***
В Мунго было скучно. Невыносимо скучно. Из-за отсутствия нормального зрения Поттер не мог ни читать, ни писать, ни рассматривать картинки в журналах — ехидный Сметвик отказался что-либо предпринимать до того, как завершится процесс распада Печати и поглощения остатков недокрестража. Так и сказал: жаль зелья и время на чары тратить. А когда Гарри попросил его передать Батильде Бэгшот, что с ним все в порядке — обидно рассмеялся, приговаривая, что с таким «порядком» странно, что Поттер все еще в его отделении, а не в морге. Не удивительно, что они со Снейпом не могут провести в одном помещении больше пяти минут — слишком похожи. Снейп приходил редко — за неделю зашёл три раза, не дольше чем на десять минут, сухо осведомлялся о его самочувствии. В последний визит сообщил, что уроков «окклюменции» больше не будет. — А что на это сказал директор? — Гарри поерзал на кровати. Невозможность различать выражение лица профессора невыносимо раздражала. — Бессмысленно возражать диагнозу. К тому же директору сейчас немного не до вас. Скажите, Поттер, вас кошмары не беспокоят? — по бесстрастному голосу Снейпа трудно различить подоплеку вопроса. — Нет. Давно уже прекратились. Я же очищаю сознание… Ну по той книге, — осторожно уточнил Гарри. Снейп буркнул что-то неразборчивое, но очень похожее на ругательство. — А почему вы спросили, сэр? — рискнул спросить Поттер. — В Мунго снимают все амулеты и артефакты, чтобы они не мешали диагностике и лечению. Вы своими эмоциями фоните так, что я чувствую их еще в коридоре, — Гарри чувствовал как краснеет, как мучительно стыдный жар заливает его щеки, все лицо и даже шею. — Поэтому логично было предположить, что если существует какая-то ментальная связь с Темным Лордом, то здесь вы должны чувствовать ее. Чувствуете? — Нет. Он мне не снился после ритуала на кладбище… — пролепетал Поттер пересохшими губами. — А другие сны? Что-то запоминающееся, повторяющееся? — Гарри опустил голову, он не хотел, чтобы Снейп видел его лицо. Хватит и его неприкрытых эмоций. Что улавливает Снейп? Страх? Стыд? Унижение? Ведь иногда во снах он видел их — своих мучителей. Чувство беспомощности снова вытаскивали из глубины памяти его неудачи: смерть Седрика, наваливающегося Дадли, смрадное дыхание Сириуса… Остальных видел смутно, но они были, он чувствовал их липкие взгляды, пятнающие его кожу прикосновения, боль от ударов, удушье… — Гарри… Гарри… Успокойся, дыши, дыши, — Снейп оказался рядом, тормошил его и шептал что-то утешающее. Гарри уткнулся мокрым носом в грубое сукно мантии и послушно дышал ртом. В лёгких оседал аромат мяты и влажной ткани. — Не хочешь рассказать? — Гарри помотал головой, все так же уткнувшись носом в какую-то удобную ямку на плече профессора, и почувствовал осторожное касание ладони к затылку. — Не хочешь — не говори, — как-то сразу отступил с расспросами Снейп. И Гарри решил, что как только сможет видеть его лицо, то расскажет. Не все… Но хотя бы про Седрика. Почему-то ему кажется, что именно Снейп — поймет. Профессор почти сразу ушел, а Гарри до самого вечера чудился его запах и невесомое тепло на шее, от которого за воротник больничной пижамы сбегали мурашки.***
Северус выскочил за дверь палаты Поттера в совершенном раздрае: эмоциональный шторм и паническую атаку он ощутил в полной мере — весь спектр ощущений. Не помогла многолетняя дисциплина разума и хваленые щиты. Потому что дисциплина дисциплиной, а личные триггеры есть у всех, даже у Темного Лорда. Чувствуя, как его самого сейчас захлестнет ненавистными воспоминаниями, Снейп сел на кушетку и развязал шейный платок, чтобы легче массировать судорожно сжимающееся горло. Страх: один против четверых, проклятия исподтишка, проклятия в лицо, невменяемый оборотень в узком лазе, мертвые глаза подруги детства, плач младенца. Стыд: желчные издёвки о его месте в иерархии факультета, циничные шутки о невзрачной внешности, пошлые оскорбления и кривые ухмылки учеников других факультетов. Унижение: презрительные взгляды — и среди них один с жалостью, постыдная беспомощность перед лицом всей школы, заношенная одежда, уязвленное самолюбие, вынужденные обещания ради возможности остаться в школе. Страх за единственного дорогого человека. Стыд за трусость. Унижения в тщетной попытке спасти, защитить… Перевёрнутые глумливые лица Мародеров, оскорбительный смех, «Кто хочет посмотреть, как я сниму с Нюниуса подштанники?», и потом, позже — заклинание в спину и темнота, шарящие прикосновения на теле, хриплое дыхание в затылок… Никто не знал, что Северус Снейп до сих пор варит специальное зелье для Миссис Норрис в благодарность за спасение от самого большого унижения в жизни, за спасение от надругательства. — Снейп, ты как дементора увидел! — Сметвик, с ворохом свитков в руках, разглядывал его как невиданную диковину. Было, наверное, на что посмотреть: расхристанный, хрипло дышащий, с горящими пятнами на лице… — С тобой все в порядке? Что-то с Гарри? Снейп взял себя в руки. Встал, чувствуя как подрагивают колени. С достоинством оправил одежду. — Все в порядке. И с Поттером тоже. Просто тяжёлый день. Сметвик согласно кивнул, покосившись на свитки: кому как не ему знать о тяжёлых днях. — Если что-то потребуется… — Конечно, целитель. Кстати, как долго ты будешь удерживать его в больнице? — вернувший самообладание Северус с нахальным видом процитировал статью Скитер, игнорируя намек на помощь ему лично. — Очевидно, пока он не выздоровеет, — не повелся на подначку Сметвик. — Ты знаешь, Помфри предъявлены первые обвинения? — Да, я слышал, она под домашним арестом, — целительницу было немного жаль. Несмотря на ее глупую преданность Дамблдору, она была приятным человеком, а Северус как никто другой знал о способностях Дамблдора задурить голову пространными беседами и разговорами о вторых, третьих, пятых шансах и детских шалостях, когда ему это было выгодно. И как он умел создать иллюзию непоправимых поступков. Мерлин, какие они все глупцы! Глупые перепуганные дети! До сдачи СОВ никто не мог исключить ученика без единогласного решения всей Администрации Хогвартса и Попечительского совета — это закладывалось в основу магического договора со школой ещё Основателями. Со временем — после принятия Статута — в этот пункт добавили представителей Департаментов образования и правопорядка. А администрация Хогвартса всегда делала все возможное, чтобы информация о происходящем в стенах замка не выходила за их пределы. Жаль, узнал он об этом, когда сам стал профессором. Это, впрочем, не мешало ему запугивать сопляков угрозами отчисления. Была обратная сторона у школьного контракта — ученик не мог самовольно покинуть школу. Конечно, процедура расторжения по желанию была проще для родителей и официальных представителей, но и там скрывался подвох: интересы магглорожденного, без сюзерена и покровителя, официально представлял декан факультета или чиновник департамента образования в случае обращения ученика. За всю историю упоминалось лишь несколько случаев, когда расторжение договора со школой происходило по воле магии, из-за угрозы жизни ученика вследствие конфликта интересов. И странно, что запланированные директором приключения Поттера до сих пор не спровоцировали активацию древних чар. Сметвик продолжал изучать задумчивого Снейпа, слегка наклонив голову вперед и вправо: роста они были одинакового, но в исполнении более грузного и массивного целителя поза выглядела весьма угрожающей. Снейп почувствовал себя неуютно, но прощаться не торопился — это выглядело бы бегством. — Снейп, а ты чего сюда таскаешься? — внезапно спросил целитель. — Ты же ему не декан и не любимый дядюшка. — Я же говорил: меня направил Дамблдор. Много бы зелий тебе Минерва наварила? — насмешливо хмыкнул Северус. — За зелья большое и честное спасибо. Но от вопроса не увиливай. Если бы о твоем отношении к представителям семьи Поттеров не слагали легенды еще семнадцать лет назад, уж больно изобретательная ты ехидна, то я бы подумал, что это совсем не ненависть, — проговорил Сметвик многозначительным тоном и опасно сощурился, словно подозревал его в греховной страсти. Снейп не знал то ли самодовольно гордиться признанием собственных заслуг, то ли оскорбиться, то ли удивиться насколько близок к истине был целитель: страстью он, конечно, не воспылал, но защитить этого птенчика, потеряно жавшегося к нему в поисках утешения, хотелось. — Не ненависть, — мурлыкнул Снейп. Отрицать такие обвинения нельзя: не поверят и заподозрят впрямь невесть что. А создавать основу для последующего объявления отношений не помешает. Людской молве много не надо — там намек, здесь многозначительная ухмылка, а домыслят сами, да так, что потом сам удивляться будешь подробностям. В данный момент ему предъявить ничего не посмеют, а предъявят — так он хоть под клятву, хоть под Веритасерум опровергнет все обвинения. Внезапно мелькнувшая мысль намертво заклинила калейдоскоп разрозненных сведений. Проверить догадку следовало незамедлительно. Северус сглотнул ком в горле и, подавив желание зажмуриться, спросил: — Сметвик, а ты Поттера на сексуальное насилие проверял? — Проверял. Следов насилия нет, но… — Сметвик щелкнул пальцами и наставил на Северуса указательный палец — словно та же догадка осенила и его. — Насильнику могли помешать закончить дело. Болевой порог у Гарри весьма высок, он привык терпеть боль и неудобства, но на прикосновения он не очень хорошо реагирует. Знаешь, не так как жертвы побоев… — Знаю, — сухо сказал Северус. И посмотрел прямо в глаза Сметвику. — Поэтому я буду к нему приходить, нравится тебе это или нет. И сверну шею тому, кто это сделал, когда выясню. Довольная улыбка Сметвика могла конкурировать с маньяческой ухмылкой Макнейра — главного министерского палача и верного сподвижника Темного Лорда.***
Все дни юного пациента заняты весьма насыщенным графиком упражнений для реабилитации пострадавшей руки и множеством проверок и занятий с целителем разума Янусом Тики, который установил — сотрясение у Гарри далеко не первое и, кроме зрения, частично нарушены обоняние и координация мелких движений, причем довольно давно. Этим отчасти объяснялся его успех в квиддиче, неудачи в зельях и трансфигурации, и неприятные ощущения при любых пространственных перемещениях. Тики вместе со Сметвиком на все лады костерили Помфри: счет выявленных случаев недостаточного исцеления учеников шел на сотни. Рита Скитер билась в экстатическом восторге, строча одну статью за другой — и удивительное дело — в них перечислялись практически ничем не приукрашенные факты. Поттера она неизменно использовала в качестве первого примера халатного отношения уполномоченных лиц к своим обязанностям: все, начиная от покупки Макгонагалл первой метлы — «куда смотрел Отдел магических игр и спорта?», до его участия в Турнире Трех Волшебников — «почему до сих пор не обнародованы результаты расследования незапланированного участия еще одного чемпиона и гибели участника?», от празднования Рождества, а не Йоля, до исключения предмета «Традиции магического мира для магглорожденных» из списка не то что обязательных уроков, но даже факультативов, в год его поступления, подвергалось ее вниманию и бомбардировке вопросами. Гарри был бы рад не знать об этих статьях, но — увы! — целители и медиведьмы постоянно обсуждали их, и его просто разрывало от любопытства. Близилось Рождество, и Гарри грустно размышлял, что это будет худший праздник из всех за его короткую жизнь. В Мунго развешивали только венки из остролиста и омелы: праздничные угощения в больничное меню не входили, а подарки… Он и раньше получал подарки только от Уизли и Грейнджер. Сейчас Поттер сомневался, что «друзья» про него вспомнят — летом забывали про него мгновенно, как только он пересекал волшебный барьер платформы на Кингс-Кросс. Праздник обещал быть хуже, чем у Дурслей — там хотя бы была елка и ожидание чуда. Хотелось обратно в школу. Пусть Хогвартс и потерял свое очарование, но там всегда были и елка, и угощения, и подарки, и сам по себе замок был чудом. По вечерам незаметно подкрадывались усталость и апатия. Становилось тихо и зябко, словно за пределами палаты не было больше никого, и Гарри снова остро чувствовал свои одиночество и бесприютность. Он сворачивался в клубок под больничным одеялом и давал волю слезам, как будто в старой сказке пытаясь вымыть горячей влагой застрявшие внутри острые осколки льда. Или садился на подоконник, завернувшись во все то же тонкое одеяло, и пытался угадать: что там за мутным окном — дождь ли, снег или просто лондонский серый туман? Но различал лишь раскачивающиеся черные, на вид колючие, ветки кустарников и деревьев, тянущиеся к тяжелому небу. Целитель Тики наутро недовольно ворчал и говорил, что растущему организму необходимы свежий воздух и положительные эмоции, чтобы тренировать память и не отвлекаться на хандру. Гарри только грустно улыбался в ответ. Хорошего в его жизни мало, а в больнице не было ничего из того, что ему дорого: ни альбома колдографий, ни Карты Мародеров, ни отцовской мантии-невидимки. Палочка — и та находилась где-то у Сметвика вместе с квиддичной формой. Чертов Снейп разбередил старые воспоминания и они снова приходили в снах. Чаще, конечно, Сириус. И Гарри просыпался в холодном поту, в удушающих объятиях перекрученных простыней, и до сумеречного рассвета вглядывался в темноту, ожидая и страшась своих кошмаров. Как бы он хотел однажды проснуться и обнаружить, что все это сон. Не было этого мерзкого лета, компании Дадли, отвратительных тайн и не менее мерзких открытий, не было заговора Уизли, нападения Сириуса и кровавого ритуала. Сириус жив и изнывает от скуки в старом доме, похожем на шкатулку с секретом, в компании с ворчащим домовиком, и ждет его на Рождество. А Волдеморт ему враг, враг, а не магический побратим, и Снейп… Почему-то на Снейпе мысли всегда спотыкались — терять этого нового Снейпа не хотелось. Предыдущие четыре года убийственный сарказм профессора и подогреваемый Уизли негатив давили любые намеки на нормализацию отношений. В этом году профессор открылся с новой стороны и Гарри больше от скуки, чем сознательно анализируя, перебирал свои знания о нем. Властность, которая больше не пугала, внушала доверие. Ироничность, направленная на других, не отвращала, а восхищала. Снейп мог понятно объяснять, ёмко, четко, а выверенные движения профессионала завораживали. Нарушение зрения играло злую шутку: Гарри вспоминал как выглядит Снейп и в его памяти черты зельевара складывались во внешне привлекательный образ. Глаза, ранее напоминавшие стылые омуты Черного озера, умели смотреть с заботой и участием, а ресницам позавидовала бы Чжоу Чанг, если бы присмотрелась. Его руки оказались тёплыми, бережными, а улыбка мягкой. И неизменно черная мантия перестала выглядеть зловещим одеянием Ужаса Подземелий, а успокаивающе приятно пахла мятой и каким-то личным ароматом Снейпа. Гарри невесело думал, что если бы Грейнджер узнала его мысли о профессоре зельеварения, то непременно выдала бы зубодробительную теорию из маггловской психологии о поиске родительской фигуры — Батильда Бэгшот тоже говорила об этом, когда они обсуждали методы воспитания героев, но Гарри знал: он просто хочет дом и человека, которому был бы нужен. Не как Мальчик, который выжил, или Наследник Слизерина, или Чемпион Хогвартса. Он устал быть один. Конечно, в своих маленьких мечтах Гарри предпочел, чтобы такой человек был заботливым и ласковым, но, видимо, судьбой ему уготованы лишь крохи доброты. Пусть так, по магическому контракту, пусть только на пять лет, но у него будет родной человек. С домом пока было сложно: как бы ни хотел Гарри провести Рождество вне больничных стен, в своем доме — он не мог рисковать. И в дом в Годриковой впадине, и в дом на Гриммо он никак не смог бы попасть, не привлекая пристального внимания директора: беспардонный Сметвик сумел забрать его в Мунго только потому, что Дамблдора отвлекли. А в холле больницы изредка мелькали знакомые лица соглядатаев из Ордена Феникса и Рита Скитер. Заметив смутно знакомого «фениксовца» впервые, Гарри ждал, что к нему придут посетители, но этого не случилось. Никто не пришел и в последующие дни. Дамблдор и Макгонагалл тоже не спешили проведать пострадавшего ученика. Гарри и сам не жаждал общения с ними, но его возмущал факт непрекращающейся слежки. И что решения и распоряжения касающиеся непосредственно его, с ним не то что не обсуждали — доводили через гонца. Дамблдор в этом году, почти не скрывая, избегал его. Это лишь подтверждало летние размышления: директор настолько уверовал в свою непогрешимость, в непреложность своих лозунгов и в свое право распоряжаться чужими жизнями, что считал Гарри недостойным знать информацию, которая касалась его лично. Как бы отреагировал директор на его осведомленность о действительном положении дел в Магической Англии и о планах вынужденного взаимодействия магов с магглами, Поттер хорошо представлял: Обливиэйт был бы ему наградой за любознательность.***
Рождественским утром Гарри рассеян и зол: ночью приснился странный сон. Как будто в палате кто-то был, кто-то страшный и при этом странно знакомый. Лежа в абсолютной тишине и темноте Гарри чувствовал на себе изучающий взгляд и боялся пошевелиться. Считал вдохи и выдохи, едва удерживая ровный ритм дыхания от охватившей тревоги. Ночной посетитель беззвучно исчез, давящее ощущение пропало — и Гарри проснулся. И снова лежал до утра: смотрел в медленно светлеющее окно, разминал пальцы пострадавшей руки, с которой уже сняли повязки, на счет сжимал мячик во влажной ладони и повторял законы трансфигурации — целитель Тики рекомендовал тренироваться каждую свободную минуту. Не сильно улучшила настроение подарочная корзинка из «Сладкого королевства» — записки от дарителя не нашел, и Гарри с подозрением связал подарок и странный сон — уверенность в реальности ночного визитера со светом дня не растаяла, и запихнул корзинку под кровать. Почему-то казалось, что это мог быть Волдеморт. Ломая голову над вопросами: «Получил ли Волдеморт его письмо или нет? А если получил, то сходил ли к гоблинам? А если сходил, то знает ли про это Снейп и уместно ли будет у него спросить?» — Гарри пошел на терапию на пятый этаж. — Гарри? Ты почему здесь? — окликнул его знакомый робкий голос. Гарри обернулся на голос, прищурил один глаз — так немного удавалось фокусировать зрение — и увидел смущенного Невилла: казалось, он и сам не рад, что окликнул Поттера. — У меня здесь упражнения… — неопределенно махнул рукой Гарри в сторону пустого коридора. Вдаваться в детали не хотелось: об отделении ходила дурная слава. Гарри вспомнил последнюю стычку с Малфоем и ляпнул раньше, чем подумал. — А ты пришел проведать родителей? — Да, бабушка сейчас там, — Невилл повторил жест Гарри. — А ты… знал? — Да, Дамблдор в прошлом году рассказал, — угрюмо ответил Поттер. Неловкость ощущалась натянутой струной. — Из наших никто не знает. Не от меня. — Я не стыжусь, но… они вряд ли поправятся, — тихо сказал Лонгботтом и неожиданно улыбнулся. — Я хотел найти тебя. А ты сам нашелся! — Ага, моя палата на первом этаже, меня все-таки бладжер сбил, рукотворный предмет, — фальшиво хохотнул Поттер. — Ой, меня же Луна просила… Передать тебе открытку, — Лонгботтом порылся в кармане мантии и вытянул ворох разноцветных бумажек: часть он бережно разгладил и засунул обратно в карман, а одну протянул Гарри. — Луна Лавгуд, мы с ней в поезде ехали. Гарри прикусил щеку изнутри, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы: это было единственное поздравление с Рождеством в этом году, а он даже не мог его прочитать. Пальцами он ощущал неровные края открытки, какие-то ленты, пуговицы и крохотные пушинки. Наверное, это очень необычно. И обязательно красиво. — С Рождеством, Гарри! — Невилл достал из другого кармана небольшую коробку с рождественским ассорти. — Это домашняя выпечка. Бабушка готовила специально для тебя. — Спасибо, Невилл. Не знаю, как тебя благодарить, — Поттер запрокинул голову, чтобы слезы все-таки не пролились из глаз. — Я тут в полной изоляции, даже подарки не смог заказать. — Пустое. Ты выздоравливай и возвращайся, — неловко похлопал его по плечу Лонгботтом. — Без тебя как-то пусто. — Поблагодари Лавгуд от моего имени, хорошо? И еще раз спасибо, Невилл, Счастливого Рождества! — Гарри хотелось вернуться к себе в палату, спрятаться от всех, но надо идти к целителю. Хотелось найти Сметвика и потребовать, чтобы тот выписал уже его — неизвестно сколько продлится этот процесс с Печатью, но догадывался, что никуда его не отпустят до конца каникул. Настроение испортилось окончательно. Не улучшилось оно и после сеанса: по возвращении в палату, он обнаружил там семейство Уизли и Грейнджер. От их галдежа немедленно заболела голова. С трудом избежав липких объятий, Поттер уселся на кровать и прижал пальцами ноющий висок. Сейчас он куда больше обрадовался бы Сметвику, или Снейпу, или хотя бы дежурному целителю, который выгнал бы шумную толпу из палаты больного, но надеяться на это глупо: палата для Героя была одноместной, так что даже безумные пляски близнецов никому не мешали. — Гарри, дорогой, как ты себя чувствуешь? — Молли Уизли выглядела действительно обеспокоенно, но Гарри не принимал ее волнение на свой счет. Он помнил, что показывал ему дом Блэков, все их отвратительные планы… — Вид у тебя неважный. — Сносно, — криво улыбнулся Гарри. — Кости срослись и повязки уже сняли, но зрение пока не восстановилось. — А что говорит целитель Сметвик? У него есть какие-то идеи? — строго спросила Грейнджер. Гарри невольно нахмурился: ей-то какое дело? Дочь стоматологов, а сама ходила с торчащими зубами. — Никаких. Само восстановится. — Так ты что, просто лежишь тут и ждешь? — фыркнул Рон, усевшись на подоконник. — Круто! И никаких уроков, эссе и злобного Снейпа! Этот злобный упырь все никак не может простить, что мы выиграли тот матч! — Рональд! Рон! — одинаковым тоном выкрикнули Молли и Гермиона, от чего Рон чуть не сверзился с подоконника, а Гарри с кровати — похожи женщины были невероятно. Гарри устал прищуриваться, поэтому все присутствующие для него выглядели разноцветными пятнами, но он готов был биться об заклад — поза у них тоже одинаковая: сжатые в кулаки руки упирались в бока. Продолжили они так же с одинаковыми интонациями. — Как тебе не стыдно! Твой друг пострадал, а ты насмехаешься! — Молли. — У нас экзамены, а Гарри столько пропустил из-за этого матча! — Грейнджер. — Близнецы под угрозой исключения! — Гарри навострил уши, но пояснений не последовало. Близнецы только пробурчали что-то про Малфоя, но Гарри отвлекся на следующую фразу Молли, адресованную Рону. — Отец в больнице… — Мистер Уизли в больнице? Что случилось? С ним все в порядке? — Гарри даже не пришлось особо прятать любопытство за волнением: в «Пророке» про это не напишут — слишком мелкая сошка. — Скажите, что все будет хорошо! — Он поправится, Гарри, милый, — миссис Уизли успокаивающе похлопала его по лежащей на одеяле руке. Но короткий всхлип выдал ее неуверенность. — С ним все будет хорошо. — Папу укусила змея Того-кого-нельзя-называть, — буркнул Рон, и Гарри услышал как на него дружно шикнули все женщины, даже молчавшая до сих пор Джинни. — Что? Дамблдор же сказал… — Дамблдора там не было! — отчеканила Молли. И добавила совсем другим голосом, обращаясь к Гарри. — Выздоравливай, дорогой. Мы еще зайдем тебя проведать. Подростки ушли, подгоняемые миссис Уизли, а Гарри приоткрыл окно, впуская влажный зимний ветер, — Джинни пользовалась отвратительными цветочными духами — и растянулся на кровати. Ему есть о чем подумать.***