Месяц маиус, 897 год, Оптиматы, день первой встречи Лабеля и Рикса
И зачала и понесла во чреве
Русь — Третий Рим — слепой и страстный плод, —
Да зачатое в пламени и гневе
Собой восток и запад сопряжет!
***
Ключарь Пантелеймоновского монастыря брат Симватий пребывал в смятении. Никогда еще на его монашеском веку не случалось таких происшествий тем паче одновременно: сам Николай Мистик нагрянул в обитель именно тогда, когда в кладовой монастыря томился варварский разбойник. И как на грех, настоятель Алексий животом вторые сутки маялся, практически не покидая отхожего места, и за советом к нему Симватий обратиться не мог. Вся монастырская братия денно и нощно о здравии настоятеля молилась, да ведь дела рутинные ждать не будут, пока благочестивый на дырке тужится. И так как долго язычника держать в кладовке не представлялось возможным — скоро кому-нибудь из братьев понадобится мука или мед, и тогда о необычном госте узнает вся обитель, — ключарь должен был что-то решать немедля. И помочь ему мог только кто-то саном выше. То есть Алексий или… клирик Николай. Но подступаться к нему было тревожно. Брат Симватий тяжко вздохнул, торопливо перекрестившись. А вот если бы он не опоздал сегодня к литургии… Отчего-то под утро пригрезилось ключарю, будто задняя калитка, что вела в сторону деревни, не заперта. Зная, что если это окажется правдой, то он получит выговор от казначея, а позже и от настоятеля, как только тот покинет нужник, Симватий пошел по монастырю с обходом, проверяя на всякий случай каждую дверь. Надеясь успеть к литургии, ключарь мысленно пенял себе за забывчивость, которая в последнее время все чаще преследовала его. На счастье, калитка оказалась заперта и брат Симватий уже было выдохнул с облегчением, вознося хвалу Пресвятой Богородице, как с той стороны постучали. Услышав голос старосты близлежащей деревни, ключарь отворил. Его взору предстала обескураживающая картина: староста и его двое сыновей слёзно молили помочь мужчине, что без сознания лежал на телеге. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять — не местный. На шее незнакомца брат Симватий не обнаружил креста, а внешность его говорила сама за себя, выдавая в нем язычника. Но не это смутило ключаря: на левом виске чужака зияла свежая рана. Другая сторона лица была прикрыта длинными, слипшимися от крови волосами. — Что произошло? — строго спросил Симватий, обретя дар речи. Прокл, младший сын старосты, ещё отрок, сбивчиво рассказал, что застал чужака с поличным за кражей капусты с их огорода. — И что, сразу бить? — насупил брови Симватий. Отрок разразился слезами, а староста запальчиво поведал, что не впервые селяне на воровство жалуются. Только до сего дня чужак промышлял с большей осторожностью. Ни разу ещё его при свете дня застать не удавалось. — Я… н-не ожид-дал его увидеть, сдел-лал первое, что пришло на ум, — размазывая слезы по щекам всхлипнул Прокл. — Он в-вон как-кой большой-й, я бы т-так не справ-вился… Окинув еще раз взглядом чужака, чье телосложение выдавало опытного воина, ключарь мысленно согласился, что хлипкий Прокл действительно не имел других вариантов совладать с тем. К тому же испуг и неожиданность сделали свое дело. Винить отрока за импульсивные действия Симватий не мог. Вот только если чужак умрет, мальчишка сделается убийцей. — Прошу, помоги, брат Симватий, — с мольбой произнес староста, — Прокл ещё отрок, у него вся жизнь впереди… Не могу я дозволить, чтобы душу смертоубийством отягчил. Более ключарь не колебался. Староста с сыновьями споро перенесли варвара в кладовую: кто знает, как тот поведет себя, очнувшись, а здесь крепкие замки. Симватий кликнул брата Фоку — тот был в монастыре за лекаря. Вместе они промыли рану, остановили кровь и перевязали голову чужака, а затем, не ставя в известность остальных обитателей монастыря, отправились на литургию. После, получив выговор за опоздание от заместителя благочинного, братья усердно трудились по хозяйству и только аккурат перед обедней трапезой вспомнили о раненом варваре. Опасаясь, что, очнувшись, он поднимет шум, Симватий послал Фоку проверить, как язычник себя чувствует. И вот теперь, сидя в столовой, ключарь нервно крошил пекса́мас, провоцируя недоуменные взгляды со стороны своих собратьев. Брат-врачеватель вошел в трапезную в последний момент и, занимая свое место подле Симватия, возбуждённо зашептал: мол, варвар очнулся, но говорить отказывается. — То ли рассудком помутился, то ли в агонии, — сокрушенно покачал головой добросердечный Фока. По спине ключаря проползли липкие мурашки. Мысли спутались беспорядочным клубком. С одной стороны, Симватий не сделал ничего дурного, спасая жизнь человеку — все же живая душа, хоть и заблудшая. С другой — незнакомец был чужаком и разбойником. Если выяснится, что он приютил язычника без дозволения настоятеля монастыря, да ещё вора… Быть может по окрестностям Оптимат разгуливает целая шайка? Время сейчас неспокойное. Тут ещё корабль этот с рабами из Таврики… Кто знает, с какой целью варвар прибыл. А если тот умрет? Вдруг его собратья захотят отомстить и нападут на обитель? Привыкшему к мирной жизни, где каждое действие обусловлено уставом и указами свыше, ключарю было невдомёк, откуда гипотетические разбойники должны узнать об участии монахов в судьбе чужака. Но напуганный совершенно нехарактерной для его существования ситуацией, Симватий уже строил теории, одна страшнее другой, и потел, перебирая в уме собственные прегрешения за которые Господь мог послать ему подобное испытание. В конце концов, толком не пообедав, расстроенный монах направился в кабинет благочинного. Нужно было рассказать Николаю Мистику.Итиль, столица Хазарии, 896 год
Путаясь в складках легкого покрывала и сквозь зубы поминая лешего, Рикс несся по дворцу кагана не чуя ног. Босые пятки бойко шлепали по плитам пола, дыхание сбивалось, но на губах играла веселая улыбка. Ох, и задаст же он Ади́лю за то, что подбил его на эту выходку! Сзади слышались визгливые голоса евнухов и топот стражи. Заметавшись так, что нежно-лиловая вуаль взвилась в воздух газовым облачком, уже было приготовился дать отпор, но тут его сильно дернули за плечо, увлекая в один из ближайших альковов. Сбитый с толку, Рикс лицезрел знатную хазаринку, отвлеченно подмечая высокий рост и чересчур широкие для женщины плечи. Раскосые глаза под изумрудной вуалью вспыхнули знакомым блеском. — Адиль?.. — Тч-ш-ш! Друг пихнул его вглубь алькова, делая шаг наружу. Вовремя: запыхавшиеся толстые евнухи как раз подоспели в сопровождении стражи. Не говоря ни слова, шад Адиль бен Муниш, младший из сыновей кагана Муниша, коротким жестом указал вперёд, и разгневанные гаремные прислужники поспешили дальше по коридору. Когда все стихло, шад шагнул в альков, задернув плотные занавеси. Рикс тотчас толкнул его к стенке, срывая женское покрывало, из-под которого рассыпались длинные темные волосы, частично собранные в пучок на затылке. Он испытывал смесь гнева и веселья, разглядывая скуластое лицо Адиля в обрамлении висо́чных кос. С одной стороны, сам поддерживал все авантюры шада, с другой — они чуть не попались. И если хазарского царевича ждал лишь строгий выговор от отца, то пришлого руса точно бы выпороли. Или чего похуже. — Врезать бы тебе по роже, — беззлобно протянул Рикс, откидываясь на противоположную стену. Он тяжело дышал, еще не восстановившись после быстрого бега. Адиль изогнул тонкие, обрамленные едва заметной полоской усов губы в ироничной усмешке. — Тебе идет этот цвет, — прошептал с придыханием, окидывая Рикса проницательным взглядом из-под тяжелых век. Тот, ещё не забыв о желании отметелить богатого на выдумки царского отпрыска, язвительно бросил: — Зато ты как пугало. Зелёный это не твое. Стоя лицом к лицу в тесном закутке, они синхронно рассмеялись, хватаясь за животы. — Видел бы ты лицо евнуха Сабура, когда я сорвал покрывало! А Захра! Она теперь не скоро пригласит к себе танцовщиц! — хохотал Адиль, утирая выступившие слезы. Рикс сползал по стенке, ловил воздух ртом, невольно размышляя, чем им аукнется подобная выходка. Конечно, Адиль всегда был неуравновешенным и во дворце к его причудам давно привыкли, но проникнуть в гарем, переодевшись женщиной, да ещё и в компании чужака — это слишком даже для шада. Тем более, жертвой его насмешки стала не кто иная, как любимая жена царевича Юри — второго из сыновей кагана Муниша и старшего брата Адиля. Но когда Рикс озвучил свои мысли, шад недобро прищурился, вмиг теряя непринужденную веселость. Окинув его холодным взглядом, обманчиво беспечно произнес: — Порой мне кажется, что ты стал утомительно скучным, Ригг. Не разочаровывай меня. Рикс вспыхнул мгновенно. Гибким движением поднявшись на ноги, угрожающей глыбой надвинулся на шада. — Если надоел — уйду. Ты знаешь, за этим дело не станет. Голос его звучал вкрадчиво, но пронзительно-зелёные глаза буквально пригвоздили Адиля к стене. Тот злобно оскалился, демонстрируя безупречные зубы. Но тут же потеплел, кладя ладонь Риксу на плечо. Властно сминая покрывало, притянул вплотную. Рикс не противился, но и не делал шага навстречу. Ухмылка царевича расцвела похотью, в раскосых глазах плескался вызов. — Глупости, — выдохнул он прямо в губы Риксу, юрко пройдясь по нижней влажным языком. И тут же оттолкнул его, издевательски усмехаясь. — Переоденься. Адиль повелительно указал на нишу, где предусмотрительно припрятал мужское платье. Рикс хмыкнул и, ни капли не смущаясь, скинул женские тряпки. — Кстати, ты проиграл, — небрежно заметил Рикс, облачаясь в хазарский наряд под жадным взглядом шада. Тот встрепенулся, возмущенный: — Вовсе нет! Уговор был — кто дольше продержится. Тебя первого раскрыли! — Зато Марьям упала в обморок, а Захра что? Осыпала тебя угольями из кальяна? Рикс указал на прорехи в наряде Адиля. На удивление, тот не стал спорить, вздохнул скучающе: — Ох, уж эти правоверные иудейки… Такие впечатлительные… Дерзко вздернув подбородок, хазарский царевич спросил, прожигая Рикса взглядом темных глаз: — Так чего же ты хочешь, победитель? Рикс отодвинул штору и, оглядев галерею на предмет посторонних лиц, соизволил ответить: — Посмотрим, шад. Приберегу свою просьбу на черный день. И, дернув Адиля за одну из кос, оставил беспечно смеющегося приятеля позади. Пробираясь к себе многочисленными галереями, Рикс вспоминал историю их знакомства. После того, как оставил отца несколько лет назад (матери он лишился еще в раннем детстве), он — тогда ещё Ригг Ка́рисон, — довольно долгое время кочевал, переезжая из города в город. Постепенно он начал путешествовать за пределы родной Руси, удалившись в степи, населенные печенегами. С этим диким народом нельзя было договориться сразу и навсегда: так однажды Рикс оказался в рабстве у одного из печенежских племен, впрочем, сбежав довольно быстро; во второй раз ему повезло больше — он понравился одному хану, который счел дерзкого веселого руса забавным, и удостоил своей дружбы. Конечно, сначала ободрал как липку, присвоив оружие и богатый доспех. Именно с подачи этого хана Ригг стал Риксом: у предводителя печенегов не было передних зубов и он безбожно шепелявил, не выговаривая варяжское имя. Там же его наградили прозвищем Скиф, не слишком разбираясь в многообразии славянских племен. Светловолосый и светлоглазый — значит, скиф. Кочевать с этим родом было необременительно пока на Рикса не положила глаз одна из дочерей хана. Становиться зятем печенега в его планы не входило, и он поспешил покинуть слишком гостеприимное кочевье. При побеге свое имущество оставил хану — как трофей, в знак дружбы. Да и рассудил, что варяжская кольчуга ставит одинокого путника под удар, выдавая в нем чужака. Поэтому, прихватив одного из коней, лук, колчан стрел и закоптелый печенежский доспех — чтобы не приняли за богатого и не стали грабить, — новонаренный Рикс Скиф отправился дальше. Спустя два дня пути он попал на засаду. К счастью, поставленную не на него. Богато одетый мужчина отбивался от троих пеших печенегов, а на холмах виднелась пара всадников. Рядом топтался конь — не печенежский, под седлом. Возможно, в другой раз Рикс проехал бы мимо, или отсиделся за ближайшим холмом, но храбрость и яростная страсть, с которой незнакомец бросался в бой, вызывали уважение, и он решил помочь ему. Знал ведь, как туго порой одинокому путнику в этих диких краях. Не дожидаясь пока бедолага схлопочет стрелу от конников, Рикс, пользуясь преимуществом неожиданности, верхом ворвался в круг и громко заговорил по-печенежски, выигрывая время. На нем был шлем, скрывающий лицо, и, сбитые с толку копченые, не сразу поняли, что перед ними чужак. Рикс же уже заметил, что всадники на холме явно не с этими тремя, и решил испытать удачу. Моля богов, чтобы незнакомец его понял, он закричал по-варяжски: — Кошель! Брось им кошель или оружие! К счастью, тот оказался догадлив, и отстегнув тяжёлую мошну́, что висела у него на поясе, мгновенно взлетел в седло. Приближающийся столб пыли оповестил, что молчаливо наблюдающие до сих пор конники уже близко. Пешие же печенеги, как и ожидалось, бросились на кошель точно свора диких псов, огрызаясь и награждая друг друга тумаками. Пустив пару стрел в печенежских лошадей — жаль животин, но от конников уйти почти не было шансов, — Рикс развернул своего жеребца, краем глаза видя, как незнакомец последовал его примеру. Много верст они скакали молча: берегли дыхание. И только достигнув одного из немногочисленных оазисов, пали наземь, как изнуренные животные. Напившись и омыв в ручье лицо, незнакомец поднялся во весь рост. Рикс мгновенно понял, что перед ним непростой кочевник. Статный путник с пытливым взором узких глаз искренне благодарил за спасение, но держался с царственной надменностью. Скрывать Риксу было нечего, и он открыто поведал, что родом с Руси, но отец его варяг. Рассказал также, почему здесь оказался и как его зовут на самом деле. Он почтительно поклонился, выжидая — много где бывал, знал как вести себя с власть имущими. Чего Рикс явно не ожидал, так что новый знакомец вдруг озорно рассмеется, по-свойски хлопнув его по плечу, и предложит путешествовать вместе. — Ты мне сразу понравился, Ригг Ка́рисон, — добавил он, стрельнув в Рикса горячим взглядом. Об истории своего прозвища Скиф не умолчал, но новому знакомому его настоящее имя явно было больше по вкусу. Так Рикс познакомился с Адилем бен Мунишем, третьим сыном Хазарского кагана. Тот оказался весёлым и говорливым, и быстро поведал — откровенность за откровенность, — что оказался в этих степях один после разгромного набега печенегов на его караван. — Говорил отец, вот рано ещё мне жить своим кочевьем, — посмеивался Адиль, очевидно воспринимая собственную потерю как приключение. Они стали путешествовать вместе. Днем охотились, уходили от встречающихся на пути печенегов — племен и одиночек, — прикрывая друг друга, а ночью жались один к одному у костра на общей шкуре. Рикс был привычен к такому ещё в походах отца: спать с товарищем под одним одеялом не было чем-то зазорным. Но иногда ему хотелось большего. Вот как сейчас, с этим хазарским царевичем, обладающим жгучим подвижным нравом. Но пока предпринимать что-либо Рикс не собирался: во-первых, удаляясь от оазиса, они уже пару недель нормально не мылись, во-вторых, ему страсть как нравилось слышать томные вздохи Адиля, который ворочался, стараясь не выдать возбуждения, и тоже по своим причинам не желал переходить к активным действиям. Рикс наслаждался этой игрой: тайно, будто невзначай касаться друг друга, но не переходить грань. Он только насмешливо поглядывал на мрачнеющего день ото дня Адиля, который срывался на своем коне, изматывая того яростной скачкой. А однажды они даже подрались из-за сущей мелочи. Рикс всего-то и заметил, что бедное животное того и гляди помрёт под неудовлетворённым хозяином. И, ещё секунду назад крепко стоящий на ногах рус, катался в пыли, защищаясь от вспыльчивого приятеля. Адиль не желал униматься, сидя верхом на Риксе, и нанося все новые удары. Пришлось, намотав одну из кос на кулак, грубо дёрнуть его вниз, оставляя на зло сжатых губах мимолётный кусачий поцелуй. Нехитрое действие оказало магический эффект: шад едва не замурлыкал от удовольствия, вмиг став ласковым и покладистым. Рикс даже отстраненно подумал, что придётся воспользоваться печенежским мытьём и обойтись без интимных лобзаний, но тут Адиль, насторожившись как почуявший опасность зверь, резво вскочил, подбегая к своему коню. — Кто-то едет? — спросил Рикс, мгновенно поднимаясь. Шад не ответил, только цыкнул, взмывая в седло и жестом приказывая сделать то же самое. Рикс не спорил — чутье Адиля ещё ни разу не подводило. Даже странно, что печенеги смогли подкрасться и разгромить его караван. Но размышлять было некогда, пришпоренные лошади неслись во весь опор, ветер свистел в ушах, и Рикс только успевал замечать развевающиеся впереди волосы Адиля. Вдруг хазарин резко осадил своего коня. Животное, истерически заржав, встало на дыбы, чуть не выкинув шада из седла. Рикс, чудом не налетев на них, грубо выругался, ловя взбеленившегося жеребца за повод. — Леший тебя яри́, Адиль! Он сцепил зубы, усмиряя нервную лошадь приятеля и ласково поглаживая своего коня по холке. А шад отчего-то улыбался, сверкая белыми зубами, и, ерзая в седле, пристально вглядывался туда, откуда они только что бежали. Там, позади, клубились столбы пыли, оповещая о приближении большой кавалькады. Рикс, хоть и доверял его чутью, невольно напрягся, недоумевая отчего он застыл с придурошной улыбкой на лице. Шад вдруг закричал что-то по-хазарски: гортанно, ликующе. Рикс уже и сам догадался — встретил своих. Кавалькада, во главе которой ехал высокий, немного грузный несмотря на молодость мужчина, остановилась. Не нужно было двух взглядов, чтобы понять, что прибывший — ближайший родственник Адиля. Шад спешился. Подъехавший тоже. Рикс наблюдал встречу братьев с тревожным любопытством. Адиль бросился в объятиях старшего, и тот по-медвежьи сдавил его, приподнимая над землей. Над степью разнеслись веселые гиканья. Но вдруг брат оттолкнул Адиля, награждая сочной оплеухой: тот аж на землю повалился. Рикс спрыгнул с коня, решительно двинувшись в их сторону. Замер в двух шагах, положив руку на лук за спиной. — С такого расстояния не получится, рус. Слишком близко, — лениво процедил старший шад, ласково поглаживая рукоять топора, что висел на поясе. Злости в голосе хазарина не было и Рикс растерялся, сбитый с толку происходящим. Перевел взгляд на корчившегося в пыли Адиля, с изумлением понимая, что тот смеётся. — Не пугай моего гостя, Обадия, — хохотал младший шад, — он меня в обиду не даст. Обадия бен Муниш беззлобно усмехнулся, сощурив узкие глаза. В них было то же веселье, что и у брата. — Добро пожаловать в мой караван, рус. Гость моего брата, — старший шад слегка скривил губы, обрамленные ви́слыми усами, — мой гость. Так они оказались в кочевье старшего хазарского царевича. За кавалькадой следовал обширный караван, неспешно двигаясь по степи, а Обадия с охраной выехал вперед, высматривая место для становища. Проскакав еще пару верст, они разбили лагерь у глубокого узкого колодца, накрытого сверху крышкой купольной формы из сплетенных тонких ветвей, обмазанных глиной. Воды в колодце оказалось почти до краев, что было большой удачей. Значит, здесь никто не проходил длительное время — обычно после остановки кочевья воды едва оставалось на дне. Пока разбивали малый лагерь, ожидая караван, что не мог двигаться так быстро, как всадники, Рикс не знал, куда себя деть. Адиль, даже не спешившись, лишь бросив ему пару слов, отправился с несколькими приближенными брата обратно, чтобы встретить кочевье и привести на место стоянки. Рикс рассудил, что неплохо бы помыться. Он безо всякой надежды побрел на поиски другого источника воды — колодца едва бы хватило, чтобы напоить караван, — и вскоре правда обнаружил ручей. Учитывая жаркое время года, тот обмелел, а вода в нем стала мутной, но ее было достаточно, чтобы почувствовать себя чистым. После купания Рикс тщательно вычистил свою одежду насколько позволяли условия, и завалился спать под ближайшим деревом на мягкой траве. И на пороге глубокого сна он подумал, что Адиль так и не вернулся. Проснувшись на рассвете следующего дня, Рикс поразился, какой огромный караван у Обадии. Включающий несколько хазарских родов, лагерь пестрел яркими шатрами, звенел торопливой гортанной речью, мычал разноголосием рогатого скота. Вёрткие слуги носились туда-сюда, таская котелки, домашнюю птицу, собирая кострище для утренней готовки. Женщины несли ведра с парным овечьим молоком, другие обдирали тушки только что убитых кур, третьи выбивали плотные плетеные циновки, перед тем как расстелить их на земле для импровизированного стола. Закруженный витающим в воздухе гомоном, Рикс невольно поискал глазами Адиля. Но, оказалось, младший шад просто неуловим. Вот он рядом с Обадией, а через секунду растворяется в толпе. Рикс замечает приятеля у большой юрты, но стража перекрещивает копья, не пуская дальше. Чудно́. Адиль будто избегал его. Что ж, Рикс навязываться не привык и чужую свободу уважает. Да и уйти всегда можно, если надоел. Но куда торопиться, когда в воздухе уже клубятся аппетитные запахи снеди, а в животе призывно урчит. Уйти он всегда успеет, а насладиться сытным завтраком хочется прямо сейчас. Расположившись на выложенных овалом циновках, Рикс уплетал за обе щеки, не забывая посматривать по сторонам. Царевич Обадия, естественно, ел отдельно, в своей юрте, зато за «столом» вольготно расположился Адиль. Он сидел наискосок от Рикса, в компании двух нарядных женщин, которые явно соревновались за его внимание. Шад, обольстительно улыбаясь, что-то проворковал одной на ушко, и тут же обернулся к другой, что подавала ему мясную лепешку. Заметив, что Рикс на него смотрит, Адиль, не отводя глаз, откусил кусочек и облизнул пальцы своей наложницы. Рикс наблюдал эту сцену со смесью веселья и раздражения. Нет, он совершенно не удивлен, что Адиль имеет женщин, даже, возможно, женат. Но отчего не сказал? Не доверяет? Или считает его недостойным откровенности? Или, может быть, решил, что, не узнай Рикс о наложницах, будет более приветлив и покладист? Как бы то ни было, он решил не торопить встречу с «приятелем», а самостоятельно прогуляться по становищу. Как Рикс и рассчитывал, в караване Обадии было несколько славяноязычных рабов, и некоторые оказались приятно разговорчивы. Молодая девка Ли́пня, из тиверцев, была рада встретить сородича. На вопросы приветливого руса отвечала охотно. И Рикс с изумлением узнал, что у такого молодого Адиля помимо двух кочевых жён есть и несколько детей. В том числе, дочь от самой Липни. А ещё выяснилось, что ни о каком караване Адиля девка знать не знает — шад, покинув Итиль, всегда был при Обадии, кочуя с его родом. Рикс переспросил, но Липня лишь нахмурилась, видимо решив, что слишком много наболтала незнакомцу. Он не стал настаивать и отошёл. До вечера скитался по лагерю, намеренно дразня Адиля на расстоянии: как только тот пытался приблизиться, Рикс переключался на какую-нибудь девку или начинал гладить верблюда, громко нахваливая необычное животное. А потом уходил, краем глаза подмечая, как гневно шад поджимает губы. И вот, когда солнце зашло, Рикс, находясь в юрте, что пожаловал ему Обадия, услышал как едва слышно зашуршал войлочный полог. Не оборачиваясь, беззаботно насвистывал, неторопливо скидывая кафтан и рубаху. Сзади послышался шумный вздох и он резко обернулся, будто только сейчас обнаруживая присутствие Адиля. Зелёные глаза округлились в невинном изумлении — Рикса сложно было уличить в неискренности, если он хотел кого-то в чем-то убедить. Адиль же не скрывал своего негодования. Расставив ноги и заложив большие пальцы рук за пояс, шад с досадой разглядывал его тело, чуть склонив голову. Постепенно скуластое лицо хазарина разгладилось, тонкие губы растянулись в усмешке, точно он остался очень доволен увиденным. — Так и будешь пялиться или по делу пришел? — лениво протянул Рикс, становясь напротив со скрещенными на голой груди руками, и возвращая Адилю полный дерзкой похабности взгляд. Тот мгновенно оказался рядом, придвигаясь вплотную. Опалил уста Рикса жарким дыханием, подняв к нему лицо и предвкушающе глядя снизу вверх — шад уступал русу в росте. Рикс не сделал ни шагу навстречу, не опустил рук. — Мог бы и сказать, что женат. — Ревнуешь? — шад игриво прильнул к Риксу. Тот пропел медоточивым голосом, неотрывно глядя в темные зрачки: — Было бы кого. Адиль вспыхнул до корней волос. Отскочил, оскорбленный. — Как ты смеешь, рус? Ты лишь пыль у моих ног! — Неужели? — Рикс беззаботно хмыкнул, разводя руки в стороны. — Что ты тогда делаешь в моей юрте? Ночью. Когда я почти раздет. Шад хотел съязвить, но тут же закрыл рот. Кусая губу, поглядывал на него исподлобья. Сдавшись, произнес с нарочитой небрежностью: — Спрашивай. — Печенеги ведь не нападали на тебя, — вкрадчиво бросил Рикс, больше утверждая. — Ну, до нашей встречи, раньше. Он расчетливо не сказал «на твой караван», и сообразительный Адиль не стал юлить и переспрашивать. Не подавая вида, что обескуражен догадкой Рикса, царевич коротко ответил: — Нет. Рикс пожал плечами, не торопясь заговорить вновь. На дне узких зрачков шада ему виделось затаенное беспокойство. Словно то, что он думает о нем, было Адилю небезразлично. И, подтверждая мысли Рикса, хазарин добавил с некоторым нажимом: — Я не во всем обманывал тебя. Набег правда был, но на караван Обадии. Мы быстро отбились. А потом… я решил уйти. Мне давно пора кочевать своим родом. Поэтому я отделился от кочевья брата и направился домой, на Итиль, чтобы собрать свой караван. А дальше знаешь: на меня напали, а тут и ты подоспел. Закончил Адиль с игривой улыбкой, но раскосые глаза остались серьезны. Рикс молча разглядывал его, размышляя. То, что шад не рассказал всей правды раньше, вполне могло быть продиктовано соображением безопасности. При знакомстве сам Рикс говорил по-печенежски. Ну какой идиот выдаст незнакомцу положение богатого кочевья брата, когда по степи движутся враждебные караваны? Но то, что Адиль ушел сам, сомнительно. Тем более, учитывая «ласковую» встречу, устроенную ему Обадией. Риксу не хотелось влезать в родственные распри, просто он желал знать, может ли доверять Адилю. И насколько вообще безопасно находиться рядом со своевольным шадом. Тот же, утомившись долгим раздумьем, вновь оказался рядом, положив ему руку на грудь. Рикс проследил этот жест взглядом, и поднял глаза обратно, выгибая насмешливо бровь. Блазень его зацелуй, за последние сутки он забыл, каким обольстительным может быть Адиль. Даже под открытым небом, пропахший костром и пылью. А сейчас, источая аромат чистого тела, и подавно. К тому же, этот загадочный хазарин откровенно хотел его, и Рикс не видел причин отказывать шаду во взаимности. Отбросив недавние размышления, он обхватил ладонью скуластое лицо, сжимая щеки. Без лишних слов впился в приоткрывшиеся уста, с удовлетворением слыша сдавленный стон. Усмехнувшись Адилю в рот, длил ласку, пока тот беспомощно царапал его грудь. Хазарин не мог больше терпеть. Оттолкнув Рикса, порывистыми движениями избавился от одежды. Язычки пламени от жаровни освещали крепкое мускулистое тело. Хорош. Рикс, не отрывая бесстыдного взгляда от шада, сбросил порты́, оставаясь абсолютно нагим. Они сломили хрупкую грань дружбы, шагнув в объятия друг друга. Оба сильные выносливые воины, точно соревновались за главенство. Адиль дразнился, чувственно проходясь языком по напряжённым мышцам Рикса, гладил шрамы, и тут же впивался зубами, оставляя видимые следы. Собственные метки. Дикий. Жадный. Ненасытный. Риксу нравился этот напор. Но оставаться безучастным было не в его привычках. Изголодавшись по мужскому телу, он бесстыдно исследовал бедра Адиля ладонями, недвусмысленно разводя ягодицы. Шад, запрокинув голову, рассмеялся, и тут же укусил Рикса в шею. Зашипев, тот грубо опрокинул полюбовника на циновку. — Больно! Нависая сверху, Рикс вдавил его в жёсткое ложе, второй рукой задирая бедра повыше. Адиль, извиваясь на массе собственных разметавшихся по циновке волос, улыбался призывно, выгибаясь навстречу его рукам с покорной готовностью. Но стоило Риксу потянуться к его губам, как шад по-змеиному вывернулся, опрокидывая его на лопатки. Оседлав Рикса, щекотал кожу волосами, покрывая шею и грудь полюбовника жадными поцелуями. И, чуть приподняв бедра, опустился с поразительной точностью, впуская до конца. — Ты готовился… — сдавленно прохрипел Рикс, уткнувшись лицом в шею Адиля. Мысль об этом, приправленная яркой вспышкой воображения, сводила с ума. Сжимая чужие бедра, Рикс жёстко размеренно двигался, покусывая сосок полюбовника. Не хотелось нежности, только не с Адилем. Актом соития он заявлял свои права, обретал особый статус, мстил за недоверие. Шад стонал, когда Рикс срывался в грубый темп, и, похоже, был более чем доволен подобным подходом. Рикс яри́л его почти до рассвета, они несколько раз падали на циновку, обессиленные и взмокшие. И когда первый луч солнца проник в тонкую прорезь полога, он едва мог держать глаза открытыми, наблюдая, как Адиль неспешно одевается. Они не сказали друг другу ни слова о произошедшем, не обменялись ласками и поцелуями напоследок. Шад молча подхватил свой богатый пояс и вышел, не оглядываясь. Рикс ухмыльнулся, потягиваясь, как сытый кот. Очевидно, он еще задержится в становище Обадии.Месяц маиус, 897 год, Оптиматы,
день первой встречи Лабеля и Рикса
Покровительственно кивая в ответ на сбивчивые извинения монахов, Николай Мистик думал лишь о том, как быстрее выгнать их взашей. Не потому что разгневали — дали пищу для размышлений, и ему не терпелось остаться одному, чтобы обдумать полученные сведения. Но ключарь Симватий продолжал рассыпаться в пояснениях, подобострастно кланяясь. Крупный флегматичный лекарь Фока вторил ему густым басом, перетаптываясь на месте. В конце концов Мистику надоела их болтовня, и он властно поднял руку. Монахи умолкли мгновенно. — Это ценные сведения, братья. Вы достойно поступили, спасая жизнь. Господу едино — православный ли перед Ним, или язычник. Милосердие к врагу даже более ценно в Его глазах. Пока никому не говорите о случившемся. Я решу, как следует поступать дальше. Выпроводив Симватия и Фоку с заверениями своей признательности — ключарь едва не расплакался от оказанной чести, — он ощутил зудящее любопытство. Появление загадочного чужеземца в Оптиматах вызывало вполне обоснованные подозрения. Не бывает таких случайностей. Мистик собрал в кулак бороду, задумчиво расхаживая по кабинету. Кстати вспомнился недавно севший на мель у берегов Оптимат корабль, что направлялся из Таврики в Константинополь. Сколько Николай провел в обители, монахи только и говорили о сбежавших с палубы рабах. Совпадение? Он в них не верил. Ещё ему не давала покоя наружность заточенного в кладовой варвара. Братья так живописали его, что он будто сам видел необычные зеленые глаза, «каких не встретишь у ромеев». Эта деталь была бы малозначительной, не припомни Николай один примечательный случай, рассказанный придворным Палатия. Произошло это в далёкой Хазарии. Византия, являясь союзником Итиля, регулярно отправляла туда своих послов с разными миссиями. И вот в прошлом году один из них — Атанас Грил, — привез шокирующие вести. Во время его визита в Каганат, царевна Па́рсбит, единственная дочь кагана Муниша, покончила с собой в день помолвки. Скандал этот, возможно, остался бы тайной за семью печатями Итильского дворца, если бы в нем не был замешан чужак. Патрикий Грил в красках описал размах и щедрость, с которым хазары устроили праздник, закончившийся трагедией. Подробности тщательно скрывали, но ушлый Атанас разведал, что накануне празднества Парсбит была уличена в недостойной связи. И с кем! С грязным русом, даже не княжеского рода! Варваром с удивительно яркими зелёными глазами. Патрикий даже имя запомнил — Ригг Ка́рисон. Жених царевны, посол Булгарии, был оскорблен, и тотчас разорвал все соглашения, пренебрегая неверной невестой. Девица не пережила позора, наложив на себя руки. Все эти сведения, по отдельности не представляющие никакой ценности, если умело связать их в стройную цепочку, значили очень много. А связывать Николай умел, недаром из простого монаха стал сразу духовником императора. И вовсе не потому, что всегда имел вещественные подтверждения своих слов. Просто обладал талантом повернуть беседу в нужное русло, осветив выгодные ему аспекты, умело подводя собеседника к мысли, что у того нет другого выбора, кроме как пойти навстречу. Николай был твердо убежден, что уверенность, с которой ты произносишь слово, значит не меньше (если не больше) его достоверности. Даже перед императором, не то что перед каким-то безродным варваром. Но все же разузнать некоторые подробности о корабле было нелишним. Даже если ему прямо не расскажут о зеленоглазом рабе, Николай может услышать что-то, что сделает его аргументы в беседе с варваром более вескими. Понимая, что корабль уже давно в Константинополе, он, тем не менее, не сомневался, что если кто и знает некоторые подробности, то проэдр местного синклита. Как раз одного из них — Агафона, — Николай видел на литургии в церкви виллы Флавия.Итиль, дворец кагана, 896 год
Лазурное небо над Итилем подернулось багровыми прожилками. Закаты в столице Хазарии были одной из самых прекрасных вещей, что видел Рикс. Но здесь не дышалось легко и свободно. Отправляясь сюда за Адилем, он рассчитывал под небом колыбели четырех религий найти свое место. Но выяснилось, что в обширной житнице Средней Азии, живописном богатом Итиле, терпимость к инаковости была лишь кажущейся, коварно-льстивой. Прибыв на Итиль пару месяцев назад, Рикс узнал удивительную вещь — каган не имел фактической власти в Хазарии. Он был почти мистической фигурой, сродни божества у кара-хазар (к коим относились и Адиль с Обадией), и служил, скорее, для поддержания духа многочисленного народа, поклоняющегося старым богам. Настоящая же власть была у бека — иудейского ставленника торговцев-иудеев — рахдонитов. Чтобы кара-хазары не перестали почитать иноверцев, добившихся высшего положения в Итиле, рахдониты давали им лицезреть священную особу кагана, однако не позволяли ему иметь реальную власть. Выходило, что Адиль был сыном «соломенного» правителя и мог добиться возвышения только приняв еврейскую веру. Титул же кагана не был наследным: когда действующий умирал, рахдониты выбирали нового по своему усмотрению. Рикса бы мало заботило все это, если бы подобное положение дел не сказывалось на поведении Адиля. Вспыльчивый и непредсказуемый, здесь он становился по-настоящему невыносимым, изнывая от скуки и гневаясь из-за несправедливого положения его семьи, о котором в стенах дворца напоминала каждая мелочь. Рикс давно перестал его понимать, но, находясь рядом, так или иначе был вынужден потакать прихотям шада. Выходки взбалмошного царевича становились все менее безобидными, и Рикс все чаще задумывался о том, что пора покинуть Итиль и двигаться дальше. Куда — потом решит. Но здесь его более ничто не держит. Почему не отправился в путь раньше? Он часто задавался этим вопросом. Сначала с Адилем было хорошо. Легко, весело, жарко. За первым разом в юрте последовали следующие: всегда внезапно и с какой-то болезненной одержимостью. Они никогда не обсуждали то, что между ними происходит, придерживаясь принципа молчаливого согласия. Днём оставались неразлучными приятелями, вместе охотясь и ради развлечения угоняя коз из проходящих мимо караванов. А ночами сплетались на циновке как голодные звери: их соития больше походили на поединок, где каждый хочет доказать, что именно он сверху, чем на сладострастие. И Риксу это нравилось. До поры. Со временем пришлось признать, что неуправляемый Адиль начинает утомлять. Рикс уже стал подумывать, как поговорить с приятелем и вернуть их общение исключительно в дружеское русло, но одна из наложниц бен Муниша неожиданно приревновала шада к его «другу». Обадия, желая остановить распространение слухов, отдал женщину одному из своих приближенных, а брата попросту изгнал, наказав возвращаться домой. Возможно, вспыльчивый Адиль бы не послушался, пустившись в новое приключение, но внезапно слег с лихорадкой, стоило им отъехать от становища Обадии. В таком состоянии Рикс его оставить не мог. Пришлось выхаживать полюбовника. А тот, выздоровев, стал таким ласковым и кротким, так чистосердечно благодарил богов за такого друга. И ненавязчиво позвал Рикса с собой, на Итиль. Немного рассудив, тот решил, что на Руси его всё равно никто не ждет, так почему бы не посмотреть мир по ту сторону Дона. Говорят, столица Хазарии — настоящая жемчужина, а он ничего кроме степей и не видел толком. Так они и оказались вдвоем на Итиле. Шад пытался собрать собственный караван — долго жить во дворце свободолюбивый царевич не мог, — а Рикс был при нем, время от времени участвуя в общих выходках. И вот, спустя два месяца, караван так и не был собран — каган отказал непослушному сыну, желая вразумления ради подержать его какое-то время при себе. Адиль взбесился и начал делать все, чтобы его попросту изгнали. Тогда рахдониты посоветовали скорее женить его — законным браком хазары сочетались только с иудейками, остальные жены считались наложницами. Адиль же, открыто презирая рахдонитов, от женитьбы категорически отказывался, все больше расстраивая отца и зля бека, который не скрывал холодности к царской семье. Положение обострялось тем, что во дворец в это время прибыли послы из Волжской Булгарии, и каган собирался выдать за одного из тамошних вельмож единственную дочь Парсбит. От успеха этого союза зависел многолетний мир между двумя державами. И тут Адиль со своими выходками. Так или иначе вынужденный вникать во все эти интриги, Рикс понимал, что с приятелем-полюбовником ему не договориться. В последнее время Адиль все чаще смотрел недобро на любое неосторожное слово, все чаще прикладывался к опиуму и злился, вымещая свой гнев на окружении. Рикс решил уйти тихо, пока город переполнен и можно затеряться в толпе. Он надеялся завтра, во время пира в честь помолвки Парсбит с булгарским послом, ускользнуть из дворца. У него оставался один вечер на сборы. Но как только Рикс вошёл в свою комнату, раздался стук в дверь. На пороге стоял Габо — тархан из свиты Адиля. Со скучающим снисхождением он передал приглашение от шада явиться сегодня к ужину в его личные покои. Рикс знал что это за ужин и почему именно Габо Адиль прислал его уведомить. Хотел показать власть. Злить царевича, так же как и вызывать его подозрения, не входило в планы Рикса, и он спокойно ответил, что явится в назначенный час. Дверь за Габо закрылась, и оппнк решил, пусть все идет своим чередом. Так или иначе ускользнет от бен Муниша, ведь лучше остальных знает его слабости. Дождавшись сумерек, Рикс отправился к Адилю. Он нечасто бывал у шада — тот, как и в кочевье, предпочитал сам навещать полюбовника, — и в этой части сада тоже. Поэтому решил подстраховаться, а заодно подшутить над хазарином. Рикс вернулся в нишу, забрал женское платье — оно лежало там же кучкой лилового шелка, — и, переоделся, тщательно прикрыв лицо вуалью. Он рассудил, что одинокая женщина в местной одежде привлечет меньше внимания, чем нагло разгуливающий по дворцу чужак. Рикс надеялся незаметно обогнуть гарем, повернув от центрального фонтана налево, и незамеченным проникнуть к Адилю. Он слишком поздно понял, что поворачивать нужно было направо. Вынырнув из тени деревьев, чуть не налетел на царевну Парсбит, что сидела на одной из скамеек в саду. До этого Рикс только издалека видел дочь кагана, и никогда еще она не казалась такой печальной, как сейчас. Варвар замешкался, делая роковую ошибку, — его заметили. — Адира, это ты? В голосе Парсбит звучала усталость. Рикс, не желая быть разоблаченным, молчал. «Не хватило мне утренних злоключений, кикимора меня щекочи! Будто злыдни подстрекали второй раз напялить бабские тряпки!». Между тем, царевна, горестно вздохнув, продолжила: — Только ты меня понимаешь, Адира. Иди, сюда, присядь. Ему ничего не оставалось, как повиноваться. Не стоило будить подозрения Парсбит, а так может, послушает он царевну, и она его отпустит с миром. «Авось, пронесёт!», — подумал Рикс, полагаясь на удачу. Но она явно была в тот вечер не на его стороне. Парсбит, как только он опустился на скамью, схватила его руку, прижимая ладонью к сердцу. И сразу же отбросила, как ядовитую змею. — Кто вы? — вскрикнула царевна, пристально вглядываясь в зелёные глаза. Лицо ее исказилось страхом. Девушка вскочила, ланью метнувшись в сторону своих покоев. Рикс — ей наперерез. Схватил на бегу, впечатывая спиной в дерево, зажал рот ладонью. — Тише, тише… — шептал, сорвав вуаль, с запозданием осознавая, что пугает ее еще больше. Но нельзя, чтобы Парсбит подняла крик! Это для его положения ой, как невыгодно. Ему нужно всего лишь по-тихому исчезнуть. «Кикимора загрызи Адиля! Нужно ему было именно сегодня звать меня!». Осторожно наклонившись к лицу царевны, Рикс с убеждением проговорил: — Я не причиню вреда, просто уйду, хорошо? Шел мимо, заблудился. Я не желаю вам зла. Она смотрела огромными карими глазами, словно не понимая. «Крик же поднимет», — промелькнула тоскливая мысль. Где-то вдалеке послышались голоса служанок, зовущих царевну. — Послушайте, — Рикс, облизнув губы, тщательно подбирал хазарские слова, — вам ведь тоже шум ни к чему. Помолвка завтра как-никак. Я вас отпущу вперёд, подожду и уйду сам, ладно? Будете молчать — никто не узнает. Я не выдам, что был здесь. Парсбит, дернувшись на очередной зов, кивнула. Убирая руку, Рикс ожидал услышать вопль, но царевна просто сорвалась с места и исчезла в тени деревьев. Размеренно дыша, чтобы успокоить бьющую по вискам кровь, он сосчитал до десяти и двинулся следом. Он даже не понял, как на него напали. Тело не успело отреагировать, сгруппироваться. Рикс просто покатился по земле беспомощным мешком костей. Сад мгновенно осветился десятком факелов, наполнился людьми. Стража направляла в него острые пики, женщины вопили, готовые вцепиться в глаза. Рикс кожей ощущал их враждебность. Ему скрутили руки, ударили по затылку. Не так сильно, чтобы потерять сознание, но достаточно, чтобы в глазах потемнело. Он пытался встать, но со связанными за спиной запястьями это удалось не с первого раза. Кто-то из женщин в него плюнул. Рикс, с трудом сфокусировав зрение, видел, как Парсбит плачет на груди у невесть откуда взявшегося Адиля. В глазах царевича не было ни искры сочувствия, желания помочь. Будто они не знакомы. А потом его увели и бросили в подземелье. Адиль явился на третий день, когда Рикс уже было подумал, что о нем попросту забыли: ни допросов, ни избиений. Разглядывая шада через решетку, он ждал, что тот рассмеется, отпустит колкую шутку по привычке. Но бывший полюбовник смотрел почти затравленно. — Что происходит во дворце? — нехорошее предчувствие закралось в душу Рикса. — Почему не сказал, что я шел к тебе? Адиль раздраженно мотнул головой, словно прогоняя назойливую муху. — Не мог. Это бросит тень на мою репутацию. Да и не поможет тебе. И, растеряв свое высокомерие, подавлено прошептал: — Парсбит мертва… И шад поведал онемевшему от ужаса Риксу, что на следующий день после случившегося в садах царевны, булгарский посол отказался от брака с ней. Гордая хазаринка, не вынеся позора, удавилась в собственных покоях. «Так вот почему обо мне все забыли…». Размышлять о мотивах девицы, явно такой же взбалмошной, как и ее брат, у Рикса совершенно не было охоты. Какими бы ни были причины, ясно как день: его намереваются сделать козлом отпущения. — Царевна мертва, значит, и я покойник? — на удивление безучастно спросил Рикс. Адиль опустил глаза, не выдерживая обречённого взгляда полюбовника. Прошептал едва слышно: — Я могу попытаться кое-что сделать для тебя. Рикс подался вперёд, обхватив решетку. Желание жить, если смерть дышит в затылок, всегда особенно сильно. Но услышав, что предлагает шад, отпрянул в ярости и ужасе. — Оскопить?! Ни за что! Лучше смерть! Он метался как зверь в клетке, загнанно дыша. Адиль вжался в решетку, торопливо зашептал: — Послушай, если мне удастся уговорить бека оставить тебе жизнь, останешься на Итиле. Со временем привыкнешь к своему состоянию, сможешь возвыситься… И мы всегда будем рядом. Рикс метнулся к нему так стремительно, что шад, отскочив, чуть не упал, напуганный лютой ненавистью полыхающей в зелёных глазах. — Так ты этого хочешь? Держать меня на привязи, как собачонку? О каком возвышении ты говоришь, Адиль? Стать ущербным рабом, ублажающим хозяина по первому требованию? До боли, срывая ногти, он сжимал холодные прутья своей тюрьмы, будто надеясь просочиться наружу и, если не сбежать, то хотя бы сдавить шею шада, которого в тот миг презирал как никогда. — Нет! — вскричал Адиль искренне, и Риксу показалось, что у него ещё есть надежда. Хазарин приблизился, положил ладони на его кулаки. Прижавшись лбом ко лбу, исступленно зашептал: — Я умираю от одной мысли, что они с тобой сделают, но если ты умрёшь, я просто сойду с ума. Что мы можем?.. Что я могу против бека?.. Рикс с изумлением понял, что цепляющийся за него Адиль плачет. Его передернуло от ноток одержимости, звучащих в глухом шепоте шада, и Рикс решил действовать иначе. Отпустив прутья, притянул полюбовника за ворот и впился в его уста грубым собственническим поцелуем. Целовал, вкладывая всю страсть, на какую был способен в тот миг, собирая со дна души остатки чувств к Адилю. И когда отпустил его, опьяненного неожиданной лаской, заглянув в раскосые глаза, тоскливо шепнул: — Неужели ты не чувствуешь того же, что и я, Адиль? — притянул руку шада сквозь клетку, прижал к своей груди, — Неужели это для тебя ничего не значит?.. — Неправда! — разгневанно воскликнул царевич, смахивая злые слезы. — Тогда отпусти меня, — не давая возразить, Рикс снова привлек его ближе, сдавливая что есть силы. — Ты можешь. Устрой мне побег, сделай свободным. Помоги остаться живым и невредимым. И, кто знает, возможно, когда-нибудь мы встретимся вновь, чтобы соединиться… полноценно. Это моя просьба на черный день. Секунды ожидания ответа показались самыми долгими в его жизни. — Я сделаю все, что в моих силах. Рикс наградил его искренним поцелуем.У берегов Таврики, начало 897 года
Большой дромон покачивался в гавани Херсонеса. Ветер надувал поднятые паруса, веревки, удерживающие корабль, капризно скрипели. Матросы споро развязали мудреные узлы. Всем не терпелось отчалить. Наконец, дромон натужно вздохнул, начиная величаво разворачиваться. Капитан корабля — Зиф, в крещении Гавриил, — кривой высокий человек, довольно похлопал себя по животу. Он радовался своей удаче и прозорливости. Жениться на армянской херсонитке и перейти в христианство было лучшим решением в его жизни. Это помогло устроиться на службу к одному константинопольскому патрикию, который, покидая Херсонес, взял Гавриила с собой, поручив сопровождать одно из своих суден. Дромон «Каппадокия» был гружен кожами, ценными мехами и рабами. Новонареченный Гавриил перекрестился, вознося хвалу Христу за то, что он православный. В противном случае, мог бы оказаться на месте одного из этих бедняг. Хотя лучше быть рабом в Царьграде, чем нищим бродягой на Руси. …В трюме дромона один из рабов открыл зелёные глаза. — Пить… Рядом кто-то завозился. Худые руки подали ковш с водой. Мужчина с жадностью втянул живительную влагу — она оказалась на удивление чистой и свежей. Без привычного привкуса. — Как тебя зовут, брат?.. Рикс медленно моргнул, втянув воздух носом. Соль и хвоя. Он на корабле? — Мы куда-то плывем? — Плывем, да не мы, а наши хозяева. А мы с ними, значит, вроде ценного груза. — неразличимый в сумраке трюма собеседник хрипло хохотнул. Веселый малый. — Так как зовут тебя? Он не ответил. Смежив веки, напряженно вспоминал. Побег с Итиля, устроенный Адилем, был лишь первой трудностью. Не решившись идти на северо-запад осенью, когда печенеги большими рода́ми массово селились в становищах, он пошел вместе с проводником шада вдоль реки Дон, на юго-запад. Они почти без происшествий дошли до Сурожского моря и переправились через Керченский пролив. А потом воспоминания становились обрывочными. Однажды Рикс уснул у костра рядом с хазарским проводником, а проснулся один в трясущейся по степи повозке. Голова раскалывалась, а тело ломило, будто его сбросили со скалы, а потом связали толстым канатом. Но на удивление, руки и ноги были свободны. Вот только поднять их совсем не было сил. Позже он понял, что дело в воде, которую им давали. Туда что-то подмешивали, чтобы невольники не могли сбежать. Пробовал отказаться — поили насильно. Пробовал хитрить и не глотать, но его уличили и сильно избили. А потом стало все равно. Он будто провалился в долгий сон без сновидений. ...Качка усилилась, послышался плеск весел о волны. — Долго нам плыть?.. — Рикс облизнул пересохшие губы, вяло размышляя, одолеет ли его морская болезнь. — Да мне откуда знать? — ворчливо ответила темнота. — Я в Царьград впервые плыву. «Цареград... Вот, значит, куда нас везут». — Меня зовут Рикс. Рикс Скиф. Собеседник разразился хохотом: — Рикс? Высокого же мнения о себе, должно быть, твои родители! Имя на удачу? — рус мог поклясться, что его странный сосед подмигнул. — Что ж, Рикс, возможно, в Цареграде тебе самое место.Месяц маиус, 897 год, Оптиматы,
через несколько дней после первой встречи Лабеля и Рикса
Николай Мистик уже какое-то время наблюдал за варваром сквозь небольшое оконце в двери кладовой. Тот находился в обители всего несколько дней и поразительно быстро шел на поправку, что, несомненно, было свидетельством отменного здоровья. Лишь повязка на голове напоминала о недавней травме. Николай размышлял, достанет ли язычнику сил выйти на арену через месяц. Чтобы заявить о себе перед императором, нужна победа. Побежденный гладиатор не сможет проникнуть в Палатий, как того желал Николай. Но глядя на то, как варвар шутит с братом Фокой, который принес ему трапезу, он утвердился в мысли завербовать чужака. Живучий и дерзкий. Такой явно захочет побороться за свою жизнь, которая сейчас находилась в руках Николая. Сведения, добытые у проэдра, мало что добавили к составленной картине. Но все же упоминание, что в Таврике на корабль было взято немало рабов из «росов и черных хазар», укрепили веру Мистика в собственную интуицию. Да и так ли важно, тот ли это Скиф? Даже если нет, варвару лучше быть покорным и помалкивать. На византийской земле у Николая все преимущества. Безродный чужеземец, прохвост, за голову которого на Итиле назначена награда, он как никто другой подходил на роль пешки в небольшом дворцовом перевороте. Николай имел безраздельную власть над ним, тогда как Скиф был полностью бесправен. Дверь распахнулась, едва не ударив его по лицу. Испуганный брат Фока чуть не выронил деревянную посуду, что держал в руках. Сохраняя самообладание, Мистик чинно кивнул лекарю. И, шагнув в кладовую, жестом приказал закрыть за ним дверь. Варвар сидел на полу — в помещении не было кровати, а полки не выдержали бы веса крупного мужчины. Зелёные глаза воззрились на клирика: без подобострастия, без испуга, лишь с толикой любопытства. Мысленно усмехнувшись, Николай разглядывал варвара, предвкушая, как вскоре изменится его взгляд, когда тот поймет, в какой переплет попал. Он негромко произнес, внимательно следя за реакцией: — Здравствуй, Ригг Ка́рисон. Внутри вспыхнуло удовлетворение: лицо Скифа без слов подтверждало все догадки. Даже угрожать не придется. Стоит лишь намекнуть о его итильских приключениях. «Вот ты и попался, голубчик». Это был один из лучших дней в жизни Николая Мистика. Поворот, который приведет его к триумфу.