Альбатросы

      Питер лежал на кровати в своей комнате, уставившись в потолок. На том тускло сияли фосфорные звёзды, завораживая, немного отвлекая от неприятных мыслей. Прошло два часа, но он всё не мог перестать проигрывать их разговор в своей голове. Чёрт возьми, он даже слова не сказал, он не восстал против несправедливости, просто сидел там, в столовой, и давился глупым салатом!              Тони же не его отец, он не его опекун, он не… Он не дядя Бен. Вот Бен никогда бы не стал!.. Тони не имеет права запрещать ему идти на выпускной, это глупо и совсем беспочвенно, как и ревность к ЭмДжей.              Точно, Эмджей. Он же пообещал, что поведёт её на выпускной, а тот уже через неделю. Как, ради всего святого, Питер должен отменить это? Она же поймёт причину, она точно поймёт, что дело в Тони, и забьёт тревогу.              Питер гневно прижал подушку к своему лицу, завыв в ту от злости, и перекатился на бок, глядя уже в стену, завешанную плакатами. Подписанными плакатами, теми, что подарил Тони. Ну и как их отношения могут быть такими крутыми и захватывающими, но при этом абсолютно изнуряющими? Питер чувствовал себя ужасно ровную половину времени с тех пор, как переехал на базу. Будто бы…              Мысль оборвалась, как только он услышал шаги, поднимающиеся по лестнице. Грузно, хаотично, непоследовательно. Тони было тяжело идти. Сначала он прошёл мимо двери Питера, повернув в свою комнату, а затем, видимо обратив внимание на его отсутствие, вернулся в коридор.              Через минуту Тони уже стоял на пороге.              — И что мы тут делаем? — протянул нараспев он, держась за ручку и косяк, явно нетрезвый и удивительно весёлый. Словно у них не было того неприятного диалога за ужином.              Питер даже не обернулся, надеясь, что Тони просто уйдёт, приняв его за плаксу. Пусть будет так, пусть он не воспримет это всерьёз и пойдёт спать, а Питер успеет успокоиться и что-нибудь придумает к утру. Пусть Тони просто уйдёт, у Питера нет сил терпеть его сейчас.              — Предлагаю пакт, — вошёл в комнату тот, заставляя к себе прислушаться, — я отпущу тебя на твои танцы, — Тони опустился на кровать рядом, похлопав его увесисто по боку, — если мы с тобой наконец дойдём до хоум-рана.              Питер озадаченно извернулся, посмотрев на него внимательно, и на всякий случай уточнил:              — Ты хочешь заняться сексом в обмен на выпускной?              Он почему-то думал, что их первый раз — настоящий, с пенетрацией и всякими иными вещами — должен произойти по-особенному. Он не ждал усыпанное цветами ложе, но и потрахаться с пьяным мужчиной, чтобы выбить себе один школьный балл, не мечтал. Питер вообще не о таком мечтал.              — А ты уже не хочешь пойти на выпускной со своей маленькой сестричкой? — усмехнулся Тони, заползая ладонью под ткань его футболки. Пальцы пробежались по его рёбрам, надавливая, будто бы пересчитывая. Питер промолчал, глубоко разочарованный, злой сам на себя. Не надо было очаровываться, не надо было ничего себе выдумывать. Тони считал это просто сексом, вот и он должен так же, — И ещё пара моментов, — добавил запоздало Тони, лениво навалившись на него, всё ещё пялящегося в стену, — не хочу, чтобы это было скучно и обычно. Давай договоримся… Что у тебя с лицом?              Питер непонимающе нахмурился.              — А что у меня с лицом?              — Ни разу перед сексом со мной люди не были настолько унылыми, — возмутился Тони, — ты выглядишь так, будто я снимаю тебя в переулке.              — Всё нормально, — без энтузиазма солгал Питер.              — Ты не хочешь меня? — надавил тот, — Как ты, с бурлящими подростковыми гормонами, можешь не хотеть меня?              Чушь, Тони же его бойфренд, Питер не мог не хотеть его, ведь это было бы странно, а Питер не был странным, так? Он был обычным, у него всё было в порядке с либидо, он не был бракованным товаром, от которого надо отказаться. Питер был простым семнадцатилетним парнем без отклонений. Самое важное — он любил Тони и доверял ему. Поэтому, наверное, он мог сказать правду.              — Я не хочу этого. Я не хочу этого сейчас, во всяком случае, — признался он, — и я подумал… Я подумал, что мы могли бы попробовать в другой раз.              — Тогда и на выпускной ты пойдёшь в другой раз, — когда Питер неверяще усмехнулся, Тони его одёрнул, — Я совершенно серьёзен, Питер. Может, я перебрал и слишком прямо говорю об этом с тобой, — его рука пробежалась по мальчишескому плечу, сжав то, — но меня достали эти игры в святую невинность. У меня есть потребности.              Это так по-мудацки. Питер не верил своим ушам, он не верил тому, что слышал, и тому, как уверенно Тони нёс этот бред. Нет, он ценил искренность, но эти вещи, всё, что Тони сейчас говорил, было просто ужасно!              — А меня достала твоя дурацкая камера, — огрызнулся Питер, сбросив его ладонь нервным движением, — и фетиши. Каждый из них.              — Никто до тебя не жаловался, — уронил неосторожно тот.              Стало дурно. Питер застыл, и всё вокруг него точно так же застыло, потеряв всякие краски. Он не слышал ничего, даже шумного дыхания рядом, не чувствовал терпкого запаха алкоголя, он думал только о том, сколько партнёров было у Тони с его репутацией плейбоя. Скольких из них он записывал, сколько из этих записей просочилось в сеть. И все, все на свете, должно быть, видели эти записи, знали о них и обсуждали. Та группа в фейсбуке — может, каждая история оттуда была правдивой.              Питера охватили ревность, стыд за себя, обида. А ещё страх, что он недостаточно хорош, точно недостаточно хорош для Тони после стольких ночей, проведённых в компании юных моделей и идеальных глянцевых парней.              Он был с ними таким же? Он говорил им те же слова?              — Я дам тебе на подготовку пятнадцать минут, — вырвал его из размышлений Тони, и Питер, подумав хорошенько, кивнул.              Он не бракованный товар. Он в состоянии позаботиться о Тони должным образом и жить в настоящих взрослых отношениях. Пусть его и норовило выблевать весь съеденный за ужин салат, наверняка, от волнения.              — Нужна помощь?              — Нет, — густо залившись краской, отрезал Питер. Не хватало ещё его присутствия там. Питер достаточно много читал о сексе и достаточно порнографии видел, чтобы знать, что там ему Тони не понадобится.              

***

      Питер всё ещё стоял под душем после процедур, не в силах отключить воду и выйти из ванной. Его не оставляло перманентное чувство унижения, которое почему-то всегда, даже в мгновения искреннего счастья, тихонько подвывало на задворках его сознания. Он никак не мог перестать плакать. Дело было не в самих процедурах, не в том, что он собирается сделать, а в том, как всё скомкано и сумбурно, будто бы он попал в какую-то глупую пьесу, в которой обязан страдать.              Почему он обязан страдать?              «Почему я считаю это страданием?» — тут же одёрнул себя строго Питер. Не всё так плохо! Это может быть приятно, может быть здорово, если хорошо постараться.              Он провёл ладонью по своему плоскому животу, ощутив под кожей линию пресса и нечёткие кубики, и глубоко вздохнул. Он готов, он отлично себя подготовил, нет ни единого шанса на то, что он что-то испортит. Нет ни единого шанса на то, что это выльется во что-то страшное и гадкое, несмотря на то, что Тони захотел использовать в качестве разнообразия.              Питер выдержит. Он выдерживал удары людей вдвое сильнее себя, выдерживал на своих плечах целые здания, выдерживал падения с высоты трех этажей, ножевые ранения и пулевые, один раз его даже сбил поезд.              — Что нужно сказать?              И перманентное чувство унижения он тоже выдержит, вытерпит, вынесет. Всё переживёт, ничего не потеряет.              — Я люблю тебя, — на выдохе ответил Питер, переминувшись с ноги на ногу, когда Тони застегнул наручник на его правой руке. Лёгкий, металлический, он сможет его сломать в случае чего, Питер это знает и ему от этого знания, почему-то, значительно легче, — папа. — пробормотал он неразборчиво, не желая удерживать долго на языке, вдумываться, осознавать. Это просто слово.              Тони порывисто притянул его к себе, схватив за загривок, и глубоко, кусаче поцеловал, толкая на кровать неосторожно, так, что Питер резко ударился лодыжкой о тумбочку, пытаясь забраться на постель. Цепь затрещала, проходя через узорчатые прутья изголовья, и Тони спокойно защёлкнул второй наручник на его левом запястье.              — Красивый мальчик, — прошептал горячо Тони, нависнув сверху, всё ещё полностью одетый, — папа так сильно любит тебя.              Питер вспомнил не к месту, что Тони почти всегда был одет во время секса, только расстёгивал и приспускал брюки, хотя Питера он раздевал сразу до гола. Возможно, его это возбуждало, возможно, та ассоциация со съёмом в переулке была не просто ассоциацией в голове Тони, а ещё одним полноценным фетишем.              Его на мгновение ослепила вспышка, раздражающие щелчки заполнили тишину тёмной спальни. Питер отвернулся.              Это было правильно? Тогда почему ему это так сильно претило? Почему Питер не чувствовал себя комфортно, не доверял Тони? Питер был готов умереть ради него, пошёл бы за ним на самую настоящую войну и не отступил бы ни на шаг, но почему, почему, ради всего святого, Питер не хотел с ним спать?              — Будешь для меня послушной деткой? — прильнул влажными поцелуями к его шее Тони, заставляя очнуться, — Будешь делать то, что папа тебе скажет?              Это обращение всё ещё резало слух, заставляя Питера каждый раз вздрагивать. Он пытался привыкнуть, пытался романтизировать это в своих мыслях, но всё, что ему приходило на ум — что бы сказал Бен? Что бы сказал Ричард? Такие размышления сулили ему самую настоящую истерику.              — А можно не называть тебя…              Лёгкая пощёчина не дала Питеру закончить вопрос, тут же предоставив доходчивый ответ. Окей, удар был совсем слабеньким, нежным даже, Питер определённо не должен этого бояться. Но Тони смотрел на него пристально, недовольно, будто бы говоря заткнуться и отыгрывать роль, поэтому Питер молча подчинился, прикрыв стыдливо глаза.              — Прости, — скажи это, просто скажи это, выплюни, выдави, вытащи из себя, — папа.              Тони это понравилось, Тони улыбнулся ему, потянувшись к своему ремню, и торопливо расстегнул тот вместе с ширинкой.              — Просто будь хорошим и лежи вот так, мальчик, — он погладил Питера по пострадавшей щеке, и Питер еле удержал умилённую улыбку. Ласка всегда заставляла его таять. Если бы его руки были свободны, он бы обнял Тони сейчас, — позволь папе с тобой повеселиться, и тогда ты получишь всё, что захочешь.              Питер дёрнулся, почувствовав прикосновение горячей, влажной плоти к своему бедру. А затем прикосновение повторилось, снова и снова — Тони двигался, потираясь об его ногу, скользя руками по его обнажённому телу. Его руки были везде — они пробегались по его соскам, талии, тазовым косточкам, задевали пах и анус, чуть надавливая. Питер отчаянно хотел освободиться, чтобы прикоснуться к Тони в ответ, но не рисковал портить атмосферу.              — Хорошие детки получают хорошие подарки, ты знаешь это? Если ты будешь радовать папу, он всё ради тебя сделает.              Питер замер, мучительно медленно обдумывая ответ. Его возбуждение иссякало.              Происходящее не было мерзким или пугающим — Питер просто пока не мог смириться со всеми странностями, что любил Тони, но ему вовсе не было противно! Он просто растерялся.              — Да, — и, когда ласки выжидающе прекратились, Питер выдавил, — папа.              Многие люди имеют странные фетиши, но многих ли людей за эти особенности порицают их же партнёры? Питер сомневался. Он не думал, что имеет право на это. Это же безобидно.              «ЭмДжей бы знала, что сказать» — подумал отстранённо Питер. Она ведь всегда знала. Она бы, наверное, сказала — «Эй, Эйнштейн, а я говорила, что те посты на фейсбуке правда! Надо было больше слушать меня, а не своё слепое сердце!», и она была бы права.              Он крупно вздрогнул, когда там, снизу, его коснулись внезапно мокрые, скользкие пальцы, но затем, сориентировавшись, развёл ноги шире, согнув их в коленях. Тони ввёл внутрь один, покрытый смазкой, на удивление легко, и следом добавил второй, задвигав ими. Сначала плавно, двигаясь вперёд и назад, после — ножницами, раздвигая стенки.              — Господи, какое сладкое, сладкое место… У моего мальчика самая славная дырка для члена, ты просто посмотри на это…              Питер старательно игнорировал его. В панике, он забылся, потянувшись к мужской шее, чтобы обвить ту руками в попытке успокоиться, но вдруг почувствовал, что не может. Буквально не может — цепь двинулась, тихонько звякнув, но зафиксировала его в том же самом положении лёжа. Питер на пробу дёрнулся, но наручники не поддались, и он в шоке уставился на Тони.              — Тони, мои руки…              Пощёчина. Сильнее предыдущей, возможно, из-за эффекта неожиданности — голова Питера по инерции наклонилась вбок, и он вперился взором в серую стену, охваченный подступающей истерикой. В горле пересохло, ноги стали ватными, а руки заныли, требуя освобождения. Питер хотел забиться в припадке, лишь бы сломать оковы. В его воспалённом ужасом мозге пронеслась мысль — он мог бы проломить эту чёртову стену позади него, чтобы выбраться, а потом убежать.              Ему нужно бежать, прямо сейчас, как можно дальше отсюда.              — Это вибраниум, — пояснил терпеливо Тони, входя в него уже тремя пальцами, пока Питер так и лежал неподвижно на постели, дыша коротко, но панически шумно, — Я подумал, будет неинтересно, если ты посреди наших игр решишь впасть в припадок и сломаешь бутафорные. Чёрт, малыш, ты можешь расслабиться? Ты слишком тугой.              Питер не мог расслабиться, он не мог даже пошевелиться из-за сковавшего его страха, непонятно откуда взявшегося и чем вызванного. Подумаешь, он не может сломать наручники. Это же просто секс, он не останется прикованным к этой кровати навечно! Не останется ведь? Не останется? Тони так не поступит.              «Почему тогда он поступил так? Почему он сделал это со мной?»              Он был беспомощным, уязвимым, открытым врагу. Нет, нет, Тони ему не враг! Так ведь? Не было поводов волноваться?              — Сними их, — прошептал Питер хрипло, будто бы из последних сил. Слёзы собрались в уголках глаз, сорвавшись вниз, на подушку под ним, — сними их с меня, — потребовал он еле слышно, но Тони не обратил внимания, и Питер повторил, пытаясь быть громче, но вместо этого сорвался на жалобные всхлипы, — убери эти грёбаные наручники!              Ему было так отчаянно страшно, потому что он ни-хре-на не понимал, к чему всё шло. Его будто бы готовились препарировать, а не иметь.              — Ты и правда такой тугой, — разгорячённо прокомментировал Тони, вытаскивая пальцы, не слушая его. Питер не мог быть уверен, но отчего-то так и думал. Тони издевался над ним, специально не придавая значения его просьбам. Неужели он и правда жестокий, плохой, злой… — Питер, детка, ты готов? Я собираюсь войти в тебя, слышишь? — Тони навалился на него всем весом, направляя себя, утыкаясь головкой члена в разработанный вход. Питер инстинктивно сжался, снова дёрнул руками и сцепил крепко челюсть, заскрежетав зубами от злости, от бессилия. Он всё ещё был прикован. А Тони продолжал говорить, приторно, на ухо, — Ты хочешь этого, мой мальчик? Хочешь, чтобы папа…              «Я, блять, убью тебя!» — воспалилась мысль в подкорке мозга, и Питер снова брыкнулся, попытавшись сломать цепь.              — Сними с меня наручники! — в слезах закричал Питер, — Тони, сейчас же убери их! — очередная пощёчина не привела его в чувство, напротив, он только разрыдался громче, злее, зажмурившись отчаянно, — Сними, сними их! — повторял упрямо Питер, — Я хочу стоп-слово, мне нужно стоп-слово!              Они даже не придумали его, не обговорили, как обычно делают во всяких БДСМ-фильмах, а он, наивный дурак, решил, что так и нужно. Так это случилось и с остальными? С теми, что писали те истории, что говорили, предупреждали Питера через ЭмДжей?              — Хватит!              Тони ударил его снова, он бил его, пока Питер не замолчал. Питер же, в свою очередь, не чувствовал острой боли, только жар и дискомфорт, зато он чувствовал, как пульсируют обожжённые щёки, как немного кружится голова, как гулко грохочет его сердце у самой глотки, норовя выпрыгнуть наружу от страха. Кажется, он прикусил губу, потому что уголок щипал, а на языке остался привкус крови.              Ему не было больно, но Питер почувствовал, что Тони хотел сделать ему больно.              Тони вошёл мягко и плавно, с усердием вдавив себя внутрь. Конечно же, совсем не грубо зарывшись пальцами в его волосы, поцеловав любяще в висок. Тони был нежным, он всегда был таким нежным, но Питер думал о том, что мог бы впиться зубами ему в плечо и прокусить то насквозь, он мог бы сжать его бёдрами так, что его тазовые кости бы просто пошли трещинами, он мог бы сделать много вещей, чтобы освободиться.              Но это был его Тони, а не какой-то злодей, который заслуживал наказания. Тони — не насильник с улицы, которому Питер мог бы дать отпор. Он был его самым любимым человеком в мире, самым лучшим мужчиной на свете.              — Идеально, идеально, — войдя до конца, пробормотал на выдохе Тони, прижавшись к подушке над его головой. Питер же продолжал смотреть в стену, лёжа под ним в оцепенении, — Ты так хорошо принимаешь меня, малыш, ты был создан для этого. Папа тобой гордится, — добил его окончательно Тони, и с этим вышел наполовину, тут же вбившись до упора уверенным, жестким движением. Питер вскрикнул, снова бесплодно натянув наручники, злые слёзы брызнули из глаз. Боли всё ещё не было, были только ненавистные ему чувство унижения и дискомфорт, — Папин послушный мальчик, — толкался в него торопливо Тони, — Ты же никому об этом не скажешь? Это будет наш секрет, детка. Никому не говори, что папа делает с тобой…              — Я не хочу этого, — обиженно прошипел Питер, закрыв глаза, игнорируя ритмичные, глубокие фрикции. Живот Тони беспорядочно тёрся об его пах, и Питер был возбуждён, но ему была ненавистна мысль о кульминации, преследующая его. Он не мог убежать даже в своей голове.              — Тише, тише, — успокоил его елейно Тони, дыша прерывисто. Его ладонь грубовато сжалась на мальчишеском горле, а фрикции участились, — Я о тебе как следует позабочусь, ты ещё будешь просить меня. Будешь стоять на коленях, как тебе и положено, и умолять об этом, правда же? — с придыханием процедил он, глядя на него внимательно. Будто хотел сожрать. Будто того, что он видел, — этот разбитый плачущий беспорядок, — было недостаточно.              Пот, влажные звуки, жар их тел сильно действовали на нервы. И Питер, — сам Питер, вне этой глупой ролевой игры, вне их спальни, в общем смысле, — остающийся неуслышанным, был ранен в самое сердце. Хотелось расплакаться или подраться, а может, всё вместе.              — Да, папа, — выплюнул с отвращением Питер, и тут же ощутил, как его настрадавшуюся, чувствительную щеку обожгла ещё одна пощёчина. Он раздосадовано вскрикнул, — да, папа! Я буду!              Ему не понравилось то, как Тони усмехнулся, уже совершенно трезво, со знающим, проницательным огоньком во взгляде. Тони действительно хотел делать ему больно? Ему хотелось обижать Питера?              — Ты должен быть благодарен мне, — вдруг проговорил Тони, и его движения, обрывистые, резкие, ускорились. Дискомфорт, в свою очередь, усилился, а давление и тянущая боль внизу живота обострились. Питер игнорировал это, он старательно делал вид, что спокоен, но его сердце было готово вырваться из груди, пробив грудную клетку от волнения. Несдержанные вздохи срывались с окровавленных губ, слёзы не переставали течь, — за то, что я выбираю тебя. Я каждый раз выбираю тебя, Питер, не для того, чтобы трахать вялую тушу с кислой физиономией, — ядовито прорычал Тони, схватив его за волосы, и Питер не выдержал, сдавленно всхлипнув. Он и правда лежал бревном, не в состоянии проявить инициативу, не мог выжать из себя даже настоящий стон. Какой ужас, — Слышишь меня? Скажи, что благодарен.              Питер так отчаянно мечтал сбежать от этого позора. Мечтал вернуться во времени и не ложиться на эту кровать, а может быть, не заходить в спальню вообще, улететь на паутине в Квинс, паря над городом, легко и беззаботно. Он был бы так счастлив сейчас, сидя в гостиной рядом с Мэй, вместо того, на что обрёк себя.              Тони нависал над ним большой страшной тенью. Запах его пота, частота его сердцебиения, шум его дыхания — всё это смешалось для Питера, придавливая сильнее к кровати. Питер хотел оттолкнуть его, закричать что-нибудь злое, сделать ему так же больно, но он понимал, что в конце концов, после всего, Тони окажется прав. Каким-то необъяснимым, невероятным образом он окажется прав, как и раньше, как и всегда, а Питер останется виноватым.              Он не хотел чувствовать себя виноватым.              — Ты благодарен мне, щенок? — Тони неосторожно задрал его голову вверх, вынудив смотреть в глаза, и по его бьющейся у виска венке, по сведённым к переносице бровям и раздувающимся ноздрям, Питер понял, что тот скоро кончит. Наконец-то, наконец-то это закончится… — Отвечай мне, Питер, попытайся собрать остатки мозгов в кучу и ответить мне.              Питер ненавидел его? Он хотел плюнуть Тони в лицо. Хотел по-настоящему сжать его между своих ног так сильно, чтобы Тони ощутил те же мучения, и ему стало страшно от этой мысли, потому что он любил Тони, несмотря на то, как сильно Тони ранил его. Питер снова расплакался, пытаясь подавить сопротивление внутри. Его нервы не выдерживали такого напряжения.              Он скованно кивнул.              — Спасибо, папа, — он с отвращением, но долгожданным облегчением расслабился, когда Тони замер, зажмурившись, а внутри, по его раздражённым пульсирующим внутренностям, разлилась тёплая сперма.              Питеру показалось, он был самой настоящей жертвой насилия. В этот самый момент, лёжа под тяжёлым, пахнущим виски телом, он думал, что его изнасиловали, и он отчаянно хотел домой. Питер со всей силы двинул руками вниз, как если бы хотел отцепить Тони от себя, швырнуть на пол или в стену, но ничего не вышло, и эта беспомощность погрузила его в ещё больший ужас.              Он хотел домой.              

***

      Разумеется, всё было не так ужасно. Тони объяснил ему позже, обнимая его уже в их постели — Питер всё неправильно понял. Естественно, ведь Питер сам изначально был настроен против, так что ожидать другой реакции не стоило. Тони всё-всё ему объяснил.              — Мне жаль, что ты запомнил это так, — сказал он, — но мне кажется, всё было просто потрясающе. Мне ни с кем не было так хорошо, — заверил его Тони, и Питер ощутил неуместный прилив гордости. Он справился, несмотря на то, что чувствовал себя плохо? — Каждая слезинка, каждое твоё слово — произведение искусства, Питер, ты и сам произведение искусства, ты знаешь это?              — Тебе понравилось? — уточнил Питер тихо.              Тогда это было не совсем зря. Тогда то, что Питеру было горько, страшно и больно, окупилось удовлетворением Тони сполна.              — Это лучшая ночь в моей жизни, детка, — поцеловал его за ухом Тони, приластившись щетинистой щекой к его шее. Питер невольно напрягся ещё больше, чувствуя за спиной сильное, пышущее жаром тело. Питер тоже был сильным, нет, он был сильнее! Но теперь он не был в этом уверен, — Прости, если я переборщил, хорошо? Я бы никогда не навредил тебе, — Тони засмеялся вдруг, стиснув Питера в объятиях, — Кэп побивал тебя похлеще в аэропорту, но ты, вроде бы, не плакал после этого.              «Потому что Кэп для меня ничего не значит, — подумал обиженно Питер, — потому что Кэп не говорил мне жуткие, противные вещи, трахая меня, прикованного наручниками к кровати!»              Был ли Питер плохим партнёром, если он всё ещё думал об этом? Питер понял Тони, услышал его, но даже сейчас, в их уютный момент, он хотел уйти. Тони не насиловал его, Питер пришёл к этому заключению сам, ведь не посмел бы заявить такое Тони в лицо. Но имело ли это значение, если Питеру рядом с ним неспокойно?              — Я хочу поехать к Мэй, — Питер скривился, когда, двинувшись, почувствовал вытекающую из него сперму. Господи, он, кажется, просто презирал секс, иначе как объяснить это чувство омерзения?              Питер попытался сесть на постели, но Тони внезапно схватил его за предплечье, опустив обратно рядом с собой. Первым порывом Питера было — оттолкнуть, ударить, закричать в панике, и это напугало его самого. Он медленно сходил с ума?              — Почти полночь, — отмахнулся Тони, — сходишь завтра, если будет время. Она сейчас наверняка занята с Хэппи, им будет неловко, если ты прибежишь посреди ночи, — хмыкнул он, а Питер побледнел, пытаясь вытравить эту мысль из головы, — Вообще, Питер… — вдруг заговорил серьёзно Тони, — ты уже был у Мэй на этой неделе. Тебе не кажется, что это слишком? Она строит личную жизнь. У вас теперь у каждого свои дела, не нужно так ей надоедать.              Это полный бред. Питер точно знал, что Мэй всегда ему рада, а Хэппи не жил с ней, да и вообще! Это был дом Питера, почему он должен думать об удобстве Хэппи? Мэй сказала ему, что он всегда может вернуться, в любой момент.              А ещё? Что ещё она сказала? Что-то о заботе о себе. Что-то о том, что себя нужно защищать.              — Тони, — вздохнул Питер. Он еле как нашёл в себе силы, чтобы возразить, — я хочу побыть дома сегодня ночью.              — Ты дома, — словно не поняв его, пробормотал тот, зарывшись носом в его волосы. Тони глубоко вдохнул его запах, обнял его поперёк живота, притянув к себе ближе, — Ложись спать, Питер. Ты бредишь от усталости.              Питер почти что согласился, когда его осенило — почему Тони вообще говорил ему, как Питер себя чувствует? Почему Тони решал это?!              Питер сжал край одеяла в своих пальцах, скомкал тот, расправив заново, и так по несколько раз, прежде чем решился ответить:              — Нет, я не хочу…              — От тебя только, блять, и слышно сплошные «хочу» и «не хочу», — тут же выругался Тони, отстранившись ни с того, ни с сего. Питер вздрогнул, когда его спину обдало внезапным холодом, — Я уже извинился, что ещё ты хочешь услышать от меня? Делаешь из меня, сука, насильника, — прошипел Тони, заёрзав под одеялом, и развернулся к нему спиной, — не надо было ложиться и раздвигать ноги.              «Я не это имел в виду»       «Я не хотел тебя обижать!»              — Что с тобой не так? Я, блять, поверить не могу, что ты не способен даже потрахаться без психоза.              С Питером что-то не так?              Это был секс, в понимании Тони, когда для Питера произошедшее — самая обычная пытка. Питер не желал заниматься этим никогда больше, он не желал делать это ни так, ни как-либо ещё, но Тони, скорее всего, захочет. И никто до Питера не жаловался. Даже те люди из фейсбука, что указывали на необычные наклонности Тони, говорили, что в итоге получили удовольствие.              С Питером что-то не так.              — Заказывай такси и езжай куда хочешь.              Питер промолчал, не осмеливаясь подняться. Если он сейчас уйдёт, это будет означать, что всё действительно плохо. Если он сейчас уйдёт, они расстанутся? Тони разлюбит его за это?              Сколько их было? Они все воспринимали это нормально? Они получали удовольствие от процесса, они не плакали, как он, не просили остановиться? Питер был, возможно, единственным, кто так действовал Тони на нервы.              — Извини, — прошептал наконец Питер, повернувшись к мужчине робко.              Тони не ответил, сделав вид, что спит, и Питер покорно замолчал. Осмелев, Питер подобрался к нему сзади, приобняв одной рукой, и услышал, как пульс Тони выровнялся, а дыхание успокоилось. Подумать только, а ведь Тони терпел все его глупые истерики.