Ты можешь быть слабым

Антон открывает глаза от непривычно яркого ноябрьского солнца. Сегодня такой тёплый день, а ему просто не хочется просыпаться. Хочется, чтобы сон длился вечность. Хочется, чтобы дурацкая усталость наконец-то закончилась. Один. Ему так непривычно просыпаться одному. Каждое утро он просыпается более разбитым, чем вчера. Прошёл уже месяц с тех пор, как ему выделили комнату в университетском общежитии. Ребята настойчиво, даже слишком, звали его жить вместе, но парень решил, что так будет лучше. Меньше всего ему хотелось доставлять неудобства комфорту друзей. Он был уверен, что они предложили этот вариант исключительно по дружбе, почувствовав себя обязанными поддержать Антона. — Привет, — Ира осторожно открывает дверь и заглядывает к Антону. — Привет, — юноша садится на кровать, прикрываясь одеялом. За этот месяц многое изменилось. Ира часто приходит к ребятам в общежитие. Серёжа всё ещё скалится на девушку, но уже меньше. Дима просто улыбается, видя её, а Антон всегда сидит в полюбившемся ему кресле в холле, поджав ноги, задрав голову и закрыв глаза, слушая её истории, пытаясь хоть как-то отвлечься. Разговоры об отношениях более не поднимались, на этом настоял Серёжа, пытаясь уберечь друга от новых проблем. На него это было не похоже. Он часто обеспокоено разглядывал Антона, когда они проводили время втроём или вчетвером, словно пытаясь убедиться, что парень в порядке. Когда он последний раз был в порядке? Антон не уверен, что способен ответить на этот вопрос. — Ребята ждут нас на завтрак. Нас? Кого нас, Ира? Никаких нас нет и не будет. Но вслух ничего не говорит. — Иди, я оденусь. Девушка послушно кивает и выскальзывает из комнаты. Антону кажется, что ему больно дышать. Больно делать что-либо, больно продолжать влачить своё жалкое существование. Б о л ь н о. Но ему не четырнадцать. Он прекрасно знает, что любая боль, будь она физическая или душевная, проходит. Нужно просто подождать. Чего ждать? Такого мужчину как Арсений, кажется, невозможно забыть. Удивительные голубые глаза врезаются в память навсегда. Нужно только прикрыть веки, как вот он, стоит у плиты, что-то готовит, смеётся и улыбается. На небритых щеках появляются такие знакомые и прекрасные ямочки, мелкие морщинки рассыпаются около уголков глаз. Единственное, о чём по-настоящему жалел Антон, так это о том, что было мало. Было мало Арсения. Было мало прикосновений. Было мало тепла. Мало поцелуев. Просто мало. Всего. Ему бы хотелось собрать все воспоминания, сшить из них огромный тёплый плед и укутаться в него, согревая вечно мёрзнувшего себя. Но всего, что было между ними, хватило бы только на носовой платок, которым можно было бы вытирать слёзы каждый раз, когда разум решит покопаться в прошлом. Антон стоит перед зеркалом. Волосы, как всегда, взлохмачены. Как-то нет сил даже расчёсывать их. Набрасывает на себя первую попавшуюся под руки толстовку и джинсы. Но под руку как-то попадается всё чёрное. Удивительно. Траур. Теперь Антон сам себе ходящий траур. Траур по своему разбитому сердцу и неудачной жизни. Сам Антон и есть воплощение слова «неудача». По крайней мере, он в этом уверен. — Привет, — Дима улыбается. У Позова такая тёплая улыбка. Он как компресс, который согревает тебя изнутри. Его улыбка как будто говорит тебе: «Всё будет в порядке. Я обещаю». — Опять она, — вместо приветствия недовольно морщится Серёжа, косясь на Иру, которая как тень следует за Шастуном. — А я пришла не к тебе, — девушка корчит рожицу парню и высовывает язык. — А к Антону и Диме. — Больно нужно, — бурчит в ответ Матвиенко, но уже беззлобно, с притворно нахмуренным лицом. Невозможно злиться вечно. Серёжа это понимает. В глубине души ему уже давно всё равно, приходит Ира или нет. Главное, чтобы она не вмешивалась туда, куда ей не следует вмешиваться. — Я бы предложил вам закончить игру в гляделки и пойти в столовую, — прерывает неловкое молчание Дима. — Пойдём, — устало кивает Антон. У него нет ни единой идеи насчёт того, как пережить ещё один унылый день.

* * *

— Что с ним? — Я понятия, блять, не имею, чел, отстань! — Но нам-то что делать, ты мне можешь ответить? — Наверное, нужно вызывать скорую?! Антон медленно разлепляет глаза. Голова невероятно раскалывается, словно его воспалённый мозг разрезали на множество частей. Изображение расфокусировано, и парень изо всех сил старается разглядеть хоть что-нибудь. — Антон, мать твою! — юноше удаётся распознать Диму Позова, который склоняется над ним. — Антон, ты меня слышишь? — Слышу-слышу, не ори только, башка раскалывается, — Шастун пытается приподняться на дрожащих руках, но только снова валится на пол. — Сколько пальцев видишь? — Дима растерян и пытается придумать, что им делать дальше. — Засунь свои пальцы себе в жопу, — сердито вмешивается Серёжа. — Боже! Это кровь?! — парень нервно поправляет очки и хватается за голову. — Кровь? — Антон морщится от боли и чувствует, как его тело перестаёт отвечать на все попытки пошевелиться. Всё вокруг мутнеет и снова пропадает из виду. — Блять, — Серёжа сидит на коленях около парня, поддерживая его обеими руками за безвольно повисшую шею. — Что нам делать? — Заткнись, я думаю! — Матвиенко перебирает в голове варианты. Вызывать скорую? А если они не успеют? С другой стороны, почему они должны не успеть? Оказать первую помощь? Но как? Нужно как-то остановить кровь? Чем? Позвать врача из университета? Точно, можно же позвать врача из университета, а потом вызвать скорую. Да, это будет самый правильный вариант. Но Антона нельзя оставлять одного здесь. — Слушай меня внимательно! Да посмотри же на меня! — прикрикивает Серёжа на Диму, который в панике наматывает круги вокруг них. — Я остаюсь здесь. А ты бежишь в корпус и зовёшь к нам врача. Потом вызываешь скорую. Понимаешь? Ты понял меня? — Я… врача? — Позов растерянно моргает испуганными глазами. — Ну не я же. Ты же боишься крови, как я оставлю на тебя Антона, блять?! — Серёжа пытается не нервничать, понимая, что одной паникёрши тут уже достаточно. Но парень начинает раздражать своей нерешительностью. — Хорошо, — неуверенно отвечает Дима. — Слушай сюда, — он освобождает одну руку из-под ослабленного тела Шастуна, подзывает ею к себе Позова и, когда тот наклоняется, хватает его за шею. — Послушай, всё будет хорошо. Просто иди в корпус, найди врача, скажи, где мы находимся, скажи, что Антон потерял сознание и ударился головой. Понял? Просто пойди и сделай это, хорошо? — пусть сделает хотя бы это, думает Серёжа, со скорой в университете сами разберутся. — Хорошо, — юноша утвердительно мотает головой. — Я пойду. — Иди, — машет ему вслед Матвиенко, наблюдая, как тот скрывается за поворотом. Выдыхает. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо? Тяжело будет всё объяснить. Объяснить, как они втроём оказались в общежитии посередине пар. Как Антон упал и ударился. Но это всё не так важно. Главное, чтобы всё было хорошо. — Держись, Тошка, — Серёжа кладёт ладонь на грудь парню, которая вздымается спокойно и размеренно, словно тот просто спит. — Всё будет хорошо, ты просто держись, ладно?

* * *

Дима забегает в университет. Главное, не паниковать. Это самое сложное. Он боится крови. Боится таких ситуаций. Боится ошибиться и сделать что-то не так. Но Серёже сейчас похуже, чем ему. Нельзя ошибиться. Нельзя подвести ребят, Антона. Нельзя. Парень быстрыми шагами поднимается на третий этаж. Нужно найти кабинет врача. Вот и всё. Делов-то. Перед глазами почему-то снова встаёт его старая квартира в Воронеже. Ему пять лет. Мама выносит его из ванной, закутанного в полотенце и смеющегося. Она поскальзывается на мокром полу. Мальчик слышит свой крик и глухой стук. — Мама?! Лежит, не шевелясь. — Почему ты молчишь, мама?! Умерла?! Нет. Это невозможно. Тогда ему было пять лет, и он не знал, что такое смерть. Но он точно знал, что случилось что-то страшное. Так его и нашёл отец. Сидящего возле матери, мокрого и голого, плачущего и трясущегося от страха. С мамой всё было хорошо. Но до сих пор Дима почему-то винил себя. Растерялся, испугался и не смог никак помочь. — Чего ты ожидал от ребёнка пяти лет? — пожимает плечами Серёжа каждый раз, когда они затрагивают в разговорах этот случай. Он не понимает. Чувство вины такая вещь, от него так просто не избавиться. Ты можешь уже давно заслужить и получить прощение, но никогда в своей жизни не простить себя сам. Дима оглядывается. Пустой коридор. Почему никого нет? Может быть, он спит? Попал в свой собственный кошмар, где всё это будет повторяться снова и снова? Нужный кабинет. Триста первый. Он дергает ручку. Чёрт. Закрыто. Как найти в огромном многоэтажном университете блядского врача? Дима чувствует, как отчаяние стремительно растекается по его телу. А ведь он даже не взял с собой телефон, чтобы позвонить кому-либо. — Она в столовой, — мимо проходит первокурсница, останавливается и внимательно разглядывает взмокшего от волнения Позова. — Что? — Я говорю, врачиха твоя в столовке, — повторяет девчонка и глупо хихикает. — Котлеты уплетает. Ты куда? — она не успевает рассказать, что ещё делает в столовой врач, как Дима, не поблагодарив девушку, срывается с места и несётся к спасительной лестнице, которая должна привести его в нужное место. Главное, не растянуться посреди холла самому. — Куда несёшься, балбес? — на первом этаже его за рукав ловит Павел Алексеевич. — Ты уже десять минут как должен быть в моём кабинете, — Позов пытается отдышаться и не сразу находит, что сказать преподавателю. — Здравствуйте, — он кивает мужчине и видит, как к ним не спеша приближается Арсений Сергеевич, который вместе с Волей только что вышел из столовой. Брюнет останавливается рядом с ними и внимательно рассматривает Диму. Дилемма. Влип. Конкретно влип. Теперь придётся рассказывать всё Павлу Алексеевичу и, видимо, Арсению Сергеевичу тоже. — Мой вопрос всё ещё актуален, — напоминает о своём присутствии Воля. — Ну что ты пристал к парню, придёт он на твою дурацкую пару, — вмешивается Попов, мягко улыбаясь и не сводя с юноши пристального взгляда. — Хорошо, — кивает Павел Алексеевич, то ли сжалившись над Димой, то ли просто поленившись донимать его расспросами. — Тогда пойдём, я тебя провожу до аудитории, ты же явно заблудился. Чёрт. Ебучий Павел Алексеевич. Он последний, кого сейчас хочет видеть Дима, понимающий, что время неумолимо утекает у него между пальцев. В голове снова рисуются страшные картины. Нужно что-то делать. — Я не могу. Мне нужно идти, — парню ловко удаётся выскользнуть из цепкой хватки мужчины. — Мне нужен врач. Антон… — он замечает, как голубые глаза Попова откликаются на это имя с какой-то затаённой болью и грустью. Серёжа бы сделал точно так же, Дима уверен. — Там Антон голову разбил, — Димка окончательно освобождается из объятий Воли и снова набирает скорость, пытаясь наверстать упущенное время. Так нужно было сделать. Просто нужно.

──────── • ✤ • ────────

Антон открывает глаза. В нос ударяет уже знакомый больничный запах. Голову резко пронзает адская боль, от ощущения которой юноша не может сдержать стона. — Ну привет, — Серёжа вскакивает со стула и подходит к нему. — Очнулся, — Шастун слышит ещё чей-то знакомый голос и пытается привстать на локтях, чтобы разглядеть присутствующих. — Ну тише-тише, тебе нельзя напрягаться, — Павел Алексеевич смотрит на парня, широко улыбаясь. — Живой пацан, — рядом с ним стоят Дима и Серёжа. — Ты в больнице, — сообщает Позов. Серёжа просто молча смотрит на друга. — Ты всю дорогу бормотал что-то про то, что не нужно звонить твоей маме или что-то такое, — сообщает Воля. — Вы позвонили? — Нет конечно, — пожимает плечами преподаватель. — За кого ты меня принимаешь? Ты уже большой мальчик и сам можешь решать. Но на твоём месте я бы всё-таки позвонил матери. Нехорошо как-то. — Я позвоню, — кивает Антон, чувствуя, как всё его тело ноет от тупой боли. — Врачи сказали, что ты просто ушибся. Сотрясения нет, — подаёт голос Серёжа. — Просто сильно ударился и было много крови, — тихо говорит он, как будто самому себе, словно прокручивая в голове всё, что ему пришлось пережить. — Серёжа охранял тебя, а я искал врача, — гордо добавляет Дима, сияя как начищенный пятак. — Спасибо, ребят, — Антон слабо улыбается. — Пойдём, малышня, — оживляется Паша. — Другану вашему нужно отдохнуть, а вам — на пары. Он достаёт из кармана телефон, клацает по экрану, затем убирает. — Мы ещё придём! — машет Дима. — Придём, — кивает Серёжа. И ребята выходят из палаты. Один. Он снова один. Обезболивающее начинает действовать, дышать, да и просто жить, становится легче. Вот если бы кто-то придумал морфин для души! Чтобы зависнуть в ожидании, пока сердце найдёт себе место, соберёт себя по кусочкам, было бы не так мучительно. Листья кружатся, падая на землю, солнце садится за горизонт. Природа увядает, и Антон почему-то чувствует сейчас невероятное единение с тем, что происходит за окном. Ему всего лишь девятнадцать лет, но почему-то уже так грустно. Каждый день грустнее другого. Он так всегда торопился повзрослеть. Зачем? Наверное, думал, что быть взрослым классно. Ты становишься значимым, нужным и просто другим. Но сейчас Антону просто хочется стать маленьким и залезть, как он это обычно делал, вечером под одеяло к маме, крепко обняв её. Чтобы между ними не было этих недомолвок, которые сейчас мешают ему позвонить ей. Слушать её истории обо всём на свете и засыпать. И чтобы самой глобальной проблемой было то, что завтра нужно будет идти в дурацкую школу. Дверь палаты тихо приоткрывается. Ребята что-то забыли? Или Павел Алексеевич? Пришли врачи или медсестра? Парень раскрывает влажные от слёз глаза. Опять плакал. Как девчонка. Он быстрым движением тыльной стороны ладони вытирает лицо. — Привет, заяц. Можно? Я знал, что вы придёте. Я всегда знал. — Здравствуйте, — Антон чувствует, как его губы пытаются улыбнуться. Нет, больше не пытаются. Улыбаются. — Я не знал, что тебе принести, если честно, — так непривычно видеть Арсения Сергеевича таким, как будто заискивающим. — Смотри, — его глаза наполняются каким-то невообразимым теплом, а рука из-за спины достаёт букет. Лилии. Белые лилии. В голове парня сразу же мелькает тот злосчастный вечер, когда он подсунул Арсению эти цветы, зная, что у его матери на них аллергия. Решил припомнить ему старые обиды? — Мне никто никогда не дарил цветов, — юноша тянется к букету, который мужчина аккуратно протягивает ему. Вдыхает запах и чему-то ещё шире улыбается. — Теперь подарили, — Арсений наклоняется, заглядывает в лицо парня. — Ты как? — Нормально. Бывало и лучше. — Давай мне, я поставлю, — предлагает Попов, порываясь забрать цветы. — Не нужно, — Антон кладёт букет на прикроватный столик. Хочется, чтобы они были рядом. — Потом. Какой ты нежный, мальчишка! Шея Антона, кажется, скоро исчезнет совсем. Похудевшее лицо с тревожными большими зелёными глазами. Настороженный взгляд. Руки в больничной рубашке кажутся совсем тонкими, будто детскими. Лохматые отросшие кудряшки сползают из-под бинта на брови. — Я присяду? — парень кивает. Арсений садится на край кровати. Подумав о чём-то, всё-таки кладёт ладонь на руку Антона. — Я скучал. Юноша только тревожно сглатывает накопившуюся слюну. Зачем он говорит это? Хочет раздразнить его? Сделать ещё побольнее? Присутствие мужчины так желанно и нужно, но и так болезненно одновременно. — Зачем вы пришли? — только и спрашивает он. Не отвечает, потому что взаимность становится слишком опасной. — К тебе. Ты не хочешь видеть меня? — Хочу, — зачем спрашивает? Хочет снова наобещать с три короба и уйти? — Тогда молчи, — брюнет наклоняется ближе. Если бы в мозгу была бы функция записи экрана, то Антону очень хотелось бы записать этот момент на память себе. Навсегда. Чтобы хранился в самой надёжной папке, чтобы в любой момент можно было оживить и снова почувствовать тепло любимого человека тогда, когда это понадобится, даже если тот будет очень далеко и не с ним. Арсений касается его губ, вовлекая в поцелуй. Он чувствует солоноватый привкус. Опять плакал. Глупый мальчишка. Язык мужчины настойчиво проникает глубже, перехватывая на себя инициативу. Одной рукой брюнет опирается о кровать, держа равновесие, пальцами второй осторожно обхватывает подбородок мальчишки, притягивая его ближе, стараясь не делать лишних движений. Простить? Антон не чувствовал никакой обиды на Попова, если честно. Он чувствовал тоску, которая с каждым днём разрасталась в его груди, пока они были в ссоре. — Обещаете, что больше не уйдёте? — с трудом шепчет он в бархатные приоткрытые губы Арсения. — Обещаю, — мужчина прижимается своим лбом ко лбу Антона, осыпая его ещё влажное от слёз лицо тёплыми поцелуями. Можно ли вам верить, Арсений Сергеевич?