Ясно солнышко

На дворе пылало лето. После событий в катакомбах шахт Джин спал плохо, а с наступлением самого жаркого сезона порой и вовсе переставал отличать сон от реальности — настолько размывалась граница между ними от недосыпа из-за жары. Редкий дождливый денек, на короткое время прибивающий раскаленное марево к земле, считался благословением, потому что именно тогда возможно отоспаться вволю, а холодное пиво в таверне Гаса — амброзией, напитком богов. Но, несмотря на депривацию сна, а также сбитые из-за возни простыни, почти постоянную пленку пота на коже и сгоревшую к херам собачьим спину, Джина переполняла какая-то странная, лихорадочная энергия. Подобное бывает, когда перепьешь тройного эспрессо или энергетика, и ты плевать двести раз хотел на сон и жару, без устали перекапывая ровные грядки и вколачивая новые столбы для забора, чтобы в конце концов внезапно отключиться, едва коснувшись головой подушки. Но только для того, чтобы через несколько часов снова подскочить с постели. Долина Звездной Росы словно поддерживала силы в своем новом «ребенке», но вместе с этим и вытягивала их обратно, наработанные в троекратном размере, используя парня как генератор. Будучи скептиком, прозаичным до мозга костей, на подобные сравнения долины с неким живым могущественным существом Джин только усмехался. Но неприятный холодок все равно бежал вдоль позвоночника, как только он вспоминал нечто в пещере с яркими огоньками-глазами, спрятавшееся за образом Сэма. Тот, кстати, почти не попадался на глаза. Несколько раз подросток все же наведывался на ферму, старательно делая вид, что он обкатывает своим скейтбордом совершенно не подходящую для этого грунтовую дорогу, а сам то и дело поглядывал в сторону копошащегося на грядках Джина. — Ты отсюда вылезешь когда-нибудь? — однажды неугомонный мальчишка все-таки заговорил, прекратив мозолить глаза своими покатушками за забором и проникнув на участок. — Я тебя почти не вижу в городе. Джин в последний раз перевернул рыхлый ком земли мотыгой и разогнулся, уперевшись ладонями на верхушку рукояти инструмента, чтобы посмотреть на Сэма, немного щурясь от яркого солнца. — Ты на маке стоишь, чучело, — он кивнул на пушистые ростки под ногами школьника. Тот ойкнул и сделал шаг в сторону, намереваясь отойти от незамеченной им грядки, но притоптал пяткой еще одно бедное растение. Джин удержался от желания дать мотыгой по хребтине неловкому пареньку. Долго злиться на него все равно не получалось — вон, стоит, улыбается вроде как виновато, а в глазах бесенята пляшут. Паскудник. — А не вылезаю я никуда потому, что дел много. Да и делать в городе особо нечего. — Ты всегда можешь потусить с нами, — явно обрадованный тем, что почему-то не разговорчивый Джин мало-мальски поддержал разговор, Сэм след в след устремился за парнем, который поднял две корзины со жгучим перцем и пошел к ящику для отгрузки. — В тот вечер после Цветочных танцев было неплохо, а? Джин не ответил. Высыпав собранное в ящик, он присел на деревянную, нагретую светилом крышку и вытер пот под вьющейся челкой краем своей серой футболкой. Убрав ткань от лица, парень усмехнулся, заметив, как быстро зеленые глазенки напротив метнулись от его оголенного рельефного живота куда-то вбок, а обожженные светилом щеки раскраснелись еще больше. «Он вообще скрываться не умеет». — У вас это семейное — занятия по интеграции в общество мне находить? Блондин удивленно заморгал, вернув взгляд на смуглое лицо. Кажется, он не был в курсе и не понимал, о чем говорит Джин. — Твоя мать недавно заходила. — Если это твоя очередная всратая шутка про мою мать… — Она позвала меня на ужин, — терпеливо продолжал Джин, сложив пальцы в замок перед собой. — Попросила принести карпа для запеканки. Сэм слишком очевидно вдохнул и выдохнул так, словно попытался выровнять дыхание, чтобы задать после этого волнующий вопрос. — И… Ты придешь? «Какой же очаровательный засранец. Конечно же я приду, черт тебя дери. А лучше не черт, а я». — Я не смог отказать такой шикарной женщине. — Дебил, — от счастливой улыбки Сэма, кажется, стало еще жарче на улице. И светлее. Он попытался замять свою радость от полученного ответа шумным покашливанием и деловитой позой «руки в карманах», но у него снова ничего не получилось. Встрепенувшись как воробей, мальчишка потер пятерней шею и заторопился к оставленному на мощеной камнем дорожке скейтборду, неловко перескакивая через посаженный мак. И на кой черт сажать его в таком обилии? Кто его купит? Эти цветы не нравятся практически ни одному жителю в их небольшом городке. — Буду ждать, значит! — деланно-будничным тоном крикнул Сэм. Обернулся, чтобы еще раз посмотреть на фермера и… Тот оказался неожиданно слишком быстро. «Засосет сейчас» — от этой сумбурной и глуповатой мысли внутри все оборвалось, и блондин едва ли не повалился с ослабших коленей в рыхлый грунт, но крепкие руки, на которые он бесстыдно пялился все свое пребывание здесь, обхватили его за талию и резко дернули вверх, отрывая от земли. От понимания, насколько все-таки Джин сильный, ощущая это теперь на себе, закружилась голова, и Сэм заставил себя сосредоточиться на веснушчатом лице и лучистых голубых глазах, которые смотрели на него теперь снизу вверх и горели смесью озорства и…раздражения? Что он сделал-то? — Я же сказал, не топчись на сраном маке, шелупонь ты кривоногая! — Джин снова встряхнул пойманного мальчишку, подкидывая его повыше, чтобы уложить животом на свое плечо и вынес его на дорожку как тюк сена, придирчиво оглянувшись на безбожно попорченные грядки: говнюк раздавил парочку почти-почти раскрывшихся бутонов, которые теперь жалко лежали на земле, треснувшие как крохотные переспелые арбузы, являя на свет алые лепестки. — Извини! — придушенно отозвался Сэм с его плеча. Когда его все же сгрузили на землю, он не замедлил подхватить свой скейтборд и быстро смыться за забор, не ожидая, когда Джин решит его покарать. Да и не хотелось, чтобы тот заметил, как сильно он сейчас смутился. — Я случайно! Джин опустил подобранную мотыгу, которую уже собирался метнуть вслед убегающему подростку, как копье. Осторожно, конечно, метнуть — так, чтобы не попасть в засранца, но припугнуть просвистевшим мимо уха летящим инструментом. Легкую обиду за попорченные плоды стараний сняло как рукой, стоило Сэму, уже оказавшемуся за покосившимся забором, послать ему идиотский воздушный поцелуй. Ему ужасно не шли эти ужимки, но в том, как подросток старательно выделывался, Джин находил свое очарование. Тот явно пытался понравиться, раззадорить и спровоцировать, делая это немного по-детски, хотя ему наверняка казалось, что выглядит круто. «Тебе не нужно делать совершенно ничего, чтобы привлечь меня. Это уже случилось». Парень со слабой, неконтролируемой улыбкой прислонил мотыгу к стене дома и пошел до колодца, собирая ополоснуться в ледяной воде. В груди теплым котом ворочалось приятное чувство, которое появлялось каждый раз, как рядом оказывался Сэм, и оставалось еще надолго, заставляя перематывать в голове из раза в раз те немногие моменты, проведенные вместе. «То, как ты пощипываешь зубами или пальцами свою нижнюю губу, когда задумываешься». «То, что ты постоянно отколупываешь ключик на жестяной банке газировки и зачем-то прячешь его в карман». «То, как ты осторожно тычешь кулачком в мое плечо, когда я слишком долго любуюсь тобой и теряю нить разговора. Ты улыбаешься, показывая свои маленькие острые клыки. Интересно, догадываешься ли ты?». Джин не хочет признавать себя сентиментальным, но черт, кажется, он таким и является. Ему нравится сидеть на дофамине, который будоражит в венах кровь. Давно такое не случалось, аж со школьных времен — отличной поры для глупых влюбленностей. Он разрешит себе побыть глупым. *** — Сэм! Помоги накрыть на стол! Джоди мечется то от плиты, помешивая в маленькой блестящей кастрюльке соус для баклажанов с пармезаном, то до раковины, уже переполненной грязной посудой. Выбившиеся из нехитрой прически локоны мешаются, падают на лицо, и женщина немного нервно убирает их за волосы. Она любит пунктуальность, но сейчас уже начинает надеяться, что приглашенные гости опоздают хотя бы на десяток минут — иначе невозможно будет успеть организовать стол к их прибытию. А до Сэма не докричишься. Вырастила помощника на свою голову. В этот раз, что удивительно, хватило позвать его и один раз. Старший сын вметнулся в кухню шаловливым светловолосым огоньком, уже держа в руках скатерть. Самую красивую, белоснежную аж до голубизны, с рюшами, которую Джоди в последний раз использовала, чтобы накрыть на стол перед отъездом мужа на фронт. И как он только ее отыскал? Джоди хочет сказать было сменить ее на другую, но воздерживается, вновь отвернувшись к раковине со слабой улыбкой. Пусть помогает как может. Не хочется случайно загубить в нем росток заинтересованности домашним бытом. — Положи приборы для пяти человек, дорогой, — добавляет она, внезапно вспомнив. Шуршание ткани за спиной прекращается, и женщина чувствует спиной, как удивленно смотрит на нее Сэм. — Я пригласила еще и Пенни. — Зачем? — голос старшего сына изменяется — он будто осел, приобрел нотки протеста и искреннего непонимания. Джоди тоже удивляется такому вопросу, все же обернувшись. — Ну, как же, — она неловко улыбается, вытирая бледные кисти маленьким махровым полотенцем. — Она же почти как член семьи для нас… Тем более, у нее почти нет друзей. Пенни будет очень приятно, что о ней помнят. — Раньше ты ее не приглашала, а сейчас вот решилась, — Сэм дернул уголком рта, намечая совсем невеселую улыбку и разгладил скатерть на уголке, пряча на этом взгляд. Джоди же нахмурилась. — Я не понимаю твоей реакции, Сэм. Разве она тебе так неприятна? К тому же, придет еще и Джин, а это отличный повод их немного сблизить. Чужая душа — потемки. Даже если эта душа собственного сына. Ее отражение — глаза цветом в морскую волну, смотрели вроде как прямо на нее, но и будто бы насквозь. Если бы Джоди была чуть-чуть внимательнее, если бы могла думать, выходя за рамки общепринятых норм, то догадалась бы в сию секунду, отчего в глубине этих глаз зарождается влага. Сэм моргает и отворачивается, не позволяя долго смотреть на него. Джоди предпринимает попытку вновь наладить контакт с сыном, решая сыграть на доверии, поделиться с ним маленькой тайной. — Она как-то обмолвилась, намекнула мне, что ей по душе наш фермер. Ну а что? Он парень хороший и умелый, с головой на плечах. Тоже друзьями еще не обзавелся. Я и подумала, может, им помочь немного? Мимо. Джоди умолкает и слышит, как жалобно скрипнула спинка стула, которую парень все еще сжимал побелевшими в костяшках пальцами. — А может, что она ему не нравится, — глухо донеслось с его стороны. Так, будто голос был вообще не его, а звучал откуда-то извне. Женщина, все еще не понимающая, почему так резко жизнерадостный Сэм сменил настроение, подошла ближе, якобы поправляя расставленные тарелки да стаканы так, чтобы они стояли ровно, а сама чуть склонила голову набок, словно пытаясь заглянуть за плечо парня и увидеть его лицо. Но он сам обернулся, являя совершенно отчужденное выражение — хмурое, будто посеревшее. «Так похож на отца», некстати промелькнуло в голове. — Он дарил ей изумруды несколько раз, — Джоди постаралась сохранить беспечный тон и чуть пожала плечом. — Такие дорогие камни… Наверняка добытые с трудом. Я даже и не знала, что они есть в шахте. Если за мной так ухаживали бы… — она тут же поправилась, — в общем, намерения у нашего Джина очень даже серьезные. Она хихикнула, вновь прощупывая почву и стремясь разрядить обстановку, но все было тщетно. — Да уж пиздец серьезнее некуда. — Самсон! — ахнула возмущенная женщина, забыв о том, как сильно Сэм не любит, когда его называют полным именем. Но на гневный оклик он едва ли отреагировал, только зыркнул из-за плеча со странной обидой в глазах и скрылся в темноте прихожей. — А одну тарелку ты все-таки убери, мама! — крикнул он уже оттуда, судя по возне, быстро натягивая обувь. И пока мать находила, что ответить, входная открылась и оглушительно захлопнулась. *** Сэм никогда не понимал «фишки» курения, но теперь однозначно чувствовал, насколько сильно он нуждается в этой дряни. Возможно, отвратительный вкус и запах табака приглушат ту горечь, которая неприятно свербила в глотке и на душе. Наверное, так и начинают курить. Спустя добрый десяток сообщений Себастиану в стиле «я знаю, что ты дома, говнюк, выйди на улицу», он вымолил-таки у ничего не понимающего друга парочку «раковых палочек», как их любил называть. Первую случайно сломал непослушными дрожащими пальцами, психанул и выбросил в горное озеро. Вторую смог зажечь и крепко закусил фильтр в зубах как дальнобойщик, лихо затянулся и долго кашлял до слюней, соплей и красных от натуги глаз. Себастиан с приподнятой бровью смотрел на то, как его друг едва ли не жрет сигарету, но задавать вопросов не стал — и без того понятно, что кое-кому в душу насрали кошки. Они долго сидели у самой кромки озера и молчали, каждый думая о своем. Себастиан знал, что если Сэм захочет, то выговорится. Но, к его удивлению, тот не проронил ни слова, таки сумев докурить изжеванную сигарету, и теперь таращился куда-то вдаль невидящим взглядом. Он, болтливый пиздун, просто сидел и молчал как затравленный зверек, обняв колени руками, игнорируя несколько неумелых попыток Себастиана хотя бы немного разговорить на отвлеченную тему. «Уж не из-за девчонки ли какой-нибудь он так убивается?», грешным делом подумал тот и почти сразу же отмел эту догадку. «Да нет, бред какой-то. Чтобы Сэм, да так страдал от этого…». — Какой же он все-таки уебок. «Да, точно не девчонка тут виновата». — Кто? Себастиан уже наперед знал, что ответа от обладателя джинсовой куртки он не дождется. Сэм резко поднялся на ноги и, едва не поскользнувшись на озерном иле, забрался по склону вверх прочь от него. Догонять друга брюнет не стал, а только меланхолично пожал плечом и щепетильно закопал свой окурок в пушистый, противно-влажный мох. Кто бы там не был сейчас виноват в том, что так похерил настроение Сэма, до того рано или поздно должно дойти, что люди не стоят такого внимания. Себастиан и не подозревал о том, что попал в самое яблочко. К сожалению, все эти осознания и озарения почти что всегда бывают очень болезненными. Можно сколько угодно пытаться отвлечься, махнуть на переживания рукой и постараться настроиться на жизнерадостный лад, но… Иногда это нужно просто пережить. Дать зажить, как ранке, а не пытаться помочь ей при помощи мази и прочей лабуды, которая зачастую просто создает иллюзию лечения. А еще — не срывать с ранки корочку. Но Сэм срывает ее. Подолгу ковыряется в этом порезе, пока быстро спускается с предгорья вниз, минуя заброшенный общественный центр — прокручивает в голове каждый случай с Джином, пытаясь отыскать в них ответы на свои вопросы. В каком месте он так наебался, где он решил, что добродушное отношение гребаного колхозника к нему — не простая вежливость, а искренняя симпатия? Частью разума он понимает, что не имеет права злиться на Джина: сам что-то напридумывал, иллюзий мыльных настроил, а теперь плакать собрался от того, что розовая сказочка разбилась нахуй вдребезги об прозаичную реальность. А еще Сэм не имеет права злиться на ни в чем не повинную Пенни, но все равно это делает, психованно пиная траву по ногами, что хлестала по лодыжкам по мере продвижения подростка в город. «Тихоня, блять. И этот тоже молодец. Молчал — в пизде торчал, ни словом о ней не обмолвился. А они за моей спиной, оказываются, шашни крутят. Движ-Париж». Вот и угол магазинчика Пьера показался, освещенный скудным светом уличного фонаря. За ним — мощеная влажным от росы камнем площадь. А на ней… «Вот они, сука! Голубки». Сэм резко затормозил и, сам не осознавая до конца, какого черта он делает, нырнул за ближайший куст, присев. Шпионить нехорошо, конечно. Но и наебывать наивного подростка — тоже. Они идут неспешно — как же, куда теперь спешить, на свиданочке-то! Вот Пенни притормозила, со святой невинностью в глазах попросив придержать ее за локоть, пока вытряхивает из своей маленькой туфельки попавший туда камешек. А этот долговязый смуглый черт и рад услужить — стоит себе покорно, подхватив ее маленькую руку, а под мышкой держит большой букет омерзительно-ярких маков. От этих кровавых пятен с вкраплениями оранжевого в глазах рябит и мутнеет. А может, это от злости. Или неизвестно откуда взявшихся слез. «Надо было их все растоптать», осатанело думает Сэм, отстраненно почесывая ужаленную крапивой лодыжку, и теперь злится еще и на маки. Вот для кого он их выращивал! Она, небось, рада была такой веник получить. Больше никто не любит эти цветы в городе. А у Сэма аллергия на большинство цветов. Он вновь возвращает свое внимание от зудящей лодыжки до сладкой парочки и со злым удовлетворением наблюдает, как Джин игнорирует явно ожидающую прощальных объятий Пенни и жмет ей руку. Так неловко! Сэм пропускает нервный смешок и чуть не выдает себя. Джин явно что-то услышал и повернул голову в его сторону, чуть хмуря густые брови и водя взглядом аккурат над кустом, за которым схоронился подросток. Его лицо, освещенное теплым светом фонаря, кажется идеально выточенным из мрамора — тени аккуратно лежат на нем, графично, подчеркивая четкость линий. Сэм далек от художества, но ему кажется, что именно с таких людей удобно и занятно рисовать портреты. Красивый, сука… Нос прямой, с еле заметной горбинкой, губы сочные, как у девки, только не такие яркие, с капризным изломом. Глаза распахнутые, внимательные. Бэмби сраный. И это таких рожают каменные джунгли города? Сколько Сэм там жил, ни одного такого не видел. Нет, были, конечно, смазливые, но Джина таким назвать нельзя. Виднелась в нем какая-то диковатость, шероховатость скул от бритья, шрамик под нижней губой — аккуратная белая черточка, волосы никогда не были уложены, а были похожи на воронье гнездо. Веснушки на переносице, несколько из них были такими чуть более крупными пятнышками. Родинки-созвездие на правой щеке. Языком бы его обвести… — Долго там яйца высиживать будешь? Сэм крупно вздрогнул и приоткрыл рот, вдохнув. За своими любованиями и не заметил, как Джин теперь смотрел практически прямо на него, сквозь не особо-то и густую листву куста. Вовремя же подросток понял, что укрытие он выбрал так себе. — Сколько нужно — столько и буду сидеть. Отъебись, — отвечает он быстро, собравшись. Грубо по инерции, все еще пытаясь удержать в себе обиду на предателя. Да предателя ли? — Хамить-то зачем, чучело, — у Джина и мускул на лице не дрогнул, и интонация не изменилась. Он подходит ближе, наклоняясь над кустом и заслоняя собой свет фонаря. Сэм смотрит на него снизу вверх и чувствует себя последним дебилом. — Почему с ужина сбежал? Мама твоя волновалась. «А тебе до пизды было, да?». Но насчет мамы все равно стыдно. Надо бы извиниться попозже перед ней. Сэм наконец выбирается из куста и просовывает ладони в карманы, стоя с таким видом, словно его оторвали от крайне важного дела. Если уж играть, то до конца. — Не был голоден особо. Неубедительно. Джин чуть щурится, как обычно делал это из-за яркого солнца, но теперь делает это из-за откровенной лжи подростка. — Новость о том, что и Пенни придет, аппетит отбила? Сэм не нашелся что ответить, но фермер имел что еще сказать, скопировав его позу с ладонями в карманах. Только вот у него она выглядела куда лучше. Развязнее и не так напряженно, скорее. — Слушай, если ты застолбил эту девочку, так и скажи. Нечего шароебиться по кустам и нас выслеживать. Я ее провожал просто, Джоди попросила. Да и не хорошо ее одну ночью домой отправлять. Мало ли… «Что «мало ли?» Линус топлесс выбежит навстречу?». Тихо фыркнув, невольно представляя подобное, Сэм все еще с недоверием, исподлобья воззрился на Джина. Хотелось бы ему верить. — А маками ты маньяка пиздить собрался? — это вылетело быстрее, чем парень успел обдумать. И чего он так вообще зацепился за эти несчастные цветы? Брови Джина уморительно поползли вверх под кудрявую челку. Кажется, он вообще перестал улавливать мысль разговора. — Не-не, погоди, — он коротко засмеялся и разворошил бедлам на голове пятерней еще больше, покачал головой и вновь посмотрел на Сэма со смешинками в глазах. — Я правильно понимаю? Ты приревновал? Да не ее, а… — Нет! Это было самое лживое «нет» в жизни Сэма. Последним лживым «нет» до этого было тогда, когда мэр Льюис спросил его, а не он ли высыпал кучу анчоусов в суп на Луау. Щеки полыхали как те самые маки, и Сэм стоял как приросший к земле, сжав кулаки в карманах и напыжившись, как еж. А Джин, урод, все посмеивался… — Этот букет был для твоей матери. «Нет, сука, он еще в такой момент смеет про мою мать шутить». — …Обычная вежливость. Она пригласила меня на ужин. Я для нее собрал букет у себя на ферме. Не дарить же ей какой-нибудь стремный душистый горошек. Да и просто припереться с карпом — такое себе дельце. А там Пенни уже пришла. Увидела меня с этим веником, да и… Решила, что это для нее. Уже неловко было говорить, что это не так. Все кажется логичным донельзя. Не прикопаешься ни к одному слову, и не поспоришь. Сэму хочется облегченно рассмеяться от того, что все, наконец, разрешилось. — Все, твоя ревность погашена? — Джин склоняет голову набок и хитровато прищуривается. На пухлых губах все еще играет усмешка. — Я не… — Да хорош заливать. Иди сюда, болван. Запястье попадает в капкан цепких пальцев, и Сэм, неловко переступив через бордюр и газон, разделяющий их, будто падает в рай, а ведь это просто объятия фермера, такие сильные и надежные. От него пахнет немного сеном, немного чертовыми маками, немного — кожей, солнцем, теплом, уютом и домом… Подросток замирает, уткнувшись неловко носом в чужую шею, дрожит от прикосновения ладоней на своей пояснице и прикрывает глаза, пытаясь утихомирить головокружение. Да куда там — кажется, что еще немного, и оставшуюся от Сэма лужу на площади придется собрать в совок. Он весь горит и плавится. — А тебе какие цветы нравятся? — Я же не девчонка, — слабо пытается вновь ощетиниться Сэм, но льнет щекой к жилистой шее, трется об нее, поглядывая наверх. Лицо Джина очень близко, улыбчивое и доброе. Хочется поцеловать его улыбку. Сердце пропускает удар, когда фермер будто читает его мысли и склоняется чуть ниже. — Подсолнухи, — успевает сипловато прошептать Сэм непослушными онемевшими от волнения губами, пока они еще не встретились с чужими. — Мне нравятся подсолнухи.