***
Драко практически нёсся по коридорам подземелий. Он на ходу стягивал мантию, ослабляя слизеринский галстук — скоро он избавится от этого тряпья. Сегодняшний ужин он пропустит, но рассказывать об этом никому не собирался. Единственное препятствие, которое ему предстояло преодолеть — общая гостиная Слизерина. С чёртовыми слизеринцами. Наспех пробормотав пароль, он толкнул дверь с трогательным змеиным оформлением и увидел, а точнее, услышал то, чего больше всего боялся. — С днём рождения! — завопил серпентарий в полном составе. Как бы Малфой ни старался морально подготовиться к этому моменту, эффект неожиданности возможно отразить только если пойти на опережение и напасть первым. Но у Драко не было никаких шансов. — Какого хера вы так разорались? — он поморщился, окинув взглядом залитое зелёным светом помещение, в котором явно что-то изменилось. — Вы что, украсили наш гадюшник? Было лучше. — Да брось, дружище, — Блейз вскочил с дивана и, подбежав к Малфою, крепко обнял его, взъерошив волосы. — Мы хотели поздравить тебя ещё с утра, но ты проснулся только к обеду, наверное. Это не было правдой. Драко даже не ночевал сегодня в спальне, хотя слизеринцы действительно видели его вечером «дома». Плотно зашторенный балдахин был прекрасной иллюзией спящего за ним человека, и лучше не проверять, зачарован ли он — любопытство в таких случаях могло быть наказуемо. Это была последняя ночь, проведённая Гермионой в лазарете, и Малфой решил потратить время досуга и сна на попытки продвинуться в исцелении шкафа. Травма Грейнджер слишком сильно подействовала на его душевное состояние, нарушив внутренний баланс, потому в первые дни Драко не рискнул прикасаться к шкафу, чтобы не пустить достигнутый прогресс низзлу под хвост. — Хоть ты и вёл себя максимально подозрительно весь год, мы всё равно тебя любим, в семье не без урода, как говорится, — произнёс Тео, торжественно поднимая вверх увесистую бутыль огневиски. — Специально для тебя достали целый ящик. Надеюсь, ты понимаешь, насколько невежливо с твоей стороны будет съебаться. Драко одновременно и умиляло, и неимоверно бесило то, как его товарищи пытались игнорировать очевидное. Он точно знал, что у Нотта вертелось на языке красноречивое уточнение, которое он деликатно опустил. «Съебаться к своей грязнокровке». О да, именно это Малфой и собирался сделать. Причём, как можно скорее. — Увы, сегодня я отмечаю своё совершеннолетие в кругу семьи, Тео, — с приторной любезностью и без капли сожаления выдал Драко, выпутавшись из крепкой хватки Блейза. — Твоё завуалированное желание нажраться по первому попавшемуся поводу я почти не распознал, клянусь. — Ты обижаешь меня! — возмутился Нотт под неодобрительные смешки парней. — Сколько можно бегать от нас, Малфой? Разве мы — не семья? Что с тобой стало? Драко смерил его надменной ухмылкой и окинул беглым взглядом всех остальных. Удивительно, как за считанные секунды изменилась атмосфера в гостиной. Неуютная тишина сгущалась до такой степени, что скоро её можно будет разрезать ножом. Девчонки переминались с ноги на ногу, изучая взволнованным взглядом недовольного именинника. В какой-то момент ему даже стало неловко перед ними за испорченный праздник — наверняка над украшениями постарались Пэнси с Дафной и Асторией, их ведь с самого детства обучали всей этой декоративной дребедени. — Не думал, что мне придётся оправдываться перед всем факультетом за своё желание провести день рождения дома, — Малфой старался сделать так, чтобы это прозвучало как можно непринуждённее, но вышло, как обычно, пассивно-агрессивно. — Вы в праве устроить вечеринку в обход её виновника. Развлекайтесь, господамы. Он устремился к спальням, краем уха улавливая неуклюжие попытки Блейза и Тео разрядить обстановку, как вдруг ощутил лёгкое прикосновение к своему локтю. Малфой нехотя обернулся, заранее зная, кто его потревожил. — Драко, прости, это была моя идея, — Пэнси виновато опустила взгляд, сведя брови к переносице. — Я помню, что ты не любишь подарки и сюрпризы… — И поэтому решила, что закатить вечеринку-сюрприз — именно то, что мне нужно? — едко съязвил Малфой. Его тон оскорбил её. Пэнси вскинула голову, уставившись на Драко горящим взглядом, обиженно поджав губы. Это выглядело так по-детски, практически смешно. В этот момент он задумался о том, что раньше никогда не проявлял жестокости к Паркинсон. Равнодушие — лучшее и единственное, что он мог ей дать. Глумление над чужими чувствами было ему не чуждо раньше, но сейчас, как ему казалось, он давно избавился от этого. Так почему же, смотря в её воспалённые, блестящие от слёз глаза, ему хотелось рассмеяться ей в лицо? Причин для подобных изменений на деле было достаточно. Драко планомерно становился бессердечным и жёстким, чего и стоило ожидать, учитывая, чем была наполнена его жизнь. Всё сводилось к тому, что он с каждым днём переставал походить на человека, сохранив лишь привычную для всех наружность. «Я мёртв внутри, Пэнси. Какой ещё, блять, нахуй, день рождения?» — Я хотела, чтобы ты расслабился, — оправдывалась Паркинсон, начиная выходить из себя. — Чтобы провёл время с нами, твоими друзьями. — Я же сказал: меня ждут дома, — Малфой врал настолько убедительно, что сам начал верить в свою ложь. Высший уровень окклюменции со временем напрочь избавлял от любых мук совести на почве вранья — правда давно утратила для Драко свои очертания. Она была хамелеоном. Сейчас он скроется за дверью спальни и лишь тогда в полной мере осознает, что в очередной раз солгал. — Каждый раз ты заставляешь меня чувствовать себя идиоткой, — чуть слышно пробормотала Пэнси. — Может, потому, что ты решаешь за других, как им проводить их праздник? — холодно произнёс Малфой, вопросительно изгибая бровь. — Могла бы просто спросить. Но ты, как обычно, решила сделать по-своему. Выдавив жалкую, слегка истеричную улыбку, Пэнси быстрым грубым движением утёрла проступившие слёзы, словно их вовсе не было и ей больше не больно. Заправив волосы за уши, она шагнула вперёд и, в нерешительности протянув руку, робко коснулась его щеки. Драко неподвижно наблюдал за Паркинсон, гадая, насколько далеко она планирует зайти. Ибо её лицо было чертовски близко. Пэнси встала на носочки и нежно коснулась губами уголка его рта, непозволительно долго не разрывая контакта. Он, казалось, вовсе не дышал. Вся его энергия была направлена на то, чтобы сдержаться и грубо не отпихнуть Паркинсон от себя, как следует, наорав на неё. Чахлые остатки слизеринской доброты подсказывали ему, что, пожалуй, стоит позволить старой подруге взять то немногое, что ей было доступно. Безответная любовь этого человека досаждала, как и любые невзаимные чувства, но ведь она была хорошей. Пэнси любила его не за что-то, а вопреки всему, хоть Малфой и не считал это настоящей любовью. Скорее прихотью и неприятием одиночества. — С днём рождения, Драко, — её горячий шёпот коснулся его уха. Малфой закрыл глаза, стиснув зубы, едва не поёжившись от неприятных мурашек. В этот момент ему стало совершенно ясно: никогда, ни при каких обстоятельствах он не хочет, чтобы его касалась другая девушка. Его тело отзывалось только на прикосновения Гермионы Грейнджер и на физиологическом уровне отвергало чужое тепло. — Веселитесь, — холодно процедил он, медленно повернувшись к спальне и, подойдя к своей кровати, захлопнул за собой дверь невербальным жестом руки. Грузно опустившись на кровать, Драко позволил себе минуту покоя, дабы собраться с мыслями, абстрагироваться от мракобесия, затеянного слизеринцами в гостиной, и настроиться на самый лучший вечер в его жизни. Через полчаса они с Грейнджер встретятся на окраине Хогсмида и отправятся в долгожданное путешествие. Только вдвоём. Это был единственный сюрприз, которому он был по-настоящему рад. Гермиона так и не сказала ему, куда ведёт созданный ею портал. Малфой догадывался, что, вероятнее всего, они отправятся куда-то за пределы Великобритании, но настаивать на преждевременном раскрытии тайны не стал: он видел, как горели её глаза, когда они обсуждали предстоящее путешествие, она была бесконечно горда собой из-за того, что ей удалось заинтриговать самого Драко Малфоя, доверху напичканного самыми разнообразными тайнами. Ему всегда было известно больше, чем остальным. Но один секрет всё же удалось придержать в качестве подарка на день рождения. Единственное, о чём попросила Гермиона — одеться в лёгкую летнюю одежду. Никаких уточнений и подсказок больше не было, но это был ещё один повод предположить, что они отправятся куда-то за границу их страны, где господствует жаркий климат. Они должны вернуться завтра вечером, а значит, их сегодня ждёт сказочный закат, волшебная ночь и ещё целый день, проведённый в любви и гармонии. Драко заслужил это. Он, чёрт возьми, заслужил душевного и физического отдыха в компании любимой девушки. Его мечтательный мыслительный поток прервал тихий хлопок. Острое чувство дежавю родом из мэнора вынудило Малфоя резко подорваться с кровати, машинально схватившись за палочку. — Дэйзи? — изумлённо воскликнул он, оглядывая эльфийку в её любимом фиолетовом платьице. — Что ты здесь делаешь? — Хозяин Драко, — она низко поклонилась, едва не касаясь пола кончиками длинных ушей. — Дэйзи хочет поздравить Вас с днём рождения, сэр! Она покраснела, робко выудив из миниатюрной кожаной сумочки крошечный свёрток. Малфой недоуменно нахмурился, но всё же решил сделать исключение и принять поздравление. — Что это? — вежливо спросил Драко, развязывая аккуратный бантик. Дэйзи не торопилась с ответом, пока он не распаковал подарок полностью. Внутри оказалась тонкая изумрудная нить с нанизанным на неё одиноким лунным камнем размером с маленькую горошину. — Это магический артефакт, сэр! — с переполняющим восторгом пропищала эльфийка. — Аппарационный амулет. Дэйзи создала его сама. Он наделён эльфийской магией и свойствами Протеевых чар. — Протеевых чар? — Малфой опустил заинтересованный взгляд на Дэйзи, отвлёкшись от изучения незамысловатого украшения. — Значит, есть и другие? — Ещё один, — утвердительно кивнула эльфийка. — У хозяйки Нарциссы, сэр. Дэйзи подарила ей такой же. Когда вы коснётесь волшебной палочкой зачарованного камня, амулет хозяйки явит ей изображение места, в котором вы находитесь, таким образом, у вас будет возможность аппарировать друг к другу, а благодаря эльфийской магии — преодолевать любой антиаппарационный барьер. Драко не знал, как реагировать. Он был глубоко тронут заботой Дэйзи и её любовью к своим хозяевам. Вряд ли кто-то из семей, позволявших себе держать эльфов в своих особняках, могли похвастаться настолько тёплыми, дружескими отношениями с прислугой. — Это очень мило, Дэйзи, спасибо большое, — от всего сердца поблагодарил её Малфой и, надев амулет на руку, присел на корточки, чтобы поравняться с ней. Дэйзи всегда ужасно смущалась, когда он так делал — в бюро по распределению домовых эльфов весьма доходчиво объясняли, что дружба между хозяином и эльфом абсолютно исключена. Но Нарцисса и Драко, похоже, сами были исключением. Дэйзи была не просто прислугой, она являлась практически членом семьи. — Это ещё не всё, хозяин Драко, — её тонкие ручки вновь полезли в маленькую сумочку, выудив оттуда конверт, который Малфой узнал бы из тысячи — дорогая бумага и фамильная сургучная печать чёрного цвета. — Письмо от Вашей матери, сэр. Драко усмехнулся, приняв конверт из рук эльфийки. Благодаря тому, что письмо не было привязано к совиной лапе, пролетев сотни километров на ветру, Малфой ощутил тонкий запах, исходящий от бумаги. В груди разлилось приятное тепло. Мама. Аккуратно отклеив печать, он извлёк из конверта короткую записку. Быстро изучив глазами её содержание, Драко нахмурился и непонимающе взглянул на Дэйзи. — Тебе что-то известно об этом? Она отрицательно замотала головой, испытующе взирая на хозяина. Малфой снова прочёл записку, осмысливая каждую строчку:«Дорогой мой Драко! Поздравляю тебя с твоим семнадцатилетием. Ты стал совсем взрослым, сынок. Ты знаешь, как сильно я люблю тебя, солнышко. Прости свою глупую маму за нежности, знаю, тебе они не нравятся. У меня для тебя есть подарок. Отказа я не приму. Дэйзи переправит тебя в нужное место. Оно очень красивое, ты раньше в таких никогда не бывал. Будь добр, надень свой чёрный смокинг, который мы купили в прошлом году в «Твилфитт и Таттинг». Он безумно тебе идёт.
С самой горячей и искренней любовью, мама».
Драко разочарованно усмехнулся, покачав головой. Ещё никогда в жизни он так убедительно не лгал. До такой степени, что ложь нежданно-негаданно оказалась правдой. Это ли не ирония? Первая посетившая его мысль была о том, что Нарцисса, вероятно, имела скрытые прорицательские способности и намеренно решила сорвать их с Гермионой планы, чтобы воспрепятствовать неуместному романтическому рандеву. Разумеется, потому, что так было правильно. Как бы там ни было, сейчас Драко находился не в том положении, чтобы отказать. Они и вправду почти не виделись с матерью и совсем не проводили времени вместе. Отчасти это была и вина самого Драко, так как он старался держаться подальше от мэнора, но за целый год он ни разу не удосужился пригласить маму куда-то за пределы поместья, ведь ей там тоже приходится совсем несладко. Пускай это было не совсем уместно в рамках новых реалий, но сейчас Малфою стало стыдно от осознания, что он — никудышный сын. Он часто оправдывал себя тем, что недостоин тратить время матери после своего чудовищного поступка. На деле всё было куда более непривлекательно — он руководствовался лишь своими чувствами и желаниями, стремясь как можно больше времени проводить с девушкой. Он был уверен, что мама это понимала. Она понимала его во всём, прощала все самые тяжкие грехи. Пожалуй, посвятить ей один вечер по случаю дня рождения — меньшее, что Драко мог для неё сделать. Обречённо вздохнув, он забрался на кровать и призвал с прикроватной тумбы перо, чернила и пергамент. В короткой записке Малфой постарался как можно менее болезненно обрисовать возникшую ситуацию и попросил у Гермионы прощения за то, что вынужден отменить их путешествие в самый последний момент. Открыв их с Блейзом общий гардероб из чёрного резного дерева, Драко с тоской уставился на зачехлённый смокинг, который надевал последний раз во время примерки в магазине — за целый год не нашлось ни единого повода напялить это упоительно дорогое, сковывающее движения, тряпьё. С ещё большей тоской он взглянул на аккуратно сложенную летнюю одежду, которую ему также до сих пор не посчастливилось надеть, несмотря на заступившую жару. — Я буду ожидать Вас возле замка, хозяин Драко, — пролепетала Дэйзи и аппарировала, чтобы не смущать его своим присутствием. В который раз Малфой подумал о том, что чары защиты в Хогвартсе оставляют желать лучшего. Ведь среди эльфов тоже могут оказаться убийцы. И как ещё Реддл не догадался наложить на Дэйзи Империус и подослать её прямиком в кабинет Дамблдора? А ещё лучше — в гриффиндорскую спальню мальчиков. От этой мысли стало тошно. Грейнджер бы расплакалась. Она была бы в восторге от Дэйзи. Впрочем, сегодня они познакомятся всего через каких-то пять минут. Покинув стены школы, Драко поморщился от яркого солнца — после желтоватого полумрака замка глазам требовалось время, чтобы привыкнуть к дневному свету. Запустив руку во внутренний карман смокинга, Малфой изъял сложенный вдвое листок пергамента и вручил его Дэйзи. — После того, как ты перенесёшь меня, нужно, чтобы ты вернулась в Хогсмид и отдала эту записку Гермионе Грейнджер. Она будет ожидать на окраине деревни возле лесной опушки. И никому ни слова об этом. — Да, хозяин, — участливо закивала Дэйзи, принимая послание из его рук. — Дэйзи всё сделает. Драко взял её за руку и, спустя несколько мгновений, они оказались на крыше многоэтажного здания. Оживлённая широкая улица с бесконечно снующими автомобилями служила безошибочной подсказкой, что они перенеслись в мир магглов. Но это был не Лондон. К тому же, Малфой не мог не заметить, что аппарация заняла немного больше времени, чем обычно. Напротив, через дорогу, на широкой площади располагался роскошный дворец, который смотрелся до ужаса нелепо в окружении дорожных знаков, электропроводов и светофоров, возвышаясь над шумящей проезжей частью, наполненной звуками автомобильных гудков и полицейских сирен. Драко догадался, что, вероятно, об этом самом месте шла речь в записке матери. Высокая двухэтажная аркада, увенчанная медными статуями двух всадников на крыше, выглядела как отчаянная попытка маггловского архитектора впечатлить заказчика, кем бы он ни был. В каждой из арок второго яруса располагались причудливые статуи, принявшие неестественные пафосные позы, с надменными застывшими лицами. — Ну, и где мы? — Малфой повернулся к Дэйзи и почувствовал себя полным идиотом: пока он изучал местность, след эльфийки уж давно простыл. Вероятно, она приняла решение более не обременять его своим присутствием. Или, скорее всего, так ей было приказано. По всей видимости, звук аппарации заглушился какофонией городского шума. — Прекрасно. Спасибо, блять, большое! Он нервно заозирался в поисках выхода и довольно быстро его отыскал. Преодолев быстрым шагом расстояние до невзрачной металлической двери, Драко вскрыл замок с помощью волшебной палочки, не утруждая себя запереть его обратно. Эта вылазка нравилась ему всё меньше, учитывая день, на который она пришлась. Гадкое предчувствие близости полнейшего фиаско одолевало с каждой минутой: что-то ему подсказывало, что праздник, организованный Гермионой, ему бы пришёлся по душе намного больше. Минуя шестнадцать лестничных пролётов унылого душного здания с пустыми коридорами, Малфой оказался на улице. По сравнению с этим кошмаром крыша была островком уюта и спокойствия. Здесь было ужасно. Шумно, затхлый запах автомобильного топлива вызывал удушье, но, казалось, Драко был единственным, кто так остро его ощущал. Магглы перестали замечать загрязнённость воздуха — для них он был привычным. — Мистер Малфой, — окликнул его незнакомый мужской голос. Драко повернулся на звук, с головы до ног оглядывая подошедшего к нему мужчину лет тридцати пяти в дорогом костюме. Он дружелюбно улыбнулся, протянув руку в знак приветствия. — Доминикус Певерелл, нотариус леди Нарциссы. Очень рад знакомству. Малфой решительно ничего не мог понять. Всё это походило на какой-то низкопробный розыгрыш: он стоял посреди людной улицы неизвестного ему города в мире магглов в свой ебучий день рождения и смотрел на совершенно чужого мужчину с отдалённо знакомой фамилией, который явно был куда больше рад его видеть, чем Драко. Не прилагая ни малейших усилий для ответной улыбки, он коротко пожал протянутую руку, не удостоив незнакомца словами приветствия. — Где моя мать? Где-то глубоко в душе у Малфоя теплилась надежда, что Нарцисса просто не желала находиться на людной улице, переполненной суетящимися магглами, и ожидала его внутри этого нелепого дворца, но проклятое чутьё подсказывало, что что-то явно пошло не по плану, и ответ этого душного клерка окончательно испортит и без того непраздничное настроение. — О, леди Нарцисса разве вам не сказала? — сконфуженно улыбнулся Доминикус. Кто бы, блять, сомневался! — Похоже, произошло некоторое недопонимание: видите ли, мистер Малфой, ваша матушка поручила мне сопровождать вас, поскольку она не может покидать поместье по… уважительной причине, — придурок в костюме неуверенно замялся, по всей видимости, он не был осведомлён о деталях этой самой причины. «Какой же я идиот». Драко обречённо прикрыл глаза, вспоминая, что было сказано в записке матери, а именно — ни слова о том, что они проведут праздник вместе. Она попросила его надеть смокинг. Вот и всё. — Мистер Малфой, я понимаю Ваше разочарование, мне жаль, что Ваши ожидания не оправдались… — Вы себе даже не представляете, насколько, — раздражённо процедил Драко, отвернувшись в сторону. Теперь-то он не сомневался, что мать специально всё подстроила таким образом, чтобы её сын держался подальше от девушки, к которой он, как он сам однажды проболтался, «испытывает глубокую привязанность». Коварная женщина, страшный человек. Безумно любящая мать. Ещё ни разу в жизни он так не огорчался своей неспособности самостоятельно аппарировать. Погрязнув в более срочных делах, он даже ни разу не практиковался. — Где мы вообще находимся? Это не Англия, верно? Доминикус несомненно был рад смене неловкой темы и с заметным воодушевлением произнёс: — Мы с Вами находимся в Вене, сэр! Вы раньше бывали в Австрии? — Нет, — сухо ответил Малфой. — Почему Нарцисса заставила меня напялить смокинг? Мы что, собираемся на королевский приём по случаю моих именин? — О, это не дворец, мистер Малфой, — рассмеялся Певерелл. — Это оперный театр. У Драко дёрнулся глаз. Он медленно перевёл взгляд на Доминикуса, с надменным удивлением выгнув бровь. — Что, простите? Похоже, мать ему за что-то мстила. Отправить сына в его день рождения наслаждаться воплями магглов — не что иное, как самая настоящая, изощрённая месть. «Так и знал. Она не простила мне убийство Люциуса. Что ж, по крайней мере, после такого меня точно больше не будет мучить совесть. Я полностью искуплю свою вину перед мамой этим вечером». — Венская опера — один из грандиознейших памятников европейской архитектуры, — как ни в чём не бывало продолжал Доминикус, — а также один из важнейших оперных центров мира. — Вы, должно быть, шутите, — с сарказмом прервал Драко его бесполезную тираду, выражая крайнюю незаинтересованность его рассказом. — Видите эти статуи, мистер Малфой? — всё ещё не сдавался Певерелл, указав пальцем на верхний ряд арок. — Ничего более пафосного в своей жизни не видел. Что у них с лицами? — Это — своего рода аллегории, — пояснил Доминикус. — Любовь, фантастика, трагедия, комедия и героизм. Пять основ, на каждой из которых строится любая драма. Малфой закатил глаза, поймав себя на мысли, что сделает это ещё не один десяток раз за сегодняшний вечер. Нотариус продолжал своё образовательное вещание ещё некоторое время, после чего подхватил Драко за локоть и повёл к пешеходному переходу. — Давайте же скорей посмотрим, что внутри, — с воодушевлением произнёс Певерелл, потянув его за собой, когда на светофоре зажёгся зелёный свет. У Малфоя сложилось впечатление, что этот тип был куда более взволнован предстоящим вечером, чем полагалось мелкому служащему, на которого взвалили обязанности няньки. Он явно знал про искусство чрезмерно много для человека, деятельность которого с этим никак не связана. — Откуда Вам всё это известно? — спросил Драко, переступая порог массивных деревянных дверей. — В юности я интересовался многими вещами, прежде чем сделать выбор в пользу бумаг, — без прежней участливости отозвался Доминикус, словно своим невинным вопросом Малфой по какой-то неведомой причине смог его задеть. Внутреннее убранство оперного театра пестрило изобилием скульптурных композиций и лепнины, концентрация мрамора и позолоты на стенах, полу, лестнице и потолке создавала впечатление, будто это не театр, а жилище гигантского ниффлера. Нарцисса была права: в таком месте Драко ещё никогда не бывал. Если архитектор и преследовал какую-то цель, то, вероятно, заключалась она в том, чтобы уместить все признаки богатства и роскоши в одном месте, не затрудняя себя тем, чтобы проверить конечный результат на предмет безвкусных излишеств. Арки, арки, всюду были чёртовы арки различных размеров. И это пристрастие к золоту… Интересно, почему магглы стремятся озолотить всё вокруг? Как может золото быть частью интерьера? Оно предназначено для ценных вещей, для фамильных украшений, уникальных артефактов, в конце концов, для монет — то, без чего невозможна цивилизованная жизнь в любом из миров, хотя довольно иронично, что маггловские деньги больше не изготавливаются из драгоценных металлов. Как могло кому-то прийти в голову обмазать золотом стены?! Холл театра был переполнен: от обилия смокингов, дорогих костюмов и платьев рябило в глазах. До слуха Драко доносилась немецкая, английская и французская речь, смешавшаяся в единый однообразный гул, давящий на ушные перепонки. Певерелл продемонстрировал два билета капельдинеру и, дождавшись его одобрительного кивка, приправленного дежурной вежливой улыбкой, направил Малфоя к просторной лестнице, устланной тёмно-зелёным ковролином, преодолев которую они оказались в узком дугообразном холле. Здесь не было почти ничего, кроме бесконечного количества одинаковых дверей. Спустя некоторое время, они всё же достигли конца странной дуги, которая упиралась в тупик. — Нам сюда, мистер Малфой, — указав на последнюю дверь, проговорил Доминикус. Он всё ещё излучал любезность, но без былого энтузиазма. По необъяснимой причине Драко это обрадовало: нечего корчить из себя святошу, когда дело пахнет трёхчасовой оперой. Возможно, к концу этой пытки Певерелл ему даже понравится. На самом деле, Малфой понятия не имел, как происходит данное действо. Единственное его представление о том, что примерно его ожидает, он почерпнул из рассказов матери в далёком детстве и из тошнотворных пластинок на школьном граммофоне. Больше всего ему действовал на нервы брошенный заевший проигрыватель в Выручай-комнате. Там тоже истошно орал какой-то болван, застрявший на одной ноте. За последней дверью их встретил ещё один капельдинер, он изучал их билеты более придирчивым взглядом, приняв самое серьёзное выражение лица, но через пару мгновений его черты смягчились, губы растянулись в точно такой же раболепной улыбочке. Вероятно, он пожелал им приятного вечера, как мог догадаться Драко, исходя из короткого «danke», сказанного Доминикусом в ответ. Как только из-за тёмно-бордовой шторы показался зал, Малфой понял, почему они так долго двигались вдоль ряда дверей, словно по длинной дуге. Зал оперного театра представлял собой огромное просторное подковообразное помещение с сотнями ярко-красных кресел и большой сценой. Если в холле сплошь всё было отделано золотом, то здесь был явный перебор красного. «Грейнджер бы оценила. Чёртов Гриффиндор преследует меня даже в мире магглов». — У нас с Вами лучшие места, мистер Малфой, — самодовольно изрёк Певерелл. — Крайняя ложа бельэтажа — здесь у нас будет возможность насладиться спектаклем в мельчайших деталях. Самыми престижными местами считаются ложи бенуара, что находятся прямо под нами, но на мой взгляд, для полноты картины необходимо находиться на некотором возвышении. К тому же, отсюда прекрасный вид на оркестровую яму. Малфой лениво опустил взгляд, заслышав наиболее нелепое словосочетание из всех только что озвученных терминов. Яма под сценой и правда была. В ней находились люди с музыкальными инструментами. Большинство из них Драко уже видел раньше, кроме гигантской граммофонной трубы без остального граммофона, закрученной причудливым образом. По всей видимости, в это нужно дуть, но как Малфой ни пытался разглядеть хоть какое-то отверстие, кроме медного раструба, так ничего и не нашёл. Интерес представлял не только сам инструмент, но и его владелец — хрупкая девушка, которая, казалось, едва его удерживала в руках. В то время как в соседнем от неё ряду расположился тучный мужчина с крошечной флейтой-пикколо в пухлых руках. Драко поразился, как его толстые пальцы умещаются на клапанах — выглядело это совершенно комедийно. «Магглы глупые. Почему бы этим двоим не поменяться? Это же непрактично». — Сегодня в венской опере будет звучать Вагнер, — Малфой не мог не заметить, что настроение Певерелла постепенно менялось. На его губах заиграла надменная, немного скучающая ухмылка. Он перевёл взгляд на Драко. — Вы когда-нибудь слышали про оперу «Парсифаль»? — Я ни про какую оперу не слышал, с чего бы мне в принципе интересоваться этим? — Малфой издевательски выгнул бровь. Зрители постепенно рассаживались по местам. Поразительно, сколько народу жаждало потратить драгоценное время своей жизни на какую-то ахинею: на каждом ярусе в каждом ряду толпились люди, сверяясь с номерами сидений на своих билетах. Что с ними всеми не так? Сегодня прекрасный летний вечер, великолепная погода для прогулок, отдыха на открытых террасах за бокалом вина. Но вместо этого они все пришли в душный красно-золотой театр на чёртов спектакль. Настоящие клинические идиоты. — Рихард Вагнер — композитор — называл это произведение «торжественной сценической мистерией», — продолжал Доминикус, смакуя каждое слово. — Религиозная церемония, которая отнюдь не вписывается в рамки светских развлечений. Вагнер настаивал, чтобы никаких аплодисментов не было, ибо они неуместны, однако, разумеется, зал всегда буквально взрывается бурными овациями после каждого акта, — он благоговейно усмехнулся, уставившись в потолок. — Я не знаю немецкого, — смерил его презрительным взглядом Малфой. — Надеюсь, меня выгонят за то, что я не разразился бурными овациями. — О, не беспокойтесь об этом, сэр, — Доминикус вновь оживился и, подавшись вперёд, протянул руку вверх над сценой. — Видите этот экран? Когда начнётся вокальная партия, проектор выведет на него английские субтитры. — Английские чего? — скривился Драко. Весь этот маггловский бред начинал просто неимоверно бесить. — Субтитры, сэр. Перевод. — И как прикажете наслаждаться происходящим на сцене, если я буду всё время пялиться в экран? — Малфой решил, что позволит себе маленькую приятность в честь праздника и доведёт этого кретина до ручки. Ничего, Нарцисса найдёт себе нового нотариуса. Певерелл снисходительно улыбнулся и понимающе закивал. — Виноват, мистер Малфой, — исправился он, — совсем забыл, что Вы ещё новичок в этом деле. Я буду Вам рассказывать всё, что происходит на сцене. На последней реплике ему пришлось чуть повысить голос: в зале раздались аплодисменты — угловатый дирижёр встал за дирижёрский пульт и, повернувшись к зрителям, быстро поклонился. Свет в зале постепенно приглушался, пока не сошёл на нет, вместе с ним затихли и аплодисменты, растворяясь в последних одиночных хлопках. Дирижёр взмахнул палочкой. Судя по жесту, это была Серпенсортия, но, к превеликому разочарованию и вопреки ожиданиям эпичного начала оперы в виде змеиного удушения одного из оркестрантов, из кончика палочки не вылетела кровожадная рептилия. Вместо этого зал театра наполнился тихими протяжными звуками виолончелей, играющих в унисон. Остальных оркестрантов вовсе не смутило, что заклинание не удалось, они достойно держали лицо, с необычайно сосредоточенным видом уставившись в подсвеченные пюпитры. Занавес медленно, словно тайком, пополз вверх, являя зрителю незамысловатые декорации в виде густо посаженных деревьев, впрочем, лишь одно из них было «настоящим», остальные же были изображены на гигантском холсте. Их неподвижность сбивала с толку — Драко не привык к маггловской мертвечине: неподвижные люди на колдографиях с застывшими улыбками на лицах, замершая природа на картинах — всё это выглядело довольно пугающе и неестественно. Оркестровое вступление развивалось неторопливо, к виолончелям подключились остальные струнные, а за ними — духовая группа. Это был светлый сакральный хорал: простые гармонии, никаких диссонансов, лишь ласкающие слух мажорные и минорные трезвучия и заполняющие аккордовый фон переливы арпеджио. Эта музыка напоминала изображение утреннего рассвета, когда оживает природа, пробуждаются птицы, на молодой траве блестят капли росы. Волнообразная динамика и плавные смены регистров от самого низкого до высокого усыпляли бдительность слушателя, пока вдруг, совершенно неожиданно, уже привычная слуху гармония не обрушилась на него щемящей, тревожной модуляцией — внезапной сменой тональности. Потрясающее композиторское владение музыкальными красками. «Мерлин, какая же скокутища, я сейчас сдохну». Драко развалился на кресле, сцепив пальцы в замок. Как бы он сейчас хотел увидеть мать. Не потому, что он скучал по ней, а для того, чтобы высказать ей всё, что он думает о ней и её идиотском «подарке». И снова он готов был взвыть от досады из-за неосвоенной аппарации. Первым делом он бы отправился в мэнор и устроил матери скандал, а затем сразу же аппарировал в Хогсмид, нашёл бы Грейнджер где-то в районе школьной библиотеки и, не проронив ни слова, потащил бы её к тайному ходу через «Сладкое королевство», не тратя времени на переодевание чёртового смокинга. «Надеюсь, ты носишь амулет Дэйзи, злобная ведьма, — Драко потянулся за палочкой и, отодвинув край рукава, коснулся кончиком древка лунного камня. — На, смотри. Я вкладываю в это видение весь свой гнев. Надеюсь, хотя бы десятая его часть тебе передастся». Амулет не подал никакого знака, свидетельствовавшего об успешной передаче сообщения, но Малфой надеялся, что это было так задумано эльфийкой, и где-то на окраине Уилтшира Нарцисса непременно прониклась теплом и нежностью от мысли, что дорогой сын прямо сейчас о ней вспоминает. На сцене начало происходить какое-то движение. Похоже, увертюра подходила к концу — возле бутафорского дерева возник высокий мужчина с разукрашенным лицом в странной одежде, похожей на средневековые доспехи. Лишь когда свет прожекторов направился прямо на него, Малфой заметил, что на импровизированной лужайке всё это время валялась кучка магглов в похожем нелепом одеянии. И тут произошло самое страшное. Оркестр затих, и единственное бодрствующее тело на сцене стало в стойку, которую Драко навечно запомнит как «сейчас-вы-все-оглохнете» позу. Маггл завопил что есть мочи, и лежащая вокруг массовка лениво потянулась. Малфою показалось, что они явно не доигрывали: от таких воплей кто угодно уже давно бы обосрался. Драко вопросительно взглянул на Доминикуса, что довольно улыбнулся ему в ответ. Певерелл наклонился к нему и тихо заговорил: — Это — Гурнеманц, рыцарь Грааля. Он служит королю Амфортасу. Он и другие рыцари сейчас молятся о его здоровье, так как король смертельно болен и мучается, но они всё ещё не теряют надежды его излечить. Постепенно сцена начала наполняться другими персонажами — из-за кулис появилась женщина. Тут-то Драко и понял, что всё это время надрывающийся любитель боевых раскрасов его совсем не раздражал, он ему даже нравился. В отчаянной попытке заглушить пронзительное драматическое сопрано, Малфой первый склонился к Певереллу с просьбой продолжить свой рассказ. — Кундри — колдунья, она, как двойной агент, служит одновременно и рыцарям Грааля, и их врагу Клингзору. Она принесла целебный бальзам, чтобы помочь исцелить неизлечимую рану Амфортаса. Жаль, что тщетно. Драко подозрительно прищурился и медленно повернулся к Доминикусу, но тот, как ни в чём не бывало, продолжал наблюдать за происходящим на сцене. Следующий артист на сцену самостоятельно выйти не смог: нездорового вида мужика транспортировали на носилках четыре слуги, которым, вероятно, очень хотелось работать в театре, но петь им никто не позволил за неимением сценического опыта. Малфой догадался, что это, вероятно, и есть тот самый король. Впрочем, надолго он там не задержался: над ним провели что-то вроде ритуала омовения, он выдал несколько реплик необычайно бодрым голосом для умирающего, и его довольно скоро уволокли обратно. «Пожалуйста, побеги за ним, умоляю», — мысленно обращался Драко к госпоже сопрано, но, как назло, она не спешила удаляться со сцены. По всей видимости, у терзательницы его барабанных перепонок одна из главных ролей в опере. Благо, пока она замолчала. — Сейчас Гурнеманц рассказывает оруженосцам и Кундри историю Грааля, — продолжил Доминикус. — В замке, где правил король, находятся священные артефакты — Чаша и Копьё. Титурель, отец Амфортаса, заполучил их и спрятал в своём замке. Чаша — Грааль — считается христианской святыней, из которой пил сам Иисус Христос. Вы знакомы с этим персонажем из маггловедения, я полагаю? — Разумеется, — фыркнул Драко. — Копьё — продолжил Певерелл, — то самое, которым Иисуса пронзили на кресте. Оба эти артефакта наделены великой силой, и потому Титурель завещал своим рыцарям и своему сыну пристально охранять их. — Ясно, — отмахнулся Малфой, закатив глаза. Всего лишь во второй раз за весь вечер. — Помните, я говорил, что Кундри служит злому колдуну Клингзору? — всё не унимался Певерелл. Драко показалось, что бедняга даже осип от перевозбуждения — он вещал, словно зачарованный. — Он мечтал быть королевским приближённым. Но был подвержен тёмным страстям, и Титурель отказался посвящать его в рыцари Грааля. Но колдун не растерялся. Его сила была велика. И, разумеется, он нашёл много единомышленников, многократно увеличив свою власть. В конце концов, ему удалось обманом завлечь в свои владения сына Титуреля — Амфортаса. Этот глупец взял с собой копьё на удачу, но Клингзору удалось околдовать его: копьё выпало из рук Амфортаса, колдун завладел им и нанёс королю рану, от которой он страдает по сей день. Драко нервно усмехнулся. Вечер постепенно переставал быть томным, причём, в самом паршивом смысле этого слова. Теперь ему стало абсолютно точно ясно, что мать отправила его сюда неслучайно. Похоже, она хотела преподнести ему какой-то урок. Рассказ Доминикуса странным образом казался ему знакомым. Будто нечто отдалённо похожее он уже однажды слышал. — Даровать королю исцеление, а также спасти его рыцарей может лишь чистый сердцем, невинный юноша, что отнимет копьё у Клингзора, — в голосе Певерелла улавливались странные издевательские нотки. Психическое здоровье этого парня начинало не на шутку беспокоить. — Избранный. В этот момент где-то за кулисами раздался неестественный театральный крик. Двое парней торжественно вынесли чучело убитого лебедя, бесцеремонно швырнув его наземь, следом за ними ещё двое выволокли какого-то неотёсанного придурка с луком в руках. — О, — Драко весело хмыкнул, — а вот и Избранный. Он просто вылитый Поттер. — Вы с мистером Поттером не очень дружны, не так ли? — догадался Доминикус, заинтересованно склонив голову. — Я слышал, он за свои неполные семнадцать лет уже успел создать кучу проблем Министерству. Малфой ухмыльнулся, отрицательно покачав головой. — У нас с первого взгляда не задалось общение. В одной компании не может быть две напыщенные задницы сразу. Особенно, когда одна из них обделена интеллектом. Певерелл рассмеялся, дружески хлопнув Драко по плечу. — А вы шутник, мистер Малфой, — заметил он, будто снова вернувшись в своё прежнее состояние, когда они только встретились. — Вы напомнили мне меня в молодости. Школьные годы были самыми лучшими в моей жизни. Итак, что нам известно о Парсифале… Доминикус рассказал о юноше, не так давно потерявшем родителей, но не помнящем их. Он не знал и не осознавал своей силы, хоть Гурнеманц и пытался ему донести важность его миссии. Парсифаль был простаком, юродивым, не ведающим человеческих страстей. После неудачного ритуала исцеления короля он был изгнан из Грааля, поскольку так и не проникся святостью Чаши и глубокой верой священства и доблестных рыцарей. — Однажды Парсифаль случайно забредает во владения Клингзора, — вкрадчиво проговорил Певерелл. — Он был достаточно силён и смел, потому он убивает воинов колдуна одного за другим. Клингзор приказывает Кундри очаровать Парсифаля, чтобы он потерял бдительность, а тем временем колдун бы убил его. Кундри удаётся привлечь внимание юноши, она его целует, и в этот момент в нём просыпаются человеческие страсти, а также открывается истина: он должен завладеть копьём и исцелить рану Амфортаса. Доминикус осёкся. Казалось, он собирался произнести что-то ещё, но решил, что с Малфоя хватит. Его губы растянулись в неприятной ухмылке, отсутствующий взгляд был прикован к сцене и ничего не выражал. «Что за ёбнутый псих…» Спустя несколько мгновений, словно опомнившись, Певерелл взглянул на Драко и дружески подмигнул. — Однако, я Вас заболтал. Рассказал почти всё либретто целиком. Давайте же насладимся одной из лучших сцен оперы — ритуал причастия в зале Грааля. Малфой понятия не имел, что такое либретто, но уточнять не стал, примерный смысл интуитивно улавливался. Декорации на сцене изменились: нарисованный лес и фальшивое дерево исчезли, вдоль стены на сцену опустилось полотно, изображающее высокие своды древней церкви, по центру сцены возникло нечто, напоминающее колодец. Из-за кулис начали появляться люди в одинаковых чёрных одеждах. Они двигались очень медленно, синхронно маршируя мягкой поступью. Оркестр словно изображал, озвучивал их ритмичное движение, музыка понемногу видоизменялась, совсем незаметно. Это не должно было привлечь ничьего внимания, как вдруг… Салазар. Это было похоже на взрыв. Драко почувствовал, как вся оркестровая политембровость наполнила его до краёв мощной вибрацией, пустив рой мурашек по спине. О, нет, эта музыка совсем не была похожа на то, что звучало до этого. Это должен, просто обязан был прочувствовать каждый, кто здесь находился. Ему уже было совсем не до спектакля, происходящее на сцене совершенно его не волновало — он во все глаза смотрел на оркестр, на этих людей, у которых всего лишь по одному музыкальному инструменту в руках, и не мог осознать: как же это возможно? Как можно достичь такого богатого звучания, пронизывающего до костей, перехватывающего дыхание? Теперь Малфой понял: каждый присутствующий в этом зале находился здесь ради этого момента. Ради этого величайшего музыкального откровения. Какого чёрта музыканты сидят с такими кислыми лицами? Вы что, этого не слышите? Вы же прямо там, в эпицентре этой бури. Да оторвитесь от ваших нот, закройте глаза и всецело погрузитесь в то, что вы играете!.. В тот момент, когда показалось, что сердце с минуты на минуту отобьёт свой последний удар, накал страстей стремительно стих — оркестр абсолютно естественным и, в то же время, необъяснимым образом вернулся к умеренным «шагам», с которых начиналась сцена. Наверное, Вагнер предчувствовал, что слушателю понадобится передышка после пережитого погружения в транс, который в буквальном смысле парализовал. Но старина Рихард до беспамятства обожал контрасты. И, по всей видимости, желал пробудить в слушателе все самые скрытые, подавляемые эмоции, грубо и бесцеремонно выкорчёвывая их наружу. Он был обманщиком и умело водил за нос, не оставляя слушателям выбора, так как действовал незаметно, исподтишка. Тихие размеренные шаги постепенно утрачивали конкретику, сливаясь в единую лавину, которая вновь окатила весь зал своей мощью, во второй раз застигнув врасплох. Похоже, вторая волна была ещё губительнее первой. Возможно, так казалось по причине изрядно расшатанной психики и обнажённых чувств. Но Драко был уверен: никто и никогда не мог быть к такому готов заранее. Он понятия не имел, кому было интересно слушать и смотреть на надрывающихся вокалистов, но то, что вызывало внутри уязвимого человеческого тела звучание вагнеровского оркестра, было похоже на озарение перед смертью. Драко узнал эти вибрации — они были магическими. Чёрт побери, волшебники недооценивают магглов. Это совсем другой уровень, другое измерение, но та же энергетика. И никакого контрзаклятия и противоядия, никакого Обливиэйта. Магглорождённые жили эмоциями, стоически превозмогая боль и самые тяжёлые потрясения. Они поистине чрезвычайно сильны и телом, и духом. В череде сменяющих друг друга мыслей и потрясений Малфой в очередной раз не заметил, как последний динамический всплеск отступил, и уже знакомую тему шагов на этот раз умиротворённо отбивал звон колоколов — тихо и таинственно, удивляя слух непривычным доныне тембром. — Нравится, Драко? — леденящее промозглое шипение раздалось у самого его уха. Звуки музыки затихали, становясь чем-то далёким и нереальным. Неведомое чувство странного восторга было разрушено, уничтожено — его грубо и жестоко вытеснял страх, стремительно поднимающийся к груди вверх по пищеводу. Малфой замер, нервно сглотнув. К горлу подступила желчь, тело содрогнулось от пронизывающего озноба. Он так легко попался в ловушку, проявив слабость после письма матери. Чутьё всё время тихо нашёптывало ему, что что-то не так. Но он его не послушал. Сука. — Да… — хрипло прошептал Драко. — Мой Лорд. Он не мог пошевелиться. Не мог повернуть головы и взглянуть в глаза воплощению смерти — не здесь. Он отказывался верить в то, что происходит. Все события и размышления последних часов мелькали дразнящими образами перед глазами, словно насмехаясь над его глупостью. Всё слишком быстро обретало чудовищный смысл: каждая фраза, каждая неувязка, каждая странность. Дэйзи… Было видно, что ей ничего неизвестно. Будь она под Империусом, не вручила бы подарок. Но, вероятно, она почувствовала неладное, потому и создала парный артефакт для них с Нарциссой. Которая тоже была в полнейшем неведении обо всём происходящем. Блять. — Где моя мама? — едва шевеля губами, спросил Драко, всё ещё не отрываясь от сцены, хоть и решительно ничего не мог разглядеть сквозь омут белой пелены. — В мэноре, — безразлично ответил Волдеморт. Малфой судорожно выдохнул, медленно прикрыв глаза. Он не мог знать, в порядке ли она, но что-то в тоне Тёмного Лорда дало ему понять: мама в безопасности. Он бы почувствовал, если с ней что-то случилось. — Как ты думаешь, Драко? Чем закончится эта история? Наконец, Малфой решился взглянуть на своего собеседника. Нет, это определённо какое-то наваждение. Волдеморт восседал на красном бархатном кресле в маггловском театре, с наигранной заинтересованностью и высокомерием наблюдая за происходящим на сцене. Он был одет в тот же дорогой костюм, и созерцание этого зрелища натолкнуло Драко на ужасающее осознание, что перед ним сидит самый обычный человек. Вернее, напоминание о том, что это существо когда-то было человеком. Ещё ни разу Тёмный Лорд не казался страшнее и опаснее, чем в этот момент. — Простецы, — брезгливо произнёс он, не дожидаясь ответа. — Никогда не понимали, что магия процветает прямо у них под носом. Даже когда соприкасались с ней — понятия не имели, что с ней делать дальше. Легенда о Парсифале ничему не учит, Драко, и финал её — самая суть маггловского мира: Клингзор метнул в юношу копьё, но — о, чудо — оно не убило его. Оно остановилось и упало наземь, так и не коснувшись его тела. Избранный, — издевательски протянул он, тихо рассмеявшись. — Клингзор погиб, и царство его превратилось в руины. Парсифаль исцелил короля. Вот такая лживая история про противостояние добра и зла. Каждое его слово было пропитано ядом. Малфой вслушивался в его слова, но не понимал посыла. Что бы ни произошло дальше, ему было необходимо выяснить смысл урока, который ему пытался преподать Тёмный Лорд. — Разве не все сказки заканчиваются одинаково? — Драко вновь повернулся к сцене. — Клингзор — злой колдун. Свет победил тьму. Это было довольно предсказуемо. — Клингзор был глупцом, — прошипел Волдеморт. — Всё, что ему требовалось для захвата власти — уничтожить чашу Грааля. Имея священное копьё, он был непобедим. Избавившись от короля и его свиты, он бы не просто возглавил Грааль. Он бы стал владыкой мира. Но магглам претил подобный расклад. Они не могли позволить, чтобы история закончилась так. — Но это ведь… просто сказка, — неуверенно произнёс Драко. — Это всё выдумка. Ни чаши, ни копья не существует. Соответственно, не существует и власти, которую они бы даровали тому, кто ими завладел. Волдеморт снисходительно улыбнулся, одарив Малфоя насмешливым взглядом. — Ты ещё многого не понимаешь в этой жизни, Драко, — безмятежно прошептал он, медленно потянувшись длинными костлявыми пальцами в нагрудный карман. — Но сейчас увидишь, как легко можно изменить ход истории, когда для тебя стирается грань добра и зла, света и тьмы, и ты обретаешь полную свободу. Он извлёк волшебную палочку, воззрившись на неё с нежным обожанием. — В день твоего рождения я бы хотел показать тебе, какой властью ты обладаешь, когда твоё оружие — магия. В каком бы мире ты ни оказался, твои возможности безграничны, Драко, — он направил палочку в сторону сцены. — И помни: до тех пор, пока ты не станешь таким же могущественным, как сама Смерть, мир тебе не подчинится. Он будет выдумывать свои законы, сковывать тебя моральными устоями. Но на пороге смерти всё это становится неважным, не так ли? Тёмный Лорд улыбнулся, обнажая жуткий оскал. Он смотрел прямо в глаза Драко. В момент, когда кончик его палочки объяло языками пламени, Малфой вновь не мог пошевелиться. Он понимал, что произойдёт дальше. Но также знал, что любое резкое движение или попытки воспользоваться собственной палочкой будут пресечены в ту же секунду — Волдеморт обладал крайне быстрой реакцией. Он продолжал смотреть на Драко, наблюдать за его реакцией даже в тот миг, когда небольшой очаг пламени вспыхнул, разрастаясь и множась в геометрической прогрессии. Отовсюду начали слышаться удивлённые возгласы, испуганные крики. Артисты, погружённые в атмосферу величественной церковной церемонии, больше не являлись исполнителями ролей беспристрастных монахов — сейчас они были беспомощными магглорождёнными, охваченными паникой, их лица более не излучали сакральной святости, они были искажены ужасом. Оркестранты толпились в тесной яме, судорожно прижимая к груди самое дорогое — их музыкальные инструменты. Где-то в зале послышались вопли первых жертв — Адское пламя добралось до них. Под потолком свирепствовали чудовищные огненные змеи, уничтожавшие всё на своём пути. Они испепеляли каждый сантиметр концертного зала — всё, к чему прикасались. Запах горящей плоти и душераздирающие крики вызывали тошноту, в зале больше не было ни единого источника чистого воздуха — всё полыхало, дымилось, трещало под натиском губительной силы огненной стихии. Драко старался не дышать и закрыл ладонями уши, чтобы заглушить звуки смерти, но один из них словно звучал прямо у него голове — злорадный смех, извращённое неукротимое ликование Лорда Волдеморта, для которого масштабнейшая трагедия была блядским вдохновением, приносящим радость. — Мы непобедимы, Драко! — провозгласил он, перекрикивая треск пламени и вездесущие вопли ужаса. — Теперь ты видишь это? Волшебство — это сила, а сила — это власть. Навсегда запомни этот день. Он войдёт в историю обоих миров! И лишь одному из них будет известна правда. Очертания театра окончательно стёрлись за огненно-дымовой завесой. И в тот момент, когда Адское пламя подобралось к ложе второго яруса, облизывая своим жаром лица двух волшебников, Драко почувствовал на своём предплечье крепкую хватку, и через долю секунды его тело затянуло в воронку аппарации. ________________________________ Примечание к части (ибо внизу не помещается): На самом деле, мне безумно интересно, уловил ли читатель связь между легендой о Парсифале и Гарри Поттером. Начну издалека: знали ли вы, что Гитлер искал (!) чашу и копьё, а также в принципе был увлечён разными духовными практиками и верил в силу артефактов? Видите связь между Волдемортом и Дарами Смерти? Идём дальше. Каждый из персонажей легенды в моей голове имеет чёткую или относительную аналогию с ключевыми фигурами в ГП: Парсифаль — безусловно, Гарри. Юноша, изначально не знавший своей силы, потерял и не помнил родителей. Завладел копьём, которое его так и не смогло убить — бузинная палочка (вспоминаем сцену смерти Волдеморта). Кундри — шпионка, прислуживает злому колдуну Клингзору и умирающему королю, пытается его вылечить — Северус Снейп. Амфортас — сам король, медленно умирающий от раны, которую получил вследствие стычки с Клингзором (Дамблдор). И, наконец, Клингзор — самый настоящий Том Реддл. Хотел стать рыцарем Грааля (вспоминаем канон, когда Том пришёл к Дамблдору просить место профессора ЗОТИ), но получил отказ, ибо Амфортас разглядел в нем тёмные намерения (а после отказа Дамблдора Том ещё и проклял должность учителя ЗОТИ, вследствие чего её не мог занимать один и тот же человек дольше одного года). После чего колдун собрал единомышленников и создал своё собственное королевство. Моё глубокое убеждение как автора этой работы: Думаю, Волдеморт вполне мог изучать истории обоих миров. Не будем забывать, что его юность пришлась как раз на Вторую мировую. И возможно, Гитлер для него являлся наиболее «симпатичным» магглом из всех, поскольку ему была близка его преданность идеологии. В мире магии негде было почерпнуть знания о военном деле, зато в мире магглов исторических примеров более чем достаточно. А Волдеморт планировал масштабный переворот. Гитлер восхищался искусством, обожал Вагнера и был частым посетителем оперного театра. А ещё был настолько одержим успехом своего дела, что верил во многие сверхъестественные явления. Чаша и Копьё — реальные артефакты, хранящиеся в музее. Он отыскал копьё и хотел завладеть им, ибо верил, что его магическая сила принесёт ему удачу. Безусловно, сила этих артефактов отличается от магии артефактов в волшебном мире. Чаша и копьё — это святыни. Поэтому Волдеморт не был заинтересован в них, но! Это натолкнуло его на мысль, что где-то в мире магии есть нечто похожее, что-то, что поможет ему стать ещё сильнее и одержать победу. Изучив сказку о трёх братьях, а также копнув глубже в историю Певереллов, он убедился, что это правда. Он отыскал кольцо и преобразовал его в крестраж. Мантия его не особо интересовала. А вот самая мощная волшебная палочка в мире — это уже интересно. И ещё один маловажный, но занимательный момент. Парсифаль и Персиваль — одно и то же имя. При желании здесь тоже можно увидеть некую связь между Гарри и Дамблдором. Второе имя Дамблдора, которым нарекли Избранного в легенде, словно выступает в качестве собирательного символа света и добра.