The Curse of Slytherin/Проклятие Слизерина

      Я ничего не вижу. Ничего не слышу. Оглушающая тишина заполнила мои ушные раковины, словно их доверху засыпали пригоршней песка, как только мои колени больно ударились о грубый грунт знакомого бездорожья. Единственное приятное и абсолютно необходимое ощущение чистого прохладного воздуха врывается в лёгкие и горло, саднящие от едкого дыма. Сквозь вакуум всё ещё доносятся отголоски криков — я осознаю, что они всего лишь в моей голове, но не уверен, смолкнут ли они когда-нибудь. Ткань дорогого смокинга пропахла гарью с тошнотворным оттенком жжёного мяса.       Из последних сил поднимаюсь на ноги, осматриваюсь невидящим взглядом. С трудом распознаю очертания Хогвартса в лунном свете, остервенело тру глаза и не вполне понимаю: мне это кажется? Где Тёмный Лорд? Он должен быть где-то рядом.       Рывком оборачиваюсь назад. От резкого движения и перенасыщения кислородом кружится голова, фантомные крики усиливаются, я едва удерживаюсь на ногах, схватившись за решётку. Её жалобный звон приводит меня в чувства, возвращая в реальность: я нахожусь у главных ворот Хогвартса. Далёкая нечёткая мысль о том, что меня не отбросило защитными чарами, одновременно и удивляет, и необъяснимым образом пробирает на смех. Почему они не работают? Я же ёбаный Пожиратель, разве это не повод расплавить мою руку до кости?       Тем не менее, ворота заперты. Мой единственный путь до замка, по всей видимости, лежит через лес. Но мне не хватит сил пройти дальше нескольких метров. Бьющей крупной дрожью рукой я достаю из кармана палочку в надежде, что мой незамысловатый план сработает. Не с первого раза, но всё же касаюсь ею крошечного лунного камня на запястье и начинаю отсчитывать секунды.       Раз, два, три, четыре, пять, шесть…       Раздался хлопок.       — Хозяин!       Слава Салазару. Я обожаю тебя, Дэйзи.       Маленькая шершавая тёплая рука трясёт меня за плечо. Похоже, я сполз вниз по воротам и даже этого не заметил.       — Хогвартс, — единственное, что у меня получается выдавить, едва сдерживая подобравшуюся к горлу желчь — от запаха жжёной плоти ужасно мутит, ещё ни разу в жизни мне не хотелось выбросить смокинг так сильно, как сейчас. — Второй этаж.       Моё тело в очередной раз растягивается, словно жевательная резинка, и затем сжимается в клубок. Повторная аппарация совершенно не способствует улучшению моего состояния, и потому, как только ноги снова ощущают под собой твёрдую поверхность, я, едва удерживаясь в полувертикальном состоянии, хватаясь руками за стену, плетусь туда, где мне самое место в ближайшие несколько часов.       Заброшенный туалет для девочек, вероятно, был самым непосещаемым местом в полдесятого вечера. Я не помню, в какой момент Дэйзи исчезла, кажется, она что-то спрашивала у меня, но, возможно, это лишь домыслы моего воспалённого сознания. Она знает, когда меня надо оставить.       Здесь, как всегда, пахнет сыростью. Оттолкнувшись от стены, я на негнущихся ногах буквально вваливаюсь в туалетную комнату, протянув руки к ближайшему умывальнику. Желудок атаковало болезненным спазмом, но за рвотным позывом ничего не последовало — мне ведь так и не посчастливилось за последние двенадцать часов прикоснуться к еде.       Выкрутив вентиль холодной воды на максимум, я срываю с себя чёртов пиджак, отрываю пуговицы на манжетах, задираю рукава до локтей и плещу водой себе в лицо снова и снова, пока волосы и рубашка окончательно не намокают. Нагнувшись к крану, делаю несколько больших глотков, чтобы хоть немного отчистить внутренности от копоти, которой они заполнены. Мне хочется надеяться, что вода смоет с них разъедающий пепел.       Когда в глазах перестаёт двоиться, а разум проясняется, я позволяю силе притяжения одержать верх над моим неподъёмным телом и валюсь на пол, прислоняясь спиной к постаменту с раковинами. Не успеваю собраться с мыслями, как вдруг мой взгляд улавливает то, что я ни при каких обстоятельствах не хотел бы видеть, а тем более — сейчас.       Голубоватое свечение размером с человека зависло под потолком. Ёбаное привидение никогда не отличалось чувством такта, об этом я слышал ещё от Тео, когда он водил сюда девчонок на «свидания». Плакса Миртл верещала, словно тысячная армия пикси, дабы изгнать грязных любовничков из своей святой обители. Как по мне, она просто завидовала.       Жалкая четырёхглазая идиотка движется по направлению ко мне, склонив голову в заботливом жесте. Она любит, когда кому-то плохо, это её вдохновляет и успокаивает.       — Меня тоже иногда тошнит, — щебечет Миртл, остановившись в двух метрах от меня. Я смотрю на неё, не моргая, прислонившись головой к сырому кафелю.       — Тебя не может тошнить, ты мертва, — хриплым полушёпотом выдавливаю я, едва шевеля губами.       — А вот и может! — возмущается она, обиженно надувая губы. — Я всё ещё помню каждое своё ощущение. К тому же, если последний раз меня тошнило больше пятидесяти лет назад, это не значит…       — Они все сгорели, — изъедающая изнутри мысль срывается с моего языка раньше, чем я успеваю её обдумать. — Все… Сотни невинных людей. Сгорели заживо.       Моё лицо искажается в истерическом оскале. Должно быть, выгляжу я сейчас просто чудовищно. Впрочем, это вполне соответствует моему существу.       — Кто это сгорел? — заинтересованно произносит Миртл, садясь напротив меня в позу по-турецки. Кажется, ей нравится слушать про чужие смерти.       Чувствую, что мне это нужно. Срочно необходимо выговориться, иначе меня разорвёт на части. Я бы и не смог сейчас рассказать об этом кому-то из близких — Блейзу или Грейнджер. Мне кажется, будь сейчас кто-то из них рядом, я бы просто разрыдался. Миртл — то, что нужно. Чужой мертвец, чьё сочувствие не изорвёт в клочья мои последние нервные клетки.       — У меня сегодня день рождения, — безжизненно протягиваю я, нервно усмехаясь. — Знаешь, что я получил в подарок год назад? — она отрицательно качает головой. — Лорд Волдеморт заявился на наш семейный праздничный ужин и уведомил меня, что я стану Пожирателем смерти, — протягиваю ей оголённое предплечье с татуировкой-клеймом. Миртл наклоняется ближе и с любопытством её разглядывает. — Я всегда был склонен драматизировать каждое событие моей проклятой жизни, но лишь сейчас понимаю, что даже в самых жутких своих кошмарах я не мог вообразить себе масштабы такого кромешного пиздеца, в который меня втянули. И это только начало.       С каждым произнесённым словом осознание пробивается своими мелкими тоненькими щупальцами. От чувства беспросветной безысходности хочется взгрызться зубами в собственное тело, разорвать его на куски, впиться ногтями в лицо, вырвать волосы и глазные яблоки. Но я просто продолжаю неподвижно сидеть и смотреть сквозь Миртл на открытую туалетную кабинку.       — Ты кого-то убил? — осторожно спрашивает она своим тоненьким голоском. Похоже, я уже напугал её до чёртиков, хотя это её посмертная прерогатива.       — Сегодня — нет. Это неважно. Люди будут умирать каждый день от Непростительных, и поверь, это лучшее, на что они могут рассчитывать. На быструю смерть.       — Я быстро умерла, — обыденным тоном говорит Миртл. — Прямо в этом туалете. Будто на секунду отключилась, а проснулась уже привидением.       Возможно, если бы наш занимательный диалог состоялся раньше, мне бы даже было интересно узнать, как именно она стала призраком, что произошло в тот день. Но не сегодня. Сегодня мне нет дела ни до чего, кроме собственной боли.       — Мерлин, лучше бы я сгорел в этом чёртовом театре, — тихий шёпот срывается с моих губ. — Совсем ненадолго, в тот самый миг, когда пламя охватило бы моё тело, я бы почувствовал, каково это — быть живым. В момент осознания абсолютной необратимости я был бы счастлив, что становлюсь свободным.       Чувствую, как по холодной щеке стекает тёплая капля, смешиваясь с ещё не испарившейся холодной водой. Я не плачу, это всего лишь нервное напряжение, которое ищет выхода. Миртл продолжает смотреть на меня, а я — сквозь неё.       — Разве в твоей жизни нет ничего, что тебя радует? Ради чего стоит продолжать жить? У тебя есть родители? — наивно вопрошает она, часто моргая.       Я не плачу. Это просто нервное напряжение. Это просто…       Я роняю голову на ладони и сдаюсь. Моё тело бьёт крупная дрожь, из горла вырываются рваные всхлипы. Как давно я давал выход своей боли? Кажется, ещё ранней весной, на моём первом провальном уроке окклюменции с Грейнджер. Похоже, мы с Миртл сейчас поменялись ролями. Острое ощущение того, что вся моя жизнь — ёбаный ночной кошмар, который будет становиться всё ужаснее с каждым днём, обжигает каждую клеточку моего тела, словно раскалённым железом.       Мне есть, ради кого жить. Но нет для этого сил. И даже нет сил положить этому дерьму конец.       Слава Мерлину, Миртл молчит. Наверное, решила, что задела меня за живое. Возможно, она ушла, решив, что собеседник из меня сегодня так себе. Приподнимаю голову, и мой воспалённый взгляд устремляется в пустоту. Боковым зрением улавливаю холодное бледное свечение рядом с собой — Миртл переместилась ко мне, положив голову на моё плечо. Похоже, именно этого она и ждала. Глупая сентиментальная девчонка, обречённая на вечное одиночество, годами томится в ожидании, когда сюда забредёт заблудшая душа. Я не чувствую твоего тепла, Миртл. У тебя его отобрали. Мы все — временные носители. У тепла есть срок, в отличие от холода.       — Я влюблён, — мой тихий шёпот дрожит, но я продолжаю свою исповедь. Миртл разочарованно вздыхает. — Мне нельзя было этого делать, но… Так получилось. И теперь она в ещё большей опасности. Из-за меня.       — Почему из-за тебя? — в недоумении спрашивает Миртл.       — Она не такая, как я, — поворачиваюсь к ней, совершенно не заботясь о том, что мёртвая девчонка увидит следы сочащейся из меня боли. — Она такая, какой была ты когда-то. Если бы она не любила меня так же отчаянно, я бы её оттолкнул, и она была бы в безопасности. Но сколько я ни пытался — нихрена не выходит.       С моих губ срывается печальный смешок. Ничто в моей жизни не идёт по плану. По моему плану. Нерушимое проклятие Слизерина насмехается надо мной. Мои чистокровность и фамильное наследие обрекли меня стать избранником Салазара, чей не чистокровный потомок искупает «грехи» своих предков ценой чужих жизней. Когда Шляпа на первом курсе громко выкрикнула «Слизерин!», я понятия не имел, что это приговор. Я был рад, ведь я даже не сомневался в том, на какой факультет попаду. Выходит, я был проклят с рождения. И мой отец сделал всё для того, чтобы это проклятие меня уничтожило.       — Оу, — её возглас едва ли можно назвать сочувствующим. — Знаешь, я всегда мечтала о том, чтобы здесь, в Хогвартсе, трагически погиб какой-то симпатичный мальчик. Несколько раз моя мечта сбывалась, но никто из мертвецов, к сожалению, так и не стал привидением, — Миртл грустно вздыхает, теребя полупрозрачными пальцами край потрёпанной мантии.       Даже не пытаюсь уловить смысл её посыла. Я думал, это моя вечеринка. Могу ли я хотя бы в свой день рождения до полусмерти упиться своим горем вместо того, чтобы выслушивать чужое дерьмо? Пожалуй, вывод из нашего диалога очевиден: даже обречённому на вечную скуку привидению осточертели мои проблемы за каких-то несчастных пять минут моего нытья. Похоже, после смерти масштаб жизненных проблем у призраков сжимается до размера ржавого сикля.       — Какая досада, — безразлично бросаю я, отворачиваясь к окну. Заклинаю вселенную, чтобы дура Миртл смыла себя в унитаз, как она обычно и поступает в любой стрессовой ситуации. Пока я придумываю для неё оскорбление пообиднее, дабы это случилось как можно скорее, она решает выдать нечто гениальное:       — Зачем вы так держитесь за эту ужасную жизнь? Ведь можно просто умереть от мучительной насильственной смерти, да, придётся немного потерпеть, но потом вы превратитесь в двух призраков и будете любить друг друга целую вечность, — она мечтательно глядит в облупившийся заплесневелый потолок, безмятежно улыбаясь. — Для этого всего лишь нужен убийца. И, конечно, быть охваченным жаждой мести. Чем-то, что удержит душу здесь, в материальном мире.       — Слишком много условий, — насмешливо фыркаю, насколько это позволяет сделать сбитое дыхание. — Это так не работает, Миртл. Многие именно так и погибли, но призраками стали лишь единицы. Этот феномен до сих пор не изучен. Я бы предпочёл проверенный способ существования — кратковременный и во плоти.       — Что ж, — внезапно выкрикивает она, в мгновение ока взметнувшись под потолок, — почему бы тебе не взять себя в руки и не сделать всё для того, чтобы избежать неминуемой смерти?       Миртл смотрит на меня таким взглядом, словно из её глаз сейчас посыплются искры. Раздутые ноздри и искажённое гневом лицо явно сигнализируют о том, что её тщательно скрываемая биполярность обнажилась, чего и стоило ожидать.       — Тебе не кажется, что избежать неминуемого нереально? — бессознательно копирую её выражение лица. Резкая смена её настроения немного отрезвляет меня.       — Вот именно! — выкрикивает она. — Вы всё равно умрёте. Рано или поздно, вместе или по отдельности — исход один. Разве ты ещё не понял, что жизнь — это то, что у тебя есть сейчас? Даже через минуту тебя может не стать! Думаешь, я знала заранее, когда умру?       Истерика Миртл планомерно перетекает в рыдания. Интересно, она и при жизни была такой ебанутой? Пожалуй, если бы не василиск, она бы в один прекрасный день либо самоликвидировалась, сиганув с Астрономической башни, либо нашла любой другой способ избавить себя от тяжкого бремени человеческого существования. Суицидальные наклонности прослеживаются в ней даже после смерти.       Тем не менее, кое-что в её припаднической речи заставляет меня задуматься. Пока Миртл завывает, медленно плывя под потолком, меня буквально прошибает и приводит в чувство осознание простой и страшной истины: жизнь — не растяжимое понятие. Только не в моём случае, нет. У меня нет никакого права рассчитывать на то, что она не прервётся через несколько часов. Выходит, все предыдущие месяцы и годы я пребывал в некой прострации, иллюзии. Даже Круциатус не давал мне ощущения близости конца, а ведь моё сердце вполне могло подвести меня ещё с десяток пыток назад.       Я без пяти минут мертвец. Просто эти пять минут длятся долгие месяцы. Мне блядски везло и продолжает везти не только потому, что моя окклюменция безупречна, но ещё и потому, что предатели пока не дали о себе знать, а это рано или поздно неизбежно случится.       Похоже, я не менее минуты пялился в стену, судя по жжению в глазах и воцарившейся тишине. Миртл уняла приступ истерии и вновь опустилась напротив меня, чем и прервала моё пребывание в неком трансе. Мы словно вернулись к началу: я обессилен, она изучает меня пытливым взглядом.       — То, что я собираюсь сделать — немыслимо, — заговорщически шепчу я, словно чёртов безумец. — Это такое вопиющее предательство, что ты себе даже не способна вообразить.       Плакса Миртл равнодушно качает головой и пожимает плечами.       — Это и есть твой единственный способ выжить?       — Да.       — А она? Тоже выживет, если ты сделаешь это?       — Выживет, — в этом я никогда не сомневался. У Грейнджер и Поттера будет достаточно времени, чтобы уйти. — Мы выживем оба. Но не вместе.       Миртл хмурится и в недоумении трясёт головой.       — Что ты имеешь в виду?       Кривлю рот в улыбке, чтобы не поддаться эмоциям вновь — на сегодня достаточно слёз. Думаю, пора произнести это вслух. Отчего-то ощущение конфиденциальности нашего разговора не оставляет места для сомнений, что он не покинет пределы туалетной комнаты. Миртл глубоко плевать на дела Хогвартса, ей есть дело лишь до самой себя.       — Я впущу Пожирателей смерти в замок. Это могу сделать только я. Хогвартс будет захвачен и отойдёт под контроль Волдеморта. Следующий шаг: захват Министерства магии. И после — вся магическая Британия. Вот, для чего я нужен, Миртл. Я — очень ценная марионетка Тёмного Лорда. Если я откажусь, он возьмёт замок штурмом и истребит всех, кто окажется у него на пути.       Миртл подаётся вперед, в её взгляде появляется проблеск понимания.       — Если ты ослушаешься, он убьёт тебя и всех, кто тебе дорог, — с некоторой кровожадностью произносит она, смакуя каждое слово. — Выполнишь приказ — получишь привилегии. Сохранишь жизнь себе и своей девушке. Так чего же ты ждёшь?       Я готов ей предоставить целый список того, почему не хочу становиться причиной продвижения войны, почему не хочу нашего с Грейнджер разрыва, а заодно попутно обозвать Миртл последними словами, но что-то внутри меня больно щёлкает, и… я едва не теряю сознание. Ещё одна оглушительная истина рушится на меня ледяной лавиной. Уже слишком поздно. Любые попытки остановить Тёмного Лорда уничтожат меня и мою семью. На что я надеялся всё это время? На чудо? Это дерьмо отняло у меня слишком много времени. Ёбаная надежда взращивала во мне отрицание, это рушило мой магический баланс, из-за этого я едва смог сдвинуться с мёртвой точки в выполнении приказа Волдеморта.       Перевожу взгляд на Миртл. Уже больше пятидесяти лет она бестолково просвечивает окружающее её пространство. Все её знают, слышат и видят, но её нет. Она — блеклый отпечаток былой жизни.       Опускаю глаза на свои руки. Красноватые кончики подрагивающих пальцев, причудливый паутинообразный рисунок из вен. Сжимаю ладонь в некрепкий кулак. На внутренней стороне запястья проступило сухожилие. Никогда раньше не обращал внимания на то, как взаимосвязаны мышцы. Моя рука всё ещё сжата в кулак, и я чувствую тепло. Я тёплый. Мерлин, если бы я только понимал, насколько важно убеждаться в этом каждый день своей жизни. Когда касаюсь пульсирующих от мигрени висков, когда зажимаю рукой рану. В эти моменты я думаю лишь о боли, а не о том, что всё ещё имею возможность её испытывать.       — Мне было полезно поговорить с мёртвым человеком, — сжимаю кулак крепче — от напряжения начинает пробиваться пульс. Тук-тук-тук… — Очень полезно.       Резко поднимаюсь на ноги, игнорируя лёгкое головокружение и плывущие перед глазами тёмные пятна, и направляюсь к выходу, подхватывая по дороге брошенный наземь пиджак.       — Вот как, значит? — раздаётся позади меня печально-свирепый возглас. — Излил мне душу, а теперь бросаешь меня?       Останавливаюсь у выхода и заставляю себя обернуться. Она права. Не очень-то вежливо с моей стороны.       — Спасибо, Миртл. Ты очень помогла мне. Я этого не забуду.       На долю секунды встречаюсь с её растерянным смущённым взглядом и, не дожидаясь её ответа, круто оборачиваюсь и ухожу прочь. Вряд ли она вообще поняла, в чём именно заключалась её помощь.       Я несусь по коридору второго этажа в тот момент, когда раздаётся звон колокола: ровно десять ударов. Не то чтобы я считал, вероятно, на подсознательном уровне внутреннее ощущение чётности подсказало, что не хватало всего двух ударов для идеального «квадрата». Останавливаюсь и оборачиваюсь.       В подрагивающем свете факела прямо возле окна-циферблата поблёскивают золотистые прутья. Медленно шагаю по направлению к часам под угасающую вибрацию последнего удара колокола, сквозь которую постепенно пробивается более тонкий и нежный звук.       Две зачарованные певчие птички беззаботно щебечут на своём языке и давно не пугаются низкого колокольного звона. Обыкновенная Алохомора беспрепятственно справляется с незамысловатым замком. Доверчивые ручные птицы совсем не стремятся покинуть привычные границы, им здесь комфортно и безопасно, ни одного хищника поблизости, кроме кошки Филча.       Просовываю руку в клетку, раскрываю ладонь. Иди сюда, малышка. Возможно, если тебе повезёт, ты вернёшься обратно в целости и сохранности.       Её маленькие глазки-бусинки изучающе меня разглядывают. Птичка больше не поёт. Она послушно спрыгнула с жёрдочки мне на ладонь — знает, что я её не обижу. Мне почти её жаль. Почти. По правде говоря, я ещё ни разу не был настолько равнодушен и не относился с таким безразличием к сохранению чьей-то жизни.       Небрежно захлопываю клетку и отправляюсь прямиком к лестницам. Не помню, когда в последний раз так ясно мыслил, когда был охвачен какой-то целью настолько, что всё остальное перестало иметь какое-либо значение. Это совершенно ебанутое вдохновение — для этого состояния нет другого определения. Мне бы следовало испугаться самого себя. Одержимый идеей, но ещё не фанатик. То, что во мне сейчас творится, совсем ненормально. Но я подумаю об этом позже.       Каменная стена, в которой я давно изучил каждую трещинку, каждый скол, теперь меня не пугает тем, что за ней скрывается. Мне надо попасть туда немедленно, чёрт возьми. Только сейчас я понял: до этого момента я подсознательно мечтал о том, чтобы стена осталась пустой. Чтобы комната оказалась занята или не распознала моего желания.       «Там, где всё спрятано», — робко проговаривал мой внутренний голос всякий раз, когда мне нужно было попасть внутрь, словно в попытке завуалировать цель моего визита.       — Мне нужно попасть туда, где находится чёртов Исчезательный шкаф, — чётко проговариваю я вслух, гадая, не оскорбит ли Выручай-комнату мой требовательный тон. Вдруг, услышав моё истинное намерение, она сможет каким-то образом меня остановить?       Глупости. Она не выдаёт секретов и не подглядывает за посетителями. Примитивный магический механизм не оснащён чарами слежения, я всегда это знал, но ежеминутно нервно озирался по сторонам, когда находился там. Постоянное ощущение чужого присутствия не давало мне сосредоточиться. Теперь-то я знаю, что дело не в фантомных свидетелях моего преступления, а во мне самом. Я верил в то, что поступаю плохо. Сейчас же я считаю, что поступаю правильно.       Каменная стена услужливо являет входную дверь. У меня есть необъяснимое чувство уверенности в том, что я захожу сюда в последний раз. Вернее, в предпоследний. В следующий раз, когда я здесь окажусь, я покину Хогвартс навсегда.       Исчезательный шкаф уныло возвышается над грудами давно позабытого хлама. Почему-то в моём воображении возникает образ Тёмного Лорда, торжествующего над горами трупов волшебников и магглорождённых. Я бы предположил, что у меня разыгралось воображение, если бы самолично не наблюдал это воочию сегодня вечером. Надо же, я думал, это сломает меня. Я буквально чувствовал, как рассудок покидает меня, как моё тело перестаёт меня слушаться.       Но я в очередной раз перехитрил самого себя. Надругался над собственной душой и убеждён, что сделаю это снова. Мне не впервой поддаваться самообману, в конце концов, я постоянно занимался этим в попытке подделать собственные воспоминания, заменив их невзрачной фальшивкой. Снейп говорит, что я невероятно талантлив. Ещё бы. Ложь у меня в крови, это моё многовековое наследие.       — Гармония Нектере Пассус, — мой голос твёрд, как сталь. Рука плотно прижата к деревянной резьбе. — Гармония Нектере Пассус. Гармония Нектере Пассус. Гармония…       Исчезательный шкаф содрогается, издавая тихий глубинный гул. Это происходит впервые. Обычно он издаёт едва уловимый щелчок, сигнализирующий о том, что моя магия произвела крошечное исцеление.       Что если я переоценил свои возможности и всё испортил?..       Непривычная реакция артефакта озадачивает. Лишь сейчас осознаю, что я всё ещё держу притихшую птицу в руке. Осторожно разжимаю кулак и замечаю на влажной подушечке пальца миниатюрное тонкое пёрышко. Достаточно хрупкая материя для первой проверки. Подойдёт.       Опускаю перо в шкаф и плотно закрываю дверцу. Несколько секунд спустя до моего слуха доносится тихий глухой хлопок. Отпираю дверцу: перо исчезло. Облегчённо выдыхаю с пониманием, что шкаф всё ещё функционирует.       Едва заслышав следующий хлопок, я дёргаю створку шкафа с такой силой, что не сразу обнаруживаю возвращение пера — подхваченное потоком воздуха, оно вылетает изнутри и приземляется на моё плечо. Аккуратно зажав его между большим и указательным пальцами, я приближаю его к лицу, детально осматривая. Оно безупречно. Никаких признаков расщепления. Рисунок из тонких волосков идеален. Разжимаю пальцы, позволяя пёрышку безвозвратно затеряться на полу, смешавшись с пылью и паутиной.       Чёрная беззубая пасть жаждет новой жертвы. Впервые опускаю в неё существо из плоти и крови. Нежный щебет моментально заполняет Выручай-комнату, звонко отражаясь от стенок безобразного гроба. Даже за закрытой крышкой мелодичное пение продолжает пульсировать сквозь плотную поволоку ауры смерти до тех пор, пока не раздаётся характерный щелчок. Проверять нет необходимости — птица исчезла.       Сегодня всё закончится. Я завершу задание и выиграю время нам всем. Этого никто не оценит, но меня это больше не волнует. Я не обязан вам угождать. Мне необходимо угодить ему. И тогда, возможно, вы все останетесь невредимы.       Едва уловимая вибрация проходит по подушечкам пальцев.        Почему так тихо…       Ледяное волнение щекочет где-то под горлом. Нервно сглатываю и медленно отпираю дверцу шкафа, заставляя себя как можно дольше не опускать взгляд. Когда я всё же делаю это, спину и руки обдаёт колючим холодом.        Птица возвратилась. И она мертва.        Мои губы расплываются в торжествующей ухмылке.        — Цела. Не расщепилась. Отличный результат.

***

      Грейнджер уже две недели со мной не разговаривает. Как мне удалось выяснить, на следующий день после моего адского праздника во время вечернего обхода Блейз сказал ей, что я вернулся в Хогвартс. Впрочем это неудивительно, Забини не получил от меня никаких инструкций на этот счёт, ведь я проспал почти целые сутки с того момента, как моё тело соприкоснулось с кроватью.        Поначалу мне ужасно хотелось поделиться с Гермионой своими невероятными приключениями в венской опере, рассказать про чарующую музыку Вагнера, богатое убранство театра, оглушительно вопящих магглов, и как всё это великолепие кануло в Адском пламени. А самый главный сюрприз — вместо матери моим спутником оказался ебучий Волдеморт.        Но когда через два дня мы увидели друг друга в Большом зале во время обеда… я просто не смог найти в себе силы смотреть ей в глаза. Я ощущал острую физическую потребность держаться от Гермионы подальше, но в то же время изнемогал от желания крепко её обнять. Мерлин, я так сильно скучаю по ней. Но что-то сломалось во мне тогда, во время разговора с Миртл. Теперь сопротивляться велению сердца стало куда проще, чем раньше.       Чем дольше длилось наше молчание, тем меньше мной ощущалась необходимость вываливать на Грейнджер весь этот лютый пиздец. Пусть лучше думает, что мне было хорошо. Уверен, как бы она ни обижалась на меня, именно этого ей для меня хотелось — тёплого семейного праздника.        К середине июня до меня дошло, где я допустил ошибку. В моей записке с извинениями было сказано, что я её обязательно найду, когда вернусь. Обязательно. Зная Грейнджер, я прикинул, что она наверняка прождала меня у портрета полночи, а затем отправилась искать по всему замку — это просто невероятная удача, что она не оказалась возле Выручай-комнаты в тот момент, когда я пытался туда попасть.       Теперь для неё я дважды мудак, который не только испортил все наши планы, но ещё и избегает её, как последний кретин. А я всё ждал, когда же наружу выползет моя малодушная слизеринская сущность.        Самая идиотская ситуация произошла вчера на экзамене по трансфигурации. Похоже, Макгонагалл ощущает крайнюю неловкость от того, насколько бесполезен её предмет в теперешних реалиях, и поэтому решила дать нам коллективное задание трансфигурировать её класс в точную копию больничного крыла со всем необходимым для оказания первой медицинской помощи. Поттер с Уизелом на удивление быстро собрали весь колдомедицинский инвентарь, пузырьки с предполагаемыми зельями даже были подписаны без ошибок.        А затем старуха приказала нам поменяться палочками и вернуть кабинет в изначальное состояние. Она объяснила это тем, что чисто гипотетически может возникнуть ситуация, когда наши палочки, например, сломаются или окажутся недоступными нам по какой-то другой причине. При этом Макгонагалл порекомендовала обменяться с кем-то, кого мы достаточно хорошо знаем — так минимизируется риск «побочных эффектов» так называемой рокировки, поскольку палочка куда охотнее слушается друга или близкого родственника своего хозяина, чем чужака, магия и энергетика которого ей незнакома.        Я сразу же обменялся палочками с Блейзом и лишь после этого обнаружил, что Святые Очки и Нищеброд поступили точно так же. Казалось, Грейнджер хватит удар. Нужно было видеть, в какой панике она таращилась на единственного оставшегося кандидата для обмена. Томас как истинный гриффиндорец и настоящий друг ловко метнулся к Лонгботтому, и Гермионе достался чёртов Финниган — самый аварийный и безудержно детонирующий волшебник, которого мне доводилось встречать в своей жизни.        Вне всяких сомнений, судя по бледному лицу и пустому взгляду Грейнджер, все её мысли были направлены на устранение будущей катастрофы, которую могла произвести палочка Финнигана. Завалить экзамен по трансфигурации, будучи любимицей декана, было просто недопустимо, но, глубоко вздохнув, она обречённо закрыла глаза в попытке принять необратимость сложившейся ситуации.       Когда Макгонагалл убедилась, что все студенты без исключения оказались в максимально некомфортных условиях, огромные песочные часы перевернулись, и все приступили к работе. Как и ожидалось, спустя всего пару секунд прогремел взрыв. Грейнджер взорвала больничную койку, весь кабинет погрузился в непроглядную мглу, отовсюду раздавались возмущённые возгласы и удушливый кашель.       Воспользовавшись условиями нулевой видимости, я сразу же двинулся по направлению к тому месту, где в последний раз видел Грейнджер, и довольно скоро её отыскал. Она была покрыта копотью с ног до головы, на руках и лице виднелись ожоги. Сложно сказать, кого я ненавидел в этот момент больше: чокнутую старуху или долбоёба Финнигана, но времени на размышления у меня не было.       Наспех прикинув всевозможные риски, я метнул в Грейнджер Экспеллиармус, завладев её чернокнижным орудием для убийств, и вручил ей палочку Блейза. Благо, все вокруг были слишком обеспокоены произошедшей аварией, поэтому никто не заметил её взгляда, исполненного скорбью по блестящему аттестату и благодарностью за избавление от бесноватой палочки. На мгновение мне почудилось, что состояние аффекта благотворно повлияло на отношение Гермионы ко мне, но, разумеется, это было всего лишь минутное помутнение. Мы впервые за долгое время находились так близко друг к другу. Впервые в её глазах не было обиды и презрения. Но место и время для примирения были неподходящими, поэтому, скупо кивнув друг другу, мы разошлись по разным углам кабинета.       Весь остаток экзамена Забини косился на меня уничтожающим взглядом, попутно преображая колдомедицинские принадлежности в кабинетную мебель и канцелярию, предотвращая каждую мою попытку воспользоваться палочкой Финнигана. Это было резонно, ведь в случае новой аварии ему пришлось бы переделывать всю работу в десятикратном объёме в одиночку.       По правде говоря, я был почти уверен, что палочка Финнигана меня бы послушалась, ведь именно с этой целью я применил к Грейнджер Обезоруживающее заклятие. Однако, я не стал мешать Блейзу отдуваться за двоих. По окончании экзамена Макгонагалл всё равно наградила нас одинаковым количеством очков.       — Как же ты бесишь меня, — сквозь зубы процедил Забини по дороге в подземелья. — Ты — самый конченый друг на свете, Малфой. Не понимаю, какого хера я до сих пор с тобой вожусь.       — Я умный и красивый, — ответил я, издевательски усмехаясь. — Не друг, а мечта.       В тот вечер Блейз не сказал мне больше ни слова. Он склонен излишне драматизировать. С тех пор, как в жизни Забини появилась Лавгуд, он стал каким-то дёрганным. Он прав: друг из меня дерьмовый. Я ни разу не поинтересовался, всё ли у них в порядке. Мои собственные проблемы поглощают все мои мысли и забирают каждую свободную минуту, всё остальное не имеет значения.       Сегодня утром мы оба остались в спальне. Несмотря на субботний летний день, ни у кого из нас нет настроения выбираться из недр Чёрного озера. Мы лежим на своих кроватях, бесцельно исследуя взглядом потресканный потолок.       — Как у вас с Лавгуд? — неожиданно нарушаю я тяжёлую тишину.       Блейз долго не отвечает. Уже начинаю чувствовать себя последним идиотом из-за бесполезного сотрясания воздуха, но спустя пару минут гнетущего молчания Забини всё же решается подать голос:       — Никак.       — Ясно.       Не знаю, что ещё можно ответить в подобной ситуации. Как мы уже неоднократно выясняли, советчик из меня так себе. Поэтому я просто продолжаю сверлить глазами дыру в потолке.       — Как у тебя с Грейнджер?       Отлично. Он ещё и издевается надо мной.       — Великолепно. Живём душа в душу. Спасибо за беспокойство.       Блейз тяжело вздыхает. Слышу, как он переворачивается на бок, чтобы видеть меня. Делаю вид, что не замечаю этого.       — Почему бы тебе просто не попросить у неё прощения? — спрашивает он с ощутимым раздражением в голосе. — Ведёте себя так, будто у вас в запасе сотня лет безоблачной жизни.       Мне хочется ему врезать. В большей степени потому, что Блейз абсолютно прав.       — Я не нуждаюсь в твоих душных наставлениях. Почему сам не помиришься с Лавгуд?       — Она не любит меня, — резко и холодно отвечает Забини, недвусмысленно давая понять, что он не намерен обсуждать со мной свою личную жизнь.       — Это она тебе так сказала? — уточняю я. — Или ты, как всегда, применил свои поверхностные прорицательские способности?       Нехотя отрываю взгляд от потолка и поворачиваюсь к соседней кровати. Забини лежит на животе, выводя кончиками пальцев хаотичные узоры по пыльным половицам.       — Я не хочу быть её балластом. Наши реальности не совпадают. Мы из разных миров.       С моих губ срывается горький смешок. Блейз устремляет на меня непонимающий взгляд, изгибая бровь.       — Очень забавно, — задумчиво отвечаю я. — У нас с Грейнджер та же проблема.       Забини раздражённо закатывает глаза.       — Давай, расскажи мне про несчастную любовь магглорождённой ведьмы и предателя-Пожирателя. Грустно, обидно, но, если честно, уже немного приелось. Вы не в состоянии беречь то, что имеете.       Мои руки сжимаются в кулаки. Он серьёзно не понимает, что сравнивать наши с ним ситуации — это полнейший абсурд?       — Вы — два чистокровных волшебника, ваш союз никогда не будет никем осуждён, тебе не нужно рвать себя на части, чтобы уберечь свою девушку от жестокой казни и при этом не сдохнуть самому, — выпаливаю я, и лишь после этого осознаю, что мои доводы — лишь вопрос времени. Совсем скоро в мире магии не будет ни одного безопасного уголка. Пожиратели смерти доберутся до каждого, кто будет пытаться сопротивляться новой власти, и действовать будут предельно убедительно.       Похоже, Блейз уловил смятение в моих глазах. Изгибая уголок губ в невесёлой улыбке, он отводит взгляд и снова глубоко вздыхает.       — Не думал, что мы будем завидовать друг другу, — тихо произносит он. — Я бы многое отдал, чтобы у нас с Луной была такая же крепкая духовная связь, как у вас с Грейнджер. А ты… — Блейз неопределённо хмыкает, — видимо, был бы не против променять своё дерьмо на относительно безопасную жизнь с девушкой, для которой ты — всего лишь «один из способов познать этот мир».       — Грейнджер никогда не была бы такой. Ни в одной вселенной. Если уж мне суждено влачить своё дерьмовое существование в этой дерьмовой реальности, я не стану пытаться это изменить, пока здесь есть она.       Блейз надменно фыркает.       — Звучит весьма патетично для человека, который уже две недели с ней не разговаривает. Может, стоит всё-таки задуматься о смене реальности?       Шутка Забини звучит по-дурацки — пустой трёп, лишённый всякого смысла. Но я не могу перестать думать об этом. В его безумном предложении я распознаю идеальный план.       Резко подрываясь с кровати, я отправляюсь в ванную, не обращая внимания на недоуменные возгласы Блейза, адресованные мне, привожу себя в порядок за считанные минуты, возвращаюсь в спальню и рывком открываю шкаф. Мой взгляд быстро отыскивает пару лёгких бежевых джинс и простую льняную рубашку, которые я планировал оставить здесь на веки вечные, так ни разу и не надев.       — Какого чёрта происходит? — устало протягивает Забини тоном человека, привыкшего к моим мозгошмыгам и их губительному воздействию на мозг. Пожалуй, надо было согласиться на сифон Лавгуд, а лучше на два — в оба уха сразу.       — Собираюсь сменить реальность, как ты и сказал, — отвечаю я, сбрасывая пижамную рубашку и натягивая комплект маггловской одежды. — Навсегда не получится, но хотя бы на день.       — Постой, подожди, — Забини вскакивает с кровати, стремительно приближаясь ко мне, — куда ты собираешься?       Застегнув последнюю пуговицу на рубашке, я оборачиваюсь к нему, чтобы ответить, но все мысли спутались в большой пульсирующий клубок.       — Я… ты прав, мне стоит попробовать, — бессвязно начинаю я, окидывая взглядом спальню. — Я тебе не говорил, но… я не собирался мириться с Грейнджер. Наш разлад оказался как нельзя кстати, ведь он избавил нас от необходимости прощаться.       — Салазар…       — Я до сих пор считаю, что это единственный правильный вариант, но это ведь слишком просто, не так ли?       Нервно усмехаюсь, вновь обращая взгляд на Блейза. Кажется, он всерьёз обеспокоен моим душевным состоянием, но вместо того, чтобы оглушить меня и позвать Снейпа с Помфри, он лишь медленно кивает и складывает руки на груди.       — У меня есть причины для беспокойства? — сдержанно спрашивает он, изгибая брови дугой.       — С чего бы это?       — Ну, не знаю. Большинство твоих вылазок заканчиваются катастрофой. Если ты сдохнешь — это ещё полбеды, но если по твоей вине Пожиратели выкосят половину школы, включая меня, будет как-то обидно.       — Блейзи, дружище, — произношу я с улыбкой, легко потрепав его по плечу, — это так трогательно. Спасибо, что беспокоишься обо мне.       — Ты вообще слышал, что я только что сказал? Мне плевать на тебя, — с кривой усмешкой отвечает он, надменно хмурясь.       — Ты сказал, что моя смерть — «полбеды». Значит, всё-таки некоторый дискомфорт она тебе доставит. Расцениваю это как признание в любви.       Наспех хватаю палочку с прикроватной тумбы и покидаю спальню, игнорируя неразборчивые возражения Блейза. Сердце в груди бешено колотится то ли от бега, то ли от волнения, скорее всего, и от того, и от другого. Пропущенный завтрак определённо был хорошей идеей — лёгкий мандраж пробегает мелкой дрожью по всему телу и поднимается по пищеводу прямо к горлу.       Поднявшись из подземелий, я на секунду останавливаюсь, чтобы решить, куда податься в первую очередь: в Большой зал, библиотеку или во двор. Завтрак уже закончился, но в выходной день студенты часто задерживаются в трапезной подольше.       Недолго думая, отправляюсь туда и сразу же убеждаюсь, что не прогадал. За гриффиндорским столом восседает элита красно-золотых: Поттер, Уизли, Грейнджер, Уизлетта и Белл. Все выглядят изрядно потрёпанными после тренировок ОД, которые я больше не посещаю по понятным причинам. Уверен, они прекрасно справляются сами — научиться грамотно сражаться — в их интересах.       Гриффиндорцы уныло склонились над столом, тихо переговариваясь. По всей поверхности разбросаны пергаменты и крошки от печенья — безошибочный признак совместного пребывания Уизли и Грейнджер.       Некоторое время наблюдая за ними в арке входа, я совершенно точно убеждаюсь, что аномально учащённое сердцебиение вызвано совсем не физической активностью. Потому что, как только мой взгляд уловил тонкий профиль с веснушками и ожогом на щеке после вчерашнего экзамена, сердце заколотилось ещё быстрее.       «Пока не поздно передумать. Тебе совсем необязательно это делать. Уходи, не усложняй всё ещё больше».       Мне следует чаще прислушиваться к внутреннему голосу, особенно когда меня посещает навязчивая идея устроить публичное шоу. Но, пожалуй, намного глупее будет звать Грейнджер через весь зал или отправлять ей патронуса, ведь, разумеется, уходить отсюда без неё я не собираюсь.       Резко выдохнув, я трогаюсь с места, с досадой обнаруживая, что на мои ноги словно кто-то наложил Брахиам Эмендо, и они вот-вот подогнутся, словно варёные макаронины. Сидящая вполоборота Уизлетта первая замечает меня и тут же толкает своим костлявым локтем Поттера, привлекая его внимание. Компания резко умолкает. Все неприлично пялятся на меня, но мне нет до них никакого дела. Единственные глаза, в которые я смотрю, оглядывают меня с растерянностью и удивлением — это хороший знак.       С некоторым облегчением догадываюсь, что нам обоим пиздецки страшно и крайне неловко. Грейнджер и вовсе на грани обморока: её веки, обрамлённые густыми чёрными ресницами, непроизвольно подрагивают, из приоткрытых губ срываются судорожные выдохи.       «Мерлин, какое же я ничтожество. Она вся дрожит, так сильно волнуется, несмотря на моё скотское поведение все эти дни. Ну почему всё так сложно…»       — Можно… тебя на минуту? — хрипло выдавливаю я спустя целую вечность.       Она нервно сглатывает, часто моргая, а затем, глубоко вдохнув, выпрямляет спину и сжимает губы в тонкую линию.       — Ну уж нет, — отвечает Грейнджер с вызовом, однако её голос предательски дрожит. — Говори здесь.       Что ж, это… справедливо. Но я не собирался приносить публичные извинения. Я хотел задать всего один вопрос.       — Твой брелок. Он всё ещё с тобой?