***
Гарри прятался за опущенным пологом кровати и пытался написать большой отчет миссис Бэгшот — больше, чем маленькие отписки по вечерам, что у него все в порядке. Он не был в порядке, но объяснять это совсем не было сил. Если раньше он мог скрыться от дурацких шепотков и взглядов в спальне мальчиков, то теперь покоя не было и здесь: Симус Финниган демонстративно фыркал и замолкал при виде Поттера. Да, Гарри был не прав, когда в первый вечер сорвался и наорал на Финнигана, но и тот должен был понять: Гарри не несет ответственности за мысли и слова чужих людей. Не он был виноват в разбушевавшейся фантазии журналистов. Возможно, беседа пошла бы иначе, но влез Рон Уизли, приплел Дамблдора — и стычка превратилась в форменное безумие с оскорблениями. Это настолько напомнило Гарри обычные столкновения с Малфоем, что он молча сел на кровать и только наблюдал за развитием событий. Дин Томас и Невилл тоже заметили, что он молчит, но Симус все равно посчитал Поттера виноватым в конфликте и дулся на него до сих пор. Кажется, больше из-за того, что Гарри не стал рассказывать подробности смерти Седрика Диггори. Это давило. И смерть Седрика, и смерть Сириуса. Сколько бы Батильда Бэгшот не убеждала его, что они были старше, опытнее и умнее Гарри, он все равно чувствовал вину. Как будто он недостаточно постарался, чтобы их остановить и спасти. С Седриком было даже хуже: не реши Гарри тогда поиграть в благородство, отправился бы на кладбище в одиночку — и Диггори остался бы жив. Работал бы где-нибудь в Министерстве, ухаживал за Чжоу Чанг… От этих мыслей становилось муторно и тоскливо, потому что Чжоу не оставляла попыток поговорить, а Гарри боялся, что она спросит о смерти Седрика, и ему придется рассказать о своей ошибке. Гарри чувствовал себя гадко, когда в очередной такой разговор влез Рон и начал хамить Чанг из-за квиддича, но в глубине души надеялся, что она обидится и больше не подойдет. Если бы Чжоу обратила на Гарри внимание в прошлом году, он был бы счастлив до пляшущих пикси в глазах. Сейчас ее поведение казалось предательством памяти Седрика. А еще терзало подозрение, что Уизли был прав — Рон довольно метко умел бить по болевым точкам оппонента: болеть за популярную команду, встречаться с популярным парнем, сменить умершего и проигравшего Седрика на выжившего победителя Турнира. Гарри понимал, что предвзят, и что Чжоу имеет право быть честолюбивой, и не обязана отказаться от любых отношений на всю свою жизнь, но общаться с ней почему-то больше не хотелось. Самозащита как оправдание тоже работала плохо. Умом Гарри понимал, что у него не было иного выхода: Сириус напал на него, напал с ужасными намерениями, и… Он снова ошибся, знал же, что нельзя никому доверять, что он не в безопасности, но расслабился… Чем бы обернулось для него это нападение, если бы не старинный нож для бумаг?.. Опьянённый алкоголем, похотью и властью над ним Сириус Блэк рано или поздно пришел бы в себя, и что бы он тогда сделал?.. А что осталось бы от самого Гарри после случившегося?.. Сердце рыдало по потерянному крестному, по мечте о семье. Никого не осталось. Ничего… Только небольшой портрет Вальбурги Блэк, который ему принес в «Дырявый котел» явно помолодевший Кричер, и эта переписка с Батильдой Бэгшот. Портрет он достал лишь однажды — слишком тяжело было слушать скупые рубленые фразы о проведенном ритуале. Жестко поджавшая губы женщина сообщила, что обновленных чар хватит не менее чем на год, за это время в дом никто не проникнет, но потом надо будет провести хотя бы Малый ритуал Наследника. В противном случае Дамблдор опять может попытаться взломать чары. Тусклая апатия припорашивала все серым пеплом, заволакивала туманной моросью шотландской осени. Юноша немыслимыми усилиями заставлял себя держать маску на людях, но, как только оставался один, время будто бы замедлялось, воздух сгущался, а движения становились вялыми… Гарри заставлял себя есть, измельчая еду едва ли не в пюре на тарелке, заставлял себя делать каждый маленький глоток, потому что надо было принимать зелья, а делать это на пустой желудок оказалось довольно неприятно — лёгкая тошнота преследовала потом весь день отвратительной щекоткой в желудке. Аппетита не было вовсе, а вкус блюд он почти не чувствовал. Он совершал какие-то механические движения, выполнял требуемые задания, отвечал на вопросы, а потом словно заканчивался завод — и Гарри повисал вне времени и пространства, выпадая из реальности в круговорот бесконечных терзаний. Укладывался щекой на прохладную столешницу в библиотеке и забывал моргать. Так плохо было в тот год, когда Хогвартс окружили дементоры: беспросветная тоска, как будто в мире больше нет ничего светлого, лишь безрадостность и безнадежность. Уизли и Грейнджер невероятно раздражали: они все время пытались находиться рядом, и от их бесконечных пререканий гудело в голове. Теперь он в полной мере понимал ту молчаливую брезгливость, с которой на него смотрели слизеринцы и часть рейвенкловцев: представитель столь древнего семейства не мог дружить с Предателем крови и грязнокровкой. Рон действовал совсем как Дадли, своими нападками он буквально заставлял людей перестать общаться с Поттером. В условиях неутихающих сплетен и настороженных взглядов общаться и так ни с кем не хотелось, но Гарри предпочел бы решать этот вопрос самостоятельно. Грейнджер считала себя умнее их двоих. В академическом смысле это действительно было так, но ее подвела самоуверенность и убежденность, что Гарри Поттер ни на что не способен без ее указаний. Они так долго были рядом, что позабыли притворяться и в реальности оказались хитрыми паразитами, но недостаточно умными, чтобы понять, что их манипуляции стали очевидными для него. И если о планах Грейнджер Гарри мог лишь догадываться, то намерения Уизли в отношении его самого и Грейнджер были более чем ясны. Мысль, что она станет инкубатором для отпрысков жиреющего Рона, некоторое время веселила Поттера: ему даже не придется прилагать никаких усилий для того, чтобы испортить им жизнь — они прекрасно сделают это друг для друга. Потом, может быть, Гарри покажет Грейнджер ту самую книгу с легендой о седьмом сыне седьмого сына. Гарри обнаружил разницу в книжных замках и заклинаниях в библиотеке Блэков — некоторые книги не открывались, а какие-то нельзя было снять с полок. Тогда Кричер не мог пояснить в чем подвох, только объяснил как распознать защиту и опасность, показав книгу с необходимым заклинанием. А потом миссис Бэгшот, высмеивая Грейнджер, сокрушавшуюся об оставшихся в доме книгах, объяснила ему особенности родовых библиотек и степени защиты информации: бывает зачарование на крови, или на определенный уровень личной магии, или на определенный уровень знаний чар и заклинаний. Какие-то книги были зачарованы так, что без разрешения владельца информация давалась неполной и намеренно искажённой. Какие-то могли одарить проклятием из фамильных и неснимаемых. Или отравить через кожу. Родовые фолианты вообще могли читать лишь члены Рода, потому что требовалась подпитка определенной магией. До гениальности просто и настолько же изящно. О Предателях крови была даже не книга, а тонкая брошюрка с наставлениями, которые сводились к простому — не связываться ни делом, ни телом, ни кровью. Тот ритуал, который провела Вальбурга, был возможен лишь на этапе формирования Печати, когда её ещё можно было изменить, а уж вытянуть из отступника чистосердечную просьбу убить его во благо Рода допускалось разными способами. Если бы они упустили момент, и Сириус стал бы Предателем крови с завершенной Печатью, то его следовало отсечь и изгнать ритуалом, а добить вне дома, чтобы зараза не перекинулась на весь Род. Легенда о седьмом сыне седьмого сына обещала снятие Печати с семьи Предателей. Подтверждений исполнения легенды, правда, не было, но ведь не это главное, верно?***
В итоге письмо для миссис Бэгшот получилось об учебе. Вернее, о профессорах. О новом профессоре ЗоТИ Долорес Амбридж и о профессоре зельеварения Северусе Снейпе. «Розовая жаба» была сторонницей жесткой дисциплины, бюрократии и была министерским соглядатаем в Хогвартсе. Гарри отчетливо понимал, что если бы он не следовал совету миссис Бэгшот «молчать и слушать», то уже вляпался бы в серьезные неприятности. И неизвестно — кто больше желал, чтобы он вляпался: Амбридж, кровожадно поглядывающая на него на каждом уроке, или его заклятые друзья, которые пытались сорвать каждый урок ЗоТИ. После первого урока Поттер слегка недоумевал, почему так разбушевалась Грейнджер: курс этого года назывался «Теория защитной магии», вот и будут учить теорию. Учебник оказался интересным, а некоторые примеры и описания простейших ритуалов, приводимые в нем, заставили в очередной раз задуматься о том, что о подрывной деятельности Дамблдора в Министерстве в курсе и сейчас пытаются противодействовать. Как оказалось, именно в ритуалах и было дело: когда Грейнджер по привычке начала рассуждать о камнях-основаниях и алтарных камнях, которые упоминались в учебнике, Рон тут же надул ей в уши, что их создают кровью жертв в темных ритуалах. Формально он сказал правду, но ни черта не знал о ритуалах и естественно нагнал жути с убийствами детей и невинных девственниц. Общеизвестную версию, что самого Гарри Поттера спасла жертва матери при помощи кровного ритуала защиты, никто из них, естественно, не вспомнил. Очевидно, чиновница ожидала, что Поттер тоже будет возмущаться, орать и срывать уроки. Да что там — этого ожидали все! Нарывался и скандалил даже Дин Томас, бросающий на Гарри острые взгляды. Но состояние глухого раздражения, накатывающего каждый раз, когда рядом начинала шипеть Грейнджер и плевать слюной Уизли, сыграло на руку: Гарри отвечал, когда его спрашивали, и молчал, когда не спрашивали. На переругивания Амбридж и Грейнджер о практических занятиях он и вовсе не обращал внимания: на чьём, скажите на милость, алтаре магглорожденная Грейнджер могла практически провести ритуал защитных чар? Поттер конспектировал параграфы и зло думал о том, в каком виде Грейнджер может оказаться на алтаре. Чтение блэковских фолиантов вытаскивало наружу цинизм и скабрезные шуточки в духе Маркуса Флинта. Неизвестно, чего ожидал от Гарри профессор Снейп, но и он, по-видимому, был сбит с толку отсутствием реакции на ядовитые реплики, которые привычно отпускал на уроках. Сам же Гарри Поттер был сбит с толку дополнительными занятиями. Явившись в первый понедельник на урок окклюменции, он долго топтался перед дверью в кабинет зельеварения. А когда уже решился постучать, дверь распахнулась, и вышедший Снейп приказал следовать за ним. Дважды повернув налево в темных коридорах, они подошли к темной массивной двери. Снейп остановился, смерил Гарри тяжелым взглядом, и сказал: — Запомнили дорогу? Дополнительные занятия будут проходить здесь, — и распахнул дверь, приглашая войти. — Пароль «Арканум». Гарри вошел в небольшой класс — ученических столов было всего шесть. На каждом установлена горелка. У дальней стены стоял письменный стол с черным кожаным креслом. Вдоль стен располагались стеллажи с котлами и горелками, пустыми флаконами и инструментами. — Это малая зельеварня. На данный момент допуск в нее имеют только четыре ученика, включая вас, мистер Поттер, — сухо сообщил Снейп, пока Гарри разглядывал обстановку. — Основные требования: тишина во время работы, чистота — после. Хранилище ингредиентов там, — он взмахнул рукой в сторону неприметной двери между двумя стеллажами. — Начнем с повторения программы первого курса. Гарри молча кивнул. Ему очень хотелось спросить почему Снейп решил поддерживать легенду и учить его зельям, а не учит окклюменции по приказу Дамблдора, но помнил про свои сравнения дяди Вернона и Снейпа: хотел бы объяснить — объяснил бы, а если спросить его сейчас, то он, скорее всего, наорет и все равно ничего не скажет. Хранилище ингредиентов было обычным: кладовка со множеством заполненных ящиков, коробок и бутылок, на каждой емкости — ярлык, на котором острым почерком указано содержимое и время сбора. — Зелье для исцеления фурункулов, — напомнил Снейп. Гарри скривился: самый первый злополучный урок. Взяв необходимые ингредиенты, Гарри вышел в класс и остановился в нерешительности. — Какое место я могу занять, сэр? — негромко спросил он, останавливаясь взглядом на мелких пуговках сюртука на груди профессора. Интересно, не надоедает ему каждый день их застегивать? — Правый стол в первом ряду. Ваше постоянное место, — Снейп развернулся и прошел к своему столу. — Постарайтесь не расплавить котел. Поттер сложил все требуемое на стол, поставил котел на треногу над горелкой и принялся растирать сушеную крапиву. Снейп что-то черкал в пергаментах. Гарри мерно двигал пестиком, когда Снейп не поднимая головы спросил: — Правила сбора и хранения крапивы, Поттер? — Сбор листьев с мая по август, до цветения, во вторую, — Гарри поднял взгляд на профессора, но тот продолжал что-то писать, — и четвертую фазу Луны. Соцветия следует собирать в сухую погоду на закате до вечерней росы. Корневища — с августа по октябрь, в первую и третью фазу Луны. Хранить в сухом прохладном месте. Снейп никак не прореагировал, и Гарри решил, что ответ оказался правильным. Гарри растолок змеиные зубы, налил воду в котел и зажег горелку. Через три минуты влил в теплую воду одну мерку слизи флоббер-червя — вода мгновенно окрасилась в зеленый, но по мере нагревания зелень сменялась на розовый, а затем оранжевый цвет. Он засыпал измельченную в порошок крапиву — зелье на мгновение стало зеленым, а потом начало менять цвет, становясь каким-то грязно-сизым. Гарри немного прикрутил горелку и осторожно всыпал порошок змеиных зубов. Облажаться после такого успешного начала не хотелось. От напряжения он весь взмок и чувствовал как противно липнет рубашка на спине. Зелье наконец-то стало нежно-розовым, каким и должно было быть на этом этапе. Гарри осторожно выдохнул и добавил рогатых слизней. Очередное изменение цвета показало, что он на верном пути. Теперь Гарри чувствовал, что Снейп смотрит на него, но впереди был последний этап — и он все сделает правильно. Гарри перевернул маленькие песочные часы и принялся помешивать зелье по часовой стрелке. Когда последняя песчинка упала, он снял котел с огня, погасил горелку, добавил две иглы дикобраза. Получилось! Юноша улыбнулся, поднял взгляд на профессора и улыбка сбежала с его лица. — Скажите, Поттер, какого дьявола вы четыре года портили ингредиенты? — неприязненно прошипел чем-то недовольный профессор. Гарри опустил глаза. Радость от его маленького успеха улетучилась и снова нахлынуло безразличие. Он не рассчитывал на похвалу, но хотя бы на отсутствие оскорблений. Внутри все скрутило узлом от несправедливости. Как Снейп оказался рядом, Гарри не заметил: так стремительно можно было только аппарировать. Так близко, что Гарри чувствовал запах бадьяна от его мантии — сладковатый, с горчинкой, он успокаивал, — и Гарри невольно подался вперед, почти утыкаясь носом в те самые мелкие пуговки, и испуганно отшатнулся, осознав что делает. Снейп тоже как-то неловко дернулся от него и внезапно придержал юношу за плечи. — Вам нехорошо, Поттер? Поттер! Посмотрите на меня, — Гарри послушно запрокинул ставшую тяжелой голову: в голове отчего-то туманилось. — Вот дьявол! Стульев в классе не было: практические занятия не предполагали праздного сидения, за зельями нужно было постоянно следить. Снейп подтолкнул его к столу, и Гарри наконец обрел твердую опору, почти сев на стол. — Все в порядке, — разлепил губы Гарри, — просто голова закружилась. Снейп профессиональным движением ладони надавил на лоб, заставив посмотреть на себя, снял очки и по очереди заглянул в оба глаза, подсвечивая крохотным огоньком «Люмоса» на палочке, потом схватил Гарри за запястье левой руки и с нечитаемым выражением лица долго рассматривал сухую, потрескавшуюся от постоянного мытья кожу на тыльной стороне ладоней и ободранные заусенцы. Гарри проморгался и вырвал руку, раздраженно сжав кулак: кожа болезненно саднила, иногда в глубоких трещинках выступала кровь, но Гарри все никак не мог избавиться от липкого ощущения прикосновений и теплой крови на руках. Больше всего он хотел сейчас сбежать в ближайший туалет, достать из кармана мантии флакончик с жидким мылом… Профессор отпустил его и сделал шаг назад. — Вам нужно обратиться к мадам Помфри. Вы явно нездоровы, Поттер. — Хорошо, сэр, — кивнул Гарри, ему хотелось поскорее сбежать. — Я могу идти? Снейп сложил руки на груди, не отрывая изучающего взгляда от парня, но потом кивнул: — Идите. Гарри схватил очки, сумку и выскочил за дверь. И только вечером, уже укладываясь в кровать, понял: Снейп позволил ему не убрать за собой.***
Гарри написал почти все, за исключением головокружения и сцены с разглядыванием его руки — признаваться миссис Бэгшот в своих слабостях и страхе показалось слишком детским. Он справится. Миссис Бэгшот похвалила его за успехи в зельях и выдержке. И объяснила раздражение Снейпа: пусть зелье было самым простым, но Гарри сам написал, что приготовил его идеально. Значит он был способен на правильное следование инструкциям и раньше, но почему-то этого не делал. Гарри вспомнил подтрунивания Снейпа про еду, хотя тогда было не бог весть какое изысканное кушанье — омлет с колбасками и сыром и салат, — и с удивлением понял, что его не пугало присутствие Снейпа. Нервировали только его язвительные замечания. Когда Снейп молчал, то был почти приятным. Гарри попрощался с миссис Бэгшот, убрал блокнот и лег поудобнее. Он тогда опять стер руки почти до крови, смывая прикосновение, но почему-то не чувствовал страха и неприятия, когда Снейп крепко держал его за плечи, прикасался узкой теплой ладонью ко лбу и светил в глаза. Жаль, что он снял очки… Осознав, что размышления завели его куда-то в совершенно аномальную зону, в которой было место волнующемуся за Поттера Снейпу и желанию рассмотреть лицо профессора поближе, Гарри приказал себе перестать и попытался подумать о более полезных делах. Например, о спуске в Тайную комнату и поиск Выручайки — миссис Бэгшот напомнила о необходимости занятий, ему хотелось уединения, но за прошедшие дни Гарри так и не нашел на это времени: то отборочные в команду по квиддичу, то Грейнджер со своим освобождением эльфов, то кучи домашней работы, на которые не было сил. Если бы не зелья, которые ему назначил Сметвик, и не кольцо, предохраняющее от добавок, то Гарри решил бы, что его снова опаивают какой-то дрянью из экспериментального арсенала близнецов.***