Месяц аугустус, Священный Палатий
Айя-София — здесь остановиться
Судил Господь народам и царям!
Ведь купол твой, по слову очевидца,
Как на цепи, подвешен к небесам.
…И мудрое сферическое зданье
Народы и века переживет,
И серафимов гулкое рыданье
Не покоробит темных позолот.
***
Исполинские маски застывшими мозаичными глазами смотрели со стен палатийских терм. Порфировые колонны тонули в густом, напоенном благовониями тумане, что стелился вдоль пола, тонкими оборванными нитями утопая в голубом бассейне. Общая ленивая, наполненная журчанием струй и плеском воды обстановка благоволила расслаблению и неге. Несколько женщин — жены и дочери придворных, — тихонько перешептывались, поглядывая в противоположный угол бассейна, где расположилась зоста патрикия Феофано. Черные волосы змеились по воде длинными дорожками, ведь незаконная базилисса, зная, как это возмутит других посетительниц, дерзко проигнорировала тюрбан. Всплывающая ткань тончайшего льняного хитона светлой паутинкой окутывала тело, нисколько не скрывая, а лишь подчеркивая наготу. Женщины в своем закутке неодобрительно зашептались. Их злость очертила удовлетворенную улыбку на губах зосты патрикии. Не открывая глаз, Феофано протянула руку и стоящая у края бассейна рыжеволосая девушка вложила в нее кубок, наполненный прохладным вином. Не меняя положения, Феофано отпила, больше расплескивая рубиновую жидкостью, чем глотая. Тонкие струйки поползли по подбородку, украшая стройную шею красными разводами. Вода вокруг окрасилась нежно-алым, и на мгновение показалось, что она принимает ванну из крови. — И как вы только терпите ее, уважаемая Зоя! — не выдержала одна из женщин, обращаясь к хорошенькой соседке помладше. Названная Зоей изящным жестом убрала золотистую прядь, выбившуюся из тюрбана, и мягко улыбнулась. — Я не терплю, я служу императору. Богохранимый много сделал для нашей семьи и для меня честь угодить ему. Говоря это дочь дромологофета Стилиана Заутца не выказала ни подобострастия, ни радости. Просто озвучивала выученный текст. — Но ваш отец, уважаемая, достаточно знатный человек, вам нет надобности пресмыкаться перед блудницей… — начала было старшая, но прикусила язык под взглядом Зои Заутца. Та, не меняя дружелюбного тона, спокойно заметила: — Когда Феофано станет базилиссой, мне, как верной наперснице, незачем будет оглядываться на отца. Или на мужа. Зоя говорила о браке аморийки и Льва как о чем-то решенном, но улыбка, вдруг осветившая миловидное лицо, была такой плотоядно-мечтательной, что обескураженная собеседница не нашлась, что ответить. Феофано, слышавшая практически весь разговор, открыла глаза и потянулась. Лениво, будто волчица в своем логове, села, подставляя голову прислужнице. Та собрала массу мокрых волос и отжала хлопковым полотном, обматывая наподобие тюрбана. Зоста патрикия поднялась во весь рост. Хитон облепил ее нисколько не увядшее, несмотря на возраст, без единого изъяна тело. Горделиво вздернув голову под завистливо-осуждающим взглядом притихших женщин, Феофано прошествовала мимо, на ходу делая отрицательный знак привставшей было Зое. Она хотела побыть в тишине. Лёжа за ширмой на топчане, Феофано млела под умелыми руками слепого массажиста и размышляла. Думы были невеселые. Ее статус в Палатии стал более чем спорным, а позиции стремительно слабеют. Даже ничтожные сплетницы, не стесняясь, обсуждают ее в ее же присутствии. Вопрос времени, когда император ее прогонит. Феофано невольно вздохнула. Выросшие вместе, в юности они были по-настоящему привязаны друг к другу, а теперь совсем остыли. Лев все реже звал на ложе и, хотя на людях по-прежнему обращался с уважением, наедине был равнодушен и скуп на знаки внимания. Огорчало ли это Феофано? О, нет, вовсе нет. Она не верила в любовь и верность до последнего вздоха, только во взаимную выгоду. И умела смотреть правде в глаза: не подарив ему наследника, она потеряла практическую ценность для базилевса. А он для нее, увы, нет. Тем нестерпимее злило присутствие Флавиев в Палатии. Сначала щенок Лабель, теперь эта кукла Юстина. То, что сегодня на литургии, по протекции Николая Мистика, естественно, девчонка заняла место Феофано подле императора, выводило из себя и почему-то лишало сил. Жгучая несправедливость почти ранила: один получает все по щелчку пальцев, незаслуженно, а другой, затрачивая колоссальные усилия, не может отвоевать положенного по праву рождения! Разве Феофано когда-нибудь подводила императора, давала повод в ней усомниться? Почему же он готов променять ее на другую? Да, у той молодое, очевидно, плодовитое чрево, но нет абсолютно никакого шарма и мозгов! Это не она поддерживала Льва последние пятнадцать лет, оставаясь рядом даже во время его брака, в конце концов! Это все была Феофано, она терпела и ждала, когда настанет ее час. И вот, овдовев в прошлом году, базилевс вовсе не позвал под венец верную любовницу, нет! Он призвал в Палатий какую-то ничтожную девку!.. Зоста патрикия застонала под ладонями массажиста, закусила шелковый валик, длинно выдыхая. Необходимо взять себя в руки и мыслить здраво. Нужно помнить, кто ее главный враг. Кесарь. Уничтожив его, можно очистить Палатий от всех Флавиев. Губы Феофано сложились в презрительную горькую усмешку. Принципиальный святоша, высокомерный выскочка, занявший не по праву место у престола. Она ненавидела мальчишку так люто, как только может ненавидеть отвергнутая женщина, уверенная в своей неотразимости. Когда четыре года назад Лабель прибыл в Палатий, отчаявшаяся понести от базилевса Феофано вдруг увидела в нем надежду. Юноша был идеален для воплощения ее плана: знатный, красивый и доверчивый. Но как только она попыталась подобраться ближе, являясь в покои «кесаря», Флавий дал неожиданный и жесткий отпор. Тон его был безукоризненно вежлив и почтителен, но в прозрачных глазах, ещё не научившихся лгать, плескалась неприкрытая брезгливость. Стоя перед этим желторотым юнцом, Феофано ощутила себя такой грязной!.. Это было невыносимо. Такого простить она не могла. Нужно было найти что-то, что, если не очернит Лабеля, то хотя бы утешит уязвленное самолюбие. И Феофано нашла. Долгие внимательные наблюдения за кесарем — его привычками, характером, взаимодействием с другими женщинами, — сложились в общую мозаику, подталкивая зосту патрикию к мысли, что не одной ей Лабель не благоволит. Конечно, это была лишь догадка, но, подкрепленная случайно оброненными фразами, взглядами украдкой и проницательностью, день ото дня она крепла, превращаясь в твердое убеждение. Рассудив, Феофано решила, что содомитские наклонности Флавия ей только на руку. Ведь вероятность его женитьбы и плодовитости ничтожно мала, а значит, у нее было время. И она не стала пятнать имя Лабеля сплетнями. Но вот в Палатии появилась Юстина, и зоста патрикия возненавидела кесаря Флавия с новой силой. Если бы не он, устранить девчонку не составило бы труда. Втереться в доверие к этой дурочке, пленить и подтолкнуть к грехопадению. Унизить. Втоптать в грязь. Сделать негодной для брака со Львом. Но Флавий охранял сестру, как коршун. От Феофано в первую очередь. Юстина даже не посещала палатийские термы, ей обустроили ванны прямо в покоях. Какая честь! У Феофано не было ни единой возможности подобраться к девчонке, а Лабель тем временем, заручившись поддержкой клирика Николая, твердо настаивал на браке со Львом. В противном случае грозился отослать сестру обратно в Оптиматы. Кто бы ему позволил!.. Но все же девчонка была недосягаема для злых козней. То, что обычно мягкосердечный, даже мягкотелый, кесарь превращался в настоящий кремень и шел против базилевса, когда дело касалось его близких, вызывало раздражение и тайную зависть. Что-то болезненно шевельнулось в груди — Феофано никто никогда не оберегал… Она скрипнула зубами, вырывая тонкие шелковые нити из валика. Зло сплюнула, поднимаясь. Против нее весь мир, но это не повод сдаваться. Пусть смеются, думая, что ее дни в Палатии сочтены. Пока злопыхатели, в числе которых был и «святейший» прихвостень Льва, Мистик, празднуют преждевременную победу, она будет действовать и утрет нос наглой семейке прихлебателей Флавиев. Они узнают, чего стоит гнев Феофано Аморийской. Дочь убитого подлыми предателями императора не даст врагам ее одолеть. Их недоброжелательность лишь распаляла. В конце концов, именно соперничество и сложности делают ее живой.***
В покоях царил оживленный гомон. Пока Феофано стояла у зеркала, с констатирующей гордостью окидывая взглядом шелковую алую сто́лу, что тяжёлыми складками струилась по ее телу, подчеркивая каждый изгиб, Зоя с несколькими женщинами на все лады восторгались богатой рубиновой диадемой, гадая, кто бы мог подбросить в комнату зосты патрикии такую красоту? Да ещё и без записки! Неужели император столь романтичен?.. Заутца прикусила язычок, заледенев под тёмным взглядом госпожи. « — Ты поёшь слаще всех», — с ехидством подумала Феофано, подводя губы кармином, — « — Не тебя ли подкупил мальчишка? Ведь проникнуть сюда мог только кто-то из своих». Ей не нужно было гадать о личности таинственного щедрого дарителя. Атанас Грил давно исподволь обхаживал ее, бросая томные взгляды на пирах и торжественных приемах, присылая цветы и небольшие подарки. Зоста патрикия была заинтригована, но до поры предпочитала наблюдать, не приближаясь. Хотя и признавала, что молодой придворный был удобным инструментом для зачатия ребенка, которого она намеревается выдать за императорского наследника. Привлекательный, умный, амбициозный Грил был к тому же недостаточно знатен. А значит, голоден и жаден. Смелый и хитрый, не боящийся рисковать: все, чего он добился, было заслугой его изощренного ума. Это делало его либо опасным противником, либо полезным союзником — смотря, что выбрать. И то, что сегодня Грил предпочел остаться инкогнито, давая понять, что заботится о репутации женщины, которую хочет соблазнить, вызвало невольное уважение. Собираясь изменить Льву, Феофано не мучилась угрызениями совести. Нет, она была признательна любовнику, который возвеличил ее, свою первую юношескую привязанность, сделав «опоясанной» патрикией. Господь свидетель, она была предана базилевсу — и телом, и душой, — когда тот ещё был наследником Василия. И потом, когда их отношения стали более близкими и глубокими, ни разу не упрекнула в том, что Лев Македонянин ниже ее по рождению, не дала понять, что снисходит до сына узурпатора. Хотя как посмотреть. Раньше в Палатии неустанно шептались, что базилевс — плод внебрачной связи Ингерины и убиенного Михаила. Но потом Василий все же венчал нелюбимого сына на царство, и разговоры поутихли. Мысль, что они со Львом, возможно, брат и сестра, никогда не пугала Феофано. Он официально рукоположен в соборе святой Софии как сын Василия. Если сама церковь признала его законным наследником Македонской династии, что ещё нужно? Но то, что Феофано так и не зачала от него за пятнадцать лет их связи, жгло клеймом позора. В Палатии бесплодной считалась именно она, ведь у базилевса от других женщин случались дети. Правда, все умерли ещё в младенчестве. Долгие годы зоста патрикия несла на плечах это бремя, однажды толкнувшее ее на отчаянный шаг с кесарем. Но сейчас она всерьез размышляла: вдруг у них со Львом нет детей именно из-за кровного родства? Стоило бы подтвердить догадку, сойдясь с другим. Тем же Грилом. Если это сработает, она, наконец, сможет стать первой женщиной государства. Это ее, выстраданное у трона Македонянина, право. От решающего шага зосту патрикию удерживало лишь то, что Атанас Грил был в свите кесаря. Впрочем, мальчишка не стал бы проблемой — Феофано явно могла предложить ушлому придворному больше, чем этот выродок Флавий. И даже если с Грилом не получится, всегда можно соблазнить кого-то из молодых рабов. Но то был крайний случай: ее передёргивало от отвращения при одной только мысли. Дело в том, что она, имеющая в Палатии репутацию распутницы, никогда не трепетала в объятиях мужчины. Император Василий, взял ее, совсем девочку, силой, и, казалось, навсегда растоптал ростки не успевшей проснуться чувственности. Потом, с юным и стеснительным Львом, которого отец против воли женил на другой, Феофано оттаяла, но так и не вкусила сладострастия, все годы умело изображая пылкость. И если царственный любовник не смог распалить ее желание, что говорить о грубых варварах. Впрочем, был один, заинтересовавший ее. Попал в Палатий совсем недавно и поразил патрикию небывалой дерзостью, граничащей с умом. Она даже удосужилась запомнить его имя. Рикс Скиф. Но снова вмешался подлый Флавий, забрав ретивого жеребца в свое стойло! Феофано гневно свела брови на переносице: скоро в Палатии не останется ни одного мужчины, чтобы одновременно подходил ей, но при этом не был так или иначе связан с кесарем! Нужно встретиться с Грилом, а варвара оставить запасным вариантом. В конце концов, судя по его щедрым, даже дерзким дарам, Атанас Грил явно не отличается принципиальностью Лабеля Флавия, и договориться с ним будет нетрудно. Феофано решилась. Окинув цепким взглядом сгрудившихся в центре комнаты женщин, властно позвала: — Ты! Да, ты, — рыжеволосая девушка сжалась от сухого тона, серые испуганные глаза заметались по лицам подруг, ища поддержки. Игнорируя общее замешательство, Феофано негромко приказала оставить их наедине. Все, мгновенно побросав свои занятия, двинулись на выход. Только Зоя Заутца задержалась, будто озвученное к ней не относилось. — Ты тоже, Зоя. Та вздрогнула, словно от оскорбления, но спорить не стала. Поджав губы и бросив недобрый взгляд в сторону оставшейся девушки, вышла из покоев. Хистории казалось, что сознание вот-вот покинет ее. За те несколько недель, что она служила Феофано, та никогда не обращалась к ней лично. Что же нужно названной базилиссе от скромной прислужницы? Феофано же вдруг сделалась необычайно мягкой, заговорив с Хисторией ласковым тоном. Спросив имя, уточнила, может ли доверять ей? Хистория истово закивала, прижимая руки к груди в знак преданности. И тогда зоста патрикия поведала свою просьбу.***
— А потом она дала мне это и приказала передать патрикию Грилу, — комкая в ладошке длинную, украшенную бирюзой серьгу, Хистория в отчаянии смотрела на подругу. Она прибежала к Грациане прямиком из покоев Феофано, сама не своя от волнения. Страх не справиться с важным заданием душил холодной змеей. Но сейчас, вывалив все подробности дела, Тори огорчилась ещё больше, осознав собственную оплошность. — Она же сказала, что никто не должен знать! А я!.. — и, всплеснув руками, залилась слезами отчаяния. Грациана смотрела на подругу, слегка массируя висок указательным пальцем, будто пытаясь справиться с головной болью. Она симпатизировала простодушной Тори, успев искренне привязаться к ней за короткое время. Но подчас недоумевала, как при такой наивности та сумела продержаться в Палатии несколько лет. Сама Грациана за месяц пребывания здесь стала гораздо более осторожной и избирательной в том, что говорит. Особенно, со служанками Феофано. Хистория же без задней мысли вывалила такую важную информацию наперснице Юстины — соперницы своей госпожи! — даже не подумав, что Грациана захочет воспользоваться этим в своих целях. По веснушчатому лицу Тори ползли прозрачные слезы, она даже заикалась от страха: — К-как же я пойд-ду к… к нем-му? Я и видел-ла то его л-лишь од-днажды… Грациана знала, что патрикий Атанас Грил — приближенный кесаря Флавия. И вот теперь у него какие-то дела с Феофано. Она подумала, как удачно, что Хистория пришла к ней. Знать о грехопадении врага будет совсем нелишним. — А ещё там ведь он… — вздохнула Тори так горестно, что Грациана вынырнула из своих дум, невольно тронутая безнадежной влюбленностью в ее голосе. — Так ты поэтому так разволновалась, Тори? Из-за этого варвара? И не удержавшись, Грациана добавила высокомерно: — Дался тебе этот язычник. Ты же родственница покойной базилиссы. Хистория, залившись удушливой волной смущения, невольно улыбнулась на замечание: — Скажешь тоже! Никакая не родственница. Матушка моя была кормилицей жены Льва, тёзки нашей зосты патрикии, вот та и взяла меня к себе в услужение. А после смерти императрицы Феофано я осталась в Палатии. Грациана отмахнулась, поморщившись: — В любом случае ты выше этого… Этого варвара. Хистория хотела заступиться за того, кто стал ей мил, и чуть не сболтнула, что не так-то «этот варвар» прост, раз знается с самим владыкой Мистиком, но не решилась, стушевавшись под строгим взглядом. — Ты ведь христианка! — Грациану передернуло от ядовитой ревности в собственном голосе. Но, проглотив горечь, она улыбнулась. — Я помогу тебе найти патрикия Грила, если хочешь. Мы будем осторожны и Феофано не узнает, что ты была не одна. Хистория засияла благодарной улыбкой и бросилась ей на шею. Вошедшая Юстина застала их в объятиях друг друга и смешанных чувствах. Увидев госпожу, Грациана мягко отстранила подругу. — Хистория пришла ко мне по деликатному вопросу. Позволишь ли, госпожа, сопроводить ее в Халкеи? Нужно повидаться с… одним воином. Грациана двусмысленно улыбнулась, предостерегающе сжимая ладонь Хистории, и позволила Юстине самостоятельно постигать смысл её слов. Снова покрасневшая до корней рыжих кос девушка не вызвала у Флавианы сомнений в том, что речь идет о делах сердечных. Улыбнувшись тепло и сочувственно, она с энтузиазмом поддержала наперсницу: — Конечно, Грациана! Только будьте осторожны, когда будете проходить мимо казарм вестититоров. Две одинокие девушки, несомненно, вызовут волнение в рядах доблестных воинов. — Нет повода для беспокойства, госпожа, мы не… — сболтнула Тори и тут же прикусила язычок под ледяным взглядом Грацианы. Та же невозмутимо пояснила: — Хистория хочет сказать, что мы не пойдем к казармам. Этот воин — варвар. Он живёт не так далеко от Палатия. Грациана удивилась, как легко ей далась ложь госпоже. Хотя, было ли это ложью? Тори действительно надеялась встретить своего ненаглядного Скифа, а то, что у них есть серьга, предназначенная другому, ее госпоже вовсе не обязательно знать. Рот Юстины округлился: — О, не тот ли это варвар, которого император поручил Лабелю?.. Но он же... Он ведь... — лепетала она, смутившись не менее шокированной стремительным развитием событий Хистории. Видя неловкость госпожи и прекрасно осознавая природу ее возникновения, Грациана решительно закончила разговор: — Да, этот тот самый Скиф, что приглянулся нашей Хистории. Однако она не хочет чтобы об их отношениях знали. По крайней мере, пока варвар не перейдет в христианство. Юстина благодарно закивала, тайком вздыхая. Лабель прав: ей нужно закалять выдержку. Надо же, едва не выдала брата!.. Оставляя госпожу в задумчивости, Грациана рассуждала насколько правильно поступает. Но закрыв дверь, отмахнулась от всех сомнений разом. Если есть шанс хоть немного повлиять на ход событий и приблизить падение Феофано, она им воспользуется. Юстину же лучше не втягивать: будущая базилисса должна быть чиста как слеза.***
— Леший-мать-твою-ядри́! — потерпевший очередное поражение Рикс длинно выругался, сплевывая песок. Граут остался невозмутим, подавая ему раскрытую ладонь: — Вставай, варвар. Ещё раз. Рикс, лёжа на песке арены, состроил самую невинную мину, на которую был способен, и, обхватив кисть нубийца, резко рванул. Легче, наверное, было сдвинуть с места скалу! Рассеченное шрамом, лоснящееся от пота лицо не выразило никаких эмоций, лишь хватка на запястье Рикса усилилась. Не желая сдаваться, варвар повис всем телом, стараясь заставить Граута хотя бы покачнуться. Манипуляции возымели обратный эффект: некоторое время наблюдая за идиотскими попытками, нубиец, казалось, совсем не прилагая усилий, неуловимым движением перекинул его через себя, заставляя горе-гладиатора вновь приложиться многострадальным боком к утоптанному покрытию двора, где они тренировались. — Сучий потрох! — взвыл Рикс, чувствуя как дыхание ломается в горле. — Так нечестно! Охая и ругаясь по-своему, он кое-как встал, потирая ушибленное место. — А каждый раз пытаться подставить мне подножку — честно? — усмехнулся Граут. Рикс, ощерившись, злобно пробурчал: — Да если с тобой в открытом бою не совладать! Вымахал же, каланча! Граут, не понимая и половины слов, явно забавлялся его эмоциями. И вдруг посуровел: — Ты так хвалился своим воинским умением, грозил утереть нос византийцам, а сам? Это ты завтра собираешься демонстрировать кесарю? Позор. Меня просто высекут за то, что выпустил подобное недоразумение на ристалище. И это всего лишь разминка. Риксу не хватало воздуха, выразить свое возмущение: разминка?.. Да эта бессовестная туша просто швыряет его по ристалищу как кусок мяса все утро! Силы как у пушевика, но при этом проворность леса́вки, как так? Рикс даже толком не мог показать на что способен, то и дело тычась рожей в песок! — Ну, давай еще раз, последний. Будешь дурить — прикажу дать тебе плетей, — пробасил Граут беззлобно. Варвар, становясь в боевую стойку, лукаво прищурился: — Неужто? А кесарю как меня покажешь некрасивого? — Так не на смотр невест собираешься, краса твоя Флавию без интереса. Он бы поспорил, но Граут уже атаковал. Удивительно подвижный для своей массы, умело парирующий ответные удары, тот не оставлял ни единой прорехи в своей стратегии. Рикс, которого довольно сильно уязвили предыдущие разгромные поражения, обрел второе дыхание. Ловко уклонялся — нападать на эту гору мышц, словно высеченных из гранита, было бесполезно, — надеясь, что нубиец уже достаточно измотан, чтобы ослабить бдительность. Краем глаза видел висящий за спиной Граута кнут, и рассчитывал достать противника в дальнем бою. Отвлекшись, он пропустил удар, и в последний момент отскочил, тряся ушибленным запястьем, куда нубиец плашмя ударил гладиусом. Своего меча Рикс, естественно, лишился. — Все. Я победил, — тяжело дыша оповестил Граут. Рикс насмешливо дернул уголком рта: — Я пока на ногах, так что нет. — Но ты остался без оружия… — договорить черный исполин не успел, так как коварный варвар, кувыркнувшись через голову, молниеносно схватил со стены кнут и обвил хвостом его лодыжки. Граут ухмыльнулся через плечо: — И что ты собираешься дела-а-а… Понимая, что его так просто не свалить, Рикс перекинул свободный конец кнута через балку над головой и, подпрыгнув, повис на кнутовище. Раздался гулкий удар — Граут, как стоял, с размаху грохнулся оземь. На пару секунд воцарилась мертвая тишина и ничего было не разглядеть в столбе пыли, поднятой огромным телом. Но вот Граут тяжело перекатился на спину и сел, утирая кровь с рассеченной брови. Рикс отступил полукругом, готовый в любой момент удирать. — Я пальцем тебя не тронул, — выставив поднятые вверх ладони, заметил осторожно, пытаясь по выражению черного лица определить количество плетей, что ему грозят, — все как ты учил — оружием и по-честному. И аж подпрыгнул от громового хохота. — По-честному? Это явно не о тебе, Скиф. Но так и быть, раз уж сам зазевался, оставлю твою шкуру невредимой. На этот раз, — с нажимом подытожил Граут, но в темных глазах мелькнуло невольное удовлетворение. — Вернёшься в Палаты сам? — добавил, отряхивая лори́ку. — Я пока не могу покинуть Халкеи. Рикс с готовностью кивнул, радуясь незапланированной прогулке в одиночестве, и поспешно покинул ристалище, пока нубиец не передумал и не навязал сопровождение. За месяц, проведенный во дворце, Рикс использовал любую возможность разведать обстановку. Вначале его держали в комнате, под неусыпным наблюдением. Сытно кормили, ничего не спрашивали и не требовали, но и не выпускали. Рикс, которому не сиделось на месте, заверял, что он в полном порядке и готов к испытанию кесаря, но приставленный к нему Граут и слушать ничего не хотел. К Риксу постоянно приходил лекарь: делал перевязки и накладывал мази, щупал мышцы, проверял гибкость суставов, а однажды, немало разозлив, даже заглянул в рот, будто жеребцу какому. Эти двое да ещё иногда Тори, что приносила еду — были единственной компанией Рикса первые пару седми́ц. Варвар уже грешным делом поверил, что его, предварительно откормив, намыв и надушив до головокружения, из скромной комнаты поведут под белы рученьки прямиком в опочивальню царскую. Вот только чью — Феофано или Лабеля? Первое стало бы неслыханной удачей, второе — исполнением заветного желания. Такого неуместного и опасного желания. Рикс не то чтобы думал о кесаре. Правильно будет сказать — никогда не забывал. Однако, приходилось напоминать себе, зачем он здесь, и что Палатий — не место для любовных интрижек. Слишком свежи впечатления от Итиля, чтобы он неосмотрительно ступил на эту скользкую дорожку. И все же его туда настойчиво толкали. Жаль, не в том направлении, в каком ему хотелось бы. Впрочем, до Феофано добраться было намного сложнее, чем до Лабеля, и Рикс просто ума приложить не мог, каким образом ему, в его сегодняшнем статусе, сойтись со столь высокопоставленной женщиной. А дни между тем неумолимо утекали. И пусть Мистик не пытался с ним связаться, незримое присутствие врага нервировало Рикса до щекотки под коленками. Казалось, проклятый поп за каждой колонной, под каждым кустом и даже в отражении воды в бочке, куда Рикс окунал голову во время тренировок: добиться оных, кстати, стоило немалых усилий. Но когда Граут однажды обнаружил пустую опочивальню и бессознательную стражу — вырубил, засранец, обоих разом, — он понял, что чужак набрался сил. Рассудив, что уставший пленник будет покладистее скучающего от безделья, Граут начал выпускать его на ристалище. Постепенно между Риксом и Граутом возникли любопытные отношения, отдаленно напоминающие приятельские. По крайней мере, тот уже не подозревал Рикса в желании вырезать одну половину императорской семьи и обесчестить вторую. Он своей добродушной наглостью даже нравился чернокожему воину, который, хоть и был воспитан в христианстве, но с молоком матери впитал языческий дух. Оба плененные, оба лишены корней: их дружба могла стать милостью богов. И все же чувство, что Рикс себе на уме, не позволяло Грауту полностью довериться ему. Что ж, подозрения были более чем обоснованы. Если бы Граут только догадывался с какой целью Рикс здесь находится!.. Хорошо, что люди не умеют читать мысли, иначе бы куковать ему в цепях вместо прогулок по Палатию. Рикс догадывался, что это попущение, как и внезапное отсутствие круглосуточной стражи у двери его спальни, — дело рук Лабеля. И пусть они почти не виделись эти несколько недель, варвар был благодарен за возможность беспрепятственно перемещаться по первому этажу Палат — обычно там пристало ходить только аристократам да евнухам, прислуживающим в господских спальнях. На второй этаж Рикс ступать не смел да и без надобности было. Главное, за отведенное время он смог достаточно хорошо изучить запутанные галереи Палатия и Халкей, ориентируясь в них как свой. Он с удовлетворением обнаружил, что хотя Константинопольский дворец почти вдвое больше Итильского, но построен так разумно и удобно, что, если отследить закономерность с которой работал архитектор, можно с успехом передвигаться по Палатию незамеченным практически в любое время суток. Это давало определенное преимущество — например, он успел узнать несколько значительных во дворце имен. Двигаясь по одному из коридоров, Рикс помнил, что сейчас, дойдя до развилки, нужно повернуть направо, ещё пара шагов и… Неожиданно перед ним возникла женская фигура, и пришлось инстинктивно отступить, юркнув обратно в переход, из которого он только что вышел. Он не понимал, что именно заставило его спрятаться: женщина была одна, стояла спиной и явно не заметила появления чужака. Рикс рассудил, что пусть лучше как можно меньше людей знает о его свободных шатаниях по Палатию. Рикс выглянул из-за угла: хвала Перуну, женщина по-прежнему не видела его. Впрочем, он тоже не узнал кто перед ним. Отметил лишь темное глухое одеяние и невысокий рост. Внезапный шепот за спиной заставил подскочить на месте. Осторожно обернувшись, Рикс увидел… Хисторию. Она была не одна и ее спутник вызвал шквал подозрений. Что забыл Атанас Грил в компании скромной рыжей ромейки? Затаившись, Рикс внимательно наблюдал, как Хистория передала что-то патрикию, а тот, увидев вещицу, просто просиял, пряча предмет в карман. Сказав девушке пару слов, Грил удалился по коридору в сторону Халкеев. Тори же двинулась в сторону Рикса. Он лихорадочно раздумывал: очевидно, что неузнанная им женщина явилась сюда вместе с Хисторией, чтобы прикрыть подругу пока та встречается с Атанасом. И если бы это было личное свидание, вряд ли бы стеснительная рыжуля звала с собой третьего лишнего. И тот загадочный предмет, что перекочевал в карман Грила — похоже на послание. Кому там служит Хистория?.. Озарившая его догадка сработала вместе с молниеносным рефлексом: выставив руку, Рикс втянул приблизившуюся девушку в свой коридор, несильно зажимая ей рот свободной ладонью. — Тише, тише, это я! — зашикал в розовое ушко, пытаясь усмирить запаниковавшую Тори. Ишь как отбивается! А по ней и не скажешь, что такая дикая козочка. Тори, узнав кто перед ней, на мгновение обмякла, беспомощно хлопая глазами. — Кричать не будешь? — добродушно шепнул Рикс, отнимая руку от ее лица. — Нравятся кудрявые? — не давая ей опомниться и собраться с мыслями, спросил в лоб. И пока Тори, то краснея, то бледнея, осознавала, что он имеет в виду патрикия Грила, варвар пристально наблюдал за ее реакцией. Похоже, дело действительно важное, вон как разволновалась. Того и гляди в обморок грохнется. Почти уверенный, что ни о какой интрижке тут и речи не идёт, Рикс произнес, ласково подтрунивая: — Да я не ревную, не бойся. Удар попал прямо в цель. Тори испуганно всхлипнула, серые глаза наполнились слезами. Никогда ещё она не была в столь щекотливом положении! Соврать тому, кто ей действительно нравился, будто очарована другим, или же выдать свою госпожу. Первое невыносимо, но второе просто немыслимо! — Я не… Мы… Да, патрикий Грил назначил мне свидание! — пролепетала она раздавленно, будто признавалась в любви к жабе бородавчатой. Христос Спаситель, за что такая кара на ее голову! Тори прикрыла глаза, ожидая презрительной фразы или звука удаляющихся шагов, но только не того, что Рикс рассмеется. Бархатно, тихо так, по-доброму. Как над ребенком, чьи слова не воспринимают всерьез. — Врать нехорошо. Тори распахнула глаза во внезапном возмущении. Да как он?.. Да кто ему?!. Да вообще!.. И тут же сникла, осознавая, что все эмоции написаны у нее на лице. Она никогда не умела врать, а в присутствии этого варвара, который был постоянным гостем ее ночных грез, так и подавно не могла собраться! Но почему он вообще спрашивает? Неужели… — Хистория!.. — раздалось из коридора настороженное. Подруга, не обнаружив ее, заволновалась. — Граци… — тяжёлая ладонь снова легла на уста, сдавливая сильнее, почти придушивая. Рикс, коротко ругнулся сквозь зубы и бесцеремонно толкнул ее в почти неприметную нишу. Он часто пользовался этими переходами когда возвращался из Халкеев в Палатий и знал здесь каждый закуток. Узкая ниша имела второй выход, соединенный с более людным и широким коридором. В этом же закутке они с Тори были отрезаны от всего мира. — Так зачем ты встречалась с патрикием Грилом? — настойчиво спросил Рикс, поставив ладони по обе стороны от ее головы. Подавленная непреклонностью, звучащей в его голосе, Тори нервно теребила поясок, не решаясь поднять глаза. Осознавая, в какое положение ее ставит, Рикс смягчился. Обхватил подбородок, приподнимая зардевшееся пуще прежнего личико на себя. Тори отчётливо вздрогнула, когда огрубевшие подушечки оцарапали нежную кожу. — Давай скажу, а ты кивнешь, хорошо? Выйдет, будто я сам догадался, а ты вовсе ни при чем. В серых глазах отразилась мука человека, лишенного выбора. Завороженная блеском зелёных глаз и хрипотцой, вибрирующей в мужском голосе, Тори покорно кивнула. Рикс одобрительно ухмыльнулся: — Тот предмет, что ты передала Грилу, принадлежит твоей госпоже. Кивок. — Она назначила свидание патрикию. Сегодня? Обречённый вздох и снова кивок. Понимая, что требует слишком многого, Рикс произнес с нажимом: — Ты должна мне сказать, где состоится это свидание. Из коридора снова раздался встревоженный негромкий голос Грацианы, и Тори заметалась, словно очнувшись от чар. — Нет, нет!.. — уворачивалась от удерживающих рук, но Рикс был намного сильнее. Всей своей массой придавив ее к стене, жарко зашептал в волосы: — Знаю, мы договорились об ином, но поверь, это очень важно. Мне нужно знать, где встречаются Феофано и Атанас Грил. Тори тихонько всхлипнула, пытаясь закрыть лицо руками. Но он был безжалостен. Насильно отведя ладони от влажных щек, пытливо заглянул в глаза: — Тебе разве не нравится кесарь Лабель? А ведь Феофано его враг. Что нужно врагу Флавия от Грила, состоящего в его свите? Она страдальчески вздохнула, умоляюще заломив руки. Рикс, успокаивая, погладил ее по щеке. Слегка наклонился, привлекая к себе: — Тише, хорошая, не бойся. Просто назови место. Никто не узнает, что ты мне сказала. Тори, опьяненная его близостью и внезапной мягкостью тембра, невольно прильнула ближе, пряча лицо на широком плече. Рикс гладил ее по спине, выжидая. И вот Тори, подняв пылающее лицо, едва слышно выдохнула ему в ухо, щекоча кожу выбившимися из прически кудрями: — Госпожа Феофано сказала… Услышанное заставило Рикса лукаво улыбнуться. Он даже не думал, что добыча так легко придет ему в руки.***
Не зная точного времени свидания Грила и зосты патрикии, Рикс явился в термы как только начало смеркаться, до поры притаившись в одной из ниш. Выждав, пока Палатий окутает тишина, приготовился действовать. В атриуме царила волшебная атмосфера: теплый, напоенный ароматами летней ночи воздух был тих и неподвижен, звёзды яркой россыпью усеяли бархатное небо, мириадами светлячков отражаясь в воде, которая была здесь повсюду: миниатюрные фонтанчики для питья ласково журчали, большие фонтаны, украшенные позеленевшими от влаги бронзовыми фигурами, издавали сдержанный плеск. Казалось, в этом царстве огней и воды нет места заботам и огорчениям. Обстановка так и манила лечь, уставившись в бездонный купол неба и вдыхать воздух полной грудью, потеряв счёт времени. Риксу на мгновение показалось, что из-за колонн сейчас вынырнут мавки, утягивая его в свои объятия, лелея и нашёптывая секреты ветра. Усилием воли он сбросил наваждение, заслышав настойчивый плеск, вторгшийся в уши. Это не размеренное журчание фонтана — в бассейне кто-то плавал. Осторожно ступая по мраморному полу — обернутые тряпьём сандалии позволяли делать это неслышно, — Рикс держался в тени портика. Чутко прислушивался, но голосов различить не мог. Только монотонный повторяющийся плеск гребков. « — Взаправду что ли плавают?». У Рикса был очень простой план: застать полюбовников на горячем и подсмотреть достаточно, чтобы можно было припугнуть. Не Феофано, конечно. Эта женщина, Рикс был уверен, не купится на его уловки, да и не подобраться к ней так просто. Скорее, он языка лишится, ещё до того, как раскроет рот. Или даже головы. А вот Грила достать намного легче и безопаснее — они почти каждый день встречались на ристалище. Поэтому целью устрашения должен был стать он. А там Рикс решит, как использовать стремление Атанаса сохранить в секрете его похождения. Не желая, чтобы так удачно подвернувшийся случай прошел впустую, варвар рискнул высунуться из тени горевших на стенах факелов, силясь хоть что-то разглядеть. И тут же отпрянул, налетев спиной на колонну. Сердце зашлось неистовым стуком: в бассейне был кесарь. Неожиданная встреча мгновенно заставила забыть о цели. Как давно Рикс не видел его столь близко!.. Во рту разлился знакомый, чуть солоноватый привкус сливочной кожи, а перед внутренним взором возникли глубокие туманные очи, полные детского изумления и несмелого ещё желания. Как хорошо, оказывается, он помнил ту первую встречу в водах моря. Мрамор колонны холодил спину через ткань хитона, отрезвляя. Внутри назрела решимость. Не может он так просто уйти, когда сама доля свела их! Любопытство, граничащее с безумством, толкало на риск. И пусть сам Чернобог встанет на пути, его это не остановит! Стараясь дышать ровнее, он сделал несколько осторожных шагов из-под сени портика да так и обомлел. Лабель, ничего не замечая вокруг, был полностью поглощен своим занятием. Несмотря на кажущуюся изнеженность, плавал он сильно и уверенно. Изящные, экономные гребки красиво рассекали блестящую гладь, окутывая его причудливым водным узором. Стройное тело гибко извивалось, сдержанные ограниченным пространством движения напоминали танец. Риксу невольно вспомнилось, каким раскованным он был в морской пучине. В водах Понта Эвксинского его жесты носили размашистый, по-мальчишески порывистый и лихой характер. Вопреки чаяниям и обстоятельствам, захотелось вырвать этого удивительного в своей колдовской притягательности юношу из золотой клетки и выпустить на волю. Только чтобы любоваться им, свободным и неукротимым, словно наяд в своей стихии. Феофано и Грил были забыты, проклятый поп и вовсе вылетел из головы!.. Под качающимся звездным куполом, оторванный от реальности, Рикс молчаливо преклонялся перед непреодолимым очарованием Лабеля, будто тот был языческим божеством. С трудом сглатывая тугой комок в горле, варвар жадно впитывал каждый изгиб юного тела, с завистью наблюдая, как вода упругим потоком обнимает его. Риксу жгуче хотелось, чтобы Лабель обернулся, ощутив вожделеющий взгляд, что ласкал его спину и ягодицы. Даже загадал: если тот почувствует присутствие — ни перед чем не остановится, чтобы сделать его своим. Неважно как, где и сколько времени это займет, но, Сваро́г свидетель, они соединятся. Это сейчас казалось значимее задания, ценнее собственной безопасности и даже жизни. Ибо никогда не встречал Рикс никого настолько славного и пригожего: ни девки ядреной, ни па́рубка статного. Все, кого он познал, оказались бледными тенями на фоне Лабеля, который воплощал в себе жар сладострастия и глубокую тайну. И это будоражило кровь, пробуждая древний языческий инстинкт обладать желанным во что бы то ни стало. Звук выплеснувшейся на мрамор воды оповестил об окончании процедур. Вот тут бы сбежать и притаиться. Но Рикс, покоряясь странному желанию быть обнаруженным, напротив, сделал два шага навстречу. Лабель стоял спиной у бортика бассейна и обтирался большим мягким полотном. Только сейчас Рикс заметил, что тот плавал не нагишом, а в коротком хитоне. Впрочем, ткань была настолько тонкой, что, намокнув, не скрывала плавных изгибов тела. Наслаждаясь последними секундами своего необнаруженного присутствия, Рикс оглядывал длинные стройные ноги со стекающими по ним ручейкам воды, крепкие аккуратные ягодицы. Хитон подчеркивал удивительно тонкую для юноши талию, не скрывая трогательных ямочек на пояснице, что так и манили прикоснуться. По подолу влажная ткань завернулась, обнажая больше допустимого. Рикс рефлекторно облизнул пересохшие губы: хотелось провести языком по открывшейся ложбинке, с восторгом ощущая, как Лабель выгибается навстречу интимной ласке… Столь откровенной, какой он не одаривал никого. В следующую секунду, словно нарочно, чтобы добить и без того буйствующее воображение, Лабель потянул хитон вверх, представая перед ним во всей пленительности юного божества. Рикс сглотнул и подошёл ещё ближе, уже не думая таиться. Те несколько мгновений, что белоснежное тело, обрамленное плавной тенью, маячило перед ним, навсегда врезались в память. И только когда Лабель, сбросив на пол мокрый хитон, накинул легкий скарама́нгий, Рикс понял, что все это время не дышал. Вспомнив о данном самому себе обещании, хранил молчание — кесарь должен был почувствовать его сам. « — Оглянись же, ну!», — нетерпеливо вскипело внутри, вторя заполошному сердцу, что грозило выломать ребра. И, будто откликнувшись на его призыв, Лабель медленно обернулся. Боги правые, до чего же хорош! Истинный любимец Лады! Рикс смотрел на него, не торопясь разрушить повисшую над водой тишину. Удивительные глаза, посеребренные неверным светом луны, качнулись головокружительной глубиной. Лабель, округлив губы в немом изумлении, силился взять себя в руки, спрятать смятение за холодным надменным взглядом кесаря. Глупый. Рикс видел его насквозь, кожей чувствуя все эмоции, написанные на выразительном лице. Даже там, в императорской ложе, было заметно, что Лабель нервничает. Что уж говорить сейчас, когда каждое движение — как он убирал со лба влажный растрёпанный чуб или стискивал у горла ворот скарамангия, — выдавало его. — Что ты здесь делаешь да ещё в такой час, позволь узнать? — все же овладев собой, наконец спросил он. Его голос звучал чистой струной — уверенно и спокойно, но сложенные на груди руки свидетельствовали о внутренней скованности. « — Защищается». Мысленно усмехнувшись, Рикс широким жестом от плеча поклонился, касаясь рукой пола. — Гуляю, — ответил, бесхитростно вглядываясь в дымчатые омуты — словно пар, клубящийся над ведьминым котлом. Шаг — и провалишься по самое темечко. И он сделал этот шаг: физически и ментально, с полной готовностью захлебнуться. Взгляд Лабеля хлестнул холодом, в мгновение ока ужесточая черты. Скулы обозначились резче. Прикоснись — порежешься. Он гневно втянул воздух сквозь сжатые зубы. — Гуляешь? — размеренный, какой-то фальшивый тон стал совсем чужим. — Разве Граут не объяснил тебе здешних порядков, варвар? Рикс, нисколечко не впечатленный этой демонстрацией властности, чуть склонил голову в знак смирения, касаясь ладонью левой стороны груди. — Объяснил, светлейший кесарь. Не гневайся на своего хранителя, он предан тебе как пёс и указания исполняет исправно. Только сам ты верно подметил: я — варвар. Неповиновение у меня в крови. Что взять с дикого язычника? В голосе Рикса не было ни тени насмешки или непочтительности. Только спокойная констатация и достоинство. И от этого Лабель почувствовал себя самодуром. А Рикс меж тем продолжал миролюбивым тоном. — Правило нарушил — признаю́. Если нужно наказать, чтобы другим неповадно было — приму с покорностью. Только Граута не трогай. Не виновен он, что управу на меня найти не может. Это и доныне мало кому удавалось. Последняя фраза прозвучала с веселой двусмысленностью и Лабель вспыхнул, глубже кутаясь в скарамангий. Плечи зябко передернуло под тонкой тканью. Оказалось, этот язычник великодушнее него, кесаря христианской державы. Или умело играет на эмоциях. Этого тоже нельзя исключать. Внутри сплетался клубок противоречивых чувств, мысли просто взбленились, потревоженные образом, который он так долго вытравливал из памяти. Но сейчас, когда Рикс стоял так близко, сил и желания держать лицо не было совершенно! Прекратив бесполезную борьбу с самим собой, Лабель рассмеялся чуть устало. — Ты, случаем, не был советником архонта у себя на родине? — полюбопытствовал он, ощущая, как густая тяжесть в груди потихоньку рассасывается. Рядом с этим странным язычником он будто оживал, позволяя себе выбираться из привычной скорлупы. — Речи более достойные государственного мужа, нежели простого воина. — Плохо же ты знаешь державных мужей, хоть и живешь у трона, кесарь, — чуть лениво и снисходительно протянул Рикс, но Лабель не оскорбился. В конце концов, разве не было это правдой? И снова поразился проницательности чужака — кроме сестры, мало кто так хорошо понимал его. — А ты? — Лабелю действительно было интересно. — Ты их знаешь? — подумал, как мало ему известно о мужчине, с которым впервые… Воспоминание об их знакомстве удушливой волной смущения плеснуло в лицо, что не укрылось от Рикса. Он усмехнулся: открыто, по-доброму. Невозможно не плениться этим юношей, которого в детстве будто в люби́сток окунули! Серьезным тоном, так противоречащим озорным искрам в зелёных глазах, доложил: — Немного знаю. Но предпочитаю держаться на расстоянии. Последнее слово упало горькой тяжестью и Лабель виновато поежился, боясь, что задел за живое. Но Рикс уже продолжал беспечно: — Свободу я люблю, кесарь. Пылкость битвы, где решения принимаются мгновенно, на инстинктах, а не путем заплутанных интриг. Он видел, как сжался Лабель: насупленные брови и стиснутые кулаки выдавали напряжение. Как быстро тот меняется, точно привык подстраиваться. От этого стало тоскливо, хоть вой. Не должно такое светлое создание томиться в неволе!.. Риксу до боли захотелось укрыть его от невзгод, уверяя, что не нужно ему быть кем-то определённым, достаточно просто быть. — Свобода, это не только привилегия, варвар, но и великая ответственность, — выдавил Лабель, глядя невидящим взором и поверхностно дыша. Теперь он был словно за тысячи верст отсюда, отгородившись привычной маской. Но Рикс бы ни за что не купился на подобные уловки. Только не с Лабелем. Приблизившись почти вплотную, мягко проговорил, склонив голову набок. — Свобода это прежде всего — выбор. И я предпочитаю, чтобы он у меня был. Даже если последствия упадут на плечи тяжким бременем, то будет моя воля. Лабель надменно вздернул бровь: — Попасть в рабство — тоже твоя воля? Низкий грудной смех замурашил до предательской истомы в теле. Нисколько не обидевшись на его выпад, Рикс вкрадчиво отвечал: — Поймал. Ты прав, кесарь, моя бы воля, меня бы здесь не было. Но разве не милостиво распорядились боги, вновь сводя нас вместе? Лабель издал возмущенный возглас и, чтобы поставить на место зарвавшегося варвара, твердо отчеканил: — Рекомендую отправиться к себе и хорошо выспаться — утром тебя ждет испытание боем, насчёт которого распорядился император. Думаю, ты уже достаточно окреп для легкого поединка. Рикс, в это время заметивший какое-то движение в глубине терм, как раз за Лабелем, преувеличенно весело отозвался: — Лёгкого? За кого ты меня принимаешь, кесарь? За неженку, что бьётся учебным оружием? У меня на родине затупленные мечи таскают дети малые, что под стол пешком ходят да в портки гадят. Я же давно исподнее не мараю, будь уверен. Говорил, а у самого инстинкты вопили: здесь Феофано! Лабеля здесь быть уже не должно! Благо, тот, уязвленный его дерзким заявлением о воле богов, поспешил удалиться. Рикс же, едва разлетающиеся по́лы скарамангия скрылись из виду, потревоженной рысью метнулся в тень портика. В темном помещении терм маячило алое покрывало. Заметила ли зоста патрикия его? Шут болотный, как же он оплошал!.. Внутри было темно, как в колодце. И все так же размеренно журчала вода. Рикс, выпустив из поля зрения Феофано, резко остановился. Если его обнаружили, преследование не имеет смысла — вспугнутые полюбовники вряд ли станут предаваться утехам, зная, что за ними наблюдают. Как же досадно!.. Внезапно он рассмеялся: коротко, в кулак. Спроси его кто, жалеет ли, что проворонил такой удачный случай, глазея на купающегося кесаря, он бы молотом Сварога поклялся, что нет! Ни мгновения! В темноте, справа от него, раздался шорох. Обостренное чутье позволило отреагировать за секунду до удара, и Рикс ловко перехватил тонкую руку с занесенным кинжалом. Чужое сбитое дыхание опалило кожу: Феофано боролась как дикая кошка, злобно щелкая зубами у его носа. От неожиданности Рикс выпустил ее. Та метнулась в сторону, но тут же разъяренно зашипела: головное покрывало, зацепившись за фибулу на одежде Рикса, больно дергало волосы. — Да постой ты, не трону! — его внезапно обуяло веселье. Только с бабой он ещё не боролся впотьмах! Рикс потянулся освободить зажатую зубцами пряжки ткань, но зоста патрикия отсекла край точным взмахом кинжала. И, стремительно обернувшись, коснулась острием ямки между его ключиц. Рикс затаил дыхание, поднимая руки в знак поражения. Привыкшие к темноте глаза выхватили заостренные черты Феофано. — Не двигайся, раб, иначе заколю, как бешеного пса, — ледяной тон заставил поежиться, но победный взгляд черных очей даже вызвал восхищение. « — Огонь-баба! Некоторым бы мужам у нее поучиться выдержке!..». Рикс рассеянно заглянул в глубину терм. Грила — если он здесь вообще был, — и след простыл. Поразительное невезение: застать на горячем зосту патрикию не удалось, зато он скомпрометировал кесаря. Истинно, чу́ры над ним сегодня смеются. Хотя, вряд ли бы Феофано так яростно нападала, если бы скрывать было нечего. Откуда ей знать, что Рикс ничего не видел? — А труп мой вдвоем с полюбовником прятать будете? Он сразу же пожалел о дерзких словах. Феофано, нанеся короткий болезненный удар стопой в голень, мгновенно оказалась за спиной у рухнувшего на колени Рикса. Рванула волосы, собранные на макушке и приставила кинжал к обнажившийся шее. В этот раз лезвие ощутимее легло на кожу, жа́ля холодом. Склонившись к самому уху, она ядовито прошипела: — Только попробуй кому-нибудь сказать, раб. Не поздоровится не только тебе, но и кесарю. Несколько секунд Риксу казалось, что его вот-вот полоснут по горлу. Но, пнув его в спину, Феофано отступила. — Ты меня понял, смерд? Ползая перед ней на четвереньках, он тяжело дыша, выдавил: — Я тебя понял, патрикия. Ну, а что ему оставалось? Охотник сам попал в свой же капкан и теперь лисица могла над ним вдоволь насмехаться. Хотя Феофано, скорее, рысь, чем лиса. Хорошо хоть правда не заколола. Наблюдая, как она, не торопясь, уходит, Рикс раздумывал, как ему теперь выбраться. С одной стороны Мистик, с другой Феофано. А посередине — Лабель… Истинно, как зверю, оставалось либо притаиться, либо выбираться из капкана, отгрызая собственную конечность. И сейчас он не знал, что из этого более неприятно.***
Граут, проводив Лабеля взглядом из тени колонны, аккуратно скользнул в атриум терм. Он понимал потребность кесаря в уединении, но все же предпочитал, не ставя его в известность, наблюдать издалека: не за Флавием, за окружающей обстановкой. Обычно того никто не тревожил, так что сегодняшнее появление Скифа немало удивило Граута. Сперва его охватила досада: везде-то этот чужак свой нос суёт! Затем, он обеспокоился: что нужно варвару от кесаря? Но сам Флавий, хотя и был обескуражен, по всей видимости, воспринял появление Скифа довольно благосклонно. Граут не слышал, о чем они говорили, и так как явной угрозы со стороны варвара не было, он предпочел не обнаруживать своего присутствия. Однако, когда кесарь заспешил прочь, Граут не мог не полюбопытствовать, что же понадобилось Скифу в термах. И Граут пошел за ним. Возможно, он слишком замешкался, потому как не обнаружил внутри ничего подозрительного: варвар, видимо, прошел насквозь, исчезнув в саду с противоположной стороны. Но зачем вообще сюда явился? Если стерег кесаря, отчего не ушел сразу, как тот удалился? Внезапно внимание Граута привлекла необычная деталь. Он медленно присел, разглядывая кусок алой материи, валяющийся на полу. Из всех известных ему женщин Палатия, такие дорогие ткани могли носить всего несколько патрикий. И лишь одна из них предпочитала столь насыщенный оттенок красного. Так что же общего у пришлого Скифа и Феофано Аморийской? Граут, которому абсолютно не нравился внезапный симбиоз чужака и личного врага кесаря, решил во что бы то ни стало это выяснить.