***
Отодвинувшийся портрет охотно впустил Гермиону в гостиную Гриффиндора, но ей совсем не хотелось туда заходить. Разговор предстоял неприятный, ужасно тяжёлый, возможно, с весьма плачевным исходом. Всю дорогу до башни она прокручивала всевозможные варианты объяснений и оправданий, но каждый из её гипотетических сценариев неизбежно приводил к тому, что Гарри и Рон обидятся на неё и, возможно, даже объявят бойкот. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Гермиона ступила в полумрак гостиной, и в этот раз друзья не просто ждали её у камина в креслах, а бросились к ней наперегонки, чуть ли ни прижав к портрету, который только что захлопнулся за её спиной. — Ну! — Рассказывай! — Как всё прошло? — Получилось?! Они наперебой засыпали её вопросами, нервные взгляды были наполнены надеждой, от чего Гермионе сделалось не по себе. Она уставилась себе под ноги, вытащила из кармана запечатанный воском пузырёк с Веритасерумом, отдала его Гарри и молча прошла мимо друзей, оставив их позади удивлённо разводить руками и с непониманием переглядываться. Гермиона плюхнулась на кресло, оперлась локтями на колени и спрятала лицо в ладонях, постепенно скользя пальцами в густые волосы. Гарри и Рон устроились на подлокотниках по обе стороны от подруги и выжидающе наблюдали за ней, не рискуя произнести больше ни слова. — Я облажалась, — замогильным голосом объявила Гермиона. — Как? — только и смог выдавить Гарри. — Вот так. Ничего не вышло. Гарри и Рон продолжали какое-то время смотреть ей в затылок, а затем обменялись безжизненными взглядами, полными разочарования. — Но почему, Гермиона? — требовательно напирал Гарри, ссутулившись на подлокотнике. Она резко вскочила с кресла, став спиной к камину, и предстала перед своими «судьями», которые осуждали её прямо сейчас. Болезненный блеск в её глазах предупреждал о том, что её нервы были на пределе. — Потому что это неправильно! — в сердцах выкрикнула она. — Я пыталась, но… Когда увидела его, то поняла, что просто не могу. Её голос дрогнул на последнем слове, ком в горле никак не хотел сглатываться, из-за чего Гермиона шумно втягивала носом воздух, чтобы не задохнуться от надвигающейся истерики. — Объясни, — спокойно попросил Гарри, стараясь не терять самообладания. — Что объяснять? — развела руками Гермиона, нервно усмехнувшись. — Что я утратила беспристрастность? Что вижу в Малфое не врага, а обычного парня, у которого тоже есть чувства? Он впервые в жизни сегодня вызвал телесного патронуса, Гарри! Ты бы видел его восторг, его искреннюю улыбку… Вам не понять этого, вы не знаете его таким! Но я знаю, он открылся мне, потому что… Она не договорила мысль. Не смогла осмелиться и произнести вслух наивную догадку, в глубине души надеясь, что она правдива. Она не могла ошибиться, его глаза не лгали, они были такими чистыми. Его нежные поцелуи и прикосновения также не были ложью, это было абсолютно исключено. Она нравится ему, а он нравится ей. Совершенно точно. — Между вами что-то произошло, — сощурившись, протянул Гарри. — Телесный патронус способно вызвать только самое счастливое воспоминание… — он осёкся, поражённо уставившись на подругу с немой догадкой в глазах. Гермиона виновато кивнула, обхватив себя руками, и отвернулась к камину. — Вот чёрт, — выдохнул Рон в пустоту. — Вы только целовались или…? — Только целовались, — прошептала позорную правду Гермиона и закусила губу посильнее, чтобы заглушить душевную боль физической. Гостиная погрузилась в плотную удушливую тишину, единственным звуком в которой был лишь треск поленьев в камине. Слёзы долго сдерживать было сложно, они собирались в уголках глаз, переполняли их и, в конце концов, скатывались по щекам. Гермиона гадала, сколько ещё времени пройдёт, прежде чем мальчики молча удалятся в свою спальню и даже не пожелают ей спокойной ночи. Десять минут? Полчаса? Да и зачем этого дожидаться? Унизительно. Она и так слишком низко пала в их и своих собственных глазах. Гермиона медленно развернулась и уже направилась в сторону лестницы, как вдруг услышала позади себя шаги, а затем почувствовала руку на своём предплечье. Гарри притянул её к себе и порывисто обнял так, как это умеет делать только он — искренне, горячо и очень крепко. Сердце Гермионы сжалось ещё сильнее, а когда Рон присоединился к ним, обняв их обоих, вовсе разорвалось на мелкие кусочки от безграничной любви. Плакать, опираясь на крепкие плечи своих лучших друзей, — сомнительное счастье, но именно его она сейчас испытывала вместе с невероятным облегчением от осознания того, что они простили её. — Тише, тише, Гермиона, всё хорошо, — приговаривал Гарри. — Неужели ты могла подумать, что так быстро от нас отделаешься? — усмехнулся Рон. — Мы не осуждаем тебя, ясно? Мы и не рассчитывали особо, что план сработает, но попробовать стоило… — Заткнись, Рон, — устало бросил Гарри. — Дай ей поплакать, мы ещё успеем всё обсудить. Мы с тобой тоже хороши, посмотри, что натворили. — Что же нам теперь делать? — сквозь слёзы спросила Гермиона, выпутываясь из многослойных объятий. — Это была наша единственная возможность, а я... — Перестань себя корить, — оборвал её Гарри. — Значит, так было нужно. Мы обязательно что-то придумаем, ладно? Они погрузились в недолгое молчание, которое Гермиона нарушила из-за невозможности держать в себе своё беспокойство: — Я очень волнуюсь за Драко, — тихо пробормотала она. — У меня плохое предчувствие. — И у меня, — согласился Гарри. — Не волнуйся, не пропадёт, — Рон всегда старался приободрить, когда все вокруг погружались в уныние. — Эти хладнокровные рептилии — живучие, гады. Вот увидишь, приедет целёхонький. Кстати, его патронус наверняка такой же змееподобный, да? Гермиона улыбнулась. В принципе, Рон почти угадал.***
Драко торопливо собирал вещи, освещая слабеньким Люмосом небольшую дорожную сумку и кровать, на которой беспорядочно лежали вещи, которые предстояло утрамбовать. На рассвете он должен быть в Хогсмиде, где его будет ожидать отец, а потому, так и не сомкнув глаз от волнения, Малфой решил покончить со сборами раньше и отправиться навстречу неизбежному ещё до того, как начнёт светать. Полученное накануне письменное разрешение от Снейпа с позволением покинуть Хогвартс лежало на прикроватной тумбочке. С того момента, когда эта бумага попадёт к Филчу, Драко будет предоставлен сам себе. Никакой защиты в виде толстых стен замка и магического барьера. Он сам добровольно отправится в логово тьмы и безумия, и никто его не остановит. — Что ты там копошишься, Малфой? — послышалось сонное ворчание Забини. — Прости, Блейз, — равнодушно бросил Малфой, не отрываясь от своего занятия. — Я почти закончил. Забини лениво потянулся и сел на кровати, свесив босые ноги. Какое-то время он сонно наблюдал за малфоевской суетой, пока тот не обернулся и не посмотрел на него с раздражением: — Чего ты лунатишь? Спи давай, — громко прошептал Малфой и обернулся к своей кровати, проверяя, ничего ли не забыл. — Драко, что происходит? Малфой почувствовал в его тоне характерные для Блейза строгость и высокомерие, но приближённые к нему люди знали, что так он выражал интерес и беспокойство. — О чём ты? — Не прикидывайся безмозглым троллем, ты прекрасно понимаешь, о чём я, — в той же манере ответил Забини. — Сначала ты пропадаешь где-то по вечерам или уходишь на целый день и приходишь к ужину, а теперь среди ночи отправляешься в незапланированное путешествие. В чём дело? Малфой вздохнул, закрыв сумку на зачарованный замок, подхватил её в одну руку, мантию — в другую, прошёл мимо Забини и, не останавливаясь, бросил через плечо: — Не здесь. В гостиной. Блейз схватил со спинки стула чёрный шёлковый халат и, натянув на ходу, поспешил за Драко. Когда они сели на чёрный кожаный диван в общей гостиной Слизерина, слова у обоих застряли в горле, хотя им было много чего сказать друг другу. Блейз был из тех людей, которые поддерживали связь со всеми и, в то же время, ни с кем по отдельности. Он был приятен в общении, его всегда приглашали на разного рода мероприятия, в том числе, он попал в Клуб Слизней, видимо, особенно приглянувшись профессору Слизнорту из-за популярности своей матери в области «сердечных» дел. Забини везде был своим, но к себе никого и никогда слишком близко не подпускал. Малфой был исключением, вернее, стал, когда замкнулся в себе и сосредоточился только на учёбе и полётах. Блейз чувствовал глубоких людей, но никогда не лез в душу, пока не понимал, что время пришло. Драко многим с ним делился, а Забини никогда не болтал, больше слушал, чем говорил. Очень редко смеялся и если шутил, то без улыбки. Идеальный собеседник. — Самое время для первого за несколько месяцев разговора по душам, — начал он. — Куда ты собрался? — Домой. — А подробнее? — В поместье Малфоев, Забини, что за дурацкий вопрос? — закатил глаза Драко, подперев голову рукой, согнутой на подлокотнике. Блейз видел, что Малфой сейчас не горит желанием чем-то с ним делиться, но было сложно не заметить, как сильно это «что-то» его беспокоило. — В чём ты уже провинился, что папочка жаждет вернуть любимого сына домой? — прозорливо поинтересовался Забини. — Если я тебе расскажу, ты всё равно не поверишь, — хмыкнул Малфой в своей излюбленной надменной манере. — Твой отец — мудак, — будничным тоном констатировал Блейз. — Неужели он всё-таки вовлёк тебя во всё это? Надменная ухмылка сползла с лица Драко, возвращая его в состояние апатии. — Ты знаешь, что происходит у меня дома, Блейз, — ровным голосом произнёс он. — Если бы я и захотел не быть частью этого, то я бы просто не смог. — Погоди, ты хочешь сказать, что добровольно на это согласился? — удивлённо вскинул брови Забини. Малфой лишь взглянул на него безумно усталым взглядом, который говорил намного больше, чем слова. — Твою мать, — с досадой протянул Блейз. — Тебя уже посвятили? — Ещё нет, — тихо и зло ответил Драко. — Но, как ты понимаешь, либо произойдёт это, либо до своего семнадцатилетия я не доживу. Хотя, если честно, меня одолевают большие сомнения, дотяну ли я до этого блядского посвящения. — Что ты имеешь в виду? — настороженно уточнил Блейз. Малфой невесело рассмеялся, закинув ногу на ногу. Он должен признаться хоть кому-то, и Блейз кажется идеальным кандидатом в хранители жуткой тайны. Но внутри вдруг похолодело от волнения, а пиджак внезапно стал ощущаться слишком тесным. — Я вроде как должен убить директора Дамблдора, чтобы заслужить право называться Пожирателем смерти, — на улыбке произнёс он, растягивая каждое слово так, будто произносил сейчас самый нелепый абсурд, который только можно было выдумать. — А что, с кого-то полегче начать нельзя? Поттер там, Уизли, ну или Филч на худой конец… — Поттер — будущий трофей Тёмного Лорда. Он неприкасаем, — на полном серьёзе пояснил Драко, пропустив шутку Забини мимо ушей. — Да что в нём такого? — воскликнул Блейз. — Неужели его и правда так сложно убить? — Очевидно, не так просто, как кажется, — Малфой брезгливо сморщил нос. — Назовём это «парадокс Поттера» — это когда такой полудурок четырёхглазый с руками из задницы и интеллектом, как у картофелины, каким-то загадочным образом постоянно оставляет Волдеморта в дураках. Но есть и другие препятствия. Дамблдор. Поттер находится под его защитой. Думаю, если бы не старик, шрамоголового удалось бы ликвидировать на нашей последней миссии в Министерстве. — «Нашей», — хмыкнул Блейз. — Тебя ведь даже не было там. — Это не имеет значения, — холодно произнёс Драко. — Теперь это — моя жизнь. Они умолкли, но ненадолго — Забини всё ещё не узнал ответ на свой вопрос: — Так что же ты натворил в итоге? Почему уезжаешь? — Ну, как ты мог заметить, Дамблдор всё ещё жив, — пожал плечами Малфой. — От меня так и не поступило никаких действий на этот счёт, а бездействие — тоже действие. А у каждого действия есть свои последствия. Не могу сказать, что я к ним готов, но тут уже бездействие точно не поможет, так как следующая инстанция — жестокая смерть, и конец истории. Драко поднялся с дивана, накинул мантию и наклонился за сумкой. Блейз поднялся вместе с ним, раздумывая, стоит ли задавать ещё один вопрос. — Малфой, — окликнул он его, — так куда ты пропадал постоянно на выходных и вчера вечером? — А это уже не твоё дело, Забини, — ухмыльнулся Драко, особо не собираясь скрываться, но и позлить невозмутимого Забини тоже захотелось напоследок. — Я пошёл. Спасибо, что выслушал. — Да не за что. Желаю тебе не помереть раньше времени, а то я в одиночку этих придурков не выдержу, — Забини с кривой усмешкой кивнул в сторону спален. «Для него ещё война не началась, — с завистью подумал Драко. — У него пока есть время для беззаботной жизни. Немного, но есть». Драко кивнул на прощанье и зашагал в сторону выхода из гостиной, но вдруг резко остановился и, не оборачиваясь, окликнул друга: — Блейз? — Да? Малфой на секунду замешкался, но всё же решился сказать: — Ты помнишь Грейнджер? — Грязнокровка? — Блейз. — Что, это слово больше не в моде? Ладно. Конечно, помню, так и что она? — Присмотри за ней. Драко так и не обернулся, но очень явственно представил гримасу недоумения, исказившую красивое экзотическое лицо друга. — В каком смысле? — В прямом, Забини. В моей голове есть кое-что, что может навредить ей, если я проебусь с окклюменцией, когда Тёмному Лорду приспичит покопаться у меня в мозгах. Ты меня понял? — он слегка повернул голову вбок, чтобы сбитый с толку Забини смог увидеть его профиль. После непродолжительного молчания Блейз чуть слышно ответил: — Как скажешь. Драко облегчённо вздохнул, толкнул дверь и шагнул в темноту коридоров подземелий.***
Оказавшись вдали от замка, Драко явственно ощущал, как с каждым шагом его покидает уверенность, а опустевшее вместилище по капельке заполняет страх. Холодный, обжигающий, промозглый страх. Кап… кап… кап… Малфой обернулся, в последний раз бросив взгляд на миниатюру Хогвартса, что возвышался на холме, и, совершенно не думая о рациональности своих действий, взмахнул палочкой: — Экспекто Патронум! — произнёс он в пустоту, лелея каждое слово. Призванный серебристый дракон покорно вылетел из кончика палочки и устремился к замку, рассекая светлеющее небо, словно падающая звезда. Драко загадал, чтобы патронус продержался до башни Гриффиндора, но не питал ложных надежд, что ему это удастся. В конце концов, он только второй раз в жизни смог вызвать телесного патронуса, а для контроля на большом расстоянии нужен опыт. Но Малфою было всё равно. Он знал, что ещё нескоро сможет использовать это заклинание. Он думал о Грейнджер. Прокручивал в голове их последнюю встречу снова и снова. Как она плакала у него на груди, как он вдыхал её запах, гладил по волосам, спине, шее. Их поцелуй… Такой необыкновенно нежный и чувственный. Непохожий ни на что из того, какими были предыдущие поцелуи с другими девушками. Затем он создал свой первый патронус — поразительной красоты китайский лун, а после… Ещё много-много поцелуев, лёжа в обнимку почти до самого отбоя. — Давай останемся здесь, — прошептал он, щекоча своим дыханием её ухо. — Нас никто не хватится, вот увидишь. — Нельзя, — грустно ответила Гермиона. — Но можем ещё немного побыть здесь. У нас ещё есть время. «У нас ещё есть время». Нет, Грейнджер. Больше нет.***
— Драко! Родной голос, пронизанный щемящей тоской, грустью и вымученным счастьем был музыкой для ушей. — Мама, — выдавил Драко сквозь ком в горле. Нарцисса сбежала по ступенькам массивного крыльца их необъятного поместья, придерживая полы дорогого платья. Малфой бросил дорожную сумку на землю, но домовой эльф не дал ей упасть, щёлкнув пальцами и заставив её замереть в невесомости над землёй. Они с матерью подбежали друг к другу, заключив в объятия, которым было не суждено продлиться долго. Драко сильно мутило, но он не мог понять, аппарация тому виной или животный страх, который подобрался под самое горло, обхватив его своими ледяными скользкими лапами. — Он ждёт тебя, — сдержанно сообщила мать, отстранившись. — Как? — растерялся Драко. — Отец же сказал, что Тёмный Лорд странствует и вернётся только в субботу… — Так и было, — холодно процедил Люциус, неспешным шагом следуя за Драко. — Наш Лорд вернулся раньше, чем планировал. Каникулы закончились, Драко. Пора, наконец, повзрослеть. Отец прошествовал королевской походкой внутрь поместья, безмолвно приглашая сына следовать за ним. Драко бросил последний взгляд на мать, что осталась стоять на крыльце. Она провожала любимого сына глазами, полными слёз, и не смела сдвинуться с места. Там, куда они направлялись, ей появляться было не положено. Они миновали длинный коридор с высокими потолками, который вёл в обеденный зал, но Волдеморта здесь не оказалось. Драко почувствовал, как им овладевала паника, так как уже догадался, куда его вёл отец. Их пункт назначения был не «зал заседаний». Они оказались в нём потому, что здесь был расположен вход в подземелье. — Пап, — тихо позвал его Драко, но Люциус сделал вид, что не слышит его. В такие моменты Драко чувствовал себя слишком маленьким и беззащитным, а та глубочайшая ненависть, что он питал к отцу, почему-то перевоплощалась в острую потребность его защиты. Но Малфой знал: это проделки разума, охваченного страхом. Страх способен обращать здравый смысл в унизительные мольбы о пощаде, которые по ошибке можно принять за давно забытое чувство привязанности. Люциус толкнул металлическую решетку, пропуская Драко вперёд. На лестнице сразу же почувствовался удушливый запах сырости и плесени. Достигнув самого дна Малфой-мэнора, они оказались в слабо освещённом помещении, на полу которого хронически скапливалась влага, образовывавшая мелкие лужицы. — Мой Лорд, — раболепно произнёс Люциус. — Я привёл его. — Прекрасно, просто замечательно, — протянул мерзкий бестембровый голос. — Оставь нас, Люциус. — Конечно, мой Лорд, — Люциус откланялся куда-то в темноту и поспешил покинуть камеру пыток. — Как я рад тебя видеть, Драко, — с приторной сладостью прошипел Волдеморт. Драко вглядывался в дальний тёмный угол, из которого, постепенно приобретая очертания, выплыла зловещая фигура. Хищный оскал почерневших зубов в этой обстановке выглядел ещё более ужасающим. Волдеморт приблизился к Малфою, изучающе склонив голову. — Ты очень напоминаешь мне меня в твои годы. Такой же упрямый и не желающий следовать ничьим правилам. — Я так не думаю, — нетвёрдым голосом возразил Драко. — Между нами нет ничего общего. — А ещё я тоже обожал испытывать судьбу, — улыбка Волдеморта постепенно гасла. Он начал медленно шагать вокруг Малфоя, разглядывая его, словно товар на витрине. — Бросал ей вызов при любой удобной возможности. — Что Вы хотите со мной сделать? Волдеморт продолжал описывать круги, его губы вновь растянулись в плотоядной усмешке. Наконец, он остановился напротив Малфоя и заговорил: — Ты так молод, Драко. Моложе всех нас. У меня никогда не было сына, но когда я тебя впервые увидел, мне стало обидно, что такой смышлёный мальчик оказался сыном своих бездарных родителей, — последние слова он произнёс с пренебрежением и издёвкой. — Вырасти ты под моим пристальным контролем, из тебя мог бы получиться великий волшебник. А для этого нам нужно в корне изменить методы твоего воспитания. Драко затрясся от гнева и страха. Он словно очутился в ночном кошмаре наяву без возможности пробуждения. — Видишь ли, — протянул Волдеморт, вынув палочку из мантии, — просьбы старших необходимо выполнять, Драко. Послушание и дисциплина — неразлучные понятия. Почему? Потому что есть вещи, которые до определённого возраста недоступны нашему пониманию. Их нужно внедрять и вбивать силой, чтобы твоё чадо не свернуло на кривую дорожку, поддаваясь сантиментам и иллюзиям, туманящим рациональное мышление. Мне нужно, чтобы ты понял, Драко. Мир меняется, и либо ты помогаешь его менять, либо будешь наказан столько раз, сколько потребуется, пока не поймёшь. Волдеморт пристально изучал его своими вертикальными зрачками. Драко не мог унять дрожь и избавиться от гримасы ужаса на лице. Он понимал, что выглядит жалко, тем самым только распаляя злорадство Волдеморта и подпитывая его власть и превосходство. Страх струился по венам и артериям, полностью заменив кровь, пожирал все внутренности, обратив их в кровавое месиво. В состоянии аффекта мозг начал подбрасывать картинки измученных и изувеченных пленников, лежавших не так давно на этом самом полу, корчившихся в предсмертной агонии; глаза матери, исполненные скорбью; лучезарно улыбавшуюся Грейнджер, её золотые веснушки, тёплые карие глаза и восхитительно пахнущие светло-каштановые кудри. Грейнджер. Свет маяка, надежда. И она реальна. Реальнее всего, что происходило здесь и сейчас. Драко выпрямился. Дрожь унялась, кровь снова циркулировала по венам. Он поднял ясный взгляд на своего Лорда, задрав кверху подбородок и вглядываясь с ярко выраженным вызовом в его ненавистное змееподобное лицо. Он знал, что будет дальше. Он видел, как менялся в лице Волдеморт, как его обуревала ярость. — Ты не сможешь бороться вечно, Драко, — с леденящим душу презрением прошептал Тёмный Лорд. — Ты будешь страдать и мучиться от боли. Будешь извиваться прямо на этом мокром полу, моля о пощаде. Пока ты не усвоишь урок. Он направил палочку ему прямо в сердце. Ни один мускул на бесстрастном лице Драко не дрогнул, а взгляд стоически удерживался на узких зрачках. «Я презираю боль. Я ничего не боюсь. Я выдержу любую пытку ради того, чтобы увидеть твою улыбку снова». Он опустил веки и сделал глубокий вдох, встречая боль, как давнего друга, почти с наслаждением вслушиваясь в звучание её имени: — Круцио!