***
Гарри слушал разглагольствования Батильды Бэгшот об идеях Дамблдора и не мог понять: то ли она сошла с ума, то ли он совершенно не понимает идей Дамблдора. Но что он мог знать об идеях Дамблдора, кроме навязчивой убежденности, что только он, Гарри Поттер, возможно победит Волдеморта? Ничего. И чем он должен побеждать, Дамблдор так же не удосужился объяснить. Про обучение и речи не идет: Акцио и Экспеллиармус не очень-то помогают в сражениях с сильнейшим Темным магом, ну не Патронусом же от него отбиваться, право слово. — Миссис Бэгшот, но ведь Дамблдор — Верховный чародей Визенгамота и Председатель Международной конфедерации магов, он уже давно мог бы отменить Международный Статут о Секретности и утвердить власть волшебников над магглами, — Гарри уже порядком устал слушать одно и то же. Его гораздо больше интересовали родители, а не тесные отношения Дамблдора и Гриндевальда. — Статут — Международный, поэтому самолично Альбус не может принимать такие решения, без риска оказаться в соседней камере с Геллертом. Ведь об их отношениях знала не только я, — хихикнула старуха. И тут же посерьезнела. —Я вижу, что порядком тебя заболтала. Ведь ты хотел узнать о родителях. Так вот, мальчик, когда слава Альбуса пошла на спад вместо Гриндевальда появился Тот-кого-нельзя-называть, и твои родители с друзьями были первыми в рядах последователей Альбуса. Безрассудные гриффиндорцы — Поттер и Блэк, — они воспринимали жизнь как сплошные шутки и приключения. Злые шутки и опасные приключения. Должно быть, идиотизм твоего отца был заразен, и Лили, совершенно не задумываясь, следовала за ним. Их не остановила даже угроза для жизни и здоровья маленького ребенка. А Альбус использовал тебя как приманку. Он и сейчас тебя использует, если слухи о возвращении Того-кого-нельзя-называть правдивы. Она сердито выбила погасшую трубку и методично ее вычистила. Гарри сидел, понурив голову, и не смел возразить ни единому слову: за последние дни он понял, что родители были не такими, какими он себе их представлял. И Дамблдор действительно использовал его как приманку. Не только для Волдеморта: Сириуса тоже ловили «на живца». — Забегай ко мне, как будет минутка, — мягко сказала миссис Бэгшот. — И не обижайся на старуху. Я уже в том возрасте, когда прошлые помыслы и поступки воплотились в видимый результат, а последствия нынешних видны как буквы на бумаге. Ступай, Гарри, и да хранит тебя Магия! Гарри тяжело поднялся на ноги, буркнул под нос «прощайте!» и ушел к себе в дом. Невыносимо хотелось вымыться целиком. Пусть даже холодной водой.***
На следующий день он всё-таки решился дойти до Уэлса. Пустынная дорога вилась между зелёных холмов, лёгкий ветерок подгонял в спину, а мысли в его голове снова цеплялись друг за друга, вытаскивая воспоминания. Первый курс. Улыбающийся Дамблдор, который с лёгкостью говорит, что Фламели решили умереть. А что же стало с Квиррелом? Гарри никогда больше не спрашивал про странного заикающегося преподавателя. И Гермиона тогда сказала… как же это звучало? Гарри даже запнулся на ровном месте: Гермиона сказала, что на выходе из школы они столкнулись с Дамблдором, и он уже все знал. Рон спросил, не сам ли Дамблдор это подстроил, а Гермиона возмутилась… Гарри застонал от понимания собственного идиотизма: тогда, в Больничном крыле, он сам озвучил замысел Дамблдора, понял, что это было для него придуманное испытание. Так какого же черта он с радостью совал голову во все следующие ловушки? Мало ему было тролля, цербера и дракона? Гарри присел на большой камень у дороги и постарался успокоиться. Получалось плохо. С момента поступления в Хогвартс у него все получалось плохо: думать, запоминать, учить уроки, спать… Ему все время снились кошмары. Летом тетя даже давала ему капли, потому что он мешал спать Дадли. И все время твердила, что надо соблюдать режим дня. Гарри хмыкнул: режим дня у него был только на Тисовой — в Норе и Хогвартсе он почти никогда не ложился спать сразу, а из-за кошмаров не мог спокойно спать всю ночь, отправляясь бродить по школе. А ведь Дамблдор знал, что он ходит по ночам, как знал, что Тайную комнату может открыть змееуст, и знал где она, поэтому и послал феникса со Шляпой и мечом. А еще директор говорил о силе Волдеморта, частице, которую тот вложил в Гарри, и которая до сих пор в нем. Такая же, какая была в дневнике? Слишком много намеков, но ничего конкретного. Солнце нещадно палило сверху, а Гарри казалось, что он весь покрыт льдом: Волдеморт на кладбище тоже что-то такое говорил. Про свои эксперименты и про способы возрождения. Дневник, очевидно, был не единственным его опытом, что-то еще удерживало Волдеморта здесь. Эта частица там, в его голове, за шрамом? Поттер привычно провел кончиками пальцев по лбу. Символ его связи с Волдемортом. И эту частицу в нем тоже надо уничтожить? Его уничтожить как дневник, чтобы Волдеморт наконец-то перестал возвращаться? И Дамблдор знает об этом! Он сам говорил про эту связь между ними, про связь их палочек, даже про появление призраков убитых той палочкой людей рассказывал, словно знал, что так будет. Говорил так, словно видел сам… И он все эти годы знал, что Волдеморт возродится, и ждал этого. И то блеснувшее удовлетворение на его лице от рассказа, Гарри не почудилось — он действительно был доволен случившимся. Доволен, что Волдеморт возродился. От накатившего ужаса словно ледяной рукой сжало желудок и съеденный на завтрак сэндвич с ветчиной вылетел на истоптанную траву. Гарри свалился с камня на колени и его скрутило еще одной судорогой. Сердце лупило в ребра и пульс отдавался во всем теле — в голове, в позвоночнике, в пальцах, кажется, стучало даже в пятках. От желчи саднило горло. Поттер чувствовал кислый запах еды, и свежий аромат травяного сока, и пыли, и немного сырой земли. Эти ароматы наполняли его легкие, он мог разобрать их, проанализировать. Он слышал посвист какой-то пичуги в густой листве придорожных кустов. Сейчас он как никогда понимал — какое это чудо: чувствовать мир и чувствовать себя живым в этом мире. Сейчас он понимал Волдеморта, возжелавшего бессмертия: он тоже не хотел умирать. Он столько раз был на волосок от смерти, но, ускользая от нее, он никогда не думал о ней самой. Как будто мама своей жертвой не только защитила, но и выкупила его. А теперь даже защита мамы разделена с самым ненавистным врагом. Даже это не принадлежит ему одному. Отплевавшись от мерзкого привкуса во рту и отдышавшись, Гарри сел обратно на камень и с сожалением посмотрел на новую прореху на колене. Подергал за торчащие ветхие ниточки. Думать о том, есть ли способ разорвать их связь, извлечь из себя эту тьму, почему-то не хотелось. Гарри думал о том, что он устал от постоянного давления и пренебрежения, истрепался телом и душой, износился как эта ткань — и уже бесполезно пытаться что-то исправить. На прореху можно наложить заплатку, но там, под ней, скрыта зияющая дыра, края которой никогда не соединить как прежде. Но у него ещё есть время. Пока не износилась заплатка. По дороге проехал автомобиль, возвращая его в реальный мир из поглотившего кошмара разрушенных иллюзий. Гарри поднялся на ноги и кое-как привел себя в порядок: не стоит привлекать к себе больше внимания, чем требуется для покупки одежды. А проблемы он будет решать по мере их возникновения.***
Городок оказался таким крохотным, что Гарри опешил от удивления: Литтл-Уингинг был куда больше, а ведь был обычным пригородом. Впрочем, здесь был магазинчик с одеждой, и Гарри не без труда нашел себе джинсы, пару футболок и белье. Переоделся в примерочной и свернул старые вещи в пакет — пригодятся ещё. С обувью дело обстояло сложнее: его размера не было, а ближайший магазин был в Шептон-Маллет. Отправляться туда сейчас он не рискнул: его не столько пугал путь туда, сколько неопределенность возвращения обратно. Поехать туда на автобусе, потом вернуться и идти пешком до Годриковой впадины? Гарри не чувствовал, что готов на это путешествие сегодня, к тому же начинала побаливать голова, а у него не было ни зелий, ни лекарств. Заходить в аптеку он побоялся. Обувь он может купить в Лондоне, ему все равно надо в банк: он вспомнил, где слышал слова про одурманивание разума, и теперь хотел спросить у гоблинов, есть ли какие-то способы защитить себя от зелий. Из Лондона можно доехать до Тисовой: забрать старые учебники, клетку с совой и метлу. Но не сегодня. Гарри купил немного еды и отправился в обратный путь.***
Поттер бодро шагал по дороге, жевал пирожок с потрохами и запивал прохладным имбирным пивом. Успешно выполненное дело внушало оптимизм. Он не пропал на третьем курсе, не пропадет и сейчас. Было немного скучно, но, наверное, можно попросить книги у миссис Бэгшот, вряд ли она откажет. А потом он съездит за учебниками и надо будет выполнить задания на лето. И в Хогвартс уже через две недели. Самое главное — он сбежал от Дурслей. Вспоминать о них, особенно о Дадли, не хотелось, но мысли снова свернули куда-то не туда. Сегодня он потратил восемнадцать фунтов. Три дня назад — одиннадцать: на еду и хозяйственные товары. У Дурслей он жил десять лет и потом каждый год летом не меньше месяца. Как бы он не относился к семье тетки и как бы она не относилась к нему — арифметика выходила невеселая. А ведь Дурслям не давали деньги из его сейфа: дядя Вернон без устали напоминал Поттеру, что именно он оплачивает счета. Мысли снова перескочили на семью Уизли. Да уж, дороговато ему обошлись те несколько недель в Норе. Откровенно говоря, Гарри сейчас совершенно не понимал, как ему дальше общаться с этой семьей. Когда он предлагал Молли деньги — она отказалась брать. Не хотела брать в долг, потому что долг пришлось бы возвращать? А ворованное не придется — они знали про лазейку с ключом, ведь Билл работал в Гринготтс. Или Уизли вовсе думали, что их воровство не обнаружится? Ну да, с его-то самоубийственными приключениями такое могло случиться. А близнецы деньги взяли. Ну и ладно, он все равно не хотел этих галеонов, заработанных на жизни Седрика. Такие деньги пользы не принесут. А еще Гарри грызла совесть: с ним поступили подло, но ведь и он поступал так же. Почему он не думал об этом раньше и почему только сейчас все эти глупости, подлости и нестыковки так очевидны? Память услужливо подбрасывала воспоминание за воспоминанием: вот он сам крадётся ночью к холодильнику, он сам берет из ящика дяди Вернона деньги, вот близнецы говорят, что часто наведываются в Сладкое королевство, Гермиона ограбившая Снейпа, Добби, который украл жаборосли у Снейпа… Рон вообще не видел различий свое-чужое, просто брал без спроса. Гарри весело фыркнул, вспомнив, как Рон предлагал приманить чарами акваланг перед вторым испытанием Турнира, и тут же расстроился — Гермиона тогда отсоветовала это делать. Но не потому, что это бесполезно или неправильно, а потому что магглы заметили бы летящий акваланг и это нарушило бы Статут Секретности. За этими размышлениями Поттер не заметил как дошел до Годриковой впадины и уже по привычке свернул на соседнюю улицу, чтобы зайти во двор своего дома через заднюю калитку: с этой стороны не было видно разрушений и противной таблички с чужими надписями. До вечера еще оставалось достаточно времени, и Гарри решил, что пора навестить могилу родителей. Все это время он избегал думать о ней. Слишком сильно давило на него разочарование в их светлых образах. Он даже фотоальбом не достал ни разу за эти дни. И слишком велико было его потрясение от монумента и состояния дома, сейчас он боялся найти что-то подобное на кладбище. Закутавшись в мантию-невидимку, Поттер пошел к маленькой церкви. Деревенская площадь была пустынна, даже возле паба никого не было. На кладбище вела узенькая скрипучая калитка, и Гарри испуганно заозирался по сторонам: не заметил ли кто? Вокруг по-прежнему было тихо и безлюдно. Поттер поежился и торопливо зашагал вокруг церквушки между яркими, ухоженными клумбами. Впереди тянулись ровные ряды надгробий. У самой церкви были совсем старые, изъеденные эрозией плиты и обелиски. Надписи на них были настолько затерты и разрушены временем, что Гарри разбирал лишь отдельные буквы. Чуть дальше начинались более поздние захоронения, и тут приходилось вглядываться — некоторые могилы членов одной семьи были под одной плитой. Вот как, например, у Кендры Дамблдор и ее дочери… Юноша остановился как вкопанный. Кендра и Ариана Дамблдор? Родственницы директора? Судя по датам рождения могли быть его матерью и сестрой, раз они жили здесь, когда директор был молодым. Гарри затрясло: его родители были похоронены где-то здесь, неужели, навещая могилы матери и сестры, Дамблдор не мог взять его с собой? Ни разу даже словом не обмолвился о такой возможности. Гарри оглядел почерневшее от времени, все в пятнах лишайника, надгробие и понял, что эту могилу давно никто не навещал. Для Дамблдора, очевидно, ничего не значило, что близкие им люди лежат на одном и том же кладбище. Все-таки маги очень отличаются от магглов. Гарри уходил все дальше среди могил и каждый раз, приближаясь к очередному надгробию, невольно задерживал дыхание, но фамилии были чужими. Хотя то и дело попадались знакомые по Хогвартсу фамилии вроде Аббот. Дойдя до конца кладбища, он свернул в сторону и пошел обратно какими-то замысловатыми зигзагами, боясь пропустить нужную надпись. Могила родителей оказалась недалеко от могилы Дамблдоров — и это снова неприятно кольнуло: директор не мог не знать о ее местонахождении. На белом мраморе светились буквы:«Джеймс Поттер. 27 марта I960 года — 31 октября 1981 года Лили Поттер. 30 января I960 года — 31 октября 1981 года Последний же враг истребится — смерть.»
От последней фразы глаза полезли на лоб: Гарри знал, что это был лозунг Пожирателей Смерти. На могиле его родителей он выглядел издевательством. Гарри опустился на колени и уткнулся лбом в прохладный мрамор, слезы лились из его глаз безудержным потоком. Как будто последний рубеж, как будто последняя мечта разбилась об окончательное понимание, что их нет, они мертвы, их прах погребен здесь, под этой ослепительно-сияющей плитой. И они не знают, что их сын тут рядом, все еще живой, благодаря материнской любви, но уже сотни и тысячи раз за свою короткую жизнь пожалевший, что он не умер вместе с ними.***