовать то самое? Цзян Чэн кивнул. Вэй Усянь не стал его останавливать, ожидая, что произойдёт дальше. Чтобы подавить смущение, Цзян Чэн снова инициировал поцелуй, неторопливый и нежный, чтобы тот мог сосредоточиться на поиске необходимых ему мест. Он залез под верхние одежды и гладил его грудь поверх нижних. В конце концов, он всё-таки оторвался от его губ, чтобы посмотреть, куда он кладёт руки. Так было намного легче искать, и вскоре он услышал прерывистый вздох. Цзян Чэн тут же посмотрел на него. Вэй Усянь немного опустил голову, видимо, сосредоточившись на том, чтобы не шуметь. Цзян Чэн снова провёл пальцами в том месте и нашёл небольшие выступающие места. Он потёр их, и нижняя часть тела Вэй Усяня непроизвольно выгнулась. Цзян Чэн решил, что нехорошо вот так скрывать от брата свои ощущения, поэтому поддел каждый сосок ногтем и снова потёр, на этот раз перекатывая каждую горошину между пальцами. При этом он постоянно наблюдал за поведением Вэй Усяня и его лицом. Пожалуй, в сосках действительно что-то есть, потому что Вэй Усянь выглядел растерянным, возбуждённым и уязвимым одновременно. Звуки, которые всё-таки вырывались из его рта, заставляли Цзян Чэна инстинктивно тереться об него членом, потому что возбуждение, которое генерировали эти жалкие, просящие всхлипы, было невыносимым. Снова погладив ногтем верхушки его сосков, он спросил: — Тебе хорошо? Вэй Усянь не сразу ответил, потому что Цзян Чэн не прекращал одновременно тереть его соски и давить на него бёдрами, при этом позой, прижимавшей его к борту, не давая простора для манёвра. — М-м, да, — еле выдавил он, подаваясь вперёд, чтобы тоже потеряться о него изнывающим от недостатка внимания членом. — А-ах, мне так хорошо. Однако Вэй Усянь не остался в долгу, тоже поднял руки и нашёл пальцами соски Цзян Чэна. От груди и до паха его пронзило удовольствием от того, как резко пальцы принялись тереть их и мять. Они оба, тихо простонав себе под нос, выгнулись на встречу, и их члены потёрлись друг о друга. Их тела непроизвольно задвигались в достаточно медленном, экспериментальном ритме: они отстранялись, а при столкновении тёрлись друг о друга, в то время как пальцы продолжали ласкать соски. Но, признаться, Цзян Чэну было намного приятнее всё-таки изводить Вэй Усяня и заставлять его терять себя в прикосновениях, нежели самому получать удовольствие, и он решился на шаг вперёд. Руки он убрал, переставая мучить его, а вместо этого положил их по бокам, на рёбра, притягивая к себе, сам нагнулся и через тонкие нижние одежды обхватил его сосок губами. Эффект от этого действия был незамедлительным — Вэй Усянь вскрикнул и подался вперёд, чтобы ощутить больше. Мало того, что всосал горошину, он высунул влажный язык и начал щекотать им её вершину. Вэй Усянь начал так извиваться, что Цзян Чэну пришлось одной рукой придержать его, а бёдрами прижать к ограде. Член тоже тесно прижался к нему, что заставило Цзян Чэна на мгновение выпустить сосок изо рта, потому как он не мог держать в себе стон. Вэй Усянь издал облегчённый звук, но тот сразу потонул во всхлипе, потому что тогда Цзян Чэн всосал в рот другой сосок. Он активно ласкал его языком, не забывая двигать бёдрами, и комбинация ощущений мешала Вэй Усяню произносить слова — он мог лишь стонать в такт движениям своего брата. — А-Чэн, не лижи там, — просил Вэй Усянь, извиваясь под его прикосновениями, и говорил, как в бреду: — Когда ты лижешь там, это...это слишком хорошо. М-м, я не выдержу и помру, если ты будешь так ласкать меня языком! Моим соскам слишком приятно, когда ты их облизываешь, а-ах... Он и не подозревал, что его брат такой чувствительный. Он сам, должно быть, не испытывал и половины его ощущений. Это заставляло его работать языком усерднее, чтобы услышать много новых удовлетворённых звуков, стонов и просьб. — Они такие твёрдые, — в бреду повторял Вэй Усянь, — хватит их уже лиза-ать... Когда Цзян Чэн хотел уже было прикусить сосок, им обоим вдруг послышался какой-то шорох, и юноши тут же отпрыгнули друг от друга. Цзян Чэн больно ударился о камень, торчащий из воды, и в момент, когда он вскрикнул, к ним вышел Лань Ванцзи. Он какое-то время смотрел на них как-то подозрительно. Вероятно, он слышал некие звуки и обрывки фраз, наталкивающие на вполне очевидные мысли и, даже если Лань Ванцзи догадался и был полностью уверен в своих доводах, он не мог им совершенно ничего предъявить. Они оба были довольно далеко друг от друга и, что самое главное, полностью одеты, поэтому он не мог ничего доказать даже им самим. Таким образом, все трое молчали. Даже Вэй Усянь не осмелился что-либо сказать, потому как в данный момент не было фразы, которая не звучала бы подозрительно. Если обычно Вэй Усянь дурачился, то в этот раз он хорошо понимал, насколько важно сохранять их проделки в тайне — ему вовсе не хотелось, чтобы его выперли из родного ордена за поползновения в сторону наследника. Наконец, Лань Ванцзи не вытерпел и с грозным выражением лица спросил: — Что...что вы здесь делаете? Это был, если честно, довольно глупый вопрос, если учесть, что Цзян Чэн с Вэй Усянем собираются делать вид, словно те непристойные звуки, которые Лань Ванцзи наверняка слышал издалека, ему послышались. Без стыда и совести Вэй Усянь сделал такое выражение лица, как будто и вправду считает его вопрос странным, и ответил: — Залечиваем раны, разумеется. Ну я так точно, а Чэн-чэн составляет мне компанию. Цзян Чэну захотелось хорошенько окунуться с головой под воду, потому что начинало казаться, что из всех возможных ответов на этот вопрос он выбрал самый двусмысленный. Правда же была такова, что по-прежнему не было на свете слов, которые бы не звучали как бы со скрытым подтекстом. Подлец же ещё и добавил: — Чем ещё можно заниматься в лечебном источнике? От того, чтобы дать ему затрещину, Цзян Чэна останавливало только то, что это тоже выглядело бы двусмысленно. По лицу Лань Ванцзи прямо было видно, как он ему поверил, и тот, подняв бровь, спросил: — В одежде? — Мы случайно поскользнулись и упали. И это было отчасти правдой, за исключением того, что Цзян Чэна утянули в ледяную воду злонамеренно. Они ещё нескоро смогли отвязаться от навязчивых вопросов Лань Ванцзи. Цзян Чэн даже испугался, что снова заболеет, как то случилось с ним в Илин. Но для него, в итоге, всё обошлось, в то время как Вэй Усянь, неожиданно, испытывал проблемы с перетерпеванием холода: даже когда они переоделись в тёплые одежды, тому всё чудился холод, пробирающий до костей. Бедолага свернулся в клубочек на кровати, обняв руками колени. Цзян Чэну же, несмотря на все явные страдания брата, казалось это милым. Он вздохнул, присел на кровати и погладил его по плечу. Для него подобная реакция брата на холод оказалась открытием. Мало того, что Вэй Усянь был больше похож не на человека, а лишь на человекоподобный артефакт, не испытывающий ни страха, ни боли, ни угрызений совести, так ещё и жили они в тёплом озёрном крае, где просто неоткуда было взяться каким-либо ледяным источникам или ещё чему-то подобному. — Как ты умудрялся скакать в одних нижних одеждах по Илин, если, оказывается, боишься холода? — Не знаю, — послышался тихий скулёж. Цзян Чэн снова вздохнул, лёг рядом с ним и крепко обнял, надеясь, что так он может его согреть. В его руках Вэй Усянь какое-то время мелко дрожал, но затем и впрямь успокоился. Цзян Чэн подождал немного и тихо позвал его, но тот не откликнулся. Тогда он немного разжал руки, чтобы взглянуть на него, и обнаружил, что тот уснул. Сердце его наполнилось таким теплом и ликованием, что ему казалось, будто становится больно. На этом расплата Вэй Усяня за свои злоключения не закончилась. За организацию массовой попойки среди адептов ему также назначили наказание в виде переписывания правил ордена Гусу Лань. Так как Вэй Усянь, обладая определённой хваткой и предприимчивостью, завёл себе целую группу рабов, пишущих для него эти правила, к нему приставили охранника в виде Лань Ванцзи. Стоит отметить, что этот адепт с самого начала не нравился Цзян Чэну, но тот не мог понять, почему. Конечно, он был искусным мечником и музыкантом, заклинателем, которым гордились и ставили в пример, да к тому же красотой напоминал небожителя, и все эти качества могли бы вызвать зависть, особенно у Цзян Чэна, который с детства должен был стремиться стать лучше остальных. Но Лань Ванцзи, являясь не такой уж и яркой личностью, на деле всё равно особо не выделялся на фоне остальных, даже имея при себе такой набор выдающихся качеств. Поэтому причиной неприязни Цзян Чэна точно не может быть зависть. В таком случае, есть больше смысла завидовать Вэй Усяню, который так же являлся талантливым мечником, превосходно играл на флейте и был довольно симпатичным, хоть и бесноватым. Но при этом, в отличие от Лань Ванцзи, он обладал бешеной харизмой и уникальной способностью очаровывать всех вокруг, за исключением некоторых личностей, например, мадам Юй и Лань Циженя. Он-то уж точно выделялся на фоне пресного, если можно так сказать, Лань Ванцзи. Значит, дело было в другом. Как бы то ни было, получив личную сиделку, Вэй Усянь, жаждущий свободы, принялся выводить его из себя. Методы, правда, он выбирал специфические, и поэтому казалось, что он заигрывает с Лань Ванцзи, нежели пытается вывести из себя. Это настолько выглядело двусмысленно, что Цзян Чэн не выдержал и спросил: — Так ты заигрываешь с ним или как? — Что? — у Вэй Усяня сделалось такое глупое преглупое выражение лица, что Цзян Чэну захотелось его ударить. — Что ты, чёрт возьми, несёшь? Таким образом, Цзян Чэн понял, что его брат идиот. На самом деле, его недоумение было легко объяснить. Во-первых, он правда не думал о том, что его действия выглядят, как заигрывания. Во-вторых, на тот момент он сомневался насчёт чувств Цзян Чэна к нему. Он не был уверен, что между ними происходит: любовь, как единение двух сердец с целью продолжить расти и совершенствоваться дальше вдвоём, или они возлежат друг с другом лишь для получения взаимного удовольствия. Пока что это ещё не достигло той запущенной формы недоверия, какая была между ними впоследствии. Лишь после смерти родителей Цзян Чэна и наложения вины за это происшествие на Вэй Усяня, тот сделал для себя окончательный вывод и решил, что их отношения существуют лишь для удовлетворения потребностей друг друга, а сам Цзян Чэн испытывает к нему разное, в основном, от нейтрального к ненависти и раздражению. Ведь он был причиной его разлада с родителями, уничтожения его клана, а после, когда тот был восстановлен, чёрным пятном на его репутации. Так Вэй Усянь считал. Тем временем, Цзян Чэн понял, почему ему так не нравится Лань Ванцзи. Дело было в отношении к нему Вэй Усяня! Несмотря на всю невзрачность этого адепта, Вэй Усянь выделял его на фоне остальных, и связано это было в первую очередь не столько с его личными качествами, такими как красота и различные таланты, а с их дракой на крыше в первые дни пребывания Вэй Усяня в Гусу. Все эти ухаживания, которыми Вэй Усянь одаривал юношу каждый божий день, были, на самом деле, изощрёнными способами сделать жизнь Лань Ванцзи невыносимой. Но пока что только Цзян Чэн изнывал от его действий. Дабы достичь гармонии с самим собой, Цзян Чэн решил ограничить общение Вэй Усяня с Лань Ванцзи. За этим он подошёл к Лань Циженю и сказал: — Учитель Лань, позвольте мне, как будущему главе клана, самому проследить за своим подчинённым. В отличие от Вэй Усяня, заведшего себе целую команду людей, переписывающих за него правила Гусу, Цзян Чэн старался вести себя нормально, исключая тот случай с массовой попойкой, и заслуживал какого-то доверия, хоть и весьма хрупкого. К тому же, Лань Циженю и самому не нравилась идея оставить своего дорогого племянника с этой откровенно подозрительной личностью. Мало того, что, не будь он вынужден следить за Вэй Усянем, у Лань Ванцзи была бы возможность заниматься более важными и полезными делами, так ещё и Лань Цижень начал на полном серьёзе задумываться, не испортит ли Вэй Усянь со своими губительными идеями его лучшего ученика. Таким образом, даже несмотря на риски, Лань Цижень одобрил предложение Цзян Чэна последить за своим, если честно, жутковатым братом. Справедливости ради, сначала Цзян Чэн действительно следил за тем, чтобы брат самостоятельно, без чьей-либо помощи записывал правила. Тот бесконечно болтал, но, в отличие от его ночной трескотни, в светлое время суток это даже умиротворяло. Однако сидеть, часами слушать периодически прекращающуюся болтовню Вэй Усяня и заставлять того писать, было довольно уныло. От скуки он вспомнил ту ситуацию на источнике и посмотрел на Вэй Усяня перед ним, который лениво елозил кистью по бумаге, изводя письменные принадлежности Гусу. Вероятно, это такая своеобразная месть. Цзян Чэн протянул руку с кистью, которой, не отставая от брата, играл от безделья, и коснулся её кончиком примерно там, где должен находиться сосок Вэй Усяня. Это мгновенно остановило его, и тот с недопониманием поднял голову, чтобы взглянуть на брата. — Что ты смотришь на меня? — как ни в чём не бывало, спросил Цзян Чэн. — Пиши давай. — Что ты... — видать, он хотел спросить, какого чёрта происходит, но Цзян Чэн скользнул кончиком кисти, царапнув горошину соска, и тот моментально захлебнулся во вздохе. — Бли-ин. Вэй Усянь с лёгкостью мог отобрать кисть или отодвинуться, но он решил принять правила этой игры, которая начинала казаться довольно интригующей и занятной, а потому продолжил писать, да так усердно, как не делал до того, как Цзян Чэн решил спровоцировать его. Смысл, очевидно, был в том, чтобы написать ровно и без помарок, в то время как его будут всячески пытаться отвлечь от этого занятия. Это как небольшое эротическое соревнование, и такое, к неожиданности, больше стимулировало Вэй Усяня писать, как полагается. Не ясно, что с ним не так, но Цзян Чэн решил не задумываться и провести это время в своё удовольствие, поэтому не спеша задвигал кистью по затвердевшему соску. Он погладил его по вершине, спустился вниз, обвёл его ореол и пощекотал боковые стороны горошины. Вэй Усянь был чертовски чувствительным, а его грудь, как оказалось, ещё пуще. Старательно корпя над писаниной, он еле слышно всхлипывал, низко опустив голову. В паху у него явно потяжелело, из-за чего он едва ёрзал, но когда Цзян Чэн хлёстко провёл твёрдым древком кисти по соску, задев понемногу каждую из его сторон, с губ Вэй Усяня сорвался тихий стон. Он выгнулся, подставляясь под прикосновения, и Цзян Чэн, наблюдая за этим зрелищем с некоторым восхищением, всё дивился, как быстро Вэй Усяня можно завести. — Пиши, — повторил Цзян Чэн, на прощание легко перекатив гладкое, круглое древко по поверхности соска. Вэй Усянь усилием воли заставил себя вернуться к переписыванию правил, сжав губы в тонкую линию, и Цзян Чэн, как будто собираясь отблагодарить его за старания, перевернул кисть да двинулся к другому соску. Из-за возбуждения, что зародилось в паху, ударило тёплой волной в низ живота и поднялось к груди, щекоча чувствительные места и словно бы зажигая в них искорки нестерпимо сладкого огня, всё тело Вэй Усяня сделалось максимально чувствительным. Мягкими волосками писчей кисти Цзян Чэн легко провёл по выступающему на нижних одеяниях бугорку. К этому моменту верхние несколько растрепались и чуть распахнулись, отчего хорошо было видно выступы на нижних одеяниях, в то время как в ином случае верхнее платье прикрывало бы их. Со стороны Вэй Усяня послышалось тихое мычание, весьма удовлетворённое. Цзян Чэн отнял на какое-то время кисть, облизал её, как следует смочив слюной, и снова приложил к соску. Пока кисть преодолевала расстояние ото рта Цзян Чэна до груди Вэй Усяня, она успела немного охладиться, и, прохладная, скользнула по ткани, под которой трепетало разгорячённое тело. Кисть запорхала между двумя сосками, но, разумеется, этих лёгких прикосновений было недостаточно для того, чтобы удовлетворить его, поэтому Вэй Усянь тихо попросил: — Си-сильнее... — Не раньше, чем ты допишешь хотя бы ещё десяток правил. Вэй Усяню ничего не оставалось, кроме как сжать кисть покрепче в своих руках и старательно выписывать иероглифы. В то же время, эти дразнящие прикосновения кисти не думали заканчиваться. Цзян Чэн периодически увлажнял кисть, и на груди Вэй Усяня в двух местах остался влажный след от слюны, который постепенно остывал, добавляя ощущений. Вэй Усянь, дрожащей рукой выводящий символы на бумаге, скулил и без конца ёрзал. Эти звуки не могли оставить Цзян Чэна равнодушным: не забывая очерчивать бугорки кистью, он как бы невзначай опустил руку под стол. Отогнув край ханьфу, он через тонкие штаны принялся слегка поглаживать член. Помяв немного согнувшийся из-за штанов ствол, он, испустив удовлетворённый вздох, легонько провел большим пальцем по головке, и подушечкой ощутил, как ткань намокла от смазки. О небожители, как же хотелось потереться им об извивающегося Вэй Усяня! Наконец, когда тот всё-таки осилил десяток правил, может, даже больше, Цзян Чэн положил кисть перед собой. Он потянулся освободившейся рукой через стол и обхватил одну половинку его груди, большим пальцем потерев сосок. Массируя его грудь, он стал быстро и грубовато тереть чувствительный бугорок, заставляя Вэй Усяня захлебнуться в собственных стонах. Его кисть, которой он записывал злосчастные правила Гусу Лань примерно о морали и приличии, чуть не выпала у него из рук, но он ответственно держался за неё, не забывая о роли, которую должен исполнять в их маленькой игре. Цзян Чэну безумно хотелось потереться о него или, может, даже войти внутрь. Наверняка он уже весь мокрый внутри, а его член сочится смазкой, как у самого Цзян Чэна. — Не забывай писать. Ты же хороший мальчик, верно? — на этих словах Вэй Усянь было взялся как раз выводить иероглиф "непорочность", но Цзян Чэн, наблюдая за его письмом, ловко подцепил изнывающий от различных ласк сосок, из-за чего Вэй Усянь дёрнулся, и на листе вместо нужного ему символа образовалась клякса. Впрочем, Цзян Чэну всё равно хотелось похвалить его за старания, поэтому он приподнялся, всем телом перегнулся через стол и мягко обхватил сосок губами. Он уже не мог в таком положении ласкать член, и потому вторая его рука занялась тем, что без конца теребила второй сосок. Вэй Усянь часто дышал и не мог сдержать череду стонов, эхом отдающихся в голове Цзян Чэна, активно работающего языком. Он то поглаживал нежно нижней частью языка, накрывая довольно крупную горошину, то дразнил самым кончиком, а иногда с нажатием проходился всем языком, обхватывая сосок целиком и всасывая в рот. — Чэн-чэн, — он подавался вперёд и выводил на бумаге совсем уж какую-то ерунду, в то время как Цзян Чэн изобретал всё новые способы принести ему максимальное удовольствие языком. — Они такие твёрдые. Не лижи их, им ведь...так приятно. Ты так их трёшь и ласкаешь, что я сейчас сойду с ума. Вэй Усянь был так возбуждён и растерян, что Цзян Чэну казалось, попробуй он сейчас встать и членом коснуться его губ, как тот, не задумываясь, сразу исполнит его просьбу. Одновременно с этой мыслью, в нём возгорелось желание заставить этот чудесный рот удовлетворить его, но Цзян Чэн понимал, что, в условиях библиотеки, в которую может заглянуть каждый, это было бы слишком. Вместо этого он отстранился, затем и вовсе встал, зашёл сзади и приподнял Вэй Усяня, подхватив под рёбра. Сам он сел на то место и опустил брата сверху на свои колени. Когда тот опустился на него, член Цзян Чэна прижался к тому месту, где, вероятнее всего, находилась дырочка Вэй Усяня, и оба издали тихий стон. Цзян Чэн снова накрыл его грудь руками, обнимая сзади, и принялся тереть соски, теперь оба одновременно. Вэй Усянь даже в такой ситуации не бросил писать, но стал подниматься и опускаться, как бы насаживаясь на член брата. При каждом таком толчке головка члена проходилась по расщелине меж двумя половинками, доставляя обоим удовольствие. Вэй Усянь чувствовал себя при этом странно. Очевидно, что это не такое уж чувствительное место, но его возбуждал факт того, что член Цзян Чэна трётся о его задницу. Возле входа в библиотеку, где они сидели, послышались какие-то голоса, и Вэй Усянь, обеспокоенный тем, что их снова могут заметить, с трудом произнёс: — Цзян Чэн, там...там кто-то есть! Вдруг этот кто-то нас услышит и зайдёт? — А ты не шуми, — Цзян Чэн был так возбуждён, что был готов на риски. — И пиши правила. Он провокационно провёл ногтями по его соскам, и Вэй Усяню пришлось приложить много усилий для того, чтобы сдержать крик, рвущийся из его горла. В этом ордене все были заклинателями с обострённым слухом, и при таких обстоятельствах любой малейший его писк мог быть услышан. Цзян Чэн зажал ему рот ладонью и продолжил двигаться сам, толкаясь в расщелину между двумя половинками. В то время как какие-то люди разговаривали за стенкой, Цзян Чэн решил пойти на ещё один смелый шаг и поменял позу — он прижал брата к столику, буквально разложив на нём, а сам приподнялся и, направляя рукой член, стал потираться о мягкие ягодицы. Это завело Вэй Усяня пуще прежнего, и тот кончил, едва прикоснувшись к себе. Когда Цзян Чэн, устало возивший головкой члена по щели между ягодицами, тоже достиг разрядки, те люди уже ушли. Придя немного в себя, они осмотрели получившуюся рукопись и раскрыли рты. — Это просто ужасно, — без прикрас прокомментировал ситуацию Цзян Чэн. — Это нельзя показывать людям. — Сдурел, что ли? — Вэй Усянь ткнул его локтем под бок. — Я это переписывать не буду! В таком виде они и показали рукопись Лань Циженю, причём оба при этом выглядели так, словно, во-первых, переписывали правила вместе, во-вторых, одной рукой писали, а другой сражались с нечистью. Одеяния их растрепались, они оба перепачкались в чернилах. — Вы что, дрались, пока правила переписывали? — с сомнением спросил Лань Цижень. Вэй Усянь нервно улыбнулся и ответил: — Почти. За что сразу получил локтем под рёбра. Лань Цижень ещё раз оценил взглядом эту странную парочку и, наконец, опустил глаза на рукопись. Посмотрев на неё, он чуть было не схватился за сердце. Правила Гусу с лёгкой подачи Вэй Усяня превратились в какие-то дьявольские письмена! Иероглифы выглядели так, словно там начертано что-то бесстыдное и тёмное, что было бы неудивительно для такого порочного создания, как Вэй Усянь, но, приглядевшись, прославленный учитель и вправду вычитал там иероглифы, повествующие о правилах его славного ордена. Кое-где, правда, были отвратительные жирные кляксы, и создавалось впечатление, будто они скрывают что-то непотребное за плотным слоем чернил. — Это...это что такое?! — бедолага даже не сумел высказать своё отношение к сему, не запинаясь. От холодности и некоторой отстранённости, в той или иной степени присущей всем членам семьи Лань, не осталось и следа. Достопочтенный господин не мог решить, что он чувствовал: гнев или отвращение, тошнотой подступающее к его горлу. Написанное было столь ужасающе, что у него закружилась голова. — Ну, э, написал, как смог. Цзян Чэн пнул брата и решил сгладить углы: — У Вэй Ина ужасный почерк. К слову, почерк у Вэй Усяня действительно был специфическим. Если Цзян Чэн писал ровно и аккуратно, потому как главе ордена необходимо максимально понятно излагать свои мысли, то почерк Вэй Усяня был размашистым и резким, как удар хлыста. Несмотря на то, что письмо его не было лишено некой, пожалуй, дикой и своеобразной красоты, на первый взгляд оно действительно напоминало демонические письмена, чем и цепляло. Однако им как-то удалось уйти и не получить нового наказания на переписывание. Дело было в том, что Лань Цижень после такого не хотел больше видеть ни Вэй Усяня, ни, тем более, его рукописных шедевров. Больше никогда. Когда вышли за дверь, они какое-то время просто стояли, переводя дух. Затем повернулись друг к другу и, не сговариваясь, коротко соприкоснулись губами. Идя же обратно, собираясь подышать свежим воздухом, они столкнулись с Лань Ванцзи и Лань Сичэнем. Цзян Чэн сразу нахмурился, не желая наблюдать за взаимодействием своего брата с Лань Ванцзи. Братья Лань разговаривали насчёт того, что в их владениях появилась некая нечисть, и нужно было выяснить, что конкретно произошло. Вэй Усянь, не думая, предложил помощь, и, так как братья за каким-то псом согласились, Цзян Чэну пришлось идти с ним. Хорошего ему это небольшое приключение так ничего и не принесло — он снова смотрел на то, как Лань Ванцзи помог его брату в трудной ситуации, и как тот, пытаясь разозлить его, кидал фразочки, больше похожие на заигрывания. Удивительно, но почему-то из всех людей только Цзян Чэн понимал, что этот самый Лань Ванцзи явно неравнодушен к Вэй Усяню. От этого знания он злился ещё сильнее. Не то, чтобы сам Цзян Чэн имел какие-либо "права" на Вэй Усяня, а именно: с его стороны было бы несколько неправильно запретить ему найти любовь всей своей жизни в лице унылого Лань Ванцзи. Они с Вэй Усянем никогда не признавались друг другу в каких-либо чувствах и не обещались не то, чтобы любить до гроба, а даже просто любить. Им нравилось проводить друг с другом время в любой форме, в том числе в ласках и поцелуях, но ни один из них не брал ответственность за эти действия. Они проворачивали все непотребные, но такие приятные дела в тайне от общества и даже тех близких людей, которые, должно быть, могли их понять, например, от Цзян Яньли. Никто из них не признавал за этим статус посолиднее, чем статус подросткового интереса. Да и если хорошо подумать, что могло бы ждать Вэй Усяня дальше в этих отношениях? Цзян Чэн был наследником крупного ордена, то есть важной персоной в недалёком будущем. К тому же, юноша находился под сильным влиянием своей матери, которая ненавидела Вэй Усяня и уже занялась подбором невест для своего сына. В таких условиях запретные отношения двух братьев если не исчерпают себя в скором времени, то точно рискуют остаться тайными до гробовой доски. Ныкаться по углам, может, как-то интригующе и забавно в юном возрасте, но взрослые люди отдадут предпочтение более серьёзным вещам. Никому не захочется быть просто любовником главы ордена, а у Цзян Чэна, скорее всего, появится жена и, что самое главное, дети. Когда у человека появляется семья, у него так же появляются и обязанности, как главы семейства, как отца детей. Разве опоре семьи и примеру для подрастающих сыновей и дочерей пристало иметь тайную связь со своим братом, делить с ним постель у жены за спиной? Цзян Чэн знал, Вэй Усянь, будучи не глупым, понимал, что брат так воспитан: он предпочтёт сохранить честь и достоинство и, скорее всего, легко отбросит всё порочное, что их связывало. Вероятно, в конце пути они останутся просто братьями или тайными любовниками, и неизвестно, что хуже. Вэй Усянь и не думал надеяться на большее, и Цзян Чэн не мог винить его, если тот вдруг найдёт кого-то другого. Например, такого, как Лань Ванцзи. В этом плане Цзян Чэн завидовал ему. Лань Ванцзи был вторым ребёнком в семье, и, пока жив его старший брат, может делать со своей жизнью всё, что заблагорассудится: спать с мужчиной, не иметь детей, да хоть уйти на все четыре стороны и не давать никому о себе знать. Возможно, его осудят за это, но судьба всего ордена не будет никак зависеть от его действий. — Цзян Чэн? — Вэй Усянь помахал ладонью перед ним, а затем ткнул пальцем в щёку: — Что это у тебя с лицом? Он посмотрел на брата, по-прежнему размышляя. Ему стало как-то совсем грустно, и он вздохнул. "Когда-нибудь мне придётся оставить тебя ни с чем" — подумал Цзян Чэн. — Эй, — Вэй Усянь взял его лицо в обе ладони и нахмурился. — Что с тобой? После того, как выяснилось, что в инциденте были виноваты адепты из ордена Цишань Вэнь, они отправились в Гусу через городок по соседству. Там ребята хорошо проводили время, кроме, разве что, Лань Ванцзи и Цзян Чэна. Первый никогда особо не веселился, а второму совершенно не нравилось поведение брата. Мало того, что в упор не замечал взглядов на себя со стороны Лань Ванцзи, он и сам откровенно заигрывал с миловидными девицами. Цзян Чэн, может, и хотел бы одёрнуть его, а ещё лучше — поцеловать на глазах у всех, но на первое он не имел права, а на второе — храбрости. Проблема Цзян Чэна была в том, что он был ещё слишком юн для того, чтобы признаться в своих чувствах хотя бы себе, а затем уже брату и всем остальным. Только в более зрелом возрасте он сможет решить, что для него важнее: честь и достоинство или любовь всей его жизни. Вэй Усянь же вёл себя непринуждённо и больше всего походил на того самого второго молодого господина, который, в отличие от первого и, соответственно, наследника, мог жить, как хотел, ведь от него ничего особо не зависело. Единственная его беда была в том, что человек, которого он выбрал — это как раз и был первый молодой господин. С виду их отношения казались безнадёжными. В Облачные глубины они вернулись ближе к отбою, поэтому все разбрелись по своим комнатам. Вэй Усянь всю дорогу допытывался до Цзян Чэна, что с ним не так. Он был хорошим эмпатом, и мог определить, что человек чувствует, даже если тот тщательно старается это скрыть, но причину он либо определял неправильно, либо не мог определить вовсе. Он не унимался даже тогда, когда они вошли в комнату. Цзян Чэн так устал от его трескотни, что сразу лёг на кровать, но Вэй Усянь, не отставая, лёг рядом. Он замолчал, очевидно, размышляя над действиями брата, и тому от этого стало уже не по себе. Молчаливый Вэй Усянь был непривычен и такое чувство, что опасен, и Цзян Чэн в такой ситуации чувствовал, что ему нужно держать ухо востро. Но Вэй Усянь ничего особенного не делал. Он приблизился к брату и медленно поцеловал его в краешек губ. При этом он прикрыл глаза и едва коснулся его груди кончиками пальцев, из-за чего действо сие выглядело трогательно. У Цзян Чэна сердце сжалось от того, как прекрасен в этот момент был Вэй Усянь. Это заставило его повернуть голову, и они слились в неспешном поцелуе. — Не грусти, — прошептал Вэй Усянь ему в губы. — Я же...я же совсем не понимаю, о чём ты думаешь. — И не нужно, — как можно мягче ответил Цзян Чэн, погладив его по талии в знак утешения. Погасив свет, они легли спать. Разумеется, Цзян Чэн не мог и надеяться на то, что Вэй Усянь, которому что-то не рассказали, просто забудется сном. Сначала он изводил его наводящими вопросами, но, когда Цзян Чэн ущипнул его за бок, призывая к молчанию, ему пришлось заткнуться. Как оказалось, это был лишь хитрый ход. Вэй Усянь сначала просто ворочался, как будто не мог уснуть. Он лежал спиной к Цзян Чэну, который обнимал его сзади, уткнувшись носом в его волосы, и еле заметно ёрзал, как будто выбирал удобную позу для сна. К своему стыду, Цзян Чэн поначалу и правда поверил, что тот просто укладывается спать. Возможно, на его доверие повлияла радость от того, что тот наконец замолчал. Однако от его действий, казавшихся на первый взгляд невинными, он испытывал определённые неудобства — движения его как будто были рассчитаны на то, чтобы мягкая задница задевала постепенно твердеющий член. Цзян Чэн честно пытался отрешиться от огня, полыхающего внизу живота, и усмирить все свои порочные желания. Однако чем больше оные росли, тем чувствительнее становилось всё его тело, не говоря уже об и без того чувствительной плоти. Разозлившись, Цзян Чэн шлёпнул его по бедру и прошипел: — Вэй Ин! Что ты делаешь? — Что? — Вэй Усянь зашипел на него, как будто его действия правда не несут в себе злого умысла. — Я пытаюсь уснуть, вообще-то! Цзян Чэну просто нечего было на это ответить. Всё, что ему оставалось делать, это сжимать покрепче зубы, чтобы не заскулить, когда член удобно вклинился между двумя ягодицами. Коварный Вэй Усянь, видать, тоже почувствовал это, скользнул вверх, а затем вниз, потираясь о твёрдый ствол, и напряг мышцы, тем самым зажав его. Цзян Чэн, почувствовав давление, не издал ни звука лишь потому, что это было для него делом принципа, только лишь сжал пальцами мягкое бедро брата. Гладкие ягодицы, обтянутые тонкой тканью штанов, заскользили по члену медленно, периодически подаваясь вперёд, нажимая, а иногда отстраняясь, как будто в лёгком касании. Это заставило дыхание Цзян Чэна участиться, и, прикрыв глаза, он плавно провёл рукой по бедру брата вниз. Возвращаясь же наверх, он отклонился немного в сторону и провёл кончиками пальцев по внутренней стороне бедра, рядом с пахом. — М-м, Чэн-чэн, — подобравшись, из-за чего ягодицы как бы снова нажали на член, зажатый между ними, тихо простонал Вэй Усянь, — где твои руки? Мы же собирались ложиться спать. — Ты первый начал, — чуть задыхаясь, огрызнулся Цзян Чэн, легонько подавшись бёдрами вперёд. — Не понимаю, о чём ты, — он повёл ягодицами в стороны, как будто перекатывая ствол в узком пространстве. — Да что ты, — брат выставлял всё так, будто это Цзян Чэн, распутник, сам вклинился членом между его ягодиц и принялся тереться. Одной рукой Цзян Чэн прижал его к себе, создавая дополнительное давление на член, а другой пригладил его грудную клетку, цепко задевая соски. Вэй Усянь предполагал, что брат хочет сделать с его сосками, и потому, возбудившись ещё сильнее, стал тереться о него активнее, чем раньше, постанывая. Цзян Чэн мазнул пальцем сбоку по соску, а затем дразняще пощекотал его ногтем. Так как Вэй Усянь и сам послушно насаживался на его член, Цзян Чэн отпустил его бедро и сосредоточился на том, чтобы доставить удовольствие обоим его соскам. Он обхватил их пальцами и начал тереть, перескакивая с вершины на бока. Вэй Усянь терялся в этих настойчивых ласках, и всё, что он мог делать, это старательно двигать бёдрами и постанывать имя любовника. В этой позе он был таким беспомощным. Цзян Чэн оставил один сосок в покое и опустил руку на край штанов. Пробравшись под них рукой, он сжал в ладони его член. Тот сочился смазкой, тёплой и мокрой. — М-м, Цзян Чэн, — Вэй Усянь дёрнулся в его руках, двигаясь на не сильно сжатом кулаке, — там так хорошо... Пару раз поощрительно проведя ладонью по члену, Цзян Чэн поднялся выше и стянул штаны до середины ляжки, затем он коснулся собственного члена. Он ненадолго отстранился, вытаскивая его из расщелины, затем высвободил его из штанов, весь мокрый, с тянущейся между головкой и штанами ниточкой смазки. Сладко проведя несколько раз вдоль ствола пальцами, он прислонился обратно к расщелине, снова потираясь, только уже обнажённым членом о голую кожу ягодиц, из-за чего ощущения стали острее. Направляя его рукой, он потирался головкой о самый вход, смазывая его предъэякулятом. Немного поднимая его, он проходился всей длиной ствола по узкой щели. Это нереально заводило Вэй Усяня, которому нравилось, когда брат трётся членом о его задницу вот так, сзади, в с виду беззащитной позе, как будто он не может ничего ему сделать, и поэтому Цзян Чэн может делать с его задницей всё, что захочет. Это подразумевалось, и подобная вседозволенность воистину опьяняла. — Вэй Ин, — Цзян Чэн ткнулся скользкой головкой в проход и чуть надавил на него. — Я хочу попробовать войти. Вэй Усянь не сказал ни слова против, наоборот, он давно хотел почувствовать член брата внутри, и поэтому лишь приглашающе потёрся о него. Направляя член, он медленно вошёл кончиком головки. Охнув, Цзян Чэн вышел, затем снова вошёл ровно на столько же, таким образом растягивая его анус с помощью члена. Вэй Усянь испытывал колоссальное возбуждение, и потому внутри него было не только горячо, но и мокро. Головка без особых проблем проскользнула внутрь. Стенки ануса плотным кольцом сжались вокруг плоти, и Цзян Чэн сквозь зубы простонал от жара и тесноты тела. Он вынул головку и ткнулся ею снова, растягивая и действуя осторожно, чтобы не причинить боль из-за того, что до этого они не занимались растяжкой несколько дней. В один из тех раз, когда Цзян Чэн снова толкнулся внутрь, едва заходя дальше головки, Вэй Усянь со стоном подался назад и глубже опустился на член. Цзян Чэн начал толкаться, уже не выходя из плотного кольца мышц, и горячий твердый ствол заходил взад и вперёд по мягкому нутру. Стоны Вэй Усяня в сочетании с позой, не предоставляющей возможностей для манёвра, звучали жалобно, потому что представляли собой в основном всхлипы. Если бы Вэй Усянь хотел что-то сказать, он, вероятно, не смог бы произнести ни слова. Такая беспомощность, необходимость лишь глотать воздух и подаваться назад, чтобы глубже насадиться на член и наиболее ярко почувствовать его, возбуждала Цзян Чэна ещё сильнее. Ему хотелось кончить внутрь, чтобы потом глядеть, как из растраханной дырки с хлюпаньем выливается его семя. Когда Вэй Усянь кончил, мышцы сжались и Цзян Чэн с членом внутри остановился, выжидая. Едва судороги отпустили и стенки стали более свободными, Цзян Чэн продолжил медленно втрахивать брата в кровать. Ему хотелось заставить эту задницу удовлетворить его до конца, и Вэй Усянь, хныча и поглаживая опадаюший член, послушно ездил на стволе брата взад и вперёд, не ведая усталости. — Цзян Чэн, — задыхаясь и едва вороча языком, позвал Вэй Усянь, — ты, ах, м-м, можешь кончить в меня. Получив дозволение, Цзян Чэн зашёл чуть глубже, заставив брата вскрикнуть от пронзившего его удовольствия. Двигаясь примерно под таким углом, Цзян Чэн медленно толкался бёдрами, стараясь растянуть удовольствие. Пусть Вэй Усянь знает, что в следующий раз он поступит так же, если тот будет его задирать во время отбоя. Кончив, он какое-то время не выходил из дырки, слушая стоны и вздохи брата. Аккуратно выйдя, он провёл головкой члена по дрожащему входу, размазывая начавшую вытекать сперму, а затем просунул внутрь два пальца, заталкивая обратно семя, и развёл их. Вход был хорошо растянут, что позволяло играться с ним в своё удовольствие, а сквозь довольно широко разведённые пальцы сочилась белёсая жидкость. — Цзян Чэн, хватит её мучить, — захныкал Вэй Усянь, тем не менее насаживаясь на пальцы и потираясь начавшим твердеть членом о матрас. — Разве ты не наигрался с ней? Его действия словно молили о продолжении, а сам он звучал так соблазнительно, что член Цзян Чэна, только что достигший разрядки, заинтересованно дёрнулся. Простонав, Цзян Чэн, взяв его в руку, потёрся стволом о ягодицу, нежную и гладкую. — Не думаю. *** Проснувшись, Цзян Чэн какое-то время приходил в себя. Он не заметил, как, вспоминая о минувших днях, уснул, и эти самые дни ему приснились. Немного полежав, глядя в потолок, он повернулся и наткнулся взглядом на спящего Вэй Усяня. "Хорошо хоть снова не сбежал" — со вздохом подумал Цзян Чэн, переворачиваясь на бок и приобнимая его за талию. С ним всегда было сложно, Вэй Усянь имел привычку сбегать, недоговаривать и лгать, потому что так и не смог до конца довериться Цзян Чэну. Даже прошлой ночью он сначала сбежал, а потом ляпнул что-то так, что и знающий бы не понял, а затем отказался пояснять. Что это было, Цзян Чэн так и не понял, да к тому же не было особого смысла думать об этом, если сейчас самое большое, на что он мог надеяться, это психическая стабильность и здоровье его брата. Если тот снова уснёт и не проснётся, не ясно, что и делать. Одно радует — за годы непрерывной борьбы они шаг за шагом достигли относительной свободы. Юному Цзян Чэну это казалось бы чем-то удивительным и странным, но сейчас все заклинатели знают, что глава ордена Цзян влюблён в своего названного брата, все знают, что Вэй Усянь принадлежит ему. В его жизни уже вряд ли появится какой-нибудь Лань Ванцзи, решивший выбрать Вэй Усяня в качестве романтического интереса, потому что тогда к смельчаку придёт Цзян Чэн с Цзыдянем в руке. Несмотря на то, что Цзян Чэн не заметил даже, как отношения между ними испортились до такой степени, что никто из них не доверял друг другу, он радовался, как ребёнок, каждому шагу, что они делали вместе после того дня, когда Цзян Чэн признался брату в любви. После того момента, переломного, судя по всему, что-то щёлкнуло в голове Вэй Усяня, тогда ещё полубезумного, и всё неумолимо начало меняться. Пока вспоминал те довольно тяжёлые дни, он смотрел в одну точку на лбу Вэй Усяня, и взгляд его оказался до того настойчивым, что брат от такого проснулся. Он не сразу понял, что происходит, и потому сонно протянул: — М? Цзян Чэн? Ты чего? У меня что-то с лицом? Цзян Чэн закатил глаза. Как он умудряется только проснуться и уже начать нести чушь? Он не стал ничего говорить этой бестолочи, а лишь обнял его. Это действие ввело Вэй Усяня в ещё большее недоумение, и он спросил: — Чэн-чэн? Что это на тебя нашло? В ответ он просто вздохнул. — Почему на меня что-то должно найти? — Не знаю. Такой разговор много раз имел место быть между ними, и это всегда расстраивало Цзян Чэна. Тем временем, Вэй Усянь обнял его в ответ, и ловкие пальцы забегали по его голове и шее, касаясь везде, где могли: он гладил его ушную раковину, чесал за ухом, как если бы Цзян Чэн был котом, зарывался в растрёпанные волосы, легко проводил кончиками пальцев по затылку и задней стороне шеи, скатываясь на лопатки. Вэй Усянь знал, как тут всё устроено, и ему не составляло труда сделать приятное прикосновениями. Сжимая его в своих руках, Цзян Чэн был бесконечно благодарен себе прошлому за то, что в результате его действий он сейчас может просыпаться подобным образом каждое утро. — Я люблю тебя, — тихо произнёс он, уткнувшись ему в плечо. Он не ждал ответа, за всё время их отношений Вэй Усянь ни разу не сказал ему, что любит его. Цзян Чэн никогда не спрашивал и, если честно, не хотел знать, почему. Он был уверен в том, что его любят, и для этого не нужно было слов. Спустя время Вэй Усянь осторожно позвал его: — Цзян Чэн? — М? — Я...тоже тебя люблю. Пришла очередь Цзян Чэна прийти в замешательство. Он отстранился от него, дабы заглянуть в его лицо, расслабленное и всё ещё сонное. — Что это на тебя нашло? Вэй Усянь засмеялся и, обнимая его, спросил, явно передразнивая: — Почему на меня должно что-то найти? Они повалялись ещё немного, а затем спустились вниз, где их все уже ждали за завтраком. Подкрепившись, их странная и довольно разношёрстная компания отправилась в путь, и среди них были: некромант, глава ордена заклинателей, прославленный заклинатель в лице Лань Ванцзи, маниакальный извращенец, целая толпа подростков и один лютый мертвец. — Дядя Вэй забыл свой меч в Гусу, — угрюмо заявил Цзинь Лин, из-за чего Цзян Чэн недовольно покосился на брата. — Мы отправимся пешими? — Нет, — нахмурив брови и сложив руки на груди, ответил Цзян Чэн. — Полетим на мечах. Рука указывает в направлении Ланьлина? Лань Ванцзи кивнул. Таким образом, Вэй Усянь полетел с Цзян Чэном, отчего первый пребывал в великой радости, как малое дитя, а второй всю дорогу ворчал, что его брат-недоумок снова забыл свой меч. Не ясно ещё, когда они смогут его вернуть! Точно не в ближайшее время. Что касается остальных, то Мо Сюаньюй полетел вместе с Вэнь Сычжуем, а Вэнь Нин, обладающий нечеловеческой силой и выносливостью, отправился за ними бегом. Мёртвые не устают, к тому же, не обязательно, чтобы мертвец был непосредственно в их компании — чтобы не привлекать лишнего внимания, он просто будет неподалёку скрываться, пока Вэй Усянь не призовёт его флейтой или свистом. Во время своего путешествия они остановились, чтобы передохнуть. Несмотря на то, что Цзян Чэн и Лань Ванцзи способны лететь без остановки довольно продолжительное время, с ними были дети, которые не обладали такой выносливостью и могуществом, чтобы летать долго и на большие расстояния. Таверна, в которой они решили подкрепиться, находилась на одной улице с небольшим рынком. Когда они вышли из заведения, улица встретила их разными возгласами зазывал, одним из которых был: — Подходите, подходите! Когда ещё вы сможете приобрести меч самого Старейшины Илин! Было бы странно, если бы эта реплика ни капли не заинтересовала Вэй Усяня. Естественно, он подошёл посмотреть, что это за меч такой. У лавки этого торговца, ожидаемо, уже собралось много народу, причём настолько, что Вэй Усяню пришлось проталкиваться сквозь плотные ряды людей. Разумеется, главным экспонатом являлся сам меч, стоящий непомерно много денег, и главное предназначение меча было в том, чтобы завлекать зевак, желающих поглядеть на сей легендарный артефакт. Пока смотрят на него, они могут зацепиться взглядом за обилие других товаров и, может, купить что-то. Конечно, меч перед ним оказался самый обычный, из дешёвой стали с рукоятью из коцаного дерева, на которую кое-как были наклёпаны декоративные элементы из тонких золочёных листов какого-то подозрительного металла. Будь Вэй Усянь простаком, он ни за что не поверил бы, что эта вещица — меч великого и ужасного Старейшины Илин, бога смерти с призрачной флейтой в руках. — Эм, и это меч Старейшины Илин? — спросил он с большим сомнением. — Конечно, — без зазрения совести соврал старик. — Вы думаете, почему Старейшина Илин ходит без меча? Всё потому, что когда-то давно он забыл его, а я подобрал, и с тех пор меч хранится у меня! — А когда-то давно — это примерно когда? Юноша перед ним любопытствовал, как будто правда хотел, чтобы ему рассказали эту полную чудес историю, и потому старик с радостью поведал: — Помните Аннигиляцию солнца? Ведь именно после этого события Старейшина Илин потерял свой меч. Вот тогда я его и подобрал. С тех пор езжу по свету и показываю всем. Ни один ещё не решился купить у меня этот меч! Вэй Усянь постучал по подбородку и спросил: — Может, потому, что ты зарядил за него неподъёмную сумму? — Я-то задрал цену? А сколько, по-твоему, должен стоить меч Старейшины Илин? — Мне всё кажется в твоей истории знаешь, что? — сделав вид, словно очень тяжело и напряжённо думает, спросил Вэй Усянь и продолжил только тогда, когда старик кивнул, давая дозволение говорить: — Дело в том, что я видел свой меч ещё недавно. — Чего? Мало кто ожидает, что какой-то случайный юноша, подошедший к его лавке, может оказаться Старейшиной Илин. Вероятность того, что тот пройдёт мимо в этой глуши, практически равна нулю, так что даже сам Вэй Усянь, окажись он на месте шарлатана, не поверил бы в подобный исход. Однако всё равно продолжил болтать: — Я забыл его в Облачных глубинах. Конечно, можно было подумать, что ты нашёл мой меч, старик, только вот за кого ты меня принимаешь? Мой меч не может быть таким дурацким! Ты посмотри, если сжать его в руках, металл на нём прогнётся. Всем известно, что я не поклонник махать мечом, но ты не думаешь, что моё оружие должно хотя бы немного соответствовать моему статусу? — Эй, какому это такому статусу? — нахмурившись, спросил подошедший к нему Цзинь Лин. Вэй Усянь уверенно ответил: — Самого большого зла, разумеется. Пока старик в замешательстве думал, что же ему на это сказать, на улочке стало неспокойно. Этот молодой человек так уверенно заявлял, что меч Старейшины Илин — это его меч, ведь он и есть вероломный победитель смерти и генерал армии тьмы. Подобная уверенность в себе, которую Вэй Усянь транслировал в любой ситуации, заставляла задуматься, а может, этот человек всё-таки и есть тот самый Старейшина Илин, который столь же вероломен, сколь и ужасен? — Вэй Ин! — воскликнул Цзян Чэн и больно цапнул брата за ухо. — Какого чёрта ты делаешь? Некоторые люди в толпе побелели от ужаса. Старейшину Илин можно определить не только по флейте и чёрным одеждам с фиалковым низом, но и по мужчине в дорогих фиолетовых одеждах — главе ордена Цзян. — Ау-ау-ау, Чэн-чэн, не нужно так тянуть! Да понял я, иду за тобой, ни к кому не пристаю, только отпусти-и! Цзян Чэн, не слушая его хныканий, продолжил тащить его за ухо прочь из толпы. Людям пришлось смотреть на то, как великий и ужасный Старейшина Илин причитал: — Там же продают мой меч! Как мне на него не посмотреть? Его отпустили только тогда, когда они остановились в паре джанов от глазеющих людей. К ним подбежала малышня во главе с Вэнь Сычжуем, который спросил: — Учитель, разве нам не нужно держать наше местоположение в тайне? — Зачем это? — удивлённо вскинул брови Вэй Усянь, а затем ласково пощёлкал пальцами по его носу: — А-Юань, мы собрали все части тела, кроме головы. Те, кто хранят её в Ланьлине, прекрасно знают, куда мы придём. Разумеется, за ней. Они давно спрятали её, и у нас больше нет причин прятаться. К тому же, будь уверен кое в чём. — В чём? Вэй Усянь улыбнулся: — Когда я появлюсь в Ланьлине на совете кланов, об этом узнают все.