В воздухе стоял резкий запах спирта. Боль распространилась по моим губам и скулам. Кожа вокруг глаз пульсировала из-за многократных ударов мужчины средних лет. Я пытался защититься, не нападая в ответ. Отец Прана пришёл в ярость, стоило ему услышать крик жены и увидеть, как сын его врага натягивает штаны.
Мы обнимались обнажёнными. Всё как будто происходило в сладком сне, где время застыло в тёмной звёздной ночи, которая убаюкала нас и после которой не хотелось просыпаться никогда.
Однако с наступлением утра жестокая реальность оказалась неизбежной.
Я выдохнул, пока моя мама всхлипывала, дыша через ингалятор. Мой отец молча стоял рядом с ней, выглядев при этом гораздо более грозно, чем когда-либо прежде. Только Па обрабатывала мои раны, беспокойно поглядывая на родителей.
– Когда это произошло, Пат?
Я задрал подбородок, чтобы сестра могла осмотреть синяки. Я также поднял руку, показывая их на локте. Па вздохнула и выдавила мазь на пальцы. Осторожно она начала втирать её на мою кожу.
– Зачем вам это знать?
– Я что, так плохо тебя воспитал? Почему же ты якшался с этим мерзавцем и совершил настольно порочный поступок? Тебе должно быть стыдно!
– Стыдно должно быть человеку, ослеплённому предрассудками и совершенно ничего не знающему о любви.
– Пат! Неблагодарный сын!
Отец был готов вцепиться в мой воротник, но мама дернула его за низ рубашки, продолжая всхлипывать. Она впервые плакала из-за меня.
– Мы любим друг друга. Это никому не вредит.
– Твоя мать плачет, а ты утверждаешь, что это никому не вредит?
– Ты плачешь из-за того, что тебе противен твой сын?
– Хватит пререкаться, лучше задумайся над своими ошибками.
– Вы так сильно разочарованы, что ваш сын не оправдал ожиданий?! Я не ненавижу Прана так, как ты ненавидишь Пакорна. Мне не нравится Панч так, как она нравится тебе, мам. Вы разочарованы тем, что я человек, у которого есть своё сердце и свои чувства?!
– Прекрати трепать глупости и приди в себя!
– Это тебе надо прийти в себя, пап!
– Хватит! – выкрикнула мама.
Мы с отцом были в бешенстве. Прямо сейчас, когда моё сердце пожирал стресс, я беспокоился за Прана. В тысячный раз я винил себя за безрассудность и эгоизм. Но если бы я мог повернуть время вспять, я бы всё равно держал Прана в своих объятиях до самого последнего момента.
Наши отношения всегда были обречены на разоблачение. Вопрос был только в том, как скоро и как именно нас раскроют.
– Ты слишком жесток к своему сыну. Пат просто сбился с пути, как и любой молодой парень.
Па отступила в сторону, когда мама подошла ближе и взяла меня за руку. Её глаза и нос сильно покраснели, отчего я почувствовал себя виноватым. Я вытер её слезы пальцами, опустился на колени и поклонился ей в ноги.
– Мам, прости, но я правда люблю Прана.
– Пат… Не говори ерунды. Ты же мужчина. Как у тебя могут быть чувства к другому мужчине?
– Я говорю искренне.
– Не произноси больше при мне такое. Ты хочешь меня в могилу свести?
– Я не хотел этого специально, но я влюбился в него. Я люблю его так же, как ты любишь папу. Люблю его так, как один человек любит другого человека. Ты понимаешь?
Женщина средних лет покачала головой. Ей было сложно принять такой расклад, но я всё ещё надеялся… что та, что любит меня больше всех на свете, сможет меня понять.
– Я сделаю что угодно, кроме расставания с Праном. Я сделаю всё, что вы хотите.
– Нет, Пат. Это просто любопытство по молодости. Ты не гей.
– Но я…
– Я не могу этого принять.
Обжигающее чувство в моей груди поднялось к глазам. Там жжение превратилось в солëные капли. Перед глазами встала пелена. Я скосил взгляд в сторону, пытаясь остановить слëзы… Но в итоге печаль моего сердца всё же скатилась вниз по щекам.
– Сделай это ради меня, Пат. Думай о прошлом, как о прошедшем кошмаре.
– Это не было кошмаром!
– Напат! Не перечь мне! – Её грозный голос сорвался на рыдания. Меня разрывало на части. Мама была несчастна. Отец сжал кулаки. Никто из нас не мог понять другого. – Спи сегодня в гостевой комнате. Возьми с собой только необходимое и завтра перенеси все вещи туда. Я запру твою спальню.
– Не поступай так со мной, мама.
– Ты меня вынуждаешь! Я твоя мать, Пат! Как я могу позволить моему сыну быть таким?!
Я сжал губы. Даже моя сестра выглядела беспокойной. Женщина среднего возраста глубоко вздохнула, беря себя в руки, но тут заговорил мой разъярëнный отец.
– Забери его телефон тоже.
– Я не отдам его!
– Па, забери его телефон.
Па сделала вдох и протянула ладонь. Она не могла отказать отцу, и я не мог выплёскивать свой гнев на сестру.
– Успокойся, Пат, – забирая мой мобильник, прошептала она достаточно тихо, чтобы только мы двое могли услышать.
Теперь мой телефон был конфискован, а моя спальня больше нет являлась мостом между нами.
Мне казалось, что моё сердце вот-вот остановится, будто меня медленно пытали до мучительной смерти. Я был заперт в клетке, где мои части тела отрезали одну за другой…
– С этого момента ты не можешь выходить на улицу без сопровождения Панч.
– Вы знаете, что я никогда её не полюблю.
– Ты даже не пытался любить её, – строго произнёс отец, словно сам он никогда не испытывал настоящей любви.
– Ты знаешь, что любовь нельзя привить насильно.
– У Панч нет недостатков. Что мешает тебе любить её?
– Я люблю другого человека!
– Как ты всё не поймёшь, что твоë идиотское поведение – это не любовь?! Мы жили дольше, чем ты, Пат. Думаешь, мы не знаем, что это обычный порыв бунтарства? – Он по-прежнему кипел от ярости, как и весь последний час. Его лицо покраснело, а по выражению было понятно, что отступать он не собирался. – Завтра я поговорю с семьёй Дуангамон. Насчёт свадьбы.
– Отец!
– Посмотрим, забудешь ли ты после женитьбы вонючий запах парнишки, за которого так держался.
– Это не решит проблему, пап!
– Ещё увидим, – его тёмные глаза загорелись, придавая большей серьёзности его голосу. – И мне очень интересно, воспитывал ли Пакорн своего сына так, чтобы тот стал чьей-то любовницей.
Он ушёл, оставив после себя только глубокую и уродливую рану на моём сердце.
С наступлением наказания единственное, что мне оставалось – это пялиться в потолок гостевой комнаты ранним вечером. С восходом солнца свет продолжал гореть. Отсюда было невозможно увидеть ни лицо Прана, ни даже крышу его дома. Для меня эта комната ничем не отличалась от тюрьмы.
Когда солнечный свет стал сильнее, раздался осторожный стук в дверь. Я никак не отреагировал на него, поэтому пришедший человек позволил себе самостоятельно войти в комнату. Па села на край кровати и вздохнула.
– Мама хочет, чтобы ты спустился и позавтракал. Днём мы пойдём к Панч. В десять собираемся в торговый центр за подарком для тётушки Дуан.
– Я не голоден.
– Пат, ты уже день ничего не ел.
– Я не голоден.
– Не упирайся.
Я не ответил, мои мысли были полны только человеком, которого я обнимал прошлой ночью. Как он сейчас? Насколько ему тяжело? Он звонил мне?
– Одолжи мне свой телефон.
– Только если ты согласишься поесть и нормально вести себя перед мамой.
– Ты сама видишь ситуацию.
– Это последствия, о которых вы с Праном всегда знали с тех пор, как начали встречаться, – Па снова вздохнула. – Я не говорю, что ты неправ. Но отношения между нашими семьями с самого начала были такими. Нельзя ожидать, что папа с мамой изменятся ради тебя. Будь Пран девушкой, было бы не менее сложно. А теперь на них свалилось сразу две вещи: ты гей, а твой парень – сын семьи, которую они ненавидят.
– Это нечестно.
– Я на твоей стороне. – Па редко вставала на мою сторону. Если она сказала это, значит, это действительно было так. – Но ты должен дать им время. Просто повстречайся с Панч и покажи, что все твои усилия бесполезны. Это лучше, чем вот так идти против них.
– Но Пран…
– Твоё упрямство ничего не изменит, Пат.
Я не мог понять. Почему любовь была настолько сложной?
– Ты будешь звонить Прану? – Я кивнул, и Па протянула свой телефон. – Я не смогу помогать тебе созваниваться с ним часто, иначе папа начнёт что-то подозревать. И спустись позавтракать.
С мобильником в руке моё настроение поднялось. Сестра вышла из комнаты, позволяя мне поговорить с Праном наедине. Когда я набрал его номер, моё сердце опять бешено забилось. После долгих гудков Пран поднял трубку.
– Это я. Отец забрал мой телефон. Как ты?
[Ты сильно пострадал?]
– Нет… От сердца далеко, – я тихо усмехнулся.
Несмотря на то что на мои губы легла улыбка, взгляд затуманился из-за слëз. Я сделал вдох, но он прозвучал как удушающий всхлип. Пран затих. Я слышал лишь его учащённое дыхание, будто он плакал.
– Пран, не плачь.
[Я не плачу.]
Но его голос дрожал, вопреки сказанному. Я уткнулся головой в колени, уставший и оказавшийся в тупике. Эта безнадёжность ощущалась даже хуже, чем если бы я потерялся в лабиринте.
– Что сказал твой отец?
[То же, что и всегда.]
– Мне жаль.
[Ага, оно и правильно.]
– Мне правда очень жаль.
Пран не ответил. Мы просто слушали дыхание друг друга, как если бы это было единственным, что могло успокоить нашу боль.
От этого мы ощущали, будто… ужасающая боль двоих умирающих людей немного отступала.
– Я люблю тебя, Пран.
[Почему ты продолжаешь говорить это?]
– Просто меня переполняет любовь. Если не расскажу об этом, то взорвусь и умру.
Пран рассмеялся, хотя этот смех вовсе не означал, что он был счастлив. Моё желание позаботиться о нём, быть рядом с ним в этот момент усилилось ещё больше. Он казался настолько хрупким, что не в силах был даже маскировать своё состояние. Он был совсем не похож на того упрямого Прана, которого я знал.
[Пат… ты ночевал не в своей комнате? В ней не горел свет с прошлой ночи.]
– Меня заставили переселиться в другую комнату. Моя спальня теперь заперта.
[Я так и думал, но предполагал, что тебе просто пришлось поменяться комнатами с Па.]
– Да, но всё оказалось хуже ожидаемого.
[В моём доме нет лишней свободной комнаты, к счастью, поэтому я всё ещё могу смотреть на твой балкон. Когда Па пойдёт наверх, скажи ей, чтобы она открыла шторы.]
– Но меня же там уже не будет.
Пран замолчал. Пускай он и не говорил вслух, что скучал по мне, но я чувствовал его тоску. Каждый сантиметр моего сердца ощущал это невидимое, неприкасаемое и невыносимое чувство.
– Пран, я найду выход.
[М-м-м.]
– Но моя мама отвезёт меня договариваться о свадьбе сегодня, – шептал я всё мягче и тише. Произнесённое наверняка сокрушит его и так разбитое сердце, но я хотел, чтобы он услышал эту новость прямиком от меня. – Я хочу рассказать тебе об этом сам. Я собираюсь подыграть им, чтобы завоевать их доверие снова, пока мы будем искать выход из положения вместе.
[М-м-м.]
– Не мычи в ответ.
[А что ты хочешь от меня услышать?]
– Скажи, что ты любишь меня. Это ведь лучше, чем мычать, правда? – спросил я, мечтая, чтобы он на самом деле ответил мне так. Если я не мог видеть его лицо, то хотя бы произнесённые его голосом эти три слова могли исцелить моё сердце. Пран хмыкнул, не поддаваясь. – Пран.
[Ты такой требовательный.]
– Это моя лучшая черта характера.
[Как по мне, худшая.] – Его голос звучал бодрее. Как и мой. –
[Когда ты уедешь?]
– До полудня.
[Тогда иди, а то тебя семья потеряет и начнёт подозревать.]
Я пробормотал что-то в ответ, не сдвинувшись ни на сантиметр, словно повесить трубку было самым тяжёлым действием в моей жизни. Мы оставались в таком состоянии целую минуту. Пран тоже отказывался завершать разговор.
[Пат.]
– Да?
[Ты попросил меня сказать, что я люблю тебя. Если я просто промычу в ответ, ты сильно расстроишься?]
– Нет. – Впервые за часы убийственных страданий, я широко улыбнулся. – Спасибо тебе, Пран.
За то, что дал моему сердцу знать, что ему всё ещё стоит продолжать биться ради кого-то.
***
Отдельно стоящий посреди центра города дом Панч был массивнее любого другого дома в этом районе. Я не слишком-то помнил что-то из детства, но подростком я гостил у тётушки Дуан один или два раза. Сегодня Панч надела платье по колено. По повелению своей матери она несла к столу поднос, полный еды.
Неформальная церемония началась с лёгкого разговора взрослых о бизнесе и подарков. Я только что узнал, что Панч жила только со своей матерью. Соответственно, её мама считала своей обязанностью распланировать всё будущее своей дочери с самого детства. Панч никогда не была бунтаркой, поэтому я был единственным, кто был против свадьбы, которую обсуждали за обедом.
– Пат уже выпустился из университета. Церемония награждения пройдёт в октябре, – мама упомянула своего сына, подчеркнув свою фразу, и мельком посмотрела на меня. Зная, что она поднимет сейчас определённую тему, я хранил молчание. Лучшим способом контролировать свои эмоции было не проявлять их вообще.
– Панч выпустится к концу года. Столько ещё времени. Когда именно у Пата церемония, к слову? Панч могла бы помочь ему нести его вещи.
– В этом нет нужды, Дуан. Пат сказал, что не пойдёт на церемонию. Ему кажутся слишком хлопотными эти все репетиции и примерки мантии. Я так хотела, чтобы он на неё пошёл, но он отказался меня слушать. Такой упрямый.
– В этом все дети. Панч тоже планировала пропустить свою церемонию. До университета неудобно добираться, она ведь решила учиться в другой области. Я так беспокоилась, когда пришло время отпустить её туда одну.
– Панч такая хорошая девушка. Тебе вовсе не о чем беспокоиться. Кстати говоря, Панч, после выпуска ты будешь помогать своей маме?
– Скорее всего, я буду помогать ей с бухгалтерией и прочей отчётностью, – ответила она вежливым тоном, вместо служанок накладывая каждому из находившихся за столом тарелки, а те, в свою очередь, наливали гостям напитки. – Таким образом я смогу побольше узнать о нужных обязанностях шаг за шагом. У моей мамы всё ещё много сил.
– Я мечтаю уйти на пенсию как можно скорее, но моя скромная девочка в жизни никого не отругает. Было бы здорово иметь зятя, который мог бы ей помогать в работе.
– Полностью разделяю твои мысли.
Моя мама улыбнулась в ответ сладчайшей улыбочкой, как только женщина напротив закинула свою удочку. Я изредка косил взгляд на свою предполагаемую невесту. Та не выглядела особо удивлённой и казалась настолько собранной, словно уже заранее знала цель сегодняшнего обеда.
– Если ты не против, предлагаю завтра сходить посоветоваться с монахами. Давайте найдём благоприятную дату для проведения свадьбы. Что скажешь, Дуан?
– Ох, к чему такая спешка, Кэу? – Дуангамон рассмеялась, но не возразила против предложения. – Наши дети-то сами готовы? Они только недавно начали вновь общаться.
– Подготовка к свадьбе займёт несколько месяцев, Дуан. Я вся в нетерпении, как и Нуи. Мы не знаем, где ещё найдём такую замечательную невестку. А что ты думаешь, Панч? Я слишком тороплюсь?
Так как моего мнения никто не собирался спросить, я взглянул на зарумянившееся лицо девушки, сидящей напротив меня, а затем опустил взгляд на белую тарелку, до сих пор полную еды.
– Я всему буду рада. Решать вам.
Если бы я был птицей, то непременно со сломанными крыльями.
Если б я был небом, то только тем, которое испускает проектор на широкий купол.
Когда мы ушли из дома тётушки Дуан, я глубоко погрузился в свои мысли вплоть до самого дома. Мой мозг подкидывал мне лишь чёрный, нерадостный выход из ситуации. Ни за что в жизни две семьи по соседству не смогут помириться. Если одна семья была огнём, то другая была бы водой: их гармония невозможна до самого последнего вздоха.
Па упала на мою кровать, как обычно, и потянулась, чтобы сжать моё плечо. Я всё меньше и меньше говорил со своими родителями, будто из моего горла исчезали слова. А сейчас я не хотел говорить даже со своей сестрой, словно мою душу навечно вынули из меня.
– Подумай хорошенько о себе и Пране, Пат, пока есть время. У каждой проблемы есть решение.
Я закрыл глаза. Эти бессмысленные, колючие и неуютные слова не в силах были меня утешить. В моём сознании вертелось обещание, которое я дал Прану, что я найду выход из ситуации, но я был так бессилен. Раньше я всегда думал, что был всемогущим, сильным, мощным, умным и мог бы совершить что угодно, что бы ни захотел.
И только сегодня я осознал, что у моей жизни совершенно нет свободы. И это осознание болело куда сильнее, чем любая полученная в драке рана.
Даже моё сердце не могло быть там, где ему место.
***
На часах 2:45 утра. Па ушла к себе в комнату. Завтра я обязан был забрать тётушку Дуан и Панч из их дома в восемь. Монах, которого почитает тётушка Дуан, находился в храме в пригороде, поэтому на дорогу уйдёт достаточно времени, и мы прибудем туда до обеда. Свадьба состоится. Поразмышляв над этим, мне пришлось признать, что всё происходящее неизбежно. И я тут же собрал свои вещи и необходимые принадлежности в рюкзак. У меня была примерно сотня тысяч бат на счету в банке. Если забирать деньги со счёта понемногу каждый раз, я мог бы снимать небольшую комнату, пока не нашёл бы себе работу. Да я мог бы даже оставить Прана в доме у своего друга ненадолго.
Я думал о том, что делать, если мой отец найдёт меня, но тот факт, что этот расклад все равно был бы лучше, чем застрять здесь в таком безвыходном положении, подстегнул меня рискнуть. Мой организм, однако, начал сопротивляться, так как я не спал два дня, замученный размышлениями и поисками решения нашей ситуации. У меня болела голова и меня тошнило, потому что мой желудок оставался пустым примерно такое же количество времени.
Но даже так, пути назад уже не было.
С этого момента всё изменится.
Чувство одиночества, выросшее тогда, когда моя семья отвернулась от меня, сильно ссаднило. Но сейчас я представлял перед собой Прана, своё будущее, человека, который понимал меня и который навсегда останется со мной. Это, конечно, походило на фантазию, но я не мог заставить себя жениться на ком-то другом и причинить боль Прану, который ни в чём не был виноват.
Мои руки и ноги всё ещё были на месте, так что я был в силах сбежать отсюда.
Я лучше положусь на судьбу, чем буду сидеть сложа руки, закованный в цепи, и смотреть, как моё сердце безжалостно пытают.
В доме стояла мёртвая тишина, в то время как в моём сердце разлилось спокойствие и решимость. Я медленно прошёл через входную дверь, стараясь ступать как можно тише. Отсюда я мог видеть, что в комнате Прана по-прежнему ещё горел свет. Если я полезу наверх со своего места или кину камешек, это может не только привлечь его внимание, но и разбудить остальных.
Я открыл ворота, последнее препятствие массивной клетки моих родителей, и запер их за собой. Следующим шагом было позвать Прана с собой.
На восходе солнца он будет единственным, кто останется в моём мире.
И я брошу все свои силы на то, чтобы защитить нашу любовь от любого, кто попытается разлучить нас.
